Глава 106
26 июля 2023 г. в 19:43
— Посади свинью за стол... — пробормотал под нос Генри.
Он покосился на Конрада, ненадолго отвлекаясь от бумажной работы. Кадет валялся на спине в одном из черных мягких кожаных диванов, положив ноги на подголовник, не удосужившись даже снять сапоги. Мятый китель небрежно брошен на спинку, а сумка с учебниками на стеклянный кофейный столик. Из раскрытой молнии, словно несколько треугольных языков, высовывались книги с погнутыми уголками. Генри бросил взгляд на свой темно-синий дорогой ковер и с облегчением отметил, что обувь Ригеля не была настолько грязной, чтобы оставить на нем следы. Он бы давно выговорил этому борову за поведение в своем кабинете, но хотел поскорее закончить с единственным документом, который должен был проверить. Рабочий день подошел к концу и спешить капитану было не куда, однако оставалось кое-что, с чем он хотел разобраться. Похоже перевоспитать Конрада будет труднее, чем ему казалось. К тому же, он вовсе не хотел заниматься таким неблагодарным делом и терпел его лишь потому, что хотел иметь сильные, глуповатые руки, которым можно бы было доверить грязную работенку. В его свите были боготворящие Грейсона молодые люди, но Генри ценил их куда больше, чем побитого кинологом кадета и в страшном сне не стал бы поручать им какие либо поручения, порочащие честь офицеров. В отличии от развалившегося на диване борова, эти люди знали себе цену и умели подать себя как того требует статус. Конрад пусть и был весьма влиятелен, сейчас в нем не было никакого толка. Возможно позже, если этот идиот все-таки сможет каким-то чудом сдать государственные экзамены и закончить академию, можно будет подумать о том, чтобы попытаться найти в его лице хоть какую-то личную для себя выгоду, но только не сейчас. Пока что слабо верилось, что из Кона может выйти толк. Во всяком случае, все, на что хватало Грейсона, – это терпеть его в своем кабинете. Прошло уже около двадцати минут с тех пор, как Ригель перевалился через порог кабинета капитана и завалился на диван, когда Генри, едва бросив на него ледяной взгляд, движеньем руки с зажатой в пальцах ручкой, указал ему на диван.
— Ну и на кой черт ты меня позвал, если в бумажках копаешься? — прорычал Конрад, обращаясь как будто к потолку, но на самом деле пытался привлечь к себе внимание.
— Копаются свиньи в грязи, — буркнул Грейсон. — А я работаю. Ничего. Такие вещи твоему маленькому мозгу будет сложно понять.
Конрад злобно зыркнул в его сторону, но промолчал, помня, чем окончилась его последняя попытка огрызнуться. Вместо этого он хмыкнул и закинул ногу на ногу, не проронив ни слова. Тишину, повисшую в кабинете, нарушал только скрип ручки и редкий треск кожаной обивки, когда кадету приспичивало повести плечами. Капитан, казалось, и вовсе забыл о посетителе, полностью посвящая себя работе. В этом они были похожи с Ричардом: оба относились к долгу со всей серьезностью и ничего не оставляли на потом, однако полностью не совпадали с целью этого процесса. Генри так же был на хорошем счету в Штабе, но не прилагал усилий больше, чем того требовало его положение, не видя в этом смысла. Его ранг не зависел от одобрения старослужащих. Он зависел от влияния его семьи. Его фамилия открывала перед ним все нужные двери, запирая наглухо ненужные. С самого детства Генри научился пользоваться этим и не видел в подобном продвижение по службе ничего плохого. В конце концов, это была обычная практика в обществе военных аристократов. Ни один уважающий себя офицер не позволил бы своему наследнику прозябать в тесных пыльных архивах, позориться, раскланиваясь перед лейтенантами, ожидая повышение как подачку. Это было унизительно, и парня передергивало от одной только мысли об этом. Таков удел черни, третьесортных людей, у которых не было ни денег, ни связей. Но как ни странно даже такие перли в госсужащие, словно намеревались выслужить себе место под солнцем и обогатиться. Глупцы. Такому отребью никогда не встать вровень с теми, кому на роду написано стоять во главе государства. На что они только надеяться? Каждый должен знать свое место.
Хотя... По справедливости, кое в чем такая позиция была даже полезна. Кто-то же должен разносить бумаги, сортировать отчеты, перебирать папки в архивах и следить за тем, чтобы никакие мелочи, недостойные внимания настоящих военных, не отвлекали их от работы. Только в этом ключе Генри мог оправдать решимость мелких людишек пробраться к вершине. Они верили, что у них может хоть что-то получится, и из-за этой веры трудились еще усерднее, получая за свои старания всю ту же мизерную оплату, покорно принимая это как должное. А впрочем, что им еще оставалось? Их можно было только пожалеть.
Другое дело, Ричард. Позор для всей аристократии. По-другому это никак не назвать. Если он не думал о себе, то мог бы хотя бы о репутации своей семьи подумать. Будь он сыном мелкого полковника, Генри и не взглянул бы на этого чудака. Но чтобы такое позволял себе сын фюрера?! Немыслимо! Грейсон долго пытался понять мотивы Мустанга, чтобы убедить его перестать играть в благородство и смириться со своей единственной положенной ролью в Штабе, но так и не смог ничего придумать, чтобы перетащить этого упрямца поближе к себе. Если бы он мог попросить об этом своего отца, Томас непременно бы сделал это, даже не спросив зачем, но все новые назначения и повышения по службе лично подписывались фюрером, и уж тем более он никогда бы не обошел вниманием такое событие. Это отрезало для Генри все возможности хоть как-то повлиять на происходящее и восстановить баланс. По сути, причины Ричарда его не волновали, как и его погоны, однако он просто не мог быть в стороне, зная, какому позору Мустанг подвергает все сообщество высших чином, занимая один этаж с мелкими лейтенантами и сержантами – самыми низами армейской иерархии, главенствуя над ними, как демон на своем кругу ада. Это бросало тень на всех, пусть и мало кто обращал внимание на этого недотепу, посмеиваясь у него за спиной. Томас сам частенько шутил об этом при Рое, дескать, какой нахал, отталкивает отцовскую руку с благами. Перед ним открывались огромные возможности, которые Генри даже и не снились. Однако Ричард упрямо не желал этого видеть и вел себя так, словно не имеет никакого отношения к своей семье. Появлялся на приемах с таким видом, словно делает одолжение своим присутствием, а про то, чтобы показаться на встречах, где собирались молодые представители именитых родов, и говорить не стоит. Ходили слухи, что наследник Роя очень занятой человек и свободного времени у него не так много, но Генри знал, где пропадает лейтенант – в вонючей конюшне за городом. Конечно, если с людьми общаться не любит, безмозглые скотины для него самые лучшие собеседники. Если раньше Грейсон худо-бедно мог смериться с тем, как нагло Мустанг младший отворачивается от их общего окружения, то после случая в конюшне не было ни дня, чтобы он не пытался найти решение этой проблемы. Все было бы намного проще, если бы Ричард хоть немного походил на молодых людей своего круга. Временами Генри закрывал на это глаза, старался не замечать, но никогда не забывал. Все его попытки образумить лейтенанта не увенчались успехом, и скоро от уговоров капитан перешел к насмешкам, стараясь хоть как-то вывести Ричарда из себя. Они находились на разных ступенях и Мустанг не имел никакой возможности ответить на колкости в свой адрес, возвращая Грейсону все тоже самое в более завуалированной форме, иногда настолько, что у Генри едва хватало самообладания, чтобы не нарушать правила игры, которые он сам и создал. Столкнись они лбами где-то помимо Штаба – Грейсон не скупился бы на крепкие фразы, высказав Ричарду все, что он о нем думает, однако оба прекрасно понимали, что ссора для них – непозволительная роскошь. Превыше своих амбиций и желаний Генри ставил свое положение в обществе и прежде всего – репутацию своей семьи. Династия Грейсонов являлась самой значимой среди приближенных фюрера, годами не уступая первенство среди армейских семей. Томасу стоило огромных трудов и долгих лет усердной преданной работы, чтобы заслужить эту почетную нишу, и Генри ни за что не поставил бы под угрозу его старания. От этого дружеского союза между семьями зависело слишком много. Не хватало еще чтобы возникла похожая ситуация как у недоумка Конрада. Генри усмехнулся, представляя как сильно пришлось понервничать старику Вилфриду, чтобы вытащить своего сыночка из этого дерьма. Благо, несмотря на возраст, глава семейства не страдал болезнями сердца и судя по наглому поведению Конрада, выволочка не пошла ему на пользу. Закончись эта история по другому, произошел бы огромный резонанс, затрагивающий все высшие чины армии и главы самых влиятельных семей естественно не остались бы в стороне. Ладно бы Кон преследовал великие цели, такие как продвижение свое семьи к самому благосклоному отношению фюрера, так нет. Этот идиот действовал так только забавы ради, потешая свои низменные, похотливые желания. Да еще такими варварскими способами. Узнав об этом происшествии, Генри сначала не поверил, но воочию увидев "приятеля" и послушав его неразборчивое бормотание, понял, насколько все плохо. Если уж ему так нужна эта девчонка, папаша мог все устроить. Все равно фюрер уже скоро должен был озаботиться проблемой поиска для дочери достойного жениха. Выбор и так был не велик. Стоило лишь немного подождать и осторожно дергать за ниточки, при случаи подводя Роя к этой теме, а уж это Вилфрид делать хорошо умел. Грамотно подбирать слова, невзначай оборачивать ситуацию в свою пользу, подпитывая беседы осторожной, слабо заметной лестью и апеллировать удачными фразами – в этом он был весьма талантлив. Генри как-то раз невзначай услышал как он общается с Гилбертом Лайденом, недавно получивших повышение и остался под большим впечатлением. С такой способностью можно было на что угодно уговорить. Ублажить любимого единственного наследника да еще и войти в самое что ни на есть близкое окружение Мустангов - кто о таком не мечтает? Молодой человек и сам иногда подумывал о том, что семейство Грейсонов находится в отличном положении и может так статься, что вовсе не Конрад окажется помолвлен с Евой. Об этой девчонке Генри знал не много. Видел несколько раз, но никогда не заговаривал, обмениваясь с ней лишь дружескими кивками. Такие мимолетные встречи происходили только на официальных приемах, зимнем традиционном бале и редких визитах Грейсонов в гости в правителю стороны. Настолько редких, что Генри не помнил, когда это происходило последний раз. Но так или иначе, этот вопрос он целиком и полностью оставлял за решением отца. Сын безмерно уважал его и не стал бы противится такому решению. С самого детства каждый выходец из армейской семьи знал, что брак – ни что иное, как инструмент продвижения власти и не более того. Поэтому Генри абсолютно не переживал о свое судьбе, зная, что отец непременно сделает все как нужно. Только вот говорить Кону об этом не следует. Его ограниченный ум вряд ли смог бы осознать что-то подобное, до тех пор пока парень не повзрослеет не только в физическом плане. Мозги накачать куда труднее, чем мускулы.
