Одна в пустоте

      Их маленький городок совсем рядом с морем всегда славился историями про мумию. Говорят, древние предки верили в перерождение после смерти. Каждый стремился не только узнать, каким существом – или даже растением – был в прошлой жизни, но и предугадать, что же будет в следующей. Одни считали, что будущее не предопределено, и только вселенной известно, что ждет тебя на следующем круге, а незнание – необходимая часть испытания при жизни. Другие, по словам историков, уверяли, что можно заглянуть за завесу смерти и выведать все тайны прошлого и будущего. Разумеется, за плату. Но в одном сходились все – душа бессмертна, и ее путешествие по миру сквозь время и пространство – вечно.       Мумия же – одно из самых ужасных созданий древних предков, что покорно шли навстречу самой вечности. Если человек при жизни провинился настолько, что даже смерть была бы слишком милосердным наказанием, его превращали в мумию.       По заверениям некоторых, в распоряжении магии древних было намного больше знаний о человеке и душе, чем у современной. Поговаривают, сам Властелин, величайший и долгое время единственный маг современности, постоянно разыскивал тайные алтари и храмы древних в своей жажде сакральных знаний. Ритуалу, проводимому на еще живом преступнике сразу после того, как его наглухо связывали полоски материи, полагалось посмертно отделить душу от тела и не дать ей уйти. Отец говорил – а он любил повторять истории о мумии, – что несчастный становился брошенным кораблем в море жизни, а его душа оставалась вечно развеваться на ветру мироздания, подобно парусу.       Ким никогда особо не разбиралась в кораблях и лодках. Не представляла, для чего нужен парус, и как вообще машины любых размеров могут держаться на волнах. Отец то и дело пытался что-то объяснить, но она постоянно думала не о том. Вот и с историями о мумиях – так же. А сколько лет должно пройти, чтоб прибитая навечно душа проклятого расшаталась и улетела? Что будет, если нарушить печать на мумии, а то и вовсе сжечь ее? Или что будет, если парус однажды научится сам создавать ветер? Ким не знала. Все-таки ей всегда лучше давались те правила жизни, что люди придумывали себе сами, чем те, которые записывали, наблюдая за миром вокруг. Над своими правилами общество хотя бы разрешает подумать, их можно менять и улучшать, чтобы всем жилось лучше, но они ничего не объясняют. С прикладными законами природы все не так – там не над чем думать, нечего улучшать, но зато они объясняют все. Отец всегда посмеивался над странным полетом фантазии дочери и лишь иногда пытался отвечать всерьез, но понять она все равно не могла.       Вот и сейчас Ким понимала только то, что отец лежит прямо перед ней почти бездыханный и замотанный с ног до головы в окровавленные бинты – даже лица не увидать. Матери больше нет, братьев, дома, города и даже древнего храма с мумией – больше нет. А сама Ким, хоть все тело и чувствуется как один огромный ноющий синяк, ни в коем случае не должна отходить от отца, иначе может не стать и его. И даже в такой момент, когда глаз отказывается моргать, руки трясет и холодит, а с каждым вздохом кажется, будто глотаешь собственную кровь, – все равно думает не о том.       Вспоминает какие-то дурацкие легенды о мумиях, а все почему? Потому, что рассказанная отцом древняя байка – последнее, что она запомнила до нападения морских чудовищ? Или потому, что он сам теперь точь-в-точь как та мумия? Больше всего Ким сейчас хотела зарыдать – пока отец не видит и не может сказать свое любимое: "настоящие амазонки не плачут" – и не могла. Могла только стискивать слабую, но такую непривычно твердую руку в дрожащих ладонях и прижиматься лбом к его холодной широкой груди, что едва заметно поднималась и опускалась. Мумии не дышат. А отец еще жив. Значит, и она должна держаться.       Но так не могло продолжаться слишком долго. Магия, что подняла Ким на ноги, помогла снова дышать ровно и видеть обоими глазами, требовала новой встречи. Отцу же, по словам лекарей, теперь поможет только время. "И забота последнего близкого человека," – думала Ким. Каждая кратковременная разлука – как туман. В голове давно уже все смешалось. Запах зеленых магических снадобий и отдающий железом запах крови, стекающей вместе с водой, когда служанки асов помогают раненной амазонке мыться. Эти алые струйки, от которых помощницы-неженки каждый раз вздрагивают и отворачиваются, и небесная синева чистой одежды, что они ей выдали. Боль, даже когда лишь воздух щекочет раны на спине, и слабость, из-за которой приходится ходить, держась за стену. Горе утраты семьи и прошлой жизни – и страх остаться в одиночестве без единой родной души до конца своих дней. Но каждый раз Ким возвращалась и видела оставленную кем-то возле койки отца еду – в том числе и для нее. А еще видела, что ему раз за разом становится лучше, и слышала, как его дыхание становится живее, а бормотание во сне превращается в слова.       Может, она тоже говорила во сне – просто некому было услышать? Этот рваный сон, больше похожий на дотлевающий огонек костра, раз за разом спасал из пучины ужаса, отвлекаясь на каждый шорох и любое мелкое движение. То и дело виднелись предсмертные лица братьев, гадкие членистоногие твари, уже пронзившие и утащившие мать за собой, и разбегающиеся от них во все стороны женщины и девушки – следующие жертвы. Для тех тварей даже самые могучие амазонки были лишь инкубаторами для мерзкого семени. Мужчин твари оставляли остальным, которые просто жрали все подряд. По слухам из прибрежных зон все и так знали, что после встречи с членистоногими все равно не выжить – их потомство выйдет за считанные дни, не оставив на несчастной жертве живого места. Как будто бы сама судьба знала, что амазонок намного больше, чем обычных воинов, и насмехалась над людьми, присылая из глубин именно этих тварей. Еще в памяти всплывал тревожный горн бедствия, поздно извещающий обреченный город о гибели, и затопленные улицы. А еще – с треском надламывающийся и уносимый огромной волной шпиль древнего храма вместе с алтарем мумии. Все, что осталось после того, что сделал отец. Этот же кошмар насаждал странные раздумья и страхи. Может, монстры сгинули только потому, что мумия пробудилась от векового сна? Знал ли отец, что делает, выпуская волну на храм? Сколько еще людей могло уцелеть в башнях смытого в океан города? А что, если Ким сама не чиста, и твари добрались до нее, пока она не могла встать? Нет, не может быть – она так кричала, сама не узнавая своего голоса, так требовала лекарей очистить ее во что бы то ни стало в первые дни здесь, что те проверили все по десять раз. Значит, чиста. А вот насчет остального – кто знает? Она не успевала додумать, ведь снова просыпалась, едва успев опустить голову на плечо отцу.       – Ким?       Он называл ее имя в бреду и раньше, поэтому она сначала даже взгляда не подняла. И лишь когда он провел грубой рукой по волосам, осознание пришло – отец очнулся. Они оба справились, выжили.       – Сокровище мое, ты цела. А как мама? – первый же вопрос заново выбил весь мир из-под ног и окутал недолгую радость мраком. Губы отца скрывала плотная марля, а рот шевелился так, что Ким готова была поклясться, что это кто-то под потолком дергает за ниточки и двигает им как куклой. Еще и голос звучал как будто не отсюда – такой близкий и в то же время глухой, как в железной трубе. – Она тоже тут, с тобой?       – Нет, – Ким едва нашла в себе силы покачать головой и на единственное слово, но потом вдохнула сквозь сжатые зубы и холодно объяснилась: – Мама не успела дойти до башни.       – Черт возьми, – в голосе отца раздался вовсе не гнев, а скорее огромная усталость. Рука, в миг ослабев, медленно сползла с головы дочери, пропуская короткие светлые волосы сквозь пальцы словно песок. Отец попытался дотянуться до собственного лица – может, утереть слезу под прилипающей материей – и не смог. Так и остался в позе мумии. Он не кричал и не горевал сейчас. Как будто все эти дни слышал Ким рядом с собой и давно понял, что она здесь одна. Что больше никто, кроме нее и прислужниц асов, не придет. И сейчас сказанное дочерью не стало для него ударом, а словно подтвердило давние опасения, с которыми он не без боли успел смириться за долгие ночи безмолвия.       – Как ты себя чувствуешь? – опомнилась девочка и спросила то, что надо было спросить сразу. – У тебя что-нибудь болит? Представляю, как ты голоден. Что тебе принести?       – Нет, ничего, – отец хоть и не двигался, но будто отмахнулся, однако тут же пояснил: – Ничего не чувствую, ничего пока не надо. Не спеши так сразу убегать – ни за едой, ни за чем. Сколько я тут вообще?       – Неделю, может, – Ким задумалась, – я не считала.       Соврала. Считала, конечно.       – Только не говори, будто ты все это время только и делала, что сидела здесь и ждала. Бедная моя Ким – небось, едва не свихнулась от безделия.       – Ну, нет. Не только сидела – иногда лежала вон там или стояла вот здесь. А еще мне дали книжек почитать. Так что за меня не волнуйся.       