Life Time 3

Ясное весеннее солнце высоко поднялось над Ризенбургом, в полдень, казалось и вовсе остановившись на одном месте. Погода здесь, пожалуй, была куда жарче чем в далёком Централе. Жителям деревушки у подножий гор, было не интересно ничего, что казалось больших городов. Они вели размеренную, спокойную жизнь, занимаясь сельским хозяйством. Много лет прошло, а Ризенбург всё так же, как и многие поколения назад, жил овцеводством, славясь самой лучшей шерстью в стране. Напоенные дождями чистые луга, взрощенные под высоким небом, согретые добрым солнцем, взращивали на себе сочную траву. Пастбища раскидывались повсюду, насколько хватало глаз, и потому, у соседей никогда не возникало споров о том, где и как выпасать свой скот. Передвигались деревенские жители в основном на телегах, запряженными волами, и очень редко лошадями, которых здесь можно было по пальцам пересчитать. Всадник верхом на коне — редкое зрелище в этой местности. Волы и ослы в качестве тягловой силы ценились куда выше, не требовали особого ухода и каждый даже маломальски сведующий в скотине человек мог с ними справиться. На полях в это время года было особенно шумно. Уже выводились на выпас и родившиеся в этом году ягнята и у пастухов прибавилось хлопот. Особенно тяжело приходилось Бобу и Тиму, у которых стадо было самым большим. Многие в толк не могли взять, как отец с сыном, пусть крепкие и работящие, справляются с такой отарой. Фестиваль овец кончался только вчера и понемногу от шумных празднеств оставались только воспоминания и пара-тройка прикупленных на базаре головок овечего сыра — тоже местной гордости. Следующее масштабное событие ожидалось только, когда придёт время стричь овец. Почти вся шерсть тут же выкупалась государством и отправлялась на переработку в Ист-Сити, где из неё изготавливали высококачественную ткань, плотную и грубоватую. Именно из такой и изготавливалась армейская форма. Ризенбург хоть и не был известным, но всё же вносил свою посильную помощь в развитие милитаристской страны. Едва ли кто мог составить им конкуренцию. Не стоило и пытаться. С тихим блеянием по лугам прогуливались пушистые облачка на тонких ножках — местная порода черномордых овец, особенно хорошо прижившаяся в переменчивом климате, приносила намного больше шерсти, чем их собратья в других городах, в долинах ниже Ризенбурга. С самого утра тут и там раздавался заливистый лай собак, собирающих, а кучу чрезмерно активных молодых овец и ягнят, которым ещё только предстояло привыкнуть к здешним порядкам. Тим, один единственный человек имеющий в хозяйстве не одну, а целых две лошади, несколько раз в день навещал стадо, объезжая его верхом, не боясь оставить скот надолго. Под опекой пяти поджарых, чёрно-белых пастушьих собак — нечего было опасаться. Возвращать их в загон под навесом (дикие хищников тут не водилось) парень возвращался только к закату, и тогда, подгоняемые строгими мохнатыми пастухами, овцы брели с пастбища обратно на ферму, засыпая там до следующего утра, будя хозяев призывным многогранным блеянием. Каждый день, ещё с утра просыпаясь от этих звуков, которые доносились до дома Элриков, когда местные гнали стада на дальний луг, расположенный как раз у них за домом, Эдвард недовольно ворчал, ворочаясь в кровати, ужасно рад тому, что его жизнь с овцеводством не была связана, несмотря на то, что он родился в этих краях. Его утро начиналось чуть позже чем у фермеров. И не всегда с того, чему было отдано большая часть его времени. Конечно, почти всегда он пропадал в своём рабочем кабинете вместе с сыном и часами напролёт спорил с ним о своих новых опытах и экспериментах. Отец и сын. Так похожие друг на друга нетерпимостью и вспыльчивостью, всё же умудрялись работать вместе. В большинстве потому, что старший сын, Алард, перестал быть лаборантом своего отца, начав свои собственные исследования. Уинри видела их только за приёмом пищи и то Алард норовил даже это делать в кабинете. Но сегодня всё было немного иначе. Эдвард остановился с топором на плече у старой, сухой, высокой яблони, от которой уже несколько лет не было никакого толка. Если раньше она хотя бы покрывалась листьями, то в этом году и вовсе стала безжизненной корягой, портящей весь вид раскинувшегося чуть дальше, сада и посадок огорода. А ещё она бросала тень на грядки кабачков, и, наконец, устав смотреть на это безобразие, Уинри попросила мужа решить эту проблему. Ни на что больше, как на дрова мёртвое дерево не годилось, и Эд с готовностью, опустив