Life Time 3

Он не понимал, что с ним происходит. Все мысли, когда-то полностью контролируемые и подчинённые воле, вышли из-под контроля. Казалось, даже собственное тело не слушается его и он совершенно ничего не может с этим поделать. Все, что он мог сейчас — это дышать. Прерывисто, сдавленно и болезненно. Грудь словно бы сковали в железные обручи и парень, как не старался, не мог вздохнуть так, чтобы организм перестал испытывать недостаток кислорода. Голова кружилась, а зрение никак не могло четко сфокусироваться на чем-то, куда бы он не устремлял свой взгляд. Это произошло слишком внезапно. Он ничего не сумел предпринять, не успел защититься. Да и от чего именно?.. Затуманенный разум противился всяким попыткам соображать. Ричард словно бы тонул сам в себе, переставал хоть как-то оценивать реальность. Сколько прошло времени с тех пор, как его разбил паралич, — нельзя было посчитать, но последним движением, которым он еще мог управлять, была рука, опустившаяся вниз за папкой с документами. Листы из неё едва не вывалились, он Ричард даже не потрудился поправить их и взяв папку, едва ли сразу же не выронил её снова. Как он добрался до дома — просто чудо. Офицер не помнил дороги, не разбирал, куда несут его налитые свинцом ноги. Каждый шаг давался с таким трудом, словно сама земля не пускала его. Военный должен был занести документы на работу. В конце концов, это был отчет от кавалеристов, да ещё выполненный раньше срока, с которым Ричарду после пришлось бы поработать, но он напрочь забыл о планах, которые строил до того как произошло ЭТО. С таким же успехом он мог бы идти и с закрытыми глазами. Ричард всё равно не видел перед собой никого и ничего. Все его последующие действия, такие как открытие входной двери, — были простой автоматикой. Он даже не мог точно сказать, открыл ли он её сам или же его впустил внутрь кто-то из домашних. Даже если бы перед ним в упор встали мать или сестра — он бы просто прошёл мимо. Вроде бы… Вроде бы… Издалека слышался какой-то голос. Но настолько тихий и не разборчивый, что парень и значения ему не придал. Этот звук не мог достигнуть его слуха. Да и даже если бы достигнул, разве это смогло хоть что-то изменить? Машинально, едва оказавшись в комнате, парень запер её на ключ, и прижался спиной к двери, наконец-то найдя точку опоры. Папка второй раз за день оказалась на полу. Ноги уже не хотели держать его и тряслись так, словно он сделал марш-бросок не в один десяток километров. Вход в комнату располагался напротив окна, из которого на парня лился солнечный свет, раздражая и без того напряженные глаза, заставляя зрения пульсировать, синхронно с ударами сердца. Сердца, которое так сильно ударялось о ребра, что мешало его и без того, запертым в ловушку легким делать судорожные вдохи. В какой-то момент это стало совсем невыносимо и Ричард, сжав зубы, зажмурился, задержав дыхание, и что есть силы ударил себя кулаком в грудь, стараясь очнуться, заставить этот глупый орган перестать мешать ему дышать. Но никакого эффекта это не возымело. Казалось, стало только хуже. Теперь заболела ещё и грудина. А сердце, как ни в чем не бывало продолжило барабанить, словно издеваясь над ним. Сделав усилие, Ричард постарался совершить ещё одну попытку вдохнуть, но вместо вдоха смог лишь с хрипом втянуть в себя немного воздуха, тут же выдыхая его через нос, ощущая, как холодный пот градом катится со лба вниз по лицу и утер его рукавом кителя, только сейчас замечая, что ни то что форму, даже сапоги в коридоре не оставил, не позволяя себе такого никогда прежде. Но и это его уже не волновало. Все, что было когда-то, до этого момента, вдруг стало далеким прошлым, не имеющим к нему никакого отношения. Существовал только он сейчас и эта комната, клетка с заточенным в ней зверем. С силой оттолкнувшись спиной от двери, громко топая сапогами по чистому ковру, рискуя потерять равновесие, когда от первого же шага колени прогнулись в суставах, как у марионетки на веревочках, он подошёл к окну и так резко рванул занавески, задергивая их, что несколько крючков отлетели от карниза, с тихим стуком упав на пол, но не заметив этого, парень поднёс к лицу дрожащие руки. Его бил озноб. Кожа пылала жаром, который растекался по всему телу, не оставляя ни одного свободного места, не занятого огнём. Ричард горел заживо. Он склонился, упираясь рукой в спинку кровати, перенося на неё вес и не справившись с таким грузом, застонав, рухнул на матрас, поворачиваясь на спину, и прикрывая глаза сгибом локтя, погружаясь в темноту, где старался отыскать спасение. Но разве можно было убежать от этой муки? «Что со мной?.. Что это было?.. Зачем она это сделала?.. Как…больно…» Он сжал зубы, когда сердце, до этого изводящее его энергичными ударами, начало словно бы съеживаться, сжиматься, и его биение из ровного и частого, стало оборванным, как будто оно пыталось спрятаться, но вместе с тем, легкие получили немного свободы, и всё ещё мучаясь от тупой, сдавленной боли в груди, парень наконец-то смог сделать несколько жадных вдохов, немного, лишь немного, остудить огонь, бурлящий в венах, замедлить его ток. Он дышал так, словно только что вынырнул из-под воды, едва не погибнув от удушья. Но щека, к которой девушка прикоснулась, губами горела не прекращая, так словно её заклеймили раскаленным железом, хотя, конечно, это было не так. Он-то думал, что единственное, что может причинить ему нечеловеческие страдания — это только её слезы. Как же он ошибался. Со слезами он мог хоть что-то решить, что-то предпринять, сделать так, чтобы она не плакала, уйти в конце концов. Но сейчас Ричард не мог справиться сам с собой. Его организм был отравлен каким-то ядом, мучительно уничтожающим его изнутри, заставляющего кровь шуметь в ушах, без видимых на то причин, отрывая его от действительности, в которой он находился и погружая в омут страданий, спасения от которых он не мог найти. В глупой попытке, он тяжело перевалился на правый бок, чтобы не давить весом тела на сердце, поджимая ноги, всё ещё обутые в сапоги. Боже, что бы сказал кто-то из семьи, увидев его сейчас? Но в таком состоянии он мог со спокойной совестью послать их к черту. От непонятного, рвущего душу на части чувства, хотелось выть похлеще адской собаки, если бы это избавило его от боли — он бы сделал это. Но яд знал свое дело, и Ричард остатками сознания с ужасом понял — он умирает… Это был конец… Парень был не в силах сопротивляться этой отраве, разжигающую огонь в его груди такой силы, что в ней не оставалось места не до чего больше. Что может спасти его? Унять эту боль? Что угодно, Ричард готов был пойти на все. Легкие снова начали тяжелеть, а из горла вырвался сдавленный стон. Пусть офицер, судя по ощущениям, был на краю пропасти, в шаге от гибели, он не мог привлекать чужого внимания. В доме же кто-то есть? Или нет? Хотелось кричать. Кричать во все горло, эта боль искала выход, разрывая его изнутри. «Что угодно… что угодно», — вторил он про себя. — «Что угодно…» И вдруг понял, что единственный свой выход все еще можно отыскать. В здравом уме парень никогда бы не пошел на такое. И подумать не смел бы. Ведь все это время он только и делал, что сражался с Орфом. Положится вновь на его силу значило стать зависимым от него. Ведь он твёрдо решил больше никогда не совершать такой ошибки, которая уже однажды стоила ему очень дорого. А что если ему придётся вновь стать Цербером? Что если такова будет плата за помощь? Тогда адская псина больше не позволит вырваться из цепей, сковывающей их воедино. Но если он не станет… он умрет… Непременно умрет. Еще никогда Ричард не боялся смерти так сильно. Это было всего лишь абстрактное слово, не значащее ничего в его повседневной жизни. Что-то далекое, о чем ближайшие несколько десятилетий не было смысла и думать, но она подкралась к нему незаметно, так, что офицер не смог ничего сделать. И теперь Мустанг, не испытывающий ничего похожего прежде, понял, что конец может быть гораздо ближе, чем он думал. От этой мысли становилось до ужаса страшно. Оказалось, что он боится смерти. — Где ты, шавка?! — прорычал он сквозь зубы, обращаясь к единственному, кто видел его страдания. И единственному, кто мог помочь. Мог, но не был обязан. Особенно после всех схваток, где борьба шла не на жизнь, а на смерть. Последний раз Орф точно не собирался оставлять его в живых, но Ричард попросту не знал, что делать, цепляясь за последнюю соломинку, которая могла вытянуть его из этого кошмара. Сейчас парень был как никогда одинок. И одновременно всегда был со своим адским спутником. В уголках рта появилась слюна, как у дикого животного, когда Ричард сжал рукой одеяло, которое уже было измято от его агонии и бросаний из стороны в сторону, впиваясь в него ногтями, словно это были когти хищника. Он старался выместить на чем-то свою боль, повторяя еще раз: — Иди и забери меня! Я готов! Он сдался. Отступил перед личиной неминуемой гибели, испугавшись ее так, как он еще никогда и ничего не боялся, теперь четко понимая что за смертью ничего нет. Будь он Цербером, он бы не боялся смерти, потому что в его шкуре смертью был он сам. А теперь, став человеком, простым смертным отвоевывающий свою душу у самого адского пса, он осознал свою слабость. Орф был здесь. Как всегда. Никуда не делся. Корчась на кровати, с зажмуренными глазами, Ричард видел его в бреду мучительной боли. Никакое адское пламя не способно так пожирать душу. Никакие острые клыки двухголового пса не сравнятся с этой мукой. Если чтобы спастись от неё нужно вновь очутиться в Сумрачном лесу — пусть будет так. Пусть Орф прикончит его там! Пусть разорвёт на части, пусть терзает его, как очередную пойманную в чаще жертву. Всё что угодно. Он даже не будет сопротивляться. Он будет благодарен за избавление от боли. Даже такая смерть будет не такой мучительной и долгой. Это будет не так страшно, это будет привычно, он уже ни раз испытывал подобное, но