Потихоньку, понемногу они разговорились о разном. Отец спрашивал, как Ким удалось добраться до башни, сколько существ гнались за нею, что говорят местные врачи про ее состояние, не болит ли что сейчас. В этой череде вопросов Ким все никак не могла разузнать, а что отец думает о своем поистине чудесном спасении, что с ним делали асы и их врачи, когда нашли на развалинах дамбы, и не будет ли лучше снять, наконец, эти треклятые повязки.Он словно намеренно не давал ей вставить и слова, не допускал молчания. Наверное, хотел отвлечься на заботу о той единственной, что осталась у него от всей прожитой жизни. А может, не хотел рассказывать, как на самом деле паршиво себя ощущает – не только в душе, но и снаружи.       – От города вообще хоть что-то осталось, не считая башен и стен?       – Да даже башни уцелели не все, – вздохнула Ким, вспоминая, как накренилась, зашаталась и рассыпалась на столбы, камни и пыль башня напротив той, где она сама спаслась. Оттуда, с высоты, площадь, что их разделяла, выглядела такой маленькой. Казалось, ну и что, что люди попадали в воду вместе со стенами – здесь же так близко, доплывут, не успеешь даже отвернуться. Вот только их было даже не разглядеть. Где-то там в пучине заканчивались жизни, обрывались поколения и останавливалась история целых семей, а отсюда это все не отличить от горсти соломин, брошенных в бурную реку. План, что должен был спасти всех, некоторых запер в цепких когтях смерти. Впрочем, никто никогда и не рассчитывал, что придется разрушить дамбу и выпустить стихию, от которой она и защищала уже не одно десятилетие.       – Ну, зато хоть сработало? – отец нашел в себе еще немного сил и потряс дочь за плечо, чтоб та не смела прятать слезы за небрежно спадающей на глаза прической – чтобы не вздумала плакать вообще. – Остальные башни целы, люди спасены?       – Да, многие спаслись.       – А что же твари?       – А их смыло из города, как грязь в канализацию. Вместе с почти всем городом, конечно, но что поделать. Так бы не выжил никто. Ты спас нас всех.       – Это было совсем не легкое решение, поверь мне, Ким, – на последних словах отец засипел и закашлялся – словно глухие удары о стенки железной вазы. – От храма-то что-нибудь осталось?       – Он же прямо посреди города стоял, его смело первым. Как же я хочу верить, что с оставшимися тварями поигралась освобожденная душа мумии – так, как они резвились с нами. Ради такого я бы даже уверовала во всех древних богов, – кулаки девочки сжались и сцепились вместе, и отец поспешил заботливо накрыть их своей широкой ладонью. Казалось, все эти бинты делают ее еще больше. А сколько внутренней силы в этом прикосновении – наверно, сколько и слабости снаружи. Вот и Ким ощутила это касание очень противоречиво – так холодно снаружи, но так тепло внутри.       – Не надо злиться, дочка, – вновь хрипло, будто скрежетом, проговорил отец. – Ты можешь грустить, но злиться не смей. То, что мы живы – величайший дар судьбы. И мы с тобой не имеем права очернять его злобой. А грустить тебе есть о чем. Мама. Братья. Наши соседи. А вместе с мумией мы потеряли теперь и историю Амбеста – нашу историю.       Он не собирается попрекать ее за слезы? Даже не скажет, что амазонкам не положено? Словно дожидаясь все эти дни одного лишь разрешения, неизмеримая печаль уже готова была вся излиться наружу в неудержимом рыдании, но в самый последний момент ей на смену пришло что-то еще.       – Посмотри на себя – теперь амбестская мумия это ты, пап, – Ким сама не поняла, прозвучала ли эта шутка весело или зло, а главное – как именно она сама хотела, чтоб это прозвучало. – И то, что мы живы, это никакой не дар судьбы, а твой личный подвиг. Не позволю никому считать иначе. Даже тебе.       Отец рассмеялся – шорох, словно камней по полу разбросали, – значит, такие слова его не злят. Он даже легонько похлопал дочь по запястью – до плеча не достал из-за слабости – и без возражений позволил убрать руки и встать.       – Ха-ха, похоже, я столько возился с твоими братьями, что не заметил, как ты и сама выросла, – где-то там под марлей прямо сейчас скрывается улыбка, вне всяких сомнений. – Где это видано, что это ты не даешь мне раскисать, а не я тебе?       – Ты все еще слаб, тебе надо отдыхать, – Ким вернула руку отца в позу мумии и настойчиво пригладила – чтоб не пытался шевелиться. – Пойду расскажу лекарям, что ты пришел в себя. А заодно принесу тебе воды – не могу слушать, что с твоим голосом.       Когда вернулась, ее привычное место подле отца уже заняли. Ким пару раз видела эту женщину в дверях за эти несколько дней. Та, бывало, дойдет до входа в палату, постоит, посмотрит, вздохнет – и уйдет. А теперь, значит, уловила момент и добралась до отца, пока Ким нет. Да еще какой момент. Первым делом захотелось попросить незваную гостью выйти, но потом удалось ее подробно разглядеть, и негодование само собой улеглось. Даже позолота с украшений – браслетов на предплечьях, ожерелья с резным камнем на шее и искусно оформленных лямок на одежде – не выдавало в незнакомке аса так, как глаза. Из-за голубого свечения взгляд гостьи было почти не разобрать, но лицо ее вселяло умиротворение. Женщина смотрела на отца – Ким сначала показалось, что та все время щурится, но это оказалось постоянной чертой ее лица – так, будто встретила старого боевого товарища, выжившего в бойне. Думалось, стоит только выйти, и незнакомка с этой же улыбкой от души хлопнет его по плечу, напомнит какую-нибудь одним им памятную военную байку или песню и нальет вина – выпить за павших товарищей. Она и выглядела почти как воин. Одежда из тончайшего материала, – что, казалось, была нарисована прямо на коже, и только золотые элементы выдавали настоящий костюм, – прекрасно подчеркивала фигуру, неуловимо сочетающую и силу, и красоту. Последнего, конечно, особенно прибавлял один лишь вид длинных черных волос, что поблескивали при каждом движении будто водная гладь. Из амазонок вряд ли кто смог бы позволить себе такое неудобство, а вот асы могут выглядеть как угодно. И если эта женщина и правда ас, то получается, это Ким с отцом ее гости. С осознанием этого желание отвадить незнакомку от отца полностью сошло на нет.       – А ты у нас дочь – Ким, верно? – спросила женщина, вставая – именно в этот момент Ким ее и разглядела во весь рост. Ответить не успела – незнакомка быстро обошла койку отца и приблизилась. – Выглядишь лучше, чем когда тебя сюда забрали. Это я распорядилась, чтоб тебе позволили оставаться с отцом вместо того, чтобы запереть в госпитале.       – Да? Благодарю вас, о...       – Алекс. Можно без титулов – здесь все свои. Надеюсь. Да?       Не дожидаясь ответа, взяла девочку за лицо, всмотрелась в глаза – а показалось, едва ли не в душу – и властным движением повернула ее голову в сторону. Синяки, наверное, осматривает – то, что от них осталось.       – Но я думала, мы и так в госпитале... – пробубнила Ким, вынужденно глядя в сторону. Алекс даже не дослушала – резко задрала рубашку девочки чуть выше пояса и схватила холодными пальцами где-то рядом с ребром, где кожа еще отдавала чернотой.       – Так не больно?       – Нет, – Ким, даже не шевельнувшись от неожиданной выходки, дернулась только для того, чтобы освободиться.       – Замечательно, – и тут магический свет в глазах женщины-аса потух – оказалось, добрую часть этой мистики нагнетали синие обводы вокруг глаз. – Голова твоя тоже в порядке. Значит, слава древним предкам, нет необходимости делать из тебя созерцателя.       Но разве это не почетно? Ким задумалась. Если бы ей предложили стать созерцателем пару дней назад, когда она еще думала, что сломанные ребра, обжавшие легкие словно челюсти акулы, и огромное черное пятно под кожей виска не позволят ей продолжать путь амазонки, – согласилась бы, не раздумывая. Вернуть здоровье и заполучить новую завидную цель в жизни взамен на устрашающее рогатое лицо и, может, частично утраченное благоразумие. Но сейчас, когда магия лекарей залечила все самое ужасное, с чем Ким уже почти согласилась смириться на всю жизнь – такое будущее уже не казалось единственным правильным выходом. И Алекс, похоже, это понимала как никто другой.       Напоследок она провела крашеным в алый ногтем по шраму на нижней губе Ким – опять, небось, распорола неровно торчащим вниз зубом, когда ударилась в падении, – шрам оказался настолько твердым, что касание вообще не почувствовалось. Ким даже подивилась – как же так, все то, что могло бы непоправимо осложнить жизнь, магия поправила за считанные дни, а этот мелкий, хоть и сквозной, да уже запекшийся рубец затянуть не может. Впрочем, в магии она тоже ничего не понимала.       – А что с... – Ким не удержалась от бестактного вопроса, вспомнив об учтивости уже только во время него: – Извините, можно спросить, что с вашими глазами?       – А, это, – Алекс поняла не сразу, будто подумала, что какие-то из линий под глазами случайно смазались. – Так работают мои силы. Скажем так, я посмотрела сквозь тебя, все ли в порядке. Ты здорова, малыш, поздравляю. Уже скоро придешь в норму.       "Малыш" от представительницы высшей касты прозвучал так... странно. В любой другой день Ким бы посчитала это унизительным, но сейчас обомлела и замерла надолго. Теплота, с которой Алекс смотрела на ее отца, понемногу подкрадывалась и к самой Ким.       – У твоего отца тоже будут силы, – эти слова вернули ее ко всему, о чем она едва не позабыла на мгновение – что отец все еще плох, лежит тут весь в бинтах и даже пошевелиться сам не может.       – Я что, так и буду ходить как мумия, только с силами? – он, наконец, встрял в разговор.       – Нет, – заверила Алекс, – просто тебе нужно больше времени, чем твоей дочке.       – Ладно, – устало выдохнул тот. – И что хоть за силы вы мне дали? И зачем вообще? Я об этом не просил.       – Иначе тебя было попросту не спасти. С содранной кожей ты бы умер.       Так вот, что сделали твари, когда добрались до него сразу после обрушения дамбы. По спине и бокам пробежал мороз, словно это по коже Ким водят холодные когти тварей в поисках, где бы вгрызться и поддеть так, чтобы все и разом. Ноги сами собой подкосились, и девочка присела рядом с отцом, совершенно не заботясь, что хозяйка этого дома могла пожелать снова сесть сюда сама. Перед глазами снова повисли лица братьев и матери, и наваждение уже приготовилось точно так же, как только что, изобразить все, что случилось с ними перед смертью. Но ас, наклонившись, словно заглянула сквозь глаза Ким в самую пучину ее ужаса и отвлекла внимание на себя:       – Эй, все хорошо, – это не прозвучало, как вопрос. – Мне сейчас будет нужна твоя помощь, слышишь?       – Помощь? В чем?       – Поможем твоему отцу подняться – хотя бы до такого состояния, чтобы ему можно было отправиться на встречу с остальными. Раз уж от еды он отказывается.       – С остальными? – на мгновение подумалось, что "остальные" – это бывшие жители Амбеста, а то и вовсе праотцы, что так Алекс завуалированно сообщает неприятнейшее известие. Видать, тревога еще не отпустила душу девочки из своей мертвой хватки. – Остальные это кто?       – Асы, конечно же.       Алекс отошла к двери, потом за дверь, что-то сказала караулящим лекарям – явно, отсылая их, – и вкатила в комнату странную конструкцию. Казалось бы, обычный деревянный стул на стальном каркасе, но по бокам приделаны огромные колеса, как у телеги, а спереди внизу – поменьше. Сверху на спинке этого стула, будто рога в стороны, торчали две изогнутые палки – Ким сразу сообразила, что за них этот стул-телегу принято толкать вперед, хоть никогда прежде и не видела таких.       Алекс развернула конструкцию спиной к Ким, и ладони девочки легли на эти рога.       – Держи ровно, – тихо скомандовала женщина, – чтобы я могла посадить его.       – Не нужно, – зарычал отец – то ли сквозь ткань, то ли его голос после пробуждения всегда был таким. – И сам смогу встать.       Он снова потянулся к голове, намереваясь сорвать с лица многочисленные повязки, и в который раз его руки на полпути обессиленно упали на кровать.       – Сейчас – не сможешь, – Ким почти злобно придержала его запястье – словно за железный столб схватилась. – Все будет хорошо, просто дай сделать, как ас говорит.       – Нет, – тот опять зарычал, и сквозь марлю стало почти видно его оскал. – Если сейчас я не могу даже руки поднять – в чем тогда смысл этого всего?       – Ты в себя-то пришел – сколько времени назад? – Алекс устало вздохнула – перепалка со своевольным больным явно не входила в ее планы, но ждать она, казалось, готова вечность.       – Вот же проклятие, – выругался отец, когда в следующий раз не смог согнуть ни руки, ни ноги. – Ну и где вся эта твоя обещанная сила? Сейчас я прямо-таки воплощение слабости, а не силы.       – Она уже у тебя, – Алекс оставалась невозмутимой. – Ты просто не нашел ее еще. Понимаю – не хочешь, чтобы асы тебя видели таким.       – Да рыбы жрали б твоих асов!       – А, и в самом деле, если они увидят – ничего. Вот дочка – совсем другое дело...       – Хватит, пап, – вмешалась Ким. – Я уже видела тебя мертвым – хуже этого ничего уже не будет. Давай, просто сделаем это.       – Ну... – отец бы наверняка плюнул, но его рот сейчас так удачно перевязан. – Ну, ладно.       – Замечательно, – оживилась Алекс и кивнула девочке: – Теперь давай, держи кресло.       – Может, лучше я его сама подниму? – Ким недоверчиво приподняла бровь. – Или хотя бы мы вдвоем. При всем уважении – просто я лучше всех знаю, каким отец может быть тяжелым, и мне кажется, вы не справитесь.       – Эй, я все слышу! – прогудел тот сквозь перевязь как сквозь через жестяной лист.       – Не переживай, девочка, – Алекс почти рассмеялась, поправляя волосы так, чтобы за движением руки было сложнее различить ее улыбку. – Ты еще совсем ничего не знаешь об асах, верно? Но теперь все изменится, и уже совсем скоро, когда мы станем тебе как вторая семья, ты научишься в нас верить.       Ким захотелось выругаться – никакая вторая семья не заменит ту, настоящую и утерянную. Но нарочитая загадочность в голосе аса развеяла этот порыв отчаяния. Она явно имеет в виду больше, чем говорит прямо. И, как назло, у Ким еще и с ребусами не все хорошо. Единственный прошлый опыт, что казался сейчас полезным – Ким точно знала, что отца, который весил почти вдвое большее нее самой, она запросто поднимет. Но все-таки, внимая словам аса, она покорно взялась за "рога" странного кресла, как и велели.       – Замечательно, – повторила Алекс.       Ее глаза снова засветились синим, и по одному лишь мановению руки аса отец поднялся в воздух. Как если бы она разом потянула вверх за все те кукольные ниточки, что привиделись Ким уходящими к потолку, когда отец пытался пошевелиться. Чтобы не раскрывать слишком сильно рот при виде такой магии – без заклинаний и снадобий, – Ким сосредоточилась на руках и сжала ручки тележки так, что ладони почти заскрипели. Еще миг, и отец уже сидел прямо перед ней – можно было протянуть руки и обхватить родную шею, и прижаться щекой туда, где раньше была отцовская щетина – что Ким и поспешила сделать.       – Теперь все будет хорошо, – прошептала она на ухо отцу, – я здесь, я рядом – и ни за что тебя не оставлю.       Из-за этой моментной слабости пропустила, как глаза Алекс вновь потухли. И конец мира пропустишь, когда тот, кто еще вчера мог оказаться окончательно мертвым, уже близок к тому, чтобы встать на ноги, и даже отвечает на твои движения, хватая за руки – неряшливо, но все еще по-отцовски заботливо.       – Жаль тебя расстраивать, деточка, – прервала Алекс, – но это обещание ты вряд ли сможешь исполнить.       – Почему это? – Ким возмущенно обняла отца еще сильнее, словно его собирались прямо сейчас от нее забрать. Кто знает, что там на уме у этой Алекс и других асов?       – Мне ведь придется увидеться с асами, – объяснил отец. – Тебе туда нельзя.       – Еще чего, – возмутилась Ким. – Ты себя видел вообще? Амбестская мумия. Нет уж, пока ты не встанешь на ноги, я помогу тебе с этой... телегой.       – Похвально, правда, – тихо произнесла Алекс. – Но на суд асов сопровождать его должна я.       – Сопровождай, кто же против? – отец принял сторону дочери и подхватил ее идею. – Я и правда сейчас не способен даже ходить. Негоже асу вроде тебя толкать кресло-каталку по коридору. Ты же не собиралась сама это делать, а?       – А и правда...       – Ну вот. Спасибо, конечно, твоей магии и твоим лекарям, но я им не доверяю так, как своей дочери. Если это наши последние дни вместе, то я хочу, чтобы она была рядом. Или так, или никакой сделки.       Ким, конечно же, порадовалась, что отец уже в состоянии спорить и даже может позволить себе дерзить асу, но переполненный еще вчерашними страхами ум зацепился за пару услышанных слов, как рыба за крючок.       – Погодите, – она едва не крикнула, а суставы на пальцах все же хрустнули от усилия. – Последние дни? Суд? Что еще за суд? Что вы такое говорите? О чем там асы вообще думают?       – Видишь ли, малыш, – Алекс явно проследила за ее состоянием и мягко положила ладонь на напрягшиеся костяшки кулаков Ким, – не каждый ас поспешил бы поздравить тебя и твоего отца с тем, что вы вообще выжили. Некоторым важнее, что весь Амбест разрушен, и придется выделять колоссальные средства либо на его восстановление, либо на проблемы других, кто остался. А кто-то и вовсе считает, что звание героя можно заслужить только посмертно.       – А что же... – Ким запнулась в смятении, – что же думаете лично вы?       – Разве это так важно? Не важнее ли то, что я делаю?       – И все же? – отец поддержал любопытство дочери. – Каково твое мнение, если не оглядываться на них? Думаешь, я зря разрушил китовую долю нашего города? Думаешь, горстка выживших в башнях того не стоила и легче было бы разбираться потом с трупами на улицах, зараженными женщинами и прорвавшимися тварями?       – Думаю, – Алекс все-таки поддалась на их командный напор, – если наделить человека, способного принимать такие сложные решения, особыми полномочиями и особыми силами – это будет именно то, что так нужно сейчас этому миру и вашему народу. Что до остальных... Нравится им или нет, но у твоего отца сейчас не осталось другой дороги, кроме как стать асом. Силой асов он уже обладает – моими стараниями. Дело за полномочиями. Так что суд – простая формальность. Чтобы объяснить тем, кто не был в Амбесте в его последний день и кто очень переживает о потерях в казне, что все произошедшее – не напрасно.       – Думаешь, остальные легко согласятся принять меня в свои ряды? – отец озвучил вопрос, который Ким едва не задала наперед.       – Нет, не согласятся, – холодно отрезала Алекс, но потом посветлела: – Если за тебя будет говорить кто-то, кроме меня. Так что, если и впрямь хочешь, чтоб твоя доченька присутствовала на встрече с асами – я могу устроить и это. Но ты тогда должен устроить, чтоб она не сказала лишнего.       – Я услышала, – Ким мрачно насупилась – ведь после такого заявления страсть как захотелось пойти туда вместе с отцом и громко, на весь зал – или где там эта встреча будет – огрызаться на каждый острый вопрос уважаемых к отцу.       – А лучше вообще не говори там, хорошо? – Алекс изобразила кончиком пальца, будто зашивает девочке рот. – Потом, если что, расскажешь все, что думаешь, мне. Или папе. А можешь и сейчас – я дам вам время. А то я как-то ворвалась в ваше воссоединение со своими асами, судами и силами, а вы даже не поговорили толком. Давайте, я жду за дверью. Уверена, отцу есть, что тебе сказать.       И она выпорхнула из комнаты, словно бабочка – редко ждешь такой грации от взрослой женщины, по которой даже не поймешь, была ли она когда-то амазонкой или нет. Если и была, то, наверное, как Ким сейчас – толком недоучившейся и потерявшей очарование этой мечтой. Что там дальше, в конце пути? Стать великой воительницей, чтобы достичь чего? Чтобы с почестями пойти на ту же войну с теми же океанскими тварями и либо умереть в толпе таких же героинь, либо выжить и потерять еще один город, а то и не один. Мечта, конечно, не могла раствориться так легко – ее бы не осилила даже та волна, что смыла Амбест и всю нечисть, что его захватила. Но сейчас, когда мир асов и их неведомых сил оказался настолько близко, разум то и дело ныл, что в этом новом мире наверняка есть более достойные ее праведного гнева пути, чем простая амазонка-солдат.       Алекс, наверное, была в таком же замешательстве, когда получила свои силы – столько новых возможностей и такие недальновидные, старые цели в жизни. Когда, кстати, это могло произойти? Ким и в истории не была сильна, если это не касалось ее любимых героинь-валькирий. Но даже если Алекс повезло быть одной из первых асов, это точно было не так уж и давно – лет пятнадцать назад, а значит, Ким уже пару лет как родилась. При ее жизни, можно сказать. Впрочем, о чувствах асов оставалось только гадать – сама Ким ведь таких сил даже не видела до этого дня. Надо будет расспросить Алекс о том, как все было. Все равно только разговорами и выйдет себя отвлечь.       – Так вы знакомы? – спросила она отца, когда они снова остались одни. – Общаетесь, будто старые друзья.       – Нет, мы не были знакомы до того, как все это произошло. Но скажу вот что – Алекс это последнее, что я видел после дамбы и перед тем как очнуться уже здесь.       – Значит, это точно она тебя вытащила...       – Не только это. Она... что-то сделала со мной. Какой-то ритуал. Из-за этого я теперь могу дышать, но все еще не могу пошевелиться.       – Это пройдет, – успокоила Ким, – иначе для чего было ей так стараться?       – Наверное, – отец попытался шевельнуть плечами, проверяя, не прошло ли уже сейчас, но стул лишь качнулся вместе с его недвижимой фигурой. – Остается только верить. Ты-то как?       Опять эти вопросы, и опять хочется зареветь, "я плохо, папочка, я очень плохо". Но нельзя. Не зря даже отец молчит о том, каково ему – так чем она хуже? Она хотя бы может ходить, тем более что отцу сейчас так нужна помощь с этим, чтобы хотя бы просто встретиться с асами.       – Я жива, что еще тут спрашивать? – Ким поспешила уйти от вопроса, а заодно от вновь подступающих слез. – Расскажи лучше, что я пропустила. Мне показалось, вы тут многое успели обсудить, пока я бегала по всем врачам, чтобы сказать, что ты очнулся. Что она такого сказала, что вы сразу сдружились?       – Предложила мне место среди асов. Даже не предложила, ты же слышала, аса из меня она уже сделала – магией, или что там это было? Осталось только заступить на службу.       – Службу кому? Ей?       – Нет, конечно, – отец, как смог, рассмеялся – его голос уже стал лучше и чище, даже без глотка воды. – Людям, миру. Что-то из такого.       – Но для этого она сначала должна защитить тебя от нападок других асов на этом... суде?       – Да, ей это проще простого. Другие асы ее послушают. Не то, что было бы, если б я пытался защититься сам.       – И ты теперь чувствуешь себя обязанным ей? – спросила Ким взволнованно. Получилось бы нечестно, если бы отцу дали сил выжить, но не оставили выбора. – За то, что спасла тебя, и за то, что поможет сейчас?       – Не только за это, дочка, не только, – отец шумно выдохнул. – Что моя жизнь и мое будущее? Это Алекс велела привести тебя сюда и вылечить при помощи магии. Таким не всех лечат, знаешь ли. Твоя жизнь и твое будущее – вот, за что я в долгу перед Алекс навечно.       Когда вышли из палаты, Ким все еще обдумывала слова отца. Она стала разменной монетой в их сделке с асами, или среди них все-таки есть те, кому небезразлична судьба простого человека? Но если отец дал слово, Ким не могла теперь позволить своей гордости взять верх и творить то, что хочется. И если бы после своего признания в сделке с Алекс отец попросил бы Ким отказаться от мечты стать амазонкой, она бы согласилась на все. Вечно сопровождать его здесь, стать обычной служанкой для асов или даже личной прислугой самой Алекс – да хоть выйти замуж и рожать детей. Но слово, данное отцом, и то, ради чего он вернулся из пучины смерти – не будут запятнаны ее гордостью. Настоящая амазонка это не та, кто никогда не плачет. А выстоять трудный выбор жизни может затребовать гораздо больше доблести, чем пережить смертельные удары на поле боя. Может, Ким и не суждено увидеть битв, хоть здоровье ее и спасли, но того, чему она научилась за годы – уже не отнять. И как истинная амазонка, она справится со всем, что выпадет на ее долю. Иначе ради чего отец дал ей этот шанс?       – Ну что, готова? – спросила Алекс первым делом, вглядываясь сквозь мрак раздумий в ее глазах. – Тогда помоги мне еще кое с чем.       Ким не поняла и не слушала толком ее указаний, просто молча выполнила все. И вот пара легких движений руками – и тесные повязки освободили голову отца. Конечно же, Ким ожидала, что он будет выглядеть другим – прежним уже не остаться после того, что сделали твари. Но такое... Ни щетины, ни волос не осталось, а кожа показалась сначала серой, потом зеленоватой, а после и вовсе блеснула белым, резко ударив по глазам, и девочка осознала, на что это больше всего похоже. Металл, будто бы сталь. Чистая как после обработки и зернистая как поры человеческой кожи. Отец, с ранних лет Ким потворствующий ее мечте, не раз водил ее на выставку оружия – мечей и щитов. Хоть и мечта эта могла быть вполне заурядной – чуть ли не каждая вторая девочка желает стать могучей амазонкой, новой валькирией – но Ким всегда считала, что ей как никому другому повезло с отцом. Другие отцы по соседству либо считали, что растить амазонку – готовить ее к смерти с юных лет, несмотря на то, что говорит культ предков об именах в истории, либо каждый год считали будущих рекрутов и ужасались их числу. Все рано или поздно уходили в ближайшие земли – совсем рядом с песчаной полосой, что отделяет океанический мир ужаса и смерти от земли людей, – а возвращались лишь единицы. Как мама. Да, именно этого Ким и желала больше всего – быть, как она, даже не как легендарные воительницы, чье реальное существование из года в год подвергается сомнению дотошными историками. Пойти в поход против монстров, спасти прибрежные деревни, завалить своего первого кита смерти, вернуться с багажом шрамов и историй – страшных и героических. Родить сыновей – не одного, а хотя бы трех, ведь мальчики рождаются так редко. Затем уйти еще в два-три похода и опять вернуться к уже подросшим деткам с новым ворохом сказаний собственного сочинения. Это было бы похоже на мечту, если бы не заканчивалось так страшно, как вышло с мамой. Как-то уже и не получается мечтать.       Ким еле удержалась от желания постучать по блестящему и будто наточенному затылку отца пальцем, как всегда стучала по поверхности щитов на выставке – они все звучат по-разному. Этот металл, впрочем, отзовется лишь руганью, если по нему постучать. Отец повернул голову, и Ким увидела его лицо. Словно спрятанный за стальной маской, выкованной в точности под стать отцовскому лицу, лишь его взгляд остался тем же, что и прежде. Даже почти показалось, что он теперь статуя, но отец пошевелил губами, стараясь улыбнуться, и сталь изогнулась, будто кожа. Или все же наоборот – кожа будто сталь?       – Ну, как я выгляжу? На тебе лица нет – все так плохо? – отец заметил этот интерес, метающийся между восхищением и ужасом, в ее глазах. – Нет ли у тебя с собой...       