Потерянная в веках

      Солнце едва выглянуло из-за горизонта, миллиметр за миллиметром окрашивая небо в расплавленное золото, когда мы с Амандилем переступили границу ривенделльских земель, и друг буквально заставил меня остановиться и, наконец, всё объяснить. Несколько часов беспрерывного бега никак не отразились на состоянии эльфа, но сама я держалась на ногах из последних сил. И дело было вовсе не в выносливости: каждый шаг, отдаляющий меня от дворца Элронда, стремительно приближал мою запаздывающую истерику. Ярость и гнев к рассвету уже покинули меня, но на их место пришли боль, растерянность, отчаяние и самобичевание, грозившее разорвать на кусочки мою и без того истерзанную душу. В один прекрасный момент Амандилю надоело наблюдать за моим саморазрушением, и он, объявив небольшой привал, в своей манере тут же перешёл в наступление:       — Мы не сдвинемся с этого места, пока ты мне не объяснишь, что произошло на том собрании.       Строгий и отчасти повелительный тон эльфа ненадолго привёл меня в чувство, и я, не без труда оторвавшись от созерцания носков своих сапог, посмотрела мужчине прямо в глаза. Увидев в моём взгляде всё то, что сейчас творилось внутри меня, Амандиль на мгновение переменился в лице, а затем быстро взял себя в руки, сохранив твёрдость духа и самообладание. Настоящий образец для подражания, ничего не скажешь.       Выдавив из себя вымученную, лишённую искренности и лёгкости улыбку, я потерянно заговорила:       — Я не справилась, Амандиль. Я проиграла. Они все поверили его лживым словам, даже не прислушавшись ко мне. Он поверил ему! Я думала, что смогу в одиночку одолеть этого жалкого лжеца и предателя, но я ошиблась.       Мелкая дрожь прошлась по моему телу, и слёзы обиды и боли потекли по щекам, обжигая кожу и оставляя на губах горьковато-солёный привкус. Задыхаясь от собственных рыданий, я всё говорила и говорила, не упуская ни слова из разговора с Саруманом. Амандиль внимательно слушал меня и с каждым произнесённым словом становился мрачнее тучи: глаза его потемнели, губы сжались в тонкую линию, и ладонь невольно опустилась на рукоятку закреплённого за пояс меча. А под конец рассказа, когда я без сил повисла на его плечах, словно цепляющийся за соломинку утопающий, и прошептала что-то о том, что теперь друг тоже сочтёт меня предательницей, эльф крепко сжал в кулак капюшон моего плаща и сквозь зубы процедил:       — Ложь всегда слаще и безопаснее правды, особенно из уст тех, кому мы доверяем больше остальных. Ты была недостаточно готова к этой встрече, Астальвен, и ты сама знаешь это. А я знаю, что Владыка Элронд, Леди Галадриэль, Олорин и Глорфиндель уже давно чувствуют исходящую от Курунира опасность, только боятся признаться в этом самим себе. Наступит день, когда этот страх заменит что-то более важное и опасное, и тогда они, наконец, увидят то, что лежало прямо у них под носом. А тебе не мешает увидеть прямо сейчас и раз и навсегда понять, что я стою сейчас с тобой не просто так и говорю тебе всё это не просто так. Я верю тебе и верю в тебя, и эта вера будет жить со мной до самого последнего моего вздоха.       Потрясённая словами Амандиля я замерла в его крепких объятиях и вскоре почувствовала, как силы стали возвращаться ко мне, а боль немного утихла, уступая место вновь разгоревшейся надежде. Слёзы сменила улыбка, недоверие сменилось доверием, и до меня дошло, что сомневаться в друге было последним делом. Он единственный не утаивал от меня ничего и всегда говорил правду в лицо, даже самую страшную, неприятную и порой обидную. Мужчина обижал меня не со зла, прекрасно догадываясь, что сильнее правды меня могла обидеть лишь ложь, и я едва не отплатила ему за это беспочвенными подозрениями и обвинениями.       Ах, как же много человеческого всё ещё оставалось во мне после этого перемещения! Огромная пропасть, которую только предстояло преодолеть.       — Прости меня, Амандиль! — с искренним сожалением извинилась перед другом я. — Я не должна была в тебе сомневаться.       — Мне не за что тебя прощать, — так же искренне и уже спокойнее ответил эльф. — А вот тебе уже давно пора простить себя, Астальвен. Не точи душу тем, что уже прошло и что уже нельзя изменить.       Ты как всегда прав, друг мой! Жаль только, что я это слишком поздно понимаю.       — Я постараюсь. Хотя бы во имя нашей цели.       — Помнится, ты что-то говорила про подарок Олорина, — отстранившись от меня, вдруг вспомнил Амандиль. — Не хочешь взглянуть на него?       Воодушевлённая такой прекрасной идеей я на мгновение забыла обо всём, кроме своего нездорового любопытства, и дрожащими от нетерпения руками достала из кармана немного помятый от бега конверт. Знакомое тепло тут же оплело мои пальцы, словно шустрая лоза, и мне хватило лишь одного ловкого движения, чтобы на ладонь выпало сверкающее золотое кольцо с огненно-красным рубином посередине и маленькая записка, написанная аккуратным каллиграфическим почерком.       — Носи его достойно, Астальвен из дома Феанора! По праву крови я вручаю тебе это Кольцо, дабы Надежда и Доблесть не покинули нас в самый тёмный и опасный час, — вслух прочла я и не поверила собственным глазам. — Этого просто не может быть!       На моей раскрытой ладони, сверкая и переливаясь в золотых лучах восходящего солнца, лежало Нарья — Кольцо Огня, одно из Трёх Эльфийских Колец, выкованных Келебримбором для защиты и процветания эльфов Средиземья. Хранителем которого долгие годы был Гэндальф и которое теперь принадлежало мне.       Великая сила скрывалась внутри этого искусно отлитого кольца, и не нужно было обладать магией, чтобы почувствовать её. Она словно бойкое пламя пылала на гранях рубина, даря тепло, но не обжигая, освещая сердца надеждой, но не обнадёживая понапрасну. На мгновение это чувство показалось таким родным и знакомым, что мне даже померещились улыбающиеся счастливые лица моих родителей и братьев. Моя семья — такая гордая, сильная и великая — словно стояла сейчас рядом со мной, и даже маленький Келебримбор, каким я его помнила ещё во времена Двух Древ. Лишь вместе мы были несокрушимы, непобедимы и неуязвимы, однако Мелькору и остальным валар всё же удалось разъединить и разобщить нас. И прощать их за это в мои планы не входило.       Если когда-то давно племянник заключил в это Кольцо часть силы дома Феанора, чтобы она ещё долгие годы пылала в Средиземье, то это был его самый мудрый и поистине пророческий поступок.       — Астальвен? — сквозь морок услышала я удивлённый голос Амандиля. — Это одно из Колец Власти, я правильно понимаю?       — Да, — всё ещё находясь в шоке и смятении, ответила я. — Это Нарья — Кольцо Огня. Им много лет владел Гэндальф, а теперь оно перешло ко мне, и я даже не имею никакого представления, что с ним делать. И о чём он только думал, когда передавал Кольцо мне?       — Олорин всегда поступает так, как считает нужным и правильным, — с уважением и лёгкой ноткой гордости сказал эльф. — Значит, он увидел в тебе что-то такое, что не сумели разглядеть другие, и я не думаю, что это было ошибкой. Просто храни и используй это Кольцо, как если бы оно давно принадлежало тебе. Ну, а теперь нам нужно двигаться дальше: погоню за нами не пошлют, а вот от Курунира можно ожидать чего угодно.       Поправив съехавший набок от моих объятий плащ, Амандиль развернулся и бодрым шагом направился к узенькой, едва заметной среди камней и мха тропинке, змейкой тянущейся вверх по скалистому склону. В смешанных чувствах я положила кольцо вместе с запиской и конвертом обратно в карман и поспешила вслед за другом, ощущая внутри невероятный прилив сил и энергии. Незримые рядом со мной шагали мои родные, а это значило, что теперь о слабости можно было надолго забыть.

