Life Time 3

Алори что-то видела. Здесь, в темноте. Прямо перед собой. Что-то блестящее, но одновременно черное, сливавшееся с мраком, и потому, как бы ни старалась, она никак не могла разобрать, что это. Хотелось протянуть руку и коснуться, чтобы хотя бы на ощупь понять, какой предмет перед ней. Но она не могла и пальцем пошевелить, всматриваясь в пустоту, где мерцал тусклый огонек, то показываясь, а то исчезая, маня к себе, заворачивая блеском и словно звал за собой. Место, в котором она оказалась было абсолютно пустым и настолько тихим, что стук своего сердца казался ей громовым раскатом, но спустя ещё какое-то время, Алори услышала ещё и тихий, отдалённый звон — тонкий, мелодичный, похожий на нежный колокольчик, доносившийся с той же стороны, с которой мерцал неуловимый, удивительный объект, скрытый от её глаз. Это было странно, по почему-то у девушки появилось чувство, что она просто обязана увидеть этот предмет, словно от этого зависело что-то важное. И это неудержимое желание помогло ей преодолеть давление, которое мешало ей двигаться. Но даже после усилия над собой, движения ей давались с трудом, так, как будто она была под водой. Однако, несмотря на это, Алори смогла с усилием сделать шаг, ориентируюсь во тьме только на тихий звон, ведомая потребностью коснуться этого блестящего объекта. Вот он, близко, буквально в трёх шагах, повис в воздухе и как будто подрагивая от страха, как маленький дикий зверёк, напевая эту тоненькую мелодию, подзывая её, дразня и притягивая. Затаив дыхание, не зная, чего сейчас коснуться её пальцы, Алори подняла руку, протягивая вперёд, ощущая холод на своей коже, словно собиралась прикоснуться ко льду. Ещё немного и… — Алори? Знакомый голос словно ножом прорезал эту тьму, которая вмиг исчезла, забирая с собой такой желанный предмет. Девушка зажмурилась, не понимая, что происходит и кто зовет её. Её ресницы задрожали, и она осторожно приподняла веки, удивляясь тому, как светло вокруг. Но это место уже не было её сном. Она явно почувствовала что-то колючее под руками и, пошевелившись, выбралась из-под пледа, невесть откуда взявшегося. Но спросонья девушка не придала этому значения, осторожно приподнимаясь на локтях и приходя в себя, несколько раз моргнула прежде, чем её зрение сфокусировалось на обеспокоенном лице Геральда. Парень стоял перед ней на одном колене, широко раскрыв изумрудные глаза, с удивлением и тревогой смотря на неё. Небо, проглядывающее через мансардные окна было холодным, серо-голубым, словно затянутое дымкой. До рассвета было уже недалеко. Хватило нескольких мгновений, чтобы события прошлой ночи припомнились девушке. Она всего лишь хотела прилечь, но, похоже, уснула так быстро, что не осознала этого. Подтянувшись на руках, она с шорохом села, помотав головой, избавляясь от остатков сна. — Геральд?.. Что ты здесь делаешь? Рыжеволосый едва не задохнулся от такого вопроса, пораженный её спокойствием. — Что я здесь делаю?! Это ты что тут забыла? Алори, ты что всю ночь тут была?! Боже правый… доктор знает? — Знает… — тихо ответила она, никак не отреагировав на его тон. — Я осталась, чтобы присмотреть за Яблочным, на случай если ему станет хуже… — она зевнула, прикрывая рот ладонью. Конюх, немного успокоившись, перестал хмуриться, видя, что с Алори всё хорошо. Он был не готов увидеть девушку здесь и понятия не имел о том, что Харрис вдруг разрешит кому-то переночевать в конюшне. Сначала ему показалось, что с ней что-то случилось. Хорошо, что он ошибся. Геральд всегда приходил на смену самым первым, и был сбит с толку, когда понял, что ворота конюшни не заперты на замок. А уж от вида спящей девушки и вообще дар речи потерял. Его всего-то один день не было на работе и уже столько всего случилось. Конечно, он надеялся сегодня на встречу с ней, но кто бы мог подумать, что она произойдёт вот так? — Да что с ним может быть не та? Сама посмотри, — он кивнул в сторону на денник. — Не оставляй его больше открытым, это дурачок гулял по конюшне, когда я пришёл. Жевал сено, на котором ты спала. Неужели ты не слышала? Алори резко повернула голову. Серый конь, как ни в чём ни бывало, стоял в деннике, высунув наружу голову и с интересом водил ушами, наконец-то осознано осматривая место, в котором оказался. Едва не задев парня плечом, девушка соскочила со своего места, разворошив сено, отбросила плед и поспешила к лошади. Доктор просил её присматривать за ним и не давать вставать, но она не справилась с возложенной на неё задачей. От страха дыхание девушки стало прерывистым и едва слышным. Неужели она так крепко спала что топот копыт не смогла услышать? Да даже если бы Яблочный просто старался подняться на ноги — создаваемый им шум не мог не разбудить её. Если с раной лошади что-то случилось — это будет целиком и полностью её вина. Всего-то и нужно было следить за ним, а она не смогла сделать даже такую простую вещь! Испугавшись резкого движения, не привыкший к подобному мерин попятился назад, когда девушка открывала запертую Геральдом дверцу и вошла к нему. Элрик тяжело дышала, а сердце от волнения каждый раз пропускало один удар. Её бросило в жар от чувства вины и злобы на саму себя. На ум приходили самые страшные последствия такой небрежности, о которых её предупреждал доктор. Второго шанса исправить всё не будет. Однако, несмотря на все опасения, ужас в её глазах сменился облегчением, когда она увидела, что швы не повреждены. Напротив, кожа стала пусть ещё не здорового, но всё же светло-красного, ржавого цвета, не отдавая синюшностью из-за застоя и патологического выпота в полости раны. Сам конь стоял, кажется, без усилий, но передние ноги держал очень близко друг к другу так, словно боялся сделать себе больно и Алори поняла, что права, когда вытянув руку подошла к нему, а «Яблочный» настороженно отошёл назад, делая широкий шаг задними и короткий передними. Он едва не оступился, споткнувшись об мешковину, отчего, по-видимому, сделал себе больно и, издав жалобное ржание, упёрся крупом в стенку денника, приседая на задние ноги, боязно смотря на девушку. Как и предполагала Алори — после всего, что пришлось пережить — серый в яблоках боялся подпускать к себе людей. Но, похоже, не был агрессивным, во всяком случае ни разу не выбросил вперёд голову, чтобы попытаться укусить её. Переживая, что в ужасе тот может ринуться сбивать стенки своего стойла, девушка начала ласково разговаривать с ним, жалея, что с собой не было припасено чего-нибудь вкусного, чтобы отвлечь лошадь. Например, кусочка сахара или сушеной яблочной дольки. — Тихо… спокойно, малыш… — успокаивала его она, медленно подходя ближе, с протянутой рукой. — Я тебя не обижу… Геральд, остановившись в проходе, наблюдал за происходящим, готовый броситься на помощь, если вдруг лошадь поведёт себя агрессивно, и спасти девушку. Потому напрягся всем телом, чтобы чуть что рвануть вперёд. А вот сама Алори ничуть не испугалась. В этом коне она видела Зефира, такого же забитого и трусливого, абсолютно беззлобного и не умеющего давать сдачи. Она была уверена, что у них получится подружиться. В этом она никогда не сомневалась. Ещё не было лошади, которая не доверяла бы ей. За исключением, может быть, Фелкона, но и с ним, если бы того требовала ситуация, девушка без труда бы нашла общий язык. Шаг за шагом приближаясь в нему, Алори уже ощущала горячее дыхание на своей коже и осторожно подойдя к насмерть испуганному мерину, лаского провела рукой по его грубой, шероховатой от пыли, шерсти на скуле. Лошадь вздрогнула всем телом, подалась было назад, но отступать было некуда, и, зажмурившись и замерев, «Яблочный», часто дыша, смирился с происходящим, дрожа всем телом, так, словно никогда не видел ни от кого доброго отношения. Гладя его, аккуратно переходя от скулы к шее, не отрывая руки, девушка смахивала с него грязь и засохшие струпья крови. Его обязательно нужно будет вымыть, когда он поправиться, а пока, может быть, хоть немного почистить щёткой? Грива на ощупь оказалась ничуть не лучше щетины, ломкая и жесткая. Запустив в неё пальцы, Алори ненароком, только лишь прикоснувшись, вытащила ворох сломанных длинных волосков. Хорошо, что Ричард вчера стащил с него подковы. Он словно знал, что конь непременно поднимется на ноги. С разболтанными подковами конь точно бы упал, не удержавшись на всё ещё ослабленных ногах. Лошадь открыла глаза, настороженно отстранив голову от девушки, но всё ещё никак не выказывала своего недовольства, но уши так и не поднял, не доверяя новому для себя человеку. Однако, любопытство все же пересилило и конь, осторожно наклонил голову и понюхал волосы девушки, от которых так приятно пахло полевыми травами из-за того, что Алори всю ночь пролежала на сене. От его резких выдохов, волосы на макушке Алори развивались, но она даже не шевелилась, чтобы лошадь перестала паниковать, видя, что ничего страшного с ней не произойдёт. Неудивительно, что после таких издевательств над собой, «Яблочный» стал бояться людей. Пытаясь ему помочь, Алори и доктор всё же делали ему больно, во благо, но животное не могло это понять. Девушка хотела получше взглянуть на его швы, но одновременно успокаивать, придерживая рукой и осматривать рану, было просто невозможно и потому, почесывая немного успокоившегося коня по спинке носа, смотря в его испуганные глаза, Алори осторожно протянула свободную руку назад, боковым зрением замечая конюха, и тихо, чуть слышно, чтобы не напугать мерина, произнесла: — Геральд, пожалуйста, дай мне недоуздок… всё равно какой… Парень пробежал глазами по конюшне, в надежде, что где нибудь мог валяться ненужный, но не найдя, без колебаний подошёл к соседнему деннику, к Вандалу, подозвал его и как только караковый послушно подошёл, расстегнул ремень на его чёрном брезентовом недоуздке и, стараясь не заходить в денник целиком, протянул его девушке, вкладывая в её руку. Похоже, всё было хорошо, но конюх всё же не уходил, наученный своей работой, что лошадь — существо непредсказуемое. И даже то, что он видел своими глазами не могло поколебать годами выработанную осторожность. Кроме них в конюшне больше никого не было, и Геральд не хотел оставлять её одну. Серьёзно относясь к положению, все еще на чеку, он не мог не смотреть на неё с обожанием во взгляде. Эта девушка поражала его своей смелостью и добротой, с которой она подходила к своим обязанностям. Он мог бы сам надеть на коня недоуздок, но видел, что сейчас не стоит мешать и у девушки всё получится без помощи. Она словно пленила всех своей красотой, ласковым голосом, добрыми, теплыми прикосновениями. И Геральд сам попал под её чары, да так сильно, что ничего не мог с собой поделать, да и не хотел. После разговора с Шоном, он стал спокойнее относиться к тому, что его возлюбленная много времени проводит с Цербером. Чтобы Гер начал воспринимать Ричарда как соперника, офицер должен был проявлять хоть какие-то чувства к девушке. Но вместо этого он постоянно разговаривал с ней строго и грубо. Последний раз он стал прямым свидетелем этому и готов был вступиться за Алори, когда Ричард приказал ей расседлать Белого, но нежная девушка, даже не обидевшись на тон штабского, не возразила ему, просто приняв все его слова, попросив Геральда не вмешиваться. Такой человек, как Мустанг попросту не мог проявлять никакие живые чувства и став тому свидетелем, Геральд перестал ревновать, но не перестал ненавидеть военного. Уж слишком много неприятностей он ему доставил. Во всем свете не найдется человека который бы оправдывал его отношение к окружающим. Андерсона так и подмывала нет-нет, да и задать Алори вопрос, отчего она терпит такое поведение, но уже не раз натыкаясь на осуждение с её стороны, он не хотел портить с ней отношения. Ещё не хватало ругаться из-за Цербера. Конюх верил в благоразумие Алори и в то, что она скоро и сама поймёт, почему все сторонятся Мустанга. Другой вопрос: почему она этого до сих пор не сделала? Производя полное впечатление дикого, необученного коня, всё же, несмотря на непригодность к службе, серый в яблоках был рабочей лошадью, и Алори излишне волновалась, что не сможет набросить на его морду недоуздок. Эту процедуру он позволил совершить, ничуть не опасаясь. Мягкая подкладка на внутренней стороне недоуздка мягко обхватила его голову, и лошадь покорно склонила её, как по команде, с таившейся настороженностью в глазах, продолжая дрожать. Девушка специально не сильно затянула ремешок, чтобы не пугать его, но, похоже, для «Яблочного» надетый недоуздок означал подчинение. По-другому никак не получалось назвать. Он встал как вкопанный, на трясущихся ногах, не подумывая и шагу в сторону ступить. Алори отошла от него на пару шагов, в надежде, что он такой из-за того, что чувствует на себе чужие руки. Но нет. И после этого конь не шелохнулся, затравленно смотря перед собой. — Похоже, ему крепко доставалось в прошлом… — отозвался Геральд, со знанием дела. — Думаешь? — спросила девушка, обернувшись через плечо на привалившегося боком к дверному проёму парня. Тот молча кивнул, смотря на лошадь, которую как будто столбняк парализовал. Если бы не слова Гера, Алори решила бы, что ему больно и он боится двинуться из-за этого. Однако он очень живо перемешался до того, как она надела на него недоуздок. У Рейвена была похожая ситуация с мартингалом, только свой страх он показывал гневом и агрессией. «Яблочный» же вёл себя совсем по-другому. Так, сложно ждал, что необратимая кара вот вот обрушиться на его бедную голову, и повесил хвост и едва заметно дыша.  — Если лошадь долго не поддается обучению — военные из неё делают «солдата» силой, — пояснил он. — Когда-то это помогает, а когда-то попадается конь, совершенно неспособный к службе, не способный измениться. Этот похоже один из таких… Это всё равно что из художника пытаться сделать пехотинца… смысла никакого. — Тогда, зачем пытаться? — не поняла Алори. — Скорее всего, думали что немного не дожали его… — пожал плечами Геральд. — Я слышал, что в восточном корпусе куда жёстче порядки. Но это оправдано, они ведь ближе к границе, чем мы. Странно, что они вообще позволили нам его забрать. Доктор не говорил, что хочет с ним делать? — Сказал, что пока рано загадывать… — Алори перевела взгляд на замершего коня. — Сначала нужно его вылечить. А ты как думаешь, куда его после этого? — Если армия откажется от него — выставят на продажу. Правда я понятия не имею, кто его купит с такой раной. Шрамы же останутся? Не получится их спрятать? — Да… — грустно кивнула Алори. — Шерсть на швах уже не отрастет. У него останутся огромные рубцы. Но после выздоровления он сможет полностью восстановиться! — поспешила заверить она. — Такая рана, пусть и страшная, затянется быстро и он даже под седлом сможет ходить. Это не то ранение, из-за которого он останется инвалидом. — Я понимаю, — кивнул Геральд. — Но помни, о ком мы говорим. Какой прок от седланного коня, который не может нести службу. Думаю, его продадут. Да вот только кто возьмет… Случись это чуть раньше, я бы его купил вместо Ястреба… Но теперь у меня не хватит на это средств. Даже если год буду работать даром… Прости, тут я никак не могу помочь. Остается только надеяться, что он попадёт в хорошие руки и новый хозяин учтет его проблемную психику… Слушай, может снять недоуздок? — предложил он. — Боюсь, он в нём и к еде не притронется. — Да, наверное… Только сначала, не подержишь его? Я хочу на раны посмотреть. Если нечаянно сделаю больно, он может дернуться. — Без вопросов. Геральд шагнул в денник, и взял коня за стальное кольцо, поднимая руку, чтобы Алори поднырнула под неё, поближе рассматривая порванную грудь коня. Она аккуратно прикоснулась к его коже, с облегчением констатируя, что она стала не такой горячей. Под её пальцами ещё чувствовалась напряжённость и перетекающая жидкость, которая при надавливании начала сочиться из зияющей дыры в самой верхней части огромного, центрального шва. Но и её по ощущениям было не так много. По словам Ричарда, обезболивающее уже должно было прекратить своё действие, но несмотря на это, лошадь если и показывала, что ей больно — то совсем незначительно. «Яблочный» только однажды громко ухнул, когда девушка, взяв в руки шприц, как следует откачала киселеобразную жидкость, избавляя лошадь от давления. После этого она ещё раз пропальпировала каждый из швов, и убедившись, что всё хорошо, кивнула Геральду и тот одним движением расстегнув ремень недоуздка, освободил лошадь. Жеребец отшатнулся от него, обходя конюха боком, ни на секунду не сводя с него испуганного взгляда. — Пошарю на складе… где-то должны быть старые недоуздки… — Геральд подбросил снятую амуницию и поймал снова. — Пока он не приучится к нему — будет трудновато его социализировать. Спорю, он даже есть в нём будет бояться первое время… — Точно… — вспомнила Алори. — Нужно его накормить. Ты не мог бы принести ему овса? Половину порции. Он не ел долго и сейчас много ему нельзя. — Один момент, — кивнул Геральд. Он вышел из денника, вслед за Алори, заперев его и вернул недоуздок Вандалу. Оставшись один, «Яблочный», казалось, с облегчением выдохнул, осторожно подходя к дверце и с любопытством выглядывая наружу. Рейвен, раздувая ноздри, привалился на перекладину, привставая на задних ногах, возбужденно фыркая. Алори испугалась, что теперь, когда конь смог подняться на ноги, Рейвен захочет показать ему, кто главный в этой конюшне. Для робкого, забитого бедолаги хватит и такой демонстрации силы, чтобы ещё больше опасаться окружающих. Но серый и не думал пугаться. Напротив, он вытянул шею, хлопая губами и покачивая своей ломкой, неровной гривой, пофыркивая в ответ. Девушка недоуменно переводила взгляд с одной лошади на другую. Не было похоже, чтобы фриз, несмотря на его характер, запугивал новичка. А второй, в свою очередь, вовсе не боялся своего огромного, крепкого соседа. — Вроде бы… они ладят… — тихо произнесла девушка, всё ещё не веря своим глазам. — Что? — отозвался Геральд, занятый застёгиванием ремня недоуздка, пока Вандал нарочно старался вывернуться из захвата конюха — А… ты про это. Ну… да. Наверное, так и есть… Когда я пришёл, серый стоял у денника Чер… Рейвена, — поспешно поправил он сам себя, пока Алори не сделала ему замечание. — Стояли как добрые друзья и «болтали». Или серый такой бесстрашный или Рейвен хватку теряет. Алори с сомнением посмотрела на «Яблочного». Куда уж ему быть бесстрашным. Чихни — и он в свечку встанет. Так что, получалось, что это Рейвен, по какой-то причине не желал показывать себя с плохой стороны. Это бы легко объяснялось, будь перед ним кобыла. Остальных меринов Рейвен на дух не переносил. Неужели этот пришелся ему по нраву? — Я схожу за овсом, — сказал конюх, надевая рабочие перчатки, которые достал из кармана рабочей куртки. — Кормить лошадей пока рановато, но нашему важному гостю, думаю, можно выдать паек раньше остальных…— он поправил свою кепку и посмотрел на девушку, слегка прищурившись— Пока не ушел, скажи, почему ты решила спать здесь, а не у доктора в кабинете. Пусть и под пледом, но все-таки… — А я… я просто подумала, что… будет лучше побыть здесь. на случай, если ему будет что-то нужно. Не думала, что я так крепко засну… — она обняла себя руками, задумавшись, но Геральд приняв это за смущение, добродушно улыбнулся. — Ничего страшного. Но больше не делай так. Я не хочу, чтобы ты заболела. — С ним всё хорошо. Так что не думаю, что доктору нужно будет оставлять кого-то на ночь… — всё так же задумчиво смотря в сторону, ответила она. Геральд пожал плечами и громко топая резиновыми сапогами, направился к выходу, почесывая рыжий затылок. Девушка обернулась назад, чтобы посмотреть на своё ночное пристанище и, постояв немного, вернулась к стопке сена, пытаясь вспомнишь. Она просто хотела прилечь, начиная замерзать от продолжительной прогулки на свежем воздухе и прохладного ветерка. А потом, сама не помня как, уснула. Но что она точно помнила, так это то, что плед она попросту не могла взять, потому что его не было в кабинете доктора. Чтобы убедиться в этом, девушка стиснула руку в кармане халата, в котором лежала связка ключей. Открой она кабинет, оставила их на столе… Никого больше в конюшне не было. Даже Геральд пришёл только на рассвете. Неужели, это Ричард накрыл её? От этой мысли щеки девушки залились румянцем, а на сердце стало тепло, несмотря на то, что она искала любое другое объяснение. Но никто больше просто не мог этого сделать. Может быть он даже что-то говорил при этом… Или же, наоборот, молчал? А она совсем, совсем ничего не слышала. Конечно, даже такой нежный жест с его стороны не мог что-то значить, но даже так, Алори не могла унять своё бешено колотящееся в груди сердце, впервые после их последней встречи ощутив душевный подъем. Между ними ничего не изменилось. Ни в хорошую, ни в плохую сторону. Или же всё-таки, его поступок значил что-то? Ах, как бы ей хотелось в это верить… Она живо представила, как это выглядело со стороны и по её коже пробежали приятные мурашки, заставляя дыхание сделаться прерывистым, а кровь ещё больше прилить к лицу. Ей казалось, что она вся горит, настолько, что даже прохлада занимающегося нового дня перестала чувствоваться. Стараясь отвлечься, чувствуя, что пылает и внутри, и снаружи, девушка сложила клетчатый разноцветный плед, тщательно выбрав каждую соломинку, приставшую к нему и положила на деревянную бочку, а после собрала в деннике «Яблочного» оставленные инструменты, которые конь чудом не затоптал. Прихватив с собой и снятые подковы, девушка снова оставила коня одного. Плед и инструменты, сложенные в чемоданчик, Алори отнесла обратно в кабинет Уолтера, отперев дверь ключами, ещё раз убеждаясь, что её этой ночью точно не могло быть у доктора в кабинете. Плед она оставила на диванчике, а чемодан поставила на свободный стул и не стала разбирать его, на случай, если доктору он ещё понадобиться. Вернувшись обратно, она застала Геральда с жестяным ведром, наполненным наполовину золотистым ароматным овсом. — Пока ты спала, серый основательно пожевал сено, поэтому с него хватит и этого, — приподняв ведро, сказал Геральд ей. — Или выдать и сена? — Нет, нет… ты прав, — кивнула девушка. — Пока полностью не поправиться, лучше не объедаться… — Понял, босс, — задорно подмигнув, ответил ей парень и пошёл дальше. «Яблочный» похоже, собирался снова подремать и примерялся к какой из стенок лучше привалиться боком, но услышав звяканье железной ручки ведра, когда то раскачивалось на каждом шагу, подошёл к дверце, как и остальные лошади, решившие, что пришло время утреннего кормления. Однако первый корм получил серый. Геральд щедро высыпал в его железную кормушку часть принесённого овса и конь, к облегчению Алори, без раздумий принялся хрустеть приятно пахнущими зёрнами, быстро-быстро перебирая губами, подгребая корм к себе. Услышав звон зёрен и их запах, лошади начали призывно ржать и стучать копытами по полу, в ожидании своей очереди. Конюх, вооружившись вилами, втыкнув их в стог сена, начал разносить по денникам. Зная Геральда, Алори взяла охапку распотрошенного стога, на столько хватало руки и самолично забросила его Рейвену. Голодный фриз едва ли не поймал его в полете и присоединился к монотонному шороху, воцарившемуся в конюшне. — Пойду, посмотрю, как там Гюнтер, — сказал Геральд, поставив вилы у дальних ворот, рядом с клочками того, что осталось от стога сена. — Если ему нужна будет помощь, я задержусь, но когда серый закончит — позови меня и я отобью* ему денник. А то там всё кровью пропахло… Находиться тошно… Скоро должен подойти доктор. Дождись его, никуда не уходи. Представляю, как он за тебя волновался. Он ведь прежде никому не позволял оставаться здесь на ночь. Не страшно было одной? Если бы я знал — поменялся бы с Гюнтером на ночную смену. Думаю, дневную он бы у меня с руками оторвал… «Я была не одна» — едва не проговорилась Алори, но вовремя закрыла рот, не успев произнести ни звука. Одно провидение знает, как сильно разозлился бы Геральд, узнав, с кем девушка провела ночь. Но у неё на душе было так хорошо, что хотелось рассказать о том, как здорово всё сложилось. Всем. Даже Геральду. Но счастье любит тишину, и, спрятав его в укромном уголке своего сердца, Алори постаралась говорить как можно спокойнее, но сомневалась, что у неё это получается. Такое событие нельзя было просто так игнорировать. Если бы сейчас конюх спросил с чего это она такая весёлая — Алори бы не нашла, что ответить. — Ничего страшного, Гер, — улыбнулась она ему. — Мне не было страшно. Ночь была тихая и меня никто не беспокоил. — Всё равно жалко… — удручённо вздохнул Геральд, с грустью в голосе, словно упустил что-то очень важное. — Но… что ж поделать. Не везёт мне… Ну… жду твоего сигнала… Про недоуздок помню. Будет у нашего новичка свой. Постараюсь раздобыть новенький. Он погрузил в стоящую у выхода тачку