Зеркала? Конечно, есть. После того как Ким по ощущениям узнала о дыре в нижней губе, пришлось выпросить у сердобольной служанки, что принесла ей книгу, еще и зеркальце. Осматривала себя после каждого визита к магам-лекарям. Беспокоилась не за красоту, конечно, – хоть и совсем запускать внешность, как некоторые амазонки, не хотелось, – а за черноту того ужасного синяка сзади под ребрами. День ото дня он становился все светлее, и без зеркала в кармане Ким бы каждый день думала, что завтра станет так больно дышать, что она перестанет. А шрам на губе только на ощупь казался огромным, а на деле был даже меньше ногтя на мизинце. Что бы ни говорили амазонки, а внешность все еще очень важна даже воину – хотя бы чтоб трезво оценить здоровье.       – Есть, – Ким протянула отцу зеркальце еще до того, как он успел вспомнить его название. – Выглядишь... блестяще.       – Да уж, – отец с трудом дотянулся до собственного лица и, глядя на маленький кусок своего отражения, провел все еще забинтованной рукой по щеке. В его живых глазах промелькнуло разочарование, а потом облегчение. Должно быть, осознал, что теперь ему вечно ходить с этой стальной маской вместо лица, а потом вспомнил, что только это и спасло его от смерти. – Полагаю, вопросы бритья решены навсегда?       – Смотри, а то еще обрастешь гвоздями через неделю – пожалеешь, что не купил мне меч.       – Да как будто ты его когда-то хотела.       – Ты всегда хотел, я же знаю.       Алекс молча стояла и слушала. Может, она и желала их прервать и погнать вперед – быстрее разобраться с претензиями асов – но почему-то не спешила. Наверно, прекрасно понимала, что в этом воссоединении и принятии новой жизни она будет лишней. Увидев, наконец, лицо отца – пусть даже такое странное, серое, острое и сверкающее, но не в крови и не в агонии – Ким окончательно успокоилась. Он здесь, он с ней, и осталось переждать еще пару дней или неделю-другую – и встанет на ноги, и все у них будет, как прежде. Правда, только у них. Готова ли она не оглядываться на прошлое и на ушедших – Ким до сих пор не знала и старалась не думать.       Зал заседаний асов оказался не таким огромным, как представлялся в воображении. Охрана, конечно, попыталась преградить девушке путь, но Алекс сказала, что она пока что нужна, чтобы ас мог передвигаться, и этого хватило, чтоб воины отпрянули. Неподвижность фигуры отца будто создавала вокруг них двоих ореол загадочности и незримой мощи – словно он не ходил и не шевелился потому, что не желал, ибо одно лишь движение может вызвать бурю или землетрясение. Люди расступались, сторонились – на девочку даже не глядели, только на живую железную маску человека на стуле впереди.       Асов тоже оказалось не так много, как Ким воображала. Собрали далеко не всех – за широким полукруглым столом посреди комнаты разместилось всего-то около семи-восьми человек вместе с Алекс. Ким ждала, что та сядет во главе стола, но этого не произошло, и ее надежды на миг пошатнулись. Выходит, Алекс ничем не лучше других асов? Они и выглядели кто как – один в огромной маске язычников, другой весь в кольцах и украшениях от волос и до пояса, третий весь словно угольный, как черт из сказки, с бездонными глазами, четвертая, пятый... И все так или иначе в золоте. Иногда казалось, Алекс со своими подведенными синим и иногда вспыхивающими глазами тут самая простая из всех. Но, раз говорит, что ее послушают – отчего же не верить? Может, послушают любого, кто вступится, и просто так уж вышло, что отца вытащила именно она. Впрочем, по словам отца, дочь вполне могли вовсе не спасать – не тащить в магический лазарет, и лишь по повелению Алекс все так получилось. Ким все еще не понимала, что чувствовала по этому поводу. Сейчас ей хотелось только, не отпуская ручек, вжаться в кресло отца и спрятаться за его широкой спиной, как в детстве – настолько огромными казались фигуры асов. Огромными совсем не из-за роста.       Напротив стола рядами стояли стулья со столиками, и за ними тоже собралось немного людей. Судя по одежде, одни – созерцатели, кто вынужден скрывать свою голову на людях, благодаря чему их легко можно узнать по нарисованному на капюшоне глазу. Наверное, символизирует, что они всевидящи. Здесь, впрочем, созерцатели были как дома и один за другим открывали искаженные магическими осколками лица. Другие – ученики асов, их выдавала форма. Многие из таких выглядели еще совсем детьми. Им бы играть сейчас где-нибудь на улице, но что поделать, если у тебя нашли редкий дар в столь малом возрасте и через пару лет ты и сам сможешь сидеть за одним столом с великими, а потому должен выучить, как проходят их заседания. Третьи, судя по позолоченным украшениям, – ближайшая свита асов. Среди этих – жены, а может даже и дети. Ким, наверное, тоже дадут какую-то такую побрякушку или браслет, когда отец вступит в права.       От того, что Ким надо было постоянно стоять за спиной отца и держать его кресло, сесть ей нормально не пришлось, и все так и смотрели на нее, как на гвоздь, торчащий из доски. Лицом как у отца здесь, видимо, никого не удивить, а вот на нагло отказавшуюся садиться простолюдинку – почему бы и не поглазеть. Но, как другие ни пытались заставить ее чувствовать вину, Ким точно знала – она на своем месте, там, где ей не только разрешено, но и необходимо быть. Какая разница, что там скажут остальные потом – особенно, когда отец начнет сам ходить и запросто поставит на место любого, даже аса, кто посмеет хоть в чем-то их обоих упрекнуть. Поэтому на все укоризненные взгляды Ким отвечала взором, как у воришки, стащившего рыбу с хозяйского стола: "Пусть я мелочь, но после меня вы все равно уже не притронетесь".       – Что ж, дабы никого не задерживать, предлагаю начать с того, что срочно, – произнес ас в огромной языческой маске, когда все расселись по местам. Один за другим они принялись произносить свои слова.       – Как вы уже знаете, Амбест был уничтожен – буквально смыт с земли, на которой стоял. Созерцатели, что прибыли туда, говорят, что дамба, отделяющая низины от прибрежных вод, разрушилась.       – Значит, силы врага прорвались? Мы потеряли Амбест, а следом за ним... Куда они дальше двинутся?       – Нет. Силы врага были так же уничтожены вместе с городом. К сожалению, все, что могло остаться полезного для прояснения созерцателями обстоятельств такого катастрофического поражения, тоже унесло в океан.       – Но у нас, похоже, есть единственный живой свидетель – непосредственно с поля боя. Алекс своими методами сохранила ему жизнь специально для нас. А то те, кто выжил, прячась в башнях, ничего толком не видели, кроме нападения, и делу никак не помогают.       – К тому же – нам теперь придется думать, куда их всех расселять.       – Так что вы скажете, свидетель?       Отец кивнул, и Ким, едва справляясь с дрожью в запястьях, подвезла кресло ближе к главному столу.       – Позволю себе вас поправить, – металл в его голосе неожиданно перестал звучать поломанным, а наоборот – словно придал мощи. – Произошедшее в моем городе – не поражение. Орды безмозглых тварей, которых вы назвали силами врага, отправились обратно в бездну на корм своим собратьям. Да, от улиц тоже ничего не осталось, но людей там уже нельзя было спасти. Если бы они выжили – выжили бы и твари, и то полчище паразитов, что они притащили с собой. И тогда уж точно их "силы" двинулись бы дальше. Это первое.       – Громкие слова для простого жителя, – возразил один из асов, не давая отцу продолжить, но тот не сбился.       – Второе – я не просто случайный выживший. Я тот, кто собственными руками запустил разрушение дамбы, открыв заслонки.       – А что же третье? – другая женщина-ас, которую, похоже, позабавил то ли рассказ отца, то ли его несгибаемость перед попыткой авторитета прервать его, спросила это со странной почти безразличной улыбкой. Будто слушала непутевого школьника на экзамене.       – А третье, – отец не растерялся, – я повторюсь – там не было никаких сил и никакого врага. Просто стадо диких тварей. Я не проиграл битву в какой-то войне, которую вы, может, себе вообразили – я не дал стихии сожрать то, что осталось от моего города. Люди важны, а стены – нет.       – Вы ничего еще и не знаете, свидетель, – женщина спрятала смешок, небрежно заслонившись ладонью.       – Вы говорите, – с места поднялся другой ас, и казалось, он был взбешен, – что люди важнее. А вы вообще в курсе, сколько людей вы убили в тот день? Не тварей, а людей. Лично вы – раз говорите, что дамба разрушена по вашей вине.       – Да, я в курсе, – отец спокойно выдохнул – наверняка ожидал, что этот вопрос зададут среди первых. – И, поверьте, по-другому было нельзя. Либо так, либо еще больше тварей ошиваются в городе, размножаются, пожирая моих сограждан, и идут дальше – в другие города.       – Кто вы, по-вашему, такой, чтобы принимать такие решения в одиночку?       – Обычный житель своего города, верный товарищ всех павших людей... и, в конце концов, я отец.       – Что из этого дает вам право решать судьбу всего города? – ас не унимался, и теперь его гнев, словно проказа, подкрался и к отцу.       – Чувство долга? Здравый смысл? Вы никогда не видели, как людям отрубают ноги, чтоб зараза не добралась выше? Куда вам – вы и войны, небось, никогда не видели, а только решали. Может, это вы и должны были решать? Вы бы смогли приговорить всех, кто не добрался до укрытия, к смерти? Вы бы смогли выбрать им судьбу между мгновенной смертью в пучине и тем, чтобы стать обедом для паразитов на следующую пару недель?       – Здесь вопросы мы задаем, – та женщина вдруг перестала улыбаться куда-то в руку. Отец не обошел разгорающимся пылом и ее:       – Да, давайте, задайте еще. Спросите, сколько людей я убил. Спросите, как отправил собственную жену умирать в океане вместе с схватившими ее тварями. Спросите, как заставил свою дочь, которая и так уже увидела конец драки своей матери с тварями, как их всех уносит волна – вместо пира монстров.       В этот момент, к удивлению Ким, у отца хватило сил дотянуться до ее руки и сжать так, словно он и не лежал еще этим утром без движения. Женщина-ас, однако, снова заулыбалась – в этот раз неприкрыто.       – Вот как? Так это у нас дочь, значит? – она окинула Ким взглядом, который будто бы весил больше кита. А когда обратилась к ней – девочка едва не почувствовала себя ростом с четверть папиного кресла: – А что ты нам скажешь, дочь?       Отец наверняка почувствовал ее дрожь под своей рукой и сжал хоть и сильнее, но мягче – так, что даже металл его руки почувствовался теплом сквозь повязки. Ким не нашла, что ответить, кроме как ухватиться за слова другого аса. Пусть лучше выясняют между собой, чем с ней.       – Вы спросили, – она с наигранно наивной надеждой посмотрела в глаза гневному асу, и тот будто оттаял, – "кто вы такой". Пусть мои слова вас не удивят, достопочтенные асы, но позвольте мне ответить. Мой папа – герой, и это не просто мое мнение, а факт. И вы прекрасно это знаете.       Отец отпустил руку – похоже, удивился. При жизни в семье Ким еще ни разу не высказывала ему своего восхищения так открыто. Недовольства, впрочем, тоже – ей всегда казалось странным, как это братья умудряются ругаться по всяким пустякам? Возможно, она была слишком холодной все это время, пока думала, что не нужно лишний раз тратить слова на эмоции – хорошие или плохие. Теперь же на все несказанные слова ответит лишь пустота. Когда Ким в последний раз говорила маме, что любит ее? Год назад? Нет. А говорила ли вообще? Ведь зачем говорить то, что и так очевидно – все дети любят своих родителей хотя бы за то, что подарили жизнь. А теперь остается только говорить чужим людям, кто для нее отец. И Ким все еще не чувствовала в этом необходимости – будто только что заявила всему совету асов, что трава зеленая, а небо синее. И от того чувствовала себя неправдивой, зря сгущающей краски. Жаль, асы не знают, что из нее доброго слова и за самым лучшим семейным обедом не вытянешь. Ким посмотрела на Алекс, и та незаметно для других кивнула – мол, все идет как надо. Вот только почему сама молчит? Обещала же вступиться за отца.       – Ну, хорошо. Вот вы говорите, – продолжил ас в своей манере, но уже беззлобно, – чтобы мы вам поверили. А как мы можем поверить? Что риск действительно был таким, как вам показалось?       – А девочка права, – Алекс, наконец, подала голос. – Мы же и так все уже знаем. А то, чего не знаем – достанется нам легко. Давайте не будем мучать ни нашего будущего коллегу, ни его дочь. Узнаем все, что вам нужно, и отпустим их. Человек, вон, даже воды выпить не успел – сразу к нам. Заслуживает уважения, я считаю.       – Алекс, как всегда, хочет пополнить наши ряды, – ранее вопрошавший ас сел на свое место, махнув руками – сдался. – А кто будет Амбест восстанавливать?       – Может, он и сам и будет? – Алекс снова звучала так, будто ей все наскучило – совсем как тогда, у койки. Видимо, уметь убеждать и любить это делать – не одно и то же. – Сделаем его асом нового города на месте Амбеста, назначим главным на реконструкцию – не на войну же его сразу отправлять. А с этикетом и знаниями, – она ухмыльнулась, – я лично разберусь.       – Ты, похоже, все уже сама решила? – спросил ее коллега.       – Нет, я просто сделала то, что должна была, чтобы спасти жизнь достойному человеку, – уклонилась Алекс. – Многие из вас были в похожей ситуации, прежде чем получить право голоса за этим столом – вспомните.       Ас не торопился отвечать – как будто сказанное задело в первую очередь именно его и лишило возможности возражать.       – Вот голосованием и решим его судьбу, – ответила другая женщина, она уже совсем не веселилась.       – Я и предлагаю закончить этот бессмысленный допрос и проголосовать поскорее, чтобы все уже решилось. Хотя, как по мне, тут и решать особо нечего – человек хороший, так пусть сам исправляет то, что натворил. Но это мое мнение.       – Нам положено узнать всю правду. Мы все понимаем, что ты провела с этим человеком больше времени, чем кто-либо из нас, но правила есть правила, – вмешался тот ас в маске, что первым задавал вопросы.       – Согласна, – мигом ответила Алекс, будто ждала только этого, – поэтому позвольте мне задать вопрос, который – я вас уверяю – станет последним.       Ас величаво повел рукой, позволяя продолжать.       – Итак, – Алекс обратилась к отцу с таким лицом, будто у них обоих уже заготовлен план. И как они только не посвятили Ким в свой замысел? – Я предлагаю вам обоим предстать сейчас перед созерцателем. Так мы выясним все, что нам нужно, без лишних вопросов. Вы согласны?       – Да я-то согласен, – ответил отец, стараясь дернуть плечами в знак безразличия. – Только вот кто из вас согласится увидеть все то, что видел я?       – Да, это работа не для всякого созерцателя, – подтвердила Алекс и вышла из-за общего стола, приближаясь. – Поэтому я, с позволения моих коллег, приглашаю госпожу Сатте.       Ким показалось, это имя вызвало странную реакцию у остальных людей за столом. Кто-то закатил глаза, кто-то просто кивнул, словно догадывался, что этим закончится. Вышедшую к столу загорелую девушку в накидке созерцателя встретили похожими взглядами – словно она всем надоела. Выглядела же она весьма довольной тем, что не оставляет асов равнодушными, да и Алекс она улыбнулась, словно давней подруге. Как можно быть такой безмятежной, когда тебя вызывают смотреть на смерть? Хотя, Ким заботило скорее не это – ведь одним богам ведомо, что там видят созерцатели, когда касаются людей. А вот как можно излучать такую уверенность и обаяние, когда кусок магического кристалла – хоть и спиленный, а не острый и прямой, как у других, кого Ким видела – распирает твое лицо в стороны так, что кажется, будто между глазами поместятся еще два? Девочка невольно дернулась, не отрывая взгляда от торчащего будто киль корабля куска, но созерцательница подмигнула ей, и оцепенение тут же прошло.       – Что, никогда не видела таких? – тихо спросила молодая женщина хрипловатым голосом. – Не бойся, это не больно.       – Да... нет, – запинаясь, ответила Ким, – видела, конечно. Просто... наш созерцатель, увы, погиб в тот день вместе с остальными. И ас тоже.       Сама не поняла, зачем это сказала. Но ладно – пусть думают, что ей страшно.       – Ничего, просто дай мне момент – я лишь мельком гляну, хорошо?       И, едва дождавшись согласия, госпожа Сатте задрала девочке рукав до локтя и обхватила пальцами запястье. В руках похолодело. Закрыв глаза, созерцательница пару раз дернула головой, словно пыталась что-то разглядеть сквозь собственные веки или к чему-то прислушивалась. Пару раз, будто молния в морской шторм, на ее лице промелькнул ужас, перемешанный со злобой. Именно в этот момент Ким поверила – созерцательница все видит. Монстров, волны, смерть и разрушение. Поэтому Ким почти не удивилась, когда госпожа отпустила ее руку и тут же крепко обняла, а после прошептала, прижимая лоб девочки к губам: "Мне очень жаль, что это произошло с твоей мамой. Но она не могла убежать после того, как оступилась – теперь не только ты это знаешь. Ты не виновата, что убежала, а она осталась – запомни". Почему никто не сделал и не сказал этого раньше? Хотя, кто бы мог? Если бы врачи и сиделки обнимали всех пострадавших, к вечеру каждого дня их одежда была бы пропитана чужой кровью и ужасом. Отец тоже не в счет – он просто не мог. А Алекс... и так сделала достаточно. Но как, лишь подсмотрев прошлое, созерцательница поняла, что было нужно девочке все это время – Ким так и не поняла. С этого самого момента она поймала себя на мысли, что когда смотрит в лицо госпожи Сатте – больше не замечает чужеродного осколка. И это лицо словно стало другим – способным казаться прекрасным.       – Теперь вы, – сипло произнесла Сатте после того как утерла слезу, шумно вдохнула воздуха и подошла к отцу. Что же будет с ней сейчас? Ведь отец побывал в самом сердце морской бездны, что едва не сожрала город.       Девушка медлила, освобождая плечо отца от ткани, и, кажется, ее даже хватил озноб, когда она протянула к нему руку. Зажмурилась перед неизбежным касанием, и...       – Ничего. Я ничего не вижу.       – Это никуда не годится, – забеспокоился отец. – Вы что, хотите сказать, что я вру?       – Нет, нет. Я же не говорю, что вижу что-то другое, – она повернулась к Алекс. – Наверное, это потому, что ему всю кожу обновили?       – Скорее всего, да, – подтвердила та.       – Ладно, разберусь, что делать, – созерцательница вернулась к отцу. – Откройте рот, пожалуйста. Это ненадолго.       Он явно собирался возмутиться, но прекрасно понимал, что так нужно, чтобы все прошло по их с Алекс плану. Ким не разглядела, что делала созерцательница, когда наклонилась к нему очень близко. Но продержалась ровно госпожа Сатте недолго – уже через несколько мгновений отпрянула, вся сотрясаясь и чуть ли не рыдая. В этот раз на ее лице отразился не ужас, а дикое отвращение и боль. Так, наверное, и должно быть, когда видишь, как твое собственное лицо сдирают и уносят куда-то мерзкие когтистые твари, до кончиков клешней испачканные твоей же кровью. Несомненно, именно это сейчас созерцательница пережила вслед за отцом. Ким ночами тряслась от паники и тошноты, лишь представляя, а она – пережила. И даже не упала. Хотя, когда Сатте продолжила пятиться в сторону и пытаться что-то прохрипеть, Ким на миг оставила кресло отца и поспешила подхватить ее со спины. Та не стала отбиваться и, вопреки ожиданиям, выпрямилась очень скоро.       – Я в порядке, спасибо, – произнесла созерцательница, утирая обкусанные до крови губы. Они стали такими всего за пару мгновений, что всем показались мучительно долгими, и проводила девочку обратно к отцу.       – Ну, что же вы скажете, госпожа Сатте? – ас, ранее говоривший громче всех, сейчас нарушил тишину с робостью травоядного домашнего зверька.       – Я подтверждаю, – в голос Сатте тем временем уже вернулись горделивые нотки. – Все было так, как рассказывает этот человек. И никаких шансов. Все подробности вы теперь сможете узнать у прикрепленных к вам созерцателей. Я же, если позволите, удалюсь – мне надо выпить...       – Подождите, последний вопрос к вам, госпожа Сатте.       – ...воды. Да, задавайте.       – Вы можете ответственно заявить, что на месте этого человека поступили бы так же?       – Вы шутите? – девушка развернулась к асу всем телом, словно раздумала уходить. – На его месте я бы просто умерла.       И после этого все-таки вышла. Асы переглянулись – очевидно, этот вопрос повестки дня теперь можно только закрывать. Алекс выглядела довольной, хоть и не радостной – словно предсказала дождь тем, кто его не ждал даже после того как видел тучи.       – Что ж, – произнесла она по итогу, – пора нам прерваться на голосование. Закрытое. Так что всех, кроме асов и наших учеников, попрошу выйти.       Если ответ им очевиден, почему не огласить решение прямо сразу? Может, они не хотят, чтобы отец видел, кто проголосовал против него? Так им точно удастся избежать неприязни заранее. Впрочем, то, что созерцательница устроила здесь, не оставило ни одного из асов равнодушным. Повинуясь указанию Алекс, Ким вывезла отца из зала. Люди больше не шарахались от них, а услужливо уступали дорогу. Как же, все таки, одна встреча может поменять впечатление людей.       Прямо под дверью, прислонившись спиной к стене, ожидала госпожа Сатте. Одна ее рука безвольно висела, иногда касаясь то спины, то бедра, пока вторая то и дело поднималась к лицу. Как и обещала, Сатте пила. Только кто же пьет воду из такой посуды? Расслабленная осанка, слишком смело согнутая в колене нога, подпирающая стену, распахнутый воротник и томный взгляд... Мама не раз говорила, что так принято стоять только у девушек, продающих себя на ночь – чем выше поднято колено, тем выше цена. Ким потом еще долго тайком смотрела за блудницами, встречающими моряков в порту, и сличала позу каждой с внешним богатством тех, кто подхватывал их под руки и уводил с собой. Неужели правда – думала она тогда. Сейчас же даже думать не стоило, чтобы догадаться, что созерцательница уже пьяна. Легкая дымка на ее губах и на горлышке тщательно закутанной в платок посудины лишь подтверждали догадку.       Отец заметил, как Ким уставилась на женщину, и попросил подвезти его поближе. Оказавшись напротив, она уловила еще и давно знакомый по порту едкий сладковатый запах браги. Отец или не чувствовал и не замечал вообще ничего, или ему было все равно.       – Вы в порядке, госпожа? – осторожно спросил он, будто пытаясь привстать. – Мне кажется, я должен извиниться за...       – За то, что выжил? – Сатте как-то горестно хихикнула. – Даже не думай извиняться.       – Но вам не обязательно было это видеть.       – Нет, обязательно. Все так хотели узнать правду – кто-то рано или поздно увидел бы. Расслабься, герой. Видишь – я же расслабляюсь.       – А это ничего, что вы прямо тут...       – Выпиваю? Ну, а ты бы не хотел напиться, чтоб поскорее забыть все то, через что прошел?       – Да уж, справедливо, – отец покачал головой. – И все же, вам ничего не будет, если вас увидят?       – Я же предупредила... вроде. Да и пусть говорят, что хотят. Спорю, если каждый из асов этого совещания сегодня же спросит своего созерцателя, что я видела – к ночи все они если не напьются, то сон потеряют точно.       Ким тоже немного расслабилась, завидев, что отец как-то разговорился с созерцательницей. Когда отпустила ручки кресла, поняла, что кисти насквозь болят – как будто их обязали тугой и грубой веревкой, или как будто только что таскала тюки в два своих веса. Немудрено, ведь все, что она делала с момента, как отец сел в это кресло – сжимала эти рога пальцами. Поэтому теперь она, наконец, смогла хотя бы поболтать ими в воздухе, чтоб хоть немного перестали ныть. Ведь придется привыкать, если отец еще неделю не сможет встать, например. Не успела она пошевелить пальцами, как кто-то тут же ухватился за ее ладонь – сзади и откуда-то снизу, да еще так слабо. Ким удивленно обернулась и увидела мальчика лет тринадцати. Невысокий – на целую голову ниже нее, а то и на две. Зато, вроде, крепкий – если не сказать "пухленький", с остроконечными ушами, добрыми глазами и такими теплыми руками.       – Ты необыкновенная, – сказал он еще почти детским голосом, так похожим на голос одного из братьев – что подрастал на глазах, но уже никогда не увидит взрослой жизни.       Взгляд этого мальчика просто не дал отдернуть руку, поэтому Ким только и смогла переспросить:       – Что, прости?       – Видел тебя на совещании только что. Вот так выйти и разговаривать с асами на равных – давно не видел таких смелых девочек.       – Это ты, получается, амазонок совсем не видел.       – Не-а, не видел, – тот наивно помотал головой, лишь подтверждая ее догадку, но в защиту своего мнения добавил: – Зато у тебя... прямо видно, что крепкая рука, вот.       – Да ну, уж не крепче твоей.       Такое странное желание подкралось откуда-то из глубин сознания. Желание... смеяться? Сколько там времени прошло с самой большой трагедии в ее жизни – неделя? Почему же это желание кажется таким враждебным, предательским? Смеяться нельзя, плакать нельзя – а что тогда можно?       – Я Лоди, кстати, – представился мальчик, протягивая вторую руку. И Ким чуть не поддалась.       – Кимарина, – лишь легонько коснулась – ведь если парнишка ощутит ее хватку в полную силу, наверняка будет расхваливать пуще прежнего. – Можно просто Ким. А в зале я тебя что-то совсем не приметила. Ты тут с кем?       Спросила, потому что Лоди явно не ученик аса – не в положенной им форме, да и выгнали его так же, как и всех остальных. Однако, по золотой цепочке на шее можно было догадываться – родственник.       – А я тоже с отцом. Его ты точно видела – он там самый большой, – мальчишка хихикнул.       Ким даже на миг стало совестно – видеть-то она видела, ведь такого поистине огромного в ширину человека не заметить было бы сложно. Что уж сказать, по сравнению с родителем Лоди можно было бы считаться стройным. Но вот лица того аса Ким совершенно не разглядела. Наверное, он лишь молчал, вот она и не присматривалась.       – Да, точно, – виновато ответила она, – видела.       – Ну вот, – продолжил мальчик. – Он ас уже давно, а сегодня его повышают. Дадут город и созерцателя.       – Ну, что ж, поздравляю, пожалуй.       – Спасибо. Хоть бы нормального дали. А то созерцатели все какие-то... страшные.       – Эй, а в лоб?! – раздался голос госпожи Сатте позади, а в голову парнишке чуть не прилетела осушенная до дна бутыль. Они с отцом, похоже, слышали все. И хоть Ким готова была согласиться с Лоди насчет созерцателей и того, как искусственные рога порой обезображивают их лица, Сатте она неприятной бы никак не назвала. Особенной, скорее – та, похоже, прекрасно знала, что добавляет осколок магии к ее внешности, и придумала, как это сгладить без ущерба красоте. Не все, конечно, оценят, но что поделать – такова участь созерцателей. Ким и сама была бы готова согласиться на нечто подобное, если бы выяснилось, что без магического осколка ей не выжить.       – А ты тоже не переживай, – напоследок сказал Лоди, отходя, – тебя недолго держать будут. Год походишь – и можно обратно.       – Да я никуда и не собираюсь, – пожала плечами Ким, отворачиваясь обратно к отцу. Парень, наверное, подумал, что ей в тягость оставаться на побегушках у отца и других асов и хочется домой. Вот только дома-то у нее не осталось. То, что стало с башнями Амбеста после наводнения, устроенного отцом, никогда не станет домом без матери, братьев, соседей и друзей.       