к тому, что происходит сейчас не мог подготовиться никогда. Весь его мирок сжался до размеров кровати, где боль властвовала над ним безраздельно и не собиралась утихать. Что с ним происходило? Ещё утром этот день начался самым обычным образом и ничто не предвещало беды, а теперь парень не мог точно сказать, была ли у него иная жизнь, потому как ему казалось, теперь всё его существование продолжиться именно так, без возможности вернуться обратно. Он мысленно призывал своего соперника, готовый уже кричать во всеуслышание, чтобы демон откликнулся на его зов и сделал хоть что-нибудь. Всё равно что. Однако единственный свидетель этого кошмара и не собирался помогать. Черный пес с наслаждением и удовольствием смотрел на мучение своего хозяина. Все четыре глаза, светящиеся яростью и возбуждением были устремлены на него, а шерсть на холке вставала дыбом от животного желания и аромата страха, который так приятно щекотал его ноздри. Даже хвост слабо повиливал, выдавая то, как рад монстр тому что наблюдает. Будь на его месте Цербер — он бы не выдержал и охваченный азартом и одурманенный яростью, растерзал бы его. Если бы сейчас он был в состоянии анализировать ситуацию, Ричард был бы удивлен тому, что с самого начала, с момента этого непредсказуемого поцелуя — Орф даже не рыкнул. «Почему?..» Сейчас он уязвим, как никогда. Псу даже не придётся стараться, чтобы затащить его в ад. Даже при желании, разбитый болезненными, скручивающими его тело спазмами, офицер ничего бы не смог предпринять. Перед закрытыми глазами в темноте заплясали яркие вспышки, словно где-то над ним, зажегся яркий фонарь. В комнате стало невыносимо душно, как будто из помещения выкачивали весь воздух. В горле пересохло. Медленно шевеля сухими губами, перевернувшись теперь на левый бок, парень продолжал провоцировать своего зверя, его единственный шанс прекратить агонию. — Ну же… Если умру я — ты тоже погибнешь…— шептал он из последних сил, борясь с действием яда. Но пес не спешил действовать и скоро его глаза, горящие как раскаленные угли, стали единственным, что Ричард мог рассмотреть во тьме. Эта тьма обступила его со всех сторон, пленила, затягивала в себя и, утомленный до крайней степени, парень не мог сопротивляться ей. Туман, мешающий соображать, сгущался, заполняя собой все. Вновь настал паралич. Постепенно все тело перестало чувствовать. Ноги, руки, голова… и только сердце продолжало биться, отзываясь в ушах офицера стуком, медленно тающем в угасающем рассудке. «ТУК…ТУК…тук…тук…» Всё закончилось. *** — Ай да Алори! Ай да молодец! — Лео, тут нет ничего смешного! — А я и не смеюсь… Зиверс сидела за кухонным столом и не спеша помешивала чай в чашке, закинув ног на ногу, повернувшись спиной к стене, к которой и был придвинут столик. Рядом, на полу валялась её пустая учебная сумка. Напротив, на столе стояла еще одна чашка с горячим чаем, но нетронутым и стоящим здесь непонятно зачем. Ведь Алори даже не притронулась к нему, заварив только для того, чтобы успокоиться, едва не пролив его на стол из-за дрожи в руках, но так и не смогла сделать ни единого глотка. Кухня залитая теплым солнечным светом, располагала к приятной, дружеской беседе. Однако ситуация вовсе не благоволила к спокойному разговору. Кроме них дома больше никого не было и Леона чувствовала себя свободно, не боясь того что разговор, не предназначенный для чужих ушей, услышит Николас. Даже на эмоциях, Зиверс прекрасно помнила, что все, о чем говорит подруга — большая тайна и не собиралась выдавать её. Она была крайне удивлена тому, что Элрик позвонила ей. Алори, стеснительная и не любящая беспокоить окружающих, отказывалась это делать даже когда Леона сама просила её звонить в любое время. А тут такое. Алори не сказала ничего больше кроме того, что Леона срочно нужна ей и та, не спрашивая ничего поспешила к ней, уже по дороге думая о том, что же могло произойти. Конечно же, это было связано с Ричардом, здесь и гадать нечего, но все же, то, что сказала Элрик, — было шоком. Сначала Лео не поверила, решив что подруга разыгрывает ее, но посмотрев в глаза девушки, поняла — это чистая правда. Алори металась по кухне, как тигрица в клетке, обхватив себя руками и бегающим взглядом уставилась в плиточный пол под ногами. Это и было единственной фразой, которую она проронила. После чего Леона сама налила себе чай, понимая, что останется тут надолго и Алори сейчас не в состоянии следить за правилами гостеприимства. Сделав ещё один глоток, Лео начала следить глазами за перемещениями Алори от стены к стене, держа кружку перед собой и покачивая ногой. Большая удача, что Ника нет дома. Вот уж было бы трудно объяснить ему, что здесь происходит и почему его сестра носится по кухне как заведенная механическая игрушка в картонной коробке. Но в конце концов мелькания перед глазами начали надоедать и Леона облокотившись на стол вздохнула: — Не устала ещё? Спорим ты уже до института сбегала и обратно… Но Алори не слушала её, разве что стала двигаться чуть медленнее, не говоря ничего больше. Её волосы подрагивали от каждого шага, красиво подпрыгивая каждый раз как она совершала очередной поворот. Ей хотелось верить что все, что она сделала — сон, фантазия, галлюцинация. Что угодно! Как она могла позволить себе такое?! Она, знающая какое нестабильное у нее положение, совершила непростительный поступок, подавшись своей слабости. Как так могло произойти?! Ведь она столько времени прятала свои чувства так хорошо, что у Ричарда не появлялось никаких подозрений. А теперь… — Да сядь же ты и успокойся… — попросила Лео, указывая рукой на стул напротив нее. — Своей беготней ты ничего не исправишь. Что сделано, то сделано… — Как ты можешь так спокойно об этом говорить?! Алори не прислушалась к просьбе подруги, но хотя бы ненадолго остановилась перед столом, положив на него руки и с ужасом в глазах смотря на Зиверс, которая, встретившись с ее взглядом, постаралась сдержать смешок, маскируя его очередных глотком чая, но попытка оказалась провальной и вместо этого она лишь выдохнула губами в чашку, булькнув, выдав себя с головой. Алори нахмурилась. Она действительно не знала, что делать, а подруга, вместо того чтобы помочь — потешалась над ней. — Брось. Ничего страшного не произошло… — постаралась реабилитироваться Леона, поставив кружку на стол и ещё раз попросив Алори присесть. — Я не хотела тебя обидеть, извини. Просто, ты слишком сильно переживаешь по поводу… — Переживаю? — Алори опять вскочила на ноги, отошла от стола, подходя к окну и сокрушено взялась за голову, запуская пальцы в золотистые волосы, пробормотав сквозь зубы— Ты хоть представляешь что я натворила?! Я все испортила! Теперь он… Что он теперь подумает?! — К черту этого придурка! Он хотя бы думать начнет, а это уже хорошо! — бросила Леона. — Мы же с тобой такого плана и придерживались. — Не было у нас плана, где я его целую! — возмущённо выдохнула Алори — Это да…— задумалась девушка, поднимая глаза к потолку и накручивая на палец каштановый локон. — Я бы предпочла, чтобы первым это сделал он, а не ты… — Лео! — девушка резко повернулась к ней. — Прекрати! Мне от этого ничуть не легче! — Да шучу, я шучу… Не надо так остро реагировать, Алори. Всё не так плохо. Давай просто поймем, что делать дальше… — Не будет никакого дальше, Лео… Он просто… Да он же… Теперь никогда в жизни… — Что? Перестанет с тобой общаться? Прекрати, это не в его духе. Иначе он уже давно бы это сделал. Возможно, ему придется некоторое время обдумать то, что произошло, но как я уже и сказала, это к лучшему… Хех, — усмехнулась Лео, делая быстрый глоток, откидывая назад мешающуюся копну волос. — Ты меня удивляешь Алори… Как же у тебя, скромницы, хватило духа это сделать? Да ещё первой… Да без предупреждения! Представляю, как его скрутило после такого! Ты слишком жестока к нему… Ну прости-прости! — снова забывшись, воскликнула Леона, видя как Алори обиженно надула губы. — Не могу я быть серьезной после такого! Не ожидала… совсем не ожидала… Как это было? Ты что, совсем не соображала, что делаешь? И что он делал? Давай, рассказывай! Интересно же! Она пододвинулась ближе к столу, выжидающе смотря на подругу. Алори, отвернулась, сильнее обняв себя руками, неуверенно смотря в сторону. Заговорить — значит вспомнить. А ей вовсе не хотелось этого делать. С другой стороны, она сама позвала Леону к себе. Справедливо, что девушка хочет знать больше. Но Элрик не представляла, как описать то, что с ней случилось. Ведь это стало сюрпризом не только для парня, но и для неё самой. Лео была права. От неё нельзя было ожидать такой несдержанности. Только последняя дура пошла бы на такое. Если бы она только могла повернуть время вспять, то просто бы ушла, не совершая такого опрометчивого поступка. Боже, что он подумал о ней после этого… Вспоминая выражения лица офицера после спонтанного, неожиданного поцелуя, Алори хотелось закрыть глаза руками и спрятаться в каком-нибудь темном уголке, где её никто не найдет. Всё бы было гораздо проще, если бы касалось её одной. Она уже привыкла к тому, что многое приходится переносить в одиночку, прикладывая огромные усилия, чтобы объект ее обожания ни о чем не догадался. Могла ли она скрывать свои чувства еще дольше? Разве ей самой не было все труднее и труднее день ото дня? И самое главное… Разве она не мечтала об этом? «Что он теперь сделает?..» — Я не знаю, Лео… Алори медленно подошла к столу, все еще не смотря на подругу и не торопясь, словно сомневаясь в правильности того, что делает, опустилась на краешек свободного стула, через стол напротив от Леоны, низко опустив голову и свесив вниз руки, положенные на сведенные вместе колени. Ее волосы закрывали лицо, но даже так, Зиверс поняла, что та закрыла глаза, а её голос звучал мертво и устало. Настолько, что Леоне стало стыдно за свое поведение. Она всего лишь хотела приободрить подругу, чтобы та не впала в депрессию, как в прошлый