Life Time 3

— Классно выглядит Ник! Вебер и Корф разглядывали со всех сторон нагрудник Шемрока, надетый на пса. С первого взгляда и не верилось, что парень сделал его сам. Пошит он был великолепно, без единой неровности, собравшейся в гармошку ткани или торчащих ниток. Нагрудник крепился на шее и спине Шемрока двумя прочными ремнями на тяжелых металлических пряжках, похожий на широкую прогулочную шлейку. Все края были обметаны и подвернуты так, чтобы не натирать кожу собаки. Пёс безропотно позволил надеть её на себя и, приняв стойку, по команде Николаса, стоял как статуя, под пристальными взглядами кинологов, которые ходили вокруг, разглядывая обновку овчарки. — Такую во всём корпусе не сыщешь! Сидит как влитая! — сказал Вебер. — Признайся, Алори помогала шить, да? Я ни за что не поверю, что ты сам смог что-то подобное. В конце концов ты парень, а не швея. Ник почесал затылок, усмехнувшись. — Она хотела помочь, но я всё же лучше знаю Шемрока, и должен был сделать всё сам, чтобы он хорошо отнесся к такому. Он ведь никогда не носил что-то подобное. Если ему не понравится — не станет терпеть, сам же знаешь, какой у него характер. Вебер покачал головой, недоверчиво смотря на парня, у которого на лице было написано, что он действительно не врёт. Ник настолько любил своего пса, что был готов ради него делать даже то, что ему не свойственно. Вагнер, в отличии от Рихтера, который, казалось, уже рассмотрел всё, что хотел, присел на корточки рядом с Шемроком. Пёс повернул к нему большую косматую голову, понюхал за ухом у кинолога и снова отвернулся, терпеливо ожидая, когда хозяин разрешит ему двинуться с места. Собаки в соседних вольерах вальяжно дремали, растянувшись на сухом прогретом солнцем песке. Утренние занятия закончились только что, и животные ждали, когда наступит время обеда. Несколько военных всё ещё не вернулись с дрессировочной площадки. Даже отсюда, от самого первого вольера, были слышны чёткие команды и собачий лай. Миски стояли наполовину наполненные дождевой водой. Ник даже доливать её не стал. Он так же как и Корф, мало слушая то, что говорит ему Вебер, рассматривал каждый стежок на нагруднике Шемрока. Что ни говори, а таким он занимался впервые. По долгу службы иголкой и ниткой пользоваться он умел неплохо, но на что-то глобальное вряд ли бы осмелился, если бы не подвернулся случай. Над нагрудником он трудился целых три дня, несколько раз снимая мерки с пса, решая, насколько свободной должна быть конструкция. Одно дело просто сшить, в этом не было ничего трудного, но под весом медалей ткань непременно начнёт провисать, опустится между передних лап собаки и будет мешать ему идти. Нику не хотелось, чтобы его друг выглядел посмешищем на параде, потому он подогнал размеры так, чтобы нагрудник сидел на нем плотно, а для удобства и чтобы иметь возможность менять размер, если понадобится, пришил к нему две пряжки на ремнях. Теперь и для шеи, и для груди можно было выставлять такой объём, какой был нужен. — Ха, а я все думал, почему у тебя нет девушки, приятель, — засмеявшись сказал Вебер, положив руку на плечо Ника. — А теперь всё ясно! На кой-она тебе сдалась, когда ты и сам можешь себе всё что угодно сшить! Научись ещё готовить как сестрица и можешь быть независимым во всём! — Да ну тебя… — Ник недовольно сбросил его руку со своего плеча. — Ник… Парни посмотрели на Корфа, который поправив на носу очки, внимательно проводил рукой по ткани нагрудника, а затем поднял свои глаза цвета горького шоколада на друзей: — Это ведь ткань кителя, да? Ник не успел ответить. Вебер быстро дотронулся до нагрудника, смяв его пальцами, чтобы почувствовать его плотность, а потом потеребил свой рукав. — Твою мать… а ведь и правда! — констатировал тот и, подняв одну бровь, посмотрел на Ника. — Ты что, сшил это из своего кителя? Совсем ненормальный? — Нет конечно, — ответил Ник, немного не ожидав такой реакции. — Я взял небольшой обрезок у нас в казарме. Он всё равно не был никому нужен. У меня нет представления о том, какой материал подошёл бы лучше для таких целей, поэтому решил работать с тем, что знакомо. Это прочный материал, да и на чёрном его медали будут смотреться куда лучше, чем на зеленой брезентовой ткани. — Маньяк… — фыркнул Вебер, дослушав его и шаркнул сапогом по песку. — Начальство должно было заниматься этим вопросом, а не ты. — А мне нравится, — Корф выпрямился, надевая свою кепку. — Здорово получилось. Тебе удастся навешать на него все медали? Насколько я знаю у Шемрока — их за сотню. — Повешу сколько смогу, — пожал плечами Николас. — Рассматривать их всё равно никто не будет. — Корпусу нужно просто чтобы он эффектно выглядел на параде, только и всего. Боюсь, у них нет ничего другого, что они хотели бы показать фюреру. Ну все, иди сюда, Шем. Пёс послушно подошёл к нему и Николас расстегнул ремни, снимая с его нагрудник. Освободившись от него, Шемрок отряхнулся и почесал за ухом. Это была первая примерка и он еще не понимал, для чего нужна эта штука, но он явно не имел ничего против, если уж хозяин решил, что ему нужно носить это. Ник повесил нагрудник на плечо, дав команду псу заниматься своими делами. Собака нехотя отошла от него понюхала воду в миске и развалилась на песке, положив голову на лапы, точно так же как и соседи в других вольерах. — У Зодиака, может быть, наберётся медалей с десяток. Но самое лучшее, что там можно найти, это орден за весеннее соревнование, где мы заняли второе место за задержание и удерживание фигуранта, — Рихтер вздохнул, разводя руками. — Когда Шемрок есть в списках участников, борьба идёт только за второе место и никак иначе. — Только не говори, что ты завидуешь… — повседневным усталым голосом ответил ему Корф. — Шем и Ник отлично дополняют друг друга. На соревновании важна командная работа, было бы странно если бы они не побеждали… — Да знаю я знаю! — прервал его Вебер. — Я просто хотел отметить какие они профессионалы. Корф, вечно ты лезешь, когда не надо! — Я понимаю всё буквально и не люблю когда ты так шутишь, — всё тем же бесцветным голосом ответил кинолог. — Ладно, ребята, вы можете сколько угодно ругаться, но без меня. Ульрих разрешил мне, до тех пор, пока не пройдёт парад, приходить сюда только чтобы потренировать Шемрока. Не люблю злоупотреблять хорошим отношением к себе, но я хотел купить домой продукты, чтобы не нагружать этим Алори. У неё тоже сейчас мало свободного времени. Он застегнул ремни на нагруднике, чтобы они не болтались. — А ну да…— припомнил Вебер. — У неё же скоро экзамены? Наверное, кучу всего учить надо? Сочувствую… Никогда не любил эту учёбу… Наверное, поэтому и загремел в армию… — Да не в этом дело… — Николас подошёл к двери вольера и открыл её, выпуская сначала друзей. — Пока, Шем. Увидимся завтра!.. Она ведь тоже готовит к параду какого-то там генеральского коня. Так что ей тоже есть чем заняться. Пёс поднялся на лапы и подошёл к забору, наблюдая за Ником, слабо помахивая хвостом, понимая, что ему снова предстоит остаться в одиночестве. — Генеральского? — задумался Вебер, пока Ник закрывал дверь на засов и застегивал верхнюю пуговицу на кителе, а Корф отряхивал от белой шерсти Шемрока свои чёрные рукава. — Интересно, это кто это из нашего чудесного штаба в лошадники записался? — Много кто… — вновь вмешался в разговор Корф. — Верховая езда очень популярна среди высших чинов. Например, фюрер… — Чёрт, парень… — Рихтер, нахмурившись, покосился на друга. — Ты сегодня такой зануда! — он выдохнул, пыхтя от негодования, но быстро успокоился, хлопнув Ника по спине. — Ну, тогда до встречи. Помни, завтра надо быть на тренировке. Ульрих будет пристально следить за подготовкой, до тех самых пор пока его задница грозит оказаться где угодно, но не в командном кресле. Ник засмеялся. — Да, знаю. Придётся потерпеть. Хорошо, что это скоро закончится. Мне начинает надоедать вся эта беготня вокруг парада. Каждый год одно и тоже и ничего нового. — Радуйся, что всего лишь раз в год, — усмехнулся Вебер. — Пока, Ник! Не опаздывай завтра! Элрик попрощался с ними у удалился, поправляя нагрудник на своём плече. Когда он удалился, зайдя через КПП, Рихтер устало потянулся, разминая шею. С противоположной стороны вольеров несколько кинологов строем возвращались с площадки, по пути возвращая собак в клетки. Ещё несколько человек в формах корпуса дежурили около главных ворот. Остальные, скорее всего, проводили время в казармах, спасаясь от яркого солнца. Вебер поморщился, когда повернул голову в сторону, его ослепили яркие солнечные лучи, заставляя зажмуриться и также надеть на свою голову кепку. Парни обернулись на громкий хлюпающий звук. Это Шемрок шумно лакал воду из своей железной миски. Он посмотрел на кинологов, перевёл взгляд на пустой КПП, где исчез Ник и, повесив хвост, поплёлся в свою будку. — Ну что… — обратился Вебер к Корфу. — Пойдём сходим к Джиму? Времени до обеда ещё много. Наверное, он уже закончил готовить. Парень молча кивнул, следуя за ним. Столовая находилась недалеко от казарм: длинное одноэтажное здание, больше похоже на палатку, не каменное, а деревянное, поскольку военные проводили тут не так много времени, с низкими и длинными окнами, фрамуги которых открывались горизонтально, и были открыты в этот самый момент, поскольку жара стояла страшная, особенно на кухне, где постоянно что-то варилось и жарилось. Крышу столовой покрывали разномастные железные листы. Неудивительно, что это сооружение стояло дальше всего от главной дороги, чтобы никто посторонний, пришедший на территорию не разглядел его. Выглядело оно так, словно бы этот «сарай» свалился откуда-то с неба да и остался стоять здесь. Управляющий не раз говорил о том, что скоро они начнут ремонт, но всё это оставалось пустым обещаниям. Отапливалось помещение исключительно от котлов и печей на кухне, а потому зимой в нём было находиться комфортно, зато летом — невыносимо жарко. Но Джима, добровольно перешедшего сюда работать, такая атмосфера более чем устраивала. Южный парень ничуть не боялся пышущих жаром котлов, хорошо перенося высокую температуру, чему был обязан месту своего рождения. В Ишваре, как рассказывал друзьям Джим, температура редко опускалась ниже тридцати градусов. Наверное, для работы в таких невыносимых для аместрийца условиях, ишварит подходил больше всего. С тех пор, как Мейлон стал готовить на кухне, все оценили качество блюд, заурядных, но от этого не становящихся несъедобными. Похоже у Джима к этому был