И они тоже

Похоже, мясо лежало здесь давно. Она смотрела на него с подозрением, но не без интереса. Это мясо – все, что она нашла за последние два дня, поэтому, принюхиваясь к оставленному здесь куску, она думала не о том, как он попал сюда, а давно ли здесь лежит и можно ли его съесть. Кусок был большим, с тонкой кожицей, под которой проглядывалась полоска желтоватого жира. Мух поблизости не было, это обнадеживало, хотя запах, исходивший от мяса, все равно казался ей странным. Это была не гниль, но что-то неуловимо похожее. Раздавшийся шорох заставил ее вздрогнуть и перестать принюхиваться. Она напряглась и вся обратилась в слух, готовая бежать, если звук повторится. Оконная рама хлопнула на сквозняке, задребезжали стекла. Она, схватив мясо, бросилась прочь. В убежище она вернулась под утро. Было еще темно, на траве оседала роса, и она морщилась, проходя через лужайку к двухэтажному дому с забитыми досками окнами. Дети ждали ее в убежище, надежно укрытые на втором этаже, в узкой каморке в конце коридора, среди старых коробок и ветоши, сохранившей тепло. Это было надежное место, спрятанное от посторонних глаз. Здесь она могла оставить их ненадолго, чтобы выйти на поиски пропитания. Возвращаясь с добычей – лучшей половиной мясного куска, она ступала тихо и осторожно, чтобы не разбудить и не испугать спящих детей. С верхнего этажа не доносилось ни звука. Сначала ее это не насторожило, она была спокойна, пока не поднялась. А когда увидела каморку, выронила мясо и бросилась к укрытию. Она звала детей, искала, но не могла найти. В укрытии было пусто. Беспокойство росло с каждым мгновением. Мать обыскала каждый уголок, но не нашла ни следа детей. Они бесследно исчезли. Чувствуя страх, злость и замешательство, она бросилась на улицу. Если дети ушли, они должны быть рядом, а если детей забрали... Она не хотела в это верить, потому что тогда она ни за что их не найдет. Она их больше не увидит. Она кружила возле здания, звала, заглядывая в каждый угол, под каждый куст. Ей отвечали тишина и далекий рокот машин со стороны дороги. Время уходило, унося возможность что-то исправить. Она боялась не успеть, но не знала, куда торопиться. Она могла бы пробежать город насквозь и вернуться сколько угодно раз – ей хватило бы сил, но она не знала, в какую сторону броситься. Паника росла в ней. Заставляла думать, что дети погибли, выйдя на дорогу, или потерялись в поселке, отправившись на поиски матери, или, что хуже всего, попали в руки странных чудовищ, совсем недавно появившихся в городе. Чудовища внешне напоминали людей, но вели себя не как люди. Они иначе двигались, издавали иные звуки и отчетливо пахли падалью. Она видела, как чудовища ели крыс, как таскали за собой оторванные части человеческих тел, как бросались друг на друга, вырывая зубами клочки плоти. Она еще раз обошла дом, вышла к дороге, прошла взад-вперед, проверяя. Она боялась увидеть распластанные по асфальту тельца, разлитую кровь и размазанные внутренности, но все равно смотрела во все глаза. Мать должна знать, где ее дети, должна быть рядом, что бы ни случилось. Даже если это смерть, даже если хуже смерти. Она должна найти их, даже если они еще живы, но безнадежно искалечены. Быть с ними до самого конца, до последнего вздоха. Только их не было. Все мысли ушли на второй план, растворились. Была только одна идея – во что бы то ни стало найти детей. Несколько секунд она стояла возле дороги, а потом развернулась в сторону поселка и побежала.