Потерянная в веках

      Женские крики. Детский плач. Нескончаемые стоны раненых. Зарево полыхающего адским огнём белокаменного города на горизонте. И безнадёжный запах смерти, заполнивший каждую частичку воздуха.       Всё это предстало передо мной во всей своей красе, когда я, утомлённая долгой дорогой и продолжительным изматывающим бегом, настигла у северного горного перевала спасающихся бегством эльфов. От некогда процветающего народа осталась лишь жалкая горстка выживших — чуть больше трёхсот эльдар, основную часть которых составляли заплаканные женщины и испуганные дети. Отчаявшиеся, потерявшие свой дом, они устало брели по узкой горной тропе в надежде на спасение и совершенно не знали, что сами загоняли себя в искусно выстроенную ловушку.       Справа беглецов обнимали горы, слева — огромная бездонная пропасть, испещрённая острыми камнями. Да и к тому же они абсолютно не подозревали об отрядах орков, которые готовили засаду позади и спереди растянувшейся на целую милю колонне. Я хотела предупредить их об этом, но эльфы не могли ни видеть, ни слышать, ни чувствовать меня.       Уже несколько сотен лет я незримой тенью бродила среди людей и эльфов, скиталась по бесконечно долгим просторам Средиземья в поисках своих родных, а когда, наконец, спустя долгие годы отыскала того, без кого совершенно не представляла своей жизни, было слишком поздно. Вместе с остальными уцелевшими жителями Гондолина Лаурэфиндэ уверенно и безропотно приближался к собственной гибели, и я не могла спасти его.       Как не смогла спасти отца и братьев.       Любимый с двумя дюжинами воинов замыкал длинную колонну, служа с таким же отрядом, двигающимся спереди, своеобразным щитом для детей, женщин и раненых. Однако центр шествия оставался уязвимым, и интуиция подсказывала мне, что основной удар придётся именно по нему. И она, к сожалению, не подвела. Я уже почти нагнала Лаурэфиндэ и других эльдар, когда со скал сверху вдруг начали прыгать до зубов вооружённые орки, яростно размахивая своими окровавленными мечами и грубо расталкивая по сторонам всех, кто попадался им на пути.       Вопли ужаса смешались с боевыми кличами и визгом морготовых порождений. На несколько мгновений мой чуткий слух уловил звонкий дрожащий голос женщины, молящей о помощи, но он оборвался так же резко, как и возник. Сомнений не оставалось: один из орков завершил своё грязное дело, безжалостно лишив бедняжку жизни. Однако уйти с этой тропы безнаказанным ему не позволили.       Застигнутые врасплох, но не растерявшие боевой дух воины во главе с Лаурэфиндэ бросились с мечами наперевес в центр колонны, и я, едва сдерживая рыдания, без промедления последовала за ними. У меня не было с собой ни оружия, ни плана — лишь несколько полезных заклинаний — но они не могли помочь мне в прямой схватке с вооружёнными орками.       Ах, да, чуть не забыла! На порождения Моргота моя невидимость отчего-то не распространялась, и потому они вполне могли нанести мне ощутимый вред. Этакий прощальный подарок от Валар, чтоб им пусто было в своём Валиноре!       Однако смерти я не боялась. Точнее, не боялась своей смерти, но вот Лаурэфиндэ… Одна лишь мысль о его гибели повергала меня в ужас, разрывая фэа от боли и горечи, и потому я была готова пожертвовать собой ради него, чтобы только снова не переживать всё то, что мне довелось испытать после смерти отца и братьев. Чтобы только снова не хоронить близких. Это могло показаться эгоистичным, но раз уж любимому впредь не суждено было увидеть меня, я видела в самопожертвовании единственный выход из череды сложившихся обстоятельств.       Единственный способ, чтобы заслужить прощение для себя и своей семьи.       О, как же мне хотелось прикоснуться сейчас к Лаурэфиндэ, вдохнуть полной грудью запах его волос и снова и снова тонуть в серебре его глаз! Я так сильно скучала по нему все эти годы, так часто воскрешала в памяти его светлый образ, что, наконец, встретив эльфа, не могла поверить собственному счастью. Такому призрачному и хрупкому. И как оказалось не зря. Уже очень давно ничего в этой жизни не давалось мне так просто и легко, ибо любой мой шаг и любое действие обязательно сопровождались незримым вмешательством моих жестоких мучителей.       Так произошло и сейчас.       Собственными силами, подкреплёнными моей магией, эльфийские воины под бдительным руководством Лаурэфиндэ уже начали одерживать победу над орками, как вдруг дело приняло дурной оборот. Словно появившись из воздуха, на тропе между беспомощными женщинами с детьми и отчаянно сражающимися мужчинами возник Балрог — огненный демон Тьмы, окружённый всепоглощающей пустотой и неугасаемым багровым пламенем. При виде его несколько особо впечатлительных эллет упали на землю без чувств, а мужчины все как один замерли с обречённо-испуганным выражением лица. Утомлённые битвой и долгим бегством, они уже не надеялись победить в этой неравной схватке, однако всё ещё не готовы были сдаться.       Я же видела в огненных всполохах Балрога свет отчаянной надежды, а в рокочущих, словно горнило огромной печи, звуках его ужасающего голоса призрачный отголосок спасения. Магия, опутавшая всё его существо, будто металлические нити крепкой кольчуги, была куда древнее, опаснее и могущественнее, чем моя, но я точно знала, что уроки Майрона не прошли для меня даром.       Мне хватило лишь одного мгновения, чтобы огонь моей фэа запылал со всей своей ослепляющей яркостью. Горящие пламенем глаза, волосы, ладони: всё это стало наглядным проявлением заключённой глубоко во мне силы, противостоять которой могли лишь немногие. Само собой, пройти мимо такого серьёзного противника Балрог не мог. Встретившись со мной взглядом, он уже занёс для удара свой огненный хлыст, но неожиданно от оцепеневшего от ужаса отряда отделился один воин и с боевым кличем бросился на огненного демона.       Сердце моё остановилось, а глаза накрыла тёмная пелена как перед потерей сознания. В этом безрассудном смельчаке, ринувшемся навстречу собственной смерти, я с ужасом узнала Лаурэфиндэ, сжимающего свой меч с невероятно мрачной решительностью и непоколебимой уверенностью.       — Нет, любимый! Нет! — срывающимся от душащих меня слёз голосом закричала я. — Остановись, молю тебя!       Но эльф вполне ожидаемо не слышал меня, полностью поглощённый предстоящей битвой. Секунда, и сталь схлестнулась с пламенем, осыпая всё вокруг пылающими искрами. Следящие за поединком женщины и дети отчаянно закричали, и тот же самый крик против воли сорвался с моих губ. Не замечая рыданий и уже не владея собственным телом, я ринулась на помощь эльфу и одним мощным прыжком оказалась на свободном согнутом предплечье Балрога. Не ожидая такого безумного манёвра, демон страшно заревел и резко махнул рукой в сторону.       Так опытным путём я узнала, что его огонь не способен навредить ни моей фэа, ни моему хроа, а также то, что горная земля совсем не похожа на пуховую перину в чертогах дворца.       От сильного удара об камень и острой боли во всём теле я на несколько секунд потеряла сознание и потому не видела, что своим поступком выиграла для Лаурэфиндэ драгоценное время для атаки. Вдохновлённый странным замешательством Балрога, эльф чудом смог выбить из руки противника огненный хлыст, и тот мгновенно скрылся в пропасти, напоследок сверкнув горячим багровым пламенем.       Когда я пришла в себя, любимый сражался с демоном уже на мечах. Волосы, лицо и руки его были мокрыми, словно он только что окунулся в реке, но дело было далеко не в воде. Причиной тому был жар огненного демона Тьмы, разъярённого настолько, что от рыка его дрожали даже горы. Наблюдателей и вопящих от страха женщин вокруг значительно убавилось: инстинкт самосохранения гнал их в безопасное начало колонны, где беглецов давно ожидал отряд вооружённых эльдар. Я не имела права винить их за это, но всё же не смогла сдержать разочарованно-гневного взгляда и несколько не особо ласковых слов.       Они бросали Лаурэфиндэ наедине с могучим Балрогом на верную смерть. И это было несправедливо.       Найдя в себе силы подняться, я заревела от острой боли и кое-как похромала к эльфу, стараясь не наступать на сломанную ногу, но в самый последний момент собственное тело предало меня. Не дойдя до Лаурэфиндэ пары метров, я снова рухнула на землю и от безысходности разрыдалась, глотая слёзы вперемешку с пылью и отрывистыми словами заклинания. Оно должно было наделить любимого силой и выносливостью десятерых воинов, но…       Заклинание эльфу больше не требовалось.       Получив сильный удар мечом в живот, Балрог пошатнулся на краю обрыва и стал медленно заваливаться назад. Лаурэфиндэ не хватило буквально секунды, чтобы отпрянуть от демона на безопасное расстояние. Одного маленького мгновения, которое стоило ему жизни.       Вцепившись своими когтями в золотые волосы эльфа, Балрог с рёвом упал в пропасть, утянув за собой не успевшего понять, что к чему, любимого.       — Нет! Нет!!! — не помня себя от боли и горя, истошно закричала я, и горы эхом отозвались на стон моей души. — Лаурэфиндэ, нет! Пожалуйста, нет!!!       А затем темнота накрыла мои глаза, чтобы снова взорваться пробивающимся сквозь закрытые веки светом. Откуда-то сверху вдруг послышался такой любимый и родной голос, словно сквозь толщу воды зовущий меня по имени, и я буквально почувствовала знакомое тепло каждой клеточкой своего тела. Они стали проводниками сквозь непрерывный кошмар снова и снова повторяющейся смерти Лаурэфиндэ, и я цеплялась за этот голос и это тепло изо всех сил. Цеплялась и никак не могла прекратить кричать и плакать, словно это могло вернуть любимого. Словно от этого зависела моя жизнь.       Лишь когда мой сорвавшийся голос окончательно охрип, а голова загудела от напряжения и пролитых слёз, я была вынуждена замолчать и просто продолжать беспомощно дрожать, жадно глотая пропитавшийся ароматом яблок воздух. В душе же моей царила всепоглощающая пустота: страшная, густая, звенящая тишиной и тянущей болью. Такая, что появляется после того, как эльда абсолютно теряет волю к жизни.       Однако полностью раствориться в ней мне не дали ощущение чьих-то прохладных ладоней на моих щеках и отчаянный поцелуй, подействовавший на меня, словно ушат ледяной воды. Вздрогнув всем телом, я с шумом втянула в себя воздух, не без труда разлепила тяжёлые веки и тут же потонула в расплавленном серебряном озере, на дне которого плескалась странная смесь из страха, растерянности, вины и облегчения.       — Лаурэфиндэ?       Имя, произнесённое с такой хрупкой надеждой, ненадолго погрузило окружающий мир в абсолютную тишину. Этого времени мне хватило сполна, чтобы понять, что я находилась не в паре метров от обрыва, в котором совсем недавно навсегда пропал златовласый эльф, а внутри небольшой пещеры, залитой тёплым светом утреннего летнего солнца. Что на любимом не было той золочёной кольчуги и чёрного под стать ночи плаща, в которых он сражался с Балрогом, что его смерть была лишь воспоминанием из далёкого прошлого, и что сейчас он должен находиться в Имладрисе, а мы с Амандилем — на пути к пещере Голлума.       Однако Глорфиндель, живой и абсолютно невредимый, сидел непозволительно рядом со мной, и губы его находились в опасной близости от моих. Словно он только что…       Вот же засада!       Воззрившись на эльфа с немой яростью и мигом залившись румянцем, я сначала отпрянула от него, будто от прокажённого, и едва удержалась от желания влепить мужчине вполне заслуженную пощёчину, а потом до безобразия нелогично расплакалась и буквально упала на его грудь. Сердце моё разрывалось от смеси обиды, ненависти, любви, облегчения и какого-то ненормального счастья, и я всё никак не могла понять, чего мне хотелось больше: оттолкнуть Глорфинделя от себя, чтобы он впредь не смог приблизиться ко мне, или же не отпускать его до скончания времён. Ошарашенный моими резкими переменами, эльф предусмотрительно не решался отвечать на объятия, позволив себе лишь невесомо погладить меня по содрогающейся спине, но от моего внимания не ускользнула его собственная дрожь и бешеный стук взволнованного сердца.       Знать бы только, что стало их причиной.       Решив всё же выбрать нейтральный вариант, я ещё несколько мгновений прижималась к Лаурэфиндэ и согревалась его теплом, а затем с оскорблённо-обвиняющим видом отстранилась от него, отползла немного назад и недовольно скрестила руки у груди. Как-никак, это была невиданная наглость со стороны эльфа воспользоваться моим невменяемым состоянием, чтобы беспрепятственно распускать руки и… губы. И неважно, что этим поцелуем — будь он неладен — ему удалось выдернуть меня из той ужасной пустоты. Конечно, я была неописуемо рада увидеть любимого целым и невредимым, но происшествие в Ривенделле до сих пор жило в моей памяти, как жила и нанесённая боль и обида.       — Астальвен, я…       — Где Амандиль? — не дав эльфу возможности оправдаться, довольно твёрдо отрезала я.       Лаурэфиндэ немного растерялся от моего вопроса и даже неосознанно обернулся назад в поисках друга, словно вообще позабыв о его существовании. Но темноволосого эльфа ожидаемо не было поблизости, что я как раз и успела заметить несколькими секундами ранее.       — Проверяет окрестности. На рассвете неподалёку отсюда мы слышали орков, вот он и отправился посмотреть, безопасна ли сейчас дорога, — послушно ответил Глорфиндель и, снова собравшись с мыслями, продолжил. — Послушай, Астальвен, нам надо поговорить.       — Нет. Я не хочу разговаривать с тобой, Глорфиндель, по крайней мере, сейчас, — хоть мой голос ужасно хрипел после долгих криков и рыданий, ни у эльфа, ни тем более у меня не возникло сомнений, что говорила я вполне серьёзно. — Отодвинься, мне надо пройти.       Без лишних слов эльф поднялся на ноги и, понуро склонив голову, вышел из пещеры наружу. Стараясь не смотреть в сторону мужчины, следом встала и я, и ноющая боль во всём теле тут же напомнила о себе. Живот, ноги, предплечья, голова, растянутая кисть: всё это было словно не моим, словно кто-то нарочно поменял меня местами с дряхлой человеческой старухой, неудачно поскользнувшейся на льду и едва собравшей свои косточки после падения. Но, разумеется, ничего подобного со мной никто не делал. Это были всего лишь неприятные последствия стычки с орками, помноженные на ужасные воспоминания, из которых, к счастью, меня так вовремя вытащил Глорфиндель.       Я могла обижаться и ненавидеть эльфа хоть до скончания времён, но правда всё равно оставалась правдой: этим утром он спас меня от падения в пустоту. И видит Эру, однажды я отблагодарю его за это как следует. Но не сегодня.       С трудом размяв затёкшие за ночь мышцы, я вернулась к своему лежаку и вынула из мешка гребень, намереваясь расчесать спутавшиеся волосы. Однако стоило мне только поднять руку с гребешком вверх, как её сразу же прострелило острой болью, и пещеру наполнил мой полузадушенный стон. Этот звук ожидаемо привлёк внимание Глорфинделя. Обернувшись на меня с поистине сочувствующим и сострадающим выражением лица, эльф уже сделал несколько шагов навстречу мне, но я подняла в защитном жесте здоровую руку, посмотрела мужчине прямо в глаза и предупреждающе замотала головой.       — Можешь даже не подходить, я всё равно не приму любую твою помощь.       Вот тебе и не хочу говорить, как же! Сама же придумала эти правила и первая сдалась. Слабачка!       — Астальвен, пожалуйста, позволь помочь, — остановившись в паре метров от меня, едва ли не взмолился Глорфиндель. — Тебе нужно наложить повязку на руку. В ближайшие дни её лучше держать в покое, чтобы связки снова не распухли и не воспалились.       Снова? Откуда он узн… Амандиль, ну конечно. Что ж, друг мой, держись, тебя ждёт очень весёлый разговор по душам.       — А это уже не твои заботы, — мрачно отозвалась я.       Эльф собирался что-то ответить на моё недружелюбное высказывание, но предусмотрительно передумал и занял свой бессменный пост у входа. Честно говоря, в глубине души мне хотелось, чтобы он проигнорировал мои пустые угрозы, с присущей ему твёрдостью характера перевязал, наконец, эту несчастную руку и не отпускал меня целую вечность. Однако я боялась признаться в этой слабости даже себе, не говоря уже про Глорфинделя. Мне было проще и менее болезненно оттолкнуть его, чем снова впустить в своё пространство и сердце. Ведь сделай я это, нас бы вскоре ожидал тяжёлый разговор, к которому я была совершенно не готова.       К моменту, когда вернулся Амандиль, наэлектризованный воздух между нами с Глорфинделем можно было резать ножом. Надувшись, словно мышь на крупу, я сидела в самом дальнем углу пещеры и старательно делала вид, будто крайне заинтересована в каких-то записях из дневника, но мой взгляд то и дело невольно пробегался по напряжённой прямой спине Лаурэфиндэ, да и мысли предательски кружились вокруг златовласого эльфа. Сам же мужчина, прекрасно ощущая все эти подглядывания, неистово боролся с желанием послать к Балрогу мои предупреждения. Его грудь тяжело вздымалась от частого дыхания, сжимающая рукоятку меча ладонь едва заметно подрагивала, но Глорфиндель поразительно стойко не оборачивался назад.       Ровно до тех пор, пока не пришёл Амандиль и не нарушил нашу «великолепную» идиллию.       — Смотрю, вы уже успели встретиться, — несколько нервно скинув заполненные ножны к своим вещам, с тончайшим намёком на издёвку бросил эльф. — И судя по тому, что пещера всё ещё цела, встреча прошла довольно мирно.       — И тебе доброго утра, — стараясь просверлить взглядом в друге дыру, глухо проворчала я в ответ и уже собиралась начать свою гневную тираду, как вдруг заметила на рукаве его камзола свежий окровавленный след. Сердце испуганно сжалось в груди, почуяв неладное. — Амандиль, что случилось? Ты ранен?       — Думаю, вам придётся отложить ваши разборки. Нам нужно немедленно уходить отсюда, — уже серьёзнее ответил мужчина и неожиданно болезненно скривился, словно от удара. Сомнений не осталось: кто-то из орков всё же зацепил эльфа в бою.       Совершенно позабыв о собственной боли, я как ошпаренная тут же подскочила на ноги и спустя мгновение стояла рядом с Амандилем, чуть отодвинув кончик порванной ткани и осматривая неглубокую, но довольно длинную рану от стрелы. Та лишь немного коснулась плеча эльфа, едва ли неся с собой угрозу для жизни, однако меня не покидало чувство, будто что-то всё-таки было не так. Слишком много крови для такой царапины. Слишком бледная кожа вокруг.       О, нет, проклятые орки!       — Ты прав, разборки придётся отложить, — запихнув гордость подальше и постаравшись придать лицу уверенное и непоколебимое выражение, согласилась я, — но мы никуда не уйдём, пока не выведем яд, которым тебя угостили щедрые орки. Глорфиндель, будь так добр, принеси мою сумку.       Обеспокоенный состоянием друга не меньше моего, Лаурэфиндэ молча кивнул и отправился внутрь пещеры. Тем временем Амандиль предпринял безуспешную попытку переубедить меня:       — Астальвен, у нас нет времени на такие пустяки. Очень скоро здесь будет стая свирепых голодных варгов, и чем дольше мы тут остаёмся, тем больше шансов их встретить.       — А чем быстрее ты прекратишь упираться, словно баран в ворота, тем скорее я закончу и мы отправимся в путь, — твёрдо стояла на своём я, хотя в душе всё разрывалось от недавнего воспоминания о гибели Глорфинделя. — На сегодня с меня хватит смертельных потрясений, — а затем обратилась к подошедшему с лекарской сумкой в руках эльфу. — Достань, пожалуйста, бинт и намочи его настойкой из коричневого флакона.       — Этой? — покрутив для верности найденный пузырёк в руках, спросил Глорфиндель.       — Да.       Послышался влажный щелчок пробки и звук льющейся жидкости.       — Отлично, теперь положи бинт мне на ладонь, — протянув эльфу правую руку, немного дрожащую от боли и скованности, а левую приложив к ране Амандиля, сказала я.       Лаурэфиндэ снова выполнил мою просьбу, однако убирать свою руку, осторожно удерживающую моё предплечье, не стал. В любой другой момент я непременно бы возмутилась такому самоволию, но сейчас лишь с непонятной тоской посмотрела на любимого и безмолвно прошептала слова благодарности. Облегчение и огонёк счастья, промелькнувшие в его взгляде в этот момент, мог не заметить только слепой.       — Амандиль, тебе придётся потерпеть. Будет очень больно.       — Переживу как-нибудь, — начал друг, но закончить ему не дала вспышка острой боли и последующий за ней полувздох-полустон.       Что ж, это значило, что заклинание работает отлично.       Сосредоточившись на словах, прочитанных в дневнике, я прикрыла глаза и продолжила мысленно произносить колдовские строки. Повинуясь моему призыву, яд медленно, словно жидкий огонь, стал просачиваться наружу вместе с кровью, даруя надрывно дышащему над ухом эльфу не самые приятные ощущения. Амандиль едва слышно скрипел зубами, его колотила крупная дрожь, но надо отдать ему должное: эту пытку он переносил с достоинством. Хотя готова поспорить на что угодно, что эти две минуты показались мужчине целой вечностью.       Когда с последними словами заклинания из тела эльфа вышел весь яд, тот сразу заметно преобразился. Пропала ненормальная бледность, потускневшие глаза снова заблестели, а рана от стрелы стала лишь досадной царапиной. Оставалось лишь перевязать руку, с чем я, к сожалению, не справилась без помощи Глорфинделя. Как и с перевязкой собственной пострадавшей кисти. Навряд ли мужчина воспринимал это как знак моего всепрощения, но даже я не могла не признать, что дала ему тем самым зелёный свет на пути к предстоящему разговору.       Он всё равно состоялся бы, так разве не лучше, если это случится раньше?       Впервые на моей памяти сборы в путь проходили в таком напряжении и гнетущем молчании. Складывалось впечатление, будто кто-то внимательно следил за всеми нашими действиями в ожидании удобного момента для нападения, но на самом деле источником этих ощущений была я сама. А точнее моя невысказанная боль, обида, страх и злость. Они так давно копились в моей душе, что я искренне удивлялась, как они до сих пор не прорвались наружу. Но одно я могла сказать точно: с каждым мгновением сдерживать их становилось всё сложнее.       Мы как раз только выдвинулись в путь, когда Амандиль первым нарушил угнетающее безмолвие:       — Астальвен, ты с лёгкостью помогла мне, но отчего же не можешь помочь себе? — и, заметив мой удивлённый непонимающий взгляд, пояснил. — Я о том, что с помощью магии твоя рука зажила бы намного быстрее.       — Ах, ты об этом! — с грустью смирившегося со своей участью человека улыбнулась я. — К сожалению, исцелять саму себя я не могу. Такие уж правила для всех магов и колдунов.       — И для Майар — тоже?       — Полагаю, что да. И это крайне несправедливо.       — Тем не менее, — вступил в разговор заинтересованный Глорфиндель, — благодаря этому правилу Саурон до сих пор лишён телесной оболочки и большинства своих сил.       От слов Лаурэфиндэ что-то неприятно кольнуло сердце. Что-то под названием обманутая надежда. Но, несмотря на это, эльф был полностью прав.       — Что ж, это так, — с трудом снова пойдя на контакт, согласилась я. — Определённая доля пользы в этом есть, — а потом всё же собралась с духом и задала давно мучавший меня вопрос. — Зачем ты пришёл, Глорфиндель?       Воцарилось гробовое молчание, в котором слышалось лишь моё взволнованное сердцебиение; в воздухе снова запахло жареным. Не желая оказаться между молотом и наковальней, Амандиль предусмотрительно сбавил шаг и пристроился позади нас, впрочем, всё равно оставаясь в зоне слышимости. Даже если бы он всей душой не хотел подслушивать наш с Глорфинделем разговор, чуткий эльфийский слух всё равно подвёл бы его. Но лично мне было плевать на это. Меня волновало лишь одно: какого Балрога Глорфиндель забыл в нашем маленьком отряде отмщения.       — Потому что должен был сделать это ещё восемь дней назад, — с неподдельным раскаянием ответил Лаурэфиндэ, и лицо его словно почернело от смеси тоски, вины, боли и отчаяния. — Потому что обещал верить тебе несмотря ни на что и вопреки всему, но не сдержал своего обещания. Я подвёл тебя тогда, когда ты больше всего во мне нуждалась.       Только не плачь, Астальвен, даже не вздумай!       — Прекрати, — дрожащим от подступающих слёз и обиды голосом прошептала я.       — Прошу, Астальвен, выслушай меня до конца, — с последней, почти призрачной надеждой взмолился Глорфиндель, — пожалуйста. И если после ты скажешь мне уйти, я так и сделаю.       — Хорошо, — Эру свидетель, сколько сил мне понадобилось для такого простого слова.       — То, что случилось в Имладрисе… я словно блуждал во Тьме. С того самого момента, как я впервые увидел тебя спустя столько времени, я не мог поверить собственному счастью. Ты казалась такой знакомой и прекрасной, но в то же время такой далёкой и недосягаемой, словно воплощение заветной мечты. Почему же словно? Ты им и стала, и больше всего на свете я боялся снова потерять тебя. Мне хотелось оградить тебя от всего, хотелось спрятать тебя от всех. Я был слеп и думал только о себе, совсем не замечая твоих переживаний, не замечая, как сильно они изменили тебя. Как сильно изменился я сам. Я смотрел на тебя и видел лишь беззаботную своенравную эллет, что когда-то танцевала босиком в свете Древ в дворцовом саду. Но я не видел главного: ты не была просто ожившей мечтой. Ты была реальна! И когда тот придуманный образ отличался от настоящего, я начинал сомневаться в тебе и искал всё больше и больше поводов оправдать собственную слабость. Хотя стоило, прежде всего, сомневаться в себе. Жаль, что я понял это лишь после того, как причинил тебе боль и снова потерял тебя. Не знаю, сможешь ли ты простить меня, и имею ли я право вообще просить у тебя прощение, но всё же… Астальвен, прости меня! Я люблю тебя, и важнее всего на свете не сама эта любовь, а то, что я всем сердцем хочу сделать тебя счастливой. Даже если для этого мне придётся уйти.       Надо ли говорить, что после всех его слов я плакала, совершенно не сдерживая себя? Что моя собственная любовь к Глорфинделю воспылала каким-то болезненным, но оттого не менее ярким огнём?       Надо ли говорить, что меньше всего остального я желала его ухода?       — Боюсь, мне придётся огорчить тебя, — мучительно улыбаясь сквозь слёзы, я, наконец, совладала с собственным голосом. — Всякий, кто хоть ненадолго присоединился к нам с Амандилем, обратной дороги не имеет. Прости, но уйти ты не можешь.       Я не позволю.