раз. От еще одного психологического потрясения ей будет сложно отойти. Это Лео тоже вычитала в книгах матери, которые пролистывала в свободное время с тех пор, как её начало беспокоить поведение Алори. Такой подход должен был помочь поддержать расстроенную девушку. Своей несерьёзностью Зиверс хотела показать на своем примере, что все не так плохо и на самом деле есть чему радоваться. А это правда было так. Леона не считала что Алори сглупила. Наоборот. Она стала достаточно сильной для решительного шага. Пусть и непростого. Жаль, что сама Алори не понимает этого. В книгах всё описанно просто, а на деле оказывается гораздо сложнее… Зиверс тоже потупила взгляд, понимая, что завела разговор совсем не туда и Алори, боясь своего поступка, может не желать говорить о нем, что было бы понятно. Не всегда хорошие намерения оказывают реальную помощь. Она вздохнула, уже не понимая, что делать дальше и как помочь подруге. Оставлять ее один на один с проблемой точно нельзя. — Просто… Когда я смотрела на него там… Леона подняла голову. Алори все-таки, запинаясь и делая паузы между словами, начала говорить. Ее пальцы нервно подрагивали и чтобы скрыть свое волнение, девушка вцепилась в край скатерти, теребя ее, перебирая между пальцами, не поднимая головы. Лео не стала сбивать ее и осторожно положила локти на стол, придвигаясь ближе к ней, ожидая дальнейшей исповеди. Это было важно для понимания произошедшего. Она уже пролистала в уме главы энциклопедии по психологии. Сама того не подозревая, Алори заставила подругу читать много литературы, далекой от профессии, которую они получали в институте. Элрик открыла рот, чтобы сказать что-то ещё, но с ее сухих губ так и не слетело ничего, кроме сдавленного выдоха и, взяв ещё одну паузу, собравшись настолько, насколько возможно, она чуть слышно прошептала: — Это было… как во сне… Счастливом сне… А потом он стал кошмаром… — Ты этого не хотела? — спросила Леона. — И… ты жалеешь об этом?.. Стоило бы подождать, пока Алори продолжит рассказ, но Леоне показалось что сейчас нужна та самая поддержка, ухватившись за которую, Элрик сможет выйти на правильный путь повествования и ей будет проще вести рассказ, не сбиваясь и не подбирая нужных слов, говоря все, что приходит на ум, искрене и просто. Алори на секунду забыла, о чем говорила, из-за слов Зиверс вспомнив тот момент. Мгновение, поддавшись которому все и произошло. На лице появилась легкая улыбка, а, приоткрыв глаза, которых Леона все еще не могла видеть, в её душе вспыхнул нежный, теплый огонек. Именно так она смотрела на него тогда. Любимое лицо всплыло в памяти, как и голос, эхом прозвучавший в голове, произносящий последнию фразу, которую она услышала от него. «» — Не знаю… Правда не знаю… Но мне хотелось бы это выяснить. Спасибо что выслушала… Теперь я кажется понимаю, почему я такой невыносимый…» Ричард мог казаться грубым и чёрствым, но в тот момент своим тоном он попросту сломал все грани, за которые Алори запрещала себе выходить. Безусловно, парень не делал этого специально и для него самого, как и для девушки, то, что произошло после, стало шоком. Однако для Алори все закончилось быстрее и уже отвернувшись от него, потеряв зрительный контакт, заставив померкнуть мимолетное чувство невесомости и всепоглощающей любви, вспыхнувшей у нее в груди, она поняла, что натворила, бросившись к дому без оглядки, а после, даже по прошествии нескольких минут боялась подойти к окну. Вдруг, он все еще стоял там? Судя по тому, как он застыл на месте с ошарашенным взглядом не сказав ей ни слова — это было бы не удивительно. Оставшись один на один со своей проблемой и грузом стыда за содеянное, все, что она смогла придумать, это позвать Леону, только потом вспоминая, что брат перед уходом говорил, что, если она хочет, подруги могут остаться у неё на ночь, дабы ей не было скучно, а брат не волновался лишний раз оставляя её совсем одну. Тогда она отказалась, сказав что за пару дней ничего страшного не произойдет, но теперь пересмотрела свою точку зрения и хотела бы, чтобы Леона никуда не уходила, не оставляла ее одну. Рассказывать о своих чувствах сейчас было трудно, но Алори осознавала — если не выплеснет наружу то, что таится на душе, станет только хуже. И погрузившись в воспоминания, снова переживая тот счастливый момент, она промолвила с придыханием, одними лишь губами, ощущая приятное покалывание на коже от переполняющих чувств: — Нет… это было прекрасно… Я никогда не была так счастлива, как в ту секунду… Стоило этим словам сорваться с её губ, тронутыми легкой улыбкой, как в сердце словно начал разгораться маленький, робкий огонек, согревающий изнутри, но не обжигающий. Сродни тому, как кошка делится своим теплом, мурлыкая, сворачиваясь клубочком на груди. Словно надеясь ощутить это тепло не только сердцем, девушка медленно прижала ладонь к груди, задерживая дыхание. Как это было возможно? Одновременно ей хотелось спрятаться от всего мира и громко кричать, оповещая этот самый мир о произошедшем. Пусть эти чувства всё ещё оставались не взаимными, и останутся таковыми даже после такого явного намека, она сделала это вовсе не для того чтобы сказать парню о чем-то, не для того чтобы выразить свое к нему отношение. Это было что-то другое. Как будто…это была необходимость. Такая срочная необходимость, что Алори ничего не могла поделать и не противостояла своему сознанию, которое буквально кричало от протеста. Это было абсурдом, но немного прояснив сознание, девушка могла бы сказать, что не поцелуй она его сегодня — могло произойти что-то нехорошее. Намного хуже чем то, что происходило сейчас. Свои же чувства девушка продолжала держать в душе. Там, где им суждено было остаться навсегда. Этот поцелуй не имел никакого продолжения и не мог иметь. Это была всего лишь слабость, которая могла обернуться и хорошим, и плохим, но Алори не верила, что подобное может как-то повлиять на Ричарда. Она знала его, пусть не очень хорошо, но даже представляя, что он почувствовал в тот момент, понимала — это далеко не тоже самое, что чувствовала она. Конечно же, ей хотелось бы, чтобы эти мысли были ошибочными. Но разве может Ричард, такой холодный и непробиваемый для чувств, вдруг за одно мгновение все понять?  — Ну тогда почему ты так себя мучаешь? — не понимала Леона. — Если ты была счастлива, то… — Это ничего не значит для него…— отозвалась Алори. — Значит для меня, но не для него… — А как он отреагировал? — поинтересовалась подруга. — Он что-то сказал тебе? — Он застыл на месте и смотрел на меня так словно я на его глазах что-то ужасное совершила… Никогда не видела у него таких глаз… — Еще бы не ужасное… — развела руками Леона. — Взяла и поцеловала Цербера. О чем ты вообще думала? Я не к тому, что зря. Нет. Когда-нибудь это должно было произойти. Даже самому ангельскому терпению приходит конец. Но только представь, что у него в голове сейчас происходит? Ты же ему все устоявшиеся шаблоны снесла к чертовой матери. Не намеренно, конечно… но чудится мне, ему сейчас гораздо хуже, чем тебе. Ты то хотя бы знаешь, что любишь его из-за этого и страдаешь. И поговорить у тебя есть с кем. Этот сноб вряд ли расскажет кому-то, что с ним произошло. Парни не любят говорить о чувствах. Особенно такие, как он. Только не вздумай винить себя в том, что он, возможно, сейчас мучается. Пришла его очередь страдать. Быть может хоть это поможет ему в себе разобраться. Алори хотела было возразить, но не смогла, вспоминая еще кое-что важное, то что так и не успела рассказать подруге, а именно исповедь Харриса и раскрытие правды о настоящем спасителе Пая, приговоренного к смерти. Про раненную лошадь Леона знала. Алори рассказала им с Эммой об этом на следующий же день, но в подробности всей истории Зиверс еще не была посвящена. Как она могла такое забыть? Ведь это и стало первый искоркой, из-за которой разжегся настоящий пожар. Если бы доктор не сказал ей правду, она не узнала бы, что поведение Ричарда, это на самом деле маска. Она и раньше подозревала это, но не была до конца уверена, так как влюбившись в него без памяти, могла выдавать желаемое за действительное. Но если и Уолтер был солидарен с ней — не оставалось ничего, кроме как поверить. А поверить было страшно, хоть сердце трепетало от одной только мысли, что офицер может, действительно может испытывать к ней что-то. Внутренние противоречия разрывали её изнутри, не давая определиться, настолько ли сильно она боится неизвестности, чтобы отгородиться от этих знаний, или же они так близки ей, что уже никакой страх не сможет остановить ее. Все это было слишком сложно. На короткое время на нее навалилось столько всего, что она окончательно запуталась, не понимая, что делать и как справиться с собой. Казалось, что этот день будет еще одной ключевой точкой во взаимоотношениях между ними. Они были и без того сложны, теперь и вовсе создавалось впечатление что распутать этот клубок не получиться. — Ладно тебееее… — протянула Леона, устав наблюдать за поникшей подругой. — Время. Помнишь? Только время расставит всё на свои места. Не торопи события. Все утрясется. И эта встряска пойдет вам на пользу вот увидишь. Сколько можно бежать, от самой себя, Алори? Я ведь вижу, ты не так категорично самобичуешь себя. Во всяком случаи мне не приходиться вытаскивать тебя из постели в полуобморочном состоянии. А это уже показатель. Ты делаешь большие успехи над собой. И уже второй день подряд такая смелая, что я диву даюсь, — Алори подняла голову, неуверенно посмотрев на Зиверс, которая только этого и добивалась и ободряюще улыбнулась ей. — Хочешь на чистоту? Я бы так не смогла. Правда. Будь я на твоем месте — уже наверное сбежала б из города куда подальше. Не смогла бы я с таким справиться. А ты… ты просто боец. Пожалуйста, не считай себя глупой или несдержанной. Это вовсе не так. Если я сейчас скажу, что понимаю тебя — я жестоко совру. Я не понимаю и не пойму, но это не