Нравится или нет – это реали их мира и с ними придется мирится. Рано или поздно такая участь настигла бы всех. В исключительных случаях родители могли прислушаться к словам детей, однако это случалось слишком редко и оспаривать решение семейного совета никто не решался. Даже идущий против системы Ричард ничего не смог бы с этим сделать.
"Интересно, нашел ли Фюрер для него невесту?" — задумался капитан, ненадолго, перестав вчитываться в документ. — " Иногда только умная женщина может исправить дурного мужчину..."
— Я хотел со своими друзьями посидеть, — не выдержав, продолжил фыркать Конрад, осмелев. — А вместо этого должен торчать у тебя, не зная даже зачем я тебе понадобился.
— О, у тебя остались друзья после последнего инцидента? — безразлично проговорил Генри, перелистывая страницу и скучающе подперев голову рукой. — Я думал, после того как тебя изваляли в грязи, твой авторитет не отмыть. Как и то здоровенное пятно на кителе. Тебе пора научиться бережнее относится к форме и снимать ее, когда решишь наведаться в столовую...
Ригель приподнялся на локте, гневно буравя Грейсона взглядом, словно стараясь понять, чего ему будет стоить резкий ответ. Несмотря на свою физическую силу, он никогда бы не посмел тягаться с Генри, хотя после стычки с кинологом у него так и чесались кулаки навалять кому-нибудь только для того, чтобы убедить себя самого в том, что он все еще может разобраться с оппонентом в своей излюбленной манере. Да только вот случая никак не подворачивалось. После выволочки у директора Фармона, еще одна даже малейшая провинность могла стоить ему очень дорого. Он удивился, когда узнал, что Ева не стала рассказывать отцу о случившимся и директор взял с нее обещание и дальше держать язык за зубами, если Конрад прекратит свои преследования. Этот отставной полковник прочитал ему целую лекцию о чести и достоинстве военных, что-то там про доблесть и честь. Парень слушал вполуха, уже досыта наевшись этого дома. Отец, всегда спокойный и закрывающий глаза на все "шалости" сына, разошелся ни на шутку. Конрад не помнил, чтобы он когда-то повышал на него голос. Да еще и лишил финансирования на необговоренный период времени. Именно этот аспект не понравился Кону больше всего. Его никогда не лишали денег и ни в чем не ограничивали. Он мог брать сколько и когда угодно, не ставя родителей в известность и не заботясь о сохранности денежных сбережений семьи. Теперь же сейф в кабинете отца тяжело хлопнув толстой, железной дверцей, оказался под замком и даже матери, потакающей прихотям сына, было запрещено давать ему хоть что-то. Заработать свои Конрад не мог, а личный счет в банке так же оказался заморожен, когда парень решил попытать удачи хотя бы там. Это было очень и очень плохо. Без денег его репутация могла пошатнуться, а попросить у состоятельных друзей в долг было слишком унизительно. На руках у Конрада оставалась небольшая сумма и он берег ее, дожидаясь момента, когда вся эта шумиха уляжется и пыл отца ослабнет. Казалось бы после такого происшествия, виной которого он стал - следовало обдумать свои поступки и сделать соответствующие выводы, дабы вновь не вляпаться в неприятную историю, но Конрад вовсе не считал себя виноватым. Форман соврал, когда сообщил Еве о том, что зачинщик беспорядка раскаивается. Напротив, он не собирался признавать свою вину. Не извинился ни перед отцом, ни перед директором, продолжая считать, что все могло пройти гладко, если бы ему не помешали. Этот кинолог... Как же ему хотелось отомстить этому собачнику. У парня чесались кулаки каждый раз, как он представлял себе эту вожделенную разборку, где нибудь в стороне от лишних глаз, где нет наблюдателей, где нет этой блохастой псины. Генри задел его за живое, когда заговорил о друзьях. Конечно, его поражение, да еще от нештабского офицера, не пошло на пользу авторитету Конрада. Он все так же оставался во главе своей шайки, но ребята уже не смотрели на него как прежде, не ловили каждое его слово и не общались так же свободно и раскрепощенно. Раньше их лидер мог безнаказанно творить, что заблагорассудится и под его прикрытием они так же пользовались его покровительством, избегая проблем. Теперь все изменилось. Прошло достаточно времени, чтобы случившееся перестало будоражить умы кадетов, но, как известно, чужие ошибки очень долго заседают в памяти людей, особенно если эти люди известные. Отношения преподавателей к нему не изменилось, но он чувствовал на себе их неодобрительные взгляды на которых все и заканчивалось. Никто не осмелился высказать ему что-то, но и молчаливого неодобрения было достаточно, чтобы Конрад понял, абсолютно никто его не поддерживает.
— Они меня уважают, — рыкнул Конрад. — С чего бы им прекращать общаться со мной.
— Никто тебя не уважает, — отмахнулся Генри. — Просто боятся. Для уважения нужно что-то поболее, чем кулаками махать.
— Хватит надо мной издеваться! — брызнув слюной крикнул Ригель, начиная злиться и понемногу теряя осторожность. — Какого черта ты позвал меня! Чего тебе от меня опять надо?!
Капитан без интереса поднял глаза на парня, спокойно отложил бумаги в сторону и откинулся на спинку кресла, положив руки на подлокотники.
— Да просто так. Было интересно как скоро прибежит моя собачонка, если свистнуть, — легко ответил он.
Конрад замер с открытым ртом, будто не мог осознать услышанного, но спустя несколько секунд до него дошел смысл его слов, и лицо парня начало краснеть от ярости, как у вареного рака. От злости он даже не мог найти, что сказать, гневно пыхтя, беззвучно открывая и закрывая рот с трясущейся челюстью. Генри из-под прикрытых глаз без интереса наблюдал за этой молчаливой демонстрацией всепоглощающего негодования, как будто ожидал, когда наконец-то взорвется этот вулкан, но время шло, а Конрад как и положено цепной собаке, ничего не мог сделать, лишь прокручивать в голове все нецензурные выражения, адресованные для Грейсона, но ни одно из них так и не сорвались с его языка. Все-таки кое-какие зачатки критического мышления были не чужды для него. Казалось в кабине даже жарче стало от накаленной до предела обстановки застывшей на самой высшей точке.
— Я не говорил тебе, что буду вызывать тебя ТОЛЬКО когда мне что-то нужно, — скучающим тоном произнес Генри, пригладив ладонью свои зачесанные назад светлые волосы. — Не твоего ума дело, что мне понадобилось. Твоя работа – прибегать, когда велю, и хвостиком вилять. Простые команды выполнять умеешь, а больше мне ничего и не надо. Так что можешь идти. Если заскучаю, позову.
Конрад вскочил с дивана так быстро, что Генри и глазом моргнуть не успел. С таким топотом поднялся на ноги, что стеклянные бутылочки с корабликами тихо звякнули на полке. Его кулаки сжались до хруста в костяшках, словно он действительно собирался ввязаться в драку, на лбу выступили крупные, как град, капельки пота. Вся его фигура выглядела комично и нелепо в этом чистом, роскошном кабинете, где от каждой вещи так и веяло статусом и богатством. Грейсон ничуть не испугался такой молниеносной реакции, лишь взглянул на свою коллекцию бутылочек и, удостоверившись, что они прочно стоят на своих местах, безразлично скользнув взглядом по застывшему на месте, словно упершемуся в невидимую стену, Конрада. Он отлично отыгрывал свою роль, как и положено псу, не смел противится своему хозяину. Генри умел пугать своих подчиненных не хуже Ричарда, но в отличии от последнего, находился в милости у своего окружения и никаких кличек не удостоился. Ричард пугал всегда, Генри - лишь когда хотел этого. Но страха по отношению друг к другу эти двое не испытывали, хотя, Генри был в этом уверен, Ричард ни раз пробовал повлиять на него точно так же, как он делал это со своими сержантами. Это было невозможно, и капитан знал это по собственному опыту, поскольку у него тоже ничего не получалось.
" Ну вот, опять о нем думаю..." — фыркнул про себя Генри и прищурившись бросил:
— Убирайся. Не желаю наблюдать в своем кабинете такое ничтожество как ты. Хорошо, что папаша наконец-то взялся за тебя, может научит тебя причесываться...
Он безжалостно уязвлял гордость кадета. Жалил его, как ядовитая змея. Капитана совершенно не заботили его чувства и состояние. Ему и невдомек было, что последние несколько день он и так находится на пределе. Привычный уклад жизни, к которому он привык, кардинально поменялся и он никак не мог вырваться из обстоятельств, не говоря уже о том, чтобы вернуть себе все то, что потерял. Проблемы Кона не трогали Генри, ищущего во всем выгоду для себя одного. Он придерживался принципа "с паршивой овцы хоть шерсти клок" и не собирался отступаться от своих принципов. Даже если ему придется терпеть этого неотесанного простофилю. Положение Конрада уже не было таким завидным, но Генри знал, что с позиции силы, он все еще способен держать в страхе своих шестерок, а значит и повелевать ими. Когда потребуется, можно будет использовать их для грязной работы. Через десятые руки, никто и никогда не узнает, что именно Грейсон стоит за ними. Никогда не знаешь, какая именно помощь может потребоваться, потому таких людей следовало держать в поле своего зрения, а пойманный за ошейник нашкодивший пес – самое лучшее приобретение за какое-то время. Никакой верностью тут и не пахло, но и без того втоптанный в грязь Кон на все пойдет, лишь бы его маленькая тайна не стала достоянием общественности. Конечно, все еще существовала вероятность, что слухи разойдутся за пределы академических стен, но этого все еще не произошло, а значит Ригель как умел, но держал ситуацию под контролем. Его и правда все еще боялись и не трепали лишнего, ведь отчасти запятнал Конрад не только свою репутацию. Это была коллективная пощечина всему штабскому составу, который считал черноформенных людьми низшего порядка. Естественно, неумелому кадету, да еще такому тугодуму как Ригель, отбиться от опытного военного было непросто, но злые языки сделали свое дело. Со своей силой и мало мальскими навыками единоборства, у него были шансы это сделать. Во всяком случаи, до того как не появилась собака. Возможно у Кона появилось бы хоть какое-то оправдание, если бы этот неизвестный кинолог приложил хоть какое-то усилие, чтобы побороть его, а на деле одолел здоровяка одной левой. И это при том что со стороны кадета было еще несколько человек. Что мешало им навалится всей толпой? Или Конрад решил показать свою удаль, но чересчур поверив в себя, наелся земли? Таких тонких подробностей Генри уже не знал, да ему это было и не нужно. Петля на шее собаки уже была затянута.
