Ursine Vulpine [The Fiaming Lips] — Do you realize
Радужный Мост — величавые врата, отворяющие путь из Сердца Вечности в другие миры и обратно, к вотчине богов. Удивительное златое детище таланта асгардских зодчих, обладающее непостижимой мощью, о которой ходили легенды, слагались мифы. На его защите бесстрашный воин Хеймдалль неустанно простёр свой взор сквозь ткань времени бытия, охватив пустоту бескрайних просторов Вселенной: далёкие звёзды, безнадёжно увязшие в космической сине-чёрной мгле вместе со скитальцами небесными светилами; все Девять миров и каждого из их обитателей, спешащих заполнить отмеренный им срок так, чтобы, в конце концов, достойно уйти в иной мир, но оставить за собой нетускнеющий след памяти в душах последующих поколений. Хранитель смотрит сквозь пространство, наблюдая приближение Парада планет — события, несравнимого по красоте зрелища ни с одним другим. И так же ясно он понимает, насколько опасно Схождение, когда та, что всегда хранила положенное равновесие Мироздания, сейчас так не вовремя заперта в тюрьме. Как в водной глади, глядит Хеймдалль на дочь Хаоса, что не так давно пришла в благословенную землю Асгарда, дабы огнём и мечом упрочить в других богах страх перед собой, а главным образом преподать урок Всеотцу и заставить понять: Война не прощает тех, кто нарушает данные ей клятвы. По законам, прописанным во всех мирах по-разному, но с одним единым смыслом, Один справедливо наказал сына Лафея — лишил всего того, о чём когда-то заключил с Фрейей соглашение. Но подгоняемая неумолкающей слепой яростью, Богиня Разрухи не собиралась отступать. Она принесла в эти края смерть, ужас, горелый запах крови, душераздирающие крики и отчаянные мольбы, коим никогда не внимала. Купол небес укрылся за свинцовыми плитами туч, и не было в Асгарде места, где не звучал бы её исступлённый смех. Противостоять Войне казалось совершенно невозможным, самоубийственным. Она поразила десятки десятков эйнхериев прежде, чем Один вновь доказал своё превосходство в той страшной бойне и подтвердил право стоять во главе всего божественного пантеона. Дочь Хаоса была повержена. Хранитель Биврёста оставил её на некоторое время без надзора, пока не ощутил далёкую угрозу, взыгравшую где-то в его душе тревожными нотками. Вскоре Хеймдалль с интересом созерцал Фрейю и Локи в их горделивом представлении друг перед другом, затем их осторожно начинающееся общение, дававшие надежду на возможное спасение для обоих, и, наконец, ас стал свидетелем чего-то гораздо более сложного, нежели простое взаимопонимание. Появилось какое-то странное духовное единение двух разных по природе существ, издавна разделивших одну долю на двоих. Гнев Войны медленно утих, погас, словно пожарище, которое залили водой, а мятежный йотун, услышав заветную истину, стал гораздо смиреннее, чем прежде и больше не плевался ядовитыми обвинениями в адрес тех, кого считал семьёй, предавшей его. Дочь Погибели и принц Йотунхейма необратимо привыкали постоянно быть близ друг друга, пусть даже так, разделённые опостылевшими камерами и не столь большим, но непреодолимым расстоянием. Ни он, ни она не представляли, как же сильны эти узы, стягивающие их всё сильнее и сильнее. Сила глаз Хеймдалля ни разу не заставляла его сомневаться, позволяла заранее прознать о чём-либо или найти требуемые ответы, но здесь она оказалась бесполезна. Вернее, она попросту ему не пригодилась: мудрому Хранителю Врат оставалось только ожидать подтверждения собственным догадкам и надеяться на скорый счастливый исход. Пусть неизвестность грядущего страшила, в окрепшем меж Лафейсоном и Фрейей союзе бравый асгардский воин видел то, что было не иначе как судьбой. О, Норны! Как же хитро они сплетают нити жизней в целостное полотно, выводя узор прошлого, настоящего и