пустое ведро и какой-то инвентарь, собранный здесь же у двери, захватил с собой старые подковы «Яблочного» и ушёл, наконец-то дав Алори возможность выдохнуть, немного ослабив своё самообладание. Геральд был очень дорог ей, как близкий друг, но у неё никак не получалось быстро перестраиваться в его присутствии, чтобы не обидеть его. Хотя и понимала, что это глупо и то, общается она с Ричардом или нет — её личное дело. Ей очень хотелось, как-нибудь мягко, осторожно объяснить это конюху, но каждый раз думая об этом, она понимала — ничего не получится. Геральд ненавидел Ричарда. Возможно сильнее могла быть только ненависть Ричарда к Геру, но в этом случае, Ричард был сдержан в своих мнениях, и если и выражался крепко в сторону Геральда — обычно это были короткие фразы. Андерсон же просто впадал в животную ярость, отчего его изумрудные глаза, ясные и светлые чернели, становясь малахитовыми. Злить его, в оправдание своему спокойствию казалось для Алори слишком высокой платой. Будет лучше оставить всё как есть. Хотя бы на какое-то время. В конце концов, до этого у неё всё получалось. Уметь держать себя в руках — хороший навык. Девушка не хотела терять дружбу Геральда, но и в ущерб себе ни за что бы не отказалась ради друга от своей первой и единственной в жизни любви. Не страшно, что Геральд никогда не поймёт. Он и не должен. Будет лучше ему и вовсе ничего не знать. Как и говорил Гер, буквально спустя пятнадцать минут, когда Алори ласкала прижавшегося носом к её руке Рейвена, в ворота конюшни, пыхтя от быстрого шага, хромая, вошёл Харрис. Его лицо было красным, а дышал старичок с трудом, переваливаясь с ноги на ногу, не без труда перешагивая порог, словно всю дорогу от дома проследовал быстрым шагом, а смотря на него, может быть и бегом. Даже пальто на нём было застегнуто не на все пуговицы, как будто врач собирался впопыхах. Заметив Алори, не останавливаясь ветеринар направился к ней, и на его тревожном лице, наконец-то появилась улыбка, идущая ему куда больше, чем пугающая взволнованность. — Ах, детка, вот ты где… — произнёс он с таким облегчением, словно считал, что за ночь с девушкой неминуемо что-то случится. — Как ты, радость моя? — Доброе утро, доктор, — поздоровалась девушка подоспевшему наставнику. — Всё хорошо. Надеюсь, вы хорошо спали и не тревожились напрасно? — Да как не тревожиться? Как ночь прошла? Как наш подопечный? Так и не поднялся? — Сами посмотрите, — бодро и с некоторой гордостью перед учителем, сказала девушка, указывая рукой на соседний денник, где серый в яблоках конь старательно подбирал последние зерна в кормушке, полностью сосредоточившись на еде. Увидев такую чудесную картину, Харрис хлопнул себя по лбу ладонью, от чего раздался громкий хлопок. «Яблочный» дёрнул ухом, но внимание на это не обратил, а вот Уолтер, удивлённый таким до высшей степени, едва ли не потерял равновесие, если бы не поддержавшая его под руку девушка. — Вот же шельма гривастая! Ах разбойник! — выкрикнул он, хохоча и возбужденно вдыхая, всё ещё поддерживаемый своей ученицей. — Ты посмотри на этого негодяя! Вчера заставил нас поволноваться, а сегодня стоит! Стоит чёрт его дери! Э-эхе-хе! Повоюем ещё! Повоюем! Вот вам, восточный корпус! Централ не сдаётся! — совсем разошелся врач, подняв свою сухонькую руку зажатую в кулак. — Ну-ка! Ну-ка! Глянем! Алори помогла ему стащить с себя пальто и забрала его шляпу, пока старичок, помолодев на глазах, чуть ли не вприпрыжку направился к деннику. — Доктор, он пугливый! — запоздало, но всё-таки предупредила его девушка. — Ничего, я и отсюда погляжу. Доктор положил локти на верх дверцы денника, немного перегибаясь через неё. Серый в яблоках конь, струсив, попятился назад, но как раз так, чтобы врачу было хорошо видно его швы, а так же, как конь передвигается. — Ночью откачивала жидкость? — Да, и утром. — Утром немного было? — Почти ничего. Только в самых нижних швах. — А температура? — В норме. — И аппетит, смотрю, как надо. Ничего не разошлось? Когда он поднялся? — Рано утром, — ответила девушка, все еще стыдясь того, что проспала этот момент. — Ночью не стонал? — Нет, мирно спал до самого утра. — Отлично. Я всё думал, стоит ли ему колоть Рудавин. Всё-таки оно очень сильное, но риск был оправдан. Что ж, теперь будем наблюдать за ним. Скоро швы зудеть начнут, надеюсь, об стены он их чесать не начнет. Антибиотики оставим пока. На всякий случай. Из критического состояния мы его вывели. Теперь дело за малым. Ты молодец, милая. Если бы не ты, пришлось бы ему худо. — Так ведь, я ничего не сделала… — смутилась Алори. — Просто посторожила его… — Он бы ещё так промучался несколько дней, пока воспаление бы спадало, — пояснил Уолтер, забирая у неё своё пальто и шляпу. — Если не давать жидкости собираться, она не будет растягивать полость под кожей и всё заживёт гораздо быстрее. Не говоря уж о том, что ему не будет больно. Поэтому, ты очень сильно ему помогла. Сегодня ещё последим за ним как следует, а как только перестанет собираться жидкость — мы на полпути к победе. Они вместе не спеша пошли обратно, вдоль денников, к кабинету. Алори, переживая за старичка, боясь что он он переизбытка эмоций снова пошатнется, держалась рядом, на случай если нужно будет поддержать его. Снаружи повеяло свежим ветерком и послышалось отдаленное, лошадиное ржание. Начинался новый рабочий день. Теперь у девушки были совсем другие ощущения. До этого она видела работу конюшни только с одной стороны и не представляла, что происходит там, когда спускается ночь. Она и прежде ощущала себя здесь как дома, а теперь с полной уверенностью могла сказать, что это место и правда для неё родное. Остановившись у двери, Уолтер начал что-то бормоча, копаться в кармане висевшего на его руке плаща, пока Алори самолично не достала гремящую связку из своего халата. — Ах, точно, забыл совсем… — расхохотался Доктор, забирая у неё ключи. — Думал уж дома забыл… Он отпер дверь и вошёл первым, зажигая свет и остановился, вешая верхнюю одежду и шляпу на вешалку и накидывая на себя свой белый рабочий халат, висевший тут же и пока он занимался этим, Алори увидела на столе свёрток, к которому так и не притронулась, а секундой позже его заметил и Харрис, которого это очень огорчило, судя по тому, как он неодобрительно цокнул языком, глядя на девушку. — Ай-ай-ай, милая. Как же ты даже не поела… Ну разве можно так. Брат твой так беспокоился, что ты голодная останешься, прибежал перед службой, а ты даже не поужинала. Вот и как мне прикажешь это воспринимать? — пожурил ее он. — Теперь Николас меня и слушать не будет, раз я тебя проконтролировать не могу… ай-ай-ай… Он прошёл к своему столу, усаживаясь в скрипучее кресло. и вытаскивая из кармана брюк сложенные очки, надевая их на нос. — Простите, доктор, — извинилась Алори, которой действительно стало стыдно за то, что она так огорчила своего наставника. Ведь о еде она и правда совсем забыла. Может быть, вспомнила о ней, но с приходом Ричарда, практически всё вылетело у неё из головы. Она даже с презрением к самой себе вспомнила, что наблюдая с ним за звёздами, даже о «Яблочным» на какое-то время забыла, что было совсем ужасно. Сможет ли она когда-то лучше владеть собой в присутствии Ричарда и хотя бы не забывать о важном. Когда он был рядом, время для неё переставало существовать. Его всегда казалось ужасно мало, даже если они были наедине несколько часов. Часы попросту становились для неё секундами, и девушка не знала как объяснить себе этот феномен. — Я не была голодна, — на этот раз она ни капельки не соврала. — Я просто заснула и забыла про него, правда. Я позавтракаю дома. Обещаю. — Ты же не сидела с ним всю ночь? М? — поинтересовался он, пододвигая к себе какую-то папку, лежащую на краю стола и открыв её принялся изучать. — Он ведь должен был спать всю ночь как убитый… — Да, так и было… Но я заснула у его денника… на сене… — смутившись, призналась она, подумав, что Геральд может сам рассказать об этом ему. Зашелестела бумага. Это Харрис опустил папку, взглянув на неё поверх очков, словно решив, что она его разигрывает и потому, не спешил перебивать, молчанием обозначая свою позицию и ожидая, что ученица скажет дальше, пока что никак не выражая своё удивление, которого Алори всё равно не увидела бы, потому как опустила свои глаза, смущенная до крайней степени, ещё не дойдя до самой важной части своего рассказа. Но наставнику она уже не боялась рассказывать ничего, что касалось Ричарда. Девушка надеялась на его понимание и хотела услышать его мнение. Мнение человека, который хорошо знает Мустанга. Не услышав и намёка на упрёк и осуждение, она продолжила, уже смелее, но всё равно застенчиво пряча взгляд, словно говорила о чём-то непростительном: — Я не думала что засну… просто прилегла… — А если бы ты простудилась? — покачал головой Уолтер — На таком-то сквозняке… — Ричард меня накрыл пледом… пока я спала… Она ожидала, что сейчас-то точно врач удивится тому, что она была здесь не одна, но вопреки ее ожиданиям, старик, улыбнувшись в усы, закрыл папку, мотнув головой, коротко хохотнув, весьма довольным тоном: — Не сразу ушёл, значит… Может, он не так безнадёжен, как я думал. Алори посмотрела на старичка, удивлённая его необычной реакции. Она думала, он тоже не знал о том, что офицер любит приходить в конюшню, когда там никого нет. Но, похоже, среди людей, находящихся в кабинете, только для Алори это было в новинку. Создавалось впечатление, что Уолтер знает абсолютно всё и ей нет смысла вообще о чём-то говорить. — Вы… вы знали, что он придёт? — спросила Алори, едва не задав ещё один, более важный для неё вопрос. «Почему же вы мне об этом не сказали?» Вот что она хотела спросить, но не осмелилась, посчитав, что такое может расцениваться как невежливость по отношению к наставнику. Он бы всё равно поведал ей обо всем, что ему известно. — Да, встретил по дороге домой, — кивнул ветеринар, совершенно спокойно, словно повествовал о том, как провёл свой вечер. — Он мне принёс бумаги, — доктор постучал пальцами правой руки, продолжая посмеиваться. — Это выглядело как прикрытие, хотя с чего бы ему это? Уж я-то знаю, что он частенько приходит сюда по ночам… — Часто… — задумалась Алори. — И он ничего не говорит об этом? Ведь он и днём приходит, а ночью… Хоть Ричард вскользь ответил на этот вопрос, но девушке хотелось узнать, что об этом думает Харрис. Зачастую у неё не так хорошо получалось понять Ричарда, как хотелось, но вот доктор, который как по наитию находил нужные слова — получалось понимать сразу. В отличии от Ричарда, не в его характере было говорить, утаивая какой-то важный смысл. Общаясь с Ричардом, у девушки создавалось впечатление, что парень всё время отдергивает себя, чтобы не взболтнуть лишнего, и иногда это становилось настолько явно, что бросалось в глаза, даже, когда офицер старался скрыть правду. — Ночью тут никого нет… — объяснил Уолтер. — Ричард. .