Река Жизни

Память добра - дневник перетрется в труху, И, как звездная пыль, осядет на град. Горожане не знают, что там, наверху, На привале скучает небесный штрафбат… (с) Кошка Сашка Глава 1 Забиты двери, и отсюда – только в рай… (с) Кошка Сашка Много разбросано по великой Гайе маленьких, неприметных городков. Большие дороги обходят их – они в стороне от важных путей сообщения, а кто будет тянуть железнодорожную ветку или просторный автобан ради полутора-двух тысяч жителей? Обойдутся и раздолбанной, раз в десять лет чиненой бетонкой. Судьбы мира решают в столицах или богатых промышленных городах, в шумных портах и роскошных курортах, куда съезжается на отдых недоступно-богатая элита. Но всё это далеко. А в провинциальном Нибельхейме – тишина. Правда, лет тридцать семь-сорок назад город получил, было, возможность вырваться, подняться над своими безликими собратьями. В гору пошла Корпорация Шин-Ра – до того они весьма успешно торговали оружием, не забывая о разработке новых моделей и невиданных смертоубийственных технологий. А в то время в чью-то голову пришла идея более дешевого способа добычи энергии и топлива из альтернативных старому доброму углю источников. Вышеозначенная голова оказалась воистину светлой, предложив технологию тем, кто смог её разработать. Первый реактор, работающий на новом топливе, был заложен именно здесь, в Нибельских горах. Но, увы – первый блин всегда выходит комом. Неотлаженное производство оказалось слишком опасным для людей, и, как только технологию довели до ума, реактор перевели на автоматическое обслуживание. И город снова оказался на задворках истории. Не спасало положение даже то, что, пока реактор был один на всю планету, рядом с Нибельхемом основали Институт Генной Инженерии, приспособив для этого старинный, заброшенный особняк. Когда-то владельцам этого здания принадлежал изрядный кусок земли, включая тот, на котором и стоял Нибельхейм, но аристократический род тихо и печально заглох лет сто назад - не осталось ни ближних, ни дальних наследников. Землю забрали в городскую собственность, а особняк стоял полуразрушенным, разоренным и совершенно никому не нужным. Пока не привлек Корпорацию удобным расположением. Пусть обрушилась крыша, пусть окна выбиты – но каменные стены и вырубленные в скале подвалы стояли по-прежнему крепко, требуя лишь косметического ремонта. А больше в тот момент ничего и не надо было. Особняк восстановили – и построили высокий забор с колючей проволокой. Работа ученых была настолько засекречена, что их и в городе-то видели редко, от случая к случаю. Город жил спокойно, время текло по его улицам размеренно и сонно – дети подрастали, молодые влюблялись, взрослые судачили об их романах, старики один за другим сходили в могилу. К реактору в горах и запертому на семь замков особняку за окраиной постепенно привыкли. - …Образец ЛФ придется утилизировать, - застывший перед тускло светящимся автоклавом мужчина раздраженно пометил что-то на развороте листов, аккуратно подшитых в папку. – Эксперимент провалился. Листы недовольно прошелестели, пластиковая обложка бесшумно накрыла толстую стопку бумаги, исписанную вручную заметками, испещренную распечатками и сложенными втрое графиками. Папка была недовольна, что столь ценную информацию посчитали бесполезной. Но люди редко прислушиваются к тихому шепоту предметов, который так легко принять за собственную интуицию. - Может, стоит добавить больше Мако в раствор? Нет, бесполезная трата ресурсов, - он любил рассуждать сам с собой. – Похоже, симбиоз Материи и человека возможен лишь в исключительных случаях, хе… - он неприятно усмехнулся, вспомнив тот самый, единственный случай. – Пора сворачивать опыты. Раздраженно щелкнул тумблер, ответив на резкое движение ученого – из автоклава медленно уходил питательный раствор, сквозь который отчетливо виднелась хрупкая фигурка «образца ЛФ». Мужчина туда не смотрел – быстро набрав на телефоне (дисковый аппарат, какая древность, в Корпорации давно пользуются кнопочными – не забыть бы выписать такой на замену), он бросил в трубку: «Дежурного лаборанта в третью лабораторию!» - и занялся оформлением бумаг. Никто не будет читать засекреченные отчеты, но в науке порядок должно соблюдать. Автоклав пустел, свечение гасло, но на хорошо освещенной лаборатории это не сказывалось. Ученый поправлял очки на длинном остром носу, они то и дело норовили сползти, и старательно записывал конечные результаты провалившегося опыта. Он пришел в науку в те времена, когда компьютеры не успели получить повсеместное распространение, поэтому, выбирая между «дойти до кабинета напечатать» и «сесть записать прямо здесь, сейчас» - выбрал второе. Привычнее, как-то. - Профессор Ходжо? – от двери вежливо кашлянули. - Утилизировать, - повторил для лаборанта профессор, не глядя ткнув ручкой в сторону автоклава. - Да, профессор, - равнодушно согласился младший ученый. На гремящую колесами