значит, что я не могу разобраться в самой ситуации. Главное — это чувства. И твои, и его. Давай не будем думать наперед, а позволим ситуации самой найти правильный путь? До недавнего времени ты и сама говорила, что это твой план действий. А потом тебя какая-то муха укусила и ты напрочь забыла об осторожности, о которой так долго мне твердила. Алори задумалась, отводя взгляд уже не с такой паникой и страхом в глазах, размышляя над тем, что сказала Леона. Из них двоих сейчас трезво могла рассуждать только она. Алори боялась, что поддавшись импульсу снова натворит глупостей. Наверное, лучше действительно будет успокоиться, если это возможно и подождать ответного действия Ричарда. Это было бы легко исполнимо, если бы её не терзал самый большой из всех страхов: что он оставит её. Но правда была в том, что чтобы она не решила и как бы не поступила — изменить мнение офицера она не сможет ни при каких условиях. А хорошо это или плохо, как и говорила Леона — только время покажет. Само собой получалось что как бы она не рвала на себе волосы и не кляла за свою ошибку — все уже произошло. Можно тревожиться, можно представлять реакцию Ричарда, но нельзя поддаваться унынию. Второго такого погружения в отрешенность она уже не переживет. В те дни она почти что не убила себя, готовая умереть, не видя более смысла в своей жизни. Если оставался хоть один шанс на то, что все останется по-прежнему или же, станет даже лучше — она должна была держаться из последних сил, пусть даже не зная, на что надеяться. Алори тихо выдохнула, ощущая как некоторая часть тревоги покидает ее, но до того чтобы успокоиться было еще очень далеко. И, чтобы узнать мнение подруги, девушка начала рассказывать ей о том, что узнала от доктора и свои собственные мысли относительно этого. *** Ева, переместившись из гостиной в кухню, ожидала там мать, прихватив с собой старый конспект и тетрадь, завершая свое домашнее задание. Ненадолго, её рука задержалась на одной из строчек и она подняла голову, прислушиваясь к тихому стуку, доносящегося со второго этажа, за которым последовал голос матери. Затем опять тишина и еще несколько осторожных ударов костяшками пальцев по дубовой двери в комнату брата. Ева помотала головой, закатывая глаза и продолжила писать. Она ведь говорила ей, что Ричард не отвечает ни на какие призывы выйти из комнаты. Она сама после того как он ушел к себе старалась подслушать, что там происходит, но кроме шорохов и шагов ничего не услышала. Старший брат редко запирал свою дверь на ключ, поскольку знал, что просто так к нему никто не зайдет, да и дома кроме сестры никого не было. Однако, несмотря на это, без видимых на то причин, дверь была закрыта. Это заставило Еву несколько поволноваться за него. Не каждый день увидишь Ричарда проходящего через весь дом в сапогах, педанта, который везде и во всём придерживался порядка. Увидь это мать, сразу бы поверила ей, а не пошла бы самолично пытаться достучаться до него в прямом смысле этого слова. И все же Риза не сдалась и Ева, услышав уже третию очередь стуков, вздохнув, поднялась со стула, заложив нужную страницу конспекта, загнув его край, отложила в сторону, предвидя, что закончить прямо сейчас не удасться. Подойдя к столу между плитой и раковиной, она сняла горячий чайник, заваривая матери чай, который неприметно пригодиться как только она сдастся и вернется обратно, чтобы обсудить то, что произошло с парнем. От еще одного мозгового штурма по вине братца им никуда не деться. Стоило лишь подумать что теперь-то Ричи станет таким же, как и все остальные парни, и может быть, будет хоть чуточку похож на старшего брата, такого, каким его представляла Ева до того, как поняла что ей ничего не светит — как этот придурок снова, похоже, куда-то вляпался. Конечно, от него какого-то рассудительного поступка ждать не следовало, но не так же сразу?! Больше Ева переживала за маму, которая сильно беспокоилась за сына, хотя по мнению Евы, ничего настолько страшного с ним не происходило. Подумаешь, посидит немного взаперти. Может наконец-то додумается до чего-то хорошего. Отшельничество для него, и так закрытого в себе, будет даже незаметным. Но даже зная это и всеми силами стараясь уверить себя в истинности суждений, девушке было как-то нехорошо на душе, когда после стуков матери весь дом снова погружался в тишину. Она даже припомнила, может быть парень проскочил незаметно мимо гостиной и ушел? Но нет же… Она неприменно бы заметила. Ричард был у себя, но не открывал дверь даже матери, человеку которому всегда получалось уговорить его на что либо… Странно, очень странно… На своей памяти Ева не могла припомнить хотя бы одного случая, чтобы брат вел себя так потерянно. Само собой напрашивалась мысль, что могло произойти что-то неладное. И пусть Ева недолюбливала вздорного офицера, он был ее братом и она переживала за него. Попробуй не переживать когда он словно ходячий мертвец проходит мимо… Но нельзя было сказать что никаких предпосылок не было. Девушка начала замечать странности еще вчера, однако ей не хотелось портить нехорошими мыслями праздник и для себя, и для родителей. В конце концов, это был не первый случай когда Ричард вел себя необычно. Если бы она знала что все обернется так — постаралась бы хоть что-то выяснить. А теперь она даже не могла толком ничего рассказать матери о поведении брата. Эх, снова придет разбираться с его проблемами в тайне от него самого же. — Я ведь сказала, что он не выйдет… — произнесла девушка, стоя спиной к маме, заходящей на кухню. — Он вообще ни на что не реагировал, когда пришел. Заметила следы на ковре? Это он в сапогах по всему дому прошел. Даже не потрудился снять. — Что же с ним такое случилось… Риза, в отличии от сына, оставив в прихожей и обувь и китель, присела на стул, поднимая глаза к потолку, словно хотела разглядеть через него то, что происходит в комнате сына. Не тратя время, Ева молча подала ей кружку и мать удивленная таким жестом поблагодарив, приняла её. — Не в курсе, но сейчас нет никакого смысла сторожить его дверь. Ты же знаешь, он никогда не делает чего-то против своей воли. Оставь его в покое, — девушка обошла стол и села рядом с матерью, положив руки на стол и задумчиво побарабанила указательным пальцем, стараясь выглядеть как можно спокойнее, но само это движение уже показывало что и она волнуется. — Он точно ничего не говорил? — спросила её женщина, держа теплую кружку в руках, но так и не собравшись выпить из нее. — Совсем ничего? — Какой там…— фыркнула Ева, посмотрев на нее. — Он и в своем…привычном состоянии немногословен, а тут я бы даже при желании не смогла бы из него что-то вытащить… — Может… он заболел?.. — предположила Риза. — Ага, идиотизмом… — Ева! Не время для твоих шуток! — Знаю, но уверена, что он опять дров наломал вот и расплачивается теперь. — О чем ты? — Не знаю… — Ева опустила глаза. — Сказала же, я понятия не имею, что с ним. Но даже так, зная его, нетрудно догадаться. — Я то думала все нажаживаться начало… — Риза поставила кружку на стол и закрыла лицо ладонями, отчего ее голос стал приглушенным. — Он ведь даже посидеть с нами отказался. Ева участливо положила ладонь на ее плечо. Их мать всегда очень переживала за них обоих и много раз старалась поговорить с Ричардом насчет его жизненной позиции. Но каждый раз натыкалась на непреодолемую стену. Он и слушать ничего не желал, как бы она не старалась донести до него простую истину. Однако парень не внимал ей, и каждый из разговор заканчивался не успев начаться. Последний раз Риза пыталась поговорить с ним когда его отрешеность стала слишком явной. На зимнем балу. Тогда сын даже не попытался заговорить с кем-то из приглашенных на мероприятии людей. Как тень, он постоянно ускользал от чужих взглядов, держался подальше от веселой суматохи, царившей в кругу молодых офицеров его возраста и милых девушек. Парень даже ехать туда не хотел, но это была его обязанность, от которой просто так нельзя было отказаться. Все, что касалось долга, Ричард выполнял бесприкословно, проглотив свои предпочтения и на время заставляя себя быть там, где он не хотел. И заметив это, Риза отправилась на поиски сына, найдя его в одиночестве на заснеженом балконе, где он скрылся наконец-то от излишнего внимания любопытных глаз. Без верхней одежды. Молодой человек, словно был невосприимчив к холоду. Его ладони лежали на железных кованных перилах, погруженные в снег, но сам он, казалось даже не чувствовал этого. Риза могла бы попросить его хотя бы набросить на плечи плащ, в котором он пришел на вечер, но, она прекрасно понимала, что он не сделает это, ничуть не продрогнув на холодном ветру, когда изо рта вырываются горячее дыхание, прекращаясь в воздухе в белые облачка. Наедине, вдали от шумного сборища с ним можно было поговорить, но даже так, отвечал парень кратко, без особого желания обсуждать проблему, которую поднимала мать, поскольку сам никакой проблемы не видел, заставляя Ризу недоумевать еще больше. Она отказывалась верить в то, что ее сын мог быть таким безэмоциональным, видящим свою жизнь только в работе и долге. Да, для их семьи долг и служба стояли выше чем для кого-то еще, но даже так, их семья была дружной и могла находить хоть немного времени, чтобы побыть вместе, как и все остальные, обычные люди. Ричард же с каждым годом отдалялся от них, становился молчаливее и холоднее, словно он сам впитывал в себя мороз и специально делал это, чтобы его сердце и душа впали в анабиоз, перестали чувствовать. Риза попыталась еще раз заговорить с ним, но парень резко прервал ее, раздраженный бессмысленными речами. Для него они действительно были таковыми. Ни одно из теплых слов так и не достигло его сердца. Эта искорка была слишком маленькой, чтобы растопить его. То что он ответил тогда… Она бы предпочла не услышать больше никогда. «Мне не нужен никто. И я не собираюсь ничего менять» О той беседе на балконе загороднной