он… Я уже много раз тебе говорил, что он немного странный. Так вот это одна из его черт. Неплохая, хочу заметить. Он никогда не говорил со мной о причинах такого поведения, но моё личное мнение, основаное на наблюдении, — это усталость. — Усталость? — переспросила Алори. — Да, — кивнул Уолтер — Хоть по нему и не скажешь, но даже такой с первого взгляда непробиваемый человек, может уставать, милая. Только мы свою усталость проявляем, не считая это зазорным, а он думает иначе. Слабости есть у всех. Но не все любят её показывать. Кто-то, чтобы расслабиться, ищет компании друзей. А кто-то наоборот, черпает силы в одиночестве. Неиссякаемом, но опасном источнике, потому, как долгое пребывание в нём может изменить человека до неузнаваемости. Вот ещё одна причина, почему я так рад, что ты появилась в его жизни. Ты спасаешь его, Алори. Спасаешь, пусть он и не знает об этом. Но ты должна знать это, чтобы не опускать руки. Думаю, ты и сама понимаешь, о чём я. Заметила, как он поменялся? Лично я вижу огромные перемены. Прежний он, поверь бы, встретив тебя тут — ушёл бы, но он остался. Почему? Потому что его одиночество уже не так нужно ему. Чего я думал, никогда не случится. Он улыбнулся, увидев смущение на лице ученицы, что означало, что он угадал. Впрочем, как и всегда. Доктор не ставил перед собой цель смутить её. Только лишь подбодрить. Но, похоже, произошедшее так сильно разило её, что до конца не понимая мотивов парня, девушке было сложно относиться к этому спокойно. Собственно, и Уолтер был немало удивлён, только не показывал своё отношение к ситуации так эмоционально, как Алори. Стоило немного успокоить её и, чувствуя свою вину за то, как неловко стало ученице, старичок решил немного успокоить её и, может быть, внести ясность, поскольку они оба уже пришли к общему согласию того, что свои проблемы она может не бояться разглашать, поскольку они никогда не покинут приделов этого кабинета. — Думаешь о том, значит ли это что-то? — спросил доктор, без вопросительного тона, тут же отвечая сам, не дожидаясь Алори. — Отвечу: да, детка, значит. Похоже, по крупице, но этот болван начинает что-то понимать… — Вы думаете? — с надеждой спросила Алори, у которой защемило сердце от таких обнадеживающих слов человека, который никогда попросту не болтал. — Вы правда думаете, что это возможно? — Он человек, милая. Как ты, как я. У него есть чувства. Только вот он их так глубоко запрятал, что ему и самому не просто понять, что он ощущает по отношению к тебе. Но даже так, он действительно пересмотрел своё отношение, родная. Но опять же, он этого не скажет прямо. Во всяком случае, сейчас. Наберись терпения. Как бы я не хотел помочь, только время расставит все на места, а уж сколько его потребуется — я не могу знать. Алори с облегчением выдохнула. Ей стало гораздо спокойнее на душе. Очень трудно размышлять обо всём одной и бояться, что её мысли могут быть навязаны чувствами и не отвечать реальности, но если и доктор видел в этом что-то больше, чем простое участие — всё было не так плохо, и возможно Ричард правда когда-нибудь сможет ответить на её чувства. Только вот когда? Она готова была ждать, она ждала его всё это время, даже не получая надежды на будущее. Ей казалось, что как только произойдёт переломный момент — ожидание перестанет быть мучительным. Но ошиблась. Подумав о том, что теперь всё может измениться, ей хотелось, чтобы всё произошло быстрее, вместе с тем боясь того, что ждёт впереди. К такому развитию она была совсем не готова, понимая и без слов врача, что парень стал другим, но совершенно не ожидая, что он способен так сильно её удивить. Наверное, она должна была радоваться. Определённо должна была, но опыт прошлого призывал не спешить с выводами, чтобы потом снова не грохнуться вниз, с седьмого неба, где её душа пребывала в счастье. Счастье, которое она всеми силами не могла сдержать, на секунду забывая об осторожности, испытывая невероятные ощущения от мысли, что её чувства могут быть поняты и услышаны. Она так долго свыкалась с мыслью, что Ричард никогда не узнает о том, что она испытывает к нему, что мгновение, потраченное на воображение возможности обратного — заставили воздух в лёгких стать горячим, а кровь — закипеть. Пусть мечта, пусть всего один процент из ста, но все же он был! А раз так — было ради чего стараться держаться из последних сил, в надежде, что Ричард, всё же, может её понять, пусть не сразу, пусть ей придётся ждать ещё, сколько потребуется. Она готова. — Но, сама понимаешь, это только домыслы старого дурака, — сказал Уолтер, увидев как девушка от восхищения задержала дыхание. — Во всяком случае, мне бы очень хотелось, чтобы всё так и было. Только прошу тебя, не переживай так сильно. Я уже и сам не знаю, что делать и чем тебе помочь. Он испугался, что если девушка придаст слишком большое значение его словам, а после, они не оправдаются — всё может повториться сначала, а её слёзы снова он видеть не хотел. У него и так сердце болело каждый раз, как он видел расстроенную ученицу, прекрасно понимая, в чём причина её грусти. Кто знает, что на уме у Ричарда, и правильно ли Уолтер понимал мотивы его поступков. Порой это становилось очень трудно и для проницательного старичка. — Да, я понимаю… — отозвалась Алори, стараясь погасить бушующее в груди пламя и взять себя в руки. — Я понимаю… **** Спустя полчаса, полностью удостоверившись в том, что «Яблочный» хоть и покачивается на ослабленных ногах, чувствует себя неплохо, и, отдав его на поручение Геральду, который взялся привести денник в порядок, Алори, попрощавшись с конюхом и доктором, отправилась домой. Ощущения были странные: она ещё никогда не уходила с работы в такое время и потому могла наблюдать утреннюю жизнь конюшни, снующих по территории работников, спешащих накормить лошадей и кавалеристов, выводящих лошадей в левады. Девушка никогда бы не подумала, что с утра тут кипит такая работа. Даже Ерс, казалось, специально начал стучать кувалдой по наковальне, в тот самый момент, когда Алори вышла из конюшни. Солнце только только показалось из-за горизонта, пронизывая тёплыми солнечными лучами всё, до чего только могло дотянуться. Ночные тени исчезли, небо прояснилось, от минуты к минуте, как по волшебству, превращаясь из неприветливого, серо-сизого, в нежно-голубое. Последние, блеклые звёзды на небе потухли, словно пламя свечей на ветру. Левада, в которой парень и девушка смотрели на ночное небо, уже заполнилась десятком бурых и гнедых лошадей, которые тут же окружили горстку сена, растаскивая его, урывая клочки сухой травы, покуда остальные соседи не оставили ни с чем. В воздухе витал запах влажного песка и свежих опилок. Нельзя было сказать, что девушка устала. Конечно, такая резкая смена привычного графика оставила после себя некоторое непонимание и странное чувство, но в общем, никакого неудобства Алори не испытывала и даже спать не хотелось, несмотря на то, что её разбудили достаточно рано. Она была почти уверена, что по приходу домой ляжет спать только в привычное для себя время не только из-за состояния, но и потому, что следовало как можно скорее восстановить биоритмы. У неё и так в последнее время были некоторые проблемы со снами. Свой последний она так и не смогла забыть. Впрочем, она не забыла ни один, в котором бы фигурировал Ричард. Интересно, как он сейчас? Неужели так и не спал всю ночь? Как он будет чувствовать себя на работе и работает ли он сегодня? Несмотря на то, что Харрис сказал, что ночное бодрствование для офицера что-то сродни привычки, Элрик всё равно переживала за него. С одной стороны, его добрый, нежный жест, проявленный по отношению к ней впервые, грел душу надеждой на то, что это может иметь продолжение. Но с другой стороны, девушке было жаль, что, заснув, она не провела с ним чуть больше времени, чем могла. Случай, подаренный ей судьбой, был слишком удачливый, чтобы так безрассудно его упустить. Кто знает, когда они ещё смогут остаться одни, словно единственные во всём мире. Только в такие моменты Ричард словно переставал чего-то бояться и говорил с ней откровенно, открыто, на духу. Пусть и было заметно, что офицер отдёргивает себя, замолкая, словно решая, то ли он говорит, но даже так. Она была рада получить от него хоть частичку участия, пусть на короткие мгновения, но почувствовать себя с ним не чужой. Он уже не отталкивал её, намного охотнее шёл на контакт, даже учитывая тот факт, что далеко не всегда разделял её взгляды. Это ничуть не огорчало девушку. Они были разные, непохожие. Но вопреки всему, её тянуло к нему с неимоверной силой, как к единственному человеку, которого она полюбила настолько, что одна мысль об иной судьбе, пугала её и, чтобы не надумать чего-то плохого, Алори отпустила эти мысли. Леона оказалась права. Ничего страшного не произошло. Она даже не надеялась на что-то подобное, уже не помня, когда последний раз чувствовала себя так хорошо. Последние несколько дней Алори ходила мрачнее тучи и вот наконец-то, один, всего лишь один поступок Ричарда смог разогнать тень отчаянья, которая накрыла её. Конечно, об этом он даже догадываться не мог. И всё же, похоже, понемногу, но все могло наладиться. Если уж не в идеале, то достаточно для того, чтобы у девушки появилось время собраться с силами. Уставшая от перепадов психика была на грани, и хотелось хоть какого-то постоянства, просто, чтобы немного освоиться и принять ситуацию правильно, не срываясь в слёзы. А плакала она в последнее время и правда очень много. Как ни странно, сейчас тоже хотелось плакать, только от счастья. Как бы не увещевал её доктор, не получалось не придавать большого значения поступку офицера. Зная его прежнего и того, каким он стал сейчас, Алори и сама осознала, что наставник прав. Это не могло быть простой случайностью. Жаль, она никогда так и не узнает, что при этом испытывал сам Ричард и о чём он думал, когда решил взять в руки плед. Погода, словно отвечая её настроению, разгоралась ясным, солнечным утром. Над просёлочной дорогой, ведущей в город, по которой следовала девушка, весело стрекотали острохвостые ласточки, носясь по небу словно чёрные галочки. Только лишь заслышав их голос, Алори вспомнила беспокойную птичку из своего сна и подняла голову, наблюдая за ними. Казалось, что одна из них непременно вспорхнёт к ней, но, естественно, такого в реальной жизни быть не могло. Уже дважды за утро девушка вспомнила свой сон, невольно возвращаясь в кошмары, о котором старалась не думать. Может, ей следовало забыть о нём и вовсе, но что-то не давало ей сделать этого. Как будто таким образом она могла упустить что-то важное. Если во сне и таился какой-то секрет, пока что Элрик не могла найти разгадки. Только в одном она была уверена: в каждом из своих снов она видела Ричарда, ни минуты не сомневаясь в том, что это именно он, какое бы обличие он не принимал и что бы не делал. Хотелось бы ей знать, что всё это значит. Для простых, ничего не значащих снов — они слишком часто повторялись. Веришь не веришь, а всё же заподозришь что-то неладное. Однако, даже об этом сейчас думать не хотелось. В конце концов, сны никакого отношения к действительности не имели. Здесь, в реальной жизни, Ричард был военным, а не чёрным монстром-псом. Единственное общее между двумя образами это то, что ни одного из них она больше не боялась. Об этих снах она не решалась ни с кем поговорить. У неё бы не получилось описать их так, как она чувствует. Получилась бы просто страшилка, послушав которую кто угодно мог бы посоветовать ей побольше отдыхать, чтобы дурные мысли в голову не лезли. Возможно, отчасти, в этом действительно и была проблема, ведь времени на отдых у Алори почти не оставалось. Но всё равно, интуиция подсказывала, что это ещё не всё. Сегодня ночью она тоже видела сон. Непохожий на другие. С пробуждением девушка почти забыла о нём, но ощущение никак не могла. Этот загадочный блеск в темноте так и остался тайной. Геральд разбудил её так не вовремя. Ещё немного, одна лишняя секунда — и она могла бы понять, что это было. Скрывающийся во тьме объект словно звал её, так, как будто был нужен ей и она во что бы то ни стало должна была его заполучить, а звон маленьких тонкоголосых колокольчиков всё ещё крутился в голове и стал только сильнее, стоило Алори лишь вспомнить о них. Что ж, это тоже так и останется нераскрытой тайной. За мыслями, девушка и не заметила, как быстро добралась до дома. По правде говоря, она хотела побыть в конюшне ещё немного, но Уолтер настоял, чтобы девушка поскорее отправилась домой, сетуя на брата, который очень волновался за сестру. Если Николас заменял постового всего несколько часов — то сейчас наверняка ещё спит и ничего страшного, если бы она задержалась, не случилось. Но спорить с врачом Алори не стала. Покидала конюшню она с лёгким сердцем и последнее, что увидела, выходя из ворот, это покачивающего головой «Яблочного» уже закончившего трапезу и с интересом оглядывая своё новое место жительства, с интересом переводя взгляд, с одной лошади на другую, особенно интересуясь своим соседом напротив, а Рейвен, в свою очередь, не отходил от дверцы, вытягивая шею и добродушно ворча, что-то «говорил» новичку. Так отрадно было наблюдать за этой картиной. Неужели и у строптивого жеребца-одиночки может появиться друг? Оставалось надеяться, что теперь, пережив все ужасы и выстояв, серый в яблоках конь сможет найти дом, где его будут любить и забудет всё плохое. Это займёт много времени, но постепенно, как и Зефир, мерин привыкнет к новой жизни. После того, как скромный, гнедой конь покинул корпус, Алори поняла, что подобная участь может ждать любую лошадь, хозяева которой потеряют к ней интерес, и такими были все, за исключением Рейвена. И всё, чем она могла помочь ему — поскорее оправиться и осмелеть, чтобы новые хозяева были рады ему. Такое непременно произойдёт. Не следовало, но девушка, проведя с ним так мало времени уже поняла, что привязалась к серой лошади, не смогла противиться этому чувству, даже зная, как потом будет больно, она совершала ту же самую ошибку, и ужаснее всего — понимала это. Ступив на хрустящую под ногами песчаную дорожку, ведущую к дому, девушка остановилась у клумбы. Так погрязнув в своей печали, она напрочь забыла о вверенной на ее заботу розе. Подойдя к маленькому кустику с единственным раскрывающимся бутоном, Алори, осторожно опустившись перед ним на колени, нежно погладила пальцами холодный плотный бутон, с прорезающимися темными лепесточками. Он всё никак не хотел распускаться, показавшись лишь немного, не решаясь выйти наружу. Девушка боялась, что капризный цветок без должного ухода быстро завянет, но его тёмно-зеленые листочки сыто покачивались на ветру, а земля у корней была влажной. Значит Николас поливал его, как минимум, дважды, пока она была не в состоянии это сделать. Алори полагала, что ему не будет до этого дела, но брат помнил обо всём, что так или иначе было важно для неё. Должно быть, она доставляет ему кучу хлопот своим поведением… И даже ни разу не попытался надавить на неё, чтобы узнать, что она скрывает, веря всему, что девушка говорила. Неужели она стала настолько хороша во лжи? От подобных мыслей на душе стало мерзко. Однажды, ей всё равно придётся сознаться и что же Ник скажет тогда? Как сильно разочаруется в младшей сестре, ради которой был готов сделать что угодно? Уже несколько раз Алори представляла себе этот разговор, его середину, его конец, но никак так и не могла представить как начать. Просто подойти и сказать? Невозможно… на ровном месте она точно не сможет этого сделать. Но это чувство вины росло в ней день ото дня, и чем больше опекал её брат — тем хуже становилось. Она чувствовала себя неблагодарной, малодушной и лживой по отношению к нему. Николас не заслуживал такого, и всё же, когда до принятия смелого решения открыться ему оставалось всего несколько шагов — сердце в груди начинало сжиматься от страха, что своими собственными руками она разрушит всё, чего так долго добивалась. Она любила брата, была благодарна ему за такую поддержку, но всё ещё боялась его. Она потеряет слишком много, если оступиться, а значит для осторожности ещё было место. И всё же, всё не могло остаться тайным. Это Алори тоже понимала, надеясь, что когда время придёт, она сможет найти правильные слова, чтобы донести до него всю искренность своих извинений и причину, по которой ей пришлось так поступить. Простит ли он её когда-нибудь? Поймёт ли, что ей также больно, как и ему? Ник, казалось, с самого рождения мог угадывать её мысли и без слов чувствовать, что ей нужно в тот или иной момент, но сейчас… сможет ли? Оставив розовый куст, Алори поднялась и не спеша пошла дальше, прислушиваясь. Может, брат и не спал вовсе? Или его оставили в корпусе до утра? Зная его начальство, такое действительно могло произойти. Света в окнах не было видно. Девушка поднялась по ступеням крыльца и открыла дверь своими ключами, проворачивая ключ на два оборота. Если Ник и был дома, странно, что он закрыл его не на один. У девушки было ощущение, что брат всё-таки дома. Захлопнув за собой дверь, она остановилась в прихожей. Света не было и в коридоре, но из кухни доносился тихий, звякающий звук, вновь возродив в мыслях колокольчики из сна. Не сразу сообразив, что это могло быть, сбросив с ног обувь, едва ли не крадучись, тихо ступая по мягкому ковру, прошла вперед, придерживаясь левой рукой о стену. Всё прояснилось спустя пару секунд, когда она заглянула в кухню, одновременно с облегчением выдыхая и чувствуя тревогу, без видимой на то причины. Свет не горел и здесь. Всё помещение освещалось только светом, проникающим сюда из небольшого кухонного окошка перед раковиной, но его было так мало, что тут царил полумрак, сероватый и неприветливый. На плите стоял дымящийся паром чайник, с наброшенный на его ручку прихваткой. Ник сидел за столом, уперевшись в спинку стула, почему-то, слишком далеко от стола, словно отодвинулся от него, собираясь подняться, но так и не встал. Его руки лежали на скатерти, по обе стороны от стоящей перед ним кружки с чаем, от которой поднималась тонкая дымка пара. Парень был одет в свою форму, слегка наклонив голову вниз, он смотрел куда то в пространство, задумчиво мешая чай ложкой и издал эти звенящие звуки. Во всей его фигуре было какое-то напряжение, как будто он узнал какую-то новость и теперь, тщательно её обдумывал. Алори проглотила тугой ком в горле, возникший от нервов. У неё было нехорошее предчувствие. Он не мог не слышать, как хлопнула входная дверь и всё же, даже не обратил на неё внимание, словно её тут и вовсе не было. Было слишком темно, чтобы девушка могла увидеть выражение его лица. Она замерла, ожидая, что сейчас он поднимет голову и посмотрит на неё. Но ей пришлось самой окликнуть молодого человека и только после этого, словно бы нехотя, медленно, Ник повернул к ней голову, едва взглянул на сестру и отпустил ложку, переставая издавать шум, и снова отвернулся, произнося абсолютно бесцветным голосом, таким же мрачный как и серость полутёмной кухни: — А… Лори… как ночь прошла? Он поднёс кружку к губам, делая большой глоток, прикрывая глаза и поставил её обратно. — Х-хорошо… Алори от первых звуков его голоса пробила дрожь. Это словно был не он. Во всяком случае, это не было похоже на голос любящего брата, который встречал свою сестру. Что-то случилось, пока её не было? Или, может быть, на службе какие-то проблемы? Почему он сидит здесь, один, в темноте и выглядит так, словно она не дежурила всю ночь, а просто в магазин за хлебом вышла? Даже его вопрос прозвучал как необходимость, а не как волнение о ней. Таким девушка и раньше его видела, но списывала его настроение на раздор с Джимом, но сейчас, насколько она знала, друзья снова общались и поводов для погружения в такую тоску, от вида которой и ей стало не по себе. Кинолог никак не отреагировал на её ответ, даже головой не кивнул, что ещё больше встревожило её. Хотелось подойти и дотронуться до брата. От этой обстановки так и веяло отрешенностью, а серость и воцарившаяся тишина так и намекали на то, что Ник — бесплотный призрак и растает, если она посмеет приблизиться. — Никки… все в порядке? — с опаской спросила она, боясь даже словесно вмешиваться в его уединение. — В полном… — всё тем же голосом ответил тот, смотря перед собой. — Как там бедолага? Полегчало? И снова вопрос, который, казалось, он вынудил сам себя задать. Он правда не слышал сам себя, и с какой интонацией произносит слова? Раньше он хотя бы пытался делать вид, что всё хорошо, и Алори, замечая перемены в нём, считала что он просто не в духе, потому, как по прошествию некоторого времени брат приходил в норму. Но сегодня… — Никки? — Алори проигнорировала его вопрос, потому как его сейчас точно не конь волновал. — Ты… Она сделала несколько медленных шагов к нему, надеясь заглянуть в глаза и постараться убедить его рассказать, что же случилось, но словно чувствуя опасность, парень поднялся на ноги, снял со спинки стула свой китель, перекинул его через плечо, удерживая рукой и проходя мимо неё бросил не останавливаясь: — Прости, мне нужно идти. Отдохни хорошенько. Когда он пронёсся мимо неё, не задевая её и пальцем, Алори словно холодной водой окатили и она осталась стоять, растерянная и потрясенная, с широко раскрытыми глазами, задержав дыхание. Что это было? Почему он вдруг так ведёт себя с ней. Спохватилась девушка только спустя миг юркнула за ним в коридор. — Никки! Дверь за спиной парня громко хлопнула. Алори осталась одна в пустом доме. Мрак из которого не рассеялся даже после ухода брата. *** Он не знал, куда идёт. Понятия не имел куда несут его ноги. Знал лишь одно — он должен был уйти. Немедленно. После возвращения из конюшни он был сам не свой и, заступая в караул не слышал того, что говорил ему дежурный, а просто медленно кивал, совершенно перестав обращать внимание на всех, кто его окружал. Ник не мог выбросить из головы, тот факт, что Алори осталась одна с Ричардом. Он корил себя за то, что не вернулся, чтобы спросить у сестры, что всё это значит, но просто не мог этого сделать, сжав от бессилия зубы и с каждым шагом удаляясь прочь. Он поклялся не вмешиваться. Пообещал сам себе больше никогда не подозревать Алори в чём-либо и не должен был и сейчас. Однако, какая-то часть его сущности не могла просто так смириться. Он хотел знать. Хотел понять, была ли эта встреча по договорённости и если нет, то какого чёрта Мустанг так поздно пришёл в конюшню? На какое-то время слова Евы и её увещевания напрочь вылетели из его головы. Почему он не мог просто верить своей сестре? Ведь раньше парень относился ко всему спокойнее и никогда не бросался из крайности в крайность. Он надеялся, что постепенно привыкнет, и не станет так резко реагировать на обман сестры. Однако этого не происходило. Напротив, с каждым днём на душе становилось всё хуже и хуже, как бы он не пытался убеждать себя в обратном. Мысль, что Алори может попасть в беду, а он даже не будет об этом знать — грызла его изнутри. Что если он так и будет делать вид, что ничего не произошло — произойдёт что-то нехорошее? Николас прекрасно понимал, что поступает нетрезво и глупо: разве можно было так резко уйти, ничего не сказав сестре? Как бы там ни было и что бы она не скрывала — Ник не хотел, чтобы она страдала из-за его внутренних противоречий. Ей и без этого нелегко. А он, вместо того чтобы поддержать, — сбежал. Сбежал, как последний трус, не в силах переступить через свои умозаключения, в страхе перед тем, что для них могут быть основания. Быстрым шагом проносясь по улице, лавируя между прохожими, петляя из стороны в сторону, молодой человек на ходу застёгивал пуговицы кителя. Пальцы не слушались его, то и дело чиркая ногтём по ребристым серебристым пуговицам, Николас тихо выругался, наконец-то совладав с собой и поправив воротник, наконец-то остановился, осматриваясь по сторонам. Погрузившись в себя, он дошел до восточной улицы, точнее, почти дошёл до неё, остановившись как раз на перекрёстке, соединявшим три улицы в разных направлениях. Не зная, что делать дальше и куда податься, тяжело выдохнув, парень опустился на скамейку возле невысокого, трёхэтажного дома, закидывая руки на спинку и поднимая глаза к небу. Пустое и безмолвное, как и всегда… Задумавшись, кинолог постучал ногтями правой руки по деревянной перекладине скамейки, выкрашенной в бледно-желтый цвет, выделяющийся на фоне чёрного, низкого, чугунного забора за его спиной, увенчанного пиками, для сохранности коротко стриженного изумрудного газона перед одним из домов. Где же то спокойствие и умиротворение, которое в прошлый раз накатило на него, стоило ему лишь голову поднять? Или же он прав и ото дня к дню только хуже становится? Нужно было найти способ успокоиться. Хоть что-нибудь придумать. Нельзя возвращаться домой в таком состоянии. Он даже не сможет объяснить Алори почему так спешно ушёл и куда. Время ранее. Можно было проторчать весь день в корпусе. Вот уж где всегда найдётся работа. Он даже может немного поработать с другими собаками, если потребуется помочь. Разве может что-то отвлечь больше, чем это? А поработав, возможно и голова станет полегче и как нибудь, у него получится успокоить себя и вновь подальше запрятать свою тревогу. Это было первое, что пришло ему в голову, до тех пор, пока он не вспомнил о том, что помогало ему безотказно, стоило лишь упомянуть об этой проблеме. К тому же, это был единственный человек во всем мире, которому он мог бы рассказать о том, что его волнует, и единственный — обладающий достаточно точной информацией, чтобы после уже делать выводы, уже основываясь на них, а не на своих обманчивых чувствах. — Ева… *** — Говорю же тебе, если наши летние учения перенесут — младшие курсы не переведут на курс выше до конца августа. Ева и Фиона не спеша собирали сумки после последней на сегодня пары. Между занятий, во время большого перерыва, вместо обеда, Ева успела отработать пропущенную лекцию и теперь долг не лежал на душе тяжелым камнем. Разговор об ультиматуме, который поставил девушке Форман, больше не поднимался. Фиона даже не намекала на продолжение, поскольку, спустя какое-то время, ещё лучше поняла свою подругу. Сегодняшний день прошёл точно так же, как и многие до него, до инцидента. Конрад наконец-то появился в академии, но сама Ева не видела его, чему впрочем, обрадовалась. Даже издалека ей не хотелось видеть его, даже будучи уверенной в том, что он, по договоренности с Форманом, к ней и на пушечный выстрел не подойдёт. Эту информацию она услышала случайно, послушав сплетниц в коридоре, проходя мимо, само собой, такое происшествие мало кого могло оставить равнодушным, особенно в стенах заведения, где каждый сантиметр пространства кричал о правилах и ответственности. Такая огласка и пересказы из уст в уста не могли не обрасти нелепыми подробностями, не имевших ничего общего с действительностью. Например, одна девушка, когда Мустанг и Хельден шли в столовую, взахлёб рассказывала своим подругам о том, что против «красавчика кинолога» выступали не шесть, а целая дюжина старшекурсников, и он один со всеми совладал. У другой же студентки, встретившейся им на пути, были совершенно другие сведения, и она поднимаясь по лестнице, вещала о том, что Шемрок на самом деле был белым волком, а не собакой. Сначала Ева подумала, что она шутит, но судя по восхищены вздохам слушателей — они все думали, что это правда. Ева удержалась, чтобы не ударить себя ладонью по лбу. Разве можно быть настолько недалёкими? Большинства из вещающих даже не было там, но и они вели себя так, словно стояли в первых рядах. Один плюс был в том, что за этими разговорами многие забыли про саму Еву и она уже не так часто сталкивалась с любопытными взглядами. Пройдёт ещё немало времени, прежде чем все забудется. Должно быть эту тему будут мусолить как обглоданную кость до самых экзаменов. В любом случае после возвращения Конрада все оживились ещё больше. Мустанг сильно бы удивилась, если бы Конрад не придумал какую-то новую для всех историю, где именно он — пострадавшая сторона, а кинолог с бешенным псом — настоящий агрессор! Но даже такая очевидная ложь вызывала у девушки только раздражение. Чего ещё можно было от него ждать. Пусть думают, что хотят. К ней это никакого отношения уже не имеет. Она даже сама отдёргивала Фиону несколько раз, когда та провожала болтушек недобрым взглядом, хватала за рукав и тащила прочь. — Просто делай как я — не обращай внимания, — говорила Ева. — Так ведь они все врут! — возмущалась та. — И что? Ты хочешь пойти и рассказать им как всё было на самом деле? Так прошёл учебный день, который Ева, даже шелестя страницами учебника, не могла не думать о Нике. Как жаль, что они не договорились о новой встрече. Опустив голову ниже, чтобы её не было видно за книгой, девушка обиженно надула губы, коря саму себя. Ну почему она не спросила его, когда они встретятся в следующий раз. Ведь она вполне могла это сделать. В конце концов, они же собирались время от времени обсуждать то, как протекают взаимоотношения их родственников. Но Мустанг была так поглощена созерцанием прекрасного молодого человека, наслаждаясь каждым мгновением того дня, что они провели вместе, что забыла обо всём на свете. Разве можно было её в этом винить? Эх, теперь придется снова надеяться на силу случая. А так хотелось, чтобы это произошло в ближайшее время. Разве можно было в таком состоянии сфокусироваться на чтении. Она смотрела в книгу, но строчки теряли всякий смысл, превращаясь в символы, значения которых Ева не знала. Замечая настроение подруги Фиона пинала её ногой под партой, каждый раз как преподаватель проходил мимо, боясь, что со стороны отрешенность Мустанг от учебного процесса будет слишком явной. Призвать её к собранности и серьёзности, хотя бы на время, Фиона уже и не пыталась. Ева всё равно не послушает. Поэтому, когда занятия наконец закончились, Хельден вздохнула с облегчением, следуя за подругой к выходу из корпуса, стараясь завести разговор на какую-то нейтральную тему. — Я всё равно собираюсь сдать их досрочно, — отмахнулась Ева. — Лишнюю неделю сидеть здесь? Ну уж нет… — Раньше ты так не рвалась… — подметила Фиона, не отставая от быстро идущей девушки. — С чего вдруг теперь решила? Ведь теперь никакой опасности нет. — Не думай, что я боюсь этого урода, — огрызнулась Ева, гордо вскинув голову. — Слишком много чести для ублюдка… — Ева… не выражайся здесь!.. — прошипела Хельден, оглядываясь по сторонам, в страхе, что её услышит какой-нибудь преподаватель. Ева покосилась на неё. Как будто она сама не понимала, что для такого человека как Конрад, подобрать слова поприличнее не получится. — Всё очень просто, — сказала она, отвернувшись от Фионы, выбрасывая из головы Конрада. — Чем больше свободного времени, тем больше возможности ещё раз встретиться с Николасом. Я на всё готова, лишь бы снова увидеть его, — томно вздохнув, произнесла она, почувствовав приятную дрожь, стоило только имени любимого слететь с её губ. — Странно, что вы до сих пор не договорились о встречах… — подметила Фиона как раз то, о чём Ева все время сокрушалась. — Тогда тебе не пришлось бы ничего придумывать. Я удивлена. — Да не подумала я об этом! — громко согласилась с замечанием Фионы Ева. — Я просто была… Я… не знаю… Рядом с ним у меня всё из головы вылетает и я не могу думать… А когда он на меня смотрит, то я… — делая паузы в словах, чтобы перевести занявшееся дыхание, произнесла Мустанг, стараясь описать те, ни с чем не сравнимые чувства. А сделать это было нелегко. Навряд ли бы нашлись бы подходящие слова, способные донести до чужого ума хоть малую часть тех переживаний и ощущений, накрывающих её каждое мгновение, которое они проводят вместе. Говорят, что у любви нет имён, но Ева могла спорить с этим утверждением. У неё есть имя. По крайней мере для неё самой «любовь» — это Николас и никто больше. Никогда не испытывая подобного прежде, теперь Ева просто тонула в новых, открывшихся для неё чувствах, желая испытать их сполна, судорожно хватаясь за любую возможность снова повторить те волшебные мгновения. — Да поняла я, — остановила её лепет Хельден, соврав, потому как не могла почувствовать того же. — Но если это поможет тебе не витать в облаках во время пар — будет здорово. — Звучит так словно ты ревнуешь, — хмыкнула Ева. — Я просто скучаю по прежней тебе, только и всего… Ты же знаешь… Я не люблю перемены… особенно, когда это касается моего окружения… Она опустила глаза и замолчала. Мустанг стало не по себе, когда она услышала печальные нотки в голосе подруги. Ей ли было не знать, что Хельден трудно даётся общение с кем бы то ни было. Скромная и тихая, болезненная девушка, долгое время обучающаяся дома, не могла похвастаться большим количеством друзей, но ценила то, что имеет. По этой причине ей было не по себе, когда что-то вдруг менялось. И Ева знала об этом. Но так замечтавшись напрочь забыла о чувствах подруги, которая, пусть и молчала, но переживала очень остро всё то, что происходило. — Брось, — Ева положила руку на её плечо, ободряюще потрепав. — Как я могу измениться? Для тебя я останусь такой же, какой и была. Ну? Прекрати дуться? Я знаю, ты на меня не злишься. — А я и не сказала, что злюсь, — Фиона постаралась вывернуться из захвата, но Ева не дала ей этого сделать. — Теперь, когда Конрад в прошлом, всё будет как раньше, обещаю! — задорно ответила Ева, подталкивая Фиону к главным дверям. — Шевелись! Такой денёк на улице, а мы всё никак наружу не выйдем! Фиона не успела ничего возразить, пока подруга продолжая тащить её, выволокла Хельден за руку на крыльцо академии, где обеим пришлось зажмуриться от яркого света. Собирались они неспешно, специально пропустив основной поток вперёд, предпочитая не толкаться в толпе, и теперь они остались последним со своего потока, покинувшими стены корпуса. Привыкая к яркому свету, они ненадолго остановились на широкой мраморной площадке под навесом. Несколько студентов-старшекурсников, привалившись спинами к серебристым, стальным перилам, вели оживленную беседу, побросав сумки и расстегнув кители. Кто-то и вовсе их снял из-за жары, небрежно перекинув через плечо, или же и вовсе повесив на те же перилла. К счастью Евы, они, как и остальные, не обращали на неё внимание. — Тебе никуда сегодня не нужно? — спросила Фиона — Прости, сегодня меня снова должны забрать на машине. У мамы какие-то планы, я не смогу проводить тебя, извини… — Ничего. Я думала зайти в библиотеку. Подыскать какую-нибудь книгу. А то дома уже ничего не осталось… — пожала плечами Ева, совершенно не обижаясь. — Идём, тебя ведь машина будет на соседней улице ждать? Они вместе спустились по ступеням и поправив лямки сумок на плечах, не торопясь направились к выходу с территории академии. Рукава на кителе Мустанг были вновь подняты. От уродливых синяков остались только воспоминание и она с большим облегчением подкатила рукава. Даже если компанию ей будет составить некому, всё равно: день выдался замечательным. Прогуляться одной — тоже неплохо. Домой можно и не торопиться. Завтра — единственный выходной за всю неделю. В отличие от обычных учебных заведений, где неделя составляет всего пять дней, кадеты учились шесть и отдыхали всего один. Вот почему следовало ценить такой день намного выше чем все остальные. Завтра можно будет вообще никуда не выходить и весь день проваляться в гостиной на диване за чтением книг. Мама тоже будет дома, а вот Ричард — нет. Первую половину воскресенья получится провести в радость, а вот вторую. Ева нахмурилась, представляя себе то, как обычно проходил вечер, стоило брату переступить порог. В большинстве она вообще старалась не пересекаться с ним. Особенно тогда, когда тот приходил с работы. Ричард и так был невыносим, а после службы — всё это возводилось в квадрат. Словно там он набирался ещё больше злобы и нетерпимости. В такие моменты Ева старалась уйти от него, на кухню или в комнату, но и на кухне парень мог достать её своими вечными придирками, а значит — оставалась только комната. По привычке, представляя себе обычный семейный вечер с обществе брата, у Евы сжались зубы от негодования, но практически сразу вся ярость улеглась, стоило ей вспомнить, что Ричард уже очень давно не цеплялся к ней, не читал нравоучения и не говорил, что и как делать. Уже неделю, или даже больше, парень никак не доставал её. И это было странно. Очень странно… Он никогда прежде не мог пройти мимо такого соблазна. Что может быть лучше, чем самоутвердиться за счёт младшей сестры и вырасти в своих же глазах? Ева не бралась судить так сразу, но и слепой бы заметить, что её братец стал меняться. Даже мама это увидела, хоть, пока ещё, не придавала этому большого значения. Что-то здесь было не так. И Еве очень хотелось узнать, что именно. Нельзя же было оставить всё как есть. Сам этот болван точно ничего не расскажет, а значит придётся копать самой… — Ева… Обе девушки резко повернули головы, остановившись. Они едва вышли за пределы корпуса, отойдя от ворот всего на пару шагов, когда их окликнул знакомый голос, от которого у Евы дыхание перехватило. Ну неужели её мысли могут материализоваться? В глубине души она так хотела увидеть кинолога ещё раз, что, похоже, совсем не удивилась, в отличии от Фионы, не ожидавшей такой встречи. Заметив их, Николас вышел из тени деревьев, обрамляющих высокий забор территории корпуса и остановился перед ними, кивнув в знак приветствия. Потеряв дар речи от созерцания великолепия молодого человека, от которого у Евы не получалось найти противоядия, она несколько секунд завороженно смотрела на него, прежде чем с губ слетели ответные слова приветствия. — Николас? Привет! Что ты тут делаешь? — П-привет… — выдавила из себя Хельден, всё ещё находясь под впечатлением от неожиданности. Ева лишь спустя мгновение заметила, что вид у парня какой то странный: в глазах нет привычного живого блеска, да и голос звучит как-то мрачно, пусть всё ещё и заставляющий её подрагивать так, словно по телу пустили электрический ток. Это заставило девушку насторожиться. Они были знакомы не так долго, но даже так, ей было понятно, что кинолог пришёл сюда не просто так. Хватило секунды, чтобы возможная причина всплыла в сознании, и девушка снова затаила дыхание. На этот раз от страха. Нет… Она же договорилась с Форманом. Он не должен был нарушить своё слово. Хотя что взять с этого лживого, лицемерного старикана? Может быть, с Конрадом у него тоже была своя договорённость и если директор и правда обманул её — она уже ничего не сможет сделать. Даже если исполнит свою угрозу и расскажет о случившемся отцу. К этому времени Нику уже могут серьёзно подпортить жизнь. У этого ублюдка хватит связи провернуть подобное. — Ты не уделишь мне немного времени? — спросил парень. — Если ты свободна, конечно… — Д-да… конечно… — осторожно пробормотала Ева, боясь, что её подозрения оправдаются, и повернулась к Фионе. — Ты не против? — Нет, конечно. Мне всё равно не по пути. До встречи, Ева. До встречи Николас, — попрощалась она, оставляя их наедине и помахав рукой, ушла, перейдя на другую сторону улицы, где за длинным домом её должен был ждать присланный отцом автомобиль. — Я правда не помешал?.. — переспросил Николас, провожая девушку взглядом. — Прости, что не смог предупредить. Не было возможности. — Всё в порядке. Фиона сегодня не собиралась идти со мной, — поспешила успокоить его Ева, стараясь, как можно, не дать своей улыбке расплыться на всё лицо, чтобы не выглядеть глупо, но этого и не потребовалось, поскольку вспомнив, как произошла их прошлая встреча, Мустанг резко переметнула взгляд на дорожку, ведущую к корпусу. С этого и следовало начинать разговор, а не теряя голову любоваться великолепием молодого человека. Пусть далеко не все видели Николаса вживую, но уже по описанию увидев его рядом с ней — новых сплетен не избежать, а то и ещё хуже. Не самое лучшее место для разговора, учитывая все прошлые события. — Меня никто не видел, — опередил её вопрос Николас, заметив, как встревоженно девушка смотрит в сторону здания. — Во всяком случае, за всё то время, что я стоял здесь, в мою сторону даже никто и не посмотрел. Все так бегут отсюда, что даже не оглядываются, — усмехнулся он. Ева удивленно моргнула. — Ты хочешь сказать, что торчишь тут так долго? — она приоткрыла рот от изумления. — Я не знал, во сколько заканчиваются занятия, но примерно представляя сколько длятся пары у сестры, решил подождать тебя здесь. Ещё раз извини, если помешал, но мне нужно было с тобой поговорить. Это касается Ричарда и Алори. Я решил, что тебе тоже следует знать. Ева тихо выдохнула. Слава богам. Он пришел сюда не потому что у него неприятности из-за неё. Этого бы она не смогла себе простить. Однако, почему же, раз цель его визита куда более мирная, парень такой мрачный и задумчивый. У неё создалось впечатление, что даже придя сюда ради этого, отчасти, кинолог словно бы не горит желанием рассказывать. Словно подтверждая мысли Евы, Ник опустил глаза, побегав взглядом, соображая как начать разговор и не совершил ли он ошибку, прийдя сюда. Девушке не терпелось узнать, что стряслось и почему, раз дело касается и Ричарда тоже, она совершенно не понимает, что натворил её братец на этот раз. Наоборот, в последнее время он вёл себя очень даже сносно. Слишком. Того и гляди скоро обнимет и любимой сестрой назовёт. Переменами к худшему никак нельзя было назвать то, что происходило с Ричардом и потому, Мустанг никак не могла взять в толк, отчего же кинолог ведёт себя так, словно произошло что-то ужасное. Однако, в целях безопасности, ещё раз покосившись на корпус за забором, Ева первой, до того как Николас начал рассказ, прошептала: — Давай поговорим по дороге? Всё же не хочу, чтобы нас видели. — Как скажешь, — отозвался парень. — Я могу проводить тебя до дома… если ты не против… Мне правда неудобно тебя задерживать… — Что ты! Не извиняйся. Это хорошая идея. Заодно всё обсудим. Мне интересно знать, что там произошло. — Тогда… давай, я понесу твою сумку, — предложил парень протягивая руку, чтобы забрать у нее поклажу, но Ева помотала головой, отказываясь от смущения от помощи, но при этом едва не запищав от восторга. Насколько же он был милым! Тов в точь как герои любовных романов! Ей было неловко от такой заботы с его стороны. Ведь Николас был первый кто проявил к ней участие, как к обычному человеку, помогая не для того, чтобы выглядеть в её глазах выше и выделиться на фоне остальных, а просто потому что хотел помочь. Ей не хотелось, по крайней мере сейчас выглядеть слабой в его глазах. Наоборот, раз он обратился к ней, значит именно она должна была помочь, а раз так, нужно быть сильной. Чтобы он не сказал — она обязательно приложит все усилия, чтобы поддержать его. Судя по прошлым разговорам, у кинолога не было такой же уверенности, как и у девушки насчёт абсолютной правильности их решений. Впрочем, Ева не собиралась винить его в этом. Тем более, когда разговор касался её непутёвого братца. Да, она сама знала, что Ричард несмотря на свой грозный нрав и безразличие ко всем, на самом деле мог быть совершенно другим при желании. И это желание понемногу просыпалось в нём. Но это было только то, что замечала сама Ева. Кто знает, изменился ли он по отношению к окружающим? Посчитал ли, что должен это делать. Может, опять нагрубил и Николас узнал об этом. Пусть в последнее время Ричи и чересчур молчалив, но девушка охотно бы поверила, соверши он такую глупость. Пусть только попробует обидеть эту милую девочку! Тогда она лично выскажет ему, кто он такой и чего заслуживает! — Не стоит… — смущённо потупив взгляд пробормотала она, не желая обидеть парня своим отказом. — Мои руки уже совсем зажили. Правда. Всё благодаря тебе и твоим травам. Если бы не они — всё было бы очень плохо. А так, даже домашние ничего не заметили, — постаралась она немного перенаправить разговор, чтобы самой не краснеть и не давать парню повода настойчиво предлагать свою помощь. — А это… — Ник опустил руку, улыбнувшись. — Полынь всегда безотказно работает. Я рад, что тебе стало легче и надеюсь она больше тебе не пригодиться. — Я тоже, — улыбнулась она в ответ и кивнула головой в сторону дорожки. — Ну что, идём? Они неторопливым шагом перешли на другую сторону улицы, следуя тем же маршрутом, что и Фиона, и зашагали вдоль дома, мимо тенистой алейки с низкими ветвями декоративных яблонь, в разы миниатюрней тех, которые можно было встретить далеко за городом. От академии до дома, при умеренном шаге идти было порядка двадцати минут и Ева сознательно выбрала самый неспешный темп, чтобы встреча с Ником не закончилась так быстро. Ведь стоит им завернуть на родную улицу — кинологу придётся уйти, чтобы ненароком не попасть на орлиный глаз матери. В мечтах, Ева уже представляла себе как бы на познакомила родителей с Ником, но эти тёплые, мимолетные мечты разрушались каждый раз, как она представляла себе реакцию отца. Еве прежде никогда не приходилось представлять отцу друзей-парней, но почему то, она почти полностью была уверена, что папа отнесётся к этому с пониманием. Он всегда стремился окружить свою дочь заботой, при том что редко мог уделить ей достаточно внимания. Но даже так, для Евы его реакция была очевидной. С этим точно стоит ещё подождать. В любом случае, у них ещё было много времени, чтобы узнать друг друга лучше. А пока стоило перейти к тому, ради чего и пришёл парень. За отношение этих двоих девушка переживала ничуть не меньше, чем за (возможные) свои. Она не говорила Нику о предположении, что по её мнению Ричард и Алори, может быть, и правда любят друг друга. Только сильное светлое чувство могло оказать на Ричарда такое влияние. И, как известно, влюблённые перестают испытывать интерес к еде, а этот болван на днях отказался от запеченной оленины, которую очень любил. Всё было ясно. Для Евы уж точно, но она не спешила с выводами, не делилась ими с матерью, и уж тем более с Ником, который очень болезненно относился к обману сестры и хоть много раз говорил, что всё понимает, Мустанг чувствовала, что ему всё же очень больно. Похоже, между ними и правда была сильная связь, раз Николас так убивался из-за этого. Это были идеальные отношения между братом и сестрой, семейные и тесные, о которых сама Ева могла только мечтать. Однако, кто знает. Может статься, что однажды и она перестанет сторониться своего брата, если его ледяное сердце в конце концов растает. В это хотелось верить. Стараясь настроиться на разговор, Ева не без труда взяла себя в руки, унимая бешено стучащее сердце, которое и не могло биться по-другому, когда рядом с ней шел он. И снова, как и тот раз, солнце играло золотыми бликами в его волосах, завораживая её взгляд, который скользнул по подрагивающей косе за его спиной. Она едва не ахнула, увидев подаренную ему резинку с маленькой деревянной бусинкой в форме лисьей мордочки. То, что он носит её подарок очередной раз заставило Еву убедиться в правильности своего выбора. Если она и будет с кем-то — то только с ним. — Что-то произошло? — спросила она первой, поскольку парень похоже, ушел в себя, немного нахмурив брови смотря перед собой. — Давай угадаю. Мой братец снова тебе чем то не угодил? Её голос прозвучал совсем не вопросительно и вместе с тем задорно, как будто её даже веселило то, что Николас снова недоволен Ричардом. Сам Николас боялся, что очередным подозрением уж точно навлечет на себя гнев Евы. Кому понравится, когда раз за разом обвиняют родного человека? Особенно когда кинолог не был до конца уверен, что его умозаключения правильные. В конце концов, в нём говорил не только здравый смысл, но и тревога. Она то и сбивала его мысли, заставляя сомневаться. Он перевёл взгляд на шагающую рядом Еву, чтобы убедиться что ему не послышалось и она совершенно беспечно относится к тому, что он правда заведёт разговор о Ричарде. — Что? — засмеявшись спросила она, рассмешенная его удручённым взглядом. — Говорила же, ты вечно его во всём обвиняешь. Что я ещё могла подумать? — Хмм… и правда… Что ещё?.. — туманно повторил парень. — Твой брат ночевал дома сегодня? — А? — Ева удивлённо подняла одну бровь. — Что за вопросы? Конечно же ночевал! Где ему ещё было быть? Что-то ты как-то странно начал разговор… — Я знаю, что сегодня поздно вечером он был в конюшне. Вот и решил узнать, оставался он там или нет… — Ты ведь знаешь, что у него там конь. Само собой он иногда ходит туда и… — Ева замолкла, неожиданно поняв, к чему клоник Николас. — Постой… Так вот в чём дело! Алори тоже там была?! — Да… Я… не должен был приходить туда, но пришлось и когда возвращался, видел Ричарда. Поэтому… мне показалось… что они договорились о встрече… — Ну если и так, то что с того? — пожала плечами Ева, не понимая его волнения. — В этом нет ничего плохого. Ник сокрушённо покачал головой. Ну и как ей объяснить ей почему это вовсе не пустяк? Во всяком случае, для него. Он, в отличии от Евы, был старшим, и нёс ответственность за свою сестру, и потому, просто не мог оставить всё как есть, не попытавшись разобраться. Больше ни с кем обсудить это он не мог и потому ещё больше растерялся. Это он так сильно боится или же Ева совершенно не осознаёт всю серьёзность ситуации? — То есть, по-твоему, назначать встречи ночью — в порядке вещей? — с некоторым раздражением спросил он. — Ева, может для твоего брата это в порядке вещей, но в нашей семье в такое время положенно спать… — Кто бы говорил… — закатила глаза девушка. — А твоя-то сестра, что там делала на ночь глядя раз такая правильная? — Она осталась на ночное дежурство по просьбе врача, — недовольно выпалил Николас, раздражаясь тому, как небрежно отозвалась Ева о его сестре. — И уж точно не до встреч ей было в тот момент. Так что встречались они или нет — это ещё большой вопрос! — Так если не встречались — чего ты так злишься? — совершенно спокойно выдержав его взгляд спросила Ева. — Николас, ты слишком переживаешь. Прямо совсем сильно. Ничего не произошло, а ты весь как на иголках. Всё в порядке. Ладно… наверное, это тебя не успокоит и я, примерно, догадываюсь, чего ты боишься, хоть ты вслух этого не произносишь. Но мой брат утром был дома. То есть он выходил из своей комнаты. Поэтому он никаким образом не мог провести ночь в конюшне наедине с твоей сестрой, понимаешь? Надеюсь, от этого тебе станет легче, а то я уже не знаю, как тебя успокоить. Ник, собиравшийся ещё что-то сказать, передумал, отводя взгляд и задумываясь о её словах. Он готовил себя к длинному и долгому разговору, не совсем понимая, как его вести, но на его удивление всё решилось даже быстрее, чем он ожидал. Ева словно бы с самого начала догадывалась, о его подозрениях и не оставляя место для сомнений, развеяла его страхи. Почему ей так легко удавалось говорить об этом? Да еще так уверенно, словно бы она полностью верила тому, что говорит. Он же был сам не свой, бросаемый из крайности в крайность. Но всё же, просто так, слепо доверять одним лишь словам было бы как-то неразумно. Да, он на самом деле больше всего боялся, что эти двое могли провести ночь вместе. Наверняка знать кинолог не мог, потому сознание рисовало ему самые плохие