Конрад гневно выдохнул через нос, но так ничего и ответил, даже в выходу не направился. Вместо него, дверь открыл кое-кто другой, и без стука в кабинет вальяжно зашел один из членов свиты Грейсона. Это был Винсент Тайлер. Он расслабленно переступил через порог, словно зашел к себе домой, и поприветствовал Генри молчаливым жестом, насвистывая под нос какую-то мелодию, плюхнулся в свободное кресло, сначала даже не замечая ошарашенного от такого появления Конрада. Ошарашенного, поскольку на кителе молодого человека красовались погоны простого сержанта. Генри кивнул ему. Вот уж кто резко контрастировал с Конрадом. Винсент с самого первого дня в штабе показал себя самым лучшим образом. Несмотря на низкий статус держался достойно и гордо, не зажимаяся общаясь с окружающими и ничуть не боялся осуждения. Виной всему происхождение. Пусть его отец и не имел никакого отношения к армии, но вот дед - Арман, был личностью известной. Старик вышел на пенсию незадолго до того, как его внук закончил академию, но слухи о том, что скоро в Штабе объявится потомок прославленного офицера, охватил здание как пожар. Винсенту потребуется немало усилий, чтобы пробиться к вершине, но парень, сбежавший от отрекшегося от армии отца, был полон решимости пройти тот же путь, что и его дед. Арман ли повлиял на него, или же у парня действительно было сильное желание добиться известности и продолжить семейную традицию – оставалось загадкой, но готовый пойти на все ради статуса и величия, он становился прекрасной пешкой в руках опытного гроссмейстера, коим выступал Генри. Сам по себе сейчас Винсент был бесполезен, но помогая ему достичь желаемого, Грейсон непременно получил бы намного больше, чем потратил. К тому же Винсент работал в той части Штаба, где обитал Ричард. Именно от него Генри узнавал все необходимые ему сведения касательно объекта своего интереса. Одно лишь было досадно. Винс крайне редко удостаивался "чести" поработать с Ричардом поближе. Почему-то эта во всех смыслах собачья работа доставалась его пугливому приятелю - Джеймсу, тот самый который растянулся на ковре у кабинета Мустанга, выронив бумаги и тот, кого сбил с ног Конрад, пулей вылетевший из его кабинета в прошлый раз. Воистину невезучий паренек - вечно попадал под раздачу. Если бы Генри было дело до кого-то кроме себя, скорее всего, он даже испытывал бы к нему искреннею жалость.
— Прошу прощения за задержку! — бросил Тайлер, забросив ногу на ногу, обращая свой взгляд на коллекцию кораблей капитана. — Сегодня в архиве просто бардак. Сержанты совсем забыли, в чем заключается их работа.
— Ты и есть сержант, — усмехнувшись, напомнил Генри.
— Ах... ой... — Винсент с наигранной досадой почесал затылок. — Все время об этом забываю, — он хитро покосился на Грейсона. — Легко запамятовать о моей ИСТИНОЙ должности когда я все время нахожусь в весьма известной компании.
Конрад все это время ошарашенно наблюдая за дружеской, панибратской беседой между капитаном и сержантом, едва двигая челюстью, вдруг подал голос.
— Как...что он вообще здесь делает? — выпалил Ригель, трясущейся от шока рукой указывая на Тайлера и буравя Грейсона шокированным взглядом. — Он же сержант! Ты совсем рехнулся?!
Первичная ветвь конфликта была безвозвратно утеряна. Кон сразу же забыл об издевках и оскорблениях старшего приятеля. Ему было мало известно о том, кто именно входит в свиту Генри, но он слышал, что капитан окружает себя только лучшими представителями знати. Простой сержант уж никак не мог иметь никакого отношения к Грейсону, однако вел себя так развязно, словно приходился офицеру чуть ли не близким родственником. А о составе семьи Грейсона Ригель знал все, однако старательно напрягал память, вспоминая, возможно ли такое, чтобы в рядах такого именитого военнослужащего еще оставался кто-то служащий младшим гослужащим. И конечно ничего не мог вспомнить. Не мог обычный сержант так просто развалиться на диване, не боясь навлечь на себя гнев хозяина кабинета, которому, впрочем, казалось и дела до него не было. Они общались как старые друзья, от чего у Конрада и вовсе глаза на лоб от удивления полезли. Ему требовалось срочное объяснение, без которого его разум никак не мог выдвинуть ни одну мысль, оправдывающую происходящее. Винсент лениво перевел взгляд на Конрада, наконец-то примечая еще одного посетителя, и ухмыльнувшись подпер голову рукой, с интересом рассматривая гостя, его мятую рубашку, вывернутый воротник, расстегнутую сумку с вывалившимися наружу книгами и всклоченные волосы, похоже уже давно не знавшие расчески. Здесь на фоне двух штабских офицеров, одетых с иголочки, его вид вызывал много противоречивых чувств и остановившись на одном из них, продолжая с некоторым высокомерием осматривать здоровяка и не отводя от него взгляда, Тайлер спросил, обращаясь к Генри:
— Кто этот...милашка? Твой друг? Не видел его раньше. Должно быть, он впервые в штабе и еще не знаком с тем, как следует вести себя в присутствии капитана армии Аместриса. Ты что, даешь ему урок?
Голос у Тайлера прозвучал вымучено-слащаво, будто он сомневался в наличии интеллекта у наблюдаемого объекта. Конрад непонимающе уставился на Винсента. Впервые кто-то обратился к нему в подобном тоне. Прежде ему приходилось скрипя зубами терпеть насмешки Генри, но теперь же какой-то мелкий офицер посмел говорить о нем в третьем лице, да еще так, словно о каком-то простолюдине. Ригель привык, что лишь при одном упоминании его фамилии окружающие обращались к нему со всеми подобающими почестями. Однако младшие работники Штаба действительно могли не знать, кто он такой. Конрад редко появлялся в главном управлении и уж тем более, никогда не захаживал на второй этаж, где и служили сержанты. Не было ничего удивительного, что Тайлер понятия не имел, кого видит перед собой. С первого взгляда именитого наследника рода Ригелей в нем сложно было углядеть. Содержи Кон свою форму в опрятном виде возможно Винсент обратился к нему более почтительно, но тип, которого он видел перед собой, заслуживал лишь насмешки и ничего больше. Генри молча наблюдал за тем, как лицо кадета становится пунцовым, не спеша прояснять ситуацию. Это выглядело даже забавно, особенно после того, как он уже изрядно ужалил Конрада. Теперь же за это взялся ничего не подозревающий Винсент. Примкнув к его свите, Тайлер влился в нее как родной, с готовностью примеряя на себя роль полноправного члена высшего света. Его мало волновало то, что ранг совершенно не позволял ему причислять себя к избранным. Хваткий и хитрый, парень сразу понял, что звания здесь, в Штабе, обычная формальность, а главное – необязательно горбатить спину и не вылезать из архива, чтобы получить желаемое повышение. Его деда знали многие, однако утратив влияние, любящий предок не мог обеспечить своему внуку хорошую должность. Винсент справился с этой досадной несправедливостью сам, с охотой переходя под покровительство Грейсона. У Армана наследников больше не было, если не считать отца Винсента, о котором сержант отзывался презрительно, как о человеке, лишившего его светлого будущего. Будь все иначе, сейчас он возможно так же был капитаном, как и Генри и его путь к власти не занял бы так много времени.
— Кто я?! — взревел Ригель, оскалившись и брызжа слюной так, что Винсент демонстративно и элегантно отсел подальше, словно боясь попасть под "влажную атаку". — Да я...
— Это моя новая собачка, — опередил его Генри, устало поведя плечами, затекшими от долгого сидения в кресле. — Я его все еще дрессирую, так что не дразни его.
Ригель шокировано уставился на капитана, а тот в свою очередь, поймав его взгляд, развел руками, словно говоря "а что ты хотел?".
— Ах, новая игрушка! — воскликнул Винсент и, зажмурившись от смеха, похлопал в ладоши. — Вот оно что! А я-то думаю, что-то он не похож на одного из нас. Что ж, рад познакомиться, я Винсент Тайлер. Слыхал о моем дедушке, Армане Тайлере? В свое время он возглавлял пехотные войска и стал героем восточной войны.
Он никогда не упускал возможности упомянуть о дедушке. Все-таки в мире, где блат не был чем-то зазорным, нельзя было не пользоваться возможностью похвастаться своими корнями.
— А про моего отца слышал? — приняв эстафету в детской игре "кто круче?", гневно выдохнул Конрад, радуясь тому, что наконец-то может разыграть и свой козырь, чтобы хоть немного отряхнуться от той грязи в которую его втоптали по самые уши уже два офицера. — Вилфрид Ригель.
Повисло молчание. Кадет хищно улыбнулся, в ожидании извинений за панибратство, но Винсент, задумавшись на мгновенье, взъерошил рукой свои черные волосы и посмотрел на Грейсона.
— Ничего себе у тебя собачки... — присвистнул сержант. — Сыночка генерала приручил... Только зачем тебе такой замарашка? Не боишься, что слухи нехорошие пойдут?
— Они ходят с того момента, как я тебя принял, — отмахнулся Генри. — Кое-кто до сих пор понять не может, какой мне прок от сержанта.
— Главное, ты это понимаешь, — лукаво проворковал Тайлер. — К тому же, разве ты часто прислушиваешься к мнению окружающих?
