Life Time 3

"Что он вообще о себе возомнил?!" Ричард озлобленно отдернул воротник, чтобы его не трепал ветер, и спустился с последней ступени перед парадным входом в Штаб. Несмотря на конец рабочего дня, на территории еще находились несколько офицеров, большая половина которых бесцельно толпилась в стороне от окон. Должно быть, стайка сержантов выжидали время, чтобы не уйти раньше положенного срока, боясь получить нагоняй от начальства. Ричарду показалось, что он даже разглядел среди них рыжие всклоченные волосы Джеймса. Такую толпу сложно было не заметить из окна, и предусмотрительные юнцы не желали рисковать. Но даже так, ожидать оставшиеся минуты, даже если их отпустило начальство и вся работа была выполнена, они должны были в помещении и проходить через КПП строго по часа, однако за этим не следил даже дежурный, что уж говорить про остальных. Особой разницы не было, где именно госслужащие будут стоять: внутри здания или на его крыльце. И все же правила есть правила, и Мустанг младший привык их придерживаться и прививать это своим подчиненным. Скорее всего, собравшиеся в тесный круг и что-то обсуждающие парни просто не заметили лейтенанта. Прятались от одних, чтобы нарваться на гнев другого – что за нелепая ситуация... Если бы Ричард не спешил, не поленился бы сделать им замечание, но сейчас лишь бросил на военных раздраженный взгляд и, фыркнув, отвернулся, широкими шагами пересекая мощенную площадь перед штабом. У него и своих проблем хватало, и постепенно их становилось настолько много, что в какой-то момент парень перестал замечать то, насколько хуже он стал следить за порядком в Штабе, хотя раньше считал это своей прямой обязанность. Генри и раньше задавался, стараясь вывести Ричарда на конфликт, но в этот раз перешел всякие границы. Похоже Грейсон напрочь забыл зачем вообще он на работу ходит. Как таковой особой занятости у капитана не было, но это вовсе не значило, что можно превращать военный корпус в детский сад. Повлиять на него при своем положении Мустанг не мог, да и не видел смысла. Генеральским сынкам так или иначе делаются большие поблажки в той или иной степени. Ричард готов был терпеть это ровно до того момента, когда это безобразие не коснется его напрямую. Уже много раз он был близок к этому, но Генри настаивал на своем не долго, силясь лишь пощекотать нос сторожевому псу, прекрасно зная, что цепь не позволит ему сорваться. К тому же все подобные стычки происходили в людных местах, где разойтись как следует капитан не мог при всем желании. Он очень зависел от чужого мнения и всеми силами старался сберечь свою безупречную репутацию в глазах коллектива. Во многом ему это удавалось, ведь мало кто был посвящен в его дела, и уж тем более, мало кто знал, чем любит занимается Грейсон в свободное время. Несмотря на пристрастия к "играм" капитан выполнял свою работу в полном объеме, оставаясь вне всякого подозрения в глазах высших чинов. По сути, никто не запрещал подобные посиделки после окончания рабочего времени, во всяком случае, в уставе четких запретов Ричард не нашел, но все равно чувствовал, что собираются они там явно не чтобы выпить по кружечке чая. Генри начал формировать свой маленький отряд сразу же как получил кабинет в департаменте обеспечения. Навряд ли он стал делать что-либо без конкретной цели. Подражая отцу, Генри окружал себя полезными людьми, пользуясь чужим потенциалом. В этом так же не было ничего преступного, однако Мустанг не мог отделаться от ощущения скрытой опасности, исходящей от подчиненных Генри с ним самим во главе. Может, это были отголоски его предвзятого отношения, но после того, что устроил Грейсон в его кабинете, подозрений стало еще больше. Возможно, спектакль, который он разыграл, был всего лишь срывом из-за очередной безрезультатной попытки завербовать его. Если так, то Грейсону стоит обратится к врачу, ибо с нервами у него точно что-то не в порядке. "И все же..." Эта борьба длится уже продолжительное время, но Генри никогда прежде не позволял себе кидаться угрозами, как бы сильно не распалялся при очередной попытке переубедить Ричарда. Выходит, он действительно устал ждать согласия. Странно... ему всегда казалось, что свою позицию он обозначил четко и ясно. Не было такого, чтобы Ричард хоть однажды подарил Генри надежду на то, что он может вступить в его компанию. Наверное Грейсон сам себе что-то напридумывал или же решил, что сможет взять свое измором. "Что ж, тогда он еще больший дурак, чем я его считал", — заключил про себя Ричард. В отличии от Генри, он с самого начала был готов к такому. Пока его звание не позволяло хоть как-то вмешиваться в планы капитана, он не особо спешил. Выжидал, давил, не давал о себе забыть. Неплохой способ психологического воздействия. Ему бы не в департаменте работать, а в военной полиции допросы вести. Вот и еще один пример того, как простой факт рождения в прославленной семье, лишает человека возможности реализовать себя в другой, более подходящей деятельности. Правда, вряд ли сам Генри когда-либо задумывался об этом, но наблюдая со стороны у Ричарда были причины сделать такие выводы. Улица за пределами территории Штаба была многолюдной и, постояв немного, парень решил идти другим путем, заведомо зная, что людей там будет меньше. Дорога займет чуть больше времени, но это лучше чем, толкаться в толпе. Он не любил любой шум и, если его можно было избежать , избегал. Суматоха вокруг мешала ему думать, а так или иначе, все свое свободное время, да часто и рабочее тоже, он проводил в размышлениях. Он заранее предупредил мать, что не вернется домой сразу после работы, помня, что обещал не заставлять ее переживать. Дом уже давно стал для него просто четырьмя стенами, в которых можно было отдохнуть перед очередным днем, но который может отличится очередной схваткой с демоном. Неправильно было так относится к этому, но именно такие ощущения испытывал офицер, переступая порог, возвращаясь туда, где можно скрыться ото всех, даже от своей семьи отгородится, не подпуская их близко к тому мраку, в котором он завяз как в болотной трясине. Оставалось только догадываться, каким странным человеком он был в их глазах. Но он старался, правда старался, стать лучше, стать хоть немного похожим на прежнего себя, хотя уже давно забыл, что это значит, – быть нормальным человеком. Без кошмаров, без одержимости, без тьмы в душе, которая уже не принадлежит ему всецело. После того, как Орф пробрался в реальны мир и отразился в отражении его сабли, Ричард не собирался рисковать. Пока что семья может считать его хоть сектантом, лишь бы они были в безопасности, подальше от тайны. Достаточно было и того, что он подверг опасности одного человека, доверив ему свои тайны. Если таких потенциальных жертв станет еще больше... Он быстро отвлекся от мыслей о Грейсоне. Эта ерунда не заслуживала большого внимания. По крайней мере сейчас. Что бы не надумал себе Генри – у него все равно не получится достичь своей цели. В этом Ричард был уверен. Даже такой человек, как он, не станет ставить свою гордость выше влияния семьи. Отношения между Грейсонами и Мустангами могли сильно ухудшиться при таком исходе, и капитан не мог не знать об этом. Глупо было вмешивать в эту "игру" кого-то еще. Это было противостояние один на один, где никто не собирался сдаваться. И это решение Ричард не собирался пересматривать, потому и перестал уделять этому пустяку свое время. Если Грейсон намерен продолжить свои попытки, он найдет что ему ответить. А пока... Как и он и предполагал, на внутренней улочке людей почти не оказалось. Продвигаясь по неширокому проулку между двумя рядами домов, он встретил лишь несколько работяг, бредущих домой после тяжелой смены. Редкие маленькие магазинчики не привлекали покупателей яркими витринами, существуя лишь на чистой значимости среди местного населения. Шум с главной улицы все еще доносился до него, пока парень уходил все глубже. Возвышающиеся по обе стороны дороге стены с редкими проходами, почти полностью погружали переулок в сумрак, скрывая его от солнца, которое все же появлялось то тут, то там узкими полосками просветов, отражалось яркими отблесками от оконных стекол. Ричард зажмурился, прикрываясь ладонью, когда один такой ослепил его, раздраженно цыкнул и завернул за угол. Теперь нужно было идти прямо до самого конца. Но идти на самом деле не очень хотелось, и чем дальше шагал парень, тем больше убеждался в этом. Зачем он только послушал ее...Что изменится, если он посмотрит на собак? Чего вообще можно ждать от этого похода? Единственное, что произойдет, – поползут слухи о том, что Цербер зачем-то наведывался в кинологический корпус. И ладно бы повод был, так нет. Даже срок сдачи отчетов не наступил. У него не было никакой уважительной причины наведываться в корпус. Раньше он бывал там только по работе. Как же глупо будет все это выглядеть... Да и черт с ним! Навряд ли кто-то решиться спросить его о цели визита, и уж тем более, препятствовать ему. Да и вообще, какая кому разница, зачем он пришел? Он имел право находится на территории любого военного объекта, не получая на это разрешения. А если кому-то так хочется посплетничать, это не его забота. Ричард давно привык к этому и единственное, что раздражало его во всем этом мероприятии, это то, что он не представлял, как это может помочь делу. Интересно, Алори хоть сама понимала, на что его подговаривает? " Да и я сам хорош... Какого черта я вообще все это делаю?!" — мысленно отругал сам себя парень, но не остановился, а наоборот прибавил шаг. Такой уж был у него характер: решившись на что-то, он никогда не отступал. Происходящее научило его быть внимательным. Много вещей, которые сейчас имели большое значение, он раньше не замечал, не считал их значимыми. Во всяком случае, он попробует. Ничего больше у них так и не получилось придумать, а в поиск чего-либо в книгах он разочаровался. Оставалось копать в другом месте. Если эта дурацкая затея не оправдает себя, он хотя бы посмотрит, как отреагирует сам Орф. В конце концов он тоже собака, хоть и демоническая. Любые наблюдения могут помочь в будущем, и Ричард не собирался упускать из вида мелочи. Даже бессмысленный визит к собачникам в разы лучше, чем выслушивать бредовые идеи Генри. Если уж выбирать, то выбор очевиден. *** — Ох, ну наконец-то... Джим буквально выпал из кузова грузовика, когда тот, миновав открытые ворота корпуса, остановился в таможенной зоне. Кинологам пришлось ждать его почти час, поскольку никто в корпусе и понятия не имел, что учения закончатся так быстро, хотя Николас был уверен, что Артур сразу же сообщил об этом по прибытии. Его группа точно добралась до восточного корпуса куда быстрее, чем они. Тут уж остается уповать на совесть Ульриха, в отсутствии которой можно было уже и не сомневаться. Скорее всего, он до последнего надеялся, что уставшие с дороги кинологи будут счастливы идти через весь город в сопровождении повесивших языки, таких же уставших, собак. Какое-то время ребята сидели на ступенях привокзальной площади, спрятавшись под навесом от начинающего уходить к горизонту, но все же знойного, вечернего солнца, чтобы не мешать отбывающим горожанам и не толпится на перроне. Крис выпросил у работника станции воды и пустую консервную банку, из которой по очереди напоил измученных собак. Для себя они не просили ничего, терпеливо ожидая, когда о них вспомнят. Всегда чистые, вычесанные псы сейчас выглядели как безродные дворняги со свалявшейся грязной шерстью и запекшейся коркой грязи на лапах. Ко всему прочему добавилась и зерновая пыль с трухой от колосьев, которую от нечего делать и чтобы скоротать время кинологи тщательно вычищали. Днонован заснул, привалившись спиной к бетонной стене. Шалфей дремал, положив черную голову на его колено, но его уши подрагивали, прислушиваясь к топоту проходящих мимо людей, а когда какой-то прохожий проходил слишком близко, пес приподнимал морду, следя за его перемещением, ни на секунду не ослабевая бдительность. С таким охранником Брамс мог позволить себе отдохнуть. Все уже воочию убедились, каким способным оказался этот маленький верткий песик. До сих пор никому неизвестный дуэт кинолога и собаки после идеального прохождения испытаний мог рассчитывать на большую популярность среди собачников, став еще ближе к компании Николаса, которая сплотилась именно на этом поприще. Конечно, чисто формально, поскольку Брамс уже был принят к ним и никто больше не мог повлиять на комплектацию их команды. Даже Ульрих. По возвращению в корпус у Донована начнется совсем другая жизнь, с новыми друзьями. Оставалось только добраться до него... Николас поглядывал на висящие на столбе вокзальные часы, но даже не слышал рычание приближающегося грузовика. К станции то и дело подъезжали машины, выгружая торопящихся на поезд пассажиров, сновали носильщики, спешащие к клиентам с тяжелыми тележками для багажа, визжали дети. Иногда кинологи проводили рейды и на вокзале, потому собаки, привыкшие к такому шуму сидели спокойно, провожая взглядами потоки людей. Устав ждать, Вебер оставив Зодиака Нику, поднялся на ноги и нетвердой походкой, разминая затекшие от долгого сидения мышцы, вышел на дорогу, высматривая транспорт. Люди уже начали презрительно коситься на группу странных военных, рассевшихся как беспризорники на ступенях, когда наконец-то, грохоча и выпуская из выхлопной трубы дым, ничуть не хуже паровоза, к вокзалу подкатил старый грузовик. За рулем был тот же вояка, который отвозил их в лес. Мужчина, не заглушая мотор, видимо боясь, что тот может не завестись во второй раз, высунулся из открытого окна кабины и приветливо помахал ребятам. Горожане обходили колымагу по широкой дуге, махая перед собой руками, стараясь избавится от смрадного запаха выхлопных поров, пока кинологи поочередно помогали собакам запрыгнуть в кузов, придерживая за ошейники, чтобы уставшие псы не потеряли равновесие. Многострадальную Тагиру передавали из рук в руки. Деревянные доски пола вибрировали под ногами и лапами собак, сотрясаясь от грохочущего мотора, но выбирать не приходилось. Вся техника в кинологическом корпусе уже давно устарела и требовала ремонта, а еще лучше – полной замены. Однако весь корпус прекрасно знал, что этого никогда не случится, пока у власти находился Ульрих. Машины будут служить столько, сколько протянут, пока у них буквально колеса не отвалятся. Сетки на заборах вольеров будут заделываться с помощью проволоки и клещей, пока забор не будет латан-перелатан как старое лоскутное одеяло, а старые собаки будут работать пока на лапах стоят. К сожалению, никто ничего не мог с этим поделать, и все же, если машины и заборы еще можно было как-то терпеть, то собаки уж точно не заслужили к себе отношение как к бездушным вещам. Ник ни секунды не сомневался, что Крис сразу же по прибытии в корпус отправится к управляющему, чтобы настоять о переводе старушки в более подходящие для жизни условия. Она заслужила отдых, долгие годы стояла на страже безопасности Централа, участвовала в десятках не учебных задержаний. Неужели на все это можно вот так просто закрыть глаза, не считаясь с ее состоянием? Элрик готов был поддержать Криса в этой нелегкой борьбе. Так просто Ульриха уговорить не получится, к тому же, они понятия не имели, куда именно отправляются служебные собаки на пенсии. Майор Вольфберг, под началом которого Николас работал к Каумафи, никогда не делал из этого тайны. Абсолютно все периоды жизни собак в его корпусе были прозрачны: они досматривали стариков на месте, редко передавая кого-то покрепче для охраны военных складов. И даже так, никогда не бросали их на произвол судьбы, продолжая отслеживать судьбу своих подопечных. Что-то подсказывало Нику, что у Ульриха подход к этому в корне отличается от майора. Если Волкер настроен достойно проводить на пенсию Тагиру, следовало трижды подумать, прежде чем доверять начальнику. Кинологи кое-как расположились в трухлявом кузове, придерживаясь и себя и собак, и грузовик, дернувшись на месте, тяжело покатил по дороге, под ошеломленные взгляды горожан, которые уже очень давно не видели в городе такой развалюхи. Джим сложил руки в молитве, спешно пробормотав ее под нос, чтобы скорее ухватится рукой за борт кузова, в страхе вывалиться наружу: настолько не верил в то, что колымага сможет без эксцессов довести их до корпуса. Изначально Ник подумывал попросить водителя остановиться где-то в районе главной площади, сойти и хоть на минуту заглянуть домой, чтобы проведать Алори. Он хотел, чтобы она знала, что он вернулся и все в порядке. Но взглянув на себя и на замученного, угрюмого Шемрока, ставшего серым от пыли и грязи, понял: впечатление "все в порядке" они явно не вызывают. Своим появлением он заставит сестру волноваться, а после вновь исчезнет на какое-то время, чтобы показаться в корпусе и отчитаться перед Ульрихом. Артур доверил ему отчет и Николас не хотел подводить его. Ему и так предстоял неприятный разговор с начальником. Не стоило усугублять его с самого начала, не явившись вместе с остальным отрядом. Да и к тому же, у него совершенно не осталось сил. Клонило в сон, но даже минутная дремота в трясущемся грузовике была невозможна. Дорога до Централа оказалась долгой, но даже в ней ребятам не удалось как следует отдохнуть. Ник и сам старался заснуть из-за всех сил, представляя, что ждет его по возвращению, но старый вагон и мысли о его надежности не позволяли кинологам расслабиться. Конечно, их собаки не были глупы и не стали бы бездумно бродить по вагону, и уж тем более покидать безопасный закуток, расчищенный Джимом и обложенный со всех сторон невысокой стеной из тюков с сеном, но все равно Элрик несколько раз нервно вздрагивал, находясь на границе сна и бодрствования, и с закрытыми глазами сильнее сжимал в руках ленту поводка, слепо, на ощупь ища всклоченный меховой бок под своей ладонью. Шемрок тихо фыркал, как и хозяин не до конца провалившийся в сон, ворочался рядом с его ногой, переворачиваясь то на один бок, то на другой, цокая по ссохшимся деревяшкам тупыми черными когтями. Ну ничего... они смогут как следует выспаться, когда вернутся домой. А до этого теплый душ и горячий обед. Для обоих. "Наверное, Лори с ума сходит, ведь я обещал поддерживать с ней связь, а в итоге пропал" — скрипнув зубами от досады, подумал Николас. Несмотря на несобранность и усталость, мысли о сестре не выходили у него из головы. Как она там? Справляется? Не обидел ли ее кто-то? Лори обещала, что она будет осторожна и пригласит подругу, чтобы не быть одной, но постепенно Николас чувствовал, что теряет веру в ее обещания. Ему не было обидно, это чувство давно прошло. После всего случившегося он понял, что сестра не обязана делиться с ним всем, что лежит у нее на душе, а он не имеет никакого права заставлять ее сделать это. Невозможно вынудить говорить тогда, когда человек не хочет этого делать. А если продолжать настаивать, можно получить больше лжи, чем правды. Что, собственно, он и получил. Но даже так, он надеялся, что сестра не успела попасть в неприятности, пока его нет дома. Каждый раз парень понемногу успокаивался, прокручивая в голове слова Евы. Как бы там ни было, ничего страшного случиться не должно. Конечно, разговор с Ульрихом может затянуться, но он уже в Централе, до дома рукой подать, а Алори в это время скорее всего еще на работе. А уж там за ней есть кому присмотреть. Может быть, если силы позволят, он сам встретит ее. Сделает сюрприз. Наконец-то все вернется на круги своя. Может быть, этот маленький перерыв пойдет им на пользу обоим? Девушка, на время лишившаяся контроля со стороны брата, подзабудет о том, как несправедливо он поступил с ней, простит и ее доверие, если и не станет прежним, но хоть немного окрепнет. Само собой Николас не ждал, что Алори ни с того ни с сего расскажет ему о связи со штабским. С тех пор как Ева убедила его в том, что общество Ричарда не опасно для его сестры, он смирился с этим. С репутацией, которую заработал себе Мустанг, никто бы не посмел приблизиться к нему, а значит и Алори, которая общалась с ним, в некотором роде тоже была защищена. Для Ника благополучие сестры стояло на первом месте, и ради этого он, не задумываясь, спрятал подальше свою боль, старался не показывать ее. От правды никуда не убежать. Рано или поздно Алори придется раскрыть свою тайну, она не сможет скрывать ее вечно. А сейчас вполне достаточно того, что с помощью наблюдений Евы у него есть возможность, пусть и не открыто, но хоть как-то присматривать за ней и иметь представление о том, что с ней происходит, когда она переступает порог. Сестре и невдомек, что он полностью на ее стороне и больше не придерживается наказов отца. Если они так и продолжат держать его в неведении, глава семьи может никогда и не узнать, что дочь ослушалась его. Это поможет избежать ненужного скандала. Эдвард редко лютовал, если это касалось его детей, но зная, как рьяно отец внушал им что армия – зло, следовало быть осторожнее. Иногда Нику казалось, что отец стал холоден с ним после того, как переехал в город, и даже знал, в чем причина. Штабский или нет, Николас все равно был военным, даже если не имел к армии прямого отношения: он подчинялся ей и выполнял ее приказы. "Самолично себя на цепь сажаешь..." Вот что услышал Ник вместо добрых напутствий, когда покидал родной дом. Активно Эдвард выступал против выбора сына только до того момента, когда Николас прекратил свои попытки убедить отца и молча делал то, что хотел. Это была тихая борьба характеров, которую Николас выиграл. Может быть, он действительно стал цепной собакой. Но чтобы заставить его остаться в Резинбурге, Эду тоже пришлось бы посадить его на цепь, а если разницы не было, оставалось выбрать то, к чему он стремился всю сознательную жизнь. Со временем этот конфликт исчерпал себя, и обе стороны старались жить как ни в чем ни бывало. Парень верил в то, что его успехи на этом поприще докажут отцу, что он не ошибся и действительно выбрал единственный верный путь, связав свою жизнь с кинологией. Рассказывал о своей работе, когда звонил домой, делился своим успехом с родными, но так и не смог, как ему казалось, заставить Эда пересмотреть свои взгляды. Он не хотел услышать похвалу. Простого одобрения было бы вполне достаточно, чтобы он прекратил ощущать иррациональное чувство вины перед ним. Словно своим поступком он нанес отцу смертельную обиду, хотя прекрасно понимал, что это не так. Он ни в чем не виноват, не обязан следовать тому, какой путь ему указывают, должен искать свой. Вся семья знала, что старший Элрик ненавидит армию, но сколько бы Ник ни старался узнать почему, так и не получил исчерпывающего ответа. Когда-то давно их отец был государственным алхимиком, одним из самых известных в стране. Но потом оставил свою должность, стал обычным ученым и никогда не рассказывал толком об этом. Его прошлые было тесно связано с алхимией и, потеряв способность использовать ее, он лишился важной составляющей своей жизни. Уинри рассказывала, что в молодости отец умел применять свою способность без любых подручных средств, просто сложив руки, чего простые алхимики не умели. Подробности Николас не знал, но допускал, что если отношение отца к армии связано с алхимией, Аларду должно быть известно куда больше. От своего старшего сына, который выбрал именно то, чем занимался родитель, навряд ли удалось бы что-то скрыть. Никогда по настоящему не вникая в это, кинолог задумался, а рассказал бы ему Алард, если бы он попросил? Или же отец наказал ему молчать? Если да, ему никогда не докопаться до правды. Если кто и придерживался правил, непреклонно следуя наказам отца, то это Алард. Пусть их взаимодействие и было похоже на схватку охотничьей собаки с лисой, Ал всегда оставался на стороне отца. Возможно, поэтому Эдвард любил его больше... Во всяком случаи ему всегда