будущего. Будущее… Что в нём? Всё ли хорошо или нужно снова опасаться злоключений?.. Золотистые глаза Хеймдалля бегло прошлись по обманчиво чистому небу, и в безоблачной вышине в ту же секунду повисло гудящее эхо, а позже постепенно растаяло, слившись с небывалой свистящей тишиной. Сорвавшись с места, Хранитель Биврёста больше не сомневался, что одолевающее его грызущее чувство тревоги было родом именно из этого дня, тянулось от этого момента тончайшей ниточкой. Его опасения сбылись. Обнажая свой меч и готовясь отразить внезапную атаку незримого противника, Хеймдалль точно знал, что должен сделать и готов был исполнить долг. Спустя считанные минуты он в одиночку сразил огромный инопланетный корабль. Запасным клинком пробив прочную тёмную броню, подорвав двигатели, страж поспешил покинуть красноглазую задымившуюся машину, а после проводил взором захватчика, со страшным лязгом и воем рухнувшего на искрящуюся радужными всполохами тропу. Вторжение Тёмных Эльфов не являлось полной неожиданностью, но Хеймдалль помыслить не мог, что недруг подберётся так близко, миновав уязвимую границу меж мирами, оставшись незамеченным. За его спиной ввысь лениво поднялся чёрный корабль-гигант, гудя и стрекоча системами управления. От него отделились и с оглушительным рёвом пронеслись над головой аса пара враждебных кораблей, подобных тому, обломки которого теперь лежали грудой покорёженного металла. Они безжалостно осыпали прицельным огнём золотые башни дворцовой цитадели. На земле и в воздухе завязались ожесточённые бои, где потери среди эльфийского народа по численности и рядом не стояли с жертвами асгардских войск. От края до края — теперь здесь повсюду облака чёрного едкого дыма, то и дело перемежающиеся с завесой тяжело падающего огромными хлопьями пепла. Хранитель Радужного Моста не способен остановить развязавшуюся битву самостоятельно, как бы сильно ни хотел этого. Он растерян, но не испуган, потому незамедлительно бросается по направлению к осаждённому дворцу, храня скудные остатки тлеющей надежды, что ещё есть шанс спасти Сердце Вечности…***
Асгард сотрясла взрывная волна, взявшая начало где-то снаружи, у стен замка. Фрейя негодующе вглядывается в белый камень потолка, словно пытается узреть, что происходит на поверхности. Она давно не замечает того беспорядка, что творится вокруг, чувствуя, как агония беспокойства сковывает её. Локи хмурится, отмечая пугающую бледность её лица, нервозность движений и лихорадочный танец алого безумства глаз. Из приоткрытых губ богини белёсыми клубами вырвался разгорячённый пар, а на лбу, шее, запястьях и чуть выше локтей проступил мерцающий кружевной узор печати Одина с древними рунами в цепи подавляющего заклинания. Начертания, неоднократно обвившие кольцами тело Войны, светились всё ярче, виднелись сквозь материю платья. Внезапно богиня в приступе заметалась вдоль защитного барьера, быстро хватая ртом воздух и сразу же выдыхая мутную дымку. На её коже выступили крошечные капельки пота. Локи показалось, что Фрейя задыхается, и это его впечатление не сильно отличалось от того, что происходило с ней на самом деле. Печать, призванная усмирять воинствующую энергию, в прямом смысле начинала душить пленницу, сдавила невидимыми тисками. Война ощутила, как её же родная сила мощными толчками изнутри давит на оболочку, будто стараясь избавиться от непривычной тесноты. Ослабшее тело не могло вместить всю силу Войны. Казалось, вот-вот и оно не выдержит, не сможет сдерживать натиск — его разорвёт на части. Магия рвалась на свободу, вскипая, бурля и заставляя кровь в жилах Войны нестись раскалённой лавой. В голове бился громогласный зов, обращённый к уснувшей природной сути, погружая рыжеволосую в своего рода транс. Вокруг для неё более ничего не существует, лишь сотни шипящих