резидеции Риза никому не рассказывала, похоронив ее в себе, стараясь забыть, продолжая верить, что всё что наговорил Ричард тогда — простое заблуждение и юношеский максимализм и не более того. Она видела, пусть сын и пытался это скрыть, хорошее в нем. Видела чувства, которые парень, по какой то причине не выпускал наружу, отрицая любую возможность их существования. Порой даже казалось, что он и не в курсе что эти самые эмоции у него есть. Он, как будто их не замечал и Риза тщетно пыталась понять почему. Конечно, первоисточником проблемы стала фанатичность офицера своей работой, которая в какой-то момент перешла на первый план его существования. Именно существования, не жизни. Когда-то давно, ещё на первых годах обучения в военной академии Ричард поставил себе цель — во что бы то ни стало догнать отца и стать для него достойным помощником на поприще военной службы. Тогда это казалось совершенно нормальным и логичным: ни Рой, ни уж тем более Риза никогда не навязывали своим детям излишнюю любовь к армии, но живя в такой семье, следую премеру взрослых и Ричард и Ева ничуть не сомневаясь выбрали тот же самый путь, что и старшие Мустанги. И если Ева, со временем стала относиться к армии просто как к части своей жизни, то Ричард сделал ее единственным смыслом и переубедить его уже бы ни у кого не получилось. Рой, вроде, тоже начал что-то замечать, но и словом не обмолвился и стал каким-то молчаливым по отношению к Ричарду с момента их спаринга на саблях. Что произошло между ними, Риза не знала, но спустя пару дней заметила на руке мужа тонкую красную полосу, оставленую чем-то острым, но не стала спрашивать, покольку сам Рой и вида не подавал что его волновало это. Можно было списать все на неосторожность и пренебрежение техникой безопастности (а ведь Риза просила обоих воспользоваться ею), однако все эти совпадения выглядели слишком странно. Словно и отец, и сын знали о чем-то, но никто из них не собирался просвещать оставшуюся часть семьи. Но все же, если бы это было что-то, доведшее Ричарда до того состояние в котором он прибывает сейчас — он неприменно бы рассказал ей. Или же, все-таки Рой относился несерьезно к странному поведению сына? Если в ближайшее время ничего не решится, придется прибегнуть к его помощи и узнать, что Мустанг старший думает об этом. Наверняка опять отмахнется и скажет что Ричард ведет себя вполне адекватно, а его решение жить именно так — принадлежит именно ему и он не маленький ребенок, чтобы кто-то говорил ему что и как делать. Типичная мужская логика — решать проблемы самостоятельно, не принимая помощи со стороны, но есть случаи где без нее просто нельзя обойтись. Только вот это ли и есть случай Ричи, или нет?.. — Эй, не расстраивайся так… — Риза отвлеклась от своих мыслей услышав голос дочери, дотрагивающейся до ее плеча и убрала руки от лица. — Всё будет хорошо. Я ведь говорила, что этому болвану придеться трудно если он решится хоть на какие то чувства. — Думаешь, он из-за того от всех отгородился? — спросила Риза, посмотрев на дочь и припоминая их последний разговор, в итоге которого обе пришли к выводу что Ричард начал влюбляться, потому как никакого другого объяснения так и не нашлось. Ева немного отстранилась от не, но руки не убрала, тяжело вздыхая, отводя взгляд. Она все еще придерживадась того же мнения что и прежде, но девушка и предположить не могла что пусть и настолько черствый человек как Ричард может так сломаться от едва только-только проклюнувшихся ростков чувст. Должно быть, они недооценили настолько сильны его убеждения относительно своего мировозрения. Они были настолько сильны, что парень от смятения и замкнутости всего сутки спустя докатился до депрессии, которая, по наблюдению начальной стадии этого процессаа, может затянуться надолго. Если только у него не найдется достаточно сил чтобы справиться с этим. Ева с подобным никогда не сталкивалась и мало что могла сказать. Что нужно предпринимать при таком раскладе и чем помочь? На ум приходило только одно решение, в правильности которого тоже нельзя было быть уверенной, но все же, это было единственное, что напрашивалось и она сказала, неуверенно, словно боялась, что мать осудит ее:  — Я не спец, но думаю, что тут только он сам себе может помочь, — она хмыкнула. — Во-первых, уже потому, что разговаривать через дверь — весьма проблематично. Выйдет — сам всё объяснит. Если захочет, конечно. — Он раньше никогда не запирался так, без причины. И всегда отвечал, если я звала. А теперь и вовсе непонятно, в комнате он или нет. Сколько ни стояла никаких звуков не разобрала. — Зато я слышала, сразу как он ушел к себе, — обнадежила ее Ева. — Там он, там. Не переживай. У него все равно завтра выходной. Отдохнет, проспиться и все будет хорошо. Не переживай раньше времени. Ничего настолько страшного не произошло. Я понимаю что ты хочешь ему помочь, но может, оставим его в покое хоть на время? Риза задумалась, положив руки на колени. Как бы тревога не побуждала еще раз попытаться узнать что не так с сыном, в словах Евы было много логики, но и по ней можно было сказать что девушка переживает ничуть не меньше, просто не говорит об этом, сосредоточавшись на том, чтобы хоть как то обьяснить ситуацию сведетелем которой она стала самой первой. А Ева в свою очередь старалась как можно мягче поговорить с мамой не заставляя ее нервничать. Достаточно и того что один член семьи вышел из строя. Конечно, трудно будет добиться от него правдивого ответа после всего этого. Он или будет молчать или соврет, и глазом не моргнет. Ей ли не знать как сильно Ричард ненавидит такие ситуации, когда сам себе кажеться глупым, а уж со стороны и подавно. А если привлечь к этому еще и внимание… — Ты уверена, что больше ничего странного не заметила? — спросила Риза. — Что может быть странее того что мой брат — бесчуственная заноза в з… — Ева! Но та лишь улыбнулась. Пусть и взгляд матери резко брошенный на нее стал сердитым и осуждающим, она все-таки хоть как то попыталась отвлечь ее от плохих мыслей. Пусть лучше сердится на нее, чем грустит, думая о сыне. Сейчас они все равно не могут ничего исправить. И видимо, догадавшись что острит дочь неспроста, из глаз женщины пропала строгость и она очень слабо улыбнулась уголком рта, раскрывая нехитрый замысел Евы, положив свою руку на ее ладонь. — Вечно жалуешься на брата, а сама нечуть не лучше…— тихо проговорила она. — Не можешь никак без этого, да? Она все-таки взяла предложенную ранее кружку с чаем и отпила немного, уже успевшего остыть, успокающего, ромашковрго чая. Несмотря на то, что дымок пара уже не поднимался над ним, напиток оставался таким же сладко-терпким и душистым. Вдохнув этот аромат полной грудью, немного, но все же успокоилась и Ева с облегчением тихо выдохнув, убрала свою руку, садясь равнее. Заразившись тем же настроением и у нее на душе полегчало и казалось, теперь беседа пойдет куда бодрее, без срывов в отчаянии и постройкой неутвержденных теорий. Лишние были ни к чему. Одна, достаточно обоснованная уже была и Ева видела смысл в том, чтобы придерживаться ее. Если она не ошибалась, интересно, что же произошло между этими двумя, что могло вызвать у Ричарда такой ступор? Эх, жаль что этот пень сам никогда ничего не расскажет. Интересно, если между Ричардом и Алори действительно произошло что-то, знает ли об этом Николас? Вдруг и Алори ведет себя странно? Тогда можно будет распросить его при случаи. Это куда проще, чем пытаться вытянуть информацию из братца. Однако, маме не стоит знать откуда дочь узнает о чем то. На данном этапе хватит и того что им с матерью приходиться гадать о переменах, происходящих с Ричардом. Она не сомневалась, что мама поймет ее, но все равно, сейчас было не время сваливать на нее еще и такое. — Как прошел день? — спросила она, положив локти на стол. — Ты сегодня поздно вернулась. — Сегодня первогодки учились из винтовки стрелять. Первое знакомство с оружием всегда проходит долго. Далеко не всегда все получается с первого раза. Пока каждому объяснишь и покажешь… — Ох… понятно… А я сегодня… Обе обернулись на стук в входную дверь. Три монотонных удара эхом пронеслись по пустому коридору, достигнув кухни. Первые пару секунд женщина и девушка замерли, не двигаясь, а потом синхронно переглянулись, в мгновенье ока приняв хладнокровный рассудительный вид. Все, что хотела рассказать Ева о том, как прошел ее день мигом вылетело из головы. Гости к ним заходили не часто, а те кто приходил, само собой, были приглашены. Поэтому без предупреждения, случайно, к ним в дом попасть было нельзя. Мустанги не боялись незваных гостей. Даже тех, у кого намерения были недобрые. Как уже говорила когда то Ева Нику, мало кто в здравом уме решиться сунуться в их дом, не рискуя получить пулю в лоб. Такое случалось редко, но в такие моменты в голове Евы сразу возникала мысль, где сейчас лежит ближайший к двери заряженный пистолет. Мысленно она пронеслась взглядом по коридору и поняла, что оружие есть в кобуре матери, которую она оставила в коридоре вместе с кителем. Если понадобится его можно будет быстро достать. Такое мышление было привычным для их семьи. Никаких происшествий за те годы что они проживали здесь не происходило, но осторожность никогда не бывает лишней, и потому и Риза и Рой с самого детства прививали ее своим детям, чтобы те знали как себя вести в непредвиденной ситуации. Ева медленно привстала, опираясь руками об стол, направив взгляд в коридор, как хищник, готовый броситься на добычу, но Риза, сидящая ближе к выходу с кухни, жестом попросила ее сесть обратно, так же не сводя взгляд с коридора. — Сиди… Я пойду посмотрю…— тихо сказала Риза поднимаясь на ноги и вышла из кухни, оставив дочь одну. Теперь же Ева переключилась на револьвер с полным барабаном лежащий в нижней полке кухонного стола под фольгой для запекания. На Ричарда надеяться не приходилось. Для обычного человека ход таких мыслей был