так казалось. — Держитесь, парни! — весело хохотнув крикнул водитель, когда машина, протяжно скрипнув, свернула на перекрестке, и кузов опасно накренился в сторону. Кинологи покрепче ухватились за борта, придерживая и собак, которые тоже заскользили когтями по полу, стараясь удержать равновесие. Крис громко выругался, но даже если водитель и услышал его, то никак не отреагировал. Ему такая поездка доставляла удовольствие. Он прекрасно справлялся с этой развалюхой так, словно никогда не садился за руль более новой техники. К счастью, грузовик, громко хлопнув выхлопной трубой, покатил дальше, заставляя прохожих оборачиваться, заслышав грохочущий шум. " Нет худа без добра..." — грустно усмехнулся Николас. — "Хотя бы спать перехотелось". — Дрова и то аккуратнее возят, — проворчал Джим, усаживая вскочившего на лапы Грача. Впереди уже показался забор кинологического корпуса и ребята облегченно выдохнули. Наконец-то долгое путешествие подходило к концу. Собаки, задрав носы, принюхались и возбужденно задышали, высунув языки, предчувствуя скорое прибытие. Они пробыли вне корпуса совсем недолго, но после полевых испытаний вдали от цивилизации, где лагерь со всех сторон окружал лес, видеть вокруг высокие дома и дороги было непривычно. Но скоро они снова вольются в серую повседневность и эту недолгую смену обстановки будут вспоминать с теплом, как это всегда и бывает. Несмотря на все неудобства и лишения, на самом деле Николасу понравилось проводить время вне города. Если бы еще о сестре не переживал и не стремился поскорее оказаться с ней рядом, и вовсе бы не ворчал на это сомнительное мероприятие. Скорее всего, остальные думают точно так же. Во всяком случае, те, кто рос в деревне и был окружен природой с самого рождения. Подумать только... Переехав в город, Ник начал понемногу забывать, что он не коренной житель Централа: так быстро и скоро он вжился в городской быт. Раньше парень не придавал этому значения и не замечал за собой какой-либо привязанности, но на секунду другую почувствовал: он на самом деле стал городским жителем. Николас не был дома с тех самых пор, как перевелся из Каумафи, и, следовательно, так же давно не встречался со своей семьей. На душе стало тоскливо, ностальгия затронула какие-то потаенные струны в сердце, заставляя его сжаться от грусти. Ведь он и правда скучал по ним: по отцу, по матери, по старому Моту. Да что уж там, даже по Аларду! Интересно, он остался таким же невыносимым ворчуном или же после отъезда брата с сестрой успокоился? Здорово было бы это выяснить. "Может быть, взять отпуск?" — неожиданно подумал парень. — "Ненадолго, хотя бы на неделю, и повидаться с ними?" Его размышления были прерваны грохотанием тяжелых створок ворот, которые распахивал дежуривший на КПП кинолог. Машина наконец-то добралась до пункта назначения и, резко дернувшись, грузовик после недолгой остановки, медленно проехал на территорию корпуса. Неспеша, мужчина выпрыгнул из кабины, тяжело приземлившись на ноги, и вразвалочку обошел кузов, открывая затворки и опуская борт, чтобы кинологи смогли выбраться наружу. Заслышав шум, собаки залаяли в вольерах, забегали вдоль заборов, стараясь рассмотреть происходящее у подъездных ворот. Особо прыткие подпрыгивали, ставя лапы на железную сетку, словно хотели выбраться наружу. Первой выгрузили на родную асфальтированную дорогу Тагиру. Собака, почувствовав возвращение домой, выпрыгнула из кузова сама, и была ловко поймана заметившим ее маневр Крисом, который опередил собаку на долю секунды, чтобы не дать ей ударится, если лапы собаки не достаточно окрепли после работы. Колени самого кинолога прогнулись от обрушившейся на него с налета нагрузки, но он стойко выдержав это, не проронив ни звука, бережно опустил овчарку на землю и только тогда тяжело выдохнул. Остальные выпрыгивали бодро друг за другом, без какой-либо поддержки со стороны, а Джим и вовсе бросил поводок и поймал его, только когда Грач выскочил на дорогу. Ступать сапогами на асфальт ишварит не спешил. Он неторопливо присел на край кузова, свесив ноги вниз, и неспеша смотал лишний отрезок поводка, не давая Грачу, скакавшему внизу, отойти далеко. — Опять пыльные казармы и бетонные стены... — презрительно прищурившись, проворчал он, осмотревшись, вполуха прислушиваясь к тому, о чем говорят ребята, немного отошедшие от машины. — Иногда забываю, как все это убого выглядит. — Скучаешь по пустыне? — спросил Ник, привалившись спиной к кузову рядом с тем местом, где сидел ишварит. — Слышал, ваш народ не может долго на чужбине жить. Кровь назад тянет. Ты или слишком хорошо маскируешь свою ностальгию, или же лукавишь. За столько лет, что я тебя знаю, первый раз слышу от тебя подобное. — Тогда уши прочисть, сохатый — фыркнул Мейлон, отворачиваясь от него. — Я такой же аместриец, как и ты. Религия и цвет кожи особой роли не играет. — Я не это имел ввиду... — Единственное, по чему я скучаю, – это жара. Ненавижу холод... А все остальное меня вполне устраивает. Наверное, мы слишком редко выбираемся куда-то, вот и забываем, как здорово бывает на свободе. Здесь мы ничуть не лучше чем они, — он кивнул на собачьи вольеры. — Разве что клеточка побольше... А, к черту— ишварит уперся руками в пол и, оттолкнувшись от него, спрыгнул вниз. — Не обращай внимания, наверное, я выхлопных газов надышался. На самом деле, у города куча преимуществ. И первое из них – на деревьях слойки не растут. Как думаешь, если я прямо сейчас улизну, Ульрих сильно злиться будет? Николас неодобрительно посмотрел на друга. Вот уж кто умел по щелчку включаться и выключатся словно лампочка. Он никогда ни на чем долго не зацикливался, а как только чувствовал, что начинает скатываться в тоску, тут же находит что-то, что может его подбодрить и заставить забыть о плохом. Полезный навык. Хотелось бы ему тоже уметь так... Наверное, жить тогда было бы намного проще. Уж он бы точно нашел бы, где применить этот навык, сохранив себе спокойствие и нервы. Джим спрашивал его из вежливости. Николас прекрасно знал, что бы он не ответил, ишварит все равно уйдет, если уж такая мысль взбрела ему в голову. Удержать его было так же непросто, как пытаться поднять ртутный шарик: ускользнет, как ни старайся. Его мало интересовало наказание. Он считал их лишь соизмеримой платой за "маленькие вольности", как он их называл. Элрик каждый раз забывал спросить его, а что обо всем этом думает Ишвара, но сейчас точно был не самый подходящий момент. Возможно, в этот раз Ульриху будет не до него. Несмотря на характер Мейлона, Ник все равно старался свести последствия от его похождений к минимуму, прикрывая по возможности вылазки ишварита, если имел такую возможность. А иначе парень действительно из нарядов бы не вылезал. — Тогда иди скорее, пока они не закрылись, и захвати для ребят что-нибудь, — сказал Ник. — Они тоже по благам цивилизации соскучились. После отбоя... ну, ты сам знаешь, не мне тебя учить. — Понял, — усмехнувшись, кивнул Джим и передал другу поводок. — Если кто будет спрашивать... ну, ты и сам знаешь, не мне тебя учить. Он одарил приятеля своей хитрой, широкой улыбкой и, как ни в чем не бывало, зашагал к КПП. Грач было дернулся за ним, но Джим строго шикнул на пса через плечо, и собака, заскулив, нехотя села, взволнованно открывая и закрывая пасть, провожая глазами хозяина. Седовласый юноша так ловко проскользнул мимо остальных ребят, что те даже не заметили его. Возможно, несмотря на всю небрежность, он не хотел привлекать излишнего внимания к себе. Когда хотел, он умел быть незаметных, хотя большую часть времени, наоборот, от него прохода не было. — Только без спиртного! — запоздало опомнился Элрик, крича ему вдогонку. — Слышишь, красноглазый? Вместо ответа ишварит, не поворачиваясь в нему и продолжая идти, заткнул ужи пальцами. Кто бы не сидел на проходной, он пропустит его. У этого человека был просто феноменальный талант находить подход к абсолютно любому человеку. Даже сейчас Мейлон шел в булочную без единого цента в кармане. Пекарь Доусон так же был для него добрым знакомым и охотно записывал все покупки на счет Джима, который, к его чести, всегда расплачивался, не заставляя торговца переживать за прибыль. Еще ишварит, пока что тщетно, предлагал пекарю внести в ассортимент новые пряные булочки, рецептом которых он готов был поделиться, но тот, опасаясь что вкусовые особенности южанина могут быть специфичны, тактично отказывался от предложения, но Николасу казалось, что скоро он будет вынужден отступить перед напором кинолога. На территории корпуса было немноголюдно. Согласно распорядку дня все мероприятия уже закончились, а собаки в вольерах дожидались ужина. Пора было разводить прибывших мохнатых бойцов по своим местам. Утомленные и голодные, они не должны были пропустить кормежку. Водитель не стал отгонять грузовик, оставив его на дороге, и уже куда-то ушел, чего кинологи не заметили, а вот об исчезновение Джима очень скоро стало известно, точнее сразу же, как только кинологи отвлеклись от болтовни между собой, а так же воспоминаниях о прошедших днях, и услышали голос Ника, обращающенный к Мейлону, но к этому моменту тонкий крысиный хвостик на его затылке уже скрылся в полумраке проходной будки. — Куда это он? — спросил Крис, поглаживая Тагиру по голове между ушами. — Скоро вернется, — ответил Ник, решив не заострятся на этом моменте. В конце концов, ни для кого не было секретом, какой свободной душой был Джим. Элрик специально не стал ни о чем расспрашивать его. Старому другу и без того было ясно, как именно ишварит маскирует свою тоску. "Боже... мог придумать что-то получше, если просто хотел побыть один", — подумал Ник, но вслух ничего не сказал, лишь намотал на обе руки поводки Грача и Шемрока, поднимая обоих с земли. — Идемте. Мы все устали, но перед тем, как отдыхать, нужно позаботиться о собаках, налить им еды и проследить за тем, чтобы их поставили на кормление. Мы долго отсутствовали. Стажеры могут не знать о том, что им потребуются дополнительные порции корма. Нужно убедиться, что они не останутся голодные. — Хорошо еще, если они будут, — проворчал Вебер. — У нас же все вечно под учет. Каждая крошка. — А если еще учитывать, что никто не знал, что мы вернемся, — подлил масла в огонь Крис, но, к счастью, ни у кого не было желания и дальше обсуждать такую неприятную тему, и вместо этого друзья вместе отправились к вольерам, где их уже встречали лаем. Вольер Шемрока был первым в ряду, но для начала Ник хотел проводить вверенного ему Грача и за одно проверить, есть ли у того вода. Стажеры хорошо выполняли свою работу и навряд ли забыли бы перед отбоем напоить подопечных, однако за годы службы у Элрика выработалась привычка не сбрасывать весь уход на работников корпуса. Ему было не сложно найти шланг и напоить собаку, не ожидая обхода. И это касалось не только Шемрока и остальных собак его близких друзей. Кинолог не видел ничего зазорного напоить каждую собаку, если проходя мимо вольера замечал, что у той пустует миска для воды. Хотя по сути, не обязан был следить за чужими псами, но Ник считал, что чужих для него в корпусе нет. Парень часто помогал сослуживцам с дрессировкой, делился опытом, отрабатывал приемы с любой собакой, которой требовалось объяснить, какого поведения от нее ждут. Именно поэтому в корпусе его знала и любила каждая овчарка. Он помнил имена каждой, мог безошибочно сказать в каком секторе, в каком ряду и под каким номером обитает конкретный пес. Он действительно нашел свое место и работу по душе, скорее, даже призвание. И пусть служба не была легкой, а ее организацией занимались люди, которые, в отличии от него, похоже сбились с правильного пути, он любил свое дело, несмотря на все трудности и повседневную рутину, лишь иногда разбавляемую некоторыми значимыми событиями. Сейчас же, после того, что он узнал, его настроение даже по возвращению к серым будням, было не самым ужасным. Грядут перемены, и