Поняла, что мальчик имел в виду, только когда вернулись в зал. Отца без особых разногласий приняли в ряды асов и тут же озвучили условие, к которому Ким, как оказалось, не была готова.       – Что ж, раз вы теперь ас, то вам надлежит пройти посвящение, как и положено по нашему обычаю. Согласно заветам древних предков, асы это те, кто прародители сами себе. Это значит, вы пройдете обряд перерождения. Также заветы гласят, что у асов не может быть детей. Вашу дочь надлежит отправить в школу эльфов как безродную.       Ким хотела кинуться к объявляющему – ее не остановили бы ни статус, ни этикет. Хотела крикнуть этим позолоченным вожатым человечества, что даже асы не имеют права разлучить ее с отцом, а древние предки уж тем более не одобрили бы такое – хотя бы потому, что мертвы. Но осознание удержало Ким на месте. Мальчик Лоди, женщина-ас Алекс и даже отец, спасенный ею – кажется, все они сегодня намекали на грядущее расставание. Они все знали и пытались сказать ей, как могли. Это ее беда, что не поняла. Надо было лучше изучать законы культа предков и то, как они влияют на современное общество. И можно сколько угодно сейчас кричать, протестовать, обвинять – виноватых, кроме нее самой, нет. Как же так: она смогла принять, что матери и братьев больше нет, что надо жить дальше, – а сейчас не додумалась?       Ким заглянула через плечо в лицо отцу – тот лишь снова обхватил ее пальцы своими. Она глянула на Алекс – та тихо кивнула, как-то смиренно и уверенно. Ким глянула также и на самого большого аса в зале, отца Лоди, в этот раз стараясь разглядеть его как следует, словно ожидая какой-то снисходительности за это. Тот выглядел обеспокоенным – ведь и сам ждал оглашения своей участи, судя по рассказу мальчика. Взгляд Ким он, конечно, заметил, но ничем приободрить ее не смог. Когда все снова вышли, оставляя асов одних, великан тоже остался в зале. Сатте в коридоре уже не было – наверное, пошла запивать пережитый ужас куда-то еще в одиночестве.       – Ты знал, что так будет? – обиженно шепнула Ким на ухо отцу.       – Я надеялся, – тот ответил без сомнений. – Пойми, я скоро стану кем-то другим. Не человеком – таким, как они. И меня отправят обратно в Амбест. Или что теперь на его месте осталось. Ты, наверное, захочешь со мной – а я против. В эльфийской школе ты сможешь сама выбрать, чему учиться. Сможешь быть, как мама. Или как любая из валькирий, которых ты так любишь. Алекс сказала, она поможет тебе устроиться, куда захочешь. Так езжай, пожалуйста, – металлический голос отца на миг дрогнул, – только выполни мою единственную волю.       – Какую? – вот если сейчас он велит бросить занятия с амазонками, она согласится. Если попросит стать примерной эльфийкой – согласится. Если посоветует найти пару и выйти замуж сразу после обучения – согласится. Только если это будет значить, что они увидятся снова.       – Никогда не возвращайся к океану. Я восстановлю наш город, я отомщу тварям за маму, я даже стану новой мумией, если захочешь. Но только ты живи подальше от этого всего. Просто живи.       – Да, ты прав, – вздохнула Ким, собираясь с мыслями. Слова отца похожи на то, о чем она думала вот уже не первый день. И стоило бы порадоваться, что не полностью совпадают. Если отец так решил, значит, лучше послушаться. Даже если и окажется, что асы попросту заморочили ему голову – он первым вырвет Ким из их планов, как только поймет. Вот только странное чувство обиды никак не уходило и омрачало все попытки успокоиться, как тихие прибрежные волны затемняют песок, лишь касаясь его. – Я все понимаю – ты хочешь, чтобы я держалась подальше от этих тварей и не вздумала мстить. Может, мне и правда лучше будет где-то далеко от дома. Но я не понимаю, зачем нужно это отречение. Почему мы не можем оставаться семьей? Почему одним асам можно заводить детей, – она покосилась на Лоди, который переминался с ноги на ногу под дверью в ожидании собственного отца, – а другим – нельзя?       – Что поделать, дочка, – бессильно ответил отец, – может, кто-то хочет меня наказать. Если это цена за жизни всех тех, кого убила разрушенная мной дамба – придется ее заплатить.       – Это значит, мы больше не увидимся?       – Конечно, увидитесь, – вмешался подошедший Лоди. – Со мной вот так же было.       – Мальчик, – отец вдруг нашел в себе силы взяться за колесо и повернуть все кресло сам – так, чтобы парнишка не смог отойти от пристального взгляда, – а ты вообще кто? И почему липнешь к моей дочери?       – Ой, извините, – Лоди поспешно поклонился новоиспеченному, хоть еще и не посвященному асу.       – И не нужны глаза на затылке в качестве особой силы, чтобы это заметить.       – О, прошу прощения, – силуэт мальчика тут же исчез за широченной фигурой его отца. – Я господин Суло – к вашим услугам – а это Лоди, мой сын. Позвольте выразить мои почтение и соболезнования.       Пожать руку отец, конечно не смог бы, и вместо этого господин Суло взял за руку Ким. Казалось, ему хватило бы легкого движения пальцами, чтобы переломить запястье пополам, как сухую ветку. Когда ас кое-как улыбнулся и осторожно поцеловал ей руку, Ким не знала, как отвечать – никак не ожидала галантности от ходячго воплощения грубой силы, да и этикет особо не учила. Так и осталась стоять, словно приросшая к креслу отца.       – Я бы представился, – сказал отец, чуть отодвигая дочь следом за собой подальше от чужаков, – но по закону асов мне теперь положено новое имя.       – Это ничего страшного, – обнадежил Суло. – Обычное дело, через которое проходим мы все. И ваше вынужденное расставание – тоже ничего страшного. Моего сына тоже отправляли в эльфийскую школу, когда я проходил испытательный срок у асов. А потом – обычное дело – разрешили заново усыновить. И не бойтесь – я вот ни разу не пожалел, что отдал его эльфам. Теперь вот, правда, переводиться надо.       – Так куда нас переводят, пап? – Лоди показался-таки снова из-за его спины.       – В Тарбос... – как-то сокрушенно ответил гигант. – Там прошлого аса отстраняют за то, что покинул город во время опасной ситуации. Не такого назначения я ждал... Думал, хотя бы в Авеб – там сейчас все равно никого нет. А в Тарбосе-то что делать? Та еще дыра...       Никто и не заметил, как подошла Алекс. Впрочем, выйти из-за огромной фигуры господина Суло так, чтобы это было различимо издалека, вряд ли кто-то вообще смог бы – казалось, из-за него и свет-то теперь с трудом попадает в коридор.       – Зря ты это, – она похлопала коллегу по плечу так, будто такой же мальчишка, как и его сын, только ростом побольше. – В Тарбосе, между прочим, одна из лучших эльфийских школ. Это я тебе как ответственная за пополнение наших рядов говорю. О школе Хиллмана слышал?       – Нет, пока не слышал. Но разберусь.       – Замечательно. Так что не вешать нос, – после она обратилась и к Ким: – Извини, но так было нужно – для твоей защиты и твоего будущего. Мы с твоим отцом решили, что так будет лучше. Хочешь, можно и тебе тоже к Хиллману в Тарбос поехать. И школа отличная, и, я вижу, вы уже познакомиться успели – хоть не одна поедешь.       Ким коротко глянула на отца, тот лишь кивком согласился. Значит, заранее договорился отправить ее в лучшую школу эльфов, чтоб после выпуска она смогла жить так, как сама пожелает? Что ж, такая забота вполне в его духе. Ким не сомневалась, что это будет к лучшему – как в итоге и все, что отец решал наперед нее самой, когда она была еще маленькой.       – Правда, можно в Тарбос, да? – ранее опечаленный новостями от отца Лоди вдруг заметно повеселел. – Давай с нами, давай!       – Ну хорошо, – медленно произнесла Ким. – Почему бы и не в Тарбос.       – Радует, что мы так быстро все решили, и никто не остался обделен, – Алекс на ходу достала какие-то свитки и принялась что-то в них записывать – прямо на весу. – Да, решили все, кроме одного.       – Чего же? – спросил Суло – по его угрюмому виду и не скажешь, что он не обделен.       – Как записывать нашего нового коллегу? – Алекс спросила то ли всех, то ли, все-таки, одного отца.       Тот крепко призадумался – если бы мог согнуть руку, почесал бы в затылке. Ким даже представила, как скрипели бы стальные пальцы по как никогда блестящей лысине, и поежилась от возникшего в воображении звука.       – Я исполню твою волю, отец, сделаю все, как вы с асами договорились, – зашептала она ему на ухо, наклонившись очень низко, чуть ли не перегнувшись через спинку кресла. – Но с тебя тогда тоже условие. Ты сказал – станешь новой мумией, если я захочу? Пусть история нашего года живет вместе с тобой. Как там звали этого в храме?       – Но он же был преступник, приговоренный к страданиям, – ответный шепот отца зазвучал, как скрежет ножей друг об друга.       – Для них ты тоже преступник, раз тебе наказывают, отбирая меня, – поняла, как жестоко звучат эти слова даже вполголоса только после того, как сказала.       – Да будет так, – согласился отец, помедлив.       Ким, довольная, распрямилась, попутно заметив, как взгляд Лоди бегает по ее ключицам – а то и ниже. Отец же набрал воздуха и произнес во весь голос:       – Что ж, записывайте: отныне я – Зиллон, новая Амбестская мумия.