железную каталку, со всеми предосторожностями выкаченную из угла профессор покосился неодобрительно – слишком шумела. Лаборант торопливо извинился, выгрузил бесчувственный образец на закрытую свежей простынею поверхность и поспешил убраться из лаборатории. Профессора Ходжо боялись. Все знали, что, в случае глобального промаха, могут оказаться на месте своих «образцов» - власти у главы Научного Департамента хватало, чтоб скрыть подобное несчастье, случившееся с лаборантом. Не так уж редко встречается, что неприятные люди имеют более чем приятную внешность – но в случае ученого форма великолепно отражала суть. В молодости он был если не хорош собой, то достаточно приятен, но с возрастом из его облика ушла всякая привлекательность. Незаметная, поначалу, сутулость окончательно согнула плечи, над глубоко посаженными глазами нависли густые брови, появились намеки на залысины – при том, что длинные черные волосы профессор никогда не стриг, предпочитая тщательно мыть и завязывать резинкой в хвост на затылке. Острый подбородок вечно-недовольно торчал вперед, тонкие губы поджаты, а вспомнить привычку бормотать под нос (всегда приятно поговорить с умным человеком – самим собой!) – и становится понятно, почему от Ходжо шарахались даже рядовые сотрудники Корпорации Шин-Ра, не подозревающие о том, какими разработками он занимался для господина президента. …Дверь в коридор, освещенный куда тусклее, чем лаборатория, осторожно закрылась. Лаборант толкал вперед каталку – она по-прежнему возмущенно гремела всеми частями, веса образца не хватало, чтобы надежно прижать колеса к полу – и думал о чем угодно, только не о той, что бессильно распласталась на простыне. Что о ней думать? Это же не человек, это образец. Когда в агитках или передачах по радио и телевиденью сладко вещают, что технологии полностью разработаны и совершенно безопасны для здоровья людей, никто не задумывается, сколько человек погибло при постройке и отладке… хоть тех же реакторов. Сколько легло под нож и заперто в автоклавы ради создания супер-солдат и передовых способов лечения. Информация никогда не выходила за толстые, надежные стены Института Генной Инженерии и прочих научных учреждений, основанных или финансируемых Корпорацией. Меньше знаешь – крепче спишь, не зря говорится. Люди должны спать как можно крепче. …Тонкие пальцы той руки, что свисала с края каталки, той руки, запястье которой сжимал гибкий пластиковой браслет, дрогнули и медленно сжались в кулак. У «образца ЛФ» был иной взгляд на свою дальнейшую судьбу. * * * …Вообще-то, за вентиляций положено хорошенько следить. Но то, что нужно для погребов и подвалов жилого дома и то, что нужно ученым – разные вещи. Инженеры рассчитали необходимую тягу, пробили новые отводы, поставили туда вентиляторы для лучшей работы – а про старые, закрытые узорными коваными решетками ходы забыли. Это были именно ходы – строители особняка не догадывались, что изобретут через сто лет, и делали свою вентиляцию с расчетом того, чтобы туда можно было протиснуться и почистить. Большую часть выходов из них старательно заложили кирпичом, но где-то умудрились приспособить под новые нужды. Зачем, например, прокладывать дымоход для крематория, если можно проложить трубу по старой вентиляции, не занимаясь лишней перестройкой? Она ничего не знала про старую вентиляцию и перестройки. Она слышала, как заперли на ключ дверь, знала, что человек в белом скоро вернется, и видела полого уходящую вверх трубу. В жадный, ненасытный зёв печи лезть было жутко, оставаться – смертельно, и она, плача от страха, на четвереньках забралась внутрь. Широкая площадка, чисто вымытая после последней… утилизации, конусом сходилась вверх. Расстояние было достаточным, чтобы, подпрыгнув, сначала зацепиться ногтями за крохотный, почти незаметный выступ, с пятой попытки подтянуться, упираясь ногами стены, и змеёй ввинтиться в трубу. Штукатурка изрядно сузила её по сравнению с изначальным размером, но удирающему от утилизации образцу и этого хватило. Ужас гнал её вперед, не давая остановиться и перевести дух. Если крематорий запустят… хотя бы для того, чтобы скрыть её побег… она же задохнется тут!.. А если поднимут тревогу и начнут ловить?! Её могут ждать на выходе… Поэтому – быстрее, быстрее, обдирая локти и коленки, лишь бы не остановиться, не замереть, лишь бы опередить, лишь бы успеть убежать от смерти, которая лязгает медицинскими инструментами за спиной! В кромешном мраке постепенно выступили стены, грубую штукатурку можно было не только чувствовать голой кожей, но и разглядеть небрежные мазки, которыми её накладывали строители. Черная сажа покрывала трубу равномерным слоем. Выход? Впереди маячило пятно тусклого света, когда она доползла, то смогла разглядеть, что труба резко загибается вверх, а наверху – медленно темнеющее небо. Почти дошла?.. Остановиться, выдохнуть – надо собраться с силами и опять упираться в стены, медленно