Arkadiusz Reikowski — Movement
Тяжёлые золотые двери с неохотой раскрываются перед царём Асгарда и теми, кто пришёл с ним к залу реликвий. За Одином, чуть отставая, следует Война, с каждым шагом всё сильнее чувствуя торжествующий звон старинного боевого товарища, имя которого она шептала каждый день, надеясь услышать его отголосок в ответ. Её единственный друг на протяжении бессчётных столетий, верный союзник без страха и сомнений, сияющий клинок, с которым прежде богиня не расставались ни на секунду, певуче звал хозяйку к себе, желая скорой встречи, освобождения и, конечно, битвы. Фрейе с не меньшим рвением хотелось, наконец, вернуть оружие себе: коснуться холодной рукояти, поднять меч, сначала окуная его в солнечные снопы света и играя бликами на тонкой стали, а затем, купая в густой, хранящей живое тепло крови. — Как нам победить Малекита? У тебя ведь есть план? — Одинсон мельком заглянул в лицо Войны, отвлекая её от внутренних ощущений. Он хотел найти в лике Богини Разрухи отражение силы и собственной уверенности. — Похоже, вы так и не поняли, кто ваш главный враг в этой войне. Не Малекита с его остроухим сбродом нужно бояться. Сомневаюсь, что они вообще сойдут за угрозу. — А чего же тогда, не подскажешь? — Фандралу робость была не свойственна, но сейчас инстинктивно он значительно притих и к Войне обратился, с великим трудом минуя собственное содрогание. — Эфир… — голос владыки мира богов раздался по другое плечо от Войны. Подтверждённая смешком Фрейи, догадка Одина лишь породила новые вопросы, и девушка решила не затягивать с ответами. — Эфир был создан Отцом в то же время, что и я, и должен был служить в качестве моего оружия. Мы были предназначены друг другу, как две части одного целого, но всё пошло не по плану. — Что произошло? — Локи рукой оттеснил сводного брата от Фрейи, заняв место подле неё. — Известно, Эфир питает Камень Реальности — один из шести Камней Бесконечности. Этот камень, пожалуй, самый мощный Камень Душ из всех существующих. Он долгое время давал Эфиру силу, и в конце концов, породил у собственное сознание. Создатель запечатал антиматерию, отправил блуждать в Космос, надеясь, что артефакт никто не найдёт и не станет использовать его в своих целях. Эфир затерялся среди звёзд, во мраке неизвестности... — А после его нашёл Малекит, — закончил за неё Бог Грома. — Но ведь Эфир подчиняется эльфам. Как тогда?.. — Подчиняется? — на лице Войны отразилось удивление, смешанное с каким-то пренебрежением. Тор почувствовал себя глупцом. — Нет, это просто видимость. Эфиру больше не нужен Камень для поддержания сил, и он больше не безвольное оружие в услужении у хозяев. Он будет уничтожать, пока всё живое — всё, что ему ненавистно, — не погибнет. А Малекит всего лишь пешка, потенциал которой был больше, чем у других созданий, и надобность в которой совсем скоро отпадёт. — Если Эфир настолько силён, то в наших ли силах уберечь Асгард? — янтарные глаза Хеймдалля неподвижно замерли: Страж видел только спину богини, но его взор беспрепятственно подмечал, как в тени негодующе сведённых бровей кровавые глаза Фрейи наливаются бурлящей свирепостью, куда более неудержимой и беспощадной, чем прежде. — День Рагнарёка неминуем, — она поджала губы, — но не эльфам его вершить. Не забывайте, Эфир так и остался оболочкой Камня Реальности, хоть и смертоносной, но не всесильной. Это живая антиматерия, лишившаяся неисчерпаемого источника силы, у которой есть противоположный по предназначению и равный по силе артефакт. — И что за артефакт? — спешно уточнил Громовержец. — Извечный Пламень, конечно. Вы что, совсем историю не учили? — Тор чаще прогуливал, — трикстер не упускает случая задеть Одинсона и получает тяжёлый взор брата в свой адрес за неимением достойной колкости. — Так, Пламень действительно ключ к нашему спасению? — Он, конечно, не уничтожит Эфир, но поможет запечатать, в этот раз навсегда. — Чаша с Извечным Пламенем как раз здесь, в оружейном зале, — нервно высказался Тор. — Она вам ни к чему, — глаза