варианты. Но если Ева говорит, что Ричард был дома утром, возможно, он просто зашёл по какому-то делу и сразу ушёл. Необязательно же, чтобы он целенаправленно пересекался с Алори? Нет. Алори бы точно не стала думать о глупостях, когда оставалась совсем одна, присматривая за раненой лошадью. Если так, то слова Евы подходили к его мысленной картине намного лучше, чем минуту до этого. Однако, сейчас парень рассматривал все только со стороны сестры. А если взглянуть с другой, то… — А что он там делал в такое время? — спросил у нее Николас. — Допустим, что это не была встреча. Он что, часто так в конюшню по ночам бегает? Ева вздохнула. Рассказывать о странностях своего брата ей не приходилось. Этим прежде никто не интересовался и конечно же, для сторонних людей выходки офицера могли показаться странными, но что можно было поделать. Ей раньше и в голову не могло прийти, что ей придётся обсуждать с кем-то Ричарда. Впрочем, то, что этот надутый индюк однажды сможет сблизиться с кем-то — тоже до недавнего времени было фантастикой. С Николасом она могла быть откровенной, Тем более, если немного не открыть ему глаза на Ричарда — он так и продолжит навешивать ему ярлыки. Если бы всё это не сопровождалось переживаниями самого Ника — это можно было оставить, как есть. Но Ева, понимая, почему парень так волнуется, решила, что будет лучше поговорить откровенно, хоть разговаривать о Риче ей не очень хотелось. Она ещё не привыкла к его переменившемуся характеру и потому, в памяти ещё были живы их постоянные перепалки. Но это сейчас было не важно. Рано или поздно Николас тоже поймёт, что ему нечего бояться. Немного, но Ева завидовала Алори. У неё был просто замечательный старший брат. Будет очень жаль, если у него и его сестры будут проблемы из-за тайны, которую скрывает Алори. За свои отношения с братом девушка так не беспокоилась. В худшем случае всё вернется на круги своя, к тому, к чему она привыкла. Но теперь, казалось, возможно что-то большее, намного лучшее чем всё, что она знала до этого. Если Ричард был готов меняться, только лишь из-за того, что встретил эту девушку — это его единственный шанс. Понимает ли Ричард это? Скорее всего, нет. Значит, снова придётся брать всё в свои руки. Каким бы он ни был — Ева любила своего брата и хотела чтобы он был счастлив, но никогда бы не призналась ему в этом. Что ж, если Ник хочет знать, пусть знает. Если он успокоится, девушка сможет не переживать что он передумает и вмешается. Причин для паники пока ещё не было. — Накануне своего дня рождения — он всегда ведёт себя странно, — призналась Ева. — У него весьма странное отношение к этому празднику. Вот ты например, как к нему относишься? Спорю не бежишь от него как от огня? А вот Ричи — совсем другой. Для него этот день — самый обычный. Он делает вид, словно ничего не происходит и, чтобы меньше общаться с нами — уходит в конюшню, ждёт, когда мы все заснём и только потом возвращается. На меня он огрызается, когда я завожу об этом разговор, но не смеет перечить матери. Поэтому и старается не говорить с нами. Ну не придурок ли? — Мда… — хмыкнул Ник. — Мой брат тоже не очень любит этот праздник, но не так категоричен в своём мнении, чтобы ото всех скрываться… И правда странное поведение. — Это еще не всё, — покачала головой Ева — Он запретил нам дарить ему подарки. Говорит, что ему это не нужно и не принимает ничего. То есть… — она задумалась, поправляя себя. — Он в принципе ни от кого и никогда не принимает подарки, но на день рождение мог бы и исключение сделать. — А он никак не комментирует это? — спросил Николас, невольно сравнивая Ричарда со своим братом — У него же должна быть причина. — Говорит, что это детский праздник и ему он не нужен, — Ева надула губы. — Как не от мира сего. Я понимаю, все военные строят из себя чёрт знает что, гордые до безобразия, но есть же границы. Хотя бы в кругу семьи вполне можно вести себя по-другому, хм, — она вдруг улыбнулась, хитро прищурившись. — Но знаешь? Мне плевать. Я всё равно дарю ему подарки каждый год. Просто потому что хочу досадить ему и напомнить, что он идиот. Я думала, что и в этот раз будет также, но мне кажется что нет. Ник непонимающе посмотрел на нее. — Твоя сестра просто что-то невероятное с ним делает, — начистоту выложила Ева. — Он стал… таким терпимым… Я порой хочу на него разозлиться по старой памяти, но… не могу. Он просто не даёт повода мне наорать на него. Это злит и в тоже время так обнадеживает… Наверное, и адские псы поддаются дрессировке. Что скажешь, кинолог? Николас невольно улыбнулся, проводя рукой по волосам, выдыхая. Стало легче. Его сестра, на самом деле, была прекрасным человеком. Открытая, милая, заботливая. Казалось на свете не может быть человека, которого она оставила бы равнодушным. Но чтобы она смогла перевоспитать такого человека как Цербер? Он бы никогда не поверил в это, если бы ни рассказ Евы. В отличии от него, Ева упорно не видела ничего плохого, не разделяя переживаний парня, но несомненно так же, как и он, наблюдала за тем, что происходит между молодыми людьми. Успокоив нервы, наконец-то разобравшись в мотивах, он перестал смотреть на всё с одной стороны, с помощью Евы поменяв точку зрения. Почему-то он сам не подумал о том, какие ещё причины приводят Ричарда в конюшню. И, наверное, не смог бы догадаться, без Евы. Должно быть, чтобы чуть больше доверять Ричарду и не бояться за Алори, зная, что она находиться с ним, он должен будет узнать ещё больше. В конце концов, даже не веря штабскому офицеру, он несмотря ни на что, верил Лори. Если в Мустанге и было что-то хорошее — она смогла это рассмотреть и, вопреки тому, что она прячет он него на душе, она, похоже, не жалела о том, что делает, лишь временами молчаливо горюя о чём-то. А значит, позиция наблюдения оставалась самой выгодный для всех. Даже если иногда это становится не просто. — Скажу, что в тако случае, кинолог из неё куда лучше чем из меня, — засмеялся Ник. Девушка вздохнула с облегчением. Раз за разом у неё получалось, служа дамбой сдерживающей порывы Ника, защищать взаимоотношения этих двоих, чтобы у них появилось больше времени без постороннего вмешательства узнать друг друга и, как надеялась Ева, полюбить. Такой исход был бы самым замечательным. После того, что она видела и что узнала о брате — только таким образом можно было его спасти и научить видеть мир по-другому. Пусть он пока и сам этого не понимает, зато, однажды обязательно осознает, каким дураком был. А пока что время, и только время могло помочь им всем. — Уф… Рада, что мы друг друга поняли, — удовлетворенно кивнула она. — И, раз зашёл такой разговор, а когда день рождения у тебя? *** — Ну-ка… ещё раз… повтори ещё раз… — Он накрыл меня пледом… Леона издала победный вопль и обняла идущую рядом с ней Алори за шею, изо всей силы прижимаясь к ней. После обеда, немного отдохнув дома, занимаясь повседневными делами, Леона, позвонив по телефону, пригласила подругу прогуляться по городу. Ей не терпелось узнать, как всё прошло. Нетерпеливая, у неё просто не получилось бы дождаться до понедельника. И теперь, слушая рассказ подруги, она была вне себя от счастья, едва не подпрыгивая от радости и верещала так громко, что прохожие оборачивались, неодобрительно качая головами. Чувствуя, что полулицы смотрят на них, смутившись, Алори постаралась успокоить разбушевавшуюся девушку, но той словно было плевать на посторонних и она продолжала восторженно крутиться вокруг неё, о обнимая, а то и вовсе затягивая её в танец. Элрик старалась тактично сопротивляться, всё громче и громче взывая к Лео, чтобы та успокоилась, но ничего не выходило. Сейчас они вышли на неширокую улицу, по обе стороны от которой тянулись маленькие магазинчики, но не продуктовые, как на главной площади. Тут была обувная мастерская, хозяйственный магазин, маленький ларек с цветочными корзинками и что-то ещё, но что именно сказать было сложно, ведь Зиверс не давала ей и секунды на передышку, остановившись, похоже только, когда у неё самой голова не закружилась и, схватив её за запястье с искристыми от счастья глазами, задыхаясь, произнесла: — Ты представляешь, как это здорово?! Я ведь говорила! Я говорила! — Тише ты… — Алори виновато взглянула на старика, начавшего бубнить что-то про «надоедливую несносную молодежь». — Лео, пожалуйста хватит, на нас же все смотрят… — Да и чёрт с ними! — специально еще громче воскликнула та. — Теперь всё точно будет как надо! — Боже, прошу тебя, успокойся, Лео! — взмолилась Алори. — Это ещё ничего не… — Цыц! — Зиверс приложила палец к её губам, останавливая от дальнейшей реплики. — Даже не пытайся испортить мне настроение! Только не сегодня! Ах, это прекрасно! Я знала, что когда-нибудь и этот тугодум сообразит, что к чему. «Он просто не хотел, чтобы я замерзла», — хотела остудить её пыл Алори, но не стала, решив что её попросту не услышат. Но всё же, видя реакцию подруги и у неё самой на душе стало тепло. Пусть она не показывала свою радость подобным образом, но и она была счастлива. Впервые за долгое время. Впервые после всех терзаний, боли и уныния, случилось что-то хорошее, дарящее надежду. Всё ещё призрачную, тонкую и хрупкую, как крыло бабочки, но надежду. Не ожидая от Ричарда такого поступка, Алори не знала, куда себя деть от нахлынувших чувств. Одновременно ей было и радостно, и грустно, и жарко и бросало в дрожь. Хотелось смеяться и плакать. Сдерживать это было невыносимо. Как жаль, что она не может вести себя, так, как Леона, ничуть не стесняющаяся оживленной улицы. Зиверс словно и не замечала никого, без устали скандируя «Ура! Ура! Ура!» Единственное, что омрачало её трепетное, светлое чувство. Сегодня Николас вёл себя очень странно. Она даже ничего не успела сказать, как он унесся прочь, словно ураган. Конечно, поделиться с ним своей радостью она не могла, но это вовсе не значило, что она не хотела пообщаться с ним. Тем более после того, как увидела брата сидящего на кухне в неблагоприятном расположении духа. Она даже не знала, куда он ушёл, и когда вернётся и тревога за него не давала Алори покоя. Если бы она знала причину этому… Ведь девушка толком и сказать ничего не успела и навряд ли могла как-то обидеть его. Оставалось верить, что Ник скоро придет домой и объяснит ей что произошло. Думая об этом, крики Леоны разносились откуда-то издалека, и пришла в себя Алори только после того, как Зиверс, хохоча и размахивая руками, отчего её пружинки-кудри плясали вверх-вниз, остановилась перед ней, пристально смотря в глаза, отчего Элрик даже вздрогнула. — Ты же понимаешь, что мы просто обязаны это отпраздновать? — хитро подмигнув, сказала Лео и схватила подругу за руку, таща за собой. — И обсудить дальнейший план действий! — П…Подожди… — Следуя за ней пробормотала Алори, не понимая куда её тащат. — Лео! Дзинь Алори вздохнула и остановилась так резко, что не ожидавшая этого Леона едва не потеряла равновесие и, сердито покосившись на Алори, вновь принялась тащить её, но уже и с места не могла сдвинуть свою подругу. — Что ты встала как вкопанная? — прорычала она, отпуская её руку. — Куда ты смотришь? Она проследила за взглядом и поняла, что та смотрит на тонкие железные трубочки, подвешенные над дверью одного из магазинов. Налетая на них, ветер раскачивал деревянную лопаточку, висящую на нитке между ними и от движения, ударяя по полым, блестящим трубочкам высвобождался тихий серебряный звон, тонкий и протяжный, такой, словно каждая из них пела. Видимо продавец решил выделиться и в отличии от соседей заменил колокольчик над дверью на музыку ветра. На Леону это не произвело никакого впечатления, зато Алори, плененная тоненькими звуками, не могла отвести глаз, приоткрыв рот от знакомых ощущений. Это было именно то, что она слышала в своём сне. Этот призывной звон издавали именно они. Тут нельзя было ошибиться. Но что-же тогда так блестело в её сне? Что-то ещё было там, во тьме. Оно блестело яркими бликами и ослепляло девушку. Манило за собой. Однако ничего похожего, глядя на трубочки Алори не увидела, но стоило ей перевести глаза на витрину, как сон стал реальностью. Звуки и видения объединились в одно целое, проникли в настоящий мир и стоило ей понять это, как молниеносно поняла, к чему всё это было. Решение проблемы, то, о чём она не могла подумать и то, что несомненно подойдёт никак лучше. — Лео… — одними губами пошептала она. — Я нашла его. Я нашла подарок для Ричарда.