карабкаясь к свободе. * * * Электрички редко останавливались на этой станции. Какая там станция – так, платформа, когда-то небрежно залитая асфальтом, в который по краям вбили железные, выкрашенные темно-синим перила. Асфальт растрескался, и неряшливые дыры уже осваивала первая, неприхотливая трава, которую никто не озаботился выполоть. Перила частью проржавели, частью погнулись, а кое-где в них зияли дыры. Бетонные ступеньки выкрошились, выбились, подниматься и, особенно, спускаться следовало с оглядкой. Но раз в день, обычно рано-рано утром, грохочущий и свистящий состав не проносился мимо на бешеных скоростях, а, соблюдая расписание, плавно тормозил, и сквозь шипение динамиков прорывалось – станция имени такого-то километра, следующая остановка… У платформы не было даже названия. …В этот раз старый асфальт топтали не только заслуженные, разношенные сапоги, грязные кроссовки или мягкие, растоптанные матерчатые «мокасины» (к настоящим мокасинам имеющие весьма отдаленное отношение). Сошедший на платформу подросток был обут в не новые, но содержащиеся в отменном порядке ботинки, идеально подходящие для долгой ходьбы – что по равнине, что по лесу, что по горам. В парнишке не только по обуви, по всему угадывался опытный путешественник – штаны из плотного хлопка, свободная непромокаемая куртка, сейчас завязанная вокруг пояса, легкая, удобная рубашка, рюкзак, не перегруженный ненужными мелочами, компактно упакованный, с дополнительными лямками, облегчающими ношу. В такой экипировке отлично смотрятся уверенные в себе тренированные красавцы или, наоборот, лохматые веселые обалдуи, которым лишь бы побродить где-нибудь, куда их раньше не заносило. А этому самое бы место за партой элитного учебного заведения – аккуратно причесанному, спокойному, с намеком на привычную вежливую улыбку в уголках губ, с его внимательным, цепким взглядом из-под очков… …Вот только приемные комиссии с большим подозрением относятся к такому разрезу глаз. Юноша глядел на мир темными, цвета густо заваренного кофе, раскосыми очами. Высокие скулы, правильные, но неуловимо чуждые черты лица, тонкий прямой нос – неудивительно, что сошедшие с ним на платформу люди, спешащие кто на дальние дачи, кто в гости к деревенским родственникам, косились в его сторону неодобрительно, а то и просто злобно. Фухито невольно поежился и поспешил сбежать вниз по обкусанным временем ступенькам – лучше ему не дожидаться рейсового автобуса, а идти сразу пешком. Иначе светят крупные неприятности, которых чудом удалось избежать в полупустом, сонном вагоне. Забиться в дальний угол, сидеть, натянув на нос капюшон и отгородившись от случайных попутчиков книгой… Богиня, как это унизительно! Только выхода нет, развязанная Корпорацией Шин-Ра война не думает затухать, поэтому отношение к народу враждебной страны… соответствующее. Мысль о том, что где-то, на, как бы то ни было, родине его предков, кто-то воюет, у уроженца Космо-Каньона вызывала отклика не больше, чем вести о прочих выкрутасах власти. Фухито в Вутае и не был никогда. Его дед, крупный ученый, когда-то переехал в Космо-Городок ради научных исследований Потока Жизни, работал с самим Бугенхагеном, и обратно на родину если и наезжал, то по делу и ненадолго. Сына пару раз брал с собой, а внука только подержать на руках и успел – умер, когда Фухито едва за год перевалило. В то, теперь уже далекое, время вутайцев еще привечали в так называемом цивилизованном обществе, у деда не только признание на родине было, но и ученая степень. Профессора Камигаву даже в Корпорацию звали, только он не пошел. Для верного последователя Учения о Жизни Планеты это было неприемлемо. На отце Фухито природа не то, чтобы отдохнула, скорее, задремала вполглаза – а вот внук удался в дедушку. Не только быстрым умом, но и принципами… В другое время он мог бы достигнуть небывалых высот, и в свои четырнадцать уже заканчивать школу с дипломом первого отличия… нет, школу-то Фухито Камигава закончил, всех сверстников опередив, и диплом получил, полностью заслуженный… но… Подросток вздохнул. До его острого слуха долетели обрывки фраз про «расплодились тут, на дармовых харчах», характеристика «узкоглазых гадов» и прочие нелестные слова, местами непечатные. «Что я-то им сделал?» - невольно появлялись обиженные мысли – «Я даже не чистокровный, у меня только дед…» «На свете хватает жестоких людей, мой мальчик» - словно в ответ, всплыли в памяти слова Бугенхагена – «Ох-хо-хо, в недоброе время тебе жить выпало, многие рады сорвать злость от незадавшейся жизни, от скопившихся проблем, от неуверенности в будущем… таким людям подсунули очень удобного врага. За пределами Каньона тебе часто придется доказывать, что ты – не кукла для битья…» - И во всем виновата Шин-Ра! – прошипел под нос Фухито, сосредоточенно глядя на тропинку перед собой. О том, что нельзя упиваться безнаказанностью, он только подумал, вслух не произнес. Мало ли. Надо