несомненный талант, а главное, ему нравилось то, что он делал. И только лишь Корф и Вебер знали наверняка, что стало причиной, по которой парень решился работать здесь. Всё для того, чтобы не пересекаться с Ником, на которого ишварит очень сильно обиделся. Друзья уже оставили какие-либо попытки померить их. Джим был неумолим, готовый пойти на мировую только когда Николас сам явится к нему и признает, что был не прав. И судя по настрою, он был свято уверен, что так рано или поздно произойдёт, стоит лишь подождать. А пока он на дух не переносил общество своего когда-то лучшего друга. — Как думаешь, что у нас сегодня на обед? — спросил Вебер у Корфа, принюхиваясь к запахам валящим из открытых окон, стараясь угадать, что сегодня обнаружит в своей тарелке. — Понятия не имею… — ответил Вагнер, ничуть не интересуясь вопросами, которые задавал Рихтер и думая о чём-то своём. — Ты и правда сегодня странный… — констатировал Вебер, оглянувшись через плечо на шедшего за спиной кинолога с потерянным и грустным видом. — Что не так? — Мне не нравится эта ситуация… — ответил Корф, поднимая полузакрытые глаза на Рихтера. — Мы теперь общаемся или с Джимом, или с Ником, Но не с ними одновременно. Они никогда прежде так надолго не ссорились… — Ну… Повод слишком серьёзный, — пожал плечами Вебер. — Сам понимаешь, семья — это святое. Я всё ещё никого из них не обвиняю, но и не поддерживаю. Тут мы с тобой ничего сделать не можем. Уже пытались. Пусть всё идёт как есть. Не люблю так говорить, но уверен, что всё само решится. Ну не могут они, пройдя через столько всего вместе, плюнуть друг на друга. Со временем или Джим забудет об обиде, или Ник поймёт, что слишком резко отверг подозрения нашего красноглазого друга. Так что не думай об этом так, словно ты виноват в их проблемах. Мы бессильны. Пойми и прими, вот и всё. — Легко сказать… — пробубнил Корф. Подойдя ближе к столовой, парни услышали странный цокающий звук, доносившийся откуда-то сверху. Подняв головы они увидели расхаживающую по карнизу ворону, которая перестала вышагивать, заметив людей и, склонив голову на бок, громко каркнула. Вебер махнул рукой, чтобы прогнать птицу, но та лишь осуждающе посмотрела на кинолога, продолжая прогулку по карнизу водостока, громко цокая когтями по железу. Проворчав что-то себе под нос, парень навалился на деревянную дверь с мощной пружиной, из-за которой нужно было прилагать силы, чтобы попасть внутрь. Когда приближалось время обеда, повара открывали дверь настежь подпирая её обломком асфальтного покрытия, чтобы военные свободно проходили в столовую, но до обеда было далеко. Огромное пространство целиком состоявшее из потрескавшейся и пожелтевшей плитки на полу, да прокопченным, когда-то белым потолком, занимали длинные ряды лавок и столов, неотличимых друг от друга, расположенные так, чтобы создавать свободный проход от двери до стойки выдачи в самом конце. Там явно кипела работа, судя по стуку ножа по доске и бульканью кастрюль. Из-за густого белого пара не было видно, что происходит за стойкой. Вебер подёргал себя за воротник, медленно выдыхая от жары. Даже здесь, в другом конце столовой было жарковато. — Джим! Эй, Джим! — крикнул он. — Ты там? Они прошли вперёд, громко топая тяжелыми сапогами по плитке. За стойкой послышалось шарканье (похоже на звук ножа, который смахивал что-то с деревянной разделочной доски), а после щелчки выключаемых плит, и пока кинологи неспеша подходили к деревянной лакированной стойке, пар понемного рассеялся, из-за него показался ишварит в белом фартуке, тесаком в одной руке и половником — в другой. За его спиной, на столах придвинутых друг к другу, высились башни из сложенных тарелок. На плиточных белых стенах, на крюках висели разномастные сковороды, кастрюли и прочая кухонная утварь. Окно, слева от Джима, отделённое стойкой, тоже заставленной посудой и столовыми приборами, запотело и было видно, как воздух с улицы, проникая в кухню, дрожит и извивается, как прозрачный лесной ручей. Даже свисающая на проводе с потолка лампа покрылась испариной. — А вы что тут делаете? — спросил Джим, откладывая в сторону тесак с половником и, беря полотенце, чтобы протереть руки. — До обеда ещё два часа. — Просто зашли в гости. — Вебер, кряхтя, запрыгнул на стойку и уселся на ней боком к Джиму. — Проверить, что ты не сжарился тут заживо. Ну серьёзно, друг, как ты переносишь эту жару? Тут ведь дышать нечем. — Неженки… — закатил глаза Джим, взял в руки нож и протер лезвие полотенцем. — Сразу видно, ни разу не были в Ишваре. Я привык к такому жару, что вам и не снилось. — Я тебя прошу, проветри тут всё перед тем как придут ребята, а то на улице куда прохладнее чем здесь. — Хех… Джим пододвинул к себе табуретку, взял с полки под стойкой точильный брусок, положил его на стойку, перед молчаливо следящим за ним Корфом, и принялся затачивать тесак с противным скрежещущим звуком. — Как идёт подготовка к параду? — не глядя на друзей, спросил ишварит, проводя рукой по своим причёсанным назад серебристым волосам. — Ульрих ещё не все соки из вас выжал? Я слышал, что он в последнее время очень лютует. Неужели опять прилетел пинок от Штаба? Будь я на его месте — уже давно подкладывал подушку под зад. Он ещё достаточно долго продержался, рекорд, можно сказать. Джим отвернулся от друзей, подошёл к плите, поднял крышку, из-под которой густым облаком поднялся пар и помешал содержимое, стуча половником по стенкам большой кастрюли. — Прям загляденье… — поцокал языком Вебер, с улыбкой наблюдая за парнем. — Не против, если я буду звать тебя не Джим, а Джем? Выходи за меня, такую хозяюшку с руками оторвут, надо брать, пока есть возможность. Корф усмехнулся в кулак, не сдержавшись от такой шутки. — Поговори мне тут! — Джим повернулся к Веберу и пригрозил ему половником. — Закрой рот, рыжий, если не хочешь обнаружить в своём обеде что-то не входящее в меню! — Да ладно тебе, я просто шутил, — выставив вперёд руки, чтобы защититься от злобно прищурившегося ишварита, оправдался Рихтер. — Но в одном я точно прав, готовишь ты куда лучше чем Нэд. — Тише ты! — шикнул на него Мейлон, приложив палец г губам и посмотрел на дверь хозяйственного помещения, за которой стояли холодильники, хранилась провизия и был запасной, чёрный выход, которым пользовались повара. — Он здесь ещё, наверное, я послал его проверить, не подъехал ли фургон с провиантом, а то у нас уже муки ни черта не осталось. Вы же знаете, повар здесь он, а не я. Я просто на время тут… наверное… — неуверенно закончил он, наклоняясь за стойку и доставая из-под нее железный поднос с нарезанным на равные части мясом. Должно быть, Джим достал его из морозилки разморозиться. — О! У нас сегодня мясо?! А Нэд только и знал кормить нас капустой! Вебер спрыгнул со стойки и подошёл ближе, останавливаясь напротив Джима, который шарудил рукой в выдвижном ящике, гремя столовыми приборами. — Убери свой любопытный нос отсюда! — прикрикнул он на Рихтера, когда тот слишком низко склонился к подносу. — Мне тут только твоих рыжих волос не хватало! Ишварит замахнулся на парня молотком для мяса, но Вебер увернулся. Корф сокрушенно покачал головой, являясь невольным свидетелем их глупых игр. Джиму мешала дотянуться до Рихтера стойка, и оппонент активно пользовался этим преимуществом. На третьем замахе Джим чуть не снёс стопку из тарелок, но Вебер поймал покосившуюся башню, поправляя её, на чём их дурачество и закончилось. — Идиот… — выругался Джим, завязывая фартук за спиной посильнее, и возвращаясь в подносу. — Если ты пришёл, чтобы мешать мне работать — проваливай к чертовой матери! О Ишвара, за что ты связала меня с такими придурками! — сокрушенно восклицая, возвёл он руки к небу, всё ещё сжимая в одной молоток для острастки. Он положил перед собой деревянную разделочную доску и шлепнул на него сочный кусок мяса с аппетитными прожилками. Столовая наполнилась глухими ударами железного рифлёного молотка, с легкостью придающего мясу сплющенную форму. Корф, вздохнув, прислонился боком к стойке, чувствуя, как та содрогается под натиском Джима. Постепенно воздух в помещении начал остывать, а содержимое кастрюль перестало сердито булькать, угрожая приподнять крышки и вывалиться наружу. — Ты же не собираешься торчать здесь постоянно? — спросил Вебер, не сильно уверенный, что ишварит слышит его. — Готовишь ты замечательно, но нам не хватает тебя в нашей компании. — Нет больше никакой компании… — буркнул Джим, заканчивая с одним куском и принимаясь за другой. — Да броооось! — протянул парень, положив локти на стойку и сверля Джима, который сердито насупился, взглядом. — Оно того не стоит! Ради какой-то ссоры вот так вот порвать со всем… Молоток Джима ударил по доске с такой силой, что тарелки со звоном подпрыгнули, а Вебер отскочил от стойки. Мейлон медленно поднял свои красные глаза на Рихтера и, не отводя от него взгляд, отложил молоток в сторону. Вагнер сложив руки на груди, стоя поодаль, молча наблюдал за тем, что произойдёт дальше. Все они привыкли видеть Джима веселым и задорным парнем, вечно везде опаздывающего, получающего нагоняй от начальства и не унывающего в любой ситуации. Не было, казалось, ничего, что могло бы выбить его из колеи. Сейчас перед ними стоял совершенно другой человек: уставший и озлобившийся, ни капли не похожий на себя прошлого. Даже его шутки в начале разговора уже не были безобидными и несерьёзными. Вебер сразу подметил, что дотянись он до него — точно врезал бы молотком, на полном серьёзе. Теперь-то Рихтер начал понимать, что чувствует Корф, который часто быстрее всех осознавал всю трагичность ситуации. Неужели их компании и правда пришёл конец? Из-за такого пустяка? Нет… Для Джима это не было пустяком. И для Ника тоже. А Вагнер и Рихтер оказались между двух огней, не способные сделать ничего, только наблюдать за тем, как их дружба, крепкая и нерушимая, трещит и осыпается, как вывески магазинчиков на окраине города, когда-то изобилующие красками и привлекающие внимание, а теперь, ставшие тусклыми и серыми, как тучи, что освободили небо от своего гнёта, но никуда не пропали из сознания Джима. Что по этому поводу думал Ник — никто не знал. Он, в отличии от Мейлона, умело скрывал свои эмоции, ведя себя так же, как и всегда, но было видно, что и он не в восторге от разрыва, который, похоже, дался ему очень трудно. Между двумя, когда-то самыми лучшими друзьями стояла глухая кирпичная стена. Достаточно плотная, чтобы они не замечали