Life Time 3

Ветер играл с разноцветными треугольными флажками, развешенными между домов. Чётко чередовавшиеся между собой — красный, зелёный, синий, жёлтый, — они украшали собой переулки и скверы, тянулись от строения к строению, трепеща на ветру, иногда издавая негромкие хлопки, когда налетающий на них порыв был особенно сильным. Этот день наступил, и к главной площади Централа с самого утра потянулись горожане в своих лучших, торжественных нарядах. Отовсюду доносился людской гомон и детский смех. То, чего все боялись, так и не случилось. Со вчерашнего дня погода переменилась в лучшую сторону, и холодный, густой туман оставил столицу. На его место пришло ласковое, весеннее солнце, словно специально старающиеся больше обычного, чтобы прогреть землю и подарить жителям праздничное настроение. Солнечные лучи плясали в бликах на воде в глубокой чаше фонтана. Неподвижный гиппокамп, застывший с устремлённой вверх головой, как молчаливый наблюдатель, был свидетелем последних приготовлений к празднику. По окраине площади уже выставили ограды, препятствующие посторонним к проходу на центр, где и будет происходить шествие. Брусчатка, сегодня особенно чистая, трудами дворников, смотрелась непривычно пусто без постоянно снующих по ней прохожих. Фонарные столбы, украшенные флагами Аместриса, красиво и гордо реяли над площадью. Даже в этот ранний час, особенно искушённые зрители уже спешили занять самые лучшие места у ограждения, любопытно осматриваясь по сторонам. Кто-то махал друзьям и знакомым, подзывая их к себе. Другие прохаживались вдоль заборчиков, любуясь украшенным городом. Все те, кто не хотел покидать свои дома нашли наблюдательный пункт у своих окон, если только могли разглядеть с них площадь. В воздухе витала атмосфера лёгкого напряжения и ожидания, чего-то волнительного и долгожданного. Это чувствовали абсолютно все. В глазах детей, приведённых сюда родителями, читался восторг и нетерпение. Они то и дело переспрашивали их, когда же всё начнётся. Продавцы закрыли свои магазины и товары, стоящие в витринах сегодня уже никого не интересовали. В каждом переулке дежурили строгие и внимательные военные из полицейского корпуса. Они должны были обеспечивать безопасность проведения мероприятия. Джим зевнул, прижимаясь спиной к стене дома, и утер рукой выступившие на глаза из-за зевка слёзы. В показательный полк ишварит не попал. Его пёс, молодая чёрная овчарка Грач, ещё не был достаточно подготовлен для такого ответственного выступления и плохо переносил шумную толпу. Поэтому сегодня Мейлон был направлен в наряд и наряду с армейской полицией должен был патрулировать улицы, прилегающие к месту проведения парада. Парню уже надоело вглядываться в лица людей и он полностью положился на своего пса, который, в отличии от кинолога, держал нос по ветру, ловя запахи и поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Поставили бы к нему ещё одного собачника — было бы с кем поговорить. Джим отличался весёлым нравом и легко мог раскрутить на разговор даже незнакомца, но единственный возможный собеседник стоял по другую сторону улицы, чуть в стороне. Этот сурового вида полицейский, по мнению ишварита, не был настроен на болтовню. Да и не любил Мейлон связываться с полицейским управлением. По его мнению, они недалеко ушли от штабских офицеров. Он потянулся и поправил сползшую на глаза кепку, хоть как-то защищающую от яркого солнца. Грач, высунув язык, часто дышал и, усевшись у ног хозяина, внимательно наблюдал за собирающимися на краю площади людьми. Джим терпеть не мог парады. Вся эта показушность не имела особого смысла кроме как выходной день, коих в Централе было не так много. Парень поднял голову и посмотрел на чистое, голубое, без намёка на тучи, небо. Лучи солнца отразились в его глазах, заставив их вспыхнуть рубиновым светом. Вебер и Ник, должно быть, уже прибыли в город. По опыту прошлых лет, все участвующие в параде полки стояли вниз по улице, за площадью, откуда и будут выходить на парад. Там тоже всё уже давно огородили, и Джим не рискнул бы туда сунуться, чтобы не получить нагоняй от начальства. Да и не хотелось отвлекать друзей. Им сейчас нужно собраться, чтобы выступить на высшем уровне. Особенно Нику. На него будут устремлены все взгляды города. У Джима так и не выдалась минутка поговорить с Николасом вчера и пожелать удачи, но ишварит искренне надеялся, что вся эта ситуация с Алори не выбила его из колеи. В последнее время он выглядел потерянным. Словно заплутал в самом себе и не мог найти ответы на свои вопросы. Неужели он всё-таки не стал разговаривать с Алори? Иногда друг просто приводил Джима в замешательство. Если ждать и верить, что всё рано или поздно будет хорошо, придёт время и уже ничего нельзя будет исправить. Как же он не понимает… Даже признав свои ошибки, остаётся благородным, глупым оленем. Мейлона так и подмывало взять Элрика за плечи и как следует встряхнуть, чтобы он пришёл в норму. Да только вот это бы не помогло. Николас был уверен в своей правоте и верил сестре, и после предательства продолжал верить. Да ещё и винил себя во всём. Сам ишварит не считал, что Ник хоть в чём-то виноват. Разве что в том, что он слишком добрый. Эта прекрасная черта характера частенько играла с обладателем злую шутку. Парень вздохнул, покачав головой. Паршиво, знать ситуацию, понимать, как всё плохо, но не иметь возможности помочь. Николас не прислушивался к его советам. Всё равно, что со стенкой разговаривать. Оставалось только поддерживать и быть готовым помочь, если Ник всё-таки позволит это сделать. Грач зевнул, широко раскрыв пасть, и щёлкнул зубами. Потом поднялся на лапы и отряхнулся, гремя карабином, пристегнутым к брезентовому ошейнику. Находясь на посту, Грачу, по уставу, следовало носить шлейку с номером и указанием принадлежности к корпусу, но Джим так и не смог приучить пса к ней. Единственный, кто мог застегнуть пряжку шлеи на спине чёрной овчарки был Ник. Обычно, он это и делал, но сегодня ему было не до того, так что Мейлон вышел в город на обычном ошейнике, однако, достаточно крепком, чтобы Грач не сорвался в случае, если придётся поработать. Кинолог предполагал, что ничего из ряда вон не произойдет. Город кишмя-кишел военными: на каждой улице по несколько человек, и чем ближе к площади тем больше. Наверняка даже на крышах домой засели «наблюдатели», готовые в случае чего защитить фюрера. Только сумасшедший станет напрашиваться на пулю в затылке. Его же задача: нести службу на улице, проверяя с Грачом каждый закоулок. Его пёс больше всего был натаскан на поиск запрещённых веществ, в первую очередь взрывчатых, а вот на задержание работал куда хуже, но в случае опасности, по команде всё равно нападал. Эта собака плохо поддавалась дрессировке, и Джиму приходилось время от времени просить Ника позаниматься с ним. Ишварит из кожи вон лез, чтобы найти общий язык с псом, но овчарка поддавалась неохотно. Но всё же, частыми и долгими тренировками, Джим добивался от неё послушания, и, возможно, продолжая в том же духе, мог бы составить Нику компанию на параде. А пока что, всё, на что они оба годились — патруль и проверка сообщений о заминированных зданий. — Ладно, дружок… Кинолог оттолкнулся спиной от стены, поправил свою форму и отдёрнул воротник. Поводок в его руке провис, и Грач повернул голову к хозяину, вопросительно посмотрев на него. В отличии от Шемрока и Зодиака, Грач был подтянутым, не имел такого богатого подшерстка и уступал в габаритах другим собакам. Вначале, получив его в своё распоряжение, Джим подумал, что ему подсунули больную собаку, ну или совсем не кормили беднягу. Но выяснилось, что пёс обладает замечательным аппетитом и не имеет проблем со здоровьем. Просто такая лёгкая конституция, не присущая рабочим собакам. Но с долгом он справлялся и со службы его не убрали. — Пойдём, прошвырнемся по улице, — позвал пса Джим подмигнув ему. — Если повезёт и на западной улице не будет лишних глаз, остановимся у лавки мясника. Этот суровый мужик наверняка и в праздник работает. *** У главного корпуса ветеринарного института не было ни души. Тяжелые, высокие деревянные двери оставались неподвижны, а их привычный скрип не разрезал тишину. На ветках раскидистых зелёных елей прыгали и верещали птицы. На большой асфальтированной площадке перед ступенями корпуса не толпились, как это обычно бывало, студенты в белых халатах, и без них всё пустое пространство казалось странным и непривычным. В праздничный день все занятия отменили и ни одного ученика поблизости было не найти. Однако не совсем. В стороне от главного входа, на широкой мраморной плите крыльца перед ступенями, закинув ногу на ногу, сидела Леона, покачивая голенью. На ней было синее платье. Складки на нём спускались вниз, от пояса, с закрытыми плечами и с не очень глубоким декольте. — Ну так что? — спросила она у Алори, стоящей перед ней, у большой, белой колонны. — Смотрю, ты сегодня прямо как солнце сияешь? Уж не терпится узнать, что ж такого произошло. Спорю, не празднику ты так радуешься. Она засмеялась своей же шутке и села ровнее, нетерпеливо постукивая каблучками своих серебристых туфелек, отбрасывая за плечи свои красивые, блестящие кудри, которые сегодня выглядели аккуратнее, чем обычно. В тени елей, защищенная от солнечных лучей часть крыльца, оказалась как раз кстати для того, чтобы провести здесь какое-то время. Вместе с Алори, Леона ждала Эмму, которая, конечно, даже в такой день, как этот пропадала в библиотеке. Точнее, не в самой библиотеке, она сегодня не работала, но читальный зал никогда не закрывался. Перед тем, как отправиться с подругами на парад, Мейер решила встать пораньше и пару часов уделить своей научной работе, а именно поработать с литературой, которую ещё не включила в свой список источников. Леоне это казалось настоящей дикостью. Ведь хоть когда-то нужно было отдыхать. Безусловно, диплом — очень важная вещь, и к подготовке нужно относиться серьёзно. Но не до такой же степени! Куда сбежит её диплом за один день? Да даже не день, а всего лишь несколько часов. Прилежность Эммы переходила все границы. Все остальные дипломанты не посчитали праздник достаточной причиной, чтобы прерваться ненадолго. Но только не Эмма. Одно лишь радовало: пока Эм не было рядом, Леона могла спросить подругу о том, как развиваются её отношения с военным. Похоже, сегодня Алори порадует её хорошими новостями. Впервые, за долгое время. Элрик опустила глаза на Зиверс, отвлекаясь от своих мыслей. Ей действительно было легко и радостно на душе. Казалось, наконец-то, всё стало налаживаться. Больше ей не было так тяжело на сердце. После вчерашней прогулки все её тревоги и страхи словно бы остались там, на туманном поле, а после рассеялись, вместе с ним. Теперь-то Ричард может вести себя нормально, уже не было тайной. Она так давно мечтала о моменте, когда он будет разговаривать с ней по-доброму и она не будет бояться отвечать ему, подбирая нужные фразы, чтобы не спровоцировать военного на гнев. Придя вчера домой, Алори осознала, что на всём протяжении верховой прогулки, она и не задавалась мыслью, что стоит говорить, а что нет. Абсолютно все её фразы Ричард воспринимал спокойно и с улыбкой. Улыбкой, глядя на которую сердце у девушки замирало в сладком мучительном трепете, едва только она позволяла себе мысль, что именно она смогла найти в нём эти светлые чувства. Девушка немного смутилась, когда Леона обратила внимание на перемену в её настроении, но как ни старалась, не могла перестать улыбаться, даже под пристальным взглядом Лео. Как можно было сдержать эту радость, когда она распирала изнутри? — Ну… мы гуляли вчера вместе… — начала Алори, удивлённая тем, как легко у неё получается находить слова. Были вещи, которые знать кому-то, кроме неё самой, не нужно, но сейчас Алори готова была выплеснуть всё, что она испытала на поле, всё, что она ощущала и сейчас. Ей необходимо было высказаться, чтобы всё, что сдерживала, не давило на неё. Хотелось просто поделиться своей радостью. — Он позвал меня на верховую прогулку… — Сам?! — удивилась Леона, резко поднеся руку к губам, от чего её золотой браслет подпрыгнул на запястье. — То есть… ты не напрашивалась? Он действительно сам изъявил желание?! — Да, — сдержанно ответила Алори, но на самом деле ей хотелось закричать. — И это было так здорово. Мы играли в прятки, в тумане. А потом он проводил меня почти до дома и… пригласил прийти посмотреть на Рейвена, когда он будет выступать на параде. Я всё равно собиралась прийти, но когда он пригласил… я не ожидала от него такого… и я… —…Так засмущалась, что уши покраснели… — хихикнула Леона, наблюдая за ней. — Я ведь говорила. Он просто не может постоянно быть слеп, когда рядом ты. Помяни моё слово, очень скоро он начнёт понимать, что к чему. — Ты о чём? — не поняла Алори. — Брось, Лео. Мы уже говорили об этом, помнишь? Я не его круга. Но я всё равно люблю его. Просто… мне стало так… хорошо… здесь… — она прижала ладони к груди. — Остальное не важно. — Раз так, только представь, как ты будешь чувствовать себя, когда и он влюбиться? А чудится мне, этот день не за горами, — со знанием дела заявила Леона, осматривая девушку с ног до головы. — Быть может, если ты прогуляешься с ним в таком виде, как сейчас… Тебе очень идёт этот цвет. Прям как твои глаза. Сегодня, в честь праздника, Алори, как и Зиверс, надела платье. Нежно голубое, легкого покроя, чуть ниже колен, приталенное, и, в отличии от Леоны, с закрытой грудью. — Только вот… тебе бы ещё туфельки на каблучке, хотя бы вот таком… — Лео показала приемлемую по её мнению длину большим и указательным пальцем. — Вот тогда уж он точно не устоит. — Лео… Я не собираюсь надоедать ему своим общением. И уж тем более… боже, о чём ты вообще подумала? Разве я упоминала, что собираюсь… — Ты не понимаешь от чего отказываешься, — не согласилась Леона. — Нельзя же просто ждать у моря погоды? Пора действовать! Ты ведь хочешь быть с ним, да? А если так, то пора проявить хоть какую-то инициативу. От него следующий шаг ты будешь ждать ещё долго, судя по тому, какой он у тебя тугодум. Алори закрыла глаза и покачала головой. Леона прям таки рвалась в бой, но совершенно не понимала истинных чувств Алори. Конечно, бы бы хотела этого. Это было ее мечтой. Но только мечтой. Как бы хорошо не относился к ней Ричард, не стоило позволять мечтам прокрасться в реальность. Она была рада тому, что с парнем происходили изменения, и если отныне он больше не станет вести себя грубо — она будет счастлива. Зачем думать о большем, когда у неё уже будет что-то маленькое и тёплое на душе? А мечты? Пусть порой они делают больно, когда приходит осознания их несбыточности, но разве это так важно? Ещё недавно она мечтала лишь о том, чтобы побыть рядом с ним и хоть минуту, не подвергаться косому взгляду и злобным словам. И теперь это стало реальностью. Пусть так и останется. Лишь бы не стало хуже. Лишь бы он не изменился в плохую сторону. Она бы сделала всё что угодно, если бы могла помочь ему. А пока что не стоит мечтать о большем. Лучше сохранить то, что имеешь сейчас. — Мне достаточно того, что он добр ко мне, — открыв глаза, тихо ответила Алори. — К тому же он… не уверена, что он похож на других военных, чтобы твои методы могли мне помочь. Прости, Лео. Я не хочу тебя обидеть, или обесценить твою помощь… но… я должна справиться с этим сама. Чтобы если я совершу ошибку — быть виноватой самой, но чтобы ты не винила себя. Наверное, это звучит глупо. Я совсем ничего не понимаю в отношениях, просто я хотела, чтобы… — Ай, не переживай, — махнула рукой Леона, поднимаясь на ноги и поправляя своё платье. — Я всё понимаю. Да и тебе виднее. Всё-таки ты хоть как-то с ним общаешься, а я даже и имени твоего офицера не знаю, — она хитро подмигнула Алори, сверкнув изумрудными глазами. — Но это ненадолго! Сегодня всё тайное станет явным, а я наконец-то буду знать, кем является твой возлюбленный. И, быть может, тогда смогу быть тебе более полезной. Ты ведь покажешь мне его отца, да? Только не юли! Ты мне обещала! Я всё помню! Как ни странно, теперь Алори не было страшно. Может, Леона и была знакома с Ричардом и пыталась пообщаться с ним, у неё это не удалось, и она мало что знала о нём. Раз она так помогает ей и заботится о её чувствах, навряд ли изменит своё мнение, узнав, в кого влюбилась Алори. После всего того, что Зиверс сделала для неё, девушке можно было довериться больше, чем всегда, не опасаться, что что-то вдруг пойдёт не так. В любом случае, уже ничего нельзя было изменить. Чем закончится этот день, она не знала, но имея уверенность в том, что отныне всё будет хорошо, готова была двигаться дальше. — Конечно. Ты и сама его увидишь. Ричард сказал, что его отец будет верхом на Рейвене. А это единственный вороной конь в конюшне. Есть ещё Фелкон, но его грива белая, а Рейвен чёрный, как уголь. Только…— Алори оглянулась через плечо на двери корпуса и снова посмотрела на Леону. — Пожалуйста, не подавай виду. Эмма всё ещё не знает. Боюсь, она разозлится на нас, если узнает, как долго мы её обманывали. — Не обманывали, — Зиверс многозначительно подняла указательный палец. — - Недоговаривали. Это немного другое. Поверь мне, лучше ей вообще ничего не говорить. — А потом? Если всё вскроется? — недоверчиво спросила Алори. — А потом видно будет, — хмыкнула Леона. — Не надо так надолго загадывать. Главное это то, что происходит сейчас. Если что-то всплывет, я уберегу тебя от её гнева, не бойся. Если Эмма злится — это серьёзно, но она не умеет злиться долго. Что-то я тебя только пугаю… Не переживай. Всё будет хорошо. Скажи, — она постаралась перевести разговор на другую тему. — А этот военный, случаем, не хотел погулять с тобой после парада? Я не напрашиваюсь третьей лишней, просто интересно. — Нет, — с грустью в голосе ответила девушка, от чего улыбка Лео стала шире. — Он сказал, что не сможет. — Ты ещё милее выглядишь, когда думаешь о нём, — растроганно сообщила ей подруга. — Смотрю на тебя и понимаю, готова приложить все усилия, чтобы у вас всё получилось. Такие чувства нельзя оставить без внимания. И это всё вокруг понимают, кроме твоего вояки. Мне уже хочется настучать ему по голове, за то, что он так мучает тебя. — Лео… — Да шучу я, шучу. Где там наша Эм? Может, зайдём за ней? Спорим, она напрочь забыла про парад? Алори хотела попросить Леону быть терпеливее к Эмме. Ведь ей приходилось очень тяжело. Совмещать учебу и работать над проектом — задача не из простых. Если Лео считала подругу ненормальной — Алори восхищалась Эммой. Нужно приложить немало усилий, чтобы успевать везде. Алори сомневалась, что смогла бы совмещать всё это со своей работой. Громко скрипнув в тишине, двери открылись и из прохода вышла Эмма. К счастью, без книг в руках. Значит, она не забыла. Но не полагаясь на пример подруг, она и не подумала надеть платье, а потому сегодня была в том же, в чём и обычно. — Я думала состарюсь, пока тебя дождусь… — фыркнула Леона, когда Эм, поздоровавшись, подошла к ним. — Серьёзно, ты действительно не могла отложить свои наработки? Я решила, что ты пошутила, когда попросила нас встретиться с тобой здесь. Диплом может подождать один день. — Никогда не бывает слишком много подготовки, Лео, — терпеливо ответила Мейер. — Парад тоже никуда не денется. Можно успеть сделать всё что угодно, если грамотно рассчитать своё время.  — Ладно, ладно… — сдалась Леона, не желая слушать нотации. — Ну теперь-то мы наконец можем пойти, м? Ещё тешу себя надеждой, что мы сможем пробиться поближе к ограждению. — Вообще, если ты так хотела занять хорошие места, твой папа ведь мог пропустить тебя в закрытую зону. Там всё отлично видно, — сказала Эмма, не спеша спускаясь вслед за подругами с мраморных ступеней. Алори шла с краю от Леоны, так что подруга оказалась по середине, и молчала, чтобы не мешать беседе. Услышав слова Эммы, Зиверс резко повернула голову к ней, всколыхнув волосами и ошарашено округлила глаза. — Как ты можешь так говорить?! Знаешь же, вас-то туда не пустят. Не хочу я торчать в окружении военных, даже если это будет место рядом с фюрером. Я иду на праздник с вами, и стоять хочу тоже рядом с вами! — Знаю, — кивнула Эмма и улыбнулась испуганной подруге. — Просто хотела тебя немного припугнуть. Чтобы ты не ворчала постоянно. Лео мигом поменялась в выражении, нахмурила брови и раздражённо, несильно, ткнула Эмму локтем под рёбра, от чего та, стараясь увернуться, отскочила в сторону, в свою очередь задевая Алори. Та поймала подругу за плечи, боясь что она упадёт. — То же мне шутница… — беззлобно хмыкнула Леона. Подруги рассмеялись и быстрым шагом поспешили на площадь. По пути им практически никто не встречался, а улицы удивляли своей пустотой, так же как и институтский дворик. Громкий гул толпы был слышен ещё издалека, и, вынырнув из переулка, Леона разочарованно застонала. От желающих посмотреть на парад отбоя не был. Без малого весь Централ высыпал на улицы, собравшись на главной площади. Зиверс осмотрелась, ища хоть какое-нибудь пространство между людьми. От ограждения, к которому так стремилась девушка было никак не меньше сотни метров. Отсюда им точно будет ничего не разглядеть. Алори тоже пригляделась, но не смогла отыскать ни единой лазейки. Ей хотелось узнать, кем является отец Ричарда. Для неё это ничего бы не изменило, но она была не против разузнать о парне как можно больше. Но, похоже, и она и Леона упустят эту возможность. Судя по количеству людей, занимать места нужно было ещё рано утром. Элрик и подумать не могла, что здесь будет так много народу. Молодые люди, взрослые, старики и дети. Казалось, никого это мероприятие не оставило равнодушным. Единственная, кто не расстроилась, это Эмма. О её нелюбви к армии подруги хорошо знали и потому не удивились, когда она безразличным тоном произнесла: — Нужно было назначить встречу пораньше. Придётся смотреть отсюда. Если мы хоть что-то разглядим…— она поправила очки. Но Леона не была согласна с её мнением и когда она бросила решительный взгляд на Эмму, Алори поняла, что в её голове уже зародился какой-то план. Она и вскрикнуть не успела, когда Зиверс резко и очень крепко схватила её левой рукой за запястье, стиснув их словно наручниками, да так сильно, что Алори цыкнула от боли, скривившись и зажмурившись. Всё происходило так стремительно, что девушка не поняла, что происходит с Лео. Почти сразу Зиверс обернулась к Алори, ни на секунду не ослабляя хватку и бросила, грубо и отрывисто: — Хватай её и держи крепко. Повинуясь приказу, почти интуитивно, всё ещё прибывая в неведении происходящего, Элрик дотянулась, до Эммы, которая всё ещё спокойно осматривалась по сторонам и что есть силы вцепилась в её руку. Мейер вздрогнула, переведя взгляд на подруг с немым вопросом в глазах, когда произошло следующее: стремительно, сорвавшись с места, Леона двинулась вперед, увлекая за собой Алори, а вслед за ней и Эмму, замыкающую шествие. Зиверс решила идти напролом, чтобы любой ценой подобраться ближе к площади. —Лео! Ты что творишь! — крикнула Эмма, но подруга её не услышала. Едва Леона дернула её за руку, Алори зажмурилась, боясь того, что произойдёт дальше. Она чувствовала, как целеустремлённо, петляя между людьми, кудрявая девушка тащит их вперёд. Ничего не оставалось, только лишь положиться на неё и молиться, чтобы Лео не отпустила её руку. Свою на запястье Эммы она держала крепко, ощущая, как повинуясь поворотам в толпе, Мейер, не имея возможности освободиться, чуть ли не бегом, следует за ними. Алори слышала возмущённые реплики людей, мимо которых проносилась Лео, но глаза смогла открыть только, когда остановившись, подруга развернула её к ограждению. — Вот! — вскрикнула запыхавшаяся Леона, пытаясь отдышаться. — Я же сказала! И без привилегий я смогу обеспечивать вам лучшие места. Она отпустила руку Алори и та, облегчённо потёрла свою руку, радуясь, что всё наконец-то закончилось. Если Леона чего-то хотела — для неё не было преград. Удачно, что никто из них не споткнулся и не упал. Теперь-то, было понятно, насколько опасная была спонтанная выходка девушки. Чтобы успокоиться, Элрик положила руки на деревянную перекладину ограждения и выдохнула, чуть не повиснув на ней. Увидеть парад ближе для неё было тоже важно, но она никогда бы не додумалась до подобного. — Ты с ума сошла! — накинулась Эмма на Леону, тоже подходя к ограде и сурово смерив девушку взглядом. — Кто-нибудь мог пострадать! Этот парад не стоит таких жертв! — Стоит… — спокойно ответила она, и Алори без труда поняла истинный смысл её слов. — Ещё как стоит. — А вот я так не считаю, — возразила ей Мейер, поправляя очки, повисшие на одной душке. — Я чуть очки не разбила! Как бы я готовилась без них?! Думай, прежде чем что-то делать! — Да ладно тебе кричать, — Лео подтолкнула Эм к самой ограде, по другую сторону от Алори, положила одну руку на плечо, а другую вытянула вперед, указывая ей на что-то. — Ты только посмотри! Мы как раз вовремя! Они скоро начнут! Алори обратила своё внимание туда, куда указывала подруга. На другом конце площади, у противоположного им ограждения, примыкающее так плотно к стене одного из домов, что по понятной причине, толпа не могла стоять там, высилась закрытая ложа, сейчас пустая. Без объяснений, девушка догадалась, что именно там будет находиться фюрер. Леона уже успела рассказать ей немного о параде, и Элрик знала, что его открывает глава страны. Под ложей, на стендах, установленных на три яруса, стоял оркестр. С такого расстояния, Алори не могла как следует рассмотреть их. В глаза бросались только золотые пояса на темно синей армейской форме. Прямо под ними, выстроился в ряд военный хор. Девушка повертела головой, надеясь увидеть где-то лошадей, но за исключением хора и оркестра, площадь пустовала. — Да когда же уже… — нетерпеливо побарабанила Леона ладонями по деревянному ограждению. — Сколько можно ждать? — Потерпи… — сказала Эмма, облокотившись одной рукой на перекладину. — Они начнут точно по времени. В пунктуальности госслужащих не упрекнёшь… Едва она проговорила, как площадь огласили громкие и величественные звуки духовых и ударных инструментов, усиленные во много раз громкоговорителями, которые располагались высоко на фонарных столбах. Горожане затихли, все разговоры вмиг прекратились и над площадью зазвучал гимн страны: Его превосходительство нам отдаёт приказ, Мы ценим нашу армию, отстаиваем власть. Солдат не знает робости, не знает про испуг, Пускай боится армии Аместриса недруг. Когда на первой линии, То некуда бежать. Сражайся до последнего, Не бойся умирать. Когда земля горит огнём, Пускай горит в аду. Мы защитим родимый дом, Не предадим страну. Централу больше не нужны гонения людей. И чтобы не было войны, террора и смертей, Солдаты в армию идут, летит за годом год, Пока не ведаем испуг, Аместрис не падёт. Когда на первой линии, То некуда бежать. Сражайся до последнего, Не бойся умирать. Когда земля горит огнём, Пускай горит в аду. Мы защитим родимый дом, Не предадим страну. *** Ричард повернул голову в сторону площади, откуда уже послышались громогласные звуки барабанов и труб. Несмотря на то, что офицер находился ближе к концу улицы, оркестр было слышно очень хорошо. Сурового вида телохранители зорко оглядывались по сторонам, переговариваясь по шумящим рациям. Полки, выступающие на параде, стояли позади Ричарда, в отдалении порядка десяти метров, выстроившиеся, и уже готовые к выходу. Первыми после Фюрера и генералов на площадь должна была вступить пехотная дивизия. За их спинами, Мустанг-младший разглядел взметнувшиеся вверх винтовки. Стрелки шли вторыми. Кого-то ещё Ричарду не удалось рассмотреть, но он отчётливо услышал в проулке, куда сворачивала улица, лошадиное ржание и лай собак. Отец ещё не подошёл, но должен был появиться с минуты на минуту. Должно быть, остановился перекинуться парой слов о предстоящем параде с майорами. Офицер достал из кармана часы и взглянул на время. Так и есть. В запасе ещё имелось несколько минут. Рука, в которой он держал повод, дрогнула. Рейвен качнул головой, цокнув передним копытом по брусчатке. Ричард придерживал его для отца. Никому другому конь не позволил бы дотронуться до себя. На его морде красовалась кожаная, блистающая узда, со сверкающими на солнце стальными кольцами. Гриву ещё с утра парень расплёл и прошёлся щёткой. Благодаря сетке, его грива легла ровной волной, волосок к волоску, так же, как и хвост. Седло военный пока ещё не трогал. Оно лежало рядом в багажнике грузовика у обочины: чёрно-серебристое, с зелёными вставками, используемое только в особых случаях. Сам конь был облачён в шёлковую попону зелёного цвета и гербом Аместриса. Тут же сновали конюхи их корпуса, но к своей великой радости, Ричард не увидел среди них Геральда. Что не было удивительным: вся забота конюхов заключалась только в седловке коней и присмотром за ними до и после парада, а так же они должны был проследить за тем, чтобы все лошади благополучно вернулись в конюшни. И, как понял парень, тут они ошибаются только до тех пор, пока главная тройка не выйдет на площадь, а потом перейдут к полку кавалеристов. Фелкон, стоящий позади Рейвена, спал стоя на ногах и низко свесив голову, лишь изредка дергая ресницами. Его держал личный конюх генерала Грейсона, но по мнению Мустанга, можно было спокойно бросить повод — андалуз всё равно бы никуда не ушёл. Похоже, с транквилизаторами переборщили. Парень сомневался, что тот сможет сойти с места. В отличии от Рейвена, Фелкон стоял при полном параде, под седлом, словно кто-то переживал, что другого времени оседлать коня не найдётся. Такой подход можно бы было объяснить нравом жеребца, но разве способен сейчас конь хотя бы взбрыкнуть, не завалившись на бок, потеряв равновесие и не очень хорошо владея своими ногами. Хотя, следовало отдать должное — Фелкон действительно крепко стоял на всех четырёх копытах и даже не покачивался. Смотря на него, Ричард подумал, что пристрелил бы любого горе-специалиста, который бы предложил ему усмирить Рейвена именно таким способом. Он похлопал коня по шее, и тот повернул к нему свою голову, посмотрев на хозяина большим чёрным глазом. Где-то там, в проулке лошади заходились взволнованным ржанием, топая копытами. В ответ им вторили собаки громким лаем и визгом. Парень усмехнулся, проведя рукой по жёсткой гриве фриза. Вот кто никогда не поддавался панике и испугу, несмотря на то, что лошадь животное истеричное и пугливое. Он скорее выглядел взволнованным, но сдержанным, словно понимая, кто он и что показывать свою эмоции на людях нельзя. — Подожди немного… — ободряюще шепнул ему Ричард. — Уже скоро. Не подведи меня, приятель. Сам знаешь, отец в седло садится раз в год. Помоги ему, шагай аккуратно, хорошо? Он не приказывал ему, а просил. На примере Алори, он понял, что именно спокойные просьбы, конь охотно воспринимает и не оборачивает всё в баловство. — Фыр… — всхрапнул Рейвен и осторожно дотронулся губами до щеки Ричарда, но парень тут же, прижав свою ладонь к его носу, отодвинул голову коня от себя. — Имей совесть, — потрепав жеребца по челке, сказал он. — Не на людях же. Но фриз вовсе не обиделся, а даже наоборот, весело мотнул головой и фыркнул, ещё раз наклонившись к Ричарду и боднув его переносицей в грудь, на уровне аксельбанта, однако, хоть удар и был ощутим, парень даже не шелохнулся, игриво поймав его руками за оба уха и приподняв морду ближе к свои глазам. Конь шлёпнул губами, но даже не сделал попытки высвободиться. Ричард и не думал ругать его за такое поведение. То, как он вёл себя, показывало лишь насколько фриз невосприимчив к происходящему вокруг. Офицер гордился им. — Ты военный конь или деревенская кляча? — спросил он Рейвена с усмешкой и потряс его голову из стороны в сторону, как делал когда играл с ним. Буланый Ферзь, той же породы, что и Фелкон, взбудоражено перешагивал с ноги на ногу, удерживаемый одним из конюхов, его грива средней длины, всколыхивалась чёрной волной каждый раз, как конь старался встать в свечку, разгоряченный ржанием лошадей позади себя. Цок. Цок. Крепко подкованные копыта едва ли не высекали искры, касаясь брусчатки. Конюх старался, как мог, чтобы удержать его, но каждый раз у жеребца получалось приподняться от земли и с силой ударить передними копытами. Удачно, что эта лошадь не была такой агрессивной, как Фелкон, и несмотря на то, что он, как и каждый из «золотой тройки» не был мерином, даже не думал ввязываться в драку с Рейвеном, впрочем, всё равно смотрел на него недобро, пожевывая трензель. Ричард думал, что и Ферзь составит компанию коню генерала Грейсона и погостит немного в конюшне Централа. Но в последний момент его владелец, генерал майор Гилберт Лайден, решил самолично заняться доставкой коня на парад. Вроде бы, Ферзя привезли в грузовике, тоже под контролем личных конюхов. Хорошо хоть этот жеребец не был обколот успокоительными и выглядел вполне живым, пусть и слегка взволнованным. Попоны с Фелкона и Ферзя уже давно сняли и приготовили к выходу, надев седла. Только Рейвен всё ещё стоял в своём зелено-серебряном облачении. Офицер собирался седлать его только, когда подойдёт отец, так как фриз помимо уздечки должен был надеть и мартингал. Наконец-то этот треклятый ремень перестал быть для обоих предметом пытки. Теперь Рейвен относился к нему точно так же как к седлу или узде. Самонадеянность парня была ущемлена тем, как быстро Алори, без особого труда, смогла перевоспитать коня. Но, к удивлению и для самого себя, ничего, кроме благодарности к ней, он не испытывал. — Ну что? Готов? Ричард обернулся. К нему подошёл Рой. На кителе отца золотились медали и ордена, которыми тот никогда не хвастался и надевал только на парад, предпочитая отказаться от них в повседневной жизни. Волосы Мустанга-старшего были зачёсаны назад, сбоку на ремне висела сабля, убранная в чёрные ножны. Не та, с которой мужчина сражался с сыном, а красивая, парадная, с позолоченным кантом, но парню хватило одного взгляда на неё, чтобы отвести его. Он чувствовал, что уже больше никогда не сможет взять в руки свою саблю, что больше никогда не сможет обнажить клинок против отца, даже в дружеском спарринге. Наверняка Рой был того же мнения, бросая на сына быстрый взгляд и переводя его на коня. Парень сразу понял, что отец не собирался забывать о его проступке, и был не в восторге от того, как повёл себя сын. Рукава формы мешали, но Мустанг-младший был уверен, под ним отец всё ещё носит бинт. Лезвие сабли, как назло, как раз накануне поединка, было как следует заточено, и даже самый лёгкий порез таким острием значил долгое заживление. И боль. Как-то и Ричарду пришлось испытать это. Только вот в тот раз отец сделал это не нарочно и вполсилы. Орф же не знал пощады и ударил со всей своей мощью. «Нет, не Орф…» — мысленно поправил себя Ричард, сжав зубы и прикрыв глаза. — «Я…» Он не надеялся на прощение. Такое нельзя было простить. Так считал Ричард и скорее всего, так же думал и Рой. Парень сразу заметил, как изменились его отношения с отцом. Возвращаясь домой, по вечерам, Рой больше не обсуждал с Ричардом позиции своих взглядов в наружной и внутренней политики, не интересовался его точкой зрения, а порой даже, не взглянув на сына, проходил мимо, словно не видел его. Мать так и ничего и не сказала по поводу раны Роя. Считала ли она её не страшной, или же отец запретил говорить с Ричардом об этом, он не знал. Во всяком случае мать общалась с ним так же, как прежде. Сестра тоже стала какой-то странной, почти не выходила из своей комнаты, покидая её только, когда Риза звала её к столу, а появившись, ела молча, быстро и без разговоров, снова удалялась наверх. Сам парень не обратил внимание на это. Ева была подростком, да ещё и трудным, у неё часто случались перепады настроения и подобное он уже наблюдал ранее, так что решил, что все наладится само собой. Если попытаться спросить у неё, в чем дело — есть риск получить в свою сторону неоправданную агрессию и ругань впридачу. Лучше оставить её в покое. Обычно только такой подход помогал в решении проблем. «В конце концов», — думал парень. — «Случись что-то серьёзное, она бы сказала, если не отцу, то хотя бы мне». — Он готов, — ответил Ричард, стараясь не смотреть отцу в глаза, когда от посмотрел на сына. — Осталось только седло. Парень щёлкнул пальцами, и конюх, стоящий без дела неподалёку, несмело приблизился к военному, с явным опасением забирая из его руки повод. Почувствовав перемену власти, Рейвен начал «крысить» и несколько раз резко выбросил голову вперёд, пытаясь укусить нерадивого помощника за плечо. Конюх не имел никакой возможности воздействовать на него, и только лишь уворачивался, стараясь не выпускать из рук кожаный ремень. Рой усмехнулся, наблюдая за этим. Для человека не знакомого с лошадьми такое действительно выглядело забавным. Если бы он только знал, как больно кусаются лошади… — Перестань! — прикрикнул на коня Ричард, и фриз, тяжело выдохнув через ноздри, прекратил свои попытки цапнуть конюха. Лейтенант расстегнул ремешок на груди коня, и стащил с него попону, попутно сворачивая её и удалился в сторону грузовика, возвращаясь уже с зеленым вальтрапом, обшитой серебряной окантовкой, также с гербом страны, мартингалом и седлом. Не теряя даром времени, офицер принялся за дело. Как и ожидал, Рейвен не высказал ни малейшего раздражения, когда его шея изогнулась как у лебедя. Парень особо придирчиво проверил все застёжки и ремни, чтобы во время выступления не случилось никаких эксцессов и когда всё было готово, забрал у облегчённо выдохнувшего конюха повод. — Красив чёрт, — констатировал Рой, сложив руки на груди и разглядывая Рейвена. — Редко его вижу, но каждый раз диву даюсь такой видной скотине. Даже начинаю быть благодарным Аэруго за такой подарок. Опять будет выкобениваться, как в прошлом году? — с сомнением спросил он у сына. — Учти, я понятия не имею, как управлять этим существом. И я никогда не пойму, как можно ездить на мясе. У этой лошади постоянно какие-то свои мысли в голове, отличные от того, каким я вижу наш маршрут. Ричард понял, о чём говорил отец. Прошлый год был первым для Рейвена, и Ричард, как не старался, не смог приучить его к мартингалу. Конь лишь смирился с ним на время, не более того. Со стороны было мало заметно, но парень отлично видел, как фриз то и дело недовольно вздёргивает голову, сбивая темп шага, совершенно не слушая Роя, который неумело, но всё же пытался придержать его, но от этого Рейвен ещё больше злился. Парню было стыдно, что он так и не сумел сделать всё возможное для того, чтобы фриз вёл себя правильно. Хорошо, что выступление ограничивалось только проходом по площади, и взбрыкивать жеребец начал ближе к окончанию своего шествия. Рой не был доволен таким поведением коня, и Ричард извинился перед ним за это, обещая, что в следующий раз такого не повторится. Теперь, видя разницу между Рейвеном на первом параде и Рейвеном сейчас, парень мог ручаться за него. За короткий промежуток времени Алори, как-то смогла изменить бунтарский нрав коня. Как именно, для Ричарда оставалось загадкой. Отчасти он верил словам девушки о ласковом и трепетном подходе к приручению жеребца, но всё ещё не до конца верил, что такое возможно. — Нет, теперь всё будет как надо, — уверенно ответил он, ненадолго подняв глаза на отца. — Больше он не станет самовольничать. Рой смерил его недоверчивым взглядом. Офицер надеялся, что если отец сам оценит, какая кропотливая работа была проведена с конём, он сменит гнев на милость. Однако, несмотря на праздник, у Мустанга-старшего настроение было далеко не праздничное. Ричарду стало не по себе от осознания, что он может быть причиной этому. Лейтенант снова отвёл взгляд, сильнее стиснув в руке кожаный повод. — Ну что, господин фюрер? Смотрю, ваш конь, как всегда, в отличной форме. Мустанг обернулся. Ричард тоже обратил внимание на подошедшего генерал-полковника Томаса Грейсона, отца Генри Грейсона. Это был невысокий мужчина плотного телосложения, но ни у кого бы язык не повернулся назвать его толстяком. Семьи Мустанга и Грейсона объединяла не только государственная связь, но и дружба. Отец Генри полностью поддерживал политику Роя и с ним приходилось считаться всем остальным высшим чинам армии, поскольку тот имел не малую власть в генералитете. Ещё его дед был председателем самой большой оппозиционный партии, которая существовала в годы правления Кинга Бредли. С тех пор многое поменялось, но потомок старика Грейсона всё ещё крепко держался за высокую позицию своей семьи. И партию себе генерал выбрал соответствующую. Мать Генри, Мария, как не странно, не имела армейского происхождения, но вместо этого являлась дочерью крупного владельца золотодобывающего предприятия, что тоже в свою очередь хорошо отразилось на влиянии семьи Грейсонов в обществе. Ричард с самого детства был хорошо с ними знаком и уважал генерала почти так же, как отца, но с его сыном отношения у них не сложились. Оба, и Генри, и Ричард понимали, что открытая вражда между ними плохо отразится на семьях, а потому никогда не переходили допустимую черту неприязни, хоть иногда Ричард признавал, что может не сдержаться, но, пока что, продолжал держать ситуацию под контролем. — Здравствуй, Том, — Рой протянул руку, и мужчины обменялись рукопожатием. — Твой тоже ничуть не хуже. Главнокомандующий явно льстил. Не нужно было хорошо разбираться в коневодстве, чтобы понимать, что Фелкон не в лучшей форме. Но Грейсона этот факт, похоже, совсем не волновал. На его форме, как и на кителе Роя, блестели медали и ордена, не в таком большом количестве, как у фюрера. В отличии от Мустанга, Томас не чурался любой возможности повесить на себя все награды, однако всё же не мог превзойти в этом фюрера, который специально старался закрыть лентой большую их часть. Рейвен недовольно прижал уши, услышав рядом с собой незнакомый низкий голос. — А где Гилберт? — спросил Рой, взглянув на буланого коня, который всё ещё стоял без всадника. — Пора бы ему появиться. — О, не переживай, — простодушно ответил Томас и кивнул головой в сторону. — Видел его минуту назад, вылезал из машины. Скоро будет здесь… Всё-таки конь огонь… — задумавшись, произнёс генерал, многозначительно осмотрев Рейвена от хвоста до головы, но всё же не решаясь подойти ближе. — Ты ведь не наездник, Рой? Мало кто мог обращаться к фюреру по имени, и Ричард всё никак не мог привыкнуть к подобному отношению Грейсона к отцу. Словно они были самыми лучшими друзьями, хотя на самом деле считались ими скорее образно, строя дружбу целиком на добром отношении и обоюдной поддержке на службе. Какая-то доля лицемерия в его тоне несомненно присутствовала, от чего Ричарду стало неприятно, но он никак не мог вмешиваться в разговор старослужащих, а потому, с появлением генерала, молча отдал честь, опуская руку только после небрежного кивка головы генерала, который сначала даже не заметил его. — И никогда им не был, — ответил Мустанг, поворачиваясь к Рейвену. — Но твоя правда, конь замечательный. — Ты мог бы уступить его мне в таком случае? — прямо спросил Томас, и Ричард напрягся, никак не ожидая, что безобидное приветствие вдруг перерастёт во что-то подобное. — По старой дружбе. Раз не имеешь на него никаких видов. Обидно, что такой конь пропадает зря без должного внимания. — Он не мой, — весьма резко