проявлять осторожность, особенно ему, особенно учитывая, в окрестностях чего и зачем он решил побродить… * * * Травинка перед глазами застыла, как солдат на параде, даже не качаясь – набирающее силу соцветие не успело пригнуть её к земле. Жаркое безветрие заполняло распадок между скалами густым золотистым киселем, в котором отчетливо слышалось деловитое гудение пчел и пересвист птиц над гнездами. Солнце освещало дно удачно расположенного распадка большую часть лета, и, если в других таких же росли только неприхотливые папоротники да любящие тень елки, то здесь поднималось густое разнотравье, а кое-где, из расщелин камня, пробивались отважные деревца. Светлая листва прилежно ловила щедрые солнечные лучи начала лета… До скорчившегося в тени, под нависшей скалой, существа солнце никак не могло дотянуться. Любопытные лучики самыми концами ложились на край лабораторного халата, порванного, перепачканного сажей, землей и травяным соком до такой степени, что изначальный темно-серый цвет едва угадывался. А вот на лицо свет уже не попадал, остановился, высветив траву в паре сантиметров. Мерный пульс уставшего сердца отдавался в висках и кончиках пальцев. Она чувствовала, как стук затихает, постепенно, но неизбежно. Тело вычерпало все свои резервы, когда она прорывалась на волю… теперь силы закончились, и некому помочь их восстановить. Беглый образец – она одна в этом мире, больше никого, нигде. Никто не поможет. «Но я вижу солнце….» - аромат раскрывшихся цветов ласкал обоняние. Правда ли она чувствовала его сильнее, чем прежде? Может, это шутки дырявой памяти, для которой половина мира – незнакома? Или так после лабораторий кажется? Там пахло только лекарствами, спиртовыми дезинфицирующими настойками да изредка – приторно-сладко, удушающее, той светящейся зеленой гадостью, которую добавляли в питательные растворы. Мерзкий запах, ненастоящий, неживой!.. И солнца там не было, в этих кошмарных подвалах – только равнодушный электрический свет. И неба, пронзительно-голубого, высокого, сияющего – только сводчатый каменный потолок. И травы, и тем более цветов – только колбочки, автоклавы и тщательно запертые железные шкафы. Чтобы увидеть живой мир, стоило бежать… «Жить, я жить хочу!» Попытка распрямиться, подняться закончилась лишь испачканными ладонями и тем, что на солнце оказался кончик носа. Руки бессильно разъезжались по траве, сочной и жирной в тени, левая ладонь вовсе ободралась о голые камни, локти дрожали, ноги не слушались… «Я всё равно не сдамся!» Звуки постепенно исчезали, только удары пульса гремели в ушах. Бездна, черная и неодолимая, медленно затягивала гаснущее сознание, из последних сил цепляющееся за свет и жизнь. И чернота хрупнула, как первый, нестойкий лед на лужах. Тому льду хватило бы веса пятилетнего ребенка, но для разрушения смертной пелены нужно что-то потяжелее. Черное сминалось, комкалось, уступало разливающимся под веками кровавым лучам. У сердца вспух горячий комок, подгоняя затухающий ритм, толкая вперед. Она медленно подняла голову. Свет стал резким, все виделось таким четким и резким, словно отгородившее её от мира стекло промыли той самой дезинфицирующей жидкостью. Негромкие полуденные звуки били по ушам… но уютный распадок быстро притих, словно испуганный. Чужая сила медленно расправлялась, юркие ручейки текли от сердца вместе с кровью, заполняя измученное тело, как рука заполняет перчатку, хозяйничая, собираясь перекроить, как ей нужно. Сила не учла, что у «перчатки» есть свой разум и своя воля. * * * Старая вишня благосклонно перекинула ветки через забор, создавая над деревянной лавкой уютный навес. Видно, что лавку поддерживали в порядке – старая краска нигде не поглядывала из-под свежего слоя, все рейки были на месте, вырезанные кем-то слова тщательно затерты. Листья вишни и солнце старательно пятнали карту, пытаясь спутать старые обозначения и наделать новых, но Фухито было не смутить. Он, не обращая внимания на игру теней, всматривался в расстеленную карту, один край которой лежал на коленях, а второй закрывал верхушку стоящего перед подростком рюкзака. Уголки карты печально свисали, огорченные тем, что нарисованная на них местность хозяина не интересует. - Помощь не нужна? Подросток озадаченно поднял голову – его окликнули из-за противоположного забора. Улочка была узкой, извилистой – машине не проехать, зато разглядеть того, кто на лавочке у соседского забора примостился, легче легкого. Нибельхейм недалеко ушел от деревни, только называясь городом, а на деле здесь редкостью были даже дома на двух хозяев. А к домам в обязательном порядке полагался если не огород, то садик, и запускать свой сад-огород считалось верхом неприличия. Молодая светловолосая женщина, видимо, как раз садом и занималась – её руки скрывали грубые тканевые перчатки, перепачканные землей, с приставшим на запястье зазубренным листочком, зеленый мазок сока на щеке, старая кофта с аккуратно заштопанными прорехами – такую измазать не жалко. Женщина улыбалась. Фухито ждал, что, разглядев его, как следует, собеседница поскучнеет и постарается поскорее свернуть разговор, но нет. Она продолжала смотреть так же ласково, улыбка не стала приторно-искусственной, напротив, женщина подошла к самому забору и положила на него руки – последняя рейка была как раз на уровне её груди. - Заблудился? – сочувствующе уточнила она. Фухито невольно заулыбался в ответ – синие глаза женщины не лгали, она, в самом деле, видела не вутайца, а подростка. Ребенка, с высоты её возраста и точки зрения. - Нет, благодарю, - вежливо ответил он: - Я думаю, как выйти к Нибельским Клыкам, не оказавшись рядом с реактором. Немного стыдно было врать в ответ на такое искреннее сочувствие, но от вранья зависит не только его безопасность – нечего в Корпорации знать, что в Космо-Городке интересуются реакторами и бедой, которую они несут планете. На тех, кто следовал Учению о Жизни Планеты, продолжая его разрабатывать и дополнять, и так смотрели косо, называя фанатиками… чуть ли не религиозными. Фухито только фырчал (про себя, конечно) – на самом деле Учение вполне научная теория, основывающаяся на доказуемых и более чем реальных фактах. Которые корпоранты упорно игнорируют. «После вас – хоть второе Бедствие-с-Небес, так, что ли? Ну, а мы хотим, чтобы здесь наши внуки, правнуки и еще много-много поколений жили…» - Ну, это совсем не сложно! У нас каждый ребенок знает, куда не следует ходить. Дай-ка свою карту, я покажу… Фухито с готовностью подхватил рюкзак, переходя на противоположную сторону. Развернутая карта, зажатая в другой руке, сварливо шелестела на ленивом ветерке. Как удачно он здесь присел – теперь, выслушав объяснения нибельки, он не будет блуждать по практически нехоженым тропинкам, а сразу выйдет, куда нужно. От противного. Рассказывала женщина толково и подробно, подросток слушал, и время от времени кивал, ему практически не требовалось уточнять. - Что же тебя туда понесло? – под конец спросила она: - Опасно же, реактор, звери всякие… «Монстры» - про себя уточнил Фухито – «Не просто звери…» - Понимаете, - он скромно потупился, для таких вопросов у него уже была заготовлена легенда, – я из геологического кружка. Вы же наверняка знаете, насколько уникальны ваши Клыки… Собеседники невольно повернулись в сторону гор. Нибельский хребет, в других местах не особо отличающийся от остальных гор Западного Континента, здесь словно проседал, образовывая плоскогорье. Но не обычное, ровное, просторное, заросшее горными травами – его заполонили поднимающиеся к небу черные, причудливо выветренные скалы. В самом деле, клыки чудовищного зверя, раззявившего пасть в попытке проглотить половину мира. Среди Клыков прятались истинные чудеса природы, до которых было ой как непросто добраться, а уж сколько теорий строили об их происхождении! - Изучением занимаешься? – понимающе улыбнулась нибелька. - Да, надеюсь подтвердить одну теорию, - и почти не соврал, правда же за подтверждением шел. Только оно к геологии никакого отношения не имеет. - Правильно, учись! Видишь, Клауд, - она обернулась куда-то за плечо, – какие умные дети бывают! Фухито проследил за её взглядом и заметил, что на крыльце дома сидит сосредоточенный мальчишка, лет шести, не больше, такой же светловолосый, как его мать, но куда лохматее и растрепанней. В торчащих во все стороны непослушных прядях застряли стружки и древесная пыль – мальчишка, не обращая внимания на прохожих незнакомцев, сосредоточенно выпиливал из облезлой деревяшки меч. После обращения непосредственно к нему поднял сердитый взгляд – до чего на мать похож, глаза такие же темно-синие – фукнул, сдувая с носа очередную стружку, и промолчал. Геология его мало интересовала. - Уверен, вы еще будете гордиться своим сыном, - надо же что-то приятное сказать такой милой женщине! – А рукоять лучше всего скотчем или изолентой обмотать, когда закончишь. Удобнее держать и не занозишь ладонь. - Спасибо, - за дельный совет малолетний «оружейник» прохожего явно зауважал. - Доброго дня вам. - И тебе удачи. Хватит строгать, - это уже сыну, – помоги с сорняками. Клауд тут же забыл про меч и сорвался с крыльца, прыгая через три ступени – только хвостик светлых волос мелькнул. Фухито тщательно свернул карту, уложив её во внешний карман, и, подняв рюкзак, размеренно зашагал к горам по причудливо изгибающейся улочке. * * * Черные скалы в косых лучах солнца казались особенно величественными и зловещими. Неудивительно, что с ними связано столько легенд, да и в сказках то и дело мелькает описание этой местности. Пожалуй, если бы не реактор и притаившийся на окраине Нибельхейма Институт Генной Инженерии, город мог процветать за счет туризма. Не так уж сложно проложить надежные тропинки, сделать сколько-то подвесных мостов, нанять команду охотников, чтобы выбить монстров… впрочем, без реактора монстры могли просто не