странный, но Ева ничего не могла поделать. Это уже было сродни рефлексу. Она прислушалась к шагам матери, удаляющимися в сторону входной двери. Потом все затихло и раздался щелчок ключа и Риза кого-то тепло поприветствовала на пороге дома. Девушка расслабленно опустила плечи, начиная дышать без задержки. Похоже, все, как и всегда обошлось, и это правда кто-то из знакомых. Но интересно кто? Обычно каждый визит согласован как раз для того, чтобы Мустангам не приходилось опасаться подвоха. Многие в городе знали, где находится резиденция фюрера и хоть улица на которой стояли дома высших армейских чинов хорошо охранялась, а у некоторых домов даже охрана выставлялась, Мустанги вполне могли постоять за себя сами. Слабо верилось что кому-то может взбрести в голову совершить что-то противозаконное в отношении семьи фюрера, но вот такие вот кратковременные встряски, заставляющие мозг переключиться на другую волну — помогали держаться в тонусе. До последней секунды, пока девушка не расслышала как следует голос визитера, она была готова броситься на подмогу, но стоило лишь распознать знакомый голос, как все опасение как рукой сняло. — Тетя Грейс! В кухню Риза вернулась в компании доброй знакомой их семьи — Грейсии Хьюз. Ева уже давно не видела ее и очень расстроилась, когда вместо того чтобы попросить ее саму забрать семена, мама отправила Ричарда. Всего лишь потому, что девушка задержалась в библиотеке. Мать отступила в сторону, пропуская гостью вперед. Миссис Хьюз была одета в строгое бежевое платье с длинными рукавами, поверх которого был наброшен полосатый жакет. — Простите, что без приглашения, — поздоровалась с девушкой Грейсия, приветливо улыбнувшись. — Проходила мимо и взглянула на клумбу перед домом. Сразу поняла что это имеенно те цветы, которые я передала Ричардом. Так быстро взошли. Я даже не ожидала. И решила заглянуть, если кто-то дома есть. — В это время мы обычно всегда дома. А цветы и правда прекрасные. Не пришлось даже прикладывать усилий, чтобы они поднялись. Очень непревередливое растение, — Риза пригласила женщину за стол. — Может быть чаю? — Нет, нет, милая. Я ненадолго. Давно не виделись просто хотела узнать как вы поживаете. Роя-то я уже почти год не видела, но хоть с вами могу повидаться. Она заняла свободный стул. Риза тоже вернулась на свое место. Неожиданный визит немного разбавил гнетущую атмосферу и хоть ненадолго, но разговор перешел совсем в другое русло. Им нужно было отвлечься от проблемы, что вовсе не значило что они разрешили ее. Ева не вмешивалась в беседу, только слушала о чем разговаривают женщины, изредка отвечая на вопросы, которые обращались именно к ней. Но, как это всегда бывает, неосторожно и сама того не желая, Грейсия наконец-то дошла до вопросов, ответить на которые в свете недавних событий матери с дочерью было нелегко. Но такого следовало ожидать, после того как миссис Хьюз распросила их и о Рое, после чего ответив и на то, что спрашивала Риза. Странно однако, что они успели хоть немного поговорить в приятной, теплой манере до того, как упоминание сына заставила Ризу вновь погрустнеть, полностью освобождаясь от эффекта, которого так старалась добиться Ева. — А как у Ричарда дела? — невзначай поинтересовалась Грейсия, не представляя даже как этот вопрос отразится на хозяевах дома. — Смотрю, его нет дома? Снова работает допоздна? Весь в отца. От веселого, беззаботного тона женщины, даже Ева почувствовала себя нехорошо, поскольку ответить «все в порядке» они не могли. Даже сейчас, не находясь в кухне, а запертый у себя в комнате, Ричард умудрялся все портить. Риза, у которой волнения за сына и не могло сойти на нет, опустила глаза замолчав, очевидно, подыскивая нужные слова. Она вполне могла бы и соврать, но в таком состоянии по одному лишь виду можно было сказать, что здесь не все так гладко. Грейс, поняв по напряженному молчанию, что затронула ненужную тему, тихо охнула приложив ладонь к губам, жалея что спросила. Но она и не могла подозревать о том, что происходит сейчас с Ричардом. Ева уже начинала думать, что было бы куда лучше, если бы она вообще ничего не рассказала матери о нем. Какая разница? Он всегда безвылаздно торчит в своей комнате. Не знай она правду, не пошла бы к нему, прося выйти да и не знала бы о том, что он заперся на ключ. Конечно, все могло вскрыться когда она, зовя брата к ужину, не получила бы ответ из-за двери. Но, кто знает, может к этому времени у Ричарда хватило бы сил хотя бы бросить «я не голоден». Так он частенько делал. Мама даже не стала бы обращать на это внимание. А теперь они вроем сидят на кухне в нагнетающей тишине и никто не знает о чем и как говорить. Вздохнув, Ева, наплевав на приличие положила локоть на стол, подпирая голову ладонью, смотря в сторону, не решаясь заговорить первой. Вдруг мать все-таки решит не расказывать? Стоит подождать, откроет ли она вообще рот, чтобы прокоментировать ситуацию и считает ли вообще что постороним нужно это знать. Но все же, похоже, маме нужно было выговориться, чтобы успокоить себя и несмело, но все же, она начала осторожно произносить первые слова, не совсем понимая, как объяснить Грейсии, что происходит. — Боже… я что-то не так сказала? — спросила та, до того как Риза решила рассказать ей правду. — Понимаешь… — женщина поджала губы, не поднимая глаз. — Ричи, он… — Он придурок… — живо закончила ее реплику дочь. — ЕВА!!! — Что?! Что я такого сказала?! Не искажай действительность. Как мне его еще называть? — развела руками Ева. Грейс непонимающе переводила взгляд с Ризы на Еву, не решаясь даже спросить, что бы это все могло значить. Под строгим взглядом матери, девушка перестала дерзить, привысив лимит выговоров за одну беседу и не без обиды, отвернулась, давая матери возможность высказываться без острот, хоть, по мнению Евы, они куда лучше отражали реальное положение дел. Гостья несколько смутилась, видя напряжение между родственниками, но Риза, продолжив с того места, на котором остановилась, стараясь выглядеть спокойной, произнесла: — Ричард в последнее время сам не свой. Мы волнуемся за него. — О… Что с ним стряслось? — вволнованно спросила Грейс, с тревожным взглядом. — Надеюсь, ничего серьезного? Он не болен? Ева фыркнула, но быстрый взгляд матери заставил ее смолчать. По этому поводу она уже высказывала остроту. Не было надобности ее повторять при посторонем человеке. — Мы не знает. Просто он… странный, Грейс… С ним подобного не случалось никогда. Почти не ест, то общался с нами хоть немного, а теперь и слова от него не услышишь. Раньше хоть с отцом на контакт шел, а теперь и с ним не разговаривает. После своего дня рождения — совсем все плохо стало. Я уже не знаю, что и делать…— сокрушенно подытожила она, нервно сжав ладони в кулаки, скрывая свое бессилие. Грейсия выслушала её, качая головой. Она не подозревала, что с этим молодым человеком может произойти что-то подобного рода. Ведь Ричард, даже в повседневной жизни, держался гордо и непоколебимо, создавая впечатление того, что нет на свете ничего, что могло бы застать его врасплох или же что-то, с чем он не сможет справиться. Поэтому, не видя парня, а только слушая что про него рассказывают, эти два факта никак не могли уложиться в голове Грейс. Слишком уж это было не свойственно ему. Но она бы и не помыслила сказать Ризе, что это невозможно. Глядя на то, в каким убитом видом та вела свой рассказ — во все можно было поверить. Про то, что у парня вчера был праздник, она, конечно знала. Равно как и про то, что подарки и поздравления он на дух не переносит. Потому и решилась на визит сегодня, после праздника, в надежде что увидет Ричарда в своем привычном настроении. — И вы не знаете что с ним? Боже… может он и правда заболел, Риза? — Мы догадываемся, что у него, — все-таки не выдержав, ответила за мать Ева, обратив внимание встревоженной женщины на себя и прямо смотря в ее глаза, сказала. — Он влюбился, дурак. Только влюбленные идиоты себя так ведут. Но он совсем отбитый, поэтому ведет себя не совсем типично для такого состояния. На этот раз Риза не отдернула ее. Во многом из-за того, что у нее самой вряд ли получилось бы так хладнокровно и точно описать хворобу сына, ибо его симптомы действительно на влюбленность походили только с натяжкой. Тому, кто слышат такое впервые, непросто связать эти симптомы с любовными происками, а тут еще разговор о Ричарде. Неудивительно что Грейсия недоуменно посмотрела на Ризу, словно ожидала, что та опровергнет слова дочери, но та лишь сдержанно кивнула, соглашаясь с тирадой Евы от чего Грейсия, несколько раз безмолвно открыла рот, стараясь как-то выразить свои мысли по поводу услышанного, что удалось только на третий раз. — Неужели… это же… это же замечательно! Но кто она? Он рассказывал вам что-то? Может, быть ему нужно помочь советом. Парень ведь впервые полюбил, верно? — В том то и дело, Грейс, что в первые… — устало сказала Риза, зажмурившись и потерев переносицу между глаз пальцами, словно у нее вдруг заболели глаза. — Но поговорить с ним об этом невозможно. Мы еще не уверены, что правы в своих рассуждениях, но больше ничего на ум не приходит. — А я почти на все сто уверна что это так, — парировала Ева, обращаясь к матери. — Сама подумай. Это началось как только он начал общаться с той девушкой. — Той девушкой? — переспросила миссис Хьюз. — Значит вы знаете, кто объект его воздыхания? — Скорее подыхания… — пробубнила Ева, нахмурившись. — Мне же не одной кажется, что чувства для него отраве подобны? — Ева один раз замечала его в обществе незнакомки, — объяснила подруге Риза, пропустив мимо ушей очередную издевку дочери. — Мы решили, что она всему виной. Мне тоже сначала показалось, что это здорово и, возможно, у нее получиться растопить его сердце, но теперь… я даже не знаю… — А чего ты от него хотела?! — еще больше насупилась Ева. — Что он сразу порхать начнет и всем на улице улыбаться? Если он и влюбился, он остается