Война

Ivan torrent — The power of will

      Как прекрасен Асгард в рассветные часы. Когда там, где вечные воды с отражёнными в них миллиардами звёзд, вспениваясь, отвесной стеной срываются в мглистую бесконечность, всколыхнувшая небосвод заря лениво растекается над скалистыми берегами. Когда ещё не согретый солнцем воздух необычайно чист, свеж и пропитан ароматом отступающей ночи. Или когда дневное светило величаво поднимается ввысь, точно плывёт в ладье по робкой лазури, и в первых его лучах, коснувшихся земли богов, становятся видны кристально прозрачные капли росы, сверкающие подобно алмазной крошке. Свет отражается, рассеивается, наполняет собой пространство, оттесняя тьму и оставляя во власти теней жалкие островки священной обители. Пробуждается природа: изумрудная зелень снимает вуаль сна, разворачивается, кажется ярче. Повсюду распускаются невиданной красоты цветы, нежности благоухания коих нет равных ни в одном из Девяти миров. Отовсюду разливаются звонкие трели птиц, так же как и асы, готовых начать новый день. В миг этого таинства возвышенное великолепие Асгарда способно потрясти своей неповторимой гармоничностью. Но в блаженном умиротворении, поглотившем Сердце Мироздания, ни его мудрый правитель, ни кто-либо другой не смог заподозрить страшной угрозы, нависшей над головами безмятежных асов…       Очередное утро, похожее на все те, что Фрейя провела в асгардской тюрьме, но всё же принесшее ей странное предчувствие скорых перемен. Она бы несказанно обрадовалась, будь это скребущее ощущение вестником её освобождения. Но нет, это не оно…       — Послушай, Локи, — позвала она, — как интересно пишет один из выходцев Мидгарда. Уж не Асгард ли он описывал?.. После этого Война опустила, наконец, взгляд в книгу, а сын Лафея приготовился слушать. Такие литературные чтения друг другу стали для них своеобразной традицией.       — «В стране Ксанад благословенной Дворец построил Кубла Хан, Где Альф бежит, поток священный, Сквозь мглу пещер гигантских, пенный, Впадает в сонный океан…»       Певучий голос богини эхом отражался от толстых стен и высоких потолков, придавая речи девушки трогающее сердце очарование. Она ступала босыми ногами по белоснежному гладкому полу и читала вслух поэтическое произведение простого смертного, поразившее её схожестью описанных картин с царством Одина.       — «На десять миль оградой стен и башен Оазис плодородный окружён, Садами и ручьями он украшен. В нём фимиам цветы струят сквозь сон, И древний лес, раскошен и печален, Блистает там воздушностью прогалин…»       Трикстер, не отрывая взора от богини, чуть слышно опустился на выступ возле волшебного барьера, привалившись спиной к мощной подпорке свода и прикрыв глаза.       — «Но между кедров, полных тишиной, Расщелина по склону ниспадала. О, никогда под бледною луной Так пышен не был тот уют лесной, Где женщина о демоне рыдала».       Фрейя умолкла. Воцарившаяся тишина пришлась не по душе Локи, и тот поспешил осведомиться, почему дочь Хаоса прекратила читать. Ему не столько нравилась земная поэзия, хоть и была на удивление красива и стройна в рифмах, сколько звук вкрадчивого голоса Войны, нежного, успокаивающего, но вместе с тем наполненного необходимой уверенной выразительностью. Богиня не ответила, только усмехнулась, покачала головой и вернулась к месту, где прервала прочтение:       — «Пленительное место! Из него, В кипенье беспрерывного волненья, Земля, как бы не в силах своего Сдержать неумолимого мученья, Роняла вниз обломки, точно звенья Тяжелой цепи: между этих скал, Где камень с камнем бешено плясал, Рождалося внезапное теченье, Поток священный быстро воды мчал, И на пять миль, изгибами излучин, Поток бежал, пронзив лесной туман, И вдруг, как бы усилием замучен, Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен, В безжизненный впадал он океан. И из пещер, где человек не мерял Ни призрачный объем, ни глубину, Рождались крики: вняв им, Кубла верил, Что возвещают праотцы войну…»       Вновь пауза, на сей раз короткая, чтобы перелистнуть страницу.       — «И тень чертогов наслажденья Плыла по глади влажных сфер, И стройный гул вставал от пенья, И странно-слитен был размер В напеве влаги и пещер. Какое странное виденье — Дворец любви и наслажденья Меж вечных льдов и влажных сфер. Стройно-звучные напевы Раз услышал я во сне, Абиссинской нежной девы, Певшей в ясной тишине, Под созвучья гуслей сонных, Многопевных, многозвонных, Ливших зов струны к струне. О, когда б я вспомнил взоры Девы, певшей мне во сне О, горе святой Аборы, Дух мой вспыхнул бы в огне, Все возможно было б мне. В полнозвучные размеры Заключить тогда б я мог Эти льдистые пещеры, Этот солнечный чертог. Их все бы ясно увидали Над зыбью, полной звонов, дали, И крик пронесся б, как гроза: Сюда, скорей сюда, глядите, О, как горят его глаза! Пред песнопевцем взор склоните, И этой грезы слыша звон, Сомкнемся тесным хороводом, Затем, что он воскормлен мёдом И млеком рая напоён!» — Она кротко улыбнулась, в последний раз пробегаясь глазами по строкам; отложила книгу на столик и, вздохнув поглубже, развернулась. — Сэмюэль Тейлор Кольридж, «Кубла Хан или Ведение во сне».       Асгардец проскользил внимательным взором от самых её босых ног по струящейся ткани белых одеяний вверх. Он как будто нашёл в образе Войны что-то новое, доселе неизведанное. Мерцающие колдовской зеленью, глаза Локи совсем скоро остановились на её красивом лице. Тонкие губы йотуна растянулись в полуулыбке, на что Фрейя ответила изящной линией вопросительно изогнувшихся бровей. Она сделала пару шагов к барьеру, грациозно огибая плетёное кресло, и, остановившись напротив Лафейсона, слегка склонила голову вбок. Переливающийся множеством оттенков рыжины, шёлк её волос послушными волнами струился по оголённым плечам и груди, скрытой белым лифом платья. Налитые густым багрянцем, очи Фрейи замерли, въедаясь в черты бледного лица Локи, непривычно мягкого и от того ещё более загадочного. Бог и богиня застыли, пребывая в никем не познанных чертогах их личного «мира на двоих», где не требовалось слов или жестов, чтобы понимать друг друга или вовсе объединить души в одно неделимое целое.       Именно сейчас, когда их связь была практически осязаема, Война решилась с помощью остаточной магии попробовать мысленно передать Лофейсону то, из-за чего и оказалась в тюрьме Асгарда. Правду, которую пришло время огласить…       — «Локи», — её голос в его разуме зазвучал так же приятно.       — «Ты и ко мне в голову можешь проникать?» — принц Йотунхейма прекрасно передал свою язвительность интонацией в воображении.       — «Я не могу читать мысли, не беспокойся. В моей власти лишь донести свои до тебя через сознание».       — «К чему такие изощрения сейчас?»       — «Хочу кое-что показать, а по иному это сделать не выйдет, к сожалению».       — «И что же такого я должен увидеть?»       — «Ты сам вряд ли помнишь, но не сомневайся, то, что я покажу — чистая правда», — девушка ждала его реакции. Локи медленно поднялся на ноги, интуитивно напрягшись, словно готовился к болезненному удару. Фрейя ощутила его колкую взволнованность.       — «Хорошо».       Рыжеволосая глубоко вздыхает и тут же её глаза загораются. В то же время Лафейсон оказывается в воссозданном дочерью Хаоса прошлом, ничуть не отличимом от реальности и пугающем правдоподобностью картинки.       Он переносится в разорённую цитадель Йотунхейма, в пустынный тронный зал, погружённый во мрак с завывающим в нём ледяным ветром. За спиной трикстера раздаётся пронзительный детский плач. Мужчина резко оборачивается и застывает: над младенцем с кожей «благородного» синего цвета, лежащим на промёрзлых руинах, возвышается Война — та самая богиня, что в реальности сидит в камере напротив. Однако, эта Фрейя свободна и величественна, полна сил и решимости. Образ из видения ничем не отличен от того, как выглядит оригинал, за одним исключением, но каким… Сын Лафея никогда раньше не задумывался, как Война преображается в божественных одеяниях. Со дня суда девушка оставалась в простеньком длинном платье цвета свежевыпавшего снега, не осложнённом всякого рода украшениями и с слегка потрёпанными оборками юбок. Она была