топор на землю, закатал рукава своей рубашки и, покрепче сжав инструмент в пальцах, принялся за дело. Острая сталь топора беспощадно с каждым новым ударом впивалась в тонкий, но крепкий ствол. Щепки летели в разные стороны, как брызги и яблоня начала жалобно скрипеть, сдаваясь под натиском топора. Сухие ветки, покрытые серой чешуйчатой древесиной, осыпались на землю, под ноги мужчины. Несколько раз он, ворча, останавливался, чтобы снять с головы мелкий сучок и ещё усерднее застучал инструментом. Когда оставался всего один удар, мужчина ухмыльнулся, занося топор, он услышал оклик со спины и замер, медленно поворачиваясь, так и отведя руки за спину. У развилки дороги, метрах в трёх от него, где кончалась территория дворика, стоял молодой парень. Узнав его, Эдвард опустил руки, втыкая топор острием в землю, поворачиваясь к нему всем корпусом. Это был Георг Мильхман, сын соседа-молочника, единственного в деревне уважающего коровье молоко и предпочитая его овечьему. Семья Элриков очень давно дружила с ними. Дружили и их дети. Георг был единственным ребенком надежного старины Карла на продолжение семейного дела. А хозяйство их действительно было немаленьким. Его отец сам выстроил коровник и сам же разводил скот, не покупая его где-то ещё. Помимо сына на ферме трудился его старший брат, дядя Георга и два племянника. Если бы мужских рук оказалось меньше — вряд ли бы Мильхманы потянули такое непростое дело. Их дом и большие обширные владения, распространяющиеся даже на другую сторону реки, Эдвард видел, как медленно перемещаются вдалике чёрно-пёстрые точки — племенное стадо Карла. Он никогда не дознавался, сколько же голов держит Мильхман, но, должно быть, никак не меньше двадцати. Элрик наблюдал со стороны, как раз младший Мильхман. Это был высокий, крепкий парень, на котором явно отразилась тяжелая физическая работа, к которой его приучали с детства: загорелый из-за постоянного прибывания на улице, с полукруглым шрамом на лбу с левой стороны у самой границы с чёлкой — результатом его неудачной встречии с бычком, по счастливой случайности не лягнувшего тогда ещё десятилетнего парня, чуть сильнее. Светло-коричневые волосы, от природы должны были быть темнее, но выгорали на солнце. Взгляд, несмотря на кажущуюся простоту был очень живым и проницательным, а тёмно-голубые глаза совсем не гармонировали со светлыми бровями и смуглым лицом. Насколько знал Эдвард в прошлом месяце ему стукнуло уже двадцать лет. «Как быстро время летит…» Элрик нахмурился скользнув взглядом по одежде парня. Чего это он так вырядился в такую жару? Вместо простецкой лёгкой рубашки, подходящей для такого зноя, на нём был коричневый пиджак и брюки, совсем не преднозначенные для работы с коровами, а на голове широкополая кожаная шляпа, уже более приемлемая. Хотя бы от солнца спасала. Увидев, что сосед наконец то обратил на него внимание, Георг помахал ему рукой, добродушно улыбаясь. Эдварду нравился этот парень, хоть род его занятий не имел ничего общего с тем, чем занимался Эдвард. Простота в общении и добрый нрав. Этого вполне достаточно, чтобы стать желанным гостем в семье Элриков. До того, как Николас покинул Ризенбург, Георг часто составлял компанию ему, Алори и Аларду, если того удавалось вытащить из дома и оторвать от книг. Но после того как и Ник, и Лори уехали, Георга Эд видел редко, а потому был рад встретить его. — Доброе утро, мистер Элрик! — поздоровался он, пожимая руку мужчине, когда тот неспеша подошёл к нему и ответил на рукопожатие. — Может, помощь нужна? — С чем? С деревом? Да нет-нет. Я его уже почти срубил. Уинри с живого меня не слазит уже три дня, всё твердит про эту корягу. Решил разобраться с ней пораньше с утра. Давно тебя не видел, Георг. Должно быть, старик и продохнуть не дает? — Хах! Да! — засмеялся тот, почесав затылок. — Почти всё что можно на меня повесил. Но я не жалуюсь. Думаю, ещё год — и смогу потянуть ещё голов десять скота, если отец решится на второй коровник. Отец спит и видит как бы в деревне побольше коров появилось. — Но тем не менее Фестиваль овец никогда не пропускает, — тоже усмехнулся Эдвард. — Только из-за домашнего бренди миссис Харингтон, которое разливают только в этот день, — поддел Георг. — Что то ты не заходишь к нам, — подметил Эдвард, сложив руки на груди. — Раньше мы чаще тебя видели, а теперь вот даже забывать стал на какой стороне лица у тебя этот полумесяц, — Эд кивнул на шрам. Парень замялся, поправив шляпу, взявшись за её край, отведя взгляд. — Ну… — неуверенно