ответил Рой, когда Ричард был уже готов вмешаться в разговор, за секунду осознав, чего именно хочет генерал. — Этот конь принадлежит моему сыну и ему им распоряжаться. Хочешь его получить — говори с Ричардом, а не со мной. Лейтенант облегчённо выдохнул. Сердце, за мгновение усилившее свой темп, сделало один спокойный удар. У него дыхание перехватило от такого наглого заявления. Деловые связи это одно, но никто не имел права желать его Рейвена. Ричард и в страшном сне не мог себе представить, что потеряет его. Конечно, любой бы хотел иметь в своём владении единственного фриза в стране, да ещё подаренного самим Аэруго. И именно за этим Томас и гнался. Должно быть, он не знал, что Рой с самого начала переписал все права на Ричарда, и, слишком самодовольно попросив о таком одолжении, оказался не в очень хорошем положении. Однако, стараясь не показывать этого, он всё же последовал указанию фюрера и посмотрел на Ричарда. Он заранее знал, что ответить, но помня правила приличия, молчал, дожидаясь, когда Томас сам обратиться к нему. Рейвен фыркнул, попятившись назад, когда генерал сделал несколько шагов по направлению к нему и остановился перед Ричардом, твёрдо держащего коня и не дающего отойти ещё дальше. Лейтенант стойко выдержал взгляд, которым одарил его генерал-полковник, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он никогда не получит Рейвена. И никто другой. Парень не собирался рассматривать ни один вариант, при котором жеребец поменял бы владельца. Этот человек практиковал весьма сомнительные методы тренировки лошадей. Пусть Ричард и недолюбливал серебряного Фелкона, андалуз не заслуживал такого отношения. Ему была противна одна лишь мысль, что Томас решил наложить лапу ещё и на фриза. Несмотря на то, что Рой был всё ещё в обиде на Ричарда, он не забывал о том, как дорог этот конь для сына. Возможно, отказ офицера мог бы ухудшить отношения двух семей, но Ричард плевал на это. Генерал или нет, Томас не всегда будет получать то, что хочет, а за своё Мустанг младший будет бороться до конца. В его жизни было не так много того, чем он дорожил, и коня парень считал своим лучшим и единственным другом. Пусть только кто-то попробует забрать его, и он покажет, что случается с теми, кто перечит адскому псу. Его ярость стала настолько сильной, что он услышал горловое рычание Орфа, словно почуявшего, что парень вот-вот соберётся сделать что-то такое, в чём демону стоит поучаствовать. Нужно закончить, пока тварь, сидящая в нём, не сорвалась с цепи. — Что скажешь, сынок? — бодро, но в неприкрытом величаем в голосе, сказал генерал, взглянув на Ричарда холодными, голубыми глазами, которые унаследовал Генри. — Уступишь конька старому Томасу? О нём будут хорошо заботиться. В моей конюшни есть луга, где лошади до самой зимы день-деньской пасутся на воле. Уж всяко лучше, чем пыльная левада в корпусе. — Отказываюсь, — бросил Ричард, сурово посмотрев на генерала, который удивлённо моргнул, услышав такое категоричное обращение к своей персоне. — Я не собираюсь отдавать кому-то свою лошадь. Смею думать, что у вас и без моего коня достаточно обширный табун. Фриз несомненно украсил бы его, но вы его не получите. Он едва не зарычал, пытаясь сделать так, чтобы его голос прозвучал спокойно, но и сам понимал, что это у него плохо получалось. Офицер замолчал, посмотрев на генерала сверху-вниз, с высоты своего роста. Томас сжал губы, недовольный отрицательным ответом, и, судя по выражению его глаз и собравшихся на лбу морщин, он бы сказал что-то ещё сыну Роя, но отец стоял прямо за их спинами, внимательно следя за разговором, и Грейсон изобразил на своем лице усмешку, проведя пальцами правой руки по своим пышным бакенбардам. Нелегко так просто проглотить отказ, когда желанный объект так и просится в руки. Всё же, к своему огромному нежеланию, ему пришлось отступить. На глазах Роя он всё равно не посмел бы настаивать на своём. — Тебя можно понять, — нехотя выдал он, посмотрев на Рейвена. — Такого я бы тоже не отдал. Чудесный конь… Томас медленно протянул руку, желая коснуться гривы коня, но Ричард поймал её, так же медленно отводя в сторону. Рой, видя это прищурился, недовольный происходящим. И именно поведением генерала, который не потрудился попросить разрешения, прежде чем распускать руки, но не вмешался, следя за тем, что будет дальше. Его сын, хорошо воспитанный и прилежный, всегда соблюдал субординацию в присутствии военных, но, похоже, были вещи, которые он не стерпел бы и от высших чинов. Преданно служа своей стране, Ричард создавал впечатление человека, которому нет дела до чего бы то ни было, кроме службы. Рой тоже думал так, но сейчас готов был пересмотреть свои взгляды. Прямо перед ним сын демонстрировал свою истинную личность и защищал то, что ему дорого. Грейсон замер на секунду, но потом, нахмурив брови, бросил на Ричарда испепеляющий взгляд. Только вот парень ничуть не испугался его и отпустив руку мужчины, чётко чеканя слова, вымолвил: — Не стоит, генерал. Он не любит чужие прикосновения. Заботясь о вашем здоровье, советую не подходить к нему близко. Прошу прощения за грубость, однако вынужден настаивать. Грейсон ответил не сразу, побегав своими глазами, похожими на две льдинки, по лицу Ричарда, а после сделал из ухмылки улыбку, постарался перевести всё в шутку, но парень прекрасно осознавал, что тот просто старается не напроситься на порицания ещё и от фюрера. Ничего смешного в этом не было. Для лейтенанта уж точно. Он старался всем своим видом показать, что никогда больше не собирается возвращаться к этому вопросу. — Непокорный конь? — спросил Томас, хохотнув и посмотрев на Роя, кивнул на Ричарда. — Под стать хозяину прям! — Есть немного… — настороженно ответил Рой, не разделяя энтузиазм сослуживца, подозревая, что Грейсон может предпринять ещё одну попытку настоять на своей просьбе. Рой не собирался решать за Ричарда. Фриз принадлежал ему, и если Ричард не желал с ним расставаться — нужно было уважать его решение. Мустангу нравилось, что его сын не идёт на поводу у старослужащих, помнит про приличие, но действует так, как считает нужным, отстаивая свои права. Потому он и не влезал в разговор. Ему хотелось посмотреть, как поступит Ричард, не прогнётся ли под чужую волю. И он не прогнулся. Уголок губы Роя поднялся в едва заметной улыбке. Он гордился им. Но вряд ли бы парень заметил это, всё ещё серьёзно смотря на генерала. Кто знает, чем бы закончился этот разговор, если бы Грейсон решил поторговаться. К счастью, он, похоже, понял, что это бесполезно, и Ричард неумолим в своём решении. Рейвен, повернув голову, положил её на плечо Ричарда и шумно выдохнул ему в ухо. Но парень не сбросил его с себя, подняв свободную руку, положил её на скулу коня. Для генерала фриз имел значение только как предмет коллекции. Для парня же он был куда большим, чем просто лошадью. Ричард и не надеялся, что такой человек, как Грейсон, это поймет. Однако, понимал Рой, этого было достаточно. Офицер никогда не говорил с отцом о жеребце. Мустанг-старший не интересовался им с тех самых пор, как отдал его жеребёнком своему сыну, но несмотря на это, понял мотивы Ричарда и не претендовал на коня, от которого уже очень давно отказался. — Пора бы по коням… — раздался голос позади троицы. Это присоединился к процессу последний, третий, участник — генерал майор Гилберт Лайден, молодой мужчина, с чёрной повязкой на лице, закрывающей отсутствующий правый глаз, который он потерял в военной стычке на границе с Драхмой несколько лет назад. То сражение стало последним, и более вооружённые конфликты на границе с Аместрисом не вспыхивали. Его лицо украшали три длинных тонких шрама, по одному на скулах и один га правой щеке, чуть ближе к глазу. За особые заслуги перед страной этот офицер получил хорошее повышение по службе и спустя два года после того, как покинул больничную койку, стал одним из самых молодых генералов в свите фюрера. Сейчас, насколько Ричарду было известно, ему было двадцать девять лет. Но несмотря на свой возраст, его взгляд был глубоким и печальным. Парень редко имел возможность видеть его в Штабе, но однажды, когда речь зашла о нём, отец сказал что «никогда не видел, чтобы этот человек выглядел счастливым». На его груди, так же как и у фюрера и генерал-полковника, сверкали медали, так же прикрытые широкой атласной лентой. Ричард тихо выдохнул, чувствуя, как кровь, отливая от головы, успокаивалась. Он мысленно благодарил военного, который, своим появлением переключил всеобщее внимание на себя. — Здравствуй, Гил, — поздоровался с ним Рой, протягивая руку, и мужчина пожал её только после того, как отдал честь высшим офицерам. — Думал, опоздаешь. — Никак нельзя опаздывать, — ответил Лайден, обмениваясь рукопожатием и с Грейсоном, который, с появлением генерал-майора, перестал быть таким многословным. На площади затрубили трубы. Гимн заканчивался. Перед стоящими впереди лошадьми за деревянными заграждениями, появились военные и начали оттаскивать их в стороны, открывая дорогу к площади. Рой подал знак, и генералы подошли к своим коням. Ричард покрепче взялся за защёчный ремень Рейвена. Мустанг надел на руки свои белые перчатки и только после этого, проворчав что-то про старость, полез в седло. Для человека, крайне редко садящегося на лошадь, делал он это весьма умело. Нехорошо было показывать перед подчинёнными своё неумение управлять конём. Ричард ещё раз ощутил истинное удовлетворение. Интересно, что скажет отец, когда Рейвен будет шагать под ним как кроткая овечка? Когда отец оказался в седле, ставя ноги в стремена, сын подал ему повод перекинув через голову коня. — Смело сказано… — тихо, чтобы его слышал только Ричард, сказал Рой. — У меня бы, будь я на твоём месте, не хватило бы духу так дерзить генералу… — Перегнул, да? — спросил Ричард, виновато взглянув на отца, и только теперь, успокоившись и отпустив свой гнев, понимал, что натворил. — Не стоило хватать его за руку… Но я не хотел, чтобы он прикасался к Рейвену… — Ничуть… — мотнул головой Рой и Ричард удивленно взглянул на него. Похоже, отец улыбался. Он не был уверен, так как солнце слепило, но голос отца звучал уверенно и бодро, словно Мустанг одобрял поступок сына. — Пусть знает с чьим сыном связывается! Грейсон переживёт. Такого коня достоин иметь только ты, и твоим он и останется. Рой принял повод из его руки и удобнее расположился в седле. Позади стоящего на месте Рейвена, усевшись на коня, Грейсон занял своё место за фюрером с правой стороны. Фелкон, вопреки мнению Ричарда, всё же зашагал, медленно, но как раз таки нужным для выступления аллюром. Жеребец даже глаза приоткрыл и, смотря потерянно перед собой, похоже, не совсем понимал, что происходит. Слева встал Лайден. Ферзь нервно потряс головой, фыркнул и цокнул копытом, готовый двигаться вперёд. Рейвен поводил ушами, прислушиваясь к тому, что творилось по сторонам и впереди него, на площади, куда предстояло идти. — Спасибо, отец… Ричарду стало тепло на душе. Его чувство вины никуда не делось, но он был рад, что хоть в этом смог угодить отцу. Это не оправдает его поступок, но может стать первой ступенью на пути к искуплению. — Ну… пожелай мне удачи! — резко выдохнул Рой, справляясь с волнением. — И скажи своему коню, что я понятия не имею, куда рулить и где у него тормоза. Дурацкие обычаи… будь моя воля, поменял бы лошадь на автомобиль… Ричард хмыкнул, подавив смешок. Рой всегда шутил, когда волновался, и то, что он был фюрером, не меняло дело. Он был уверен, что всё пройдёт хорошо. По-другому и быть не могло. Как только главная тройка прошагает по площади, Ричарду нужно будет занять своё место в ложе, вместе с отцом, матерью и генералами. Ева же не собиралась оставаться с семьёй, и, вместо этого, с подругой, хотела посмотреть парад вместе с толпой. Рой не стал ей возражать. Она всё равно бы сделала по-своему. — Удачи, — сказал Ричард и похлопал Рейвена по шее. — Береги его. Он отошёл в сторону, провожая тройку лошадей, которая дружным шагом двинулась в сторону площади. **** После того как военный хор допел последние строчки гимна, площадь загремела от криков и аплодисментов. Казалось, такой шум можно было услышать и на другом конце города. Для Алори, девушки, которая всю жизнь провела в тихой и спокойной провинции, это было в новинку. Но она вовсе не чувствовала себя подавленно. Ей даже нравилось находиться среди толпы, чувствовать эту бешеную энергию, которая так и бьёт отовсюду. Ведь все эти люди радовались и веселились. Даже Эмма, вначале наблюдавшая за всем без интереса, тоже хлопала вместе со всеми. Такое влияние было заразным, она просто не могла устоять. Очень давно, ещё в детстве, Алори тоже побывала на параде, но совсем ничего не помнила об этом. Единственное воспоминание о празднике — это Мот, которого, ещё щенком, Ник подобрал в Централе во время парада. Это событие так прочно врезалось в память девушки, что о том, каким был парад в то время, она совсем ничего не помнила. Военный хор покидал площадь. Оркестр, в свою очередь, переместился левее от пустой ложи. Толпа нетерпеливо переговаривалась, кто-то старался перегнуться через ограждение, чтобы увидеть, что происходит в той стороне, откуда должен был начаться парад. На некоторое время музыка утихла, пока музыканты занимали свои места. Леона нетерпеливо барабанила пальцами по верхней перекладине ограды, поджав губы и переступая с ноги на ногу. Алори стояла рядом с ней, между Лео и Эммой, и, чтобы успокоить подругу, слегка толкнула её плечом, чтобы та обратила на неё внимание. Зиверс посмотрела на Элрик. — Помни о нашем договоре… — шепнула ей девушка. — Сама знаешь, что будет, если… — Алори одними глазами показала в сторону, — узнает. Прошу, держи себя в руках. — Да помню, я помню! — прошипела Лео, впившись ногтями в древесину. — Но что я могу с собой поделать, если мне так интересно. А ты, я смотрю, совсем не волнуешься. — Ещё как волнуюсь… — возразила Алори, переводя взгляд на площадь. Это была правда. Всё внутри буквально кипело от напряжения, а ладони вспотели от нервного предчувствия. Ей казалось, что её тело бьёт дрожь, но на деле немного дрожали только руки. Она старалась успокоиться, но сердце так заходилось в груди, что, казалось, никакие уговоры себя самой не помогут. Сейчас на одну тайну станет меньше. Может, она зря переживает. Ведь что бы ни случилось, кем бы он не был, одно всегда останется неизменным — её любовь к Ричарду. Тогда стоило ли ей бояться того, что произойдёт спустя считанные минуты? Так ли это было важно? Алори медленно выдохнула, сжав ладони в кулаки, чувствуя их влажность, а потом, положила руки на ограждение, как и Лео, но сдержалась, чтобы не показывать своей тревоги и не царапать дерево ногтями, как это сейчас делала подруга. К счастью, Эмма больше наблюдала за тем, что происходило на площади, а не за своими друзьями, и потому не обратила никакого внимания на то, о чём шептались Леона с Алори. И вот наконец-то оркестр вновь поднял трубы и зазвучал торжественный марш, предвещающий начало. Толпа неистово загудела. Поднялись в воздух флажки. — Ура! — воскликнула Леона, едва не подпрыгнув. Ещё издалека Алори увидела оказавшихся на краю площади лошадей. Чёрного, как смоль Рейвена нельзя было не узнать. Чтобы не будоражить подругу, девушка с замиранием сердца не стала сразу указывать на него, ожидая когда кони подойдут ближе. Их было трое. Двоих Алори знала хорошо. Это был Фелкон и Рейвен. Третий жеребец, буланой масти, был ей незнаком. Такого коня в их корпусе точно не было. В парадной сбруе, блестящей на солнце, статные жеребцы шагали чинно и слаженно. Абсолютно все прекрасные и гордые. Но один выделялся больше всех на их фоне. Рейвен шёл самым первым. Со своими спутниками он образовывал треугольник, являясь его вершиной. Фриз был облачен в новую амуницию, которую ранее Алори не видела: чёрная узда и седло, такое же крепкое, как и повседневное, но с красивыми зелёными и серебряными вставками. Вальтрап на нём был зелёный. Щётки на его ногах всколыхивались от каждого шага. Красивый изгиб шеи придавал изящность движениям. Нельзя было привыкнуть к тому, как великолепно конь смотрелся со стороны, а мысли о том, что и она седлала такого красавца, просто не укладывались в голову. Громко цокая копытами, кони приближались к девушкам, пересекая площадь прибавленным шагом. Толпа завопила ещё громче, приветствуя их. Алори не знала ни одного всадника, что было неудивительно, но уже прекрасно понимала, что строгого вида мужчина, с чёрными волосами и такими же черными глазами — и есть отец её возлюбленного. Тянуть более было нельзя. Собравшись с духом, она шепнула Леоне: — Вот этот, чёрный… Леона вдруг застыла на месте, смотря на того, о ком говорила Алори, медленно провожая его глазами. Медленно, словно вместе с осознанием услышанного, рот девушки открылся от удивления. Она резко выдохнула, потом со свистом втянула в себя воздух и слегка прогнулась вперёд, удерживаясь только руками за ограждение. Элрик настороженно посмотрела на неё. Она ожидала увидеть любую реакцию, но уж точно не такую. Что могло так шокировать её? И тут, она неожиданно поняла. Её парализовал такой же испуг. Первым парад открывает фюрер. Засмотревшись на красоту статного жеребца, у неё из головы вылетело самое важное наблюдение. Рейвен шёл первым. Это она должна была заметить с самого начала, но так залюбовалась Рейвеном, что забыла обо всём на свете. «Но… такого не может быть… просто не может!» — кричало ее сознание. «Это невозможно!» Мгновенно всё, что произошло за это время… Неужели не было ни одного намёка на это? Как она могла упустить такое?! Почему никто, совсем никто в её окружении не говорил о том, что… — Ричард… — на выдохе, громко произнесла Леона, всё ещё прибывая в шоке, опустив голову и смотря вниз, перед собой. — Ричард. Сын фюрера. Но Алори уже не слышала её. Все звуки словно бы стали приглушенными, доносились откуда-то издалека, словно из другого мира. Рухнуло. Всё рухнуло. Все надежды, мечты и желания. Всё то, что так долго держало её на плаву, помогало бороться с реальностью, более не имело смысла. Мир потерял все краски. А её душа… она была подобна угасающему пламени свечи, задаваемому со всех сторон бесчувственными ветрами. И это пламя было готово вот вот потухнуть. Борьба, которую девушка вела всё это время, с самой собой, с предрассудками, внушаемыми со стороны, с яростью военного, не имела смысла. Никогда не имела. Для неё больше не существовало будущего. Потому что в её будущем Ричарда не могло быть. Прежде она понимала это, но старалась не воспринимать всерьёз. Ведь то, что он был военным, не мешало им общаться, а со временем Алори несмело начала лелеять робкую надежду, что однажды, если офицер полюбит и её тоже, его статус не станет преградой для них. Статус обычного офицера армии. Тогда речь не шла о военном, ведущим своё происхождение из высокопоставленной семьи. Она и подумать не могла, что Ричард, её любимый Ричард может быть сыном фюрера. Девушка не хотела поверить в это. Может, Леона ошиблась? Может, она неправильно поняла? Но разум вторил ей одно и то же, повторяясь, как эхо в голове, безжалостно, голосом Леоны: «Ричард. Ричард, сын фюрера». За это короткое, как показалось, мгновение, она испытала столько чувств одновременно. Отчаяние с каждым ударом её сердца становилось всё сильнее. Дыхание участилось, стало прерывистым. От неоспоримости свалившейся на неё истины, на глаза навернулись слёзы. Она не сможет. Как бы не старалась, теперь она не сможет быть с ним, даже если случится чудо, и Ричард поймет её чувства. Почему? Боже, почему никто не сказал ей об этом? Почему она сама была так глупа, что не не замечала ничего? За что ей всё это? Она вспомнила его улыбку, их прогулку в тумане. Он только начал общаться с ней по-доброму. И всему было суждено закончиться вот так. Резко. И больно. Девушка свела плечи, держась одной рукой за ограду, а другую прижимая к груди, малодушно надеясь, что сможет хоть как-то спасти себя от страданий. Но не существовало того средства, что могло спасти её. Когда девушка только поняла, что влюбилась в Ричарда, они испытала похожую боль. Тогда это казалось для неё самым ужасным испытанием, самой сильной болью, с которой ничто не могло сравниться. Постепенно, медленно, она привыкла и справлялась с ней. То, что она испытывала сейчас, не шло ни в какой сравнение с тем, что она считала своим кошмаром. Боль словно рвала её душу на части, хладнокровно вонзая в неё свои когти и клыки, как дикий зверь расправляется со своей жертвой. Рядом с её рукой, лежащей на перекладине, упала одна капля. Другая. Губы задрожали. Девушка не ощущала этого, но из её глаз уже бежали ручьи слёз, барабаня по дереву, словно капли дождя. Тем временем великолепная тройка лошадей уже прошагала мимо, и не подозревая, что всего лишь появившись перед одним человеком из многотысячной толпы, они стали причиной разбившейся мечты, а вместе с ней и разбитого сердца. Радостно кричащая толпа, свист, парадный марш и аплодисменты… всё это так не вязалось с тем, что происходило сейчас здесь, у самого края площади, в душе несчастной молодой девушки, так неосторожно позволяющей своему сердцу испытать любовь. Отныне она вечно будет расплачиваться за ошибку, которую совершила. Что ей теперь делать? Как жить с этим? Как существовать в мире, где они никогда не смогут быть вместе? Алори затрясло от рыданий. Хотелось исчезнуть, пропасть, раствориться, рассыпаться в прах, лишь бы вырваться из плена невыносимой боли. Она зажмурилась, что было сил, стиснув зубы, боясь, что закричит от боли, терзающей её всё сильнее и сильнее. Слёзы продолжали капать. Ничтожные частички её страданий, с которого она сейчас состояла целиком. Девушка задыхалась от спазмов в лёгких. Они словно бы не могли принять больше воздуха, давясь слезами. — Что? — переспросила Эмма оторвав взгляд от площади. — Ты о чём, Лео? Она скользнула взором по склонившейся Алори и взволнованно положила руку на её плечо. Но та даже не поняла, кто к ней прикоснулся, проигрывая битву с самообладанием, теряя связь с реальность, всё глубже погружаясь в пучину отчаянья. — Алори? Алори, что с тобой?! Этот крик (наверное, это был крик) донесся до девушки неразборчивым шёпотом. В ушах звенело. Всё, что она слышала более-менее отчётливо — шум крови. Она шелестела в венах, совсем, как листья на ветру, равномерными и монотонными волнами. — Быть не может… — шептала Леона. — Ты не могла… Ты не могла влюбиться в НЕГО. Только не в него… Господи боже… только не в него? Алори, скажи что это неправда! Она тоже обратила внимание на подругу и испуганно вскрикнула, отойдя от шока и хватая девушку за другое плечо. — Алори! Это ведь не… Девушка резко что было силы, вырвалась из их рук, развернулась и не видя ничего перед собой, рванула прочь, сквозь толпу, пробиваясь через неё, стремясь покинуть это место, где всё, что было дорого её сердцу, пропало навсегда. Возмущенные крики людей, в которых она врезалась, Алори не слышала. Только шум в ушах. Всё, что она видела перед собой, словно бы замедлилось, стало мутным, чёрно-белым. Краски из этого мира исчезли, как по волшебству. Споткнувшись, она упала, наконец-то почувствовав и физическую боль, но даже она не могла затмить ту, которая бушевала внутри. Ладони саднило, девушка разбила колени. Поднимаясь на ноги, она заметила чьи-то руки, которые хотели помочь ей встать, но отшатнулась в сторону, как испуганная птица, снова оседая на колени, от чего боль на секунду оглушила её окончательно, но быстро поднявшись, Алори побежала дальше, заливаясь слезами, уже почти миновав плотное скопление людей, которые, к слову, сами начали расступаться с её пути. Ей было и невдомек, что Леона и Эмма, выкрикивая её имя, спешат ей вслед. *** В ожидании своей очереди, Ник поднял голову, всматриваясь в безоблачное небо. Жаль, но нигде поблизости не было часов. Колонны уже постепенно выдвигались вперёд, и вот вот должна была прийти пора и для кинологического корпуса. Молодые собаки крутились на месте, взволнованно скуля, мало реагируя на команды хозяев. Единственными, кто сохраняли спокойствие, были Шемрок и Зодиак. Они сидели у ног кинологов, тяжело дыша от жары и щурясь от яркого солнечного света. Вебер затягивал пряжку на ошейнике своего пса. Зодиак зевнул и отряхнулся, когда кинолог оставил его в покое. Находясь за углом здания, кинологи, пользуясь тем, что времени было ещё достаточно, рассыпались по переулку, лишь изредка прислушиваясь к тому, что творится на площади, беззаботно болтая и переговариваясь, держа своих собак при себе, но на ослабленных поводках, то и дело отдергивая псов, если те вели себя слишком активно. — Вот ведь, — покачал головой Вебер головой наблюдая за ними. — Новый призыв совсем ничего не смыслит. Ты только глянь, что делают. Мы на первом году службы вели себя намного лучше. Сразу было видно, что Ульрих не особо-то и следил за дисциплиной в полку, благодаря чему всё ложилось на плечи старослужащих. И Николаса, в частности, как самого значимого и уважаемого кинолога в гарнизоне. Даже несмотря на то, что парень не прилагал особых усилий, чтобы продвигаться по службе и оставался в должности лейтенанта. Соперничать с кем-то он не собирался. Весь корпус в основном состоял из призывников первого и второго года службы. Роту, в которой Элрик проходил подготовку, очень скоро расформировали, направив их по другим округам в разных частях страны. Из пятнадцати человек остались только Ник, Корф, Джим, Вебер и ещё семь офицеров, которым посчастливилось не попасть под перевод. Николаса предыдущий начальник управления не посмел тронуть. Как говорится «такая корова нужна самому». Абсолютно все знали, что куда бы не попал Элрик по распределению, он и Шемрок сделают корпус самым показательным во всей стране. Потому за Ника держались как могли. Личный состав корпуса в таком случае, что было бы очевидным, могли сочти Ника за самодовольного и заносчивого парня, купающегося в лучах славы и имеющего привилегии от начальства. Но видя то, как он ведёт себя с остальными, как учит рядовых работать с собаками, приходит на помощь сослуживцам и в общем держится просто, никак не возвышая себя над остальными — весь корпус ценил и дорожил им. — Припугнуть их? — спросил Вебер, поправляя свою кепку, уже готовясь набрать в лёгкие побольше воздуха, но Элрик остановил его жестом руки. — Не стоит. Пусть пока дурака валяют. Штабские всё равно не следят за этим, — ответил Ник другу. — Но ты то тут как раз для этого, — напомнил ему Рихтер. — Тебя назначили главным, и эти желторотики будут тебя слушаться. — Знаю, — кивнул тот, наблюдая за молодыми кинологами. — Им правил и порядков и в корпусе хватает. Свистнут на готовку — прикрикну на них и построю. Не будь так серьёзен. Это для нас парад скучная обыденность, а для них всё впервые. — Он такой замороченный потому, что нас в своё время гоняли как белок в колесе, — отозвался ещё один старослужащий, знакомый Ника и Вебера, Крис Волкер. Закадычными друзьями они никогда не были. Этот долговязый, коротковолосый парень, со снисходительной улыбкой, посмотрел на Вебера и, дёрнул плечом в сторону предмета разговора. Ник знал его как уравновешенного и мирного паренька, всегда державшегося особняком от больших компаний и уж тем более неприятностей. Рядом с ним, на поводке, растянулась на земле серо-подпалая Тагира, старая овчарка, доставшаяся Крису после того, как его молодого пса отправили на границу. Собака время от времени поднимала глаза на кинолога, обращала их на других людей и тяжело вздыхала, едва не погружаясь в дрёму. Для неё этот парад был далеко не первым. — Ну, как знаете, — пожал плечами Вебер. — Всё равно, если что, не мне влетит. Сидя на месте, Шемрок переступил с одной передней лапы на другую, покачивая большой тяжестью: на его груди и плечах висел не один десяток наград, самых разных форм и размеров. Ник отметил про себя их вес когда надевал самодельный нагрудник на пса, даже боясь подумать, сколько он весит. Пусть ему и было тяжело, пёс мог свободно идти с такой ношей, хотя и было видно как его нет-нет да и покачивает из стороны в сторону. Если бы на параде пришлось бежать — он бы не смог. На груди Николаса висело несколько приколотых к униформе наград. К великому счастью, он имел право надеть не всё. Шемроку же Ульрих приказал навешать всё что только можно, чтобы весь Централ видел, какая отменная собака служит под его началом. Но и тут Элрик обманул его, выбирая медали полегче и расположив их так, чтобы занять побольше свободного места. Самые большие и тяжелые остались дома. — Жаль, что Джима тут нет, — сетовал Вебер, переводя тему. — Было бы с кем пообщаться, а то стоим особняком как бывалые офицеры. Он ведь мог пойти? Я уверен, Ульрих запросто дал бы ему какую-нибудь собаку, если Джим захотел бы. — В том-то и дело. — пояснил Ник. — Он не хочет. — Почему? Ладно, до этого он был с тобой на ножах, но сейчас то всё хорошо? Или он всё ещё точит на тебя зуб, красноглазый чёрт? Ник усмехнулся. — Ему не нравятся такие вещи. К тому же, всё то время, что мы с тобой готовились, шагая по плацу, стирая нашим собакам лапы, он спокойно кашеварил на кухне. Спорю, он слинял с глаз и сидит где-нибудь у кондитерской. Ты же его знаешь. Я вроде бы слышал, что его поставили патрулировать главную улицу, однако вряд ли он там надолго задержался. Если бы тут все кишмя не кишели штабскими — Мейлон нашёл бы способ пробраться к нам. С улицы ему всё равно парад не увидеть. — А твоя сестра? Придет посмотреть? — продолжал расспрашивать Рихтер. — Вы вроде бы тоже нормально общаетесь, после того, как с Джимом перестали собачиться. Ник так и не рассказал ни Веберу, ни Корфу о том, что знал только Джим. Он не хотел, чтобы его жалели и убеждали принимать какие-то решения. Несомненно, друзья желали ему только добра, но парень не желал, чтобы они вмешивались. С этим он должен был сам всё решить. Без чужих указок и пинков. Джим всё ещё не понимал этого, стараясь принудить его начать действовать, стараясь взять Ника своим постоянным натиском, только вот такой метод так и не возымел эффекта. Элрик делал только так, как считал нужным, предпочитая не говорить с приятелем на эту тему. Однажды Мейлону надоест, и он перестанет действовать ему на нервы. До тех пор Ник был не прочь потерпеть, никогда не забывая, что ишваритом движет только лишь желание помочь. Даже в самом плохом исходе, Алори никогда не останется без поддержки с его стороны. Возможно, очень скоро девушка поймёт это и сможет заново поверить брату. — Да, — Ник встал боком к другу, делая вид, что его что-то заинтересовало в стороне. —После парада я обещал с ней встретиться у переулка на главной улице. Она сказала, что придёт посмотреть на нас. — Не на нас, а на тебя, — поправил его друг. Услышав сигнал, поданный военными наблюдателями, Ник и Вебер заняли свои места. Крис, не спеша подошёл к Рихтеру, вставая рядом с ним и за спиной Николаса. Шемрок недовольно поднялся на лапы, гремя своей ношей. — Стройсь! — отрывисто крикнул Элрик через плечо, и в мгновение ока расслабленные кинологи живо собрались в колонну, подтянувшись и расправив плечи, смотря проямо перед собой. Их собаки послушно прижались к ногам военных, ожидая начала движения. Крепко стиснув поводок в руке, Ник почувствовал холодное прикосновение собачьего носа к своей ладони и опустил глаза вниз. Белый пёс внимательно смотрел на него, слегка приоткрыв пасть. Казалось он вот-вот заговорит с ним, но из пасти овчарки вырвалось глухое добродушное ворчание. Парень улыбнулся, погладив его пальцами по голове, едва касаясь шерсти между ушами. Сколько не шагай, как долго не служи, а всё равно, это было волнительно для них обоих. Кинолог медленно выдохнул и, выпрямившись, дал команду выступать. *** — Сейчас… Вот сейчас! Сейчас должны пойти кинологи! Ева и Фиона стояли у самого ограждения, со стороны ложи фюрера. Вместе с Хельден, Мустанг специально пришла сюда раньше начала, долго выбирая место, с которого проходящие полки будет видно лучше всего, и наконец решила что эта локация — самая удачная. Конечно, ещё лучше было бы видно из ложи, куда она могла попасть в любой момент, но тогда Фиона может и не увидеть Николаса, а ведь это и было главной целью Евы — показать подруге, что прекрасный кинолог, о котором она ей все уши прожужала, реален. Он не плод её воображения, она не преувеличивает, описывая его великолепие. Он есть. И она непременно покажет его Фионе. Может тогда она поймет девушку, и осознает, что Ева просто не может отказаться от такого молодого человека. Его образ был незабываем, а его красота неотразимой. Любая логика и здравый смысл не могли соперничать с Николасом. Не имея никакого подтверждения, девушка была уверена, что Ник непременно пройдёт по площади. По другому и быть не могло! Фамилия успешного кинолога была на слуху, и Еве не составило больших трудностей узнать о нём побольше, взглянув на пошивки военной прессы в библиотеке академии. Фотографий там не было, но ей хватило и того, что она узнала, чтобы перестать волноваться о том, увидит она Ника сегодня или нет. Одна эта мысль позволяла Еве оставаться на позитивном настрое, несмотря на запястья рук, которые всё ещё болели. На коже появились страшные, сине желтые синяки, опоясывающие её руки как уродливые браслеты. Прикоснуться к ним было невозможно. Мустанг старалась как могла, смазывая больные места, но те, словно издеваясь, даже не тускнели. Чтобы не вызвать лишних вопросов, девушка даже дома носила вещи с длинными рукавами и при любой удобной возможности уходила в свою комнату, делая вид, что занимается. Но до предметов ей сейчас не было дела. Последний день перед парадом Ева не пошла в академию, сославшись на страшную головную боль, которой не было. Она начала бояться. По настоящему бояться за свою жизнь. Конраду стало плевать на её статус и то, какие проблемы она может ему устроить. Во многом потому, что он понял — Ева не станет жаловаться. Это было не в духе её бунтарского характера и гордости. И здесь он был прав. После неудачной попытки когда девушка уже почти обратилась за помощью к брату, повторной попытки не последовало. Она попрежнему избегала его, ещё сильнее, чем обычно. Мустанг не верила в то, что Ричард поможет ей. Он просто, как всегда отчитает её, показывая своё превосходство, упиваясь тем, что она обратилась к нему, не сумев решить свои проблемы. Вместе с этим, Ева сомневалась в словах матери, которая уповала на то, что её сын может измениться, стать мягче и внимательнее к окружающим. Если это и было так, то вся надежда была в девушке, с которой офицер недавно познакомился. Но разве может хоть кто-то пробиться через его панцирь и добраться до его чёрствого чёрного сердца? Да и есть ли оно у него вообще? Как бы то ни было, у Евы не осталось ни одной души, к которой она могла бы обратиться за помощью. И самое страшное, она сама не знала, что может сделать в одиночку. Фиона с интересом вытягивала шею, стараясь рассмотреть, не идут ли кинологи, но за полком выходил полк, уже прошагала пехота и стрелки, а за ними уже маршировали следующие взводы, однако кинологов всё не было видно. — А почему ты сегодня в форме? — спросила невзначай Фиона у подруги, бросив на неё внимательный взгляд. — Ты ведь сегодня не пойдёшь в академию, да? — Честно говоря, думала заглянуть, — быстро сообразила Ева. — Сегодня там точно не будет этого урода, а мне нужно забрать кое-какие книги из библиотеки. Они ещё вчера были мне нужны, но у меня так голова разболелась, что не решилась из дома выходить. — А ты не боишься, что этот урод может быть где-то здесь? — продолжала осторожничать Фиона и, словно подозревая, что так и есть, внимательно побегала глазами по толпе. — Он же постоянно где-то рядом ошивается. — Расслабься, — небрежно ответила Ева, которая специально застегнула пуговицы на рукавах кителя, пряча синяки. — Его вообще в городе нет сегодня. Я подслушала, как отец говорил с матерью, что генерал Ригер не хочет участвовать в параде в этом году. Знаешь, ходят слухи, что некоторые генералы не были в восторге, когда повысили генерал-майора. Им-то пришлось с боем завоевывать свои кресла, а Лайден благодаря своим заслугам смог их потеснить. Дураки, что сказать. Отец лучше знает, что делать, и раз принял такое решение, значит есть на то причины. Так вот, Ригер, со всем своим семейством, на выходные отправился за город. А мне нужно воспользоваться этой возможностью, нагнать упущенное время и закончить подготовку к контрольным. — Ты так и будешь терпеть его или же наконец-то до тебя дойдёт, что тебе нужна помощь? Боже, Ева! Я думала, ты уже поговорила с Ричардом по этому поводу. Этот ненормальный… да он пришибёт тебя скоро! Я не могу его вразумить, пойми! Этот шкаф понимает только грубую силу. Кто-то должен его перебороть. Неужели тебе так трудно попросить Ричарда помочь? — Да, трудно! — огрызнулась Ева, сердито посмотрев на неё. — Легко тебе говорить! Ты не знаешь, какой он. Я лучше асфальт лизну, чем попрошу у него что-то. — Ева, он твой брат! — настаивала Хельден, с непониманием смотря на девушку. — И как бы вы не ругались, уверена, он не откажет тебе. Так в каждой семье. Родные могут не ладить, но когда случается что-то — встают на защиту. — Только не в нашей… — буркнула Ева. Фиона закатила глаза. — Ну, хочешь, я попрошу Кристу. Её брат поговорит с Конрадом, если ты такая упрямая. Ева встрепенулась и, сверкнув глазами, угрожающе прищурилась и исподлобья посмотрела на неё. — И думать не смей, поняла?! Это должно остаться между нами. Или ты хочешь, чтобы каждая собака знала, что дочь фюрера терроризирует чёртов генеральский сынок? Держи язык за зубами, Фи, если хоть как-то дорожишь нашей дружбой. — Я тобой тоже дорожу! Но чудиться мне, что скоро ты нарвёшься, Ева. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. По-моему, ты не понимаешь, насколько всё серьёзно. — Всё я понимаю, и у меня всё под контролем, — соврала Ева, раздражённая тем, что Фиона говорит о том, что она отлично знает и без напоминания. — Он уже достал меня своими нападками. Долго это продолжаться не будет, уж можешь в это поверить. — Да, только вот чем всё кончится… —тихо сказала Фиона. Ева, хмыкнув, посмотрела на площадь и, широко раскрыв глаза, схватила подругу за руку, указывая на площадь, где с улицы наконец-то начали выходить собаки. — Кинологи! Фиона, повинуясь движению Евы, обратила свой взор на военный полк кинологического корпуса. Ещё издалека Ева разглядела человека, который украл ее сердце, и чем ближе он подходил, тем сильнее стучало в груди юной девушки, а по телу разливалось тепло, от которого, как всегда при виде этого кинолога, у неё начинали дрожать коленки. Даже готовя себя к этому моменту всё утро — она так не смогла сдержаться, затаив дыхание, наблюдая как Николас подходит ближе. Как она и предполагала, он возглавлял полк. Великолепный, гордый, мужественный. Его волосы всё ещё были заплетены в золотую косу, лежащую у него на плече. У его ноги шёл пёс, ничуть не уступающий хозяину в красоте, весь увешенный медалями, которые сияли ярче самого солнца. Вместе они составляли прекрасный дуэт. На ум девушки сразу пришло выражение «принц на белом коне». В данном случае это выражение превратилось в «принц с белым псом». Медленно выдыхая, Ева прилегла на ограждение, положив голову на руки, с обожанием вглядываясь в его сосредоточенное притягательное лицо. И только она знала, как он красив вблизи. Какие удивительные и выразительные у него глаза, какая мягкая, манящая улыбка. Неужели такое великолепие существовало в этом мире? — Ну разве он не чудесный? — сладко пропела Ева, провожая глазами свой объект обожания. — Такого красавчика у нас в академии днем с огнем не сыщешь. И не смей мне перечить… У тебя просто нет аргументов. — И правда… — легко согласилась Фиона, просто отнесясь к появлению кинолога на площади. — Теперь я понимаю, о чём ты говорила. Он… неплох. — Неплох?! — воскликнула Ева, взглянув на подругу. — Да он само совершенство! — Не сгущай краски. Просто ты влюбилась в него, как первокурсница, вот и все… — Фиона задумавшись, приложила палец к подбородку. — А что если… — она посмотрела на Еву. — Попроси его помочь тебе. Раз так боишься своего брата и не хочешь огласки — самый лучший вариант. Он ведь далек от нашего круга? Даже если и скажет кому, никто не поверит. Девушка открыла рот от удивления. — Ты в своем уме? Как я его могу о таком попросить?! Военный оркестр закончил один марш и зазвучал другой, потише. От шума толпы начинало звенеть в ушах. Не говоря уже о самих музыкальных инструментах. Ева потрясла головой и убрала руки с ограждения. — Идём отсюда… Я сейчас оглохну… Она, не дожидаясь одобрения Фионы, первой отошла в сторону, проходя сквозь толпу, стараясь держать руки перед собой, не столько, чтобы не задеть кого-то, а чтобы кто-то не задел её, невзначай ударив по больным местам. Не сказав ни слова, Хельден последовала за ней, решая во что бы то ни стало продолжить разговор. Она слишком хорошо знала Еву и понимала, что сейчас та просто сбегает от проблемы, которая на самом-то деле очень её волнует, но не имея никакого возможного, по её мнению, решения, просто не могла ничего предпринять сейчас. И Фиона собиралась доказать ей, что выход есть, нужно лишь принять его. Не всегда такой подход помогал, но она не хотела бросать подругу в беде и была более чем уверена, что Ева что-то умалчивает. Уж слишком молчаливая она была. Разговорилась только, когда увидела своего кинолога и опять помрачнела, когда речь зашла о проблеме с Конрадом. Может, он всё-таки выловил наедине, когда Фионы не было рядом? Но тогда бы она рассказала ей, разве нет? В конце концов Хельден была в курсе того, что происходило в стенах академии. Было глупо скрывать такое. Ева остановилась, когда отошла достаточно далеко от толпы, опуская руки. Они оказались у выхода с главной улицы, где не было ни души. Абсолютно все находились ближе к площади, не спуская глаз с парада, до конца которого было ещё далеко. Девушке же он перестал быть интересен, как только она наконец увидела Ника. Само мероприятие её вообще никогда не волновало. На самом деле, она очень хотела бы ещё раз встретиться с Ником. Но уж точно не для того, чтобы попросить о помощи. Это было не его дело. К тому же разве такой занятой человек найдёт на неё время? Даже их мимолётная встреча была простой случайностью, но эта случайность перевернула жизнь девушки. Вот бы ей снова пересечься с ним взглядом, почувствовать, как она тает, смотря в его необыкновенные глаза, увидеть, как солнце золотит его волосы. Пусть на минутку, но она готова была отдать что угодно, лишь бы ещё раз встретиться с ним. Только вот, она совсем не знала о чём говорить. Нельзя же просто стоять и таращиться на него. Это будет некрасиво и грубо. Но всегда можно найти о чём поговорить. Можно было обсудить отношения её брата и его сестры. Николас был озадачен тем, что эти двое общаются. Интересно, переменил ли он своё мнение за это время? — Ева? — позвала её Фиона, останавливаясь за спиной девушки. — Ты вообще меня слышишь? — Да слышу я всё, Фи… — вздохнув, сказала Ева, оборачиваясь через плечо. — Пойми, всё куда труднее, чем кажется. Я понимаю, что ты хочешь помочь, но… — она замолчала, отворачиваясь. — Не важно… Я справлюсь. Справлюсь сама. Знаю, что будет трудно, но я не хочу, чтобы кто-то кроме меня имел к этому отношение. И ты знаешь почему. — Я не боюсь Конрада, если ты об этом, — серьезно сказала Хальден. — Если уж ты не хочешь привлекать кого-то со стороны, так и быть, мы справимся с нм вместе. — Не боишься… — горько усмехнулась Ева, смахнув краем рукава слезинку с уголка глаза, радуясь что Фиона не видит этого. — Очень зря… Я… пойду. Ника я тебе показала, и сама на него посмотрела. Заберу книжки и пойду домой. Прости, если обидела. Я не хотела, правда… По голосу, Фи поняла, что девушка хочет побыть одна. Наверное, все же не стоило так давить на нее и вопреки первому мнению, Ева понимала что происходит что-то нехорошее, и не хотела чтобы кто-то пострадал. Но раз все так плохо, разве не нужно привлекать, но разве это не означало, что помощь нужна? Как она собиралась справляться в одиночку? У нее был какой-то план? А если так, тогда почему она так расстроилась, когда подруга упомянула Конрада. Так или иначе, сейчас спрашивать толку не было. Ева в таком состоянии ничего не скажет. Если приставать с распросами 0 получиться только хуже. Сегодня Фиона могла оставить ее одну. Если Конрада не было в городе, Мустанг была в безопасности. Но завтра, в академии она не на шаг не отойдет от нее и постарается убедить прибегнуть к одному из предложенных ей путей решения конфликта. А пока, ей нужно подумать над ее словами. Жаль, что парад, любимый праздник в Централе, был омрачен такими событиями. Но изменить, по крайней мере сейчас, ничего было нельзя. — Мне с тобой нельзя? — спросила Хельден, заранее зная ответ. Ева тихо шмыгнула носом. — Тебя все равно не пустят… Ты ведь сегодня без формы… ********** Леона сидела на скамейке, поджав под себя ноги и обхватив колени руками, опустила голову и смотрела вниз, редко моргая. Вместе с Эммой, они всё-таки догнали Алори. Но до этого та пробежала едва ли не через всю улицу, в противоположную сторону от дома, поскольку не разбирала дороги. Кое-как приведя её в чувство, до той степени, чтобы Алори хотя бы перестала вырываться и начала узнавать их, подруги, поддерживая её, довели девушку до дома, а там, хотели остаться с ней и обработать её раны и постараться хоть немного ободрить. Но первое, что членораздельно сказала Алори, оказавшись дома, это то, что она хотела побыть одна. Леона постаралась отговорить её, боясь, что всё ещё прибывающая в шоковом состоянии, с подругой может произойти что-то нехорошее, но девушка не слушала её, мотала головой и твердила одно и тоже, и даже не позволила девушкам взглянуть на её ладони с ссадинами от падения. В итоге они смогли только лишь упросить Алори выпить тёплого чая, но кружка в её руках тряслась так, что ей едва ли удалось сделать один глоток. После этого Леона и Эмма, нехотя, оставили её одну, наедине со своими мыслями. Когда они уходили, Алори даже с места не сдвинулась, сидя на кухне, за столом, склонив голову и невидящим взглядом смотрела в чашку с чаем воспалёнными, заплаканными глазами. Леона сто раз пожалела о том, что вообще предложила подругам пойти на парад, пожалела, что осталась с ними, а не согласилась в одиночку посмотреть на парад из закрытой зоны, предназначенной для семей военных. Тогда всего этого можно было избежать. Бедная, бедная Алори… Представить сложно, что она испытывала сейчас. Она была такой счастливой утром, с таким восторгом рассказывала о том, как хорошо провела время со своим офицером, который оказался Ричардом Мустангом, сыном фюрера, и Алори не знала об этом до сегодняшнего дня. Леона и сама узнала, что подруга всё это время была влюблена в Мустанга только сегодня, но всё равно винила себя в том, что произошло. Может быть, нужно было уговорить её назвать хотя бы имя, тогда многое могло бы измениться. И если раньше она активно поддерживала Алори, ручалась, что чувства к военному это неплохо и всё будет хорошо — теперь не была уверена ни в чём. Алори не была легкомысленной девушкой. Она относилась серьёзно к своим чувствам, не считала их мимолётными и не могла так просто отказаться от своей любви. Зиверс поняла это с самого начала, как только подруга призналась ей, что влюбилась. И Леона искренне восхищалась, наблюдая за ней. Сама Лео никогда не влюблялась всерьез. Несколько раз она испытывала похожие чувства к молодым офицерам, с которыми виделась на балу, но быстро забывала об этом и даже не думала о них. Алори же вела себя в этом отношении совсем не так, как привыкла это видеть Лео. На её примере девушка увидела, как выглядит настоящая любовь, а не мимолётная симпатия. Все эти чувства были у неё на виду и она сама испытывала духовный подъем, помогая Алори и поддерживая её, внушая, что она всё делает правильно. Если бы она только знала… Эмма стояла перед ней, сложив руки на груди и строго смотря. Они остановились здесь, в тихом переулке, и уже понимая, что скрывать больше нет смысла, Леона рассказала всё Мейер: про чувства Алори, про истинную причину её «болезни», когда девушка едва справлялась с заданиями и, конечно, про то, кто стал возлюбленным их подруги, неосторожно полюбившей такого известного человека. Неудивительно, что Эмма пришла в ярость, услышав рассказ Лео. Она даже не подозревала, что за её спиной кипят такие страсти. Алори и Леона умело скрывались от неё долгое время, пользуясь тем, что занимаясь своей дипломной работой, подруги часто не бывает рядом. Она нахмурилась, продолжая сверлить Леону взглядом, а та даже не взглянула на подругу, виня себя в том, что произошло с Алори. Гнев Эммы её не пугал. Он был заслужен. Сейчас было важнее придумать что-то, чтобы Алори легче перенесла эту новость. И Леона до конца не была уверена, как это сделать. — Ты должна была отговорить её от этого с самого начала! — злилась Эмма. — С самого, слышишь?! Не дожидаясь того, что случилось сейчас! — она указала пальцем в ту сторону, где был дом девушки. — Надеюсь ты довольна тем, что произошло! — Не кричи… — тихо буркнула Леона, продолжая думать. — И не обвиняй Алори в этом. Она не виновата, что так получилось. Она переживала за то, что ты будешь злиться на неё… — Понятное дело, что она не виновата! — продолжала распыляться Эмма. — Ей крышу снесло от влюбленности. Ты должна была её остановить! Остановить, а не провоцировать на новые безумства! — Это не безумства, Эм, — возразила Леона. — Ты просто не понимаешь. Ты не слышала её. НЕ слышала, всё, что она рассказывала. Она влюбилась в него. Самой чистой и искренней любовью. Что я могла сделать? Кто я такая чтобы разбивать ей сердце? Я правда думала, что всё будет хорошо… Её слова звучали как оправдания, что ещё больше злило Эмму, для которой объяснения Леоны не смягчали вину. — Он военный! И плевать какой и откуда! Во-первых, от них ничего хорошего не жди, а во-вторых Алори сама говорила, что её отец против того, чтобы она с ними взаимодействовала! Теперь у неё ещё и с семьей проблемы будут! Что ты теперь намерена с этим делать? — Не знаю… — честно призналась Леона. — Будь он хоть кто… но Мустанг… — она вздохнула, осознавая насколько все паршиво. — Будет очень сложно… — То есть? — не поняла Мейер. — Мустанги… ты сама знаешь, кто это… Знай я Ричарда лучше, могла бы что-то ей посоветовать… Теперь понятно… Она вечно говорила, что он грубит ей и внимание не обращает… Кто же способен на такое, как не он… Я не знаю, но вполне возможно, что родители уже выбрали для него невесту. В кругу военных — обычное дело. Нашей Алори тут не тягаться. Если бы этот идиот хоть что-то начал к ней чувствовать… Как всё сложно… — она схватилась за голову. Эмма раздраженно выдохнула через нос. — Только попробуй сказать, что ты продолжишь её подначивать… Я не знаю, что я с тобой сделаю… — прорычала она. — Лучше думай о том, как вытравить из неё всю эту чушь про чувства и любовь. У нас экзамены на носу! Ей нужно готовиться, а не биться в любовной горячке. Леона впервые подняла глаза на подругу, совершенно её не боясь, спустила ноги со скамейки и положила руки на спинку лавочки, по обе стороны. Трудно было объяснить Эмме простые истины. Она ведь не разу не слышала, что говорила Алори. Хотя, наверное, даже если слышала, не поняла бы. Эм была человеком далёким от романтических чувств, считая единственным важным в жизни — знания и саморазвитие. А уж теперь, когда она поняла, почему подруга перестала интересоваться учёбой — стала ещё категоричнее в этом вопросе. Только Леона понимала, что без Ричарда Алори пропадёт. Она не сможет существовать без него, и решение Эммы в корне неправильное и грозит ещё более худшими последствиями, чем те, что они имеют сейчас. — Нельзя так, Эм… Она не сможет так… Ори на меня, сколько хочешь, можешь мне волосы повырывать, но нам надо сделать всё возможное, чтобы они были вместе. Хотя бы постараться. Ради неё. — Нам?! — едва не задохнувшись от возмущения, выдала Мейер. Леона покосилась на неё. — Ты не хочешь, чтобы она была счастлива? — То есть вот так выглядит счастье?! Она сейчас сидит и плачет, у неё разбиты руки, она трясется от нервов. И это счастье?! У тебя тоже крыша поехала, Зиверс?! Не впутывай меня в свои авантюры, ясно?! Ты уже наворотила бед! Пока не поздно вытаскивай ее из этого болота, а не загоняй дальше. — Ясно… — Лео отвернулась от неё, цыкнув языком.— Помогать ты мне не будешь. Да и ладно. В чем-то ты права. Моя вина здесь есть, мне всё и исправлять. Тогда, если не хочешь помогать, хотя бы не мешай мне, хорошо? Алори очень ранимая, она боится сделать что-то не так и сомневается в правильности своих поступков. Но она его любит. Любит. Шипи, сколько хочешь, Эмма, я говорю как есть. Ты не понимаешь, ты не чувствуешь того, что она. Алори хочет быть с ним. Я постараюсь помочь, хоть и не представляю, как мне это сделать. Обижайся на меня, я не против, заслужила. Но, прошу, не обижайся на неё. Поверь, она сама прекрасно справляется с самобичеванием. Не обвиняй её, хорошо? Это всё, чего я прошу. И если у меня получится, ты сама увидишь, что я была права. — А если нет? — прищурилась Эмма. — Что тогда? Леона закрыла глаза. Желая помочь Алори, она рисковала всем, чего они добились за это время. Сможет ли она? Сможет ли Алори? У неё было только лишь желание: сделать девушку счастливой, доказать, что это возможно. Такая история любви тронула её до глубины души. Нельзя было дать ей погибнуть. От простого и глупого классового неравенства, от статусов и порядков. Ничто не могло встать на пути истинной любви. Пусть все эти страдания молодой девушки будут ненапрасными. Пусть у неё получится обрести счастье в мире, где все против неё, где каждый считает своим долгом не помочь, а указать на ошибки. Не спасти, а покалечить. Ей было больно видеть Алори такой. После того, что она пережила, после всех этих страданий, у неё как ни у кого другого, было право на счастье. Никто не был готов к такому повороту событий. Однако лучше всё же решиться, чем жалеть об упущенной возможности. — Тогда я приму на себя все последствия, какими бы они ни были… **** Ева брела по пустой улице, не особо и спеша в академию. Напротив, ей перехотелось туда идти. Но вопреки желанию, это нужно было сделать. Потом у неё наверняка не получится попасть в библиотеку. Девушка боялась подумать о том, что Конрад задумал. Он точно не собирался шутить. Завтра будет третий день. Последний срок, который Рилель дал ей для размышлений. Девушка негодующе мотнула головой, сжав зубы. Идиот! Неужели он правда решил, что она хоть на минуту допустит возможность того, чтобы быть с ним? Немыслимо! На что он вообще рассчитывал? Немного успокоившись, сменив отчаянье на ярость, Ева уверенно подняла голову. Чего она вообще боится? Чтобы она, дочь фюрера боялась какого-то придурка? В прошлый раз она справилась с ним, пусть и не совсем успешно, но только потому, что не была готова к нападению. Теперь же она будет готова и покажет Конраду, на кого он посмел поднять руку. Он был силён, но Ева была ловкая и смелая. Она сможет одолеть его хитростью. Больше он не застанет её врасплох. Оценивая ситуацию, девушка нашла еще одну вещь, которую можно было обратить в свою пользу. Ригер поймал ее когда в академии почти не было людей, а завтра на занятия придут все кадеты. Их Конрад, понятное дело не испугается (его боялись абсолютно все), но уж на глазах преподавателей он и пальцем её не тронет. Хоть какой-то разум у этого идиота был. Он понимал, что если преподаватель уличит его в нарушении правил — за этим последует отстранение от занятий, а может и вовсе исключение. Такая идея казалась уместной, но Ева не спешила полностью полагаться на неё. Всё-таки Конрад был непредсказуем. Она просто взяла на заметку этот вариант. Мустанг кивнула сама себе, идя по пустой улице, соглашаясь со своими мыслями. «А что если нет?» Тоненький голосочек задавленного страха всё же отозвался из глубины сознания, и, услышав его, девушка сбавила уверенный шаг. В груди неприятно кольнуло. «Если ты не сможешь? Что тогда?» — вопросил голосок. — «Сможет кто-то поддержать тебя, если ты ошибёшься?» Ева не была всесильной. Она могла размышлять, придумывать, рассчитывать и пытаться. Но она не могла предугадать, будет ли её попытка выступить против Конрада успешной или нет. В прошлый раз она едва не потеряла самообладания, позволив побороть себя, собравшись только в последний миг, который и стал для неё решающим и помог вырваться из его захвата. Да и то получилось чисто случайно, потому что Ригель не ожидал от неё такого отчаянного сопротивления, тем более, когда она уже перестала вырываться. Всё-таки здравый смысл пересилил отчаянную гордость девушки. Если она и выступит против Конрада это будет выглядеть как если бы мышь начала нападать на кошку. Его это только лишь повеселит. Теперь-то она знала, что ему всё это приносит несказанное удовольствие. «Что же мне делать?» Забывшись, раздражённая своим бессилием, она сжала руки в кулаки и тихо ойкнула, очнувшись от боли, вернувшей её в реальность. Сощурившись от боли, она подняла руки к глазам. Рукава, немного поднявшейся от её движения приоткрыли синяки. При дневном свете они казались еще страшнее, и девушке показалось, что вчера они были меньше, теперь отек пополз вверх, приукрасив её и без того уродливый рисунок под кожей ещё несколькими тёмно-синими пятнышками, вокруг которых сама кожа стала болезненного желтого цвета. Что она сможет сделать такими руками? Да она даже не сможет оттолкнуть его, ни то что ударить. Порой самоуверенность до добра не доводит. Наверное, всё же стоило наступить на горло своей гордости и попросить Ричарда о помощи. Теперь было слишком поздно. Сегодня Ричард вернётся домой поздно, и явно не в духе. Она упустила возможность ещё с утра, когда брат был настроен куда позитивнее. «Может, Фи права, стоило попросить Дитфриха, брата Кристы? Он, вроде, весьма любезный молодой человек? Но всё-таки, аристократ. Вряд ли захочет марать руки, да ещё связываться с кадетом». Ещё одна сложность заключалась в том, что военный или нет, если преподаватель будет свидетелем стычки между студентом и человеком, который никакого отношения к академии не имеет — под разнос попадут оба. Кому захочется получать выговор в своё личное дело? Конраду, похоже было всё равно, а вот Дитфрих, весьма уважаемый и честолюбивый офицер из главного штаба, точно не будет рисковать своими погонами. Ради сестры — да, но не ради простого человека со стороны, пусть даже весьма знакомого. Друзьями их с Евой назвать можно было с натяжкой. " Нет», — помотала головой девушка, отказываясь от этой идеи. — «Точно нет». Если и отбросить боязнь огласки в узких кругах военной молодёжи, которой ей, конечно не хотелось, мало кто решился бы наживать проблемы на свою голову. В этом Ева никого винить не могла. Карьера много значила для любого офицера, тем более тех, которые служили штабскими госслужащими. Того и гляди коллеги на смех поднимут, и тогда ни о каком авторитете и речи быть не могло. Если бы у Конрада были мозги, Ева решила бы, что это чётко спланированная кампания против неё, но на самом деле — просто случайное, удачное для Ригеля стечение обстоятельств и порядков, которые были заведены среди офицерской знати. Девушка вздохнула. Всё складывалось хуже некуда. Фиона, говоря о том, насколько всё плохо, даже понятия не имела, что «плохо» — это слишком мягко сказано. — Ева? Мустанг резко остановилась. Боже, ей уже даже чудиться этот голос. Она выдохнула, прислушиваясь к своим ощущениям, а невесёлые мысли вмиг ушли на второй план. Может быть, ей послышалось? Ведь она и сама хранила в памяти этот приятный голос, от которого её пробирало приятной, покалывающей дрожью, сводившей с ума и заставляющей фантазию разыграться не на шутку. — Ева? Это ты? «Не показалось» Резко встряхнув рукавами перед собой, чтобы синяки вновь скрылись из вида, девушка медленно обернулась. Да, это был он. Пожалуй, единственный, кого она не ожидала встретить. Провидение словно бы специально столкнуло их вместе уже второй раз. Николас остановился, выйдя из переулка, который девушка только миновала. Странно. Ева думала, что он останется на площади и после того как проведёт свой полк, отправиться обратно в корпус. Интересно, что он здесь делает? Уж точно не её ищет. Парень не знал о том, что она будет на параде, но Еве едва она подумала об этом, ужасно захотелось чтобы именно так и было. Из-за внезапного появления Мустанг не успела подготовиться к такой встрече и постаралась держать себя в руках. Наверное, она никогда не привыкнет к его великолепию. Парень, похоже, явился сюда прямо с парада. Рядом с ним стоял белый пёс, и пока его хозяин смотрел на девушку, сосредоточенно обнюхивал угол дома. Орденов и медалей на обоих уже не было. — Ник? — проговорила Ева, плохо маскируя своё волнение. — Привет. А что ты здесь делаешь? Парад уже закончился? — Парад? — переспросил он, оборачиваясь назад, в ту сторону откуда пришёл. — Да вроде нет… постой, — он повернулся к ней. — Так ты там была? «Пришла только чтобы увидеть тебя» — едва не сорвалось у неё с языка, но вовремя отдёрнула себя, выдала она следующее: — Ты здорово выступил. Я и понятия не имела, что ты такая знаменитость в своём корпусе. Иначе тебя бы не назначили руководящим. Ей хотелось похвалить его, но так, чтобы это не выглядело, словно она подлизывается или хочет произвести хорошее впечатление. Еве вовсе не хотелось, чтобы парень посчитал её недалёкой. К тому же, она понятия не имела, о чём с ним говорить и ляпнула первое, что пришло в голову. Ник удивлённо моргнул и, усмехнувшись, почесал затылок, улыбнувшись такой прекрасной улыбкой, что девушка замерла от новой волны его привлекательности, которая окатила её с ног до головы, заставив потерять дар речи. — Знаменитость? — засмеялся он. — Ну что ты! Какая я знаменитость? Скорее, это он, — парень кивнул на собаку. — Единственный, кто виноват в нашей известности. Ева, переводя дух, обратила внимание на собаку, которая уже перестала обнюхивать осыпающиеся кирпичи, и тоже внимательно изучала девушку взглядом своих янтарных, горящих глаз, которые так и искрились интеллектом и сообразительностью. — Это Шемрок, да? — спросила она у него, просто для того, чтобы немного отвлечься от кинолога, точнее, сделать попытку. Отвлечься от него было бы не так просто. —Да… — ответил Ник, насторожившись. — Откуда ты знаешь? — Я ведь сказала, что вы знамениты, — напомнила Ева, улыбнувшись ему. — Читала в газете. — Ничего себе… — удивился парень. — Я должна быть в курсе всего. А иначе какой из меня разведчик, — задорно сказала девушка, подняв голову. — Так что ты здесь делаешь? Мне казалось, после парада все возвращаются по корпусам. Шемрок, поняв что сейчас они никуда не пойдут сел, поглядывая по сторонам, время от времени переводя глаза на незнакомку, которую раньше никогда не видел, ну судя по тому, как хозяин общался с ней, не угрожала кинологу и защищать его сейчас было не нужно. — Я хотел встретиться с сестрой, но не нашёл её там, где мы условились. Наверное, гуляет с подругами. Потом один из сослуживцев сказал, что моего придурковатого друга, который должен был нести караул на улице, нет на посту. Ему влетит, если его поймают в неположенном месте. Поэтому мы с Шемроком оставили свои ордена, чтобы не мешались, друзьям, а сами идём по следу, чтобы найти его. — О, так я помешала вам? — виновато спросила Ева. — Нет, все в порядке. Шемрок вывел меня сюда, снасти нам по пути. Мы может тебя проводить. Ты ведь тоже куда-то шла? — В академию, — кивнула она. — Я буду не против, если вам действительно по пути. — Ищи. Офицер дал команду псу и тот, поднявшись на лапы и опустив голову вниз, медленно пошёл вперёд, как раз туда, куда и собиралась девушка. Они зашагали вместе вниз по улице. Парень приспустил Шемрока на длинном поводке, пользуясь тем, что улица была безлюдной. Шли молча. Ева никак не могла придумать хоть мало-мальски подходящую тему для разговора, но, после минуты размышлений, вспомнила, что единственное что связывает их и является тем, что судно обсудить. Странно, что Ник первым не подал голос. Ведь он больше переживал из-за ситуации, в которой они оказались. — Как сестра? Что-то изменилось, после того, как мы узнали об этих двоих чуть больше, чем они хотят нам рассказать? Кинолог помрачнел и ответил не сразу, не особо горя желанием обсуждать это, но понимал, что Ева имела право знать. Они договорились обсуждать отношения молодых людей, чтобы в случае непредвиденной ситуации быть готовыми помочь им. Его собственные чувства роли никакой не играли. Сейчас было важно только, то что происходит с Алори. В прошлый раз Ева смогла убедить его, что всё хорошо и он поверил ей. Но спустя какое-то время, его уверенность ослабла. Может девушка и сейчас сможет помочь ему перестать волноваться по пустякам? Если это были действительно пустяки. — Как и обычно. Или даже… повеселела немного, — ответил он не совсем радостным тоном. — Кажется, у них там всё хорошо. А твой брат? — Давай не будем о нем? — попросила Ева. — Не хочу говорить об этом придурке. — Что-то ты не слишком-то его любишь, — усмехнулся Ник. — Обидел? — За это время он вообще не изменился. Как был надутым индюком так и остался, — фыркнула она. — Необычно слышать, чтобы кто-то так отзывался о Цербере. Не ты ли говорила, что он неплохой? — Я и не отказываюсь от своих слов, — сказала Ева. — Но порой он просто невыносим. И то, чему свидетелями мы стали на пруду, доказывает, что я права. Теперь я полностью уверена, что учтиво и сдержанно он ведёт себя только наедине с твоей сестрой. Ума не приложу, как у неё получается находить с ним общий язык. Но знаешь… — она замолчала, обдумывая то: что собиралась сказать. — Всё-таки я рада, что они дружат. У него ведь вообще нет друзей. Как раз таки из-за характера он никого к себе не подпускает. Наверное, ещё мало времени прошло, ну думаю, Ричард может измениться. И мама, похоже, так считает. — Мне казалось, мы договорились никому не рассказывать про них, — пожурил её Ник, но без какого-либо недовольства в голосе. — Не забывай, у твоей сестры есть ты. Ты можешь ей помочь если что. Я одна с этим оболтусом не справлюсь. Мама хорошо на него влияет и знает, что нужно сказать и что сделать. Уж хуже она точно не сделает. Хорошо всё-таки, что мы пересеклись. Чтобы иметь возможность следить за ними, нам нужно работать в команде. — А тебе не кажется, что мы зря стараемся? — спросил Ник. — По-твоему, им это нужно? — Видимо да, а иначе Ричи не стал бы и внимания обращать на кого-то, кто не имеет отношения к его работе. А Алори она… как будто… я не знаю… до её появления я подумать не могла, что он может общаться с девушкой. Надеюсь, ты не собираешься мешать им?! — едва ли не вскрикнула она, осознав, что Ник, похоже, не особо доволен тем, что происходит. — И думать не смей! Они сами смогут разобраться. Не надо к ним лезть. Только помогать. Они в конце-концов не маленькие, и ничего плохого не делают, согласись. — Да… наверное… — буркнул Ник. — А, кажется я поняла, — сказала Ева, многозначительно посмотрев на него. —Ты думаешь, что раз она не сказала тебе о том, что видится с военным, то не доверяет тебе? Угадала? Ник удивлённо посмотрел на неё. И как у этой девушки получалось так чётко видеть то, о чём он думает. Ещё тогда, на пруду, она удивляла его этим, продолжала и сейчас. — Права, — ответила она себе сама, прочитав его взгляд. — Не глупи. У девушек часто есть секреты, о которых они никому не говорят. Даже подругам и, представь себе, даже старшим братьям. Но если я ничего не рассказываю Ричарду, это не значит, что я его не люблю, так? Он всё равно мой брат. Думаю, тут мы с ней похожи. Просто ты куда внимательней к своей сестре, чем он ко мне. «Счастливая… такого брата иметь». — Не обижайся на неё. И себя тоже не вини. Здесь никто ни в чём не виноват. Ой, прости… — извинилась она, смутившись. — Наверное, я не в своё дело лезу… Просто хотела поддержать. — Да нет, — мотнул головой Ник, с благодарностью посмотрев на неё. — Наверное, мне это было нужно. Когда я остаюсь один на один с этими мыслями, мне кажется, что весь мир против меня. Здорово, что это не так. Спасибо, — улыбнулся он ей. — Не за что… — ответила она, отворачиваясь, боясь, что парень заметит, что она начала краснеть. — Рада, что смогла помочь. «Вот этот момент… Может попросить его? Согласится ли он помочь?» Даже не являясь штабстим офицером, соглашаясь, Николас тоже мог попасть под горячую руку. Ева не могла правильно оценить, но была уверена в том, что Николас намного сильнее Конрада, хоть тот и выглядел мощным, он был всего лишь кадетом, в то время как Ник — хорошо подготовленным офицером. Возможно, Рилель даже вызов ему не бросит, хоть на это надежда была маленькая. Только для начала нужно сказать о том, как это опасно в случае, если на разборку явятся преподаватели. Она не будет настаивать, если он откажется. Наверное, даже будет рада. Ей не хотелось, чтобы кинолог рисковал из-за неё. Если он пострадает, она никогда не сможет простить себе этого. Нужно было что-то решать. Собрав в лёгкие побольше воздуха, девушка посмотрела на него. — Ник, я… Гав! Шемрок остановился потянув Ника в переулок, взволнованно взмахивая хвостом и натягивая поводок. Его уши навострились, а шерсть на загривке поднялась дыбом. — Там? — спросил его парень. Гав! Овчарка повернулась к хозяину и заскулила. — Тут мы попрощаемся, — сказал парень девушке. — Прости, что не провожаю до конца. Похоже, Шемрок учуял его. Но если хочешь, я составлю тебе компанию. С нюхом Шема, ему от нас всё равно не спрятаться. Ева проглотила все слова, которые собиралась сказать. Опять момент решительности исчез, и она не успела ничего вымолвить. Эх, если бы заговорила чуть раньше… — Ты что-то хотела сказать? — спросил Ник. — Н.нет…ничего, — наврала она. — Ничего страшного. Тут уже недалеко. Рада была повидаться. Надеюсь, мы ещё увидимся. М… можно погладить? — спросила она, стараясь ещё раз перевести тему, чтобы внимательный к мелочам Ник не побудил её всё же высказать свою просьбу, ведь если он попросит говорить, она просто не сможет ему отказать. — О, конечно, — спохватился Ник и подтянул Шема к себе. — Подойди сюда, с тобой хотят пообщаться. Пёс послушно и тяжело вздохнув, остановился рядом с хозяином. — Не бойся. Не укусит. Без команды точно, — ободрил её Николас. — Он только на вид такой грозный, но мы сейчас не в карауле, так что у него добродушный настрой. Девушка без страха, присела на корточки рядом с ним и прикоснулась ладонью к шерсти на голове собаки, нежно проводя по ней пальцами. На ощупь она оказалась грубоватой, но приятной. От него даже псиной не пахло. Ева никогда не видела белых овчарок. Несомненно, Шемрок выделялся на фоне своих сородичей. Видя, что пёс никак не возражает против ласки, он приспустил поводок. Собака вильнула хвостом, сначала слабо, потом, по мере того, как рука Мустанг продолжала путешествовать по его шерсти, уже сильнее и закрыл глаза, когда она почесала его за ухом — слабое место для большинства собак. — И правда! — улыбнулась Ева. — Только на вид такой серьёзный. Пёс приоткрыл глаза и вдруг, дёрнув ушами, осторожно дотронулся носом до её запястья и втянул в себя воздух, принюхиваясь. Ева не сразу поняв, с чего бы это, вдруг поняла, что рукав слегка приподнялся и из-под него показалось уродливое пятно, которое она так старательно прятала. — Что это? — раздался над ней голос Ника. — Ничего! — резко ответила она, выпрямляясь и поправляя рукав. — Всё хорошо. Я пойду. До встречи! — бросила она ему на прощание и поспешила прочь, сгорая от стыда, надеясь, что парень не успел ничего рассмотреть, а если и успел, то не понял, что это. Шемрок проследив за девушкой взглядом, поднял голову на хозяина и громко заскулил, приоткрыв пасть, с каким-то странным выражением морды. Ник привык доверять ему. Реакция девушки была странной. Всё же она что-то хотела ему сказать.