расплодиться. Люди охотно платят за то, чтобы взглянуть на красивое и необычное, на то, что резко выбивается из привычного ритма и отличается от повседневности, но Корпорация считала, что электроэнергия и топливо, которое гонит реактор, выгодней туризма. А секретные технологии следует тщательно охранять от возможных посягательств. Лет двадцать назад Фухито сюда бы просто не дошел, но охраняемый Институт в особняке остается в стороне от дороги, а реактор сейчас не так уж тщательно стерегут. И без того мало желающих к нему соваться. Есть шанс по-партизански прокрасться на расстояние, достаточно для того, чтобы сделать необходимые замеры! Но не ночью же туда ползти. Фухито поправил очки, оценивающе оглядываясь по сторонам. Где-то тут должен быть тот распадок, который на карте отмечен, как место, подходящее для стоянки. - Ага! – вполголоса прокомментировал он, увидев нужный подъем. Не тропинка – просто ложбинка, которая во время дождя наверняка превращается в ручей, но не уроженца Каньона смущать сложными подъемами. Фухито попробовал ногой первый камень и, пригнувшись, принялся карабкаться вверх. Мелкие камешки осыпались вниз, с шуршанием увлекая за собой сор и пыль, и главным было не попасть ногой на ненадежную опору. Золотистые цветочки, постепенно закрывающиеся к вечеру, казались запоздалыми брызгами солнца на черно-сером склоне, подернутом дымкой зеленой травы. За отвесные стены и вершины крупных обломков зацепились корнями ползучие плети, усыпанные крупными белыми цветами, похожими на колокольчики-переростки. Сейчас они казались искусной инкрустацией на лаковой крышке вутайской шкатулки черного дерева, вроде той, что осталась от дедушки и стояла на почетном месте дома, в Космо-Городке. Только на ней были водяные лилии и перламутровые стрекозы… А здесь белый цветок почтила вниманием маленькая бабочка, на рыжих крыльях которой черные точки складывались в неповторимый узор. Подросток полюбовался на бабочку, переводя дух, шмыгнул носом и рывком преодолел последний подъем. Зеленый распадок казался светлым изумрудом, вставленным в черную оправу скал. Окружающие его Клыки были суровы, неприступны и жестоки в своих чернильных изломах, до сих пор не сдающихся ветрам и дождям, а здесь ровное дно покрывала нежная трава, днем, должно быть, расцвеченная всеми цветами земли и неба – до сих пор в воздухе стоял медвяный аромат закрывшихся цветов. Вечерняя прохлада постепенно его затмевала, от крохотного озерца в противоположном конце распадка тянуло свежестью. Скоро роса должна выпасть… Место для стоянки – лучше не пожелаешь. Есть и камни, чтобы выложить кострище, и вода, и можно обеспечить себе все возможные меры безопасности, чтобы ночью никто не подобрался к палатке с целью сожрать путешественника. - Ну что ж, осмотримся! – вслух подбодрил себя подросток, подтягивая натершую плечо лямку. Как бы ни был удобен рюкзак – потаскай его с половины пятого утра до позднего вечера, обязательно плечи заноют. Да и спина, и ноги устали, и голова намекает, что ей поспать бы надо. Место для стоянки Фухито сразу определил – под нависшей скалой, где, должно быть, удобно и палатку поставить (вдруг дождь?), и трава не такая густая, можно костер разложить… но, подойдя к облюбованному местечку, понял, что ему все-таки светят бессонные сутки. Уютный распадок не ему первому приглянулся. * * * …Лежать было удобно. Она сквозь сон прислушивалась к своему телу – ощущение непривычное, но очень приятное, о чем-то добром напоминающее. О чем? Попытка вспомнить ухнула в беспросветную темноту. Зато встрепенулся рассудок, который напомнил, что непривычное часто заканчивается плохо, и надо бы открыть глаза, осмотреться – а ну как опять придется бежать? Перед торопливо распахнутыми глазами оказалась темно-желтая плотная ткань, слегка провисшая. Она попробовала пошевелиться и поняла, что её замотали во что-то, похожее на теплый матерчатый кокон с застежкой. Места, чтобы свободно повернуться, хватало, но она постаралась побыстрее из него выпутаться – за ограничением движения до сих пор ничего хорошего не следовало. Натянутая ткань оказалась одной из стенок… палатки. Слово и все связанные с ним ассоциации всплыли на поверхность, как родниковые пузырьки со дна глубокого озера. Она оглянулась – конечно, а закутали её в спальник. Потрясла головой – больше никаких ассоциаций и воспоминаний, почему ей эти вещи должны быть знакомы, не появилось. Наверное, надо выбраться наружу, посмотреть, что там… Фухито зевал, глядя осоловелыми глазами на закипающий в котелке походный супчик. Поспать ему все-таки удалось, несколько часов, но организм таким обращением с собой, любимым, был крайне возмущен и всячески намекал, что ему мало. А человек на жалобы тела не обращал никакого внимания, тем более что рядом был кое-кто, кому досталось куда больше. Зашуршал полог палатки, и «кое-кто», недоуменно моргая, вылез на утренний свет. - Доброе утро, - встрепенулся