дочери Погибели блеснули хитрецой, направленные в сторону Одина. — Да будет вам известно, давным-давно сей чудесный огонёк я зажгла для вашей благословенной обители, дабы по отеческому наказу наполнить это место божественной жизнью. Этот эпизод моей жизни предпочтительнее умалчивать, потому как благодарности Войне выказывать не принято. Но, не будь я собой, обязательно расстроилась от подобного невежества. Несчастному Прометею, великодушно принёсшему людям тепло и свет огня, а потом наказанному за свою же доброту, можно посочувствовать, — она печально усмехнулась своим же словам. Бог Грома и Молний не переставал удивляться тому, сколько же всего он не знал. А сколько ещё не знает… И во всех тайнах так или иначе замешана Война. Её призрак то тут, то там мелькает, выводя чёрно-белый с рваными кровавыми пятнами узор истории Асгарда и иных миров Мультивселенной. Ту же закономерность проследил и принц Йотунхейма, только намного раньше. Уж ему-то за столько времени общения с Фрейей, при его прекрасно сложенном уме грех не увидеть очевидного. — А что стало с Камнем Реальности? Где он теперь? — интерес Лафейсона Фрейя тут же удовлетворила, указав на драгоценность, сияющую в её венце. — Отец отдал его мне на хранение до своего следующего пришествия. — Стало быть, с помощью Камня Реальности мы управимся значительно быстрее! — Громовержец воодушевился наивной мыслью об использовании реликвии в ходе войны. Фрейя досадливо закатила глаза и своим грозным шипением поторопилась опустить ретивого бога с небес на землю: — Забудь об этом. Каждый из шести Камней Душ по праву принадлежит моему Отцу, никто кроме него не должен использовать их силу. Потому обходиться с эльфийской расой мы будем своими силами и никак иначе, — Война сжала пальцы свободной руки в кулак, следом вопрошающе посмотрела на непривычно молчаливого Одина. — Итак?.. — Там, — Всеотец указывает рукой в самый дальний конец хранилища, где в кромешной тьме ярко горели ядовитой синевой витые письмена, высеченные на лезвии меча дочери Погибели. — Энгервадель[1], — Фрейя не в силах сдержать радостного вздоха. Глаза Войны отозвались лихорадочным мерцанием во мгле, перекликаясь со светом, исходящим от магических рун на клинке. О, простому смертному невозможно вообразить, как она скучала по нему, и это воющее безумствующей тоскою чувство было бесконечно взаимно. Богиня приподняла шёлковые юбки платья и, буквально подлетев к постаменту, куда заключили Ангурву[1], поспешила его освободить. От первого соприкосновения с горячими пальцами правообладательницы Энгервадель зазвенел, а Фрея, почувствовав рьяно перетекающую от меча к ней и обратно мощь их нерушимой связи, улыбнулась ещё шире: — И я счастлива, мой друг, — из-под лезвия посыпались мелкие искры, едва богиня стала вытаскивать клинок. Она подняла его остриё к потолку, оглаживая тонкими пальцами рога крестовины, а потом проходясь ими вдоль дола с надписью. — Пора продолжить наш путь. Сразу после этого в её голове новой единой волной зазвучал шквал голосов всего подвластного Богине Войны оружия: плачущие и оплакивающие, испуганные и яростные, кричащие и шепчущие — голоса для которых Война была всё равно что мать, которую они почитали, в силу которой верили. Среди окликов и шептания Фрейя различила ослабленную страхом песню, принадлежащую клинку прекрасной Фригги. — Ну, скоро там? Эльфы сами себя не победят, — в другой бы ситуации Войну несказанно порадовала бы нетерпеливость Тора, оставляющая свой отголосок в её собственном сердце, однако сейчас радостного было мало. — Нам нужно в покои царицы, — она скрипнула зубами. — Я слышу голос меча в её руке. Малекит там, он всего в шаге от того, чтобы убить Фриггу и забрать то, что ищет. — Нет… — выдохнула Сиф, но никто этого не услышал, потому как все последовали за рыжеволосой богиней, сорвавшейся к выходу из оружейного зала. На счёту была каждая секунда.***