на пути к ним ему предстояло стать значимым лицом в этом спектакле, где роли уже были розданы. На пути к вольерам они попрощались с Донованом, который свернул к дальней части корпуса, где в тени забора располагался относительно новый сектор, куда и заселили всех молодых собак, не так давно попавших под перевод. Эти вольеры, в отличии от старых, были обнесены уже не сеткой-рабицей, ненадежной и шумной, а прочными железными решетками с узким просветом между прутьями, выкрашенными в зеленый цвет. Нику хотелось бы думать, что эти новации добрая воля Ульриха, которого наконец-то заела совесть, но на деле все оказалось куда прозаичнее: рабицу для обнесения заборов уже давно не использовали и потому постепенно она исчезла со склада, а ей на замену пришли решетки. Ситуацию спасла случайность, но не заботы управляющего. О капитальном ремонте на остальной части корпуса разговоров даже не поднималось, но Николас был рад и тому, что хоть кто-то из собак получил лучшие условия. Все лучше, чем ничего. Вебер и Ник следующими отделился от компании, переходя к соседнему ряду. За их отсутствие вольеры основательно прибрали и вымыли железные миски, которые теперь сиротливо лежали рядом с будкой, ожидая своих постояльцев. Зодиак потянул Рихтера за собой, как только они начали приближаться к вольеру, и затащил хозяина за собой, едва тот приоткрыл дверь. Грач тоже хотел было заглянуть в гости, но Шемрок зарычал на него, когда черная овчарка несильно задела боком ногу Николаса, чтобы протиснутся между ним и дверцей и сунуть нос в чужой вольер. Спустив Зодиака с поводка, Вебер налил ему чистой воды, а пес, не дожидаясь, когда та наберется до краев, принялся ловить языком бегущую из шланга струю. Грач облизнулся и, тяжело вздохнув, попятился назад, наученный горьким опытом о том, что бывает если Шемрок злиться. Напившись вволю, зонарник отряхнулся и разлегся на песке, вытянув лапы, наслаждаясь заслуженным отдыхом. —До встречи, Вебер. Увидимся позже. Николас пошел дальше, проводя собак к вольеру Грача. Они неспеша шли вдоль занятых вольеров, и Ник ненадолго о чем-то задумался, когда Шемрок вдруг резко остановился, оставаясь позади продолжающих идти человека и собаки. Парень опомнился, когда поводок остановившейся за его спиной собаки, натянулся и по инерции сделал последний шаг, замер на секунду и, не поворачиваясь к псу, сильнее потянул его за собой, решив что овчарка просто перенюхивается с собратом через ячейки сетки. — Ну же, пойдем, — недовольно буркнул он. — Потом со всеми поздороваешься. Но Шемрок вопреки ожиданиям с места не сошел, и парню пришлось обернутся. Пес стоял, настороженно вздернув уши к самой макушке, и не мигая всматривался вперед. Однако проследив за его взглядом, кинолог ничего не заметил. Грач, воспользовавшись тем, что Николас отвлекся затрусил дальше, к своему вольеру, но не дойдя до него вдруг тоже остановился, подобравшись, словно для прыжка, но на деле поджал хвост и на полусогнутых, прижав уши, вернулся к Николасу и спрятался за ним, мелко дрожа. По шкуре Шемрока пробежала дрожь, шерсть на холке поднялась дыбом. Грязная, всклоченная, теперь она еще больше походила на длинные, тонкие иголки. Так он вел себя, только когда чувствовал серьезную опасность, и Элрику это было хорошо известно. Но что могло так сильно насторожить Шемрока и до смерти перепугать Грача? Пока что парень не видел ничего, что могло бы угрожать им. Однако реакция собак заставила Ника как следует осмотреться. Собаки в вольерах, рядом с которыми они остановились, не лаяли. Их вообще не было видно. Из ближайшей будки торчал только рыжеватый хвост спрятавшегося в укрытии пса. На памяти кинолога так никогда не было. Да и шесть вольеров впереди всегда оставались пустыми. Их держали незаселенными на случай, если вдруг возникнет необходимость провести рокировку, или же если ветеринар решит ненадолго отделить какую-то больную собаку подальше от сородичей, когда в стационаре не останется свободных клеток. Прошлая эпизоотия вольерного кашля хорошо показала, что перестраховка – не самая худшая идея. Может так и есть? Кто-то заболел, пока их не было, и собаки чувствуют это? " Нет" — помотал головой Николас, нахмурившись. — "Такого быть не может. Локвуд ни за что не стал бы отсылать на территорию собаку, если для нее есть место в помещении под наблюдением. Тогда что же?" Словно ответом на его молчаливый вопрос через несколько пустующих вольеров, почти с противоположного края ряда раздалось громкое громыхание цепи, которую волочили по песку. Грач вжался в землю и заскулил. Брылья Шемрока дрогнули, но пес сдержался и не показал клыки. Хвост прятавшегося в будке пса исчез: собака забилась в угол. "Новая собака" — понял кинолог и немного расслабился. И чего они все так перепугались? Это была общепринятая практика. Мало кто из содержавшихся в корпусе собак могли похвастаться тем, что надолго обосновались в Централе. Случалось, что собаки партиями переезжали с места на место: на время, если нужно было выполнить какую-то работу, где местная кинологическая служба не справлялась, или же на совсем. Столица славилась своими собаками и выращивала их не только для своих нужд, обеспечивая так же и другие регионы. Несмотря на хорошую внешнюю политику и условно спокойное время. Фюрер не сдавал позиции и границы все так же охранялись под особо строгим режимом. Интересно, это безвозмездный перевод или же корпус снова потерял несколько показательных псов? "Хорошо, что нас в этот момент не было" — с облегчением подумал он. Клетка Грача была следующей, и в ней было пусто. Молодой человек двинулся вперед, но Грач, в отличии от Шемрока, нехотя последовавшего за хозяином, остался лежать на земле. Нику понадобилось несколько попыток, чтобы наконец уговорить его встать. Черный пес не шел, практически полз, боясь надолго оторваться от земли, и даже в совершенно безопасный, чистый вольер кинологу пришлось практически силой его запихивать, а потом и вовсе захлопнуть дверь перед его носом, когда пес постарался выскочить обратно, едва Николас оставил его одного, без своей защиты. Черный пес взвыл и поднялся на задние лапы, навалившись на рабицу передними. Совсем как заключенный, который требовал помилования. Шемрок, всегда резко реагирующий на такие ситуации, сейчас молчал, продолжая смотреть в сторону пустых вольеров. Пока кинолог возился с Грачем, белый пес уже дважды слышал лязг цепи, реагируя на каждый подергиванием шкуры. Ник поплотнее задвинул засов на двери, беспокоясь, что Грач может выбить ее, если действительно решит сбежать. Хорошо, что нижняя часть сетки у всех вольеров была наглухо забетонирована, и ни какими силами подрыть ее собаки не могли. Понимая, что ему придется остаться один на один со своим страхом, пес начал бегать от угла в угол, скуля и тявкая как-то тоненько, по-щенячьи. Неудачный же момент выбрал Джим, чтобы оставить его на попечение друга. Ник и рад бы был остаться с псом, постараться успокоить его и дождаться Мейлона, но ему нужно было идти. Своим промедлением он только давал Ульриху больше причин для язвительных замечаний, а Артур очень просил не злить его хотя бы какое-то время. К тому же, парню хотелось узнать, кто поселился в давно пустующем вольере? Какая собака могла, не показываясь на глаза, так сильно напугать остальных обитателей корпуса? Попрощавшись с вертящимся как волчок Грачем, Николас покрепче намотал на кулак поводок своего пса, беря его практически за ошейник, и прежде чем продолжить путь, сделал несколько шагов прочь от ряда вольеров, чтобы не подойти к загадочному зверю из-за угла и не злить своим внезапным появлением. К тому же, неизвестна была и реакция Шемрока. Будет лучше если они оставят между собой и неизвестность небольшое расстояние, просто ради осторожности, не говоря уже о правилах техники безопасности. Он даже забыл, что по другую сторону его друзья так же разводили собак по местам и могли наблюдать пришельца просто развернувшись лицом к соседнему сектору. Сейчас об этом он совершенно не думал. С каждым шагом кинолог чувствовал как сильно напрягается Шемрок, но тем не менее послушно ступает рядом, в ногу, не отставая от него. Ни какого страха пес не испытывал, не боялся того, с кем ему предстояло встретиться. Они миновали один пустой вольер, заваленный грязными опилками и обрывками брезента. Тут то Элрик и учуял невыносимый запах. Словно от разлагающегося животного, резкий, удушливый смрад. Он ощущался кислотой на языке, и Ник рефлекторно задержал дыхание, надеясь, что его не стошнит. Шемрок фыркнул. Похоже именно этот запах и насторожил его, а теперь, чем ближе они подходили к его источнику, тем невыносимее он становился. Потом второй, в котором стажеры из-за ненадобности, устроили склад уборочного инвентаря. Вот и третий, пустой как коробка, остался позади, а в соседнем... Огромный, невероятно большой зверь дикого окраса смотрел на человека с собакой немигающим, горящим хищным взглядом. У него были массивные лапы, казалось, непропорционально длинные относительно тела, а само тело крупное и поджарое. Такую массу было не скрыть за серо-черно-коричневым мехом. На спине и боках проглядывали светлые участки выпавшей шерсти. Она висела клоками, похожая на растрепанный рогоз. А вот морда, широкая и костистая, очень хорошо подходила к таким габаритам, с треугольными, заостренными ушами. Узкую грудь обрамляла длинная жесткая шерсть, не такая щетинистая, как на загривке. Постановка лап показалась странной Нику, который застыв на месте, с интересом рассматривал новичка, еще не совсем понимая, что видит перед собой. Лапы были немного наклонены наружу. Хвост, опущенный вниз и слабо опушенный, не оставлял и намека на то, что им собирались дружелюбно повилять. Существо стояло в тени, боком с повернутой на кинолога мордой, и не двигалось, изучая взглядом наблюдателей так же, как и они его. На его шеи весел обрывок толстой железной ржавой цепи. Это даже на ошейник не было похоже. Петля, необходимая для того, чтобы вся эта нехитрая конструкция не развалилась, держалась на дужке захлопнутого амбарного замка, черный квадрат которого угадывался на светло-сером воротнике. Свободная длинная часть цепи лежала на песке кольцами, между передних лап, ни к чему не прицепленная. Шемрок зарычал, глухо и тихо, не угрожая пришельцу, а только предостерегая. Зверь не сводил с кинолога пронзительных глаз и, если бы его грудь не опадала, Ник подумал бы, что какой-то шутник запихнул в клетку чучело. Однако, навряд ли этому чучелу нужна была вода, налитая до краев в грязную, прогоревшую кастрюлю, по ободку которой ползали жирные зеленые мухи. Они жужжали, перелетая на валявшийся на песке размоченный ошметок мяса, с торчащей наружу серой, обрубленной костью. Вот откуда шел этот тухлый запах. Гниющее мясо облепили насекомые. Липкая жижа под ним так же привлекала летающих паразитов. Песок не мог впитать эту густую, мерзкую слизь и не было похоже, что животное хоть немного заинтересовалось предложенным угощением. На железной табличке, которая весела на каждом вольере и содержала выбитые в металле даные об обитателе, белым мелом было выведенно одно единствееное слово. "Бархат" При всем желании, кинолог не мог разглядеть в звере овчарку. Он и на собаку-то похож не был. Только спустя несколько мгновений, когда рецепторы привыкли к вони и начали различать и другие запахи, он понял, что этот смрад перемешался с чем-то другим. Необычным запахом, который нельзя было выделить даже самой грязной, немытой собаке. Это был дикий, звериный запах. Потому что перед ним стоял волк. Николас не верил своим глазам. Он никогда не видел волка так близко. Лишь в детстве, несколько раз, мельком замечал среди бесконечных покатых спин пасущихся овец, сновавшие серые силуэты, гонимые охранными собаками, оберегающих стадо от хищников. В Ризенбурге волки никогда не подходили близко к деревне и даже ночью обходили поселок стороной, страшась