друг друга, но хрупкая и готовая сломаться от одного движения любой из сторон. Только вот ни Джим, ни Ник не собирались и пальцем до неё дотронуться, ни на секунду не разубеждаясь в своей правоте. Вебер ясно ощутил всю ничтожность любой попытки вновь воссоединить друзей. Таким беспомощным он уже давно себя не чувствовал. — Не лезь не в своё дело, Веб… — рыкнул на него Джим, напрочь забывая про отбивную. — Ты понятия не имеешь, о чём говоришь. Для тебя это пустяк, но для меня нет. Ник… — он замолчал, отводя взгляд и скрипя зубами от злости. — Не важно… я не собираюсь это обсуждать. Он переложил мясо обратно на поднос, забрал его, доску молоток и больше не сказав ни слова, ушёл в складское помещение, громко хлопнув за собой дверью, за которой послышался приглушенные удары молотка. — Сам же сказал — надо оставить всё как есть… — тихо сказал Корф смотря на поникшего Вебера. — А тут сам полез что-то ему доказывать… — Я просто хотел приободрить его… Вагнер вздохнул, опустив голову. — Наверное, он прав. Конец нашей компании. Искать виноватых я не хочу, но знаешь… Мне почему-то кажется, что мы могли что-то сделать. Тогда. В самом начале. Хоть что-то, но могли. Может, они уже не дружили как прежде, но Джим бы точно не спрятался здесь в дали от всех. А теперь он ещё и с нами разговаривать не будет. — Он очень честный и прямолинейный… — сказал Вебер. — Он просто не может находится рядом с человеком, который считает его лжецом. А Ник не может простить ему грубых слов в адрес своей сестры. Они оба… я не знаю… Ладно, идём. У меня что-то пропал аппетит…

***

Доктор Харрис заботливо поливал фиалки в горшках, стоящие на его подоконнике, свободной рукой поглаживая пушистые, бархатные, мясистые тёмно-зелёные листочки. Яркие соцветия, покачиваясь на лёгоньком ветерке открытого окна, словно кивали старику, а он ласково улыбался им, как-будто слышал в шорохе лепестков какой-то слабый, едва уловимый голосок. На его шее висел фонендоскоп, белый халат, наброшен на плечи, чтобы не мешать поливке и случайно не испачкать рукава в мокрой земле. Очки поднятые на лоб отражали солнечный свет, пуская по подоконнику яркие солнечные зайчики, плясавшие и на поверхности воды в кувшине, из которого врач осторожно поливал свои растения. В помещении витал слабый запах медикаментов, который не выветривался никогда, даже при всех открытых в кабинете окнах. Из кармана Харриса торчал маленький молоточек с резиновым наконечником, которым он иногда пользовался, проверяя рефлексы лошадей. — Вот так мои хорошие… — тихо разговаривал старик с цветами. — Хороший сегодня денёк, ясный! После дождя всё зацветает ещё лучше… Хорошо, что ливни прошли до парада, надеюсь, праздник они не испортят. — Ага… — послышался тихий голос у него за спиной. Доктор медленно обернулся. За его столом, необычно прибранным, сидела Алори в кресле доктора. Она внимательно писала конспект с учебника лежащего перед ней, выбирая нужные предложения и сокращая те, которые были не важны. Доктор тихо усмехнулся, добродушно улыбаясь в усы. Он сам усадил девушку на своё место, чтобы ей было удобнее писать. С того дня как она поделилась с ним заданием, которое возложил на неё Ричард, Алори практически всё своё время проводила в конюшне. Не только потому что подготовка Рейвена требовала много времени и труда, а потому, что Харрис разрешил ей заниматься прямо здесь, на работе, отметая все её отговорки, ведь девушке не хотелось причинять неудобства своему наставнику, однако под настойчивыми уговорами, ей пришлось сдаться. Как только заканчивались занятия, она спешила не домой, а прямиком в конюшню, а там, в кабинете доктора записывала все необходимые конспекты, подучивала материал для проверочных работ или зарисовывала в альбоме рисунки по паразитологии. Глядя на неё, пожилой врач тоже по-немного включался в процесс, подсказывая ей то, что ещё помнил, и несколько раз выпрашивал у девушки карандаш, чтобы самостоятельно попробовать нарисовать какого-нибудь паразита, а после они вместе смеялись над весьма условными изображенными рукой Харриса клещей и власоедов. Общение с добродушным ветеринаром помогали Алори взбодриться и не думать о плохом. Это было просто невозможно, когда рядом постоянно расхаживал весёлый старичок, чуть что готовый прийти ей на помощь, особенно если дело касалось коневодства. Свои рассказы по теме, которые девушка внимательно записывала, он разбавлял небольшими отступлениями, вспоминая свои учебные годы и впадая в ностальгию, время от времени пробуждаясь от воспоминаний и продолжая вещать по теме. Ей было интересно слушать доктора, она ни разу не перебила его, лишь переставала записывать, когда Уолтер слишком отклонялся от важного вопроса, который они обсуждали. На деле Харрис оказался очень хорошим собеседником, не ворчливым, миролюбивым и очень отзывчивым ко всем просьбам девушки. Случайно зашедший в кабинет работник мог даже решить, что это доктор проводит время в кабинете Алори, а вовсе не наоборот. Врач души не чаял в девушке, обращаясь к ней как к любимой внучке, заваривал для неё чай, чем сильно смущал, но постепенно она привыкла и начала тоже воспринимать Харриса как дедушку, которого у неё никогда не было. По сути, девушка не могла правильно сопоставить свои чувства, ведь она и понятия не имела, что чувствует человек, оказавшись на её месте, но почему-то ей казалось, что «дедушка» самое правильное обозначение для доктора. Конечно, она и не подумала бы говорить об этом вслух, но похоже Уолтер тоже был того же мнения. — Что там у нас сегодня? Он осторожно подошёл к девушке со спины и заглянул в книгу. — Оооо… Стронгилидозы… Неприятная вещь, ох, неприятная… Он, покачав головой, отошёл от Алори, направляясь к стекляному шкафчику с медикаментами, открыл его, на секунду ослепив Алори яркими бликам от стекляной дверцы и начал, кряхтя, что-то искать на нижней полке, вернув очки обратно на нос. — Приходилось сталкиваться с ними, доктор? — спросила Алори, отвлекаясь от записей, поднимая на него глаза и выпрямляясь в кресле. — Ох, лучше бы не приходилось, милая! Такие вредные твари! — Расскажите? — попросила девушка. — Я тогда работал в табуне, на востоке страны, практику там, значит проходил. А послали меня туда аккурат после института. Я зелёный, ничего ещё не знаю и меня сразу к табуну приставили, вот как! Жеребята болеть начали, температура более сорока, а что, от чего, в толк взять не могу. Исхудали бедняги, не едят, бледные, на ногах еле еле стоят, шатаются. Я туда-сюда, а кроме колик ничего не могу найти. Но не может же от колик температура так подниматься! А табун большой, всех так сразу не осмотришь, лето, лошади днями и ночами на пастбище остаются. И вот падёж начался, вскрыл одного жеребенка, а там в кишечнике этих тварей стоооолько! Я ведь дураком ещё был, надо было навоз проверить, а я всё думал что это перитонит у них, Может, тогда бы успел несколько жеребят спасти. Но вот как увидел я этих сволочей, так сразу давай лошадей обрабатывать! Оказывается их ни разу не профилактировали, представляешь?! И дох молодняк там ещё до моего приезда. — А чем обрабатывали? — спросила Алори, приготовившись писать. — Да известно чем! Фенотиазин и четыреххлористый углерод. Да и то от силы нашёл. Пришлось ехать в соседний округ и закупать большую дозу, чтобы на вторичную обработку осталось. С фенотиазином я вот что делал: мешал его с отрубями и каждому давал. Большинство лошадей сами ели, а если кто не хотел, приходилось насильно. Эх… как меня лягнул один рыжий конь, Клен… ух… до сих пор бедро болит… — А Углерод? — спросила девушка. — О, это труднее. Ну тут я уже после Клена понял, что не так все делаю, и если продолжу — то до осени не доживу, начал я лошадей в станок ставить и, значит закачивал им его через носопищеводный зонд. Больше ста голов табун, представь?! Это сейчас в капсулах появился препарат. Раньше такой радости не было. Доооолго я их лечил. Приказал конюхам вычистить до блеска все стойла и лужи все на пастбище засыпать, чтобы лошади воду грязную не пили. Перемыли все кормушки с этим… как его… ксилонафт-5. — И как после этого? — Вылечились. Больше при мне не болели. А осенью я уехал и не знаю, что там сейчас. Но думаю сгубили они всех лошадей с таким отношением. — А у нас в конюшне нет такого? — скорее констатировала факт, чем спросила Алори. — Ох, нет! Конечно нет! У меня всегда в запасе есть антигельминтик. Его все получают профилактически. Да и чистенько у нас, я слежу, чтобы конюхи грязь не разводили. А там где чисто и порядок везде, никакая зараза не заведётся, милая, — улыбнулся он ей. — А тут нет в учебнике ничего про лекарства… — сказала Алори, взяв в руки книгу и пробегая глазами по строчкам. — Профилактика есть, а лечения нет… — Очень много, что знают ветеринары, не пишут в учебниках. С одной стороны это плохо, молодежь надо учить, а на определённом этапе, до практики, нет у студентов ничего кроме учебника, а с другой стороны, всё придёт само собой, когда начинаешь работать и видеть всё своими глазами, — ответил Харрис, закрывая шкаф. — Это-то понятно…— вздохнула девушка, закрывая учебник, понимая, что в нём нету никакого толку. — Но ведь Шварц всё равно спросит на экзамене чем лечить эту болезнь, и ему будет всё равно, есть это в учебнике или нет… — Ах вот как… — доктор подошёл к ней и тыкнул пальцем в тетрадь. — Тогда пиши вот что: «Фенотиазин назначают индивидуально с небольшим количеством увлажненного корма в следующих дозах: взрослым лошадям 30,0-40,0, 3-12-месячным жеребятам 5,0-10,0. В зимнее и весеннее время препарат лошадям не назначают во избежание интоксикации. Во всех случаях доза препарата не должна превышать 0,1 на 1 кг веса животного. Четыреххлористый углерод вводят через носопищеводный зонд или в капсулах в дозах от 8 до 40 мл, в зависимости от возраста лошадей и их общего состояния. Изгоняются только половозрелые стронстронгилиды. При делафондиозных коликах и альфортиозном перитоните назначают симптоматическое лечение (болеутоляющие и сердечные средства). При конюшенном содержании профилактические дегельминтизации проводят два раза в год — в октябре и апреле», — закончил Харрис. — Пусть теперь только попробует сказать что-то против, этот твой Шварц. Терпеть не могу таких самовлюбленных ветеринаров. Люди нашей профессии должны быть добрыми, и к животным, и к людям. Наверное, эпоха поменялась… Раньше всё по другому было. — Спасибо, доктор! — поблагодарила его