— Убирайся, отродье, если тебе дорога жизнь, — Фригга, сжимая в руке клинок, готова до последнего защищать Джейн Фостер — девушку, волей случая ставшую носительницей самого опасного оружия из всех и в придачу оказавшуюся возлюбленной Тора. Царица вовсе не намерена разводить светские беседы, хотя, может статься, стоит потянуть время. — Я пережил и не такое, — предводитель Тёмных Эльфов невозмутимо идёт ей навстречу, и его вовсе не заботит, насколько силён соперник: как только Эфир окажется в его руках, Проклятый расправится со всеми, после Схождения Девять миров канут в небытие. — Кто ты таков? — Я Малекит и пришёл взять своё. Царица бросает один короткий взгляд на иллюзионную Джейн, дабы та спряталась, и план по отвлечению внимания сработал. Сама же женщина вступает в неравный бой с правителем Сварталфхейма, заведомо зная, что может не выстоять. Для неё уже это значения не имеет. Меч её лёгок, быстр, ослепляет льющейся по стали синевой отражённого солнца. Вместе с Фриггой он бьётся за будущее, Асгарда и всей Вселенной. Как и его хозяйка, в этот самый момент он уже сделал свой выбор, так что не важно, как оборвётся его существование, важен результат. — Дитя, ты посягнула на чужое. Так отдай, — сражение прервано на короткий миг, растянувшийся для участников противостояния в мучительную бесконечность. Пока шею Фригги сжимают пальцы Алгрима Сильного, поднявшего верховную богиню над полом, подобно тряпичной кукле, Малекит уже тянет руку к доктору Фостер, не заподозрив обмана. Лишь когда девушка растворяется в зеленоватом свечении магических чар, эльф осознаёт свой промах. — Ведьма! Фригга победно насмехается над врагом, находясь в опасной близости от своей смерти и чувствуя её хладное дыхание на конце застывшего за спиной меча. — Где Эфир? — Я никогда не скажу. — Я тебе верю. Всего одно мгновение решает сразу несколько судеб, переписывая историю. Без всякого сожаления, без малейших раздумий Курс готов пронзить царицу Асгарда, увенчав сегодняшнее вторжение хотя бы этой маленькой, но всё же победой, однако, его рвение безнадёжно: клинок сам собой начинает накаляться, а затем с невероятной быстротой плавиться в руке уродливого эльфа. С громкими шлепками жидкая сталь капает на камень пола и там, теряя огненные переливы, вновь застывает. За кратчайшие секунды, что Алгрим, потеряв бдительность, выпускает из руки остатки оружия, Фригга пользуется представившейся возможностью, выскальзывает из захвата эльфа и спешит оказаться на просторном балконе своих покоев. Женщина поражённо наблюдает появление пришедших ей на помощь. Возможно, нечему было бы дивиться, если бы среди знакомых лиц она не застала бы Богиню Войны и Локи, обязанных находиться в заточении ещё тысячи лет. Ведь так решил Один. Царица смотрит и не узнаёт своего супруга, который, вооружившись Гунгнир и бесстрашно смотря неприятелю в лицо, не выступает впереди, не ведёт за собой. Великий Один позволил править бал другой… — Снова будешь утверждать, что я враг вам? — Война бросает на Громовержца испытующий взгляд, не собираясь слушать ответ. Замешательство затрагивает и Тёмных Эльфов: голубые глаза Малекита холодно сверкают, встречаясь с кровавыми очами Фрейи — он её узнал. Девушка обнажает зубы в привычной злорадной улыбке и тут же делает шаг вперёд. — Зачем ты явился сюда? — преисполненная праведного гнева, Война способна только угрожающе рычать. После того, как она только что собственноручно уничтожила своё дитя, горькая боль вины глубоко осела в её душе, тяжким камнем придавив сердце. — Ты знаешь, зачем, — Проклятый чувствует, что богиня не на шутку разозлилась, и что разойтись без последствий вряд ли удастся. Кроме того, Малекит всецело понимает, что без Эфира он не в силах тягаться с Войной. Приведи он сюда хоть всех своих приспешников до единого — количество роли не сыграло бы, они были бы мертвы, так или иначе. Сейчас преимущество в силе у Одина. — Тогда ты совершил глупость. — Нам нечего делить, Война. Тем более, ты всё ещё у меня в долгу, — предводитель эльфов мельком осматривает Ангурву, и Фрейя понимает, на что он намекает. Притворно-грустное