подросток. – Уже проснулась? Вот и хорошо, а у меня суп почти готов… Рассмотрел свою находку Фухито еще вчера, но сейчас взгляд невольно цеплялся за все то, что безжалостно высвечивал мягкий утренний свет. «Интересно, ей лет-то сколько? Девять, десять? Двенадцать?» Худая, как скелет, девочка ничего не ответила, внимательно разглядывая своего спасителя. Без лишней скромности – не сверни он сюда, пройди мимо, или реши заночевать в Нибельхейме – кто бы её нашел? Впрочем, кто-то мог и найти, но чем бы это закончилось… Фухито задержал взгляд на покрывающих руки девочки синяках – он знал, что такие бывают от капельниц. А подзажившие, но еще выпуклые, розовые, не побелевшие шрамы – два на запястьях, один на груди, близко к сердцу? А худоба эта безобразная, локти и коленки острыми углами торчат, ребра и позвонки пересчитать легче легкого, тазовые кости выпирают – ужас несуственый! - Ты прости, но я твою одежду сжег, она никуда не годилась, - а зря, стоило бы отмыть да посмотреть, нет ли на ней каких-нибудь меток. Но докопаться до чего-то еще можно – на запястье девочки по-прежнему держится пластиковый браслет, который Фухито не успел вчера изучить, слишком был озабочен тем, чтобы отмыть свою находку и вообще оказать первую помощь. И если кто-то думает, что это очень легко – раздеть и вымыть лежащего в беспамятстве ребенка, то он глубоко заблуждается! Девочка непонимающе оглядела себя и поежилась. Нагота её, похоже, не смущала, а вот холодок в тени… - Вот, возьми… должна высохнуть, только дымом пахнет, - Фухито, мысленно дав себе подзатыльник, сдернул с импровизированной сушилки у костра свою футболку, которую старательно отстирывал утром. Молчаливая находка смотрела недоверчиво, переминаясь с ноги на ногу, потом, сделав какой-то вывод для себя, очень медленно и очень осторожно протянула руку к одежде. Когда тоненькие пальчики сомкнулись на ткани, она с силой, неожиданной для такого заморыша, дернула футболку – Фухито едва выпустить успел. Девочка отскочила к самой палатке и, путаясь в горловине и рукавах, натянула одежду на себя – футболка закрыла её едва не до колен, горловина болталась вокруг тоненькой шейки, норовя сползти вбок. Девочка выглядела несчастной и трогательной до комка в горле. - Садись, - Фухито указал ложкой на сложенное одеяло по другую сторону кострища. – Сейчас остынет, накормлю. Рассчитал он верно – рядом бы девочка не села. А вот напротив опустилась, после недолгого колебания. Поджала ноги, обхватив колени руками, и уставилась на Фухито из-под челки. Глаза у неё оказались темно-серыми, блестящими, тоненькие бровки болезненно-недоуменно сходились к переносице, подрагивающие губы упрямо сжаты. Волосы неопрятно торчали во все стороны – густые, жесткие, темно-каштановые, по тону немного светлее, чем у каньонца. «Подкормить и подлечить, - подумал Фухито. – Очень симпатичной девочкой будет… а пока разговорить бы её хоть!» Костер мирно потрескивал, суп в котелке солидно булькал, а какая-то беззаботная птаха весело посвистывала то ли на скале, то ли спрятавшись среди листьев ближайшего деревца. Кружевная, едва ощутимая тучка подползла к солнцу, бросив неуловимую тень вниз, на распадок и скалы. - Меня зовут Фухито, - нарушил молчание подросток, – а тебя?.. Девочка дернулась, съежилась, пошевелив острыми плечами. - Ме…ня?.. – сиплым шепотом уточнила она, и испуганно замолкла, услышав свой голос. - Ну да, - обрадовался он. – У тебя же есть какое-то имя? Она молча хлопала ресницами, темными и пушистыми. - Есть, - голосок зазвучал тверже и громче. – Я… я… Эльфи. - Как-как? – подросток растерялся. – Эльфи? - Да, - уверенно кивнула она. – Я – Эльфи. - А… хорошо. Просто я никогда раньше такого имени не слышал… - Я твоё тоже, - она предпочитала отвечать короткими фразами. - Хм, обычное вутайское имя… - он пожал плечами и понял по взгляду девочки, что она понятия не имеет, что такое Вутай и где это находится. Неужели неграмотная? – А фамилия у тебя есть? - Я… - её взгляд растерянно заметался по сторонам, – нет… то есть… я не знаю. Не помню… - Плохо… - Фухито осторожно снял котелок с огня, поставил на заранее приготовленный камень и осторожно зачерпнул супа. Чашка была только одна, запах щекотал ноздри, и живот пытался буркнуть что-то одобрительное, но сначала надо накормить ребенка. А он свою порцию и в кружку налить может. – Откуда ты взялась хоть? Кажется, это был неверный вопрос… Девочка закаменела, в глазах плеснулся ужас, и она беззвучно, отчаянно замотала головой. - Тихо-тихо-тихо, не пугайся… я не собираюсь тебя вернуть туда, где тебя обижали! – принялся оправдываться он: - Но я же должен знать, куда тебе нельзя попасть ни в коем случае! Вдруг мы там случайно окажемся… Она сглотнула, с трудом выговорила: - Дом… рядом с городом… - и мелко задрожала. - Институт Генной Инженерии? – хорошо, что Фухито успел котелок поставить на землю, точно бы разлил. – На тебе что, опыты ставили?! Быть такого не может! Шин-Ра, конечно, считающие себя всесильными наглецы, и плевать хотели на международные нормы и права, но не до такой же степени! Опыты на живых людях, без предварительного согласия… на детях!.. Это уже ни в какие ворота… А девочка, не переставая трястись, чуть слышно выдохнула: «Да…» - и заплакала. На язык так и просились слова, из тех, за которые отец наотмашь бил по губам. - Плохо дело, - тихо выговорил подросток. – Уходить отсюда надо. Ты давно убежала? - Не помню! А она вообще помнит хоть что-нибудь, кроме своего странного имени? - Ладно, не важно… я никакой активности вокруг города не наблюдал, есть шанс проскользнуть незаметно… - он принялся рассуждать вслух, девочка приоткрыла глаза и напряженно слушала. – Одежду пока мою наденешь, как-нибудь штанины подвернем, а город пройдем ночью… - А в город… нужно? - Обязательно. Иначе мы ко мне домой не попадем. Ты не можешь идти по скалам… да и я, - Фухито смущенно кашлянул и признался: - Не то, чтобы подготовлен. - Да, - Эльфи кивнула. – Я пыталась мимо пройти, - она пошевелилась, меняя позу, и показала кровоподтек на голени, который вчера вечером Фухито со всей возможной осторожностью промывал. – Пришлось вернуться. Так вот он откуда… Сколько же эта несчастная девочка металась между реактором и городом, пытаясь найти выход, прежде, чем забилась под скалу? Каким чудом не поломала кости на скалах, обойдясь ссадинами и синяками? Не иначе, сама Богиня сохранила. - Ты поешь, - спохватился он, вспомнив, что тут суп в чашке остывает. – Потом расчешешься, оденешься… будем обратно собираться. - Куда? - Ко мне домой. Не бойся, там хорошо, там люди добрые! – попытался неловко успокоить. – Тебя там никто не обидит, обещаю. Я тебя с Бугенхагеном познакомлю, он... он замечательный, он против всяких опытов! Эльфи помолчала, переваривая характеристику и сцепив перед собой дрожащие пальчики. На этот раз Фухито сказал то единственное, что могло её успокоить, и она согласно наклонила голову. Успокоившийся подросток вручил ей суп и наконец-то вспомнил про себя – вылил свою порцию в кружку. Большая часть «гущи» оказалась у него – и хотелось бы накормить ребенка, как следует, но Фухито не знал, сколько времени она голодала, бегая по горам. Надо быть осторожнее… и, конечно же, ничего крепче бульона не давать. Суп девочке понравился – она жмурилась, как котенок, осторожно прихлебывая горячее варево. Фухито быстро проглотил свою порцию, отставил кружку и принялся рыться в вещах. Футболка на ней болтается, но выглядит относительно прилично, а если на плечи куртку набросить – скроет достаточно, чтобы не вызывать подозрений при беглом взгляде. Штаны возьмем запасные, придется, правда, пожертвовать ремнем, чтобы они хоть как-то на Эльфи держались. Штанины подвернем… самое плохое, что негде взять обувь, не в Нибельхейме же покупать! Придется ей идти босиком, как минимум, до первой деревеньки – вот был ли нужный магазин в поселении между Нибельхеймом и станцией? Ладно, дойдем, увидим, тем более на крупных вокзалах, которые проезжает электричка, они точно есть. «Какие вокзалы, тем более крупные?! Нам бы город проскочить – и доехать до Каньона как можно незаметнее… или лучше все-таки через центральные станции?» - Эльфи, мне кажется, тебе холодно… оденься сейчас, - девочка, замершая над пустой чашкой, обернулась быстрым нервным движением. – Вот, давай я тебе помогу. - Я сама, - отказалась она. Ну, хорошо, хоть не шарахнулась. - Как хочешь, - покладисто согласился парень: - Вот что, может, мы снимем с тебя эту гадость? – Фухито кивнул на пластиковый браслет. – По нему могут опознать, и я не думаю, что тебе он очень нравится. - Он не снимается… - А я его ножиком подпилю. Не бойся, я аккуратно, тебя не задену. Похоже, Эльфи просто не хотела, чтобы до неё кто-то дотрагивался – только браслет пугал её больше, и девочка, стиснув зубы, вытянула руку. Пока Фухито осматривал браслет, она ежилась и дергалась от любого прикосновения, но руку не отнимала. Наконец, тугой пластик поддался, и криво разрезанные половинки (хорошо наточенный нож то и дело норовил вильнуть в сторону) остались в ладони подростка. Девочка тут же отдернула руку и боязливо прижала к груди. - Вот и всё, - миролюбиво проговорил он: - Одевайся и отдыхай, я пока палатку соберу. * * * Браслет Фухито выкидывать не стал, прибрал во внутренний карман куртки. Надо показать Дедушке Бугенхагену – мудрый наставник, конечно, и на слово ученику поверит, но доказательство все-таки не помешает. И ещё… в пластик был впечатан красный ромбик – условно-стилизованный знак Шин-Ра, в котором четко виднелись две буквы. «ЛФ», код образца, надо думать. Вот вам и Эльфи… «Нет, не скажу, - думал Фухито, успевший за время сборов пораспрашивать найденыша. – Она же ничегошеньки не помнит, ни фамилии, ни семьи, ни жизни до лабораторий… У неё ничего нет. Кто я такой, чтобы отбирать у неё то, что она считает именем?»