мила для взора, но то, какой Фрейя предстала перед ним сейчас, заставило Локи затаить дыхание. Длинный шлейф тяжёлой юбки тянулся по пыльному растрескавшемуся полу; чудовищно холодный вихрь вперемешку со снегом заставлял белый атлас облегать стройные ноги богини. Кстати говоря, рыжеволосая и тогда не носила обуви, совершенно не чувствуя в этом необходимости. Края тугого лифа её платья были оторочены широкими лентами тёмно-красного шёлка с нашивкой в виде хитросплетённых узоров из золотых тесёмок. К ним в нескольких местах крепились округлые пряжки благородных металлов с идеально гладкими альмандинами в середине[1]. Такие же ленты опоясывали талию и отделённые от платья длинные рукава свободного покроя. Оголённые плечи Богини Войны скрывал жемчужный шёлк накидки, удерживаемый на шее пуговицами количеством с десяток. Был и капюшон, который, впрочем, Фрейя не надевала. Её длинные волосы цвета ржавчины всё так же полураспущены; короткие пряди обрамляют лицо, и ещё несколько пышными косами уходят назад, где причёска прочно скреплена миниатюрным гребнем. Лафейсон не сразу замечает, что уши дочери Хаоса заострились и стали походить на эльфийские. Ещё одно причудливое отличие, которое его позабавило. На голове Войны изящная серебряная корона, похожая толи на сомкнутые кольцом тонкие рога оленей, толи на застывшие в её волосах бесцветные языки пламени — так или иначе, этот венец подходил богине как нельзя лучше. Украшал головной убор небольшой красный камень в форме овала, расположившийся прямо в центре.       Не искушённый роскошествами в одежде или украшениях, коих успел вдоволь насмотреться в дворцовых чертогах Асгарда, наследник трона Йотунхейма впервые признаёт своё поражение перед открывшейся ему необычайной женской красотой, к которой он неоспоримо хотел бы прикоснуться. Как странно Локи ловить самого себя на подобных низменных желаниях и даже не стараться отрицать их. С каких пор он перестал скрываться в дебрях самообмана? Когда решил пойти наперекор принципам? И почему, осознавая происходящие с ним изменения, Лафейсон не слишком-то жаждет сопротивляться?..       Между тем дочь Хаоса из воспоминаний подняла малыша с холодной земли, устроив у себя на руках, словно в колыбели. Асгардец знал, что это всего лишь иллюзия, гладь воспоминаний, запечатлённых Фреей, потому безбоязненно подошёл ближе.       — Экое маленькое и совершенно беззащитное создание попало ко мне в руки, — она склонилась над ним, обдавая жаром дыхания милую мордашку с незамысловатыми линиями. Фрейя уже тогда не могла взять в толк, почему не испытывает ни малейшего желания видеть страдания создания, чья жизнь сегодня закономерно должна была оборваться. Её сердце впервые испытало на себе власть сомнения и какую-то дикую нужду пойти против судьбы. Девушка поморщилась. Делать выбор меж долгом и личным интересом ей прежде не приходилось, и это стало первым разом, когда она отважилась нарушить строгий закон Отца. — Не плачь, сын Лафея, я не так страшна, как меня малюют. Но, что же мне с тобой делать?       — Война, дочь Хаоса и Погибели, — послышался за спиной девушки охрипший голос только что ступившего в храм правителя Асгарда. Бог Лжи и Коварства одарил призрак отца хмурым взглядом.       — Всеотец, — нарочито мягко протянула богиня, стоя к Одину в пол-оборота и держа на руках притихшего младенца, — я не ждала тебя.       — Я тоже не жаждал новой встречи, — он сделал ещё несколько осторожных шагов по направлению к рыжеволосой, обошёл её стороной и встал практически напротив, едва ли не касаясь плеча настоящего Локи своим. Последний помрачнел ещё больше, но не сдвинулся с места.       Сосредоточенный взгляд Одина почти сразу оказался прикован к маленькому отпрыску йотунов, не схожему с сородичами ничем, кроме синевы кожного покрова с бледным чуть выпуклым рисунком. Малыш на удивление вёл себя спокойно, обхватив крошечными пальчиками руку Войны, жмуря красные глазки и даже пытаясь улыбаться ей. Богиня взглянула в лицо старца: оно было уставшим, испещрено чуть заметными морщинами, изъедено свежими ранами; владыка мира богов лишился правого глаза. Война сдавленно хмыкнула.       — Время никого не щадит. Ты стареешь, Всеотец, и такие серьёзные раны уже не смогут быстро затянуться, как прежде. А Асгарду нужен сильный правитель, — она состроила деланно грустное выражение лица, после злорадно рассмеявшись. В голову закралась идея, как одним выстрелом убить двух зайцев: связать Одина необходимым для неё обязательством и избавиться от заботы, как поступить с новорождённым принцем Йотунхейма, обеспечив его всем необходимым для счастливой жизни. — Заключим соглашение. Я на долгие годы оставлю в покое твоё царство и его народ…       — А взамен? — Локи закатил глаза, но следующие слова Фрейи потрясли его.       — Воспитай это дитя, как собственного сына, — богиня отняла от себя ребёнка и, всё ещё бережно придерживая тельце и головку, протянула Одину. Последний рассеянно повёл плечами, но спустя мгновение принял кроху, прекрасно понимая, что просто так Война не сохраняет жизни, а значит этому йотуну уготовано сыграть важную роль в судьбе всех Девяти миров. Всеотец не мог знать, что она просто не смогла погубить мальчика, да и сама Война тогда не осознавала этого.       Малыш никак не хотел отпускать горячую руку богини, цепляясь за её тонкие пальцы своими пухлыми холодными ручками, чтобы удержать при себе приятное тепло. Едва они перестали соприкасаться, а красивый лик Войны сменило лицо верховного бога, обезображенное в недавнем сражении и испачканное кровью, новорождённый заплакал вновь, вызывая у дочери Хаоса недовольство. Она отступила назад. — И ещё кое-что… Назови его Локи.       — Почему именно «Локи»?       — Это мой ему дар.       — Смотри дальше, — из настоящего к Лафейсону долетает голос Войны. У него уже скопилось множество вопросов, но приходится обождать, пока в воспоминаниях Фрейи за секунды проносятся сразу несколько десятилетий, окружение меняется и теперь Локи стоит на опушке леса. К ногам льнут высокие травы и на их фоне пестреют яркие полевые цветы всех видов, цветов, размеров. Солнце повисло высоко в небе раскалённым добела диском; в световых потоках стайками вьётся мошкара. Вокруг безветренно и душно. Младший принц Асгарда осматривает лесную чащу, обступившую его, точно гранёные стены. Он помнит это место, ведь ребёнком всегда сбегал из дворца сюда, чтобы скрыться ото всех на свете и провести время в тишине за какой-нибудь очередной книгой. Таких случаев не счесть и, к несчастью, каждый трикстер не мог оставить в памяти на всю жизнь, посему гадал, какой именно день ему предстоит пережить.       Меж высоких стволов деревьев быстро промелькнул силуэт, и через минуту из чащи выбежал ребёнок — темноволосый мальчишка лет двенадцати, в котором бог обмана сразу же узнал себя. Локи смотрел, как его детская копия переходит с бега на быстрый шаг и, не дойдя до середины поляны, устало плюхается на мягкий травяной полог; резко садится и достаёт из ножен на привязи короткий кинжал с красивой резьбой на серебряной рукояти. Лафейсон невольно тянется к поясу, где под слоем кожи и доспехов до сих пор носит подаренное Всеотцом первое оружие. Мальчишка пару раз играючи подбрасывает кинжал в воздух, ловко ловит и прячет обратно в ножны; испуганно озирается, слыша шелест травинок под чьими-то ступнями.       Стоя в паре метров от него, улыбаясь и щурясь от яркого света, на принца смотрит очередное воплощение Фрейи тех времён. Юный Локи подрывается на ноги, а тот, что наблюдает — усмехается. Как всё-таки он изменился, вырос, возмужал. В нём теперь почти нет этой юношеской неловкости и неопытности. Мужчина не совсем помнит этот момент своей жизни, откладывая ещё парочку вопросов к Богине Войны в дальнюю память.       Безымянная Война рассматривает несмышлёного трикстера, после чего, наконец, начинает диалог:       — Здравствуй.       — Здравствуйте, — его розоватые губы сжимаются и зрительно становятся тоньше. Привычка, навсегда оставшаяся с сыном Лафея для того, чтобы демонстрировать его напряжённость или раздражение.       — Ты Локи, да?       — Да. Вы меня знаете?       — Ровно столько, сколько и прочие асы. Может, чуть больше, — уклончиво тянет девушка, роняя семя сомнения в душе принца Йотунхейма. Но недоверие растворяется в приятном первом впечатлении, которое дочь Хаоса произвела на мальчика. Её красота, плавная речь и какая-то опасная загадочность однозначно притягивали юнца. Особенно тот страшный дьявольский цвет её глаз, похожий на кровь. — К тому же здесь не найдётся того, кто не ведал бы о младшем принце Асгарда.       — Как Вас зовут? — он подошёл ближе, и теперь при желании без усилий мог дотянуться до Войны рукой. Фрейя ответила с секундным промедлением:       — Все по-разному кличут.       — Как это? Разве так бывает? — пока ещё слишком наивное детское личико Лафейсона, вытянувшееся от удивления, позабавило девушку, заставив сдержанно рассмеяться.       — Как видишь, бывает. Так вышло, что отец не дал мне имени.       — Тогда можно называть Вас нимфой? — он смутился, слегка покраснев, но глаз не отводил.       — Пусть так.       Далее ведение отдельными отрывками показывало Локи, как он и так называемая «нимфа»остаток дня прогуливались по лесу. Она рассказывала ему истории из своей жизни, старательно укрывая большую часть правды. Когда настала очередь обсудить интересы, богиня сразу догадалась, что Локи не слишком интересно военное дело, а в частности холодное оружие, хоть и застала радостный блеск в его глазах, из укрытия наблюдая дневную сцену с «жонглированием». Сам принц в беседах больше говорил о магии и о том, что хочет выучить как можно больше заклинаний, дабы с их помощью защищать родной Асгард и прочие миры с их обитателями. И когда Фрейя объявила, что может научить его паре интересных магических трюков, юный асгардец несказанно обрадовался, буквально светясь от нетерпения.       Волшебство творилось вплоть до наступления вечера. Войне не пришлось долго объяснять Локи принцип сотворения колдовских чар, напротив, стоило только раз показать — Лафейсон тут же пробовал повторить и до тех пор, пока не выходило более или менее хорошо, не прекращал попыток. Он был очень способным учеником, умным и упрямым, как раз таким, каким дочь Хаоса надеялась его обнаружить. В итоге ему удалось неплохо освоить два заклинания: одно на управление капризным элементом огня с дальнейшим использованием его как оружия в дальнем бою, а второе позволяло Локи значительно быстрее восстанавливать запасы магической энергии. К слову сказать, легче прочего юному йотуну удалось подчинить именно огонь, хотя Война ожидала этого меньше всего. Пламенная стихия приходилась ей родной, ведь богиня была рождена в её жгучих потоках, так что девушка имела представление, как сложно справиться с неукротимой силой огня без должного уровня концентрации. Тут Локи не разочаровал её.       Под конец дня мальчик устал, но остался доволен собой и счастлив, что встретил свою «нимфу». Война слушала его щебет, идя рядом по извилистой лесной тропинке, ведущей прямиком ко дворцу, и чувствуя, как исходящий от сына Лафея восторг затапливает и её. Уголки губ богини стремительно приподнялись, и вскоре широкая улыбка расцвела на её лице. За всё время бытия, второй раз она видела принца Йотунхейма, второй раз боролась с собой, чтобы суметь остановиться в нужный момент и второй раз не нашла сил сдержать ликования. Никто бы не поверил, что Война, жестокая и беспощадная, может так красиво и тепло улыбаться. Слава священному Древу Иггдрасиль, что тогда, в чертогах царя ледяных великанов она нашла Локи и не отпустила к Хель в мир мёртвых.       — Мы можем встретиться и завтра? — с надеждой спрашивает юный принц, сидя рядом с Войной на огромном шероховатом камне, нагретом медленно удаляющимся за горизонт солнцем. Рыжеволосая поворачивается к нему и внимательно смотрит в большие чистые глаза, отливающие зелёным золотом.       — Я не могу, — от услышанного Локи в миг грустнеет. Она чувствует это, видит яркой вспышкой в его душе. Он справляется с эмоциями, после чего задаёт новый вопрос, и Фрейе чудится, что дать ответ на него труднее, чем в одиночку одержать победу над целой армией.       — Когда Вы сможете?       — Боюсь, в ближайшее время мы не увидимся. Мой долг как богини зовёт меня странствовать по Вселенной и не задерживаться без нужды в каком-либо из миров.       — Что же Вы за богиня?       — Тебе лучше не знать, — Локи наблюдает за игрой света в её вьющихся волосах, забыв, о чём спросил, и не слыша, что ответила Фрейя, за исключением лишь последних её фраз. — Мне не дано постоянно находиться тут, но обещаю, что однажды я непременно вновь вернусь в Асгард.       — Надеюсь, нимфа, Вы сдержите обещание.       — Да, мой принц…       Вновь иллюзионный пейзаж меняется. Как кадры в мидгардской киноленте. Перед глазами Лафейсона смазано мелькают целые столетия, а когда всё вокруг замирает, он уже знает, что произойдёт.       — Вы проделали немалый путь, чтобы умереть, посланцы Асгарда, — гремит средь мрачных развалин низкий голос Лафея, царя Йотунхейма.       — Я Тор Одинсон, — Бог Грома выступает вперёд, сжимая в правой руке Мьёльнир. За ним следуют его младший брат Локи и четверо самых отважных асгардских воинов, по дружбе поддержавших Тора в этом походе.       — Мы знаем, кто ты такой.       — Как твои люди пробрались в Асгард? — в голубых сапфирах глаз Громовержца неприкрытая злость. Он смотрит точно на повелителя йотунов, в его красные глаза.       — В чертоге Одина много предателей… — Лафей едва заметно качает головой в каком-то насмешливо-порицающем жесте.       — Не оскверняй имя моего отца своей ложью!       — Твой отец убийца и вор! — гигантская фигура правящего йотуна вырастает перед асгардцами, вселяя чувство трепета, которое всё же никто из них не показывает. — А ты зачем пришёл? Устанавливать мир? Ты жаждешь битвы, мечтаешь о ней, мальчишка, пытающийся доказать, что он уже мужчина.       Вокруг собираются другие великаны. Одинсон стискивает зубы, чуть ли не рыча, произносит:       — Ну что ж, мальчишке надоели твои насмешки!       Враг готов в любой момент напасть. Дело принимает не шуточный оборот, но Тор предпочитает этого не замечать, не заботясь о том, что кроме своей жизни он подвергает опасности жизни своих друзей и брата. Локи спешит остановить разошедшегося родственника и, подойдя к нему, шепчет:       — Тор, одумайся, остановись. Вокруг посмотри, мы в меньшинстве, — Лафейсон не сводит настороженного взора с Лафея. Младший принц внемлет голосу разума и хочет, чтобы Тор последовал его примеру, но ответом ему стали жестокие слова с акцентом на всякое превосходство старшего сына Одина над младшим.       — Знай своё место, брат! — Цедит Бог Грома, осаждая Локи.       — Ты не ведаешь, к чему ведёт твоя заносчивость. Я знаю… — царь ледяных великанов не узнаёт в темноволосом юноше из правящей семьи Асгарда своего родного сына, как и Локи, не знающий правды, не видит перед собой отца. Впрочем, если бы даже хоть один из них знал о наличии такого кровного родства, вряд ли это хоть как-то смогло изменить положение к лучшему. — Уходи, пока я тебя отпускаю.       Лафей выходит из тени своего укрытия, смотрит сверху вниз на молчащего Тора, чья душа никак не найдёт успокоения. Демоны гнева бунтуют против желания поступить правильно, мудро.       — Мы принимаем твоё любезнейшее предложение, — Локи берёт на себя смелость озвучить решение за брата. Тор недоволен, но не спорит. — Идём, брат.       — Беги домой, принцесса, — очевидно, что насмешка Лафея имела конкретную цель: подтолкнуть вспыльчивого Бога Грома первым перейти в наступление и тем самым устроить всё так, что в развязавшейся войне между Йотунхеймом и Асгардом повинен лишь неразумный старший сын Одина. И цель достигнута легко и быстро. Тор Одинсон взбешён, он больше не станет терпеть унижения. Белокурый бог раскручивает молот, а потом наносит им удар правителю Йотунхейма, отбрасывая Лафея на приличное расстояние.       