И они тоже

Шкуру ему знатно подпортило. Этот чокнутый мужик ухватил его зубами за горло и выдрал кусок. Хорошо, что прокусил только кожу – до жил не добрался, хотя крови было много. Густой, липкой, остро пахнущей. От ее запаха так просто не избавиться – он въедливый и стойкий. Хуже только собачьи метки на деревьях – от них разит за версту, даже от высохших и застарелых. От чокнутого мужика он ушел, правда, остался голодным и наследил изрядно, но скрыться, кажется, сумел. По крайней мере, посторонних запахов и звуков в своем убежище он не слышал с самого вечера. Он немного успокоился. Рана начала подсыхать и уже покрылась корочкой, но зудела изрядно. Он старался чесать ее аккуратно, не нарушая целостности корочки, но у него плохо получалось. Кровавая короста отслаивалась и осыпалась на жесткую подстилку, заменявшую ему постель. Из трещинок сочилась сукровица, потом она снова подсыхала, стягивая края раны, начинала нестерпимо чесаться, и все повторялось вновь. Он прятался до полудня: дремал, мучился зудом, потом снова дремал. Солнце поднялось над крышами: горячее и яркое. Он смотрел на залитую золотистым светом улицу сквозь полуприкрытые веки и ждал, когда наступит вечер. Он собирался прятаться, пока не затянется рана, и запах крови пусть не исчезнет совсем, но хотя бы притупится и не будет выдавать его сразу, несмотря на маскировку. Он собирался ждать, но почувствовал нарастающий голод. Складывалось ощущение, что он не ел уже много дней. Это было странно. Однажды ему приходилось долго голодать. Тогда силы медленно, но неумолимо покидали его. Он отощал и ослабел настолько, что стал бледной тенью самого себя. Ходил с трудом, покачиваясь, подволакивая ноги. Если бы пожилая женщина с соседней улицы не сжалилась бы над ним и не поделилась бы консервами, он бы умер. Но тогда это длилось долго, слабость то усиливалась, то утихала, а теперь ее не было вовсе, только жуткий голод грыз изнутри. Вскоре кроме голода ничего не осталось, даже рана перестала кровить и чесаться. Он попробовал поспать, но не смог. Голод пробивался через дрему, скручивал внутренности, сводил с ума. Когда начало темнеть, он все же оставил укрытие. К тому времени солнце опустилось за дома, и улица окрасилась багряно-розовым. Он шел вдоль деревьев и полоски живой изгороди, стараясь держаться в тени. По дороге проезжали редкие автомобили. Он слышал их еще издалека, останавливался и припадал к кустам, чтоб остаться незамеченным. Морщился от резкого запаха резины и гари и ждал, когда стихнет звук мотора. Машин он опасался и обычно сторонился дорог, но в это раз голод гнал его в поселок кратчайшим путем.