кирпичом, понятно? Такое даже любовь не исправит. Я просто надеюсь, что она сделает его более терпимым, а то уже хоть на стену лезь. Грейсия вдруг задумалась, побегав глазами перед собой, словно вспоминая что-то, или не решаясь спрашивать, что было видно потом, как она сжала ладонь одной руки в другую, лежащие на коленях. Она всего лишь заглянула к ним, справиться об их делах, а тут такие новости. К подобному трудно подготовиться. Но когда речь зшла о девушке, Грейсия подумала о своих подозрениях, закравшихся еще давно, и о которых она успела запамятовать, но теперь они ясно вспыхнули в сознании, весьма правдоподобными размышлениями. Но пока лишь только размышлениями. Она, как и сбитые с толку Мустанги, не могла быть ни в чем увереной. Как и не собиралась расказывать о своих умозаключениях, пока сама не обретет уверенность в них. «Возможно ли такое?» — Ева… — М? — отозвалась та. — Скажи, а как же выглядит эта незнакомка, — Грейсия говорила заинтересованно, готовая вслушиваться в каждое слово и придчувствия собственной праваты заставляло дыхание трепетать, не хуже чем от нехватки воздуха. — Должно быть, она очень милая, раз Ричи не смог устоять? — Он всеми силами пытаеться устоять… даже на одной ноге… — раздраженно бросила девушка, но охотно описала внешность возможной кандидатки на ледяное сердце брата. — Но она и правда очень хорошенькая. Невысокая, совсем малышка, волосы светлые, средней длины, глаза голубые. Я бы сама не поверила, но я видела как они общаются. Пусть один раз, но все же. Больше у меня не было возможности увидеть их вместе, но что они видяться чуть ли не каждый день — без сомнений. — Правда? А откуда ты знаешь? — удивленно спросила Грейсия, поняв, что Ева знает куда больше чем Риза и старалась не потерять расположение девушки, которая рьяно высказывала свою точку зрения, Грейс посторалась подтолкнуть ее к новому ответу, уже точно зная — что бы ни сказала Ева, это неприменно будет иметь отношение к одной девушке, которую женщина хорошо знала. Оставалось надеяться, что Риза не сочтет наблюдения дочери несерьезными и не попросит ее замолчать. Если это произойтет — миссис Хьюз не сможет уже задать вопрос повторно. Это вызвало бы слишком ного подозрений. А знать ей нужно было прямо сейчас, чтобы понять, как действовать дальше и решить, чем она может помочь. — А? О, ну это же просто совсем, — махнула рукой Ева, довольная что кто-то заинтересовался ее мыслями, не зря же она устраивала за этой парочкой такую мастерскую слежку. — Единственное место, где Ричард проводит много времени — это конюшня. А в конюшне могут работать только военные. Я эту девушку раньше никогда не видела, значит она из другой сферы, а именно — ветеринарии. Все очень просто— она удовлетворенно кивнула, соглашаясь со своими же мыслями. Риза не нашла что добавить. Ева предельно точно описала всю информацию которой они распологали и обе теперь ожидали, что на это ответит Грейс и какие у нее мысли по этому поводу. Взгляд со стороны порой очень помогает выстроить правильный план действий. Возможно знакомая семьи подскажет что-то. А Грейсию тем временем бросило в холодный пот. Да, она была готова услышать нечто похожее, что идеально подходило к описанию Алори, но то, как в огромном городе эти двое смогли пересечья — сильно удивило ее. Когда Алори, гостя у нее, рассказывала о молодом человеке, грубияне и гордеце, женщина поняла, о ком идет речь и надеялась, что со временем эти двое найдут общий язык. Но чтобы все дошло до привязаности, а возможно и любви… «Господи… Эдвард будет очень зол, если узнает…» Как вообще у Алори получалось так долго скрывать свои отношения с Мустангом-младшим? Насколько знала Грейс, Николас получил от отца четкие распоряжения по поводу того, с кем его единственной дочери запрещено общаться. И Ник, зная его преданность отеческому слову, неприменно бы исполнил его волю. Или же нет? Знает ли он правду? Совместный ли это заговор брата и сестры или же девушка успешно долго время в одиночку всех обманывает? В отличии от Эдварда, миссис Хьюз не видела ничего дурного в том, чтобы девушка дружила с военными, но разговаривая с Элриком, убеждая его отпустить дочь в Централ на учебу, согласилась что в случаи необходимости и она будет держать ухо востро и немедленно сообщит ему о непростительной вольности дочери. Однако, она не собиралась этого делать, зная какие именно мотивы движут мужчиной и почему он против подобных знакомст. Ничего не произойдет если он не узнает. Но все же, она сама теперь просто обязана была во всем разобраться. И начать следовало с Алори. Зная про запрет, откровенно она ни за что не ответит, но осторожно, отдаленными вопросами, не вызывая подозрения, можно было выяснить хоть что-то. Если бы эти двое правда полюбили друг друга… Для Ричарда не было бы партии лучше. Грейс могла об этом судить постольку хорошо знала и его, и ее. Несомненно, добрая и терпеливая Алори сиогла бы стать для него тем самым человеком, который сможет показать ему другую часть жизни, о существовании которой парень еще не знал. — Ну так, что ты думаешь? Женщина подняла голову. Риза и Ева выжидающе смотрели на нее. — О… Я даже затрудняюсь сказать… Право, это все так неожиданно. Но смею верить, что все наладиться. Конечно, если мальчик действительно влюблен, да еще впервые, это нелегко, но постепенно он поймет, как это замечательно. Он должен сам до этого дойти как бы тяжело не было. — Я тоже так думаю, — сказала Ева, смотря на мать. — Не переживай. Все наладиться. — Что ж… мне пора, — Грейс поднялась на ноги. Она начинала сильно волноваться и боялась что еще немного и скрыть это будет невозможно. — Уже?! — хором спросили удивленные Мустанги. Ева сразу почуяла что-то неладное. Всю беседу она следила за Грейсией и не смотря на видимую сесерьезность и постоянные колкости, она и не собиралась расслабляться — Я ведь заходила всего на минуточку. Прошу прощения, что потревожила. Всего доброго и удачи. Передавайте Ричарду привет, когда ему полегчает. Она с завидной быстротой, свойственной не каждой женщине в годах пересекла кухню и скрылась в коредоре. Риза окликнув женщину поспешила за ней, а Ева нахмурив брови проводила взглядом обеих. — Подозрительно…— пробормотала она. **** — Вот с этого и надо было начинать, — выслушав рассказ Алори сказала Леона. — Теперь все намного яснее. Они все еще сидели на кухне где Алори, немного успокоившись и собравшись с мыслями, поведала подруге не только о том, как закончилась их последняя встреча с Ричардом, но и о том, что сказал ей доктор Харрис на прощание. Чай в кружках давно остыл. Даже Зиверс больше не проявляла интерес к своему напитку, хотя холодный чай жаловала даже больше, чем горячий. Исповедь подруги увлекла ее и сначала, как и сама девушка, она не поверила в то, что слышит. Но по немногу связав все в своей голове, картина вырисовывалась уже понятнее и на ее основе, представив себе ситуацию яснее, у Лео и вовсе отлегло от души. — Чего ты так переживаешь? — спросила она у Алори, которая продолжала нерно теребить край скатерти в пальцах, не на секунду не остановившись даже когда рассказ подошел к концу. — Ты сейчас сама рассказала как все хорошо. К чему лишние нервы? Как будто ты и так мало переживала из-за этого дурака. Ты ведь узнала самое главное: он неравнодушен к тебе. Разве ты не это хотела знать? Чего тебе сейчас то не нравиться? О, Алори, нет придела твоей жадности… — Не в этом дело, Лео… — Алори наконец-то выпустила край скатерти, давая рукам отдохнуть, не смотря на подругу. Она понимала, как сейчас выглядит в глазах Леоны: вечно недовольной, и не видящей ничего хорошего в случившимся. Плакса и неуверенная в себе. Но это было не так! Она понимала что шанс быть с ним стали не таким призрачным как раньше. От одной мысли о том, что Ричард может испытывать к ней хотя бы что-то похожее на чувства, сердце замирало в груди. И все же, вместе с тем ей было очень страшно. После того, что она сделала, девушка просто не представляла, как показаться ему на глаза. Обьяснить свой поступок непредставлялось возможным. Во всяком случаи, она не могла сейчас ничего придумать. Такой намек был слишком явным и она понимала, что даже военный, совершенно ничего не замечавший все это время, точно не оставит его без внимания. Если раньше ей казалось, что просто поговорить с ним о том, как он к ней относиться — невыполнимая задача, то теперь она чувствовала что столкнулась с чем-то намного серьезнее. Говорить или нет — выбор всегда оставался за ней. А сейчас… Нет никакого выбора и никакой возможности как то повлиять на дальнейший ход событий. И это не давало ей покоя. Что если она поторопила события? Изменила привычный ход вещей да так, что Ричард теперь после такого сам не будет знать что делать? Нельзя было так поступать с ним… — Как мне после такого…— начала было она, но Лео оборвала ее. — Эй, эй, хватит! Серьезно, прекращай. Ты не сделала ничего плохого. Просто думай о том что он бы рано или поздно это сделал. Просто ты дала ему неплохого пинка, только и всего. — И по твоему, это хорошо? — не поняла Алори, недоверчиво посмотрев на нее. — Я не имела права его торопить… И я… Да я вообще не собиралась этого делать! Это получилось само собой! — Не оправдывайся. Я ведь здесь не для того, чтобы винить тебя, — напомнила Леона. — Просто в тебе слишком долго это копилось. Подсознательно ты хотела это сделать, и очень сильно, раз попав под влияние момента не сдержалась. Успокойся. Все идет как надо. Просто ты сама еще не видишь открывшихся перспектив. — Каких же… — Ты призналась ему. Не люблю, когда девушки делают это первыми, но у тебя исключительный случай. Пусть не словами, но ты показала, что он дорог тебе и нужен. Пусть он подумает об этом. Это как… — она задумалась, представляя с чем можно сравнить такую ситуацию. — Как в шахматах! — В шахматах?..