выражение лица дочери Хаоса вовсе не скрывает снисхождения, с которым богиня ведёт беседу. — Ты жалко выглядишь, — она раздражённо клацнула белоснежными зубами. Этот спектакль начал надоедать. — Одна душа не стоит миллионов жизней, эльф. Даже если это Энгервадель. Помнится, твой народ уже однажды искупался в моём пламени и стараниями Бёра сгинул на многие века. Потому, если не хочешь во второй раз запятнать свою честь, возвращайся туда, откуда пришёл. Уязвлённый речами о прошлом и утративший важную точку давления на Богиню Разрухи, Малекит, тяжело задышав, метнулся было в сторону Фрейи, когда в опочивальне Фригги оказывается настоящая доктор Джейн Фостер, отвлекшая на себя внимание Тёмных Эльфов. Дело повернулось круто. — Жалок, значит? — тянет Проклятый и жадно простирает длань к живому трофею, что сам так любезно пожаловал к нему на встречу. Благородные асы, синхронно проследив его выпад, становятся свидетелями, как человеческая девушка, раскинув в стороны руки, медленно поднимается в воздухе — в нескольких метрах над полом — и из неё, тихо шурша, начинают просачиваться крошечные угольно-бурые крупицы того, что называют Эфиром. Сгустки артефакта плавно перетекают в пространстве прямиком во власть Малекита. Извлечение завершено за доли секунд, и тело Джейн свободно падает вниз; её успевает бережно подхватить Одинсон. На этом злоключения не заканчиваются, происходит то, чего уже никто не ожидал: обрывается жизнь Фригги. Случившуюся трагедию никто не понял, пока верховная богиня не осела на колени, вытащив из-под сердца короткий окровавленный кинжал. Сквозь густеющую в кристально-чистых глазах пелену она успела прочесть испуг в родных лицах. Последнее, что отпечаталось в сознании Фригги были расширившиеся очи дочери Хаоса в сочетании с бледной кожей девичьего лица, слишком сильно напоминающие капли крови на снегу. А под конец голодная тишина и удушающий холод смертельного забвения забирают её с собой. — Нет! — разъярённый крик Тора ударился о купол покоев, слившись со свистом молний его же молота, ярким смерчем бьющих по Малекиту. Но не мощные разряды, ни летящий следом Мьёльнир, ни заклинание от копья Одина, поглощённого горьким желанием мести, эльфу не опасны: перед Тёмными вырастает плотная стена из Эфира, с лёгкостью отражая любые атаки. — Забирайте девчонку и уходите! — щетинится Война, едва сдерживаясь, чтобы не броситься на верховного эльфа и не разодрать его глотку голыми руками. — В городе жителям вы будете полезнее, а здесь я сама управлюсь. — Хочешь погибнуть тут? — одёргивает Фрейю за руку Лафейсон, очнувшийся раньше других. Она не понимает его кипучего волнения, не может узнать страстный порыв, гремящий в каждом ударе сердца и прожигающий душу йотуна, и её это раздражает в разы сильнее: нет ответов на вопросы, которые Война никогда не захочет задать принцу Йотунхейма напрямую. Она — неисправимая гордячка, а он — неизлечимый лжец. Это замкнутый круг для них обоих. — Я говорила тебе, что бессмертна. Не теряй времени, бери с собой тело матери и уходи, — дочь Погибели дарит Локи кривую улыбку, а её слова заставляют Бога Лжи отпустить её горячую руку. — Со мной ничего не случится, иди, мой принц. Трикстер понимает, что она строго оценивает свои возможности, но встревоженное сердце не позволяет ему оставить богиню сражаться в одиночестве. Пусть эта манерная девица хоть трижды Война, пусть хоть самой Вечностью себя величает — к несчастью, для Локи она перестала быть средоточием знаний, неуязвимости и независимости. Сын Лафея с самого начала не без иронии относился к этой своей странной привязанности, всячески отговаривая себя от наивного потакания ненужным чувствам, но лишь недавно, мысленно скуля от безысходности, он окончательно понял безраздельную власть Войны над ним. И всё, что Лафейсон мог предложить, всё, что готов был отдать, всё, чем без сожалений пожертвовал бы, принадлежало только Фрейе. Он не верит сам себе, когда соглашается оставить её, отступает назад и отворачивается, теряя из виду хