Так больше продолжаться не может. И не будет. Всему есть предел.
Филия терпела его визиты — убийцы, злодея и древнего врага своего народа, — к счастью, нечастые; терпела то, как он портил ей настроение и лез не в свои дела.
Но верхнюю одежду в этом доме
нужно оставлять на вешалке.
А если у кого-то «на плаще нет петельки» — что ж, сейчас будет.
***
— Мне кажется… нет, я почти уверен, что сильно об этом решении пожалею, — неспешно расстегивая застёжку, жаловался монстр. Впрочем, выглядел он скорее ехидным, чем удручённым. — Ты точно умеешь обращаться с иголкой, а, Филия? Мне не хотелось бы…
—
Заткнись. И. Дай. Сюда.
***
Филия расправила плащ на коленях. На темной ткани неловко белели две отметки портновским мелком.
Шить за столом она не любила, поэтому и устроилась на диване. Сунула пару подушек за спину.
Отобранный у монстра Доверенный ей плащ — как и почти любая верхняя одежда, впрочем — был заметно тяжелее, чем казался на вид, и, укрывая ноги (надо же куда-то деть всю эту ткань!), создавал впечатление теплого покрывала. Это было, пожалуй, самым неуютным во всей ситуации.
Филия взяла с подлокотника дивана подготовленный кусочек тесьмы и иголку с ниткой. Бросила взгляд на кресло напротив: сидит, паразит, куда он денется. Разлёгся словно у себя дома, чай пьет.
Филия прижала будущую петельку к ткани, воткнула иглу с ней рядом.
Владелец плаща, глядя на это, едва заметно дёрнул плечами. Впрочем, никто на него в этот момент не смотрел.
Филии было не до него. Сначала закрепка; потом мелкие стежки, один за другим — медленно, аккуратно, чтобы ни в коем случае не зацепить и не пришить случайно ни пелерину, ни ещё какой-нибудь кусок плаща
а то с ней подобное уже пару раз случалось.
Филия из принципа делала все, за что бралась, на совесть. Даже сейчас. Даже для монстра.
Не стараться у нее попросту не получалось.
Не получалось и не думать — совершенно невольно! — о том, что она делает. Его плащ был… таким шерстяным на ощупь. Казалось бы, чего тут удивительного? — но Филия отчего-то каждому прикосновению немножко изумлялась. Хотя, может, ей просто было противно.
Противно и жарко. По крайней мере, ногам и левой ладони, в которой Филия все это время держала целую горсть ткани.
Филия снова закрепила нить; подумав, решила, что особым грехом это не будет, и не стала обрезать нитку. Воткнула иглу горизонтально, пропустила меж двух слоев ткани, вышла во второй намеченной мелом точке. Закрепила. Подогнула второй кончик петли, закрепила. Продолжила шить.
Позабытый гость допивал свой чай, склонив голову к одному плечу, и, для разнообразия, никак не пытался привлечь внимание хозяйки. Что-то слегка натянутое было в его выражении лица — не то удивление, не то презрение, не то задумчивость, не то… а впрочем, кто его знает?
Последние стежки были самыми сложными. Точнее, их сложнее всего было сделать аккуратно. Но Филия справилась. Закрепила нитку в последний раз, сняла с нее иглу, отложила иглу в сторону. Разжала, наконец, окончательно левую руку, немного помахала ей в воздухе. Потянулась за ножницами…
Ножниц не было.
Она их забыла! Не то на столе в другом конце комнаты, не то — вполне возможно — и вовсе наверху, в своей комнате, где отрезала тесьму и где все ее швейные принадлежности хранятся.
Как же ей сейчас не хотелось вставать и бегать туда-сюда. И ещё вдобавок выслушивать от
всяких там про рассеянность.
Нет, лучше просто закончить с этой петлей побыстрее.
Филия скорчила страдальческую гримаску, сложила воротник поудобнее, натянула нитку. И перекусила ее зубами у самой ткани. Ну, как перекусила — нить была двойной, пришлось немного повозиться.
Оказывается, его плащ пахнет пеплом — точнее, едва затушенным костром, — и корицей. А ещё — губам на шерсти гораздо щекотнее, чем пальцам.
***
— Можешь забирать и вешать, — Филия с расстояния в несколько шагов кинула в Зеллоса
неряшливым комком ткани его плащом.
Тот поймал свою одежду, подозрительно послушно и все ещё подозрительно молчаливо. И, сказать по секрету, его брови — изумлённо приподнятые — терялись сейчас под челкой сильнее обычного.