***

      Последующие три дня мало чем отличались друг от друга, разве что постепенно вырастающей высотой Мглистых гор. Бег, быстрая ходьба, серо-зеленоватый камень, покрытый влажным мхом, перекусы прямо на ходу, короткие разговоры ни о чём и обо всё сразу, и снова бег, быстрая ходьба, камень, влага и разговоры. Изредка отдыхая и не останавливаясь на ночёвки, мы с Амандилем, сокрытые туманом и моей усиленной кольцом магией, преодолели довольно большой промежуток пути, который обычные путники при благоприятных условиях проходили за неделю. Эльф мог собой по праву гордиться: благодаря его тренировкам я практически не чувствовала усталости. Разве что иногда на душе снова начинали скрестись кошки, возвращая меня мыслями в Ривенделл к Глорфинделю, но подобную слабость я быстро пресекала на корню, ибо она отнимала драгоценное спокойствие и силы.       А они были ещё ох как нужны мне.       Чудесным образом за эти дни я полюбила молчаливую тишину гор и их могучую и порой беспощадную силу, способную стереть в порошок любого, кто самоуверенно рискнёт потягаться с ней. А ещё горы напоминали мне об оставшихся позади гномах, а с ними у меня были связаны только хорошие и светлые воспоминания, согревающие не хуже костра или камина. Быть может, именно друзья стали причиной этой внезапно зажёгшейся любви. Я не искала ответ на этот вопрос, а просто наслаждалась видами и чувствами, что они будили во мне. Да и не был он так важен. Поистине важным было лишь то, что в такие моменты я чувствовала себя по-настоящему живой и счастливой. А это заметно поднимало настроение Амандилю, который переживал за меня, словно за родную сестру.       Только к вечеру третьего дня, когда идти дальше без сна и отдыха стало глупо и небезопасно, мы с эльфом решили ночевать в маленьком сухом гроте, некогда служившим входом в пещеру. Следы обвала в нём были очень старые: отколовшиеся валуны намертво приросли к потолку и полу, обточенные влагой, ветром и временем, и если бы не тонкие трещины, из которых тянуло сыростью и прохладой, догадаться о том, что этот грот когда-то являлся частью пещеры, было практически невозможно. Следов животных в нём тоже не наблюдалось, разве что местами по стенам тянулись давно высохшие полосы, оставшиеся после слизней и червей. Словом, идеальнее место для ночёвки было не найти.       Недалеко от лагеря, к моей великой радости, протекал неглубокий прозрачный ручей с водопадом, и пока Амандиль занимался костром и ужином, я решила немного искупаться. Вода, со звонким журчанием стекающая с высоких ледников, была чистой, мягкой и довольно холодной, но это мало останавливало меня. Сегодняшний вечер обещал быть на удивление тёплым, да и жар разожжённого костра никто не отменял. Поэтому скинув с себя всю одежду и распустив волосы, я с тихим визгом шагнула под шустрые струи воды и принялась растирать вмиг покрывшееся мурашками тело.       Сказать, что мне было холодно — значит, ничего не сказать. Зубы мои отбивали неровный ритм, окоченевшие пальцы практически не слушались, но зато прояснилась голова, и исчезли ненужные мысли. Словно сумасшедшая я широко улыбалась дрожащими губами и даже умудрялась мурлыкать себе под нос заводную мелодию из давно забытой песни, наслаждаясь обострившимися чувствами и ощущением полной свободы. Для полного счастья не хватало только фруктового вина и вечерних посиделок наподобие тех, что проходили в Ривенделле в компании друзей.       