голосов. Она смотрит перед собой невидящим взглядом, мыслями теперь находясь совсем в ином месте. Тело её продолжает съедать невидимый пламень, вырывая из глотки то ли болезненные хрипы, то ли тугие рыки. Как ужасно пребывать в столь уязвимом, до омерзения беспомощном состоянии, когда всё, что у тебя осталось, это парализующая боль и невообразимый гнев, подавляющие друг друга. Ранее Фрейя думала, что унизительнее быть не может. Могло. Не потому, что она лишена свободы, не из-за отсутствия магической силы — гораздо худшим наказанием был этот чёртов гул, гремящий жалобным лязгом её гибнущих в сражении детей. Звон ломающихся мечей, копий, стрел и прочего оружия сейчас оглушал дочь Хаоса своим пронзительным пением, а она не могла помочь, не то, что им — даже себе. Богиня с остервенелым рыком схватилась руками за голову, а затем, потеряв всякий контроль, упала на колени, безнадёжно пытаясь закрыть уши, будто это они позволяли ей слышать убиенную сталь. Легче не становилось, по-прежнему ей нет спасения. Сейчас, в эту минуту, она должна быть там, где Асгард принимает врага лицом к лицу, под предводительством Одина. Должна воспрепятствовать беде, которую Скульд[1] никак не предсказывала. Должна остановить нежданное кровопролитие, должна наказать виновных, должна спасти… должна… должна… Её скользяще обнимают за талию и поднимают с пола чьи-то прохладные руки. Дочь Погибели медленно поворачивает голову, рассматривает удивительно знакомые черты, но за одолевающей её болью имени их обладателя сразу вспомнить не получается. Как, впрочем, и того, кто он или почему находится рядом; пробелы меж обрывками памяти заполняются чудовищно медленно. Она онемела в его руках: не двигается, не моргает, почти не дышит, просто смотрит. Усталый взгляд богини прикован к колдовским глазам мужчины, с высоты своего роста взирающего на неё. Война точно знает его, причём достаточно хорошо, чтобы доверять, но теперь он был непривычно близко — как никогда раньше. Прежде они не могли соприкоснуться, а теперь она впервые чувствует его физически — не ментально, и, будто воспрянув от какого-то зыбкого забытья, сознание спешит возвратить ей волю. — Локи? — вопрошающе шепчет Фрейя на нервном вздохе. — Почему ты здесь? — Тебе лучше помолчать и поберечь силы, — жёстко бросает сын Лафея, не переставая негодующе хмуриться, а про себя отмечает, какое удовольствие ему приносит каждое властное слово, принуждающей плетью посланное этой своенравной богине. Как сладко отзывается всё его существо на малейшее осознание, что Фрейя, к которой он, наконец, смог притронуться, ощутить в своих руках, сейчас целиком и полностью зависит от него. Но всё же, как бы асгардцу не хотелось продлить миг, когда она была столь же податлива, как тонкий ивовый прут, Локи вовсе не нравилось лицезреть страдания Войны, застывшие в измученном взгляде её кровавых очей. Наверно, поэтому он и доли секунды не потратил на раздумья или сомнения, приняв на себя ответственность за её жизнь. Лафейсон отдавал себе отчёт в своих намерениях и страстях, обуявших его не так давно, и честно пытался бороться, но, очевидно, было слишком поздно. Его сердце более не принадлежало всецело мраку. В нём дало росток нечто светлое, тёплое, прекрасное. — Нужно найти Одина и чем скорее, тем лучше. Он безотлагательно мягко подхватывает рыжеволосую на руки. Война удивлённо распахивает глаза, хоть как-то хочет выказать протест на действия Бога Обмана, но отяжелевшее тело не слушается, сопротивляться не выходит; ни слова, ни полслова Фрейя молвить не в состоянии. Богиня вынуждена остаться покорной в плену надёжных рук Лафейсона, от чего-то показавшихся самыми родными, какие она когда-либо знала. Дрожащие пальцы одной её руки цепляются за складки наискось запахнутой бледно-зелёной рубахи йотуна, осторожно