начал он. — Теперь здесь всё уже не так… Да и отец не молодеет… Куда ему уже за стадом угнаться… Я проходил мимо и… — он прокашлился, прочищая горло, всё ещё не смотря на мужчину, — и подумал, что может быть Алори вернулась на пару дней, чтобы посмотреть Фестиваль… Она ведь никогда его не пропускала. — Алори? — удивился Эдвард, не замечая из-за смуглой кожи того, как покраснел парень. — С чего бы это? Она ведь учится. Я даже и предлагать не стал ей навестить нас. Дорога к нам и обратно займёт много времени. Спросил бы раньше, я бы сразу сказал как есть. — И… когда она вернеться?.. — несмело спросил Георг. — Не раньше лета, — без задней мысли ответил Эд. — Сразу как диплом получит. И Ник, скорее всего тоже приедет с ней на несколько дней. — Да… да, было бы здорово… — немного натянуто улыбнулся парень, вздохнув — Ну, я пожалуй, пойду. Передавайте от меня привет тёте Уинри и Алу. Я постараюсь как-нибудь заглянуть к вам. — Давай, давай! — Мужчина похлопал его по плечу. — Смотри, ты мне обещал! Парень зашагал обратно, откуда пришёл, в сторону своей фермы, и Эд, подняв одну бровь, удивленно проводил его взглядом. «Странно… сказал же, что мимо проходил…» Пожав плечами, Элрик вернулся к работе, наконец срубив яблоню и волоком оттащил её к дальней стенке дома, оставляя на солнце, чтобы дать ей еще немного подсохнуть, прежде чем он перерубит её на дрова для камина. Он бросил топор здесь же и ударил рукой об руку, счищая грязь. По правде говоря, он уже пару дней, как не выходил из дома и решил задержаться снаружи ненадолго, чтобы подышать свежим воздухом. Мужчина поднялся на крыльцо и пройдя через коридор из цветов, расставленных на веранде, тяжело опустился на садовые качели. Цепи с тяжелым скрипом натянулись под его весом и Эд, откинувшись на спинку, стал медленно-медленно отводиться из состояния равновесия, удерживаясь на полу только носками ботинок. Отсюда весь двор был как на ладони. Зеленая короткая трава обступала его со всех сторон, разделенная надвое песчаной дорожкой, обрамлённой белыми камнями. Тут и там цвели цветы. Где-то на грядках, где-то в клумбах или в больших цветочных горшках. А над ними виделись пчёлки, собирая нектар. Громко чирикали ласточки, взвиваясь высоко в небе, а ветер, налетая на листву плодовых деревьев, шелестел, словно хотел сказать что-то шёпотом, но не надеялся, что его услышат. Мужчина закинул обе руки на спинку качелей и задумался. «А ведь правда… Это первый год, когда Алори пропускает Фестиваль. Должно быть, грустит из-за этого. Вряд ли у них там есть на что посмотреть…» В последний раз ему так и не удалось поговорить с дочерью, когда он, все-таки сдавшись, позвонил сам, трубку снял Николас. Вряд ли у Элрика-старшего получилось скрыть досаду в голосе, после того, как он узнал, что Алори ушла на работу, и поговорить с ним никак не сможет. Николас предложил перезвонить, когда она вернётся, но Эд не хотел тревожить дочь вечером и к тому же, вспоминая слова жены, всё же постарался доверять ей немного больше, таким образом поумерив свою заботу, что для него было очень непросто. Так надолго он ещё никогда не отпускал её и несмотря на все увещевания Уинри не мог прекратить скучать. Разве дом может быть полон, когда единственная любимая дочь так далеко? Выкрашенные и покрытые лаком доски качелей поблескивали на солнце. Все это он делал для неё…и, возможно, для себя тоже, чтобы ему было не так одиноко в ожидании её возвращения. Хотелось поскорее увидеть на песчаной дорожке её хрупкую фигурку, обнять, поцеловать, услышать её смех и наконец-то стать вновь счастливым. Эд старался, но у него и правду не получалось относиться к ситуации проще. Как Уинри. Она-то никогда не показывала, что скучает, но и без этого, Эдвард знал, что и она ждёт дочь. В конце концов, что он мог сказать об этом, если изо дня в день торчал в кабинете, видя жену лишь на короткие мгновения и совсем немного перекидываясь с ней словами перед сном, слишком занятый подготовкой отчётов для собрания алхимиков, однако Уинри всё равно замечала, что несмотря на все уговоры и призывы к здравому смыслу, супруг всё же никак не мог относиться ко всему проще. Он и сам понимал, что слишком сильно переживает, но по-другому не получалось. Наверное, в глубине души, он боялся, что дочка приживётся там и не захочет уезжать. Но тут же, мужчина отдёргивал себя от этой мысли. Он слишком хорошо знал Алори. Она так любила родной край с его бескрайними полями, свежим воздухом и простором, которого нигде больше не встретишь, что скорее скучает по дому, чем отвыкает от него. Эдвард обернулся, услышав из дома приглушённый голос сына, который вернул его к реальности и, поднявшись на ноги, оставив за спиной тихо покачивающиеся качели, зашёл в дом. Глаза не сразу привыкли к смене освещения и полутемный коридор алхимик разглядел не сразу, но моргнув пару раз, прошел по нему, заворачивая в кухню, где уже было светло, как и на улице. Он едва не столкнулся с Алардом, который, похоже, первее всех закончив с завтраком, быстро прошествовал мимо отца и исчез в пролете лестницы. Эд проводил его взглядом. — Ты как, тоже сегодня у себя есть будешь? — раздражённо спросила Уинри и Эвард понял, что Алард именно за это и получил выговор от матери. — Нет, что ты, — поспешил он успокоить её, чтобы ещё больше не злить жену и сел за стол, стараясь не нарываться, особенно после того, как Алард уже испортил матери настроение — Убрал дерево? — спросила она, уже немного успокоившись, поворачиваясь к нему лицом от стола, на котором что-то готовила. — Если нет, я… — Убрал, убрал… — перебил её он. — Не заводись, пожалуйста. После завтрака порублю её на дрова и тогда ты больше не вспомнишь о ней, а после выкорчую пенек чтобы у тебя и воспоминаний не осталось. — То-то же, — удовлетворённо произнесла женщина, поставив перед ним тарелку. — Я видела в окне, Георг приходил. Почему не зашел к нам? Я так давно его не видела. — А… — Эдвард вспомнил свой разговор с парнем. — Он интересовался, приехала ли Алори. Я думал, все её друзья знают, что вернётся она только летом. С чего бы ему… Наверное забыл, — мужчина махнул рукой. — А ты что, так и не заметил? — удивлённо спросила Уинри, уже совсем прекратив дуться на мужа, отбросив назад волосы и поправив фартук, в котором обычно готовила. — Не могу поверить, ты действительно ничего не видишь дальше своего носа? Эдвард немного отстранился назад, прижавшись спиной к спинке стула. — Это ты о чём? — Георг по уши влюблён в нашу Алори. Боже, да он последние полгода приходил к нам только из-за неё. Или тебе не показалось странным, что мы перестали его видеть, как только она уехала? Эдвард замер на секунду, не сводя недоуменного взгляда с Уинри, которая ожидала его реакции, но потом фыркнув, закатил глаза и сел ровно. Вот уж действительно, чего не ожидал услышать. Порой она говорила такое от чего хоть стой хоть падай. Но по его мнению, это были всего лишь додумки, никак не имеющее отношение к реальности. Георга он знал с детства и даже рассматривать его в подобном ключе казалось как-то странно. Вот уж нашла о чём поговорить, в то время, когда он до смерти скучает по своей дочери. — Тццц… брось, Уин! Что за чушь ты несешь? Он просто дружит с нашими ребятами. С чего ты вообще вдруг так решила? — он покачал головой. — Честное слово… тебе нужно читать поменьше этих глупых романов. Женщина нахмурилась, возмущённая несерьёзным отношением мужа. Она погрозила ему деревянной ложкой, которую держала в руке, но даже этот жест не мог заставить Эдварда стать серьёзнее. Он лишь усмехнулся, глядя на то, как она злится. — Поговори мне тут! Да ты вообще в этом ничего не смыслишь. А я не слепая, и всё вижу в отличии от тебя, — не сдавалась она, настаивая на своём. — Ну даже если так, и что? — Эдвард хмыкнул. — Алори — ещё совсем юная. Она к этому не готова. Так что и говорить тут не о чём. Она ещё слишком маленькая для отношений. И что-то я не заметил, чтобы она хоть как-то проявляла себя в этом смысле. Он для неё просто друг, — Эдвард развёл руками. — Она относится к нему так же добродушно как и ко всем своим друзьям. Уймись, Уинри. Я в эту чушь не верю. — Эд… ей семнадцать… — напомнила жена. — Прекращал бы ты уже относиться к ней как к ребёнку. Она уже давно взрослая и ты даже не заметил, как она выросла. Хочешь ты этого или нет, но однажды это произойдёт. Ты никогда не думал об этом? Или намерен вечно продержать её при себе? Что ты намерен делать, когда она представит тебе своего избранника? Погрозишь пальцем и в угол поставишь? Мужчина сдвинул брови и негодующе посмотрел на Уинри. Вечно она говорила так, словно знает всё на свете. Он был всегда внимателен к своей дочери и доподлинно знал, чем живет его любимица и к чему стремится. Решение отправиться в Централ диктовалось только желанием закончить учёбу. И только лишь этим. Алори всегда отличалась огромным усердием к работе, относясь к ней очень серьёзно и совсем не проявляла интерес к противоположному полу, вот почему такая настырность супруги тоже начинала злить его. Уинри ничуть не смутилась перемены в расположении духа Эдварда, и невзирая на то, что он был уже на пределе, безжалостно продолжала: — Я понимаю, что тебе не по себе от этих мыслей, но это единственное правильное решение. Я не тороплю события, пусть всё идет своим чередом, но видя то, как ты упираешься рогами и не слушаешь меня — не могу иначе. Тебе стоит задуматься об этом сейчас, пока не поздно, иначе потом будет только хуже. Со скрипом, Эд отодвинул стул и стал из-за стола, положив на него руки, резко разворачиваясь к выходу. Уинри окликнула его, ожидая от их разговора обсуждения, а не отрицания действительности. Ведь, по сути, в том, что она сказала не было ничего плохого. Навряд ли Эдвард воспринял всё спокойно, но уходил он только если совсем не принимал чужого мнения и не собирался спорить. В прошлом его характер был куда более вспыльчивым, но теперь, от того вздорного мальчишки не осталось и следа. Алхимик никогда не ругался с женой даже если считал, что она не права. В свою очередь Уинри старалась не доводить его до такого состояния, но сейчас ситуация была совсем другая. Для неё самой всё выглядело слишком очевидным. Эду лишь предстояло понять. Даже родительской любви должен быть предел. Если он не осознает это — в будущем проблем не оберешься. — Ведешь себя как маленький, — пристыдила его жена. — Нам всё равно придётся об этом поговорить. — Не создавай проблем там, где их нет, — бросил он, полностью потеряв хороший настрой, с которого начинался его день. Теперь самое время пойти и выместить своё раздражение, взяв в руки топор и порубить в щепки эту ненавистную яблоню. Быть может тогда ему полегчает. От этих мыслей, которые донесла ему жена, он уже очень давно абстрагировался. Конечно, всё это он замечательно понимал, но не принимал. Ни в каком виде. Кто может быть хоть на грамм достоин его любимой, единственной дочери? Разве он может когда-то отпустить её, лишить своей защиты? Нет. Пока что точно нет… — Погоди, Эд! А завтрак? — Не будем об этом, — сказал он выходя с кухни. — Я не голоден. *** — Рой, дружище, рад, что ты принял моё приглашение, — распылялся Кристофф Зиверс, улыбаясь так, что казалось даже его пышные чёрные усы увеличились в объёме. Он уже несколько раз приглашал Роя обсудить рабочие вопросы в более спокойной обстановке, по возможности за бокалом виски, чтобы хоть немного расслабиться, понимая, что с головой отдаться отдыху фюрер не имеет права. Но неужели для этого обязательно восседать в своём кабинете в окружении генералов, которые, по сути, ничего полезного не делают. Кристофф гордился тем, что из всех своих приближенных, Мустанг проявляет к нему большее доверие, но не собирался злоупотреблять им. Он полностью поддерживал политику Роя и был готов оказать ему всяческую поддержку, пользуясь также и своим влиянием среди остальных генералов. Конкуренцию ему разве что мог составить Томас Грейсон, не очень приятный тип, по мнению генерала Зиверса. Он так и не разобрался, всецело ли тот разделяет взгляды Роя на будущее страны, или же имеет какие-то противоречия. Во всяком случае, вслух Грейсон никогда не выражал своего недовольства, однако, Кристофф всё же не доверял ему до конца, несмотря на то, что Томас уже не первый год занимал свою должность. Кристоффу он казался для этого слишком молодым. Ещё один человек, который не отказался бы от покровительства главы страны — Вилфрид Ригель. Этого Кристофф знал уже лучше. Он получил повышение незадолго до Зиверса и никогда не упускал возможности обратить на себя внимание, будь то собрание или официальный приём. Ригель был тем человеком, который всегда хотел быть на виду, словно боялся, что о нём забудут или же он пропустит что-то важное. Не назойливый, всё же старающийся не перегибать палку, чтобы не заслужить косые взгляды со стороны, но именно поэтому, действительно весьма известный. Разумеется, каждый генерал в большей или меньшей мере хотел бы общаться с Мустангом если уж не на равных, то по-дружески. Однако, несмотря на все старания, единственным генералом, кто мог обращаться к нему на «ты» был Зиверс. Отчасти потому, что не стремился заслужить милость фюрера, пресмыкаясь перед ним. Он просто делал свою работу, и делал её хорошо. Этого хватило, чтобы Мустанг отметил его среди других и через весьма продолжительное время подружился с ним. Конечно, в Штабе царила субординация и Кристофф соблюдал её беспрекословно. Но иногда, очень редко, у них выпадала возможность встретиться вот в