встретится со свирепыми псами, которых со временем лишь прибавилось. Во многом причиной был старик Мильхман, который усиленно защищал свое стадо, поскольку его ферма находилась ближе всего к лесу. А вот в соседнем городке, расположенному дальше на север, серые хищники частенько воровали ягнят у зазевавшихся фермеров и исчезали в густом бору не пойманными. Потом оставалось только обглоданные кости собирать. Но несмотря на то, что волки в Ризенбурге появлялись редко, Ника, как и остальных детей, сызмальства учили опасаться встречи с ними, не гулять допоздна в открытом поле, особенно там, где оставались ночевать овцы на летних кормовых лугах, а Николас и вовсе старался повсюду брать с собой Мота. Он не был охранным псом, но мог поднять шум и привлечь внимание взрослых громким лаем. К счастью, этого так никогда и не потребовалось. Однако пусть сейчас он уже не был ребенком и держал за ошейник свирепую овчарку, готовую жизнь за хозяина отдать – Элрик чувствовал настоящий, не поддающийся рациональному объяснению, страх. Этот холодный взгляд вселял в него какой-то первобытный ужас. Словно и железной сетки между ними не существовало. Вот какими были звери, от которых произошли лучшие друзья человека. Сейчас было трудно поверить в такую метаморфозу. Под этим тяжелым взглядом, пронизывающим насквозь, хотелось отступить назад, но Ник не мог. Волк словно загипнотизировал его, заставлял стоять на месте, в то время как Шемрок продолжал рычать, вздыбив шерсть, но даже так, на фоне зверя самая крупная собака в корпусе проигрывала ему и в росте. и в габаритах. А в силе... не хотелось и проверять. — Твою мать, это что, волк?! Ник вздрогнул, освобождаясь от оцепенения и повернул голову. Рядом с ним, открыв вот от удивления и показывая пальцем на животное, стоял Крис. Элрик не заметил, как он подошел к нему, но был рад, что друг помог ему избавится от волчьих чар. Зверь моргнул и перевел взгляд на подошедшего кинолога, но уже не просто наблюдая, а недоверчиво опустив голову и глядя исподлобья, все так же молча и не сходя с места. В отличии от Ника, Крис похоже не испытывал страха по отношении к дикому животному. Ему скорее было интересно посмотреть на него. Навряд ли городской житель, коим он и являлся, хоть когда-либо сталкивался с ними, а иначе не вел себя так уверенно. Николас с сомнением осмотрел хлипкую для такого зверя ограду. Он понятия не имел, как это существо могло попасть в кинологический корпус, но если уж оно оказалось здесь, следовало подумать о том, чтобы поискать для него более крепкий забор. Рабица с проволочными заплатками навряд ли могла удержать волка, если бы он решил покинуть свое заключение. А еще хуже, сейчас все без исключения собаки находились в большой опасности. Элрик, уже успевший убедиться, что видит именно то, что видит, никак не мог допустить ни малейшей причины для того, чтобы такой непредсказуемый хищник соседствовал с одомашненными, служебными собаками. Какими бы обученными не были овчарки, навряд ли у них был хоть какой-либо опыт для такой ситуации. Против хищника у них не было никаких шансов. Сейчас Ник не настроен был рассуждать критически и лишь представлял самое худшее, поскольку знал, на что способны эти звери, и судя по цепи, заменявшей волку и ошейник и поводок, кто бы ни привел его сюда, они об этом тоже знали. Парень медленно наклонился чуть ниже, перехватывая Шемрока за ошейник, переключая его внимание на себя. Белый пес замолчал, облизнув брылья и задрав голову, посмотрел на хозяина недоумивающим взглядом, словно спрашивал: "Что он здесь делает?" "Ох, не знаю, дружище" — мысленно обратился к нему парень. — "Но сегодня ты здесь точно не останешься". — Или собака? — попытался поставить под сомнения красноречивые факты, спросил Волкер. — Но не могли же они притащить сюда... Да и откуда? Бред какой-то... Он досадливо почесал затылок. Волк фыркнул, как-то по-хищному сморщил нос, отчего на переносице выступили морщины и осторожно сел, продолжая наблюдать, ни на секунду не сводя взгляд с людей, как будто испытывал к ним самый искренний интерес. Мухи копошились над гниющим куском мяса, переползали на валяющуюся на песке цепь, ползли по ней и вновь возвращались в тухлятине, запах от которой становился совсем невыносимым. По какой-то причине, зверь не притронулся к нему? Был сыт? Или же хотел добыть ужин самостоятельно? — Для собаки слишком длинолапый, — наконец заговорил Ник. — Посмотри какие. — Как будто лошадиные приделали, — невесело хохотнул Крис. — Никогда волков не видел. Чудной какой... Николас поморщился. Друг так беззаботно болтал об опасном хищнике, что сомнений не оставалось: он и понятия не имел насколько эти звери "чудные". — Лучше и не встречаться, — буркнул он. — Если волк... — Это не волк, — перебил его неприятный, писклявый с хрипотцой голос. У Ника мурашки по спине пробежали. Но не от страха. Он всегда реагировал так на появление управляющего. От одного только голоса его охватывало какое-то спонтанное чувство неприязни и чуждости. Словно предчувствие неизбежных неприятностей. Такая реакция, должно быть, вырабатывалась у всех, кто имел "удовольствие" иметь дело с Ульрихом. Поборов в себе абсолютную нерасположение к этой встрече, Николас и Крис обернулись. Он стоял сразу за ними. И как только им удалось не расслышать его шагов? Он ведь вечно ходил вперевалку, как хромой медведь. Неужели он подкрался к кинологам из-за спины, чтобы его появление было для них неприятной неожиданностью? В такие моменты Николасу казалось, что Штайнман прекрасно знает, как к нему относятся в корпусе, но вместо того, чтобы пересмотреть свое отношение к военнослужащим и вернуть расположение к себе, он наоборот брал все от положения, в котором оказался: вел себя еще хуже, чем о нем можно было подумать. Не было похоже, что ему вообще было дело до того, что о нем думают другие. Ничто не могло пошатнуть статус Штайнмана. И он прекрасно это знал, смотря на всех свысока и не признавая ничего, что шло вразрез с его убеждениями. Вот и сейчас он стоял перед ними, высокомерно вздернув подбородок с неровной, какой-то неравномерной, щетиной и нелепо покачивался, перенося вел с пятки на носок с заведенными за спину руками. Его водянистые глубокопосаженные глаза черного цвета смотрели вперед, игнорируя присутствие кинологов, к которым он и обратился. Ульрих был на голову ниже Николаса и наверное на полторы ниже Криса. Даже черная кинологическая форма сидела на нем неказисто, несмотря на то, что старшина следил за своим внешним видом, и его китель всегда выглядел безупречно чистым, что в условиях кинологического корпуса выглядело немного странно, но легко объяснялось: Ульрих редко покидал свой кабинет, даже обходы совершал нехотя и только, если его на это вынуждало какое-либо прошение от кинологов. Обычно на его короткостриженых черных волосах сидела фуражка, но, должно быть, управляющий достаточно поспешно покинул свой кабинет и забыл надеть ее. Крис первым пришел в себя и отдал честь. Николас, покосившись на друга, нехотя сделал то же самое. Как бы неприятно ему не было, он должен был вести себя соответственно. Раньше у него лучше выходило скрывать свое истинное отношение к старшине, поскольку перед каждой встречей с ним он мог морально подготовиться и выбрать нужную для случая модель поведения, но Ульрих застал его врасплох и теперь оставалось только судить по ситуации и внимательно наблюдать за Штайнманом. Обычно он не был в хорошем расположении духа, но сейчас его улыбка и вздёрнутые от гримасы тонкие, неприглядные усики под острым носом выдавали его с головой. Что бы не случилось за время отсутствия в корпусе кинологов, это очень нравилось Ульриху. Настолько, что он не спешил обратиться к своим подчинённым, хотя сам подошел к ним. — Эм, сэр? — все же решился взять на себя инициативу Волкер. — Это волкособ, — горделиво изрек управляющий. Так властно он говорил только о вещах, в которых хорошо разбирался, или же о тех, которые приносили ему хороший доход. Николас недоверчиво поднял одну бровь, пользуясь тем, что Ульрих так и не взглянул на него. Откуда такая осведомленность и уж, тем более, желание рассказывать? На его памяти не было ни единого случая, чтобы Штайнман хоть как-то интересовался жизнью корпуса. Он не знал абсолютно ничего о месте, которому не повезло попасть под его управление. Не имел ни малейшего представления о том, как живет кинологическое подразделение, с какими проблемами сталкивается, как налажена его работа и что необходимо для дальнейшего процветания. Потому как ни в каком процветании он не был заинтересован, и его силы были направлены не на то, чтобы развить и улучшать, а скорее на то, чтобы не дать прийти в окончательное запустение, поскольку в таком случае ему по попросту нечем будет управлять. Ульрих не знал о собаках ничего, кроме того, что может получить с них неплохой доход, отправляя работоспособных псов в пользование других регионов страны. Конечно, большая часть средств так или иначе оседала в Штабе, но Ник был уверен, что Штайнман так же хорошо получает с этих средств. И тратит их явно не на реставрацию корпуса, а лишь скрипя зубами выделяет немного на устранение совсем уж явных поломок и ремонта. И естественно перед этим непременно устраивает разнос тому, кто стал инициатором данного мероприятия. Николас сам ни раз выслушивал его лекции о том, как правильно пользоваться оборудованием и что делать, чтобы не допускать поломки. Очевидно, такому человеку, как Штайнман было не объяснить, что вольеры со временем нуждаются в ремонте, что в процессе жизнедеятельности собак – рвется рабица, что стесанные когтями собак деревянные снаряды на дрессировочной площадке так же требуют своевременной замены. Любые вещи рано или поздно приходят в негодность. В этом не было ничего странного. Но как выяснилось, не для всех... Вот и сейчас Элрик рассмотрел во взгляде Улльриха искреннюю заинтересованность. Он смотрел на зверя в клетке не как на потенциальную угрозу для других собак, а как на источник выгоды, хотя сам Ник пока что не представлял, каким образом волкособ может помочь ему подзаработать. Когда-то давно, кажется на курсах по собаководству, преподаватель рассказывал о них, и теперь эти знания всплывали в его памяти. Волкособы – гибриды между собаками и волками. Когда-то давно хотели вывести новую породу собак с исключительными волчьими качествами, такими как выносливость, сила и непревзойдённое чутье, которому уступали все остальные породы собак. Никто бы не рискнул попытаться приручить волка, отдавая предпочтение более безопасному способу, в надежде получить поколение гибридов, взявших доброжелательность и привязанность к человеку от собак и искомые способности от волчьих предков. Однако эксперимент быстро прекратился, и если кто-то продолжал исследование, кинологическое общество ничего об этом не знало, а чуть позже был вынесен официальный запрет на разведение волкособов, поскольку гибриды о которых были сведения, не отличались преданностью к человеку, несмотря на то, что полностью удовлетворяли потребности в охранной работе. К поисково-спасательной службе они не были пригодны. Опасаясь их неоднозначной репутации, довольно скоро любое упоминание об этих существах пропало из информационного поля, но всего, что знал Николас было достаточно чтобы заключить: ни при каких условиях волкособ не может работать с другими собаками в кинологическом корпусе. Все недолгое существование гибридов они содержались в закрытых питомников, не сталкиваясь с собаками, поскольку были крайне агрессивны к ним. Как бы ни старались селекционеры, у них не удалось вывести чистую от зооагрессии особь, поскольку основной упор делали только на лояльность по отношении к человеку, однако даже здесь все пошло не слишком гладко. Ульрих конечно был еще тем придурком, но Николас не мог поверить, что настолько чтобы просто позволить полудикому зверю остаться к корпусе. — Где