У них завязался диалог, в ходе которого военные абсолютно потеряли всякий интерес к Ригелю, который так и не дождался извинений. Он стоял как вкопанный, совершенно не понимая, что происходит. Всю жизнь ему внушали, что его именитость дорогого стоит, что фамилия откроет для него все двери, и не будет существовать границ, которые он не сможет перейти. Конрад мог позволить себе все что угодно, обращаться с людьми, как с вещами, решать, как распоряжаться своими "друзьями" и добивался своего любыми, даже самыми жесткими способами. Но с тех пор, как на его пути встретился кинолог, все пошло под откос. Если бы не этот случай, Генри не заинтересовался бы его персоной и не получил бы в свои руки серьезный компромат. Ригель и подумать не мог, что однажды с ним будут обращаться точно так же, как он обращался с окружающими. И самое ужасное, даже ранг отца не сможет вытащить его из этой организованной капитаном западни. Вилфрид все еще был зол на сына за содеянное, и после этого Конрад не рискнул бы обратится к нему за помощью. Он не смог одолеть кинолога, а теперь еще над ним потешается капитан в компании с сержантом. Стыдно... как же ему было стыдно. И от этого стыда он готов был сквозь землю провалится, если бы не прирос к полу, как каменное изваяние, словно его пригвоздило к месту это тяжелое, невыносимое чувство. Еще никогда Конрад не ощущал себя таким ничтожным и ни на что не годным. Его сила сейчас не имела никакого значения. Он не мог ничего поделать, никак повлиять на свое положение, хоть как-то отбелить себя и вернуть хоть толику той гордости. Ему хотелось вновь стать значимым. Быть на побегушках у Грейсона, пусть даже обещавшего в будущем включить его в свою свиту, было слишком унизительно. Конрад опустил голову, осознавая свое незавидное положение. Он уже жалел о том, что вообще связался с Евой и все это привело его сюда, на этот синий толстоворсый ковер, где он стоял как побитая дворняга и не мог ничего ответить своим обидчикам, потому как Генри мог в любой момент, как и обещал, разболтать его тайну. Сейчас все просто ужасно, а может стать еще хуже. Сколько же будет продолжатся его служба и как скоро Генри потеряет интерес к этой игре и отпустит его на свободу?
— Мне есть дело до моей репутации, — фыркнул Генри, подперев голову рукой. — Ты бы ни за что не попал сюда, если бы не твой дедушка. Мой отец хорошо его знал, и старик Арман очень просил за тебя. Ни для кого не секрет, что ты за повышение сделаешь все, что угодно. А я же не прочь этим воспользоватся. Однако мне не понраву как на это отреагировало наше сообщество. Тебе повезло, что и здесь наследие деда тебя оправдало. Иначе я бы не стал тратить на тебя время.
— Взаимовыгодное сотрудничество, — довольно кивнул Тайлер, ничуть не оскорбившись словами капитана. — Именно это мне и нужно. Люди используют друг друга ради своих целей, лицемерно скрывая это за понятиями дружбы и товарищества, но в конечном итоге это все равно поиск выгоды и комфортного существования. Мне комфортно находится под твоей защитой и в обмен на власть, можешь пользоваться мной как тебе заблагорассудится и ни в чем себе не отказывай. Это выгодно для обоих. Не вижу в этом ничего плохого, капитан. Вы же не друзей в Штабе ищите? Дружба, привязанность, преданность – в этих стенах вы ихне найдете, уж поверьте мне.
— Тайлер, ты просто продажная шкура! — расхохотался Генри, прикрывая ладонью глаза.
— Продажная, и цена вам по карману, — продолжая льстиво улыбаться, подмигнул Винсент.
Бух
Книжка, опасно торчащая из сумки Конрада под своей тяжестью все это время медленно скользившая по глянцевой обложке другой книжки, шлепнулась на толстый ковер. Этот внезапный, глухой стук отвлек забывшихся в разговоре молодых людей, и оба офицера перевели взгляд на Конрада, все еще стоящего в гневном исступлении. Вполне возможно если бы не книжка, ни Генри, ни Винсент еще долго не вспоминали бы о его присутствии в кабинете. Он явно был здесь лишним еще до того, как Тайлер присоединился к ним.
— Ты еще здесь? — удивленно, с раздражением спросил Грейсон прищурившись. — Я, кажется, велел тебе проваливать.
— Сегодня у нас собрание и то, о чем мы будем говорить на нем, не для твоих любопытных ушек, — хохотнул Винсент, сделав небрежный жест рукой, прогоняя Конрада. — Давай, давай. Хорошие собаки знают свое место.
Ригель поперхнулся от наглости зазнавшегося сержанта. Пусть он и находился под защитой капитана, все еще оставался низшим звеном армии и не имел никакого права так панибратски обращаться к нему. Может Конрад еще не вступил в военную должность и не имел даже такой ранг, он все равно ставил себя на десяток ступеней выше этого отребья. Кто бы ни был этот выскочка, он найдет на него управу, как только сможет восстановить свое влияние. Ко всем прочим не самым положительным качествам, кадет отличался мстительностью. Он никогда не прощал своих обидчиков, а те границы, в которые загнали его последствия совершенных ошибок, связывали ему руки, не позволяя ответить за свое унижение. Но, к сожалению, сейчас Ригель ничего не мог сделать, разве что зубами скрежетать от досады. Генри не был на его стороне и вообще не воспринимал его всерьез. Кон жалел что вообще пришел, но вместе с тем не мог не сделать этого, опасаясь, что угрозы Генри не были просто словами. Наученный опытом, больше ему не хотелось рисковать. Хотя его положение и так было хуже некуда, огласки стоило избегать. Может быть, Грейсон скоро забудет об этом, или еще лучше – потеряет интерес. Неужели у него не было дел поважнее, чем играть с ним в "кошки-мышки"? Уходить вот так, буквально как побитый пес, коим его здесь и считают стало бы больным уколом для его гордости, но что он мог поделать? Парень давно хотел посетить хоть одно такое собрание. Из своих источников он знал, что на них бывает весело, и участники далеко не всегда ограничиваются обсуждением политики. Это был своего рода закрытый клуб, в который посторонние не допускались. Попасть в такой значило обрести совершенно новый статус! Как бы ему все завидовали, если бы он хоть разок посетил собрание Генри. Безусловно, это стало бы новостью, затмившей его позор. Конрад мигом бы вернул себе все, что потерял, и даже больше! Что стоило Грейсону позволить ему остаться? Пусть даже не вступать в дискуссии, а просто присутствовать.
Однако, посмотрев на Генри, он понял, такое ему точно не светит. Стоило убраться поскорее. Судя по холодному взгляду, у Генри кончалось терпение, а позволить Тайлеру наблюдать то, как его силой вышвыривают из кабинета было никак нельзя. Кон уже достаточно опозорился, чтобы в придачу ко всему веселить сержанта. Не хватало еще, чтобы новые слухи пошли о том, что здесь произошло. Генри умел держать язык за зубами, но вот в его верном хихикающем шакале Ригель не был уверен. Этому ничего не стоило разболтать, если Генри не успеет прикрыть ему рот. Интересно, согласился бы на это Генри, если бы Конрад попросил, наедине, чтобы Винсент не слышал.
— Ты оглох? — рыкнул Генри. — Убирайся!
Его последняя фраза заставила человека, открывшего дверь, застыть на пороге и непонимающе посмотреть на капитана. Он явно решил, что это относится к нему, не успевшему даже порог переступить.
Это был юноша-шатен с волнистыми волосами, аккуратно уложенными на голове, так что несмотря на их структуру, они все равно выглядели опрятно и никак не перечили уставу. Высокий, плечистый, с безупречно выглаженным воротничком и в форме, на которой едва ли можно было найти хоть одну чужеродную ворсинку – он с порога создавал самое приятное, радующее глаз, впечатление. Генри и сам придавал большое значение внешнему виду, но даже по сравнению с ним этот парень явно мог дать несколько очков вперед. Прямоугольные очки с тонкой, едва заметной оправой отлично подходили ему, выстраивая образ уверенного и серьезного человека. По всему было заметно, что этот человек уделял своему имиджу много внимания и в отличии от Конрада, адресом не ошибся. Прежде чем войти, молодой человек обвел всех присутствующих взглядом, словно удостоверивался в нужном составе, ненадолго задержался на Ригеле, видя его в кабинете впервые, но ничего не сказав, молча перешагнул порог, закрывая за собой дверь. Видимо, его не очень интересовала эта персона, к которой у Винсента интереса было намного больше. Он не спешил заговорить первым, желая понять, не помешал ли он какому-то важному разговору.
— Фреееееди! — воскликнул Винсент. — Сто лет тебя не видел!
— Последний раз – неделю назад, — сдержанно кивнув в знак приветствия, ответил ему новопришедший и так же, но немного уважительней, прикрыв глаза кивнул Генри, отдавая больше почести главе их компании. — Здравствуй, Генри.
— Какой же ты душный, — фыркнул Винсент, вздернув нос. — Так и не скажешь, что лейтенант. С такими манерами тебе прямая дорожка в генералы.
— Это только вопрос времени, — все так же спокойно отреагировал парень.
— Но-но-но! — нахмурился Генри. — Куда вперед начальника? В свите без году неделя, а уже такие амбиции. Я в тебе не ошибся, мне такие нужны. Но попрошу быть осторожнее в словах.
— Прошу прощения, — Фред снова слегка кивнул головой, признавая свою ошибку. — И в мыслях не было обидеть тебя. У нас сегодня гости?
Фредерик Балих совсем недавно стал членом их небольшой компании, но присматривался к нему Генри почти столько же, сколько мечтал заполучить Ричарда и будь у него возможность, не раздумывая поменял бы одного на другого. Сам парень ему нравился, но вот его дядя, полковник Эмерик Балих, был одним из немногих офицеров который критиковал политику Мустанга. Черт знает чем именно его не устраивал Рой, но судя по всему, полковник был недоволен тем, с какой быстротой фюрер заключает мирные договора. Он был единственным, кто выступал против подписания мира с Аэруго и не считал, что соседняя страна действительно готова к сотрудничеству. Однако, договор был подписан и мнение одного полковника никто учитывать не стал. Балих прославился во времена правления Бредли, жестокого, кровавого тирана, который ничего слышать о мире не желал. Мустанг всеми силами старался вытравить из умов военных пережитки прошлых лет, но несмотря на все его усилия, еще оставались те, кто не могли привыкнуть к новой реальности. Закаленные войной, они желали новых кровопролитных сражений, хоть уже давным давно состарились и обломали зубы, которые точили в ожидании своих боевых свершений. Ни для кого не было секретом то, как Балих относится к новым порядкам, как и то, что повышение ему увы, не светило. Мустанг мог давным давно вышвырнуть его из штаба и забыть о старике, бессильно ворчавшим на "глупых юнцов" засевших у власти. Мало у кого мог язык повернутся назвать фюрера юнцом. Ему и дело не было до полковника. Он сохранял свое рабочие место лишь потому, что никакой опасности для правления не представлял. Окружал себя Рой лишь нужными людьми, разделяющими его взгляды. И для себя самого Генри решил, что заручаться поддержкой стоит по этому же принципу. Ригель, Грейсон, Зиверс, Лайден – все эти семьи всецело признавали авторитет своего правителя и поддерживали его во всем. К этому числу относились все до единой влиятельные семьи аристократов. В их число входили и Лоуренсы, но старший сын, Дитфрих, был не симпатичен Генри и после некоторых размышлений выбор пал на Фредерика. Усыновленный Балихом после смерти родителей, он несмотря на позицию родственника, не разделял ее. Держать в своей свите противника действующей власти было все равно, что чумную крысу в дом запустить и пока капитан не убедился в его мнении, не спешил принять окончательного решения. Репутация дядюшки не могла не сказаться на нем, но похоже Фред был к этому готов. Ему было плевать на то, что болтали о нем злые языки. Ситуация в которой он оказался была похожа на ту же, что и Винсента, но в отличии от хитрого и верткого Тайлера, отдавшего свою судьбу в руки Генри, Фредерик предпочитал справляться с трудностями без чьей либо помощи. И преуспел в этом, заслужив за свою работу лейтенантские погоны, встав на одну ступень с Ричардом. Этот аспект был интересен Грейсону больше всего. Ведь Балих так или иначе сталкивался с Мустангом младшим куда чаще, чем он сам. Однако ничего интересного о нем Фред не поведал. К глубочайшему сожалению, Фредерик общался с ним всего несколько раз, в стенах штаба. Да и то, Ричард очень быстро прерывал сухой диалог и уходил. Даже на ежегодном зимнем балу Фред не мог с ним пересечься, поскольку дядя следил за тем, чтобы племянник не смел поддерживать с семьей фюрера каких либо связей.