Вдоволь наплескавшись, с последними лучами заходящего солнца я, продрогшая и счастливая, выбралась на берег и обнажённая растянулась на разложенном плаще. Тёплый ветер ласково обдувал меня, щекоча и путаясь во влажных волосах, лёгкие, почти прозрачные на фоне чернеющего неба облака высоко плыли над головой, а ручей задорно рассказывал истории о дальних краях, что были видны с самых вершин Мглистых гор. Вставать и идти обратно в лагерь совершенно не хотелось, но взваливать все походные заботы на одного Амандиля было, по меньшей мере, несправедливо. И потому я в последний раз сладко потянулась, быстро надела чистую рубашку и штаны и, сложив остальные вещи в мешок, отправилась на помощь к другу.       Который на момент моего прибытия справился со всем сам. Костёр давно был разведён, и на тлеющих углях, источая ароматный запах приправ, уже запекался картофель с сушёными грибами. Пустому желудку это пришлось по вкусу, и он не замедлил тут же напомнить о себе тихим урчанием и едва ли не закапавшей изо рта голодной слюной.       — Пахнет очень аппетитно, — ещё не дойдя до грота, с энтузиазмом окоченевшей ледышки сказала я. — Ты просто волшебник, Амандиль!       Посмотрев на меня, дрожащую от переохлаждения, словно осиновый лист на ветру, Амандиль тут же нахмурился, и на мгновение мне даже показалось, что он сейчас запустит в меня деревянной ложкой, которой мешал до этого своё блюдо. Слишком неоднозначная реакция отразилась на его лице, что уж тут говорить. Улыбнувшись такой абсурдной мысли, я шустро юркнула под своды грота и опустилась в позе лотоса рядом с другом, и игривое настроение вдруг охватило меня.       — Мне вот интересно, — осмотрев меня с ног до головы внимательным взглядом, начал эльф, — ты собиралась замёрзнуть в том ручье или это в свете костра твои губы приобретают синий оттенок?       — Ничего я не собиралась! — притворно обиженно воскликнула я и тут же притянула колени к груди, ибо так было теплее. — Зато я давно не ощущала такой лёгкости и счастья, как после купания в этом ручье.       Вздохнув и покачав головой для убедительности, Амандиль отвернулся от меня и достал из своего мешка тот самый флакон, из которого поил меня в день нашего знакомства. Очень некстати мне сразу же вспомнилось тепло его тела, прижимающегося к моей спине, и его сильные руки, удерживающие меня от падения с коня, и краска не замедлила разлиться на моих щеках.       — Выпей немного, — протянув мне ароматную настойку, эльф снял с себя свой плащ, и пока я делала осторожные глотки, укутал меня в него. — Ну вот, теперь точно отогреешься быстрее.       — Спасибо тебе большое!       Так горячо любимый мною запах скошенной травы тут же ударил мне в нос, и я, не удержавшись, глубже зарылась лицом в складки ткани, всё ещё хранившие тепло самого Амандиля. Друг сразу же переключил внимание на скворчащую сковороду, сделав вид, что ничего не заметил, но его выдал предательски выступивший на скулах лёгкий румянец. От его смущения мне самой стало очень неловко, и потому я поспешила выбраться из своего импровизированного кокона и зажмурилась, подставив лицо жару огня. Настойка не заставила себя долго ждать, разлившись по телу жидким теплом, согревая не только замёрзшие конечности, но и душу. Буквально за считанные мгновения мне стало как никогда хорошо и уютно вот так просто сидеть у костра, слушать тихие копошения сидящего рядом друга и вдыхать аромат простой, но оттого не менее вкусной пищи.       Погружённая в свои мысли, я далеко не сразу заметила, как начала тихо напевать всплывшую в памяти песню и как Амандиль поражённо застыл на одном месте, не в силах оторвать от меня взгляда:

Там, за третьим перекрестком, и оттуда строго к югу, Всадник с золотою саблей в травы густо сеет звезды. Слышишь? Гроздьями роняет небо из прорех зерно стальное, Горные лихие тропы покрывая пеленою. Дороги сплелись в тугой клубок влюбленных змей, И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло… Лукавый, смирись! Мы все равно тебя сильней, И у огней небесных стран сегодня будет тепло. Там, у третьего причала, сизый парус, парус белый, Делят небо от начала до рассвета рваной раной, Слышишь? Море омывает шрамы, посыпает крупной солью Струпья цвета бычьей крови, словно память древней боли. Дороги сплелись в тугой клубок влюбленных змей, И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло… Лукавый, смирись! Мы все равно тебя сильней, И у огней небесных стран сегодня будет тепло. Там у третьего порога, за широкою ступенью, Верно шелковые камни, бьется надвое дорога, Слышишь? Правый путь ведет на пристань, Путь окружный — в горы, к югу, но на свете нет дороги, Чтобы нас вела друг к другу! Дороги сплелись в тугой клубок влюбленных змей, И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло… Лукавый, смирись! Мы все равно тебя сильней, И у огней небесных стран сегодня будет тепло.*

      Допев последние строчки, я нехотя разлепила веки и с мечтательной улыбкой посмотрела на Амандиля. В темноте, освещаемой лишь светом огня, эльф казался совсем юным: черты лица его разгладились, светлая кожа засверкала, а глаза озорно засияли миллиардом изумрудных звёзд. Тёмные, немного каштановые волосы, собранные у висков в тугие жгутики, так и манили прикоснуться к ним, словно к отливающему белым золотом шёлку. Я никогда не дотрагивалась до них, но откуда-то знала, что на ощупь волосы друга были очень гладкие и мягкие. Как и сам Амандиль где-то глубоко внутри.       — Прекрасная песня, даже несмотря на то, что придумана людьми, — улыбнувшись чему-то своему, вдруг заговорил эльф.       — Тебе не нравится творчество людей? — искренне удивилась я, ибо обычно друг относился ко всему если не с пониманием, то хотя бы с безразличием. — Вот уж не думала.       — Люди почти утратили тот талант, что был подарен им с большой надеждой и любовью. Их всё больше заботит война, власть и богатство, и потому песни их сейчас приземлены и лишены высокого чувства. Я слышал много талантливых певцов из народа эдайн, и лишь немногие из них до сих пор умеют слышать, видеть и чувствовать свою музыку.       — Может быть, может быть, — задумчиво протянула я, а затем, полностью отогревшись, сняла плащ и вернула его другу. — Ещё раз благодарю за то, что не позволил мне окончательно замёрзнуть.       — Всегда к вашим услугам, моя принцесса, — шутливо поклонившись, насколько позволяло положение сидя, усмехнулся Амандиль. — Не желаете ли отведать скромный ужин, приготовленный вашим скромным слугой?       Слова эльфа, сказанные таким лёгким и непринуждённым тоном, ни много ни мало позабавили меня, и я впервые за долгое время от души рассмеялась. Не то обстановка вынудила меня отбросить прочь все тревоги и печали, не то недавний холодный душ, не то компания мужчины, искренне заботящегося обо мне, но я вдруг вспомнила, что жизнь состояла не только из горечи, боли и страданий. Что вся её радость заключалась, казалось бы, в неприметных на первый взгляд, но от того не менее важных вещах. Например, в весёлом треске костра или успокаивающем журчании пронизывающих гору родников.       — С удовольствием отведаю вашу ароматную картошку, друг мой, — отсмеявшись, передразнила я Амандиля. — А на сказку перед сном я могу рассчитывать?       — Только если вы подарите мне ещё одну песню, принцесса.       Уже после того, когда невероятно вкусный ужин был съеден, а заразившейся моей идеей мужчина искупался в ручье, я всё же спела ещё одну песню. Оказалось, что эльф ответил на мой вопрос с полной серьёзностью и потому, устроившись на ночлег рядом со мной, вдруг начал рассказывать прекрасную историю об отважном мореходе, полюбившем хранительницу бескрайнего серебристого моря. Убаюканная его голосом я крепко заснула уже на середине рассказа, и в эту волшебную уютную ночь сновидения так и не потревожили меня.       Ранним утром следующего дня отдохнувшие и полные сил мы с Амандилем покинули наш временный приют, и с того самого момента покой стал для нас непозволительной роскошью. Каждый шаг наш с большой вероятностью мог оказаться последним, и дело было не только в извилистости и узости скалистых троп. На голых камнях всё чаще начали появляться волчьи следы, а в самых неожиданных и на первый взгляд безопасных местах — спешно покинутые гоблинами стоянки.       С одной стороны, такой путь оправдывал надежду на тайну, ибо даже самые смелые караванщики и путешественники не рисковали без острой необходимости соваться в эту часть Мглистых гор, но с другой… С другой стороны, мы с другом постоянно находились в состоянии полной боевой готовности и мрачной напряжённости, что не радовало от слова совсем. И потому очень скоро, к великому сожалению, длительное молчание и постоянные мысли о Глорфинделе стали моими незримыми спутниками и товарищами.       Я слышала его голос в напевах родников, чувствовала его прикосновения вместе с дуновениями ветра, видела его прекрасный образ в сияющем солнце и сверкающих звёздах. Это было похоже на болезненное помешательство без надежды на исцеление, и я абсолютно не понимала, как с ним бороться. С каждым днём мне всё больше не хватало присутствия эльфа рядом, не хватало его любви и обжигающего взгляда серебряных, словно безбрежное море, глаз, хотя боль от предательства до сих пор точила моё сердце.       Но чувства самого Глорфинделя были закрыты от меня. На их месте гнездилась звенящая тоской пустота, настолько безжизненная и безмолвная, что порой наша с ним связь начинала казаться мне выдуманным сном. Тогда я ещё не знала, что сама была виновата в этом.       Однако недолгое и весьма сомнительное спасение неожиданно пришло в лице отряда гоблинов, встретившихся на нашем пути на четвёртый день безмолвного странствия. Мы с Амандилем уже заранее знали об их приближении, но другого выбора, кроме как ждать отряд за валунами для дальнейшей схватки, у нас не было. Узкая тропа, по которой мы собирались совершить переход, была в этом месте единственной, и одновременно пройти по ней могла только колонна в один ряд.       Никогда прежде ожидание не казалось мне таким долгим и пугающим, как в эти минуты. Сидя сейчас плечом к плечу с эльфом с оружием наготове и слушая бешеный стук своего сердца, я чувствовала только животный страх, но отнюдь не за себя и свою жизнь. Я боялась потерять друга до дрожи в коленях, боялась, что он пожертвует собой ради меня, если потребуется, боялась, что не смогу спасти его, когда это будет необходимо.       Боялась и надеялась, что этим страхам не суждено было сбыться.       Тем временем гоблины всё ближе и ближе подходили к нашему укрытию, топая и лязгая своими доспехами так, что горы быстро подхватывали эхо их шума и разносили его на сотни метров вокруг. Не в силах больше выносить этой пытки, я зажмурилась и на несколько секунд вжалась в плечо Амандиля, где-то на уровне инстинктов ища поддержки и защиты, на что спокойный и мрачно решительный эльф ободрительно похлопал меня по спине и с непоколебимой уверенностью прошептал:       — Всё будет хорошо, Астальвен. Мы справимся!       — Обещай мне, что не погибнешь здесь, — найдя в себе силы открыть глаза, чуть ли не со слезами взмолилась я, — что не будешь напрасно рисковать собой из-за меня. Что…       Недосказанные слова застряли в горле, стоило мне только немного выглянуть в проём между валунами. Желтолицый уродливый гоблин, первым добравшийся до площадки, уже стоял в тридцати футах от нашего укрытия и напряжённо оглядывался по сторонам, ощущая, но не видя угрозу. Ловким движением наложив стрелу на тетиву моего лука, Амандиль вдруг без страха и сомнений посмотрел прямо в мои испуганные глаза.       — Верь мне, принцесса! — прошептал он, и первая стрела со свистом рассекла надвое сгустившийся воздух.