же вы достали его? — спросил Крис, оглянувшись на серого, который не сдвинувшись ни на сантиметр, прислушивался к разговору, едва заметно дергая ушами, когда на них садились мухи. — А это, не твоего ума дело, Волкер, — вдруг огрызнулся Штайнман. Похоже, Крис, сам того не зная, затронул вопрос, о котором говорить управляющий не хотел. Его глаза недобро сверкнули и наконец-то переметнулись к Николасу. — С возвращением, Элрик, — выдавил из себя он, прищурившись и брезгливо сжав губы, как будто ему на язык капнули лимонный сок. — Надеюсь ваше мероприятие прошло удачно, и мне не придется стыдится того, как вы показали себя? Николас проглотил это и с усилием сохранил непроницаемое выражения лица, хотя внутри кипел от негодования. Можно было подумать, корпус хоть однажды плохо себя показал. За те годы, что он служил в Централе, они занимали только первые места в любых видах соревнований. Один только Шемрок был достоин досрочно перейти в ранг ветеранов за особые заслуги, не говоря уже о настоящих операциях, в которых пес проявил себя на высшем уровне. К счастью, какие-либо преступления в городе, требующие вмешательства кинологов, случались крайне редко, но и послужного списка хватало для того, чтобы язвительные замечания Ульриха на их фоне выглядели жалким злорадством. Николас никогда не мог понять, почему Штайнман относится так пренебрежительно к тем, от чьей работы зависит его благополучие? Они не заслужили к себе такого отношения, однако говорить об этом с управляющим было бесполезно. Он умел слушать только себя. Лучше делать вид, что все в порядке, и не перечить, даже если Ульрих всеми силами старался вывести Ника на конфронтацию. Пока что его поведение не отличалось от привычного и трудно было сказать, начал ли он уже свою борьбу за власть, показывая, что он в курсе, с кем Николас встретился в лагере. Он мог сколько угодно презирать его, Ник привык и не обращал на недалекого начальника внимание, однако, когда дело касалось остальных его друзей и собак, это было уже совсем другое дело и он несомненно бы высказался по этому поводу, но не стал вот так сходу вестись у него на поводу. Если уж и говорить про испытание, Ульриху самому следовало стыдиться за то, как он подготовился к нему. Не говоря уже о том, что кинологам пришлось идти через лес несколько километров, так у них еще не было с собой ничего. Всем необходимым лагерь их снабдили другие корпуса, предусмотрительно прибыв туда на машинах. Ни для кого не секрет что Центральный корпус получал больше дотаций от правительства, и если кто и должен был вносить самую посильную помощь, так это он. Однако Ульрих даже на транспорте сэкономил, о чем уж тут рассуждать... "Если все так пойдет и дальше, от корпуса только голые стены останутся" — подумал Ник. — Не припомню, чтобы хоть раз подводил Вас, — спокойно ответил Элрик, словно управляющий интересовался погодой, а не принижал его достоинства. — Можете сами ознакомиться с отчетом. Он хотел было достать бумагами, но фыркнув, Ульрих отмахнулся от него и прикрыл нос рукой, в белой перчатке, поморщившись. — В кабинете, — бросил он брезгливо. — Здесь ужасная вонь. Помой свою собаку, прежде чем оставлять в вольере. Ник потерял дар речи от такого оскорбления. Да, Шемрок сейчас был не в лучшем виде, но он даже псиной не вонял, поскольку его шерсть покрывала бетонная пыль, а не грязь. Неужели он не знает, как пахнет гнилое мясо? Или это еще одна попытка подначить его? Шемрок, все это время продолжавший глухо рычать на зверя в клетке, замолчал, словно действительно понимал, на кого скинули вину за удушливый смрад и оглянулся на хозяина, пытливо заглядывая в глаза. Николас почувствовал его взгляд, но не отводя свой от Ульриха, потрепал пса по голове и коротко бросил: — Если кто здесь и воняет, то точно не он. Крис ошеломленно выдохнул и округлил глаза, не веря своим ушам. Ему было ясно, о чем именно говорит друг, но эта фраза была слишком двоякой. Здесь каждый мог услышать свое, особенно тщеславный и горделивый руководитель, который остро реагировал на любое непозволительное отношение к своей персоне. Все знали, какой мстительный Ульрих, когда кто-то осмелится его оскорбить. Тем более, вот так вот прямо. Но еще до того как Ульрих, сжавший губы, придумал что ответить на такую вопиющую наглость, Николас кивнул за свою спину. — Даже уличная дворняга не станет жрать падаль, а вы ею полудикого зверя кормите. Ничего удивительного, что тут так воняет. Штайнман прищурился, лишенный возможности отыграться и посмотрел на волкособа. По всей видимости, если он действительно позволил зверю остаться в корпусе, то не был в курсе о том, чем его кормить и кто именно будет этим заниматься, а все его познания сводились лишь к тому, что он выяснил, кто это и насколько редкий экземпляр попал ему в руки. У Элрика еще теплилась надежда, что это все большое недоразумение и это существо попало сюда по ошибке, или же пробудет в корпусе совсем не долго. Иначе вся работа подразделения будет парализована. Собаки попросту не смогут сосредоточиться на работе, игнорируя свои инстинкты. Волкособ сохранял в себе слишком много от диких предков, и пусть казался с первого взгляда спокойным и тихим, овчарки чувствовали угрозу и реагировали соответственно: опасливо или агрессивно. Потому-то импульсивный молодой Грач оказавшись ближе всего, сходил с ума от страха, хоть даже и не видел, кого именно он боится. По возращению, Джиму следовало бы на время перевести его в любой свободный вольер подальше от неприятного соседа. Иначе всему корпусу придется засыпать под его истошный лай. Волновался не только Грач. В соседнем секторе, стоящим напротив проблемного жильца, несколько собак, с рычанием бросались на сетку, учуяв чужой и опасный запах. Даже старая Тагира, просунув морду в узкое пространство между балкой забора и створкой двери, хрипло гавкала, забывая про свою усталость нетвердо стоя на больных лапах. Ульрих так и молчал. Возможно, не знал что ответить, или же, несмотря на разъяснение, подыскивал для наглеца достойную кару. Крису становилось не уютно в их компании. Ему не очень-то хотелось находиться под перекрестным огнем, но уйти сейчас, на глазах управляющего, не получив на то позволение, не смел. У него тоже были вопросы к Штайнману, но прямо сейчас был неподходящий момент, чтобы их задавать. По крайней мере, Ульрих с самого начала появления не был настроен на конструктивный диалог. Но вместе с тем, тянуть тоже было нельзя. Затравленно переводя взгляд с друга на начальника, Волкер заметил стоящих у соседнего ряда вольеров Вебера и Корфа. Молодые люди безрезультатно старались успокоить Тагиру, ловя ее морду руками, призывая замолчать, но старушка легко выскальзывала и продолжала лаять. Их усилия были напрасны. Крис всегда считал, что его собака спокойная и уравновешенная, но теперь не был уверен, что она послушает даже его, не в силах противостоять инстинктам. — За мной, Элрик, — фыркнул Штайнман, поворачиваясь на каблуках. — Доложишь по всем правилам. Собаку оставь. Не хватало еще, чтобы она грязи мне на ковер нанесла. Ник не стал больше припираться. Все равно из этого не выйдет никакого толку. Хорошо, что Шемрок не в полной мере понимает смысл слов этого глупого человека. На такого даже обижаться было как-то неловко, словно с душевнобольным разговор ведешь. Элрик считал, что человек, нелюбящий никого, кроме себя, не имеет морального права работать с животными. Даже назначение на такую должность человека со штаба уже должно было вызвать большое сомнение. Ни для кого не было секретом, что штабские недолюбливают чернокительных. Что же тогда Ульрих забыл среди них, поменяв свой почетный синий китель? Это звание не давало больших привилегий, а наоборот отдаляло его от Штаба. Разве что он преследовал какие-то свои цели? Быть может, ему было достаточно денег и хоть какой-то власти? Человек его ранга в Штабе мало на что мог влиять, а здесь же в его ведении было пусть небольшое, но свое "королевство", где он диктовал свои порядки. Не стоило даже задаваться вопросом, проходил ли Штайнман хотя бы начальный курс кинологии, просто чтобы иметь хоть малейшее представление о своем деле. Его познания сводились к тому, что он мог отличить овчарку от пуделя, не более того. Явно маловато, чтобы управлять корпусом. Он не бы настолько самоуверен, если бы Арман не прикрывал его. Браун был уверен в нем, надеялся на поддержку дяди, когда придет время, но Элрик не спешил доверять человеку, который вот так просто, из какой-то детской, можно сказать, обиды, принял такое импульсивное решение. Он не мог не видеть, кому отдает корпус. Вот уж воистину, для родителей ребенок всегда хорош. Если бы только Артур знал, чем все обернется... Похоже, пока что Ульрих не сомневается в том, что отец продолжит стоять за него стеной и понятия не имел, какую игру затеял его двоюродный брат. Раз так, не стоит вообще заострять внимание на Артуре. Николас не спешил делать поспешные выводы, но судя по поведению Штайнмана, ничего не изменилось. Хотя сложно вообще как-либо измерять уровень презрения в свой адрес, во всяком случае, до сих пор Ник никогда не забивал этим голову. Острее сейчас стоял вопрос о волкособе, однако обсуждать это Ульрих не хотел. Его вообще сложно было разговорить, особенно, когда ему не хотелось выдавать какие-либо детали. Можно было еще долго выискивать в нем черты, которые не позволяют считать его хоть хорошим руководителем, но Николасу казалось, что этот список можно продолжать бесконечно. Пустая трава времени... Лучше всего поскорее отчитаться перед ним и хотя бы попытаться решить проблему со зверем. Это ведь не ему всю ночь слушать истерику собак. Бедные ребята в казарме... Им вряд ли удастся выспаться, если он ничего не предпримет. Хотя ему слабо верилось, что Ульрих пойдет на уступки по одной лишь жалобе. И все же, эта проблема куда серьезнее, чем дырки в рабице. Хочет он или нет, ему придется выслушать. — Есть... — без энтузиазма ответил Ник, и потянул за собой Шемрока, который начал снова коситься на волкособа. Ульрих, точно издеваясь, отсчитал несколько секунд, позволяя кинологу сделать несколько шагов в сторону вольеров, скучающим, усталым голосом произнес: — Элрик, вы забыли, где находится администрация? Заблутились в трех соснах? Ник резко остановился, не понимая к чему СЕЙЧАС эта издевка? На этот раз она была слишком необоснованная, чтобы оставить ее без ответа. Он оглянулся через плечо, в надежде, что у начальника окончательно поехала крыша, но тот раздраженно постукивал носком сапога так, словно парень заставлял его ждать. Крис так же недоумевающе смотрел на управляющего. Возможно, Ник и не совсем правильно истолковал слова Ульриха, но судя по реакции Криса, тот слышал ровно то же, что и Ник. Пока длилась эта немая сцена, волкособ подобрался ближе к решетке, сверля овчарку хищным взглядом. Ступал так тихо, словно охотился. Ни одно звено цепи не звякнуло на его шее. Даже если бы люди за оградой не были увлечены выяснением отношений, навряд ли бы они заметили этот маневр. Не издавая ни звука, Бархат медленно сел и облизал желтые клыки. Шемрок был единственным, кто продолжал следить за зверем, стараясь обращать свое внимание и на дикаря, и на происходящее вокруг него. — Я уведу пса в вольер, — сказал Ник. — После сразу приду к вам. — У меня нет времени ждать тебя! — рявкнул Ульрих и трясущейся от гнева рукой указал в направлении административного корпуса. — В кабинет, я сказал! Это приказ! Выполнять! Он рявкнул так, что у него слюни изо рта брызнули, совсем как яд из пасти ядовитой змеи. Кричал он часто. Николас привык к его срывам и спокойно к ним относился. Пусть Штайнман и был всего на пару лет старше его, он все равно был начальником, а жизнь научила Николаса, что спорить с начальством – себе дороже, особенно в тех случаях, когда оно не право. Особенно, если они сами об этом знают. Элрик умел находить общий язык с любым человеком, предпочитал словесной перебранке размеренную дискуссию, основанную на фактах и утверждениях, и умел доказывать свою правоту без нервов. Любые переговоры, в которых он участвовал, так или иначе заканчивались на положительной ноте, оттого все, кто его знал, считали Ника человеком справедливым и рассудительным, однако Ульрих был исключением. Кинолог даже не пытался его понять или разобраться в мотивах его поведения. Бесполезно. Как и спорить. Тем более, когда у него есть задание от Артура. Управляющий всеми силами старался вывести его из себя. Ник не мог припомнить, когда в последний раз он повышал на него голос не в своем кабинете, а на территории на глазах у военных. Парень не обращал внимание на то, что происходит вокруг, но был уверен, что за ними наблюдают не только Корф с Вебером. В конце концов, вокруг должно ошиваться много любопытных, желающих поглядеть на волкособа, но мало кто решится приблизиться, услышав крик Ульриха. — А ты... — Штайнмен метнул злобный взгляд на Криса. — Что встал столбом?! Шагом марш отсюда! Крис дернулся было чтобы уйти, но поборол приобретённый рефлекс беспрекословного следования приказам и вместо того, чтобы выполнить указ, встал ровнее и с легкой неуверенностью произнес: — Разрешите и мне пойти в администрацию, старшина. Мне тоже нужно с вами поговорить. Ульрих смерил его презрительным взглядом, словно оценивал, может ли вообще такой человек переступать порог его кабинета, но быстро осмотревшись одними глазами и заметив несколько любопытных физиономий, фыркнул и снова посмотрел на Ника, все еще стоявшего в паре шагов от него с поводком в руке. — К забору привяжи. За мной. Он развернулся на каблуках, завел руки за спину и, выпятив грудь вперед, даже не взглянув на молодых людей, важно, как индюк, зашагал прочь. Его сапоги мерзко скрипели каждый раз, как подошва опускалась на песок. — Псина бешеная, — тихо выругался Ник, сдержавшись, чтобы не сплюнуть, ведь управляющий мог в любой момент обернутся. Но делать было нечего. Элрик подвел Шемрока к противоположной батарее вольеров, не собираясь привязывать его в опасной близости от волка и, набросив несколько петель на перекладину чужого вольера, хозяин которого прятался в будке, крепко привязал Шемрока. Пес дернулся было за ним и заскулил, не понимая, почему его бросают здесь. Можно было бы попросить ребят завести Шемрока, но их уже нигде не было видно. Ничего удивительного: ретировались, когда Ульрих поднял крик. Не захотели попадаться под горячую руку. Что ж, их нельзя за это винить. Уж кто-кто, а они прекрасно знали, что Штайнман "неравнодушен" к главной звезде корпуса, но вместо того, чтобы беречь и ценить, – унижает и попрекает, словно надеется таким образом завоевать еще больше славы через чужие старания. Вебер однажды высказал предположение, что таким образом Ульрих хочет запугать его, дабы Николас слушался лучше, но сам Ник не был уверен в этом. Потому что этот номер он старается провернуть уже давно и должен был понять, что у него ничего не получится. Ему просто нравилось показывать, что он главный, вот и все. Самоутверждаться за счет подчиненных – самый простой способ потешить свое эго и доказать, в первую очередь самому себе, свою значимость. В его глазах это наверное выглядело достойно, а вот со стороны... клоун не иначе. Но нужно было успокоиться. Ник устал. День был тяжелым, и единственное, чего он хотел, – поскорее оказаться дома. Парень надеялся, что все это не займет много времени и наверное, даже с истерикой Штаймана, так и оказалось бы, но теперь он просто не мог оставить все как есть и уж точно не оставил бы Шемрока на территории корпуса, когда через один ряд от него за ненадежной проволочной сеткой, сидит опасный хищник. Ему вовсе не хотелось выяснять сейчас, какого поколения этот гибрид и какой процент от диких предков содержится у него в крови. Хватало одного взгляда, чтобы понять: с ним нужно быть на чеку. Поэтому, как бы Нику не хотелось продолжать играть свою роль и не впутываться в перебранку с начальством, если этот зверь останется в корпусе. Шем в вольере ночевать не останется. — Поторопись, Ник, — шикнул ему Крис, поглядывая на удаляющуюся фигуру Ульриха. — Он уже разошелся не на шутку, как будто его блохи грызут. Не поспешим – слюнями забрызгает. — Иду, — бросил ему Элрик, садясь на корточки перед псом и обращаясь к нему: — Я скоро вернусь. Жди меня. Он потрепал овчарку по пыльной голове и быстром шагом нагнал спешащего за управляющим, Волкера, оставляя пса в одиночестве наблюдать за волкособом, который с уходом людей начал возбужденно расхаживать по вольеру, поглядывая на покинутую собаку. Николас обернулся, чтобы взглянуть на пса. Шемрок крутил мордой, то провожая взглядом хозяина, то вглядываясь через сетку вольера на Бархата. Парню не хотелось оставлять его здесь. На душе было как-то неспокойно. Этот хищный взгляд засел в памяти и никуда не исчезал. Казалось, его даже кожей почувствовать можно. Возможно, он через чур осторожничал и перебарщивал с тревогой, но не беспочвенно. О волкособах он знал не так много, никогда с ними не встречался и даже будучи отличным кинологом и специалистом в своей области, знал, что даже со своим опытом не смог бы совладать с таким существом. С подобными должны были работать люди знакомые с гибридами и понимающими всю опасность, исходящую от них. Ульрих же абсолютно не понимал, что творил. Зачем им вообще волкособ в корпусе?! Уж не служить ли он намеривается его оставить? Если так, то он окончательно спятил! Использование гибридов было строго запрещено почти сразу после начала экспериментов над ними, и ни о какой кинологической службе и речи быть не могло. Возможно, где-то в отдаленных уголках страны, на границе с другими странами, в качестве таможенных собак для них еще могло остаться место, где непревзойденное чутье и сила будут огромной поддержкой для военных, при условии, что зверь хоть как-то реагирует на человека и без особой привязанности подчиняется командам. Но в городе, где много людей и животных, у волкособа непременно взыграет инстинкт хищника, и тогда трагедии будет не избежать. Ульрих как на зло тянул с ответом, словно знал, как сильно переживает Николас, и хотел его помучить и предоставить возможность додумать самому, тем самым еще сильнее вывести кинолога из себя. Элрик не был каким-то особенным человеком. У него как и у всех была точка срыва, дойти до которой было не просто, но Артуру, например, это все-таки удалось. Помня об этом, Ник мысленно успокаивал себя, ожидая продолжение разговора в стенах административного корпуса. — Да не переживай ты, — сказал Крис, потрепав друга по плечу, чтобы подбодрить и хоть немного успокоить перед предстоящим, непростым для обоих, разговором. — С ним все будет хорошо. Через решетку не сожрут. — Эта зверюга проволоку как хворост перекусит, — проворчал Ник, но руку с плеча не сбросил. — Не нравится мне это. Почему бы не дать завести его в вольер? Я бы за три минуты успел сбегать туда и обратно! — уже достаточно громко фыркнул Николас, гневно смотря вперед на спину Ульриха, который, как ни в чем не бывало, вышагивал впереди. — Тише ты! — Волкер крепче сжал его плечо и прошептал на ухо. — Веди себя прилично. Начнешь отношения выяснять – проторчим там до ночи. Решим все вопросы быстро, и вернешься за ним. Ну не будет же он нас там вечно держать? — Мне было бы спокойнее, если бы кто-то завел Шема вместо меня. Да только сам знаешь, он никого кроме наших ребят к себе не подпустит, а они, черт возьми, куда подевались... — Ты же не хотел, чтобы они тоже под раздачу попали? — спросил Крис. — Пока он в таком настроении, лучше не нарываться. Тем более, когда Джим, не успев за ворота заехать, сразу же сбежал в самоволку. До сих пор Ульрих не слишком на него наседал, но я бы не хотел, чтобы из-за нах красноглазый влип во что-то плохое только из-за того, что у него в желудке дыра и до ужина ему никак не дотерпеть. Ник ничего не ответил, и приятель убрал руку с его плеча, решив, что он контролирует себя и не станет давать волю эмоциям. Оставшийся короткий путь до Штаба они шли молча. Управляющий ни разу не обернулся, слишком уверенный в своем авторитете, чтобы сомневается в том, что подчиненные выполнят его приказ. Вольерный сектор остался позади, и они приближались к тренировочной собачьей площадке, где, к удивлению Ника, оказалось пусто. Обычно в это время, свободное от основных занятий, на площадке не протолкнуться: молодые кинологи любой свободный час использовали для того, чтобы отточить мастерство управления собакой, потому как любой навык без должной поддержки забывается. Рабочая собака всегда должна быть в хорошей форме, ведь в любой момент по тревоге может быть поднята случайная выборка офицеров, которые немедленно отправятся на миссию. Такое случалось не часто, но практически в каждой был задействован Шемрок, за исключением случаев, когда все что требовалось от собаки – пройти по следу и отыскать необходимую для полиции улику. С таким пустяком любая поисковая собака могла справится. Шемроку и Нику же доставались миссии посложнее, но, к счастью, последний их выезд произошел незадолго до приезда Алори, и с тех пор ничего серьезного, требующее вмешательства профессионалов, в городе не происходило. "Я бы лучше Шемрока по буму* погонял, чем Ульриха выслушивать..." — с тоской подумал Ник, когда они завернули направо от входной калитки площадки и подошли к двухэтажному, небольшому зданию, отгороженному от остальной части корпуса высоким, ветвистыми елями, ветки которых нависали над частью тренировочной площадки, создавая под собой приятный полумрак, в котором любили отдыхать собаки, в перерывах между занятиями. На бетонном крыльце с обсыпающимися по краям ступенями, перед распахнутой входной дверью, стояли полупустые железные банки из-под краски. Николас интуитивно не стал прикасаться к перилам, предполагая, что новая, бледно-зеленая краска, судя по едкому запаху, могла еще не высохнуть. Пройдя внутрь, они тут же оказались у узкой лестнице, начинавшийся с той стороны, на которую Ульрих взбежал, перепрыгивая по две ступеньки за раз, заставляя кинологов поспешить за ним. Складывалось впечатление, что ему некомфортно находиться в той части здания, которая требует скорого ремонта, и вместо того, чтобы созерцать огрехи своего правления, он стремится поскорее оказаться в более комфортных для себя условиях. На первом же этаже располагались несколько кабинетов для архива и бухгалтерии, работников которых редко можно было увидеть на территории корпуса. Разве что с Локвудом они взаимодействовали чуть больше, чем с кинологами, но тем не менее все вопросы по работе корпуса и проблемам, с которыми сталкивались военные, оседали здесь. По хорошему, их должны были передавать Ульриху уже после первой беглой проверки, но Штайнман похоже пресек это действие еще на первой стадии, так что все дела копились в многочисленных ящиках архива. Второй этаж должны были занимать кабинеты управляющего и его главного заместителя, но и тут Ульрих как следует переделал все под себя. Лестничная площадка заканчивалась перед железной дверью, на которой красовалась позолоченная табличка с именем и должностью Штайнмана. Весь этаж целиком и полностью занимал его кабинет. Помещения для помощника в перепланировке, которую затеял Ульрих, не учитывалось. У него не было ни одного подчиненного, которому бы он мог передать хоть часть своей работы, тем самым разгрузив себе рабочие будни. Первом делом, заступив на должность, он уволил прошлого заместителя, хорошего друга своего отца и оставил эту вакансию не закрытой. Это еще раз доказывало, что Ульрих был не чист на руку и боялся, что приближенный к его делам человек может выдать его военной полиции. Коррупция в армии, конечно, была повсеместно, но лишь в той степени, чтобы оставаться вне подозрений у власти. Штайнману младшему явно было чего бояться. Оттого он и оберегал свои тайны, даже ценой отсутствующей единицы штабского состава, и пока все оставалось без изменений, чувствовал себя управляющий более чем уверенно. У жадных людей обычно и с хитростью проблем не бывает. Артуру придется хорошенько постараться, чтобы пробраться в самые недра темных секретов Ульриха, и вытянуть их на всеобщее обозрение. Штайнман достал из внутреннего кармана кителя большой ключ и, вставив его в замочную скважину, несколько раз повернул. Раздался скрежет, словно он отпирал сейф, дверь поддалась и управляющий, по-хозяйски распахнув ее, зашел в кабинет, не соизволив пригласить кинологов, потому те, не дожидаясь, перешагнули порог сами, оказываясь в необычной обстановке. Николас частенько попадал сюда, потому ничему не удивлялся, а вот Крис, которого судьба миновала сталкиваться с Ульрихом на его личной территории, с удивлением открыв рот, вращал головой, осматривая владения начальника. Ничего удивительного в том, что высшие по званию любят подчеркнуть свой статус обстановкой, не было, но Штайнман явно перебарщивал. Огромное помещение, пусть и с низкими, мансардными потолками, освещалось сразу несколькими хрустальными, похожими на тарелки, люстрами. Окно тут было лишь одно, но какое! Оно практически занимало всю западную стену от пола и до потолка. Волкер опустил глаза на пол и осознал, что они стоят на дорогом, длиноворсистом ковре сизого, словно голубиное крыло, цвета, весьма непрактичном для человека, у которого работа хоть косвенно, но связано с собаками. Парень даже немного смутился того, что они могли нанести грязи на пол, ведь после долгой дороги у них не было возможности даже сапоги почистить. Вот почему Ульрих не позволил идти сюда вместе с собакой. Что, ж, здесь его можно было понять. Но на всякий случай Волкер решил, что лишний раз топтаться не стоит. Ближе к середине кабинета, но не в самом ее центре стояли два стола, сдвинутые так, что составляли букву "Т" и, вероятно, такое расположение было выбрано для того, чтобы проводить какие-либо совещания. Для человека, который не имеет в штате даже заместителя, это было странно. Скорее всего, Штайнман просто хотел обставить свой кабинет ничуть не хуже, чем другие начальники, напрочь забывая, что таким мелким управляющим, как он, у которого во власти был всего-навсего кинологический корпус, да еще не входящий в прямой состав Главного Штаба. На столах валялись – именно валялись – разбросанные по всей протяженности, какие-то картонные папки с мятыми бумагами вперемешку с какими-то обрывками тесемок, оторванных от этих же папок, и скомканные в шарики обрывки бумаги с прочим мусором. Стол Ульриха же был относительно чистым, но и на нем, на самом краю, едва балансируя под свой тяжестью, высилась пирамида из папок. По всей видимости, Ульриху не было дело до того, как именно хранятся документы, не говоря уже о том, что найти в этом ворохе что-то нужное было бы сопоставимо с тем, чтобы найти иголку в стоге сена. С учетом того, что прямо за столом у дальней стены стояли сразу три пустых шкафа из лакированного дерева со стеклянными дверцами, возникал вопрос: неужели так сложно было переместить все туда? В таком бардаке работать было невозможно. Да он и не пытался, по всей видимости... Штайнман, продолжая игнорировать присутствие подчинённых, подошел к напольной вешалке, и бросил на нее свой китель так, что рукава зацепившись за разные ярусы крючков, распластался словно удерживаемый под руки человек. Николас старался не смотреть на это. Каждый раз, как он приходил сюда, его накрывало неприятное чувство схожее с подавленностью и слабостью, словно это место вытягивало из него энергию, потому как еще ничего хорошего в этом кабинете не происходило. Ульрих был из тех людей которые вызывают к себе только для того, чтобы вынести выговор, наказать нарядом или отчитать за нарушение устава, а вот похвалить или наградить... "Да он этого и не делал никогда" — подумал Элрик. Но что касается наград, у самого Штайнмана с ними не было проблем. Чтобы убедиться в этом было достаточно взглянуть на левую стену, противоположную от окна. Четыре яруса длинных, от угла до угла полок, протягивались длинными дорожками, заставленные дипломами и наградными кубками: стеклянными, позолоченными и хрустальными. Николасу не нужно было подходить ближе, чтобы прочитать на каждом из них свое имя. Все эти реликвии были заработаны Шемроком в многочисленных соревнованиях и оседали грузом в кабинете управляющего. Чтобы отвлечься, пока Ульрих поправляет воротник и потуже затягивает на шее галстук-боло, парень пробежался глазами по наградному пантеону, вспоминая, что и когда было завоевано. Вот эта красивая статуэтка позолоченной овчарки с зажатым в зубах пистолетом – награда за трехдневный турнир среди караульных собак Централа, а вон та медаль, стилизованная под след от собачьей лапы была получена сразу же после того, как они приехали в корпус. Их первые испытания, когда еще никто не знал, что белая овчарка-подросток станет новой звездой всего кинологического мира. На нижних полках стояли разнообразные статуэтки – тоже призы за какие-то мелкие соревнования. Там были фигурки собак разных размеров и поз из фарфора, глины, бронзы, керамики, стекла и даже выструганные из дерева. Застывшие собаки крались по следу, сидели, подняв переднюю лапу, бежали, касаясь подставок только одной или двумя лапами, скалили клыкастую пасть. Нику не было жаль, что эти трофеи без его собственного желания несправедливо отбирались Ульрихом. У него дома все равно не было место, чтобы их ставить. Ко всем наградам молодой человек относился с почтениям, принимая их как расплату за непосильное старание и труд. Все это стоило начисленных часов тренировок в жару, снег и дождь. Себе он оставлял только дипломы и медали, которые почему-то не показались управляющему достойными, чтобы украсить его кабинет, но тем не менее медаль-лапку он все таки прибрал для себя. Дипломы же выглядели не так внушительно, как кубки и статуэтки. Ульриху нравились только по-настоящему красивые вещи. Свои дипломы Ник развесил в комнате и для них тоже едва хватило места. Огромная связка медалей хранилась повешенной на крепкий гвоздь. Конечно, можно было бы и из развесить каждую над парным дипломом, но парень не стал заниматься такой ерундой. Однако, одну фигурку из коллекции Ника Ульрих все-таки не получил, и даже не знал об этом. Это была небольшая фигурка овчарки, вытесанная из известняка. Своей подставкой она умещалась на ладонь и пока не возьмешь ее в руки, можно было подумать, что она каменная, но на деле рука не чувствовала тяжести, ведь материал был легким и пористым. Какой-то искусный мастер прочертил на ломком, хрупком материале каждую шерстинку и изгиб тела, стараясь придать своей работе схожесть с оригиналом. И у него это явно получилось. Несомненно, такая фигурка стала бы украшением на полке, но только украшала она другую полку, в гостиной Николаса. Это была награда за еще одни выездные испытания, полевые, без особого учета выданных призов, потому жадный Штайнман не смог обнаружить пропажу. По мнению Ника, все эти награды должны были находится не здесь, не у человека, который не сделал ничего, чтобы получить их. Самое место им было в казарме, где кинологи могли бы любоваться результатами работы кинологов и стремиться достичь большего. Однако, у Ульриха было иное мнение и теперь эти кубки и статуэтки радовали только его одного, и никого больше. Может быть Ник не так остро воспринимал такую несправедливость, если бы не одно но... Пыль. Она была везде. Толстым слоем покрывая все фигурки и награды. Красивая, стеклянная собака так сильно обросла серым налетом, что от овчарки там уже ничего не оставалось. Прозрачное стекло стало матовым, не пропуская свет. Полки, стол, стеллажи – абсолютно все в кабинете было настолько пыльным, что становилось смешно из-за переживаний Штайнмана на счет чистоты своих ковров. В солнечном свете, льющимся из окна, эти пылинки плавали в воздухе, кружились как мелкие серые снежинки. Настоящая пыточная камера для человека с аллергией. Благо у Николаса ее не было, а вот Крис начал невольно почесывать нос, сполна ощутивший непередаваемую атмосферу к кабинете управляющего. Тут требовалась немедленная уборка! Неужели Ульрих настолько боится за сохранность своих тайн, что даже уборщику недозволенно было прибираться в его кабинете? В таком случае, мог бы и сам это сделать. Видимость мнимого статуса следовало не только возводить, но и поддерживать на достойном уровне. По всей видимости, Штайнману это не было известно. Когда-то на узком подоконнике у него стояли цветы в горшках, однако сейчас Ник их не наблюдал. Скорее всего, бедные растения не смогли выдержать таких ужасных условий. — Начнем с доклада, — без особого интереса казал Ульрих, усаживаясь в свое кожаное кресло и придвигаясь к столу, даже не предложив присесть кинологам. — А потом перейдем к тому, за чем ты пришел, — он кивнул на Криса, как будто забыл его фамилию. *** Вольерный сектор гудел как улей. Собаки за решетками не могли успокоиться, лая до хрипа и метаясь по вольерам. Успокоить их не получалось никаким способом и многие офицеры, чтобы хоть немного унять псов, вывели их подальше от батареи с волкособом, давая возможность проветрится и передохнуть. Шемрок, оставшись в одиночестве, провожал глазами удаляющихся собратьев, но даже не пытался сорваться с привязи. Тагира в присутствии белого пса неподалеку, чувствуя поддержку, перестала лаять и разлеглась на песке, только возбужденно поскуливала, положив голов на передние лапы. Шемрок сидел ровно, почти не отвлекаясь на происходящие вокруг, продолжая наблюдение. Он не понимал, почему его оставили здесь и куда запропастился хозяин, но получив команду "ждать", никакого иного выбора не имел. Пес несколько раз рыкнул на собаку за решеткой, которая подошла к нему слишком близко и, широко зевнув, принюхался. Чужой, звериный запах, резал его обоняние, заставлял шерсть вставать дыбом, а тело подрагивать от напряжения. Он никогда не охотился, не встречался с волками даже когда жил в деревне, но что-то сильное, врожденное, заставляло его не спускать глаз с чужака. Он был другим, не таким, как все остальные, отличался от всех, с кем псу приходилось сталкиваться раньше. От зверя исходила угроза настолько сильная, что для того, чтобы почувствовать ее, ему не нужно было обнажать клыки. Волкособ метался по вольеру, размашистыми шагами длинных лап мерил его и в одну, и в другую сторону. Тяжелая цепь, свисающая с его шеи, чертила на песке колею, позвякивала звеньями при каждом шаге, еще больше подзадоривая собак, которые только в дали от хищника могли показать себя такими смелыми, но на самом же деле они сходили с ума от ужаса, понимая, что с таким противником им не тягаться. Шемрок тоже боялся, но этот страх был не достаточно сильным, чтобы вывести его из себя. Он боялся неизвестности, который нес с собой этот зверь, так внезапно ворвавшийся в его дом и заставивший перестать чувствовать себя здесь в безопасности. Но пес знал, что хозяин непременно вернется, не оставив его одного справляться с этой опасностью. А если произойдет что-то плохое, Шемрок сможет защитить их обоих, как он делал всегда. Зверь метнулся к углу забора, капнул огромной лапой сетку рабицы, пробуя ее на прочность. Тупые когти черканули по проволоке, но она осталось целой. Тогда хищник попробовал ее на зуб, но маленькие ячейки не позволяли как следует зацепиться клыкам, чтобы поддеть ее. Шемрок оскалился и поднялся на лапы, чувствуя неладное. Ни одного человека не было поблизости, чтобы пресечь попытки волкособа вырваться из ненадежной для огромного полудикого зверя клетки. Никто, кроме белого пса, не был свидетелем того, как еще несколько раз ткнувшись мордой наугад в противоположный край забора, где сетка провисла на ржавом гвозде, Бархат смог просунуть в пространство между решеткой и стеной свой черный нос.