— Алори еще больше нахмурилась, не понимая, к чему клонит Леона. Вместо ответа подруга протянула руку в сахарнице, взяла горсть сахарных кубикв и высыпала ее на стол, быстро распределяя их пальцами на две равные колонны.  — Вот, смотри… — Леона быстро отряхнула свои руки от сахарного песка и положила палец на один из кубиков двигая его вперед, к противоположному строю, останавливая на полпути. — Это был твой ход. Он только один. Переиграть нельзя. Как только коснулась фигуры — нужно ее двинуть. Ты поддавшись импульсу хватилась и ход был совершен. Думать ты начала потом, но по правилам ты уже ничего не можешь. Ход перешел к Ричарду и только после того как он завершит свой — настанет твоя очередь, понимаешь? — Понимаю…— пробормотала Алори. — Только вот никто не знает, как он походит… так… — она пододвинула один кубик сахара с ближнего к ней строя к тому, которым уже походила Леона. — Или так…— девушка «съела» кубик сахара который обозначал ее кубиком, обозначившем Ричарда и забрав поверженую фигуру, вернула ее в сахарницу. — А что если так? Зиверс взяла оставшийся на поле сахарок и метким броском кисти легко угодила им в кружку Алори. «Бульк» Элрик не ожидая этого, зажмурилась, однако бросок был таким точным, что ни одной капли на стол не упало. Она заглянула в кружку, где на дне сахар понемногу начал растворяться. — Приятне же, когда слаще? Так и в жизни, — пожала плечами Лео и положила локти на стол. — Какой смысл гадать, когда ты все равно не сможешь узнать наверняка как он поступит? — Так я хотя бы буду знать к чему себя готовить…— вздохнула Алори. — Я знаю, что это глупо… Но я боюсь что если не буду готова, не предугадаю…опять совершу что-то необдуманное… А если я все испорчу? Или…уже испортила… Я такая несдержанная… Она снова спрятала лицо в ладони, добитая своими же собственными мыслями. Лео легко было говорить и давать советы. Ведь не она столкнулась с этим. Не она рисковала потерять любовь всей жизни своими же силами все разрушив. Если бы только она держала себя в руках, если бы она была сильнее, контролировала свои порывы — не сидела бы сейчас в полной потеряности не представля, чего ожидать от следующего дня, чем обернется ее поцелуй. Поймет ли ее Ричард и если и поймет, поймет ли правильно? Что скажет? Что подумает? Девушка понимала, что нельзя видеть в этом только плохое, но не могла просто так думать о том, что все может обернуться вовсе не в лучшую сторону. Что если на этот раз он и правда больше не захочет с ней видиться. Наверняка ему уже доводилось отказывать девушкам. Леона сама говорила о том, что он самый видный офицер среди армейской молодежи и тем не менее всегда был один. Что если обдумав все, после этого поцелуя, он решит что заблуждался и она ему больше не интересна? Как может вообще быть интересной такая легкомысленная девчонка как она?! Волна страха накрыла ее снова, смывая все то неустойчивое спокойствие, которое так старательно выстраивала Леона. Почему теперь ее жизнь бросалась из крайности в крайность? Почему все не могло просто придерживаться единому сценарию? Почему опять, снова и снова, бесконечно повторяясь, после эйфории и сладкой неги девушка вновь чувствовала себя ужасно? Этот ужас заставлял рисовать в воображени страшные картины возможного, неменуемого будущего. Леона вздохнув, собрала со скатерти уже отыгравшие свою партию «шахматы» возвращая их в сахарницу и встала, обошла стол, подходя к Алори и присела напротив нее на корточки, положив ладони ей на колени, совсем как собачка. Все ее попытки хоть как то развеселить девушку и подбодрить ее — шли прахом. Похоже она действительно боялась так сильно, что мысль о всего лишь о том, что этот офицер отдалиться от нее, не могла дать ей прийти в себя. Хотя сама Леона не верила в то, что все может выйти боком. Разве станет парень брать на себя содержание лошади, да еще той, которая ему не пренадлежит, просто так? Но если он сделал это, как и рассказала Алори, ссылаясь на слова доктора, только потому что не хотел видеть ее слез — яснее и быть не может. Даже если Ричард совершал такие поступки, не понимая зачем, он все же делал их. А поступки всегда стоят больше чем простые слова. Как же Алори может не видеть этого? Все ведь на самом деле очень просто. Осталось только принять эту правду, поверить в нее. Сложно начать, но уже через пару шагов станет намного легче если позволить себе верить в хорошее. Конечно это не так просто, особенно, если поддаться унынию, но сдаваться Леона не собиралась. В запасе у нее был еще один вопрос, ответив на который, подруга не сможет продолжать прятаться от себя самой и осознает, что не сделала ничего плохого, а даже наоборот, возможно, наконец то заставила Ричарда обратить внимание на то, что он упорно не хотел видеть. Или же не мог. Если это откроет ему глаза — да будет так! Девушка почувствовала тепло от ее рук и осторожно убрала руки и Леона, чтобы не терять времени, взяла их в свои, заглядывая в глаза Алори, на которых уже появилась пленка из слез. Вот уж чего точно нельзя было допускать. Ладно еще в прошлый раз, когда все было не понятно, и даже тогда Леона не разделяла ее песимизм, но сейчас то, когда оставалось только подождать — места страху быть не должно. Путь к счастью не может быть легким. Но сдаваться нельзя. За все время беседы, Алори ни разу не сказала что готова отказаться от всего, а значит в ней еще были силы боротся. Она всего лишь запуталась, только и всего, а страх не давал возможность найти правильное решение. А оно тем не мение, было. Алори смотрела на Леону, а та, сжав ее ладони в своих, не разрывая зрительного контакта, спросила: — Ты уже много раз могла это сделать. Ты могла поцеловать его в любой момент. Мы ведь обе с тобой знаем, как давно ты влюблена в него. Но все же, ты сделала это сегодня. Именно сегодня. Ни вчера и ни завтра. Почему? Почему именно сегодня ты не смогла сдержаться? Что такого он сделал, чтобы ты, так долго и успешно заперая в себе свои же чувства — дала им волю? Скажи. Алори, не ожидая такого вопроса, замерла, переваривая его, а потом, опустила глаза. Она могла ответить сразу, не раздумывая, ведь она с самого начала знала что произошло тогда и почему это вдруг стало возможным, когда она даже подумать не могла что однажды совершит что-то настолько безрассудное. Сегодня, с самого начала он вел себя необычно, говорил о том, о чем ранее молчал, рассказывал ей то, что никогда не говорил. Он впринципе не любил говорить о себе и единственный раз когда Алори удалось узнать о нем больше — это та недолгая беседа на пруду, но в тот раз он делал это, потому что обещал, а сегодня же сказал по собственой воле. Рано было делать выводы, но в тот момент она почувствовала, что он доверяет ей чуть больше. И его голос…он стал мягче…таким, словно он никогда и неиспытывал к ней неприязни или враждебности. От этого на душе становилось так спокойно и тепло, что она сама того не ведая, почувствовала что и он умеет быть другим. Ричард словно бы открылся ей с совершенно другой стороны, при этом не делания ничего особенного, как ему могло бы показаться. Однако в тот момент, когда все преграды, хоть на секунду, но рухнули, Алори переполненная этими чувствами, не могла себя остановить. Ее тянуло к нему, как к единственному человеку, с которым может быть связана ее судьба. И пусть этот поцелуй мог быть ошибкой, вместе с тем он был самым счастлвым мгновением в ее жизни.Даже если он никогда не повториться, даже если он не будет взаимным, это были непередоваемые ощущения. Такие, которые она не могла описать даже самыми прекрасными словами которые приходили на память. Она смогла полюбить его и злого, нетерпимого, вспыливого, незразличного, но то, как он менялся, с каждым днем все больше и больше становясь похожим на обычного человека, у которого есть эмоции, заставляла Алори любить его сильнее и сильнее, когда казалось что предел уже давным давно достигнут. Эти чувства и заставляли ее действовать безрассудно, но вместе с этим, они делали ее счастливой. Теперь она понимала, что вовсе не жалела о том, что сделала. Она боялась последствий и только лишь. От воспоминаний, тепло разлилось по ее телу, а воображение перенесло девушку в ту самую секунду когда произошел момент, который неприменно что-то изменит. И даже, возможно, на фоне перемен, которые так или иначе изменили его, ответ на молчаливое признание не будет отрицательным. Может, чувства, вложенные в этот поцелуй достигнут его сердца? — Потому что он стал другим…— тихо проговорила она, прикрыв глаза— Если бы он не изменился — я не посмела бы это сделать. — Ну вот, видишь, как все просто? У всего есть свои причины. Одно решение всегда исходит от другого. И все что есть или было неприменно меняется. И первое что измениться это, надеюсь, твое настроение, когда ты наконец поняла что все будет хорошо. Алори улыбнулась, несильно, ответ сжимая руки Леоны. Что бы она делала без нее. Если бы не она — у неё ни за что бы не получилось вырваться из плена своих мыслей. Такое ведь происходило уже не первый раз, но все же у нее не получалось так быстро прийти к этому без посторонней помощи. И скорее всего, пока она не обретет увереность, которая была с ней последние пару дней, без поддержки ей не обойтись. — Слушай, Лео… — М? Алори осторожно высвободила одну руку и смахнула слезу, которая все-таки выкатилась наружу, когда она закрыла глаза. — Пожалуйста… если тебе не трудно… Ты не могла бы остаться сегодня на ночь у меня? Ника не будет несколько дней и я подумала что… — Можешь ничего больше не говорить. Леона выпрямилась, подмигнув ей. От резкого движения кудри пружинки подпрыгнули, красиво раскачиваясь. Алори подняла на нее голову. Удивительно как в одном человеке может однавременно уживаться чудкая внимательная личность и еще одна, безбашенная и энергичная, которая не испугается даже сбежать из дома под покровом ночи в одних тапочках чтобы помочь подруге, нуждающейся в ней. — Конечно я останусь. Но всё-таки схожу домой за пижамой.