ползут по кожаному отвороту верхних одеяний и, повторив изгиб его крепкого плеча, скрываются в россыпи угольно-чёрных вьющихся волос. Прохлада бледной кожи трикстера остужала её тело, запах морозной свежести льдов далёкого Йотунхейма и ритмичные удары не менее холодного сердца подарили Войне долгожданный опьяняющий покой. Неужели он всегда был таким реальным? Почему она не знала его прикосновений раньше? Фрейя спряталась за стенами бесплотной крепости, возведённой его присутствием, сотканной из крупиц его существования. И отныне лишь его имя да мерцание налитых изумрудной чистотой глаз Локи заполняли разум притихшей богини, благоговейно всплывая повсюду в её мыслях. Асгардец развернулся и уже сделал пару шагов вниз по серым щербатым ступеням, так никем и не замеченным покидая разрушенную камеру дочери Хаоса, как путь им преградила могучая фигура Тора. Встревоженный бунтом в тюрьме Асгарда, Одинсон прибыл, чтобы помочь подавить восстание. Здесь уже сражались его верные друзья, которые вполне могли бы обойтись своими стараниями, однако сын Одина стремился лично убедиться, что тюремные стены так же надёжно сдерживают его опального младшего брата. Как оказалось, не зря. По обеим сторонам от белокурого принца встали его соратники. — Не знаю, как ты освободился, Локи, но дальше ты не уйдёшь. Прошу, не нужно всё усложнять ещё больше, — Громовержец поднял и направил на брата Мьёльнир. — Что ты сделал с этой узницей? — Её имя Фрейя, — раздражённо скрипит зубами Лафейсон, сильнее прижимая богиню к себе, — и ей необходима помощь отца. Один должен снять печать, которая убивает её... Тор, я редко просил тебя о помощи, и сейчас приходится переступить через себя, но хоть раз не будь упрямым слепцом и пропусти меня. Времени мало. — Тор, не верь ему, — Сиф сжала тонкими пальцами предплечье Бога Грома, сразу ощутив кожей испепеляющий взгляд Лафейсона. — Он снова предаст тебя. — Не в этот раз, — спокойный голос Хеймдалля раздался откуда-то со стороны тюремных врат. Внимание асгардцев обратилось к Стражу Биврёста. — Дайте им пройти к нашему царю, храбрые воины Асгарда, если хотите спасти Сердце Вечности от гибели. Никто не смел возразить, потому, как во всём Асгарде кроме слова царя только слово славного Хеймдалля не подвергалось сомнениям. Он — глаза и уши царства богов, чистый сердцем и сильный духом воин, что оберегает всех от беды. Ещё ни разу сказанное Хранителем не оказалось пустыми речами или наглой ложью. — Всеотец в тронном зале, нам следует поспешить, — предупреждает Страж. — Мы идём с тобой, Локи, — молвил Тор, опуская молот и окидывая трикстера недоверчивым взглядом. — Как угодно, брат, — сын Лафея проходит мимо, с насмешкой смотрит на Одинсона, после на Хеймдалля и кивает, выражая последнему подобие благодарности. — Ох, и намучаемся же мы с ним, — Фандрал поднимает светлые брови, глядя по очереди на каждого из собравшихся и качая головой. — Сколько раз уже наступали на одни и те же грабли. — Идём, — Громовержец подаёт команду, удаляясь за сводным братом. За ним следуют Хеймдалль, три воина и леди Сиф. Они быстро восходят по винтовым лестницам, а после спешат миновать золочёные дворцовые коридоры, сейчас кажущиеся недопустимо длинными. Локи ускоряет шаг настолько, что ноги бога сводит от напряжения. Трикстер упорно сохраняет темп и прислушивается к жизненным ритмам Фрейи, притихшей на его руках. Теперь девушка дышала глубже и значительно ровнее, но по её телу время от времени пробегает мелкая судорога, подстёгивающая Лафейсона чуть ли не бежать в поисках Одина. — Это точно наш Локи? — грузно дыша, тихо озвучил Вольштагг вопрос, который был на уме не только у него. — Не помню, чтобы он кода-нибудь так надрывался по наши души. — Очень надеюсь, что эти его старания от чистого сердца, — холодно