Он намекал на Конрада, но даже не взглянул на кадета, который воочию наблюдал, как собирается компания Генри. Лейтенант так же совсем не вписывался в окружение Грейсона, но на этот раз Ригель решил не вмешиваться в разговор военных. Не хватало еще чтобы и этот "Фрееееди" начал потешатся над ним. Если уж и выбирать, пусть не замечает его. Он не был уверен, что еще одна издевка не выведет его из себя. Навряд ли Генри продолжит хранить его секрет, если он устроит здесь массовую драку. Пока что этот парень на него и внимания не обращал. Хорошо бы, чтобы так и осталось.
— Это новый песик Генри, — ответил за начальника Винсент. — И он уже давно должен уйти. Что-то ты плохо его дрессируешь, — засмеялся сержант, косясь на Грейсона. — Совсем твои команды не слушает. Неужели решил оставить его с нами? Я не против новых лиц на наших семинарах, но не детей же приглашать?
— Не беспокойся, он уйдет, — устало выдохнул Генри и в упор посмотрел на Конрада. — Если не хочет, чтобы его жизнь превратилась в кошмар, уйдет.
Ригель нервно сглотнул. Специально ли Генри вложил в эту фразу столько угрозы или же это получилось случайно, но он явно почувствовал, как по коже пробежал холодок, словно от холодного ветра, пробравшегося под рубашку. Теперь он действительно испытывал терпение капитана. Он нехотя поднял с пола книгу и запихал ее в сумку, небрежно просунув ее так, что помял тетрадь, но даже не удосужившись поправить ее, раздраженно застегнул ремень. Потом забросил сумку на плечо и, сняв во спинки дивана свой помятый китель, встряхнул ее и так же забросил на плечо. За его сборами уже никто не наблюдал. Генри, удостоверившийся, что кадет наконец-то начал шевелится, осмотрел свой небольшой отряд и задумчиво хмыкнул. Винсент, всегда внимательно следивший за настроением своего начальника, так же пробежал глазами по военным и, поняв, что именно заставило Грейсона изменится во взгляде, спросил:
— А где же Ульрих? Он ведь всегда раньше всех приходит.
— Должно быть, неотложные дела, — предположил Фредерик.
— Это у него-то? — презрительно фыркнул Винсент и покачал головой. — Как по мне, у него вообще дел никогда нет. Разве что, когда проверка начинается он немного шевелится. Ты, Фред, еще плохо его знаешь. Пусть он и начальник кинологического корпуса – ему абсолютно не интересна эта стезя. Просто местечко теплое и удобное. Разве кто откажется?
— Никогда бы не согласился сидеть в вонючем собачнике, — отозвался Генри. — Даже хорошо, что он не горит своим делом. Не хватало еще, чтобы мой кабинет псиной пропах.
" Начальник кинологического корпуса..."
Эта часть фразы вспыхнула в разуме Ригеля красным пламенем фитиля настолько ярко, что все эти разговоры между военными стали для него приглушенным фоновым шумом.
Винсент засмеялся, а Фред, наверное, не расслышав в этой шутки ничего смешного, только взгляд перевел. Парень не спешил на первых парах окунаться в новую для него атмосферу, предпочитая знать, с чем имеет дело. Предложение Грейсона действительно выглядело заманчивым и сулило большой выгодой в будущем, правда, он еще не обладал достаточной информацией о том, какие именно цели преследует Генри и почему конкретно ему поступило такое предложение. Во всем этом еще предстояло разобраться, но и отказываться вот так сразу было нельзя. Пока что он не принял для себя решение, стоит ли ему оставаться в этой компании. Общество слащавого Винсента была ему неприятна, но похоже сам Грейон был не против подобного отношения к своей персоне, хотя не мог не видеть то, с каким лицемерием имеет дело. Никак, получал от этого удовольствие...
— Значит начнем без него, — сказал Генри и поднялся на ноги. — Но для начала, Винсент, ты сделал то, о чем я тебя просил?
— Ты про разрешение? — Тайлер поерзал в кресле, но не из-за неловкости от вопроса, а чтобы устроится поудобнее. — Конечно же... нет. Я не самоубийца, чтобы в пасть к Церберу лезть. Я думал ты с первого раза понял, что я не шучу, когда говорил, что не хочу становится его кормом.
— Ты сержант и твоя работа – документы подносить, — вновь стал серьезным Генри. — Мне нужна эта бумага.
— Так сходи и возьми ее... — лениво пробормотал Винсент, откидываясь на спинку. — Тоже мне, нашел идиота. Ричард ее в жизни не подпишет.
— Он не подписывает документы. Он чертов лейтенант! Ты побоялся просто забрать у него уже подписанное разрешение?!
Тайлер недовольно покосился на Генри, но ничего не ответил, оставаясь при своем мнении. Его было трудно заставить что-либо делать, когда его собственная шкура могла пострадать. В остальном же - исполнял все приказы быстро и в срок. Ему никогда не приходилось иметь дело с Цербером, но хватило и рассказов Джеймса, чтобы отказаться выполнять приказ. Конечно, капитан мог и наказать за такую вольность, но лучше уж схлопотать от своего господина, чем самолично засунуть голову демону в пасть. Ситуация складывалась неприятная и напряженная. Все действительно могло закончится жестоким наказание за неподчинение, если бы в диалог не вмешался Фредерик.
— Если мы говорим про Ричарда Мустанга, документы он может подписывать. Во всяком случае, мелкие разрешения по типу работы в праздничные и выходные дни, накладные на снабжение и служебные записки не выше должности капитана. По моим данным, со вчерашнего дня в силу вступил испытательный срок, по окончанию которого Мустанг получит повышение. Так что, я понимаю опасения Винсента по этому поводу.
В кабинете снова воцарилась гробовая тишина. Даже Конрад, который совершенно не понимал о чем идет речь, не проронил ни слова, молча наблюдая за разворачивающимся на его глазах представлением и тем, как ловко Фред переключил внимание рассерженного Генри на себя, тем самым, специально или случайно, спас своего коллегу от выговора. Грейсон долго смотрел на Балиха, как будто подозревал во вранье, но тот стойко выносил его взгляд пока капитан не сдался.
— Когда это произошло? Почему я ничего об этом не знаю? — прошипел он, нервно забарабанив пальцами по крышке стола.
— А кто тебя должен ставить в известность? Фюрер? — усмехнулся Тайлер. — Может ты и выше его по званию, но не являешься его непосредственным руководителем. Скорее всего, это решение было принято давно. Нет ничего удивительного, что никто об этом не знал. Разве что, если бы он сам тебе рассказал...
— Если ты знал об этом - какого черта молчал! — рявкнул на него Генри так, что Тайлер подскочил на месте и изумленно вытаращив глаза, уставился на капитана.
— Что я?! Это Фред только что сказал! Я понятия не имел, что он на повышение пошел! Вот у него и спрашивай раз он в курсе! — так же рьяно вступил в перепалку Винсент, указывая пальцем за стоящего за спиной Балиха. — Нашел на ком злобу срывать?!
— Откуда сведения? — злобно сверкнув глазами, спросил Генри, переводя взгляд на Фредрика.
— Не могу распространяться, это информаторы моего дяди, но можешь быть уверен – я говорю правду. Можешь сам в этом убедиться, если не веришь мне на слово.
Врать у Фреда действительно не было причин, а учитывая то, что Эмерик относился к оппозиции, нетрудно догадаться, что слежка за семьей Мустанг так или иначе входит в его интересы. Старик не стал бы и пробовать продвигать свою, отличную от официальной, политику, но несмотря на это, вероятно по старой привычке, был в курсе всего, что было в его силах выведать. В основном, конечно, это касалось дел штаба, не более того. В конце концов, Рой не был дураком, и если и было что-то, что не следовало знать никому за пределами его кабинета, это навеки оставалось тайной. Что уж говорить о Балихе. Назначения на новые должности – процесс не быстрый. Эмерик мог узнать об этом незадолго до официального заявления, ну а племянник которого полковник растил с такими же установками, узнавал от него все из первых уст.
— Он не подпишет твое разрешение, — безжалостно, но с сочувствующим вздохом произнес Винсент. — Цербер прекрасно знает, что мы сюда не работать придем. Сам знаешь, он всегда в курсе всего, что происходит. Не просто так ему такую кличку дали. Ты конечно, можешь на него надавить, но без меня. Конкретно в этом участвовать я не хочу.
— Разве нельзя было отправить запрос выше? — спросил Фредерик. — С твоими связями ты вполне мог избежать этой неприятной ситуации.
— Знал бы – так и сделал, — скрипнув зубами от досады сказал Генри. — Но теперь это уже принципиально. Пошли, Конрад. Провожу тебя до выхода. Убежусь, что ты не будешь подслушивать под дверью.
Он прошел мимо Фреда и безмятежно закинувшего ногу на ногу Винсента к двери. Ненадолго задержавшись, чтобы дождаться кадета, который, поправив на плече сумку, побрел за ним даже не попрощавшись с военными, однако Тайлер не собирался оставаться в долгу и помахал ему на прощанье.
— До встречи. Приводи его еще, капитан. Он забавный.
— Если будет себя хорошо вести и знать, где его место, — буркнул Грейсон, первым выходя в коридор.
До того как захлопнуть дверь за Ригелем, он услышал отрывок диалога между сержантом и лейтенантом:
— Фреди, с каких пор ты очки носишь?
— Только когда работаю. Забыл снять...
В дальнем крыле, где располагался департамент вооружения, всегда было не многолюдно. Особенно, когда рабочий день подходил к завершению. Еще несколько кабинетов здесь занимали майоры, но и их Грейсон видел редко, поскольку те большую часть свое времени проводили выше, на четвертом этаже, посещая собрания и совещания. Крупные поставки оружия, которые следовало оформить, приходили крайне редко и потому, вся работа Генри почти всегда сводилась в проверке бумаг перед передачей их дальше. Порой выпадали и сложные дни, но он никогда не задерживался на работе больше положенного срока. Конрад недовольно шагал за ним, к лестнице, мимо высоких окон, в которых, как в зеркалах, отражались гроздями весящие на потолке лампы, с позолоченными элементами декора. Голоса Фреда и Винсента остались позади. В пустом длинном коридоре было так тихо, что шаги двух молодых людей по красному, толстому ковру, казались непривычно громкими. Навряд ли хоть кто-то остался в департаменте. Понемногу Штаб начинал пустеть, но Генри знал, что один человек точно не уйдет домой рано. Он чувствовал, что для Ричарда не будет сюрпризом появление капитана в своем кабинете. Винсент был прав. Это распоряжение Мустанг ни за что не подпишет, но Грейсом был полон решимости добиться этого. Не потому, что это было так необходимо, нет. В крайнем случае он знал, кому можно подсунуть эту бумагу, чтобы получить подпись намного значимее лейтенантской, но ему не хотелось так просто сдаваться. Это был не первый раз, когда его компания проводила свое "собрание" в выходной день, когда в штабе не было никого из высокопоставленных госслужащих. В дополнении к этому Генри, чтобы обезопасить себя, как исполнителя сего действия еще больше, выбирал такие дни, когда в Штабе не было даже фюрера. Мустанг отличался феноменальной исполнительность и часто работал без выходных, несмотря на уже солидный возраст. Такого графика не выносили даже приближенные к нему генералы. Его отец, к примеру, не придерживался подобной жертвенности даже в интересах своей страны и все положенные ему выходные дни проводил в своем поместье.
"Памятник мне за это не поставят" — любил поговаривать Томас, и неосознанно, но Генри перенял его взгляды, рассматривая службы, как важную, но все-таки не основную часть своей жизни. И уж тем более никогда не делал ничего себе во вред. А излишняя работа, по его мнению, приносила больше проблем, чем выгоды.
Именно поэтому Генри иногда позволял себе и своим приближенным небольшие вольности. Их положение не позволяло проводить время в каких-либо общественных заведениях, предназначенных в основном для досуга простолюдинов, но и собраться в доме одного из участников собрания так же не представлялось возможным. Ни одна из аристократических семей не позволила бы что-то подобное. Все-таки шумные посиделки совсем не вязались с образом жизни штабских офицеров. Конечно, иногда та или иная семья устраивала у себя официальным прием на котором собиралось много гостей, но Генри подобное не устраивало. Он стремился к другому: ограничиться небольшим количеством людей, собранных в одном месте, вдалеке от любопытных ушей и в привычной обстановке, желательно так, чтобы о них никто не знал. Лучшего, чем Штаб места было не найти. Несмотря на всю абсурдность такого выбора, он уже ни раз доказал свою исключительность. В выходные дни разве что сержанты оставались на работе, сверхурочно кропя над томами документации в архиве. Остальные же госслужащие свой отдых на работы не разменивали. Для того чтобы получить разрешение находиться на рабочем месте в такие дни, нужно было получить соответствующие разрешение. Подписать его сам Генри, как работник департамента вооружения, не мог. Пусть он и был на голову выше Ричарда, но если этот отступник и правда готовился к принятию новой должности, его подпись уже имела значение. Он все еще не имел права лично распоряжаться актами, отчетами и другими важными бумагами, но вот такую мелочевку как разрешение на работу – вполне. К сожалению, в его власти было не пропустить такой документ, на свое усмотрения, беря ответственность на себя. Или еще хуже – пропустить, а после запросить отчет о проведенной работе, которую Генри и не собирался выполнять. А зная Ричарда, он мог это делать не потому, что знал об истинных причинах, по которым капитан подал разрешение на подпись. Конечно, он не мог не знать. Слишком часто Грейсон пытался заманить его на такие "собрания", всеми правдами и неправдами добиться его присутствия на одном из таких. Может быть, тогда в коллективе молодых и амбициозных людей у него получилось бы сломать его. Однако, если у него в ближайшее время не получится добиться своего, повышение Ричарда может оказаться большой проблемой. Сейчас он всего лишь откажет ему в подписи, а потом? Начнет палки в колеса вставлять? Приверженец правил, адская собака вынюхивающая нарушения и карающая виновных – ему не нужен был Ричард в такой ипостаси. Действовать следовало пока еще не стало слишком поздно. Решить все раз и навсегда, получить ответ, чей же он: свой или чужой. Достаточно. Генри надеялся, что у него еще есть немного времени, но это повышение стало для него полнейшей неожиданностью. Ждать пока оно вступит в законную силы было опасно прежде всего для него самого. Церберу нельзя верить, пока он не признал в нем своего единственного хозяина. Если же он не принимал той участи - не получит никакую другую.
— Ты знаешь начальника кинологического корпуса? — вдруг спросил Конрад за его спиной, и Генри остановился на пол шаге, обернувшись через плечо.
— Что?
— Этот челкастый сказал, что знаешь, — не унимался Конрад, исподлобья смотря на Генри.
Грейсон знал этот взгляд. Ригель снова начинал бесится. Покинув кабинет, где над ним насмехались, он снова набрался спеси, обуздать которую не мог. Несмотря на все унижения, желание отомстить было слишком сильным. Настолько, что он готов был проглотить эти издевки, лишь бы отыграться на том, кто, по его мнению, виновен в том, что с ним сейчас происходит. И если до это его желания были лишь эфемерными, то теперь он видел возможность воплотить их в жизнь. Конрад знать не знал, кто такой этот Ульрих. Было достаточно того, что Генри с ним хорошо знаком. От одного только предвкушения, что скоро имя этого паршивого кинолога станет ему известно, его руки сжимались в предвкушении. Однако Генри не разделял его ничем не оправданный порыв. Капитан сразу понял, к чему клонит Ригель и намеревался затушить это пламя до того, как этот идиот снова позволит разрастись ему до пожара, который потушить своими силами не сможет. Удивительно... этот парень абсолютно не учился на своих ошибках. Бед ему мало, решил еще раз нашить проблем лишь бы самоутвердиться. Ничего общего с гордостью военного здесь не было. Будь Кон хоть чуточку умнее - хоть изредка анализировал бы свои действия, прежде чем бездумно бросаться в неизвестность. Хотя какая уж тут неизвестность. И дураку понятно, чем все это закончится, а именно большим разладом в содружестве армейских семей. Второй раз выйти сухим из воды Ригель не сможет, да еще потянет на дно остальных. Самому Грейсону не было до него дела. Как рабочая единица – экземпляр заменимый, но его совсем не радовало, что в эти дрязги могли быть втянуты и другие, в том числе и его семья тоже. Несомненно, в первую очередь это лишь проблема Мустагов и Ригелей, но ничто, что происходит в кругах настолько значимых людей, не может не отразится и на других. Аристократы старались уживаться мирно между собой, хоть по сути и являлись друг для друга противниками. На пути к власти, к более выгодным позициям, к милости фюрера – они были готовы на все. В разумных пределах, конечно. Такие отношения были нормальными в их сообществе и обычно не выходили за рамки приличия и уж тем более никто не стремился выступать с открытой конфронтацией, понимая, всю возложенную ответственность. Это понимание закладывалось потомкам с раннего детства, но то ли Конрад был слишком непонятливым, то ли Вилфред слишком мало внимание уделял воспитанию своего сына. И теперь Грейсону придется взять на себя эту роль. Для всеобщего блага, как бы ему противно не было поучать нерадивого кадета.
— Ты не узнаешь, кто был тот кинолог, — резко и безжалостно ответил Генри. — От тебя и так одни проблемы. Не хватало еще, чтобы ты опять дров наломал. Твой папочка уже не будет вытирать тебе сопли, когда ты облажаешься и в этот раз.
— В ЭТОТ раз у меня не будет зрителей и стукачей! — не сдавался Конрад, не обращая внимание на отказ, словно и не слышал его. — Я разделаюсь с ним быстро. Один на один. Никто даже не узнает!
— И в прошлый раз узнать не должны были, — закатил глаза Генри. — Когда-нибудь ты повзрослеешь и поймешь, что не все конфликты решаются грубой силой. А пока что подумай над своим поведением и не путайся у меня под ногами.
Он повернулся к Конраду, всем своим видом показывая, что не шутит. До этого, в кабинете, тявканье Кона было забавным, не более того, но сейчас он видел, насколько безбашенный этот парень, за секунду окончательно решив, что этот человек, несмотря на свое происхождение и связи никогда не станет частью его команды. Слишком рискованно было пускать в свои ряды такого непредсказуемого парня, как Конрад. И страшнее всего то, что похоже никто не мог хорошенько прихватить его за шкирку. Не спроста он звал его собакой. Среди них тоже попадались экземпляры, перевоспитывать которых было бесполезно. Такие как Ригель понимали только язык силы, и чтобы он понял, придется на этом языке с ним и говорить. Но надолго ли хватит этого урока? Как скоро Конрад забудет то, что вдалбливали ему в голову? Не стоит ли принять более решительные меры по отношению к нему? Грейсон не был импульсивным в своих решениях и в этом вопросе не спешил применять исключительные приемы. Для начала нужно было напомнить Конраду о том, в каком дерьме тот оказался. На случай если он забыл об этом.
— Не смеши. Куда тебе с ним тягаться. Ты и с друзьями ничего сделать не смог, а тут один решил сдюжить. Прекрати делать из себя посмешище. Тебе и так ниже падать некуда.
Сработало. Уже готовый разразиться новой гневной тирадой Конрад замер на секунду, пригвожденный к полу жесткими словами капитана, и потупил взгляд, поиграв от досады костяшками на пальцах. Такой глупости можно было только посочувствовать. Генри не верилось, что он действительно решил, будто бы всерьез может рассчитывать на помощь подобного рода. Хватает же самоуверенности. Ему бы лучше о себе беспокоится и поскорее найти способ, чтобы вылезти из этой трясины. Ошибки и у простых гражданских не прощались так легко. Что уж говорить про узкий круг военных. Только дай повод, оступись – заклюют, не важно, свой или чужой. Когда живешь в таком мире стоит десять раз подумать, прежде чем сделать очередной шаг. Хотелось бы верить что такой урок станет полезен для Конрада, но Генри не верил в то, что такие люди способны меняться. Да и черт с ними. Главное, чтобы эта неприятность оставалась маленькой. Хорошо, что он вовремя накинул петлю на шею Ригеля, и теперь кадет даже при желании не станет искать возможность поквитаться с кинологом. Впрочем, глядя на него, слыша его вздор, офицер начинал сомневаться в этом. Стоит ему выйти из себя, и уже ничто его не удержит. Все повторится снова, с той лишь разницей, что "ошибкой" это будет уже сложно назвать. И все же, сейчас Кон слушал его. Злился, но слушал, поскольку ответить ничего не мог. Был ли на самом деле так хорош тот кинолог или же, как обычно, слухи все преукрасили, Генри не знал. Важнее было другое.
— Ева поручилась за собачника. За него поручилась дочь фюрера. Тронишь его хоть пальцем – пощады не жди. Сколько раз тебе повторять? Ты должен радоваться тому, как великодушно Ева поступила с тобой. Хоть защищала она вовсе не тебя.
— Это меня и бесит, — сквозь зубы, прошипел Конрад. — За какого-то вонючего собачника...Чернокительные...к Штабу отношения не имеют...Где только она его подцепила...
Генри неведомы были подобные чувства. Мало кто может "похвастаться" тем, что в чьих то глазах, его поставили ниже кинолога. Подазделения собачников и конников, формально входящие в состав Штаба, никогда не были в большом почете. Специфика их работы так сильно отдаляла их от кабинетных работников, что эта ничем неоправданная неприязнь с обоих сторон крепла с каждым годом. Наверное уже никто и не помнил, с чем связана такая озлобленность. Может быть, в прошлом произошла какая-то неприятность, разрознившая Штаб с подразделениями. Тем не менее, на работу это никак не влияло. Она шла своим чередом, и лишь причастные к военной деятельности знали об этой негласной холодной войне. Иногда, по долгу службы в стенах Штаба появлялись собачники, но это происходило настолько редко, что Генри не мог припомнить видел ли когда-то кого-нибудь из них. Ульрих обычно поручал это кому-то. Пусть он и был начальником, все же это ничуть не меняло дело. На чернокительных косились одинаково, что на солдат, что на руководителей.
" Глупости..." — думал Генри, — "Какая в черту разница, если все равно все варятся в одном котле?"
— Не твоего ума дело. Вздумал дочери фюрера диктовать, с кем ей общаться? Ну-ну, — усмехнулся капитан, но вновь вернул себе самообладание и, прищуриваться, угрожающе посмотрел на Кона. — Учти, я слежу за тобой. Хочешь снять ошейник – слушайся меня. Иначе знаешь, что случится.
— И как долго мне прислуживать тебе? — прямо спросил Конрад, отвечая на его взгляд точно таким же, испепеляющим, как у дикого зверя в капкане. — Сколько еще ты собираешься играть со мной? Я сын генерала, а не твоя игрушка. Если ты решил, что из-за одного только случая ты можешь...
— Как только найду, как тебя использовать, отпущу, — ответил Генри, не дав ему договорить, и добродушно, издевательски, ухмыльнулся, упершись рукой в бок. — Я ведь не изверг, Конрад. Твоя шкурка хороша лишь до поры до времени. Я мечу на рыбу покрупнее.
— На кого? — удивленно спросил кадет, слегка обиженно, словно факт того, что Грейсон не считает его персону достойной, огорчил его.
— Тебе ни к чему это знать. Я провожу тебя до лестницы...
— Я знаю, где выход! — возмутился Ригель.
— Я хочу в этом убедиться.
Конрад смерил его гневным взглядом и, фыркнув, прошел мимо, направляясь к лестнице. Генри молча пошел следом и остановился на лестничном пролете второго этажа, когда парень уже начал свой спуск на первый.
— Кон! — окликнул он.
Молодой человек остановился, не дойдя до последней ступеньки, и оглянулся через плечо назад, где на вершине лестницы стоял капитан.
— Хочешь, чтобы к тебе изменилось отношение, не ищи проблему в других. Начни с себя.
Ригель недовольно нахмурился и провел рукой по всклоченным волосам, приглаживая их.
— Я не про внешность. Хотя было бы неплохо, если бы ты и с этим поработал. Все, иди. Помни, о чем мы говорили.
Постояв еще немного, прислушиваясь к удаляющимся шагам кадета, дабы увериться, что тот действительно ушел, Генри повернул обратно и, брезгливо осматривая коридор, не спеша пошел вперед, убрав руки за спину. Он не любил спускаться сюда, в отличии от третьего этажа с его просторным холлом и высоким потолком, где все и всегда сияло и блестело, здесь же даже ковровая дорожка выглядела потрепанной и старой, несмотря на то, что ее подметали каждое утро. Никаких ваз с цветами, никаких позолоченных ламп на потолке, да и сам коридор по обе стороны от которого располагались двери кабинетов, был уже и теснее. В нем едва ли могли разминуться четверо человек и идущих друг другу. Теснота да и только. Хорошо, что эта часть этажа занимала только одно крыло и здесь работали самые младшие армейские чины. Генри сомневался, что смог бы привыкнуть к таким условиям, если бы он, как и Ричард, решил начинать карьеру самостоятельно, так сказать, с самых низов. Его передернуло лишь от одной мысли об этом. Только самый последний идиот согласится на такое, когда имеет возможность получить что-то получше. Неужели Мустангу правда нравится сидеть в этом клоповнике? Уму не постижимо!
Откуда-то из кабинетов доносились тихие разговоры и стук штампов. Сержанты уже не сновали по коридору, очевидно уже закончив со всей бумажной волокитой на сегодня, но Грейсон был уверен - Ричард все еще на месте, даже если завершил все свои дела. Он чувствовал это, знал, что Мустанг ждет его. Они крайне редко пересекались на работе, поскольку их деятельность имела мало общего, но теперь, когда повышение лейтенанта было не за горами, такие встречи могли происходить чаще. Если бы не настрой самого Ричарда, Генри был бы даже рад такому стечению обстоятельств. Раньше ему казалось, что Мустанг всего лишь обособлен от остальной части общества, полностью замкнувшись на работе и проводя свободное время только со своей семьей, однако теперь, когда он отказался подписывать распоряжение, становилось понятно, что Ричард не просто стоит в стороне. Он вступает в прямую оппозицию. На это Генри уже не собирался закрывать глаза. Такой враг был ему не нужен, но уж если не оставалось выбора...
Капитан вошел в кабинет не постучавшись, широко распахнул дверь и сделав всего пару шагов оказался перед столом Ричарда. Он даже не взглянул на лейтенанта обведя взглядом его владения.
Конечно, ничего общего с его собственным кабинетом не было. Это было смехотворно маленькое помещение, учитывая, кто им заправлял. Генри не удержался и хмыкнул. Раньше ему не приходилось задумываться над тем, где именно работает Ричард, но он и в самых смелых предположениях не мог представить насколько все плохо. Больше было похоже на какую-то каморку где хранят инвентарь уборщики. Только в самом интерьере угадывалось принадлежность к государственной службе. По левую руку от Генри стоял шкаф для бумаг занимая собой почти всю стену. Все папки в нем стояли ровными рядами, бумаги хранились стопками, разложенные на полках. Больше ничего кроме стола и шкафа в кабинете не было, да и вряд ли сюда хоть что-то бы поместилось. Не будь здесь окна прямо за спиной Ричарда – точно каморка и ничего более. Этот "кабинет" так поразил Генри, что он на несколько секунд забыл о том, зачем явился, пока Ричард, сидящий за столом и все это время терпеливо дожидающийся от посетителя хоть какой-то реакции, подал голос, отложив в сторону ручку и немного откинувшись на спинку кресла:
— Вы по делу, капитан?
— И не стыдно тебе так позориться... — сокрушенно покачал головой Грейсон, все еще бегая глазами по стенам. — Скажи, лейтенант, а ты точно не приемный? У меня и до этого слов не было, но теперь... Теперь понятно, почему ты так выслуживаешь повышение. Наверняка хочешь поскорее съехать отсюда. Старшему лейтенанту же полагается новый кабинет? Надеюсь, что да...
— Что? Мой рабочий кабинет не похож на бар? Прошу прощения, что не оправдал ваших ожиданий, — ничуть не обидевшись, с ухмылкой ответил Ричард и поднялся на ноги. — Если вы по делу, то поторопитесь. Мой рабочий день закончен и у меня планы на этот вечер.
Грейсон наконец изволил посмотреть на Мустанга. Да даже сам факт того, что аристократ мог позволить себе находится в подобном помещении не укладывался у него в голове. Таков был этот пресловутый самостоятельный карьерный рост? Если да, он был очень благодарен своему отцу за то, что лишил его "удовольствия" насладиться этим периодом службы. Хуже приходилось, наверное, только сержантам, у которых и комнаты отдыха не было, не говоря уже про отдельное помещение. Бедолаги как бедные родственники ютились в архиве, стараясь не мешаться под ногами забредавших туда по работе офицерам. Тайлера ждала такая же учесть, если бы Генри не выбрал его. Теперь же было невозможно представить себе его, каратающего свободные часы в архиве, на виду у всех. Он мог приходить в Генри в такие моменты развлекать его своим обществом. Правда капитан всегда настаивал на том, чтобы свою работу он выполнял хорошо, и пригрозил выдворить его из компании, если он хоть раз узнает, что начальство жалуется на него, и пока что Винсент не расстраивал его.
Но то был сержант и условия ему подходили по чину, но здесь же... Буквально каждая мелочь составляющая его кабинет кричала о том, что Ричарду не место здесь. Неужели он сам этого не замечал? Конечно, чтобы работать и такая помойка сгодилась бы. Был бы стол, чтобы подписи ставить и хорошо. Но Ричард проводил здесь все свое время и даже выходные дни. Черт, да им двоим и развернутся в таком тесном пространстве было неудобно, что уж говорить об остальном. Генри хотелось уйти. Как можно скорее. Он никогда не страдал клаустрофобией, но чувствовал, как на него давят стены. Он любил большие светлые пространства, и даже временное нахождение здесь давалось ему с трудом. Как же Ричард сам с ума не сошел, запертый в четырех стенах? Что, у фюрера не нашлось для своего сына места получше? Или же и здесь лейтенант был непрекословен, лешая себя банального личного комфорта?