Лафейсон не стал наблюдать когда-то случившуюся битву, заведомо зная, чем всё закончится. Его привлекло нечто иное, гораздо более интересное, но не неожиданное. За одним из валунов, некогда бывшим частью колоны йотунхеймского дворца, Локи видит Богиню Войны. На сей раз она стоит с клинком в руке — одноручным мечом, полностью отлитым из серебристого сплава, отдалённо походящим по виду на современный клеймор [2]. Лезвие, острое и тонкое. Вдоль дола голубым горит надпись на неизвестном для Локи языке, по изящности начертания схожем с эльфийским. Эфес представлял отдельное произведение искусства: крестовина меча — два ветвистых оленьих рога, все выросты которых обращены к лезвию. Фрейя держит своё оружие, иногда перебирая долгую рукоять напряжёнными пальцами. Клинок гармонично сочетается с Войной, и хотя размеры его велики, он точно её естественное продолжение. Рыжие волосы девушки нещадно треплет ветер, вплетая в них хладные звёзды-снежинки. От оголённых участков тела богини исходит пар, когда большие снежные хлопья, принесённые ледяным вихрем, касаются горячей кожи. Глаза её светятся дикой яростью разбуженной вражды миров; губы приоткрыты, подрагивают, похоже, что-то шепчут. Лафейсон не разбирает, что именно. Асгардец ступает вплотную к неподвижно застывшей на месте Войне. Забыв, что находится в иной реальности, он намеревается коснуться плеча дочери Хаоса кончиками нерешительно распрямившихся пальцев, но рука бога проходит сквозь видение, а она даже не замечает этого. Безжизненная иллюзия не слышит и не видит сына Лафея, не ощущает. Она лишена такой возможности.       «Где ты, там всюду война, разруха…» — отчего-то Локи вспоминает эти слова, что Один сказал ему при последней их встрече в тронном зале.       Интересно, сам асгардский царь знал, насколько близок к истине?..       — Хватит, — Локи делает шаг назад, всё же не переставая взирать на призрак богини. — Фрейя, довольно ворошить прошлое. Будь так добра, верни меня в реальность. — Его голос полон льда с ядом наперевес. Разумеется, она слышит их пляску в каждом произнесённом Лафейсоном слове, подмечая скользящий упрёк. Воспоминания рассеиваются мгновенно, стоило принцу Йотунхейма высказать желание опять оказаться в настоящем, в котором он узник асгардской тюрьмы.       — Думала, ты захочешь досмотреть до конца, — приглушённо тянет богиня и осторожно присаживается в кресло, устало откидываясь на спинку. Всё же для неё тяжело поддерживать телепатическую связь без достаточного запаса магии. Хорошо, хоть получилось показать всё самое важное. Очутившись в до тошноты знакомых белых стенах камеры, Локи пару минут задумчиво смотрит перед собой, а за тем, бросив на Фрейю быстрый взгляд, стремительно разворачивает своё кресло так, чтобы можно было сидеть лицом к Войне. Мужчина опускается на край бархатного сидения, сцепляет пальцы в замок, уперев локти в колени.       — Выходит, это ты — не Один — спасла меня от смерти в Йотунхейме? — он знает ответ, но всё равно лишний раз просит подтверждения.       — Я не спасала, — дочь Хаоса закинула ногу на ногу, — просто не стала убивать.       — Да, широкий жест щедрости на лицо! А как же условие, что отец взялся исполнять? Тоже следствие твоей благосклонности? — трикстер язвительно шипит, подобно змее.       — А чем ты не доволен?       — Зачем тебе это понадобилось? Возможно, не переживи я тот день — ни Асгард, ни треклятый Мидгард никогда не узнали бы беды, что я, по уверениям папочки, принёс на их земли. И не сидел бы я тут до конца дней своих, в компании давно заученных книг! — Локи распалялся всё сильнее, но Фрейя упорно игнорировала выпады в свою сторону, давая асгардийцу возможность выпустить праведный пар.       — Уж не считаешь ли ты, что я виновата в твоих несчастьях? — рыжеволосая отклоняет голову и косится на бога обмана. — Трагедии, падения и потери — всё, что плохого случилось в твоей жизни, твоих рук деяния. Принятые решения всегда имеют последствия, хорошие или плохие, и нет никакой разницы, кем ты рождён или кем воспитан, Локи. Значение имеет только то, как ты принимаешь себя, как намерен действовать и к чему в конечном итоге придёшь. Не ты первый, не ты последний совершил ошибку, а теперь расплачиваешься за неё. Есть все шансы найти то, что ты по-настоящему ищешь и прожить жизнь достойно.       Сын Лафея вновь спокоен, однако, на этом его интерес к тайнам знакомства с Войной не иссяк.       — И имя моё дано мне твоими устами. Выходит, я вернул тебе должок, и только. Даже как-то обидно.       — У тебя ещё есть вопросы? — она смеётся. Лафейсон расслабленно отодвинулся вглубь кресла.       — В твоей памяти мы виделись, когда я был ребёнком. Будь это правдой, я бы точно запомнил.       — Хах, да, верно, моих рук дело, — признаётся рыжеволосая. — Пришлось изрядно потрудиться, дабы очистить твои воспоминания от моего визуального образа, а сохранить только перенятый от меня опыт изученных заклинаний и технику их исполнения. Одину ни к чему было знать о моём визите в Асгард, ведь мы с ним заключили договор.       — Который, так или иначе, ты нарушила.       — Ты был моей гарантией, за которой я посчитала целесообразным присмотреть.       — Боже, — ухмыльнулся Лафейсон, — мне ещё сильнее хочется узнать, какой же твой интерес в поддержании такого мира. Ты ничего не выигрывала. Ну, разве что, лишний раз подкрепила слепую веру Всеотца в союз с ледяными монстрами.       — Зря ищешь выгоду там, где её нет, — фыркнула Фрейя, — не всегда в основе лежит корыстный интерес. Тем более Один ничего стоящего не смог бы мне предложить. Мне было скучно, посему я решила развлечься и поиграть, а вы с Одином подвернулись под руку. На вашем месте мог оказаться кто угодно, так что не заостряй внимания на мелочах.       — Сложный и глупый способ развлечься, — огрызается трикстер.       Беззаботные интонации Войны, лёгкость, с которой богиня опустила асгардца с небес на землю, пояснив, что он не более чем игрушка в её руках, пробудили внутреннего зверя Локи, прежде спавшего в тех самых тёмных лабиринтах его оледенелой, как земля Йотунхейма, души. Трикстер, сам слывущий знатоком в играх с чужими жизнями, научившийся виртуозно манипулировать другими, задавая «пешкам» необходимый ему курс и траекторию, ощутил хлёсткий удар по итак оскорблённому самолюбию. Скрывать досаду глупо, по крайней мере, находясь рядом со столь проницательной богиней. Лицо мужчины, обычно красивое в непоколебимом спокойствии, заострилось, на лбу обозначилась напряжённо вздувшаяся венка. Зелёные глаза потемнели до мистического изумрудного, смотря сурово, с долей порицания и примешивая ещё каплю неприязни. Губы сжаты до такой степени, что побелели и перестали быть отличимы на фоне его общей бледности. Раздражённый, почти взбешённый, Локи Лафейсон сейчас мог бы весьма успешно потягаться с дочерью Хаоса в способности наводить ужас лишь своим внешним видом и окружающей его злобной аурой.       — Ответь на последний вопрос, — Фрейя внимательно смотрит Локи в глаза. — То, что ты оказалась здесь, просто случайность или это всё же как-то связано со мной?       Богиня вздыхает, продливая паузу.       — Асгард получил свой величайший трофей лишь потому, что давным-давно я проявила непростительную слабость. И когда ты попал в тюрьму, наше с Всеотцом соглашение потеряло силу во второй раз, рухнуло официально. Об этом кроме меня уже знал и Один, а значит можно было не сдерживаться и нанести визит в ваш мир. Я оказалась невнимательна, — она негодующе поморщилась, ибо до сих пор не верила, что умудрилась дать поймать себя. — Попалась в нехитрую ловушку, и Один нацепил на меня ошейник, словно я собака… Продолжение ты знаешь.       Не ожидал Лафейсон такого развития событий. Потому нуждался в дополнительном времени, дабы осмыслить новую трактовку истории, далеко не такой прозрачной, как могло казаться ранее.       Дочь Хаоса не прерывала его раздумий, не отвлекала. Она молча продолжала сидеть в кресле, мерно постукивая ноготками по закруглённым подлокотникам и иногда поглядывая на ушедшего в себя Бога Лжи. Одновременно с этим всё вокруг замерло, затихло, будто предвещая неминуемую бурю, обещающую пронестись здесь с минуты на минуту. [1] Альмандин — самая твёрдая и самая распространённая разновидность красных (красно-фиолетовых) гранатов. [2] Клеймор — особый тип двуручного (реже одноручного) меча, использовавшийся в Шотландии в XV–XVII веках. Общая длина такого клинка с учётом рукояти составляет 135 — 150 см. Фрейя использует стилизованную аналогию.