Алори, дописывая всё, что он сказал под диктовку. — Теперь он точно не сможет сказать, что я ничего не знаю. — Не за что, моя хорошая, — погладил её по голове Харрис. — Учить тебя — одно удовольствие. Ты всё схватываешь налету. Я не прогадал, когда взял тебя к себе. Ну, ты закончила конспект? — Да. На сегодня это всё. Завтра у нас проверочная по коневодству, но я не думаю, что мне стоит что-то повторять по этому предмету. Харрис рассмеялся. Девушка сложила книгу и тетрадь и убрала в сумку, поднимаясь с места врача. — Что уже уходишь? — с некоторым огорчением в голосе спросил доктор. — Ещё рано. Задержись хоть до четырёх! — Мне нужно сегодня попробовать оседлать Рейвена в мартингале, — сказала она. Прошедшие несколько дней она приучила коня даже не вздрагивать при виде мартингала. Теперь Рейвен ассоциировал появление этого предмета с непременным угощением и ничем больше. Уже на следующий день он без колебаний позволил сходу набросить его на себя, а после стал даже реагировать на звон стальных колец. Алори специально трясла мартингал в руке, чтобы фриз привыкал не только к запахам и ощущениям, но и звуку. Сегодня ей хотелось попробовать оседлать Рейвена с мартингалом. Чтобы Рейвен проще воспринял то, что его голова непременно будет наклонена к груди, девушка специально давала ему лакомство так, чтобы жеребец сам изгибал шею нужным образом, из раза в раз всё дольше не отдавая жеребцу сушенные яблоки, считая про себя до десяти, двадцати, пятидесяти… Всё это время конь, уткнувшись носом в её сжатый кулак, шумно вдыхал аромат сухофруктов, ожидая, когда наконец-то получит его, принимая именно такое положение, какое у него было бы в мартингале. К концу занятия сообразительный конь уже сам, не дожидаясь показа ломтика яблока останавливался на месте, по-лебединому изогнув шею. Такая игра ему очень нравилась, несмотря на то, что держать шею вот так было неестественно для него. Ричард, как и обещал не появлялся несколько дней, никак не следя за прогрессом в тренировке. Алори напрасно ждала его. Ей было уже всё равно, как именно он воспримет то, насколько поднялся уровень подготовки Рейвена, поругает он её или нет. Ей просто хотелось увидеть его. За прошедшее время у неё сложилось впечатление, что всё, что связано с ним было сном. И чем чаще она думала о нём, на парах, дома или в конюшне, тем тоскливее становилось на душе. В такие моменты она пыталась скрыть своё состояние, близкое к депрессии, подбадривая себя мыслью, что рано или поздно он всё равно придёт. Он не мог не прийти. И когда это случится, она не знала, как себя вести. Придётся удерживать свой эмоциональный порыв, чтобы офицер не посчитал её поведение странным. Но не так уж и просто было справиться с бешено стучащим в груди сердцем, как и объяснить ему, что любовь, которая переполняла её, военному совершенно не нужна. Как и она сама. Девушка пыталась втолковывать это себе, зачитывая, как мантру, но если разум убедть было просто, сердце и душа не внимала никаким уговорам, словно бы жили своей жизнью и твёрдо решил для себя, что именно им нужно. Жаль, что не существовало никакого другого способа решить эту проблему. По крайней мере, не причиняя себе боль. Когда становилось совсем невыносимо, Алори старалась мысленно освободить разум от всем мыслей, оставляя только самое хорошее, что у неё было. Ведь у неё, несмотря ни на что, была возможность видеть его, стоять рядом с ним, разговаривать — маленькая частичка счастья которая была ей доступна и всё что нужно для счастья сейчас. — Думаешь, он уже готов? — спросил врач, обходя стол и садясь в своё освободившееся кресло. — Рейвен — парень умный и способный, но не торопишься ли ты? — Мне кажется, он готов, — Алори подошла к вешалке и, сняв с себя белый халатик, повесила на вешалку. — До парада остаётся не так много времени, я хочу чтобы он был подготовлен как можно быстрее. Конечно, она всё рассказывала Харрису о своих успехах касательно мартингала и Рейвена. Доктор знал об этом достаточно долго, как и причину, по которой Рейвен вёл себя так. Оказалось, дело было не только в неприятных ощущениях от амуниции. В самый свой первый раз, ещё будучи совсем молодым конём, фриз, пытаясь сбросить с себя жокея, которому не посчастливилось работать с ним, сильно ударился мордой об забор левады пытаясь вывернуться из мартингала. Настолько сильно, что у него кровь из ноздрей потекла. С тех пор у коня осталось плохое воспоминание о той тренировке и в кипе с неудобством от мартингала, это привело к паническому страху перед этой амуницией. Ричард не знал об этом моменте, поскольку его не было в конюшне в тот момент, а Харрис, являясь единственным очевидцем случившегося, не стал ничего рассказывать парню, боясь, что тренер не избежит наказания. Он, как и все остальные понятия не имел, что фриз поведёт себя так, и старался как мог успокоить коня, но куда там. Выйдя из себя он уже не видел ничего вокруг и даже сам не заметил столб, в который врезался головой. Хорошо ещё, что травма была пустяковая и Уолтеру удалось быстро остановить кровь. После рассказа Харриса, Алори стало ещё больше жаль Рейвена. Но стоило ей лишь подумать об этом, как врач напомнил ей, что Ричард не стал бы в любом случаи тренировать коня по другому. Его подход к работе отличался от того, который избрала девушка, а потому и к лучшему, что он ничего не знает. Можно было решить, что военный не любил своего жеребца, но это было не так. Просто офицер привык к строгости и так же относился к Рейвену. Жёстко, как подчёркивал Уолтер, но не жестоко. — А я смотрю, у тебя получилось найти общий язык с Ричардом…— задумчиво сказал доктор, вытаскивая из ящика своего стола газету. — Общий язык? — обернулась к нему Алори удивленно подняв брови. — Я бы в жизни не подумал, что он позволит кому-то даже приблизится к Рейвену, а тебе он доверяет, — объяснил Харрис, переворачивая страницу и скрываясь за газетными листами. — Просто… — Алори помедлила. — Просто у него не было выбора. Он сам так сказал. Ему пришлось позволить мне попробовать потренировать его, но это не значит, что он этого хотел. — У человека, который отвечает за поведение такого важного коня на параде всегда есть выбор, — словно не слушая, её сказал Харрис. — Ричард очень умён и любой свой шаг рассчитывает до мелочей, настолько, что каких-то внезапных неприятностей с ним не может произойти. Я зову его «человек всё-под-контролем». Нравится ему или нет, но он выбрал именно тот путь, который наиболее приемлем. А значит, он понимает, что ты справишься и принимает это. Вот так. И я уверен, что он не разочаруется в результатах, — он опустил газету и посмотрел на Алори. — Мне очень нравятся перемены, которые с ним происходят. Правда. Я очень рад, что ты не стала прислушиваться к тому, что о нём говорят и сама решила во всем разобраться. Он не плохой, милая. Просто одинокий и полностью поглощенный работой. В его жизни нет ничего другого. Несправедливо обвинять его в том, какой он. Девушка покраснела, отводя взгляд. Старичок сказал именно то, в чём она не сомневалась, словно прочитал её мысли. Пожалуй, Харрис был одним из немногих, кто знал Ричарда очень хорошо и его собственные мысли касательно парня очень сильно напоминали то, о чём думала она сама. От волнения у неё вспотели ладони и она сжала их в кулаки. Уолтер все еще смотрел на Алори сквозь стёкла своих очков, может быть и сейчас читая её мысли. — Я знаю, что он неплохой…— тихо ответила она, не зная что еще сказать. Она ещё не осмелилась рассказать своему наставнику о том, что действительно испытывает к Ричарду. Не потому, что не доверяла врачу. Наоборот. За короткое время он стал очень близок для неё, к тому же не испытывал к офицеру неоправданную неприязнь и ни разу не отзывался о нем плохо, и уж конечно ни разу не позволил произнести слово «Цербер». Для него Ричард не был обычным государственным служащим. Алори чувствовала, с какой теплотой отзывается о нем старик. А значит, ей не стоит бояться осуждения, если она решится выговориться доктору. Возможно, Алори именно так и сделала бы, но она не хотела нагружать своими проблемами такого уважаемого и занятого человека. Зная его, он непременно начнёт переживать за неё, а девушке вовсе этого не хотелось. Почему-то, все складывалось так, что ничего хорошего из их знакомства не выходило. Николас все еще ничего не говорил про Джима и похоже, ни о какой мировой речи не шло, и она все еще опасалась, что скажет Эмма когда узнает что они обсуждают с Лео каждый раз, когда ее нет рядом. Серьезная и недолюбливающая военных девушка вряд ли отнесется с понимаем к ситуации, в которой оказалась Алори. Чтобы не усугублять все еще больше, она решила, что пока что не стоит открывать свою тайну еще кому-то. Даже Харрису. Ведь неизвестно, чем это могло кончиться. Она никогда себе не простит если этот душевный человек будет испытывать беспокойства из-за нее. — Вот и ладушки— кивнул улыбнувшись доктор, снова скрываясь за газетой— Тогда мне можно быть спокойным на твой счет. Что ж, смотри не перестарайся. И пожалуйста, если Рейвен будет не настроен на мартингал 0 не седлай его, обожди еще денька два. Время еще есть. — Хорошо, доктор! Я пойду! Она вышла из кабинета, закрыв за собой дверь и оперлась на нее спиной, тяжело выдыхая. Не так то просто делать вид что все в порядке, когда в душе бушует ураган. Но не смотря на это она испытывала облегчение после слов врача. Ей было нужно это, слышать от кого-то еще, что она не ошибается в своих мыслях, не идет неверной дорогой, не обманывает себя. Что она не одна считает Ричарда достойным чего-то большего кроме презрения и страха. Ключ от комнаты с амуницией она теперь постоянно держала при себе. Доктор разрешил ей не возвращать его Геральду, понимая, что конюх, не в восторге от того, чем занимается Алори, и девушке будет неприятно постоянно выслушивать нравоучения. Пройдя немного вперёд по коридору, она не без труда открыла плохо поддающуюся дверь. Старый замок совсем заржавел. После того, как Ричард позволил ей оседлать Рейвена, она сама заботилась о том, чтобы седло фриза всегда находилось в хорошем состоянии, чистя его после каждой верховой прогулки. Чёрное, кожаное седло Рейвена блестело и искрилось на фоне остальных седел, давно не служивших по назначению. За один раз перенести в денник всё сразу, как делал это Ричард, она ни за что бы не смогла, а потому сняла с крюка только уздечку и мартингал, забрала красный, стёганый вальтрап и, прикрыв дверь, но не запирая её на ключ, пошла в конюшню. Едва только она приблизилась к денникам, как услышала громкое фырканье. И как она могла забыть! Фелкон. Она не сможет провести Рейвена мимо него. Два жеребца непременно полезут в драку, а у неё не хватит сил удержать фриза. Серебряный андалуз сердито выдохнул, когда Алори проходила мимо. После того как он разломал в щепки забор левады, его больше не выводили в загон. А если и выводили, то теперь он будет занимать именно ту леваду, в которой Алори объезжала Рейвена: большую и просторную. В другой коню было бы неудобно тренироваться. «Как-то я не подумала…» — мысленно корила себя Алори. Нужно было что-то придумать… Может быть доктор что-нибудь придумает? Или Геральд? Алори подняла глаза. Конюха здесь не было, и идея искать его по всему корпусу и отвлекать от работы ей тоже не особо нравилась. Можно было попробовать вывести Рейвена через вторые ворота, но они вечно были закрыты на тяжелый замок. Ими пользовались только, когда завозили в денник свежие опилки, как раз за воротами был ангар, где они хранились, и объезжать всю конюшню с тележкой, груженную свежей подстилкой, никому не хотелось. Алори стало грустно, что похоже придётся огорчить коня, который только лишь увидев в её руках уздечку поймёт, что его берут на прогулку. Стоило попробовать. Вдруг у доктора есть запасной ключ. Должен быть. Фриз появился у двери, как только услышал как брякают на ходу стальные кольца мартингала и похлопал губами в ожидании угощений. Теперь «мартингал» и «лакомство» стали для него синонимами. Он притопнул передними ногами и потряс гривой, ожидая когда Алори подойдёт к нему. — Привет! — поздоровалась она с ним и ничего сделать не успела, как конь вытянул вперед шею и нагнулся замерев. — Что, вот так сразу? — удивилась Алори, сцепляя мартингал кольцом. — Сегодня наденем его как следует, хорошо? А пока поноси на себе раз так хочешь. Она накинула петлю на его шею и конь выпрямился, отчего мартингал соскользнул вниз по его гладкой шерсти и опустился сразу за гривой на холке. Не нарушая традиций, девушка отдала ему то, чего он так хотел и пока конь удовлетворенно пережевывал яблоко, опустила на тюк с сеном уздечку с вальтрапом и подошла к воротам рядом с его денником. Так и есть. На засове висел ржавый, видавший виды, замок. Девушка взяла его в руки и постаралась отогнуть дужку в надежде что он всё-таки открыт. Но он не поддался, лишь тихонько заскрипев, но не открывшись. Вздохнув, она отпустила его и замок, звякнув, глухо ударился о деревянную перекладину ворот. Рейвен заинтересованно наблюдал за тем, что она делает, временами переводив взгляд на седло и потряхивая гривой. Теперь перед ней стоял выбор: искать того, кто мог помочь или отложить на сегодня тренировку, Едва она подумала о втором варианте, как тут же отвергла его. Ричард предупреждал её о важности каждодневных тренировок, без пропуска и передышек, а значит, нужно было делать как он говорит. Сдаться сейчас — значит вернуться в кабинет Харриса, хотя бы для того чтобы забрать свои вещи, а старичок очень удивится, когда она возвратится так быстро, даже не попытавшсь решить свою проблему. А значит, оставалось только одно — найти Геральда. Он смог бы провести Рейвена мимо Фелкона. Но согласится ли конюх? Геральд ненавидел Рейвена люто и будет не в восторге от подобной просьбы. Как и фриз, едва не покалечивший парня только лишь за то, что он взял его за защёчный ремень. Но может быть, если Алори будет держать его за шею и успокаивать, конь послушается и не станет так яро проявлять агрессию? «Если… если… если…» Нужно было принимать решение, пока ещё была возможность. Рейвен начинал беспокоиться, не понимая, почему его так долго не седлают. Ведь, вот оно, седло, лежит перед ним и только и ждёт, когда его закинут ему на спину. Жеребец, фыркнув, попятился назад, закивал головой и привстал на задние ноги, приглушённо заржав, топчась на месте, с надеждой смотря на девушку. Алори сдалась, решив поискать Геральда. Насколько она знала, сегодня, впрочем как и почти всегда, он работал. Только вот где именно? Корпус-то большой. Может, парень сейчас где-то в другой конюшне? Или разгружает сено и солому с другими рабочими? Погладив Рейвена по бархатному мягкому носу, она отправилась на поиски, надеясь, что они не затянутся. Было бы проще, если бы она хотя бы примерно представляла, где искать. Обычно, при встрече, Геральд говорил ей, где его искать в случае чего, но сегодня она ещё не видела его, что могло значить, что конюх мог быть занят. Девушка вышла из конюшни и осмотрелась, в надежде увидеть его издалека. Но как назло, вся окрестность оказалась пустой, если не считать пару конюхов в зелёных рабочих комбинезонах, тащащих куда-то большие мешки. У ворот дежурил кавалерист, оперевшись на ворота и запрокинув голову к небу. Совсем далеко, у дальней стены, перед кузницей Ерса стояли привязанные к забору лошади. Гнедые и рыжие кони спокойно щипали редкую траву, выпирающую наружу у столбов левады и помахивали хвостами. «Должно быть, Ерс знает где Геральд…» — подумала девушка, начиная движение в направлении кузницы. — «Кто-то же привел Ерсу лошадей…» Парень часто делал это сам, несмотря на то, что сам как-то проговорился, что в обязанности Ерса входит именно проверка копыт лошадей и он сам должен был приходить за конями, которые нуждались в подковке. Однако Геральду было не сложно отводить и оставлять лошадей у кузницы, чтобы кузнец не тратил лишнее время на проверки. Проходя мимо маленькой левады, в которую выводили Фелкона, девушка обратила внимание на свежую белую краску, блестящую на солнце. Эту часть забора отремонтировали совсем недавно, и теперь место, которое взбешенный андалуз разнес в щепки, выделялось на фоне остальных деревянных перекладин ограды. Смотря на толщину древесины, Алори не верилось, что даже крепкий жеребец мог вот так просто, не нанеся себе серьезных увечий, сломать забор. Такое было возможно, разве что врезавшись в него на полном скаку, не заметив на своём пути препятствия или же проигнорировав его. Девушки не было в конюшне в тот момент, когда всё это произошло, но Харрис рассказал ей, что даже просто осмотреть коня было почти невозможно, несмотря на то, что его держали впятером. Но к счастью, Фелкон отделался только ушибом груди, с которым, по сути, ничего не нужно было делать. Но теперь пару последующих дней ему следовало провести в деннике безвылазно, чтобы убедиться в том, что травма действительно не сильная. Именно последствия, вызванные разрушением левады стали виноваты в том, что Алори сейчас оглядывалась по сторонам, боясь упустить из вида проходящего мимо Геральда. Лошади синхронно повернули к ней свои головы, когда девушка подошла к ним ближе. Все они были привязаны к забору верёвками, конец которых петлей висел на шеях скакунов. Но несмотря на ненадёжность такой коновязи, никто не пытался сбежать, мирно ожидая, когда их заберут на подковку. Самый крайний тёмно-гнедой конь копал правым передним копытом землю. Алори заметила, что подкова на этой ноге еле держится на гвоздях, которые почти полностью вышли из копытного чехла, и подкова, не поддерживаемая больше, ходила теперь вверх вниз, как поршень. Под окном кузницы, в старом, разбитом корыте, переделанным под клумбу, тихо покачивались робкие соцветия голубых колокольчиков, того самого оттенка, который так нравился Алори, цвета спокойного, ясного голубого неба, точно такого же, которое было сейчас над головой. Вместе с колокольчиками здесь росла и другая коротенькая, светло зеленая травка, похожая на миниатюрный клевер, на листочках которого еще поблескивали водяные капельки. Девушка наклонилась над ними и протянула руку, чтобы прикоснуться к закрытому бутончику, когда её накрыла широкая тень. Она резко выпрямилась, от неожиданности, отступив на шаг назад. Перед ней стоял Ерс, всё в том же потрёпанном, тяжелом, кожаном фартуке и массивных сапогах, в высоких грубых перчатках и молотком, торчащем из кармана фартука. Алори улыбнулась ему и на лице кузнеца тоже появилось подобие улыбки, насколько это можно было заметить за густой бородой, но его глаза добродушно сузились, и он, промычав что-то, первым подал Алори руку. —Здравствуй, Ерс, — поздоровалась Алори, протягивая ему свою маленькую, хрупкую ручку, которую гигант осторожно и мягко сжал в своей ручище и осторожно потряс, приветствуя. — Ты не знаешь, куда делся Геральд? Я его ищу. —Ммммммм…— протянул кузнец, сделав пол-оборота назад, всё ещё не отпуская руку Алори и показав свободной рукой на конюшню за его спиной, где стояли рабочаи лошади. — Большое спасибо! — поблагодарила мужчину девушка, выглянув из-за его спины, чтобы посмотреть, куда именно он показывает. Ерс добродушно пожал её руку и отпустил, подходя к лошадям, отвязал одного коня и повёл его за собой в кузницу. Девушка помахала ему на прощание и поспешила в конюшню. В ней она была всего несколько раз, вместе с Харрисом на обходе, почти всё время проводя в генеральской конюшне. Тут стояли не десять лошадей, а двадцать, в маленьких, узких денниках, в которых едва хватило бы места, чтобы лошадь смогла развернуться или хотя улечься на пол. Двери денников закрывались сплошной решёткой так, что лошади не могли высунуть голову наружу, а кормушки висели на решётках, вместо того, чтобы быть приваренными к ним. Всё свободное пространство между воротами и стойлами занимали тюки с сеном и соломой: именно так конюхи размещали его, когда в амбарах кончалось место. Оставлять с наружи было нельзя, промокшее под дождём сено в корм уже не годилось. Алори заглянула в приоткрытую дверь ворот. Освещением здесь служили старые лампочки на плафонах, сплошь покрытые паутиной. Прямо у ворот, повернувшись к девушке задом, стоял миниатюрный гнедой конь. За узду его держал конюх, Алори казалось, что его зовут Ортвин, а Геральд, подогнув переднее копыто коня назад и положив его себе на колено, сидя на тюке с сеном, вычищал копыто лошади от грязи копытным крючком. Инструмент с тихим чириканьем отчищал внутреннюю поверхность копыта. Конь стоял спокойно, позволяя проводить над собой эту процедуру, тихо шлепая губами и водя ушами. Он повёл было голову назад, чтобы посмотреть, кто стоит в воротах, но Ортвин удержал его, чтобы конь не выдернул копыто из рук Геральда, продолжающего аккуратно скрести крючком. — Геральд?.. — тихо позвала она. Главный конюх отклонился в сторону, услышав, как его окликнули по имени. Увидев, кто его позвал, парень улыбнулся. Отрин обернулся к Алори, не выпуская уздечку из рук, никак не отреагировав на появление девушки. — Привет, Алори! — поприветствовал её Геральд, всё ещё держа на коленях копыто. — Что случилось? — Я… хотела попросить тебя о помощи, — тихо ответила она. — Конечно. Сейчас. Он последний раз чиркнул крючком по копыту, стряс с него грязь и отпустил ногу коня, который с облегчением встал на все четыре ноги. — Орт, отведи Умника обратно в денник, дверь я поправил, она больше не должна слетать с петель, только не распахивай ее сильно. Ещё раз свершишь — заставлю самого чинить. — Да понял я, понял… — пробубнил Ортвин, разворачивая лошадь и уводя её в глубину конюшни. Геральд поднялся на ноги и отряхнул свои руки и рабочую одежду. — С чем тебе помочь? — участливо спросил он так, словно готов был выполнить всё о чём она попросит. — Я хотела вывести Рейвена в леваду, но там Фелкон и я… — Ах, да… — ударил себя по лбу парень. — Я совсем забыл, что этот Люцифер теперь несколько дней проторчит в своём деннике… Прости, надо было самому тебе помощь предложить. Я ведь знал, что ты пойдёшь тренировать Д… — он осекся, когда Алори недовольно посмотрела на него, нахмурившись. — Рейвена, — исправился он. — Ничего страшного… — перестав хмуриться, сказала она, едва Геральд понял свою ошибку. — Я сама должна была об этом подумать. — Ну так идём, — кивнул Геральд. — Я помогу. Девушка кивнула, радуясь тому, что Геральд не воспринял её просьбу в штыки, несмотря на то, что речь шла о коне, которого он терпеть не мог. Вместе они вышли из конюшни и пошли через весь корпус обратно к генеральской. На самом деле конюху не хотелось ещё раз иметь дело с Рейвеном и его зубами, но он просто не мог отказать девушке, в которую влюбился без памяти. Не важно, о чём она хотела попросить его — он всегда придёт на помощь, потому что просто не может иначе. Он даже чувствовал некоторое удовольствие от того, что она просила его о помощи. Именно его. Алори понятия не имела, насколько сильно он нуждается в ней, а он в свою очередь доволен и тому, что она нуждается в нём хотя бы в таком ключе. Лошадей у забора поубавилось. Подкованных Ерс выпустил в леваду сам, и счастливые кони, не испытывая дискомфорта от плохо державшихся или вовсе отсутствующих подков, с наслаждением рысили по кругу, поднимая от песка столбы пыли. Остальные лошади завистливо следили за ними, переминаясь с ноги на ногу, не раз проходящие подковку и знающие, что скоро окажутся там же. Алори чувствовала себя неловко, впервые обращаясь к Геральду за помощью в открытую, отрывая его от работы. В конце концов, у него всегда было её в избытке, не зависимо от обстоятельств, ведь он следил за всеми работниками и если те не справлялись — делал всё сам. Девушка несмело покосилась на него. Парень шёл не замечая этого, гордо выпрямившись, держа руки в карманах. По его лицу было заметно, что он о чём-то думает, и похоже о чём-то приятном, поскольку он едва заметно улыбался. Она удивлённо приподняла бровь. Навряд ли его так обрадовала новость, что ему придётся вывести из денника Рейвена. Тогда, что стало причиной такой эйфории? Не найдя ответ на этот вопрос, Алори скользнула взглядом по руке Геральда и заметила на его коже, чуть ниже локтя, очень яркое светло голубое пятно от краски. Такое, словно бы он нечаянно испачкался, уровнив кисть и не заметил этого. — Геральд, что это у тебя? — спросила она его, всё ещё смотря на пятно. — А? Где? — не понял парень, перестав мечтательно смотреть перед собой и обратив свой взгляд на девушку. — Вот здесь… Девушка дотронулась до его локтя и парень согнул руку к себе и поглядел на краску. — А, черт… — выругался он. — Влип в краску, пока красил забор… — Забор? — переспросила Алори, ещё больше удивляясь. — У тебя же его нет. —Нуууу… Теперь есть, — протянул Геральд, на ходу стараясь счистить засохшую краску с кожи, правда, без результата. — Я подумал, что так двор станет приятнее… А то вообще было непонятно, где он заканчивается… — он кашлянул, надеясь перевести разговор на другую тему, чтобы не пршлось рассказывать что ещё он изменил у себя дома. Ему не хотелось портить сюрприз. — А у тебя как дела? Всё ещё готовишься к экзаменам? — Да… — кивнула девушка, вздохнув. — Одновременно ещё и к проверочным. Они нам совсем жизни не дают… — Ну-ну, не жалуйся! — шутливо приобнял её за плечо Геральд, прижав к себе. — Не будешь учиться — станешь как я, идиотом, который работает от зари до зари. Ты должна достойно закончить обучение и исполнить свою мечту. — Не говори о себе так! — тоже в шутку навалившись на него и пихнув плечом сказала она. — Никакой ты не идиот. Хоть иногда стараешься соответствовать своим словам. Парень засмеялся. Алори снова отошла от него и ему пришлось убрать свою руку с плеча девушки. Ему хотелось снова приобнять её, но момент был потерян и, похоже, она сама смутилась своего неожиданного дружелюбного порыва, а потому и отпрянула так быстро, словно сделала что-то непозволительное. Сам Геральд за это мгновение испытал истинное счастье, почувствовав тепло ее кожи на своей руке. Даже мурашки по телу пробежали. Конюху было действительно приятно в её обществе, особенно слышать такие слова. Девушка очень редко позволяла себе подобное, правда, он не понимал почему? Неужели она боялась показаться несерьёзной? Странно, ведь он уже видел, какой она может быть. Тогда, в тот самый день, когда он пригласил её к себе, Геральд окончательно убедился в своём выборе. На его взгляд, в ней всё было идеально, а её красота сводила молодого человека с ума. Она смеялась тогда, скача на Ястребе по полю, а её волосы так красиво развивались на ветру, как стебельки золотой пшеницы. Он в толк не мог взять, что с ней происходит время от времени, почему она выглядит такой грустной, даже когда он рядом и изо всех сил старается, чтобы она не печалилась. В чём причина её настроя и, как он может помочь исправить его? — А ты сам не думал стать ветеринаром? — спросила Алори. — Ты так много знаешь и умеешь, но диплом уж точно не помешал бы. — Мне лестно слышать, что ты обо мне такого высокого мнения, — добродушно усмехнулся Геральд. — Но каждый должен занимать своё место. Ты станешь лучшим врачом. По другому и быть не может. А я… моё дело нехитрое. Я выдохнул, с тех пор как Харрис больше не просит меня набирать кровь в пробирках. Всё могу перенести, но не это. От лошадиной крови меня всегда мутит, — он хмыкнул, смеясь над самим собой. — Причем, только от неё. Думаю, док ни за что бы не променял тебя на меня. Ты представить не можешь, как он глаза закатывал, когда я ему передавал пробирки трясущимися руками. Конюх не любил открыто говорить о своих слабостях, считая их постыдными, оправдывая свой страх хотя бы тем, что его пугал только вид крови в пробирках и стекающие из иглы тёмно-красные, тягучие струи, прямиком из проколотой яремной вены. Всё остальное, что касалось крови, ничуть его не трогало. Наверное, его просто подсознательно пугал именно медицинский подход к взятию крови. Во всяком случае, он сам так считал. Об этом не знал никто, кроме Харриса, который хоть и ворчал на конюха, за то, что тот часто взбалтывает кровь из-за трясущихся рук и боялся, что после такого, она будет непригодна для анализа, но не более того. Никто в корпусе ничего не знал, Геральд ни в жизни бы не раскрыл этот секрет даже своей рабочей бригаде, каждый член которой являлся ему хорошим другом, но он с легкостью рассказывал об этом Алори, как на духу, испытывая облегчение, что она стала знать его чуточку лучше. Может случиться, что и она, почувствовав, как он ей доверяет, тоже откроется ему. Геральду очень хотелось знать, почему она так часто грустит, даже когда видимых причин нет. Парень так мало знал о ней и стремился открыть для себя тайны, когда девушка будет готова к этому. Ни о каком принуждении и выпытывании и речи не шло! Алори в его глазах была тем самым робким и хрупким голубым колокольчиком, с лепестками из тонкого хрусталя. Он мог любоваться ею, но боялся прикоснуться к этой красоте, пока цветок сам не станет тянуться к нему и доверять. Теперь, утром, он смотрел из окна на постепенно поднимающиеся стебли колокольчиков, которые посадил недавно. Они медленно привыкали к новому месту. Геральд, не смыслящий в садоводстве и делавший всё по наитию, похоже, сделал всё правильно и удовлетворил все потребности растений, и они, в свою очередь отблагодарили его ростом и отсутствием завядших листьев, получая столько воды и солнечного света, сколько нужно. Парень ждал не дождался, когда сможет показать это Алори. — Ну… зато ты в остальном очень хороший конюх, — попыталась приободрить его девушка, совершенно не считая боязнь Геральда смешной. — Все люди чего-то бояться. В этом нет ничего странного. — Да, наверное, ты права. Спасибо, что не посмеялась надо мной, — признательно кивнул парень. — Об этом мало кто знает, и я хотел бы попросить тебя никому об этом не рассказывать. Я ценю твои слова, но давай это останется между нами. Не хочу чтобы все мои подчиненные считали меня трусом. Это пошатнёт мой авторитет в корпусе. Хотелось бы, чтобы знала только ты, потому что тебе я всецело доверяю, Алори. — Конечно, Геральд, — улыбнулась ему она. — Я никому никому не скажу! Можешь быть спокоен! — Раз ты обещала, бояться мне и правда нечего, — с любовью посмотрев на неё, сказал парень. В этот момент Алори отвернулась и не заметила его взгляда. А он в свою очередь, был несказанно рад, что вот так, запросто, может разговаривать с ней о чем угодно, даже о своих страхах. Подумав о них, Геральд понял, что прямо сейчас обзавелся еще одним страхом. Страхом куда более серьезном чем его тайна. Он боялся потерять ее. В любом значении. Стал переживать за нее, когда не видел ее в конюшне. Воображение тут же рисовало страшные картины несчастный которые могли с ней произойти, в то время, когда его не было рядом. Ему хотелось оберегать ее, защищать от всех невзгод и опасностей, стать для нее надежной опорой во всем без исключения. Его сердце бешено забилось в груди, словно соглашаясь с решениями которые были приняты сею же секунду. Ведь Алори была совсем одна, ее сердце не было занято и Геральд мог претендовать на него. Девушка сама говорила ему об этом, когда они катались на лошадях и он не на секунду не забывал ее слова. Они дарили ему надежду что однажды она посмотрит на него совсем другими глазами, разглядит в нем не друга, а надежного и верного партнера. Лишь когда это произойдет он будет счастлив до конца. Молодые люди подошли к конюшне, и Геральд первый вошёл в приоткрытые ворота. Алори, за его спиной, остановилась, чтобы открыть их, сделав проход шире для того, чтобы провести Рейвена. В проход между денниками упала яркая полоса солнечного света и на скрип тяжелых, несмазанных петель, лошади любопытно высунули головы. Белый, зажмурившись от яркого света, положил нос на верхнюю перекладину своей дверцы, Атлет, жуя найденный на полу клочок сена, выпавший из кормушки, очень скоро потерял интерес к людям, и опустил голову в надежде найти ещё немного сена. Остальные лошади провожали Алори и Геральда безразличными взглядами, отворачиваясь к ним задом, потревоженные ото сна и готовые снова провалиться в дрему, пока конюхи не выведут их на прогулку в левады. Геральд помедлил перед денником Рейвена, едва вороной конь показал свою морду в прихожей и посмотрев на конюха, недовольно прижал уши к голове и фыркнул, гневно выдыхая ноздрями. Конюх издалека почувствовал, что жеребец не рад его появлению. Парень уже забыл, когда в последний раз сам, без помощи кого-то, выводил Рейвена в леваду, или вообще выводил его из денника куда-либо, например, на коновязь или подковку. С тех пор как всё это легло на плечи Алори, все работники конюшни вздохнули с облегчением, довольные тем, что больше им не придётся иметь дело с Дьяволом. Геральд и сейчас не хотел иметь с ним дел, но не мог отказаться. Он сделать это только ради Алори, только потому, что она попросила его. Фриз смотрел на парня с вызовом во взгляде, словно понимал, зачем он пришёл и ему очень не нравилась такая ситуация. Конюх не испугался коня, напротив, он почувствовал, что Рейвен специально постарается сделать так, чтобы Геральд оплошал. Но он был уверен в себе больше чем когда бы то нибыло. По другому и не могло быть, когда рядом была Алори. Он просто не может ударить в грязь лицом, зная, что она здесь. — Подожди здесь, — попросила девушка парня, проходя мимо к деннику вороного коня. — Я сама его выведу для начала. Не хочу, чтобы всё повторилось, и он тебя укусил. Ты ведь сейчас без перчаток. — Не велика беда, —отмахнулся Геральд, но не сошел с места. — Ты представить себе не можешь, сколько раз меня кусали. — Ну, а ты можешь представить, что я не хочу, чтобы тебя кусали? — спросила его девушка на секунду поворачиваясь к нему и после посмотрела на Рейвена, который покорно пригнул голову к Алори, но не переставал коситься на Геральда. — Стой, мой хороший… — Алори открыла дверцу и вошла к нему, ласково взяв морду коня в свои руки. — Веди себя хорошо, понял?..— тихо прошептала она ему, нежно поглаживая по носу и только после этого, медленно, взявшись двумя руками за недоуздок, потянула его за собой наружу и тот послушно вышел за ней, громко топая копытами. На его щётках повисли, запутавшись в жесткой длинной шерсти, стружки опилок, и девушка принялась счищать их. Геральд не испытывал никакого желания подойти ближе, а потому решил, что Алори сама наденет на коня амуницию, а он поможет, если понадобится. По привычке, она не стала привязывать Рейвена, и это лишь напомнило парню, что нужно вести себя осторожнее. Конь стоял в около трёх-пяти метрах от конюха и смотрел на него в упор, всё ещё раздраженно прижав уши, застыл как каменная статуя, пока девушка, кропотливо вытягивала из его щёток стружку за стружкой. Фриз перестал таращиться на молодого человека лишь когда Алори начала надевать на него уздечку. Жеребец покорно подставил морду и охотно взял в зубы трензель, самостоятельно подцепив его губами с ладони девушки. Она застегнула ремешок уздечки и конь помотал головой, потряхивая висевшем на шее мартингалом. Геральд, прищурившись, присмотрелся к нему, сначала не разобравшись, что висит на шее у коня. — А ты уверена, что правильно надела мартингал? — спросил он. — Да, — ответила Алори, отряхивая спину жеребца. — Ну, как знаешь… — пожал плечами парень, толком не понимая, зачем она делает то, что делает, но не стал расспрашивать дальше. Скорее всего у неё, как всегда, был какой-то свой план. Он привалился спиной к деннику Миндаля, который копал опилки в дальнем углу стойла. А в соседнем, Фелкон, учуяв своего врага, покинувшего приделы денника, громко и надрывно фыркал, мечась по деннику, как тигр в клетке, так и норовя ударить копытами стену, не зная на кого переключить свой гнев. Похоже, последствия удара ослабли и он чувствовал себя как и прежде. Геральду же показалось, что этот конь, у которого, по его мнению мозги отсутствовали, а весь нрав сводился только к агресси, вообще не понял, что натворил, а ещё явно обладал пониженным болевым порогом, раз сразу после того, как сломал забор, понесся крушить всё на своём пути, перевернул тележку с опилками (Ортвин едва успел отскочить) и попытался пробиться к прогуливающимся в левадах лошадям, которые в страхе сбились в кучу в углу загона, истерично ржа. Но с таким весом, не обладая грацией беговой лошади, перемахнуть через забор он не смог, носясь вокруг, оглушая своим обезумевшим ржанием окрестности. Рейвен тоже иногда вырывался наружу, выбивал замок или отпихивал конюха, который приходил вычистить денник, но даже он, когда-то гроза всего корпуса, никогда и ничего не сломал на своём пути, не бросался на людей и других лошадей и сбегал только, чтобы поразвлечься. Геральд, ни раз участвующий в поимке Рейвена, готов был поклясться, что жеребец светится от счастья, расценивая погоню, как очень интересную игру, подпускал к себе конюхов близко, напряженный, как пружина, но как только в его сторону кидали лассо, ударив в воздухе задними копытами, уносился прочь, красиво гарцуя на бегу, продолжая игру. Парень никогда бы не подумал, что наступит день, и Рейвен перестанет быть кошмаром его работы, и уж тем более, что появится кто-то более отбитый на голову. Парень задумался, тихо выдыхая и поднял глаза на Алори. Та уже расстелила на спине коня красный вальтрап и не без труда проволокла по тюку тяжелое седло, стараясь перехватить его покрепче, чтобы забросить на спину жеребца. Конюх даже дыхание задержал от возмущения и протестующе воскликнул: — Ты что делаешь?! Фриз топнул копытом и зафырчал, опустив голову, смерив конюха презрительным взглядом, но тот даже внимание на него не обратил. Девушка, не выпуская седло из рук, непонимающе посмотрела на него: — Ты о чём? — Только не говори, что ты собираешься его поднять. С ума сошла?! Оно же тяжеленное! Немедленно положи! И придержи Рейвена. Я сам это сделаю. Удивленная его неожиданным порывом, девушка послушно оставила седло лежать на сене, а сама подошла к коню с боку и крепко обхватила руками его морду, прижимая к своему плечу. Геральд осторожно, но быстро подошёл к ним. Рейвен фыркал и постарался обернуться, когда конюх прошёл мимо, за его спину, обошёл сзади и сам поднял седло, забросив его на спину лошади. — Я сама это делаю… — тихо отозвалась Алори, поглаживая Рейвена по скуле, и следя за парнем, который уже затягивал подпругу под брюхом. — Да кто вообще позволил тебе таскать такую тяжесть?! — проворчал Геральд, выныривая из-под живота Рейвена и покачивая руками седло, чтобы убедиться что затянул ремни как надо. — Этот придурок что, совсем рехнулся? Больной ублюдок… И только попробуй его сейчас защитить! —парень, сверкнув глазами посмотрел на девушку, которая уже хотела что-то ответить. — Девушкам нельзя таскать тяжести, понимаешь?! Это все знают, и если он не в курсе, то я имею полное право его так называть, и не спорь! Он был так сердит, что она даже забыла, что именно хотела ответить, дабы отдёрнуть его от привычки так выражаться. Вместо этого, она отвела взгляд, решив ничего не говорить. В чем-то Геральд был прав, но всё равно её передёргивало каждый раз, как кто-то отзывался о Ричарде в плохом смысле. Ей попросту не хотелось слышать что-то подобное в его адрес. Не дожидаясь реакции на свою реплику, Геральд прошёл вперёд, туда, где стояла Алори, и с готовностью взял Рейвена за узду. Конь заржал и потянул назад, пятясь и привставая на задние ноги. Геральд удержал его стальной хваткой и подтянул к себе. Девушка, боясь, что парень всё-таки не справится, осторожно взялась за защёчный ремень, не с целью удержать, а с целью успокоить. Увидев, что она рядом, Рейвен нехотя позволил тащить себя вперёд, тряся головой и гневно фыркая так, что окатывал соплями Геральда, который, сжав зубы, терпел, но вёл фриза вперед. Едва они поравнялись с денником Фелкона, как серебристый смутьян подлетел к двери и начал кидаться на Рейвена, точно так же не видя преград, как и в случае с забором. Рейвен заржал в ответ, метнулся было прыжком к обидчику, но Геральд, с трудом вернул его на правильную траекторию движения, сдерживая себя, чтобы как следует не треснуть коню в присутствии Алори. Всё это он делал для неё, и если поступит с её обожаемым конём грубо, не простит ему подобного. Девушка тоже постаралась удержать коня, но всю работу всё же сделал Геральд. Конюх не расслаблялся до тех пор, пока Рейвен не вышел из конюшни наружу, под яркие лучи солнечного света. Его черная, гладкая шкура заблистала, лоснясь от чистоты. Седло поскрипывало при каждом шаге гиганта, в такт топоту копыт по песку. — Спасибо, — поблагодарила Алори Геральда. — Дальше я сама. — Хочешь я доведу его до левады? — предложил молодой человек. Ему очень не хотелось оставлять её одну. Несмотря на то, что она уже не первый раз объезжала Рейвена, он всё же не был уверен, что это безопасно и хотел по возможности находиться поблизости, если что-то произойдёт. На конюха вновь навалилось чувство тревоги за девушку, которую он хотел защищать. Он с надеждой заглянул в её глаза, моля о том, чтобы она поняла его и позволила остаться с ней. Но Алори молча забрала поводья из его рук и хоть и посмотрела на парня, похоже, не расслышала его немой молитвы. — Геральд, я очень ценю твою помощь, — начала она. — Но ты ведь сам знаешь, Рейвен не очень любит тебя. Если ты останешься — он будет разгорячен и не станет слушаться. А мне очень надо… —…Подготовить его к параду, — сжав зубы от досады, закончил её фразу Геральд и, пытаясь скрыть досаду, почесал затылок. — Ну что ж, это твоё право. Только пожалуйста, будь осторожна. — Как всегда, — улыбнулась ему Алори. — Хорошо… — всё ещё сдерживаясь, пробормотал он. — Тогда до встречи. Если ещё что-то понадобится — зови. Развернувшись и махнув ей на прощание рукой, Геральд пошёл обратно, заканчивать начатую работу. У него в голове не укладывалось, как можно было найти что-то хорошее в этом чёрном конем, как и в его хозяине, которого Алори всегда защищала, запрещая конюху и слово плохое про него сказать. Лишь сегодня ему удалось выговориться, не получив в ответ порицаний Алори. Молодой человек был уверен в своей правоте. Этот чёртов офицер пользовался девушкой, словно она была его подчиненной, а Алори, словно бы и рада была стараться, делала всё, что он скажет. Конечно, он был владельцем Рейвена, коня которого она так любила, но это не повод вот так запросто отдавать себя в рабство. Геральд уже давно думал об этом и хотел поговорить с ней, открыть глаза, но понимал, чем это закончится. Она попросту не станет его слушать. А он ничего не мог сделать, не знал, как убедить, но не переставал пытаться найти правильные слова. Наверное, дело было в том, что она не знала офицера так долго, как все остальные, а это значило что рано или поздно она поймёт, что он за человек на самом деле. Геральд же готов был сделать всё, чтобы это осознание пришло к ней как можно скорее. Девушка ослабила повод в руке. Рейвен прикоснулся губами к её щеке, любовно ворча, перебирая по её коже своим тёплым бархатистым носом. Алори, всё ещё смотря вслед Геральду, погладила коня по переносице. Ей показалось, что Геральд немного обиделся, получив её отказ. Странно, ведь обычно он не горит желанием проводить больше времени чем нужно с Рейвеном, а тут вызвался проводить его до самой левады. Может быть, стоило согласиться, но она действительно опасалась за реакцию фриза. Если он будет не в настроении — об обучении можно забыть. Парень всегда раздражался, когда речь заходила о военных, тем более о Ричарде, а тут ещё этот парад. Могло ли это быть причиной его злости? Спросить не представлялось возможным. Она медленно пошла к леваде, вовсе выпустив повод из рук, и он упав на землю заскользил вслед за конем, который послушно пошёл за ней, не нуждаясь в том, чтобы его подгоняли. Алори даже не обернулась к нему, прекрасно слыша, что фриз топает следом за ней, не отвлекаясь ни на что вокруг. Девушка открыла дверцу, пропуская коня, и тот, помедлив перед входом, но подбодренный голосом Алори, вошёл внутрь. Песок по кругу левады был прибит десятками копыт лошадей, которые прогуливались тут утром. Только в центре песок остался нетронутым, ещё хранившим влагу прошедшего дождя. — Иди сюда, — позвала коня Алори осторожно, чтобы не споткнуться на неровном, взрытом копытами песке, направляясь к центру. Конь потрусил за ней, ни на секунду не спуская с девушки взгляда своих внимательных чёрных глаз. Он уже понял, что сейчас ему предстоит снова изгибать шею так, чтобы девушка выдавала ему вкусности и лишь быстрее зашагал рядом с ней, торопясь поскорее приступить к работе. Алори же напротив, не спешила. Если всё получится, то можно считать, что она справилась. Девушка не один день думала над тем, как именно надеть на Рейвена мартингал правильно, всё ещё помня, как тот рвался с коновязи, когда Ричард самостоятельно тренировал его. Тогда он был на привязи, а сейчас — на свободе. Парень добился послушания быстро, но какой ценой? Девушка не хотела, чтобы её любимый Рейвен начал бояться её и трястись от страха, когда в её руках появится мартингал. Хорошо зная нрав коня, она решила попробовать свою программу обучения. Конь уже пересилил свой страх перед мартингалом и с удовольствием пригибал голову к шее, когда она просила. Оставалось только объединить оба достижения в одно. Фриз остановился перед ней, и едва рука девушки оказалась в кармане, прижал голову к груди. Алори засмеялась, но угостила его сушеным яблоком и пока конь жевал, расстегнула мартингал, стаскивая его с шеи жеребца. Потом положила руку на шею коня, проводя её вниз, к груди, давая коню понять, что нужно стоять на месте, нагнулась и подлезла под него, растягивая подпругу на его животе, чтобы закрепить там один из ремней. Конь повернул голову, наблюдая за ней, но даже с ноги на ногу не переступил. Закрепив один конец, девушка вновь застегнула подпругу. Мартингал повис между передних ног коня. нащупав ещё два с карабинами, Алори зацепила их за крючки на передней луки седла и теперь оставалось только пропустить повод через кольца. Выдохнув, собираясь морально, она отстегнула повод и осторожно, ласково разговаривая с конём, продела повод через кольца, стараясь на натягивать его, чтобы Рейвен не почувствовал на себе мартингал раньше, чем это будет нужно. Конь продолжал стоять, теребя зубами трензель. Угощать его, когда в зубах он держал железку, было не очень правильно, но Алори боялась, что без этого фриз может заупрямится, а потому специально выбирала самые маленькие кусочки, которые бы Рейвен мог спокойно проглотить. И вот всё было готово. Ремни на кольцах свободно провисали, специально растянутые заранее. Жеребец ничего не почувствовал, и Алори достала ещё один маленький кусочек, поднося его к груди коня одной рукой, а другой аккуратно подтягивала ремень. Когда голова коня пригнулась в правильное положение, Алори отдала ему лакомство, поспешно затягивая ремень на пряжку, так, чтобы голову в обратное положение конь не вернул. Рейвен быстро проглотил лакомство и хотел было вытянуть шею, но не смог. Ремни потянули его морду назад. Он фыркнул, покрутив головой и попятился назад, но Алори взяла его голову ладонями по обе стороны головы и приласкала, отвлекая от неприятных ремней. Конь остановился, прислушиваясь к ней, и, не теряя связи с ним, она снова протянула ему яблоко. Конь не отказался от него даже сейчас, пленённый мартингалом. — Хорошо… Очень хорошо, Рейвен! — похвалила его Алори, гладя по носу, который сейчас находился низко, на уровне её груди. Она справилась! Обучить Рейвена можно было и без жестокости! Алори заглянула в глаза фриза и разглядела в них страх. Конь поддался её влиянию, позволил ей сделать так, как она хотела, но, похоже, всем своим естеством хотел, чтобы девушка немедленно освободила его от ужасной вещи, которая заставляет его держать шею так, как он ни в жизни не стал бы ни на рыси, и уж тем более ни на шаге. Он привык гордо поднимать голову, видеть всё вокруг, а не только то небольшое пространство, которое теперь открывалось перед ним, с опущенной головой. Алори чувствовала его ступор и не принятие ситуации, но ещё она видела, что не смотря на все неудобства, Рейвен не издал ни звука, не попытался убежать от неё, хотя мог в любой момент. Быть может он простит её за это? Поймёт, что она вовсе не желает ему зла. Надев на него мартингал, Алори всего лишь навсего спасла коня от нескольких жестоких тренировок, которые, несомненно принесли бы свои плоды, но ей никогда в жизни не хотелось видеть Рейвена «в мыле», храпящего от натуги и едва стоящего на ногах, вышагивающего по кругу в угоду тем, что однажды решили, что так, и именно так, конь должен выглядеть на параде. Но её злость не могла поменять правила, и ей приходилось им следовать. Девушка осторожно взяла в руки повод и увлекла его за собой. Фриз, сначала неуверенно, чувствуя дискомфорт, сделал несколько неуверенных шагов, но потом зашагал смелее, не пытаясь поднять голову выше, чем это было возможно. Алори ни на секунду не переставала разговаривать с ним, понимая, как трудно ему даётся победа над своим страхом. Оставалось последнее, самое главное испытание. Если и оно пройдёт удачно — всё закончится. Она подвела коня к забору. Как уже показала практика, сама забраться в седло такого высокого коня она не могла, а потому каждый раз использовала перекладины забора как лестницу и без труда оказывалась на спине коня. Было непривычно видеть перед собой опущенную шею жеребца, полностью контролируемую мартингалом, и оттого излишне спокойного, словно не живого. Девушка опустила повод, чувствуя, что Рейвен и сам отлично понял, что нужно делать. Они всего лишь пропустили стадию борьбы и сразу перешли к езде. Сам фриз не проявлял инициативы двинуться с места, словно опасался, что как только он это сделает — случится что-то нехорошее. В его памяти ещё было живо воспоминание о том, чем заканчивались поездки с мартингалом. Алори ощутила, как по телу исполина прокотилась волна дрожи и приласкала его, осторожно проводя рукой по шее и гриве, подбадривая и напоминая, что она здесь, с ним, и готова помочь ему справится с ужасом, который обрушился на вороного. — Пойдём, малыш… — похлопав его по шее, сказала девушка, и конь тронулся. Он пошёл именно тем аллюром, который был нужен, может быть понимая, что именно ждут от него в мартингале, и помня, как Ричард отдергивал его, едва конь переходил в рысь, а может потому, что сам не хотел идти быстрее. Несколько раз лошадь всё-таки не сдержалась и резко дернула головой, стараясь поднять её хоть немного повыше, но попытки не увенчались успехом. Алори продолжала унимать Рейвена нежным голосом и ласковой рукой и спустя несколько минут, жеребец прекратил свои попытки, полностью сосредоточившись на своём шаге. — Вот так… хорошо… — подбадривала его девушка, качаясь в седле в такт его тяжелому шагу. Рейвен высоко поднимал ноги, громко топая и самостоятельно вышагивая по кругу, не совершая никаких резких движений или смены направления. Девушка чувствовала огромный душевный подъем, проходя через всё это вместе со своим подопечным. Она не зря доверяла коню, как самой себе. И он тоже верил ей, а потому принял из её рук даже вещь, которую очень боялся. Он громко дышал, продолжая идти, как ни в чём не бывало. На втором круге жеребец почувствовал, что бояться нечего, и его шаг стал бодрее и веселее. Под счастливый смех девушки, он высоко выбрасывал ноги, раскачивая гривой и фыркая, водил ушами, прислушиваясь к успокаивающему голосу Алори. На третьем кругу Элрик и вовсе перестала держаться за повод, в котором пропал всякий смысл. Рейвен был готов, действительно готов, к параду. Она могла только представлять, как красиво он смотрится со стороны, в своём спокойном, не скованным страхом, аллюре. Мартингал теперь был ему нипочём, и он понимал, что в нём нет ничего страшного, а изогнутая шея перестала вызывать неудобство. Проехав полкруга, Алори подняла глаза на ворота корпуса и схватилась за переднюю луку, едва не потеряв равновесие от неожиданности. Забывшись, она напрочь забыла о человеке, которого так сильно хотела увидеть. Быстрым шагом, гордо подняв голову и убрав руки за спину, к ним приближался Ричард.