Ричард продолжал выжидательно смотреть на капитана, но по его взгляду было видно – он знает, зачем к нему явился Грейсон, и просто не хочет первым начинать этот разговор. Решение он принял уже давно и не собирался его менять. Но если Генри решил попробовать изменить его, пусть попытается.
Новость о своем повышении Мустанг получил еще вчера, но к своему испытательному сроку приступил только с утра. По сути, ничего не изменилось, и он не почувствовал абсолютно никакой разницы между "до" и "после". Просто следовало проявить чуть больше внимательности, чем обычно. Теперь на его столе появилось несколько новых стопок, по которым он раскладывал свои документы. К прежним добавились те, которые в своей новой, еще не полученной, должности офицер имел право подписывать сам. Это немного разгружало работу майорам, которым на подпись обычно и попадали эти бумаги. Вместе с этим Ричард получал и еще большую ответственность за свои действия. Ему следовало тщательно следить за тем, чтобы его подпись стояла исключительно на положенных ему для проверки документах.
Распоряжение от имени Грейсона попалось ему на глаза в конце папки, которую принес дрожащий Корвин. Мустан был в курсе сборищ Грейсона, часто слышал о них, но ничего не мог сделать, чтобы прекратить эти противоречащие уставу "сверхурочные работы". Генри проводил их, когда душе угодно, но по наблюдениям Ричарда, старался подгадывать удачные дни, когда вероятность попасться была меньше всего. Интересно, хоть один из майоров, прежде подписывающих эти прощения действительно не знал о том, чем занимается Грейсон со своими дружками, или просто все делали вид, что не знают. Самому Ричарду не было до них дела. Его это не касалось и он предпочел бы, чтобы так оно и оставалось. Но теперь, когда он становился ответственным за все последствия принятых решений, рисковать своей репутацией, да еще ради Генри, он не собирался. Если правда вскроется, он так же понесет наказание, как и все эти идиоты, решившие, что стены Штаба – лучшее место для веселой болтовни за стаканчиком виски. Хочет Грейсон того или нет, ему придется забыть о своих беспечных вечерах в компании приближенных шестерок.
— Что ж, тогда не стану задерживать, — как-то слишком сладко произнес капитан, растянув губы в неискренней улыбке. — Вероятно, мое распоряжение попало к вам в руки?
— Так и есть, — кивнул Ричард. — Сначала подумал, что это ошибка. Если нет, было большой глупостью отправлять его мне. Я не стану это подписывать.
— Ай-ай-ай! Как непрофессионально, — порицательно поцыкал языком Генри, прищурившись. — В первый же день и так грубо пренебрегать своими обязанностями...
— Хватит выделываться! — прервал его льстивую тираду Ричард, отвечая ему еще более угрожающим взглядом. — В этом кабинете можешь не прятаться за своей маской добросердечного офицера. Твои мотивы я вижу насквозь.
Он помнил о субординации, но не выносил, когда кто-то так изворачивался на его глазах. Тем более, если это был Генри – человек, настолько же жестокий, насколько самовлюбленный и властный. Его внешность могла заставить неведующих купиться на светлый образ, так тщательно построенный для простых обывателей. Большинство штабских и правда считали его добрым малым и приятным в общении молодым человеком. Но Ричард знал его слишком хорошо, чтобы допустить хоть малейшую возможность на то, что капитану не чужды и добрые черты характера. Он никогда не верил ему. Этот человек мог сколько угодно обманывать своих подчиненных и руководство, но обмануть чутье Цербера было невозможно. Ричард не боялся дерзить высшему по званию. Генри постоянно старался вывести его на это, однако каждая его попытка оканчивалась провалом: все эти стычки происходили на глазах посторонних. Свидетели Ричарду были не нужны. Но с глазу на глаз, в своем кабинете он вполне мог позволить себе сорвать с него маску доброжелательности хоть на время. Ему порядком надоела эта игра в "кошки-мышки". Простых слов Грейсон не понимал. Придется поговорить на привычном для капитана языке. Пусть даже ради этого придется и дать ему то, чего он так желал, – переход на личности и полнейшее игнорирование субординации. Быть может, так он сможет положить конец его попыткам заманить его в свою компанию? Это не могло продолжатся вечно. Во всяком случае, терпение самого Ричарда точно не было бесконечным.
Генри моргнул, но не удивился неожиданной перемене. Наоборот. Его улыбка стала еще шире, еще хищнее. Он был рад тому, как быстро Ричард понял его. Было непросто постоянно играть роль "хорошего парня". Здесь Мустанг действительно не ошибся. Единственным человеком, который мог прочитать его истинные желания - был Ричард. Они никогда не говорили об этом, редко сталкивались, но это не помешало парню на интуитивном уровне почувствовать истинную личину своего недруга. Эта игра нравилась Генри даже больше. Потому что в ней не было никаких правил. Но она была и скоротечна и заканчивалась за дверями этого кабинета. Подпись, за которой он явился, перестала быть важной. Он сможет получить ее другими способами, а вот получить самого Ричарда...такую возможность нельзя было упускать. Тем более, когда так настойчиво приглашали к барьеру.
— Песик оскалил зубки, — сам ничуть не лучше собаки оскалился Грейсон. — Наконец-то ты показал себя настоящего.
— Я всегда был таким, но, видимо, ты видишь меня совсем другим. Не знаю, какие бредовые мысли поселились в твоей голове, но я никогда не стану их частью. Я никогда не присоединюсь к твоей шакальей шайке, — ответил Ричард и демонстративно отвернулся к нему спиной, застегивая китель на последнюю пуговицу. — Покончим с этим спектаклем. Если эта бумага была поводом вывести меня на честный диалог, ты получил чего хотел.
— О, нет. Я еще получил не все, — злобно проговорил капитан и запустил пальцы в волосы, — но я всегда получаю то, чего хочу, Ричард. И твое мнение мне абсолютно безразлично, когда дело касается моих желаний. Ничего еще не кончено. Ты недооцениваешь меня. Неужели ты хочешь, чтобы я сделал так, чтобы ты приполз ко мне на коленях.
— Самому-то не смешно? — спросил Ричард, оглянувшись через плечо, скучающим взглядом посмотрев на капитана. — Я? Да на коленях? Ты чертов псих, если допускаешь хотя бы вероятность подобного исхода.
— Ты заставляешь меня прибегнуть к этому? — поинтересовался Генри и вздохнул от восхищения, услышав вызов в словах Мустанга. — Ну же. Только скажи и я покажу тебе, на что способен ради своей цели.
Ричард тяжело вздохнул и повернулся к нему, немного склонив голову на бок, вопросительно поднимая бровь. Он и раньше казался ему слегка ненормальным, но сейчас и вовсе походил на умалишенного. Какой-то маньячный блеск промелькнул в холодных глазах Генри. От этого становилось не по себе, но Ричард не подавал виду. Не хватало еще, чтобы капитан подумал, что смог его напугать. Однако с сумасшедшими фанатиками все-таки стоило быть осторожными. Навряд ли Генри настолько тронулся, чтобы броситься на него, но офицер решительно оставался настороже. Почему он вдруг оказался так нужен Грейсону? И почему сейчас? Это и стоило выяснить пока тот был настолько раскрепощен стоило вытянуть из него побольше информации. В будущем это может оказаться полезным.
— Какого черта ты вообще заявился ко мне? Что, никто из твоих псов не согласился сделать это за тебя? Тебе следовало сразу понять, что я не подпишу это распоряжение.
— Плевать на распоряжение, — фыркнул Генри и оперся руками о стол, не сводя взгляда с офицера. — Ты становишься проблемой, Ричи. Большой проблемой, если я не предприму мер. Сейчас ты отказываешься подпись поставить, а потом что? Я не собираюсь бездействовать, пока такой, как ты, поднимается вверх и ставит палки мне в колеса. Бумагу я подпишу у других людей. Не таких дотошных как ты, но ждать, когда ты станешь занозой, я не намерен. Понимаешь, о чем я?
Ричард смерил капитана холодным взглядом. Ему не нравилось, что Грейсон так к нему обращался. "Ричи", так называла его только мать, и терпеть настолько панибратское обращение от заклятого врага он не собирался. Но сейчас было важно оставлять голову холодной. Капитан уже не скрывал мотивов и выкладывал свои карты. Стоило еще немного надавить, чтобы получить больше информации.
— Впервые ты рад тому, что я сам получаю повышение? — спросил парень и сложил руки на груди снисходительно, даже немного сострадательно посмотрев на капитана. — Как круто все поменялось, правда? Жизнь все расставит по местам, Генри. И тебе придется подождать. Поскольку ты не властен что либо-изменить. Послушай, мне все интересно, неужели ты настолько алчный, что тебе не хватает влияния своей семьи? С сыном фюрера в свите было бы больше власти, не правда ли?
— Ты играешь с огнем...— сверкнув глазами, пригрозил Грейсон, в глубине души обрадованный тем, что Мустанг понимал, зачем это все. — Ох, Ричи, не стоит тебе испытывать меня. Ты, может быть, и адская собака, но и на тебя можно найти управу...
— Может быть. Но эта управа – точно не ты. И не смей обращаться ко мне так. Я тебе не песик на побегушках, давать ласковые прозвища. Оставь их для своих шестерок.
— Какого же ты обо мне мнения, — захохотал Генри. — Вот уж не подумал бы. Но не переживай, я намерен соблазнять тебя не этим...
— Если у тебя все - убирайся, — зло бросил Ричард, не желая слушать весь этот бред. — У меня есть дела поважнее препирательств с тобой.
— Это твое последнее слово? — Грейсон выпрямился. — Твоя непокорность развязывает мне руки, Ричард. Потом не жалуйся...
— Пожалеть стоит только тебя, Генри, — Ричард устало мотнул головой и указал на дверь. — Выметайся. Этот разговор лишен всякого смысла.
Генри отвел взгляд, тихо выдыхая через ноздри и едва заметно кивая головой, словно соглашаясь с мыслями в своей голове, и, развернувшись на каблуках сапог, оказался лицом к двери.
— Теперь все станет намного интереснее, чем ты можешь себе представить, —усмехнувшись, произнес он, берясь за ручку. — Поиграем, так уж и быть.