вставил своё слово Огун. — Локи и от чистого сердца? — Фандрал закатил глаза. — Ты хоть можешь представить себе такое? — А если всё же он не играет? — Тогда, если я не солгал, предлагаю женить Фандрала, — подал голос сын Лафея, не оборачиваясь к бывшим друзьям. Ему и не надо смотреть на них, реакция вполне предсказуема. — Для него же это будет наказанием, верно? — А не многого ли ты хочешь? — Кажется, Фандрал всерьёз воспринял предложение Локи. Его голос зазвучал более напряжённо. — Уж если кого и следует женить, так это тебя. Глядишь, гнили бы в тебе и поубавилось. — Обязательно приму к сведению твоё мнение, — ядовито бросил йотун, завидев последний поворот, за которым располагались двери, ведущие в тронный зал. Наконец-то они добрались. Теперь главное убедить Всеотца пойти навстречу и освободить Войну от столь болезненного наказания. Локи спешит преодолеть последние метры, ощущая, как рука Войны, слабо обнимавшая его всё это время, чуть сползает вниз, и с неизвестно откуда взявшейся силой её пальцы сжимают плечо Лафейсона, да так яростно, что острые ноготки насквозь вгрызаются в толстую кожу накидки. Его внимание отвлечено от дороги: на асгардца смотрят горящие предельным беспокойством глаза, и в их багрянце принц Йотунхейма видит своё бледное отражение. — Что вы тут делаете? — рокочет грозным эхом голос Одина. Царь Асгарда идёт навстречу в окружении отряда эйнхериев. Его поступь тверда и уверена, но лишь до того момента, пока верховный бог не понимает всю плачевность сложившейся ситуации. Локи, сохраняя горделивую осанку, держит на руках обессилившую дочь Погибели, ужасно бледную и измученную неведомым недугом. Два, пожалуй, самых опасных узника находятся перед Всеотцом, и неизвестно, почему их никто не остановил. Судя по тому, что Тор с друзьями сейчас приняли сторону сына Лафея, а вместе с ними и Хранитель Биврёста, случилось что-то страшное. Один встречается взглядом с Лафейсоном, щуря единственный глаз и сжимая Гунгнир. — Мой царь, — прерывает молчание Страж, выступая вперёд. — Позволь просить тебя выслушать нас и не отказать в том, что просто необходимо сделать. — Говори, — тянет Всеотец, не оставляя Локи и его «ношу» без присмотра. Трикстер отвечает ему холодным хмурым взглядом, глубоко втягивает воздух через ноздри и считает в мыслях секунды, надеясь, что Хеймдалль поспешит и перейдёт к делу. Последний как на зло медлит. — Освободи меня, — первой тихо произносит Фрейя, чем заставляет всех напрячься. Она с трудом поворачивает голову, и Один видит мерцание печати на лбу девушки. Заклинание действует, значит, Богиня Разрухи всё ещё под контролем и не опасна. — Я помогу вам остановить эту войну. — Ты жаждала возмездия, а теперь рвёшься помочь? — спрашивает правитель священной обители, приподнимая подбородок. — Оглянись, Всеотец, — Война кривится в странной горькой усмешке и кивает, указывая на разрушенный тронный зал. — Царство Вечности изранено моим бичом, мои детища убивают ни в чём не повинных асов, а языки пламени вражды, объявленной твоему царству Тёмными Эльфами, уже лижут стены вашей божественной обители. Если тебя это успокоит, то можешь считать, что свою клятву о мести я исполнила. Но… не хватит ли страданий с твоего народа? Того, что сейчас переживает Асгард, не должно было случиться и от части вина за это лежит на моих плечах. Однако, сейчас мы союзники, Один, и должны выполнить свой долг: ты — защитить Асгард, а я — уравновесить покачнувшиеся чаши весов и навести должный порядок во Вселенной. Посему взываю к твоему благоразумию, — Фрейя чувствовала, что эта её речь отнимает последние силы. — Сними печать, и я помогу продлить срок мирного существования Асгарда ещё на одну вечность. — Отец, есть ли у нас другой выход? Мы достаточно прятали козырь в рукаве, — прошипел