такой, неформальной атмосфере. Даже главе страны нужна разрядка. Как всегда, Рой оставил свою охрану на улице, ненавидящий всюду таскать её за собой. При необходимости он смог бы сам защитить себя намного эффективнее, чем кто либо. Жены и дочери дома не было и Кристофф гостеприимно пригласил Мустанга в свой кабинет: огромную комнату с высоким потолком, по центру которого свисала тяжелая хрустальная люстра, большого размера, с сотней кристалликов. Один щелчок выключателя — и пространство озарилось светом, а хрусталь заискрился, словно кубики льда на солнце. Окно, во всю дальнюю стену кабинета, обрамляли тяжёлые бежевые шторы, красиво собранные и подвязанные золотыми канатиками. Тюль за ними, белоснежная как снег, едва подрагивала от ветерка, проникающего через полузакрытую оконную раму. На полу — массивный длинноворсый ковер, без орнаментов и рисунков, в сдержанном стиле, светло-коричневого цвета, а ближе к окну — рабочий стол, из красного дерева, лакированный, явно выполненный на заказ, как и удобное кресло с резными подлокотниками и спинкой. Немного оживляли серьёзную обстановку два больших деревца в огромных, похожих на бочки, горшках, стоящие по обе стороны от окна. Мустанг не разбирался в растениях, но кажется, такие можно сажать и на улице, но судить ему было сложно. Большую часть кабинета занимал секретер, совмещённый с книжными шкафами и полками, из того же дерева, что и стол с креслом, дабы не выделяться. У единственной свободной стены — два кожанных дивана, посреди которых невысокий стеклянный стол, на золочённых ножках, впивающихся в ворс ковра. Запах здесь стоял соответствующий: слабый, древесный, появляющийся, когда дерево нагревалось на солнце, едва уловимый аромат одеколона и тот самый, слишком знакомый и приевшийся запах бумаги. — Прошу, — пригласил Кристофф Мустанга, указывая на диван. — Не откажешься выпить? Знаю, разгар буднего дня, но уж раз так свезло… — Да, будь добр… — не стал отпираться Рой, садясь на диван, устало выдыхая. — Виски, если можно… — Сию минуту. Кристофф подошёл к секретеру, открыл его и извлёк уже давно ожидающие своего часа бокалы и бутылочку отличного виски, которым угощал только самый важных гостей. Она по этой причине оказалась закрытой. Вернувшись к собеседнику, с тихим звоном опустив бокалы на стеклянный столик, Зиверс откупорил бутылку, щедро плеснув алкоголь в бокал Роя, остановившись только когда тот жестом показал ему, что достаточно. — Чёрт бы побрал этих идиотов, — прорычал он прикладываясь к бокалу, прикрыв глаза. — Последнее время они действуют мне на нервы. — Это ты про собрание? — спросил Кристофф, присаживаясь напротив. — Оно самое… иногда чувствую, что работаю со скотом. Кое-кто начал забывать, зачем ему звёздочки на погонах… Благо хватает один раз припугнуть, чтобы шевелились живее. — Мда… — задумчиво произнёс Кристофф, покачивая бокал в руке. — Высокое звание — это ещё не всё. Но, по тому, что я вижу, порядок у тебя полный, или я чего-то не понимаю? — Кто знает… Может быть я слишком драматизирую… — Рой сделал глоток. — Но если Гофман ещё раз напортачит с отчетом… — он чертыхнулся. — Уже два года как занимается докладами и вдруг… — Не переживай так… — постарался успокоить начинающего злиться друга Кристофф. — Больше он не будет. Ну, если не самоубийца конечно. Знаешь… — он тоже глотнул. — Я кажется знаю, отчего тебя так трясет, дружище. Рой поднял на него глаза, немного сдвинув брови, словно сомневаясь, что тот может сказать хоть что-то мало мальски подходящее по смыслу. Зиверс был старше Мустанга, но никогда даже не показывал этого, относясь к фюреру с уважением старого доброго друга. Такое отношение они могли показывать только с глазу на глаз, а потому такие моменты ценились особенно высоко. У Роя, по сути было мало людей, с которыми он мог обсудить свои рабочие моменты неофициально, скорее в дружеской беседе, а не приказном порядке. Иногда это было особенно важно, чтобы сохранять душевное равновесие и нужный настрой. В конце концов ему было интересно, что обо всём этом думает сторонний наблюдатель. — Ты ведь сравниваешь свою политику с тем, что делал старик Грумман, да? — произнёс Кристофф и увидев загоревшийся огонь в чёрных глазах мужчины, хмыкнул, довольный, что угодил в яблочко. — Так вот, знай. Никто тебя не критикует по этому поводу и не ропочет, что тогда было лучше чем сейчас. Нужно быть слепым, чтобы не замечать, как изменилась страна, когда ты пришёл к власти. Старик долго не просидел в кресле фюрера и единственное, на что были направлены его силы — удержать страну в то непросто время. Сам знаешь, — Кристофф щёлкнул пальцами.  — Одна искра и все. А ты привёл Аместрис к тому, что мы имеем сейчас: границы под замком, мирные договора заключёны почти со всеми, Ишвар стал процветающим городом и активно ведёт с нами торговые отношения. И всё это за какие-то без немногого двадцать лет. Не принижай свои заслуги, дружище. Мустанг отвёл взгляд, обдумывая его слова. «Почти двадцать лет уже… Ничего себе…» Казалось всё началось недавно: целая страна под его руководством, тревога горожан после смены правительства, трепет на их лицах при вступлении в силу законов, ропот недовольных переменами… всё это выводило Роя из равновесия. Тогда он ещё сомневался в том, что делает всё правильно и не мог предположить, что получится в итоге. Но то, что он видел сейчас, несомненно было неплохим развитием событий. Он просто забыл как было сложно тогда. В мире, который он создал, о войне уже никто не вспоминал. Уже подрастало поколение, которое читало об этом только в учебниках по истории. И таких поколений будет ещё много. — Да… наверное так и есть… — согласился он. — Пока я у власти — не допущу ни малейшей оплошности, которая может угрожать спокойствию нашей страны. Пока мы можем защищать наши семьи — всё будет в порядке. Теперь Рою стало спокойнее. Зря сомневался насчёт того, стоит приходить сюда или нет. Он действительно часто думал о том, насколько то, что сделал отличалось бы от того, что хотел бы совершить Грумман и порой сомневался что их взгляды совпадают. Однако Кристофф, как один из тех, кто с начала правления Роя был всегда при нём, мог судить объективно. Скорее всего по этой причине, Мустангу оказалось просто поверить в его слова. Зиверс пришёл на смену его старых друзей — Мюлера и Петермена, двух ветеранов войн, которые верой и правдой прослужив с Роем в течении нескольких месяцев нового правительства, ушли на пенсию. Оба уже плохо держались на ногах. Военное, непростое прошлое давало о себе знать. И тогда, Рой обратил внимание на их младшего соратника — Зиверса. Этот момент и можно было назвать началом их дружеских отношений, незаметно перетекших в те, по причинам которых они сейчас сидел на этом кожаном диване, позволяя себе вольность немного отдохнуть от постоянных проблем на службе. Если Зиверс чему и мог научить Мустанга — так это тому, как не воспринимать все неприятности в штыки. Всегда миролюбивый, но серьёзный, он всегда готов был поддержать своего руководителя, не боясь получить по шапке за слишком откровенные речи. Рой был уверен, что у каждого человека просто обязан быть такой знакомый. Иначе жить становится слишком трудно. Кристофф был доволен тем, что смог угадать настроение Мустанга и подлил ему в бокал очередную порцию. — Хорош, — Рой прикрыл бокал ладонью. — Я не в отпуске, чтобы так напиваться. — Брось, ничего страшного не случиться, — отмахнулся тот. — Видишь, он склонил горлышко бутылки над своим бокалом — Всё по-честному. Рой недовольно поджал губы, но спорить не стал, пригубив ещё немного, проведя рукой по своим зачесанным назад чёрным волосам, в которых уже при пристальном взгляде можно было увидеть несколько седых волосков — предвестников старости. Но тут он не мог тягаться с Кристоффом, у которого уже начали седеть виски. — Как дома дела? — спросил Зиверс. — Так много трудишься. Ты там вообще появляешься? — Сына порой неделями не вижу… — признался Рой. — Хоть он и приходит не намного позже меня. Сидит в комнате. Что-то читает. Мне иногда стыдно перед ними за это, но надеюсь, что они меня понимают… — Ричард, он ведь лейтенант сейчас? Всё ещё упирается, не хочет повышение с твоего плеча? Все генералы своих сыновей тащат куда повыше, а твой прям белая ворона. — Он не хочет принимать от меня помощь. Сказал, что заслужит повышение сам. Тут я с ним спорить никогда не буду. Многие в штабе не поймут меня, но я поддерживаю его решение. Я горд за него. Успеется. Он ещё юн. — Ему ведь, как дочке моей… что-то вроде семнадцати?.. — как-то туманно спросил Кристофф, задумавшись. — Восемнадцать, — поправил Рой.  — Девятнадцать в начале месяца будет. Фюрер сделал ещё один глоток, а Зиверс не спешил за ним, потупив взгляд и поводив усами, уставившись на свой бокал. Не совсем кстати, но ему в голову пришла одна мысль. Абсурдная, но не лишённая смысла. Будь он не так близок Рою — спросить о подобном не осмелился бы. Но раз такая возможность подвернулась, почему бы ею не воспользоваться. — Слушай, Рой… — неуверенно начал он. — Что скажешь… если мы с тобой объединим наши семьи. Рой поперхнулся виски и закашлялся, едва не пролив его на свою идеально чистую синюю форму. Кристофф вздрогнул от неожиданности и уже собирался встать, чтобы похлопать его по спине, но Мустанг жестом остановил его, откашлявшись и утерев выступившие из-за этого слезы на глазах. — Что ты сказал? — переспросил он. — О чем ты, черт тебя дери?.. — О, я не так выразился… — извинился Кристофф, став серьёзнее и поставив бокал на стол. — У Ричарда есть на примете девушка, которую он хотел бы взять в жены? — У него на уме одна работа, — ответил Рой, всё ещё не понимая о чём идёт речь. — К чему ты вообще заговорил об этом? — Сам знаешь, в наших кругах браки обговариваются заранее, за несколько лет до свадьбы. Вот я и решил узнать, выбрал ли ты пару для своего сына или же он имеет свои взгляды на это. Не сочти за дерзость, но если на примете никого нет, то я хотел бы представить свою дочь, Леону. Несомненно, ни о каких поспешных выводах и речи быть не может, но этот брак помог бы нам обоим. В плане политики и внутреннего управления, естественно, никакие материальные блага меня не интересуют. Я всего лишь хочу хорошего будущего своей единственной дочери, только и всего. — Ты с ума сошел, Крис? Они ещё дети совсем! — крикнул Рой. — Как у тебя язык поворачивается… — Не сейчас, дружище. Конечно же, никто из нас не представит их сию минуту как жениха и невесту. Но потом, спустя пару лет, нам всё равно придётся об этом подумать, понимаешь? От этого нам с тобой, как отцам, никуда не деться. Я ни в коем случае не настаиваю. Это была спонтанная идея, но она мне показалась правильной… что думаешь? Можешь рассмотреть её как возможный вариант? Рой проиграл костяшками пальцев. Зиверс его разве что к стенке не припёр такими заявлениями. Он вообще никогда до этого не думал о судьбе Ричарда в таком ключе. Его сын был непростым человеком, особенно в общении. Он никогда не видел его в обществе девушек, хотя в его возрасте это было естественным. Даже на приёмах, Ричард старался улизнуть подальше от шумных компаний и молодых дам, которые буквально устраивали охоту за право просто поприветствовать его. Неудивительно, что Рой никогда не допускал мысли об этом. Но в одном Кристофф был прав. Время идёт. Их дети взрослеют. Согласно распространённым порядкам, Ричард рано или поздно должен будет жениться. Но на ком? Здравый смысл подсказывал, что парень не приемлет никого рядом с собой, не выберет достойную девушку сам. И что тогда? Останется один? Недопустимая вольность… Но если этого будут требовать обстоятельства? Он изменит своё решение и примет выбор своего отца? Рою это казалось неправильным, но иных путей, вроде как и не было. Не обязательно ставить его перед фактом. У молодых людей ещё было в запасе несколько лет на знакомство. И тогда, всё могло бы получиться как нельзя лучше. Зиверсы и Мустанги — две значимые семьи. От их союза действительно будет много пользы, если их дети будут вместе. Может, это и правда выход? Страшно подумать какая реакция будет у Ричарда, когда отец озвучит ему свои планы на него. Брак по расчёту — для аристократов армейских семей привычное дело, как подчеркнул Кристофф. Разве его должно вводить в такой ступор весьма обычные вещи? Сама мысль о том, что он принудит его к этому не укладывалась в голове. Это слишком жестоко. Единственное, на что Рой согласился бы — попробовать подтолкнуть его к отношением с дочерью Зиверса. Но только не сейчас. Мужчина чувствовал, что у его сына что-то неладное в жизни. Ранение от сабли Ричарда оказалось несерьёзным, даже шрам остался совсем узкий и незаметный, но Мустанга не отпускало ощущение, что сын что-то скрывает от него. Что-то серьезное, о чём говорить он не хотел. Возможно, со временем все уладится — тогда и можно будет поговорить о будущем. — Я не могу вот так принять решение… — наконец сказал он. — Скажу только, что я был бы рад такому союзу. Но как они отреагируют? — За это не беспокойся, — сказал Зиверс, уже чувствуя что Мустанг сдаётся. — Они молоды, горячи. Несколько свиданий — и дело в шляпе. Леона у меня красавица, в этом году заканчивает учёбу и тогда можно будет подумать о том, как нам их свести. Попытка не пытка, м? — Да… не пытка… — вздохнул Рой. — Стоит попробовать. — Что ж, тогда, за нас с тобой, будущих родственников! — поднял он свой бокал. — И пусть у нас получится свести наших деток. — Да… пусть, — неуверенно, но всё же подняв свой бокал, ответил Рой.