Локи, теряя последние крупицы самообладания. Он бы обязательно был собой недоволен, если бы оставался прежним глупцом и не сменил некоторые весомые приоритеты. — Верни ей свободу. — Так вот, что ты задумал, брат! — ясные голубые глаза Тора теперь с осуждением врезались в Бога Обмана, быстро потемнев. Одинсон плотнее стиснул пальцы на рукояти своего молота. — А ты думал, я шутки шучу? — рыкнул Лафейсон в лицо брату. — И что изменилось? Ты дашь ей мучиться, пока Асгард превращается в руины, хороня под развалинами своих жителей, потому что боишься того, о чём не ведаешь? — Выпустить Войну сегодня, чтобы завтра она нарушила обещание?! — возмущённо всплёскивает руками Сиф, переглядываясь с остальными воинами. — А не выпустим, «завтра» для нас может не наступить, — парирует йотун, зная свою правоту. — Довольно! — царь Асгарда оборвал их такой не своевременный спор. Он медлил, принимая решение, вероятно, действительно способное стать спасением для всех. — Всеотец, возможно, другого шанса всё исправить не будет, — торопит Хеймдалль. Усталое лицо Одина в мрачной тени недоверия обращается к девушке. — Пусть будет по-твоему, дочь Хаоса. Я — краткий миг раздумий — освобождаю тебя. Всеотец направляет острие Гунгнир точно на богиню. Золотистой россыпью искр копьё извергло сноп света, сумбурными зигзагами поплывший по воздуху к рыжеволосой. Сгусток энергии описал круг над головой Фрейи и тот час рассыпался мерцающими брызгами. В тот же миг кольца рун исчезли с её тела; Война широко распахнула глаза и облегчённо выдохнула, получив долгожданное избавление от убийственных пут, однако, голоса в голове не умолкали. Посмотрев на принца Йотунхейма, словно бы и не чувствовавшего никакой усталость в руках от долгой нагрузки, она мягко улыбнулась, давая ему понять, что дальше справится самостоятельно. Никто из окружающих не понял, даже не потрудился понять, от чего лицо Локи вдруг приняло на себя всю гамму разочарования и недовольства разом. Разве что Фрейя, которая и стала причиной этому, имела возможность перенять довольно сильные скребущие душу чувства Бога Лжи. Не уходя вглубь, она ощутила, что мужчина был взволнован за эту пару секунд сильнее, нежели прежде: его съедала опустошённость, когда теряешь чего-то важное, но пытаешься убедить самого себя, что ничего не произошло. То ли потому, что пока не понял, в чём дело, то ли потому, что намеренно обманываешься… Потом Фрейя обязательно попросит сына Лафея объяснить подобные перемены, чтобы точно знать, что с ним всё в порядке и причин для беспокойства нет. Она меняет облик: на девушке тот самый наряд из белоснежных тканей, широких, расшитых тесьмой и альмандинами тёмно-алых, лент и венца. Кровавые глаза её горят решимостью, и нет больше ослабшей загнанной собственными страхами узницы — лишь гордая, могущественная Богиня Войны. — Не хватает ещё одного, — она лениво поправила короткие перчатки, полностью выполненные из тонкого белого кружева, по запястьям прошитые закрученными спиралью красными шнурами с небольшими кистями на концах. Они служили скорее украшением, нежели предметом защиты. Рыжеволосая обратилась к Одину: — Скажи мне, где он? Где мой меч? — Там же, где и прочие опасные артефакты. В хранилище оружия. — Как мне попасть туда? — Я сам проведу тебя. — До сих пор не могу поверить, что он согласился на это, — тихо ворчит Бог Грома и тут же ловит на себе победный взор богини. И без того кривая улыбка девушки стала ядовитой. Обменявшись мимолётными взглядами с Локи, умело изобразившим на лице полнейшую незаинтересованность, Война последовала за асгардским правителем в окружении тех, с кем ей выпало делить союз… [1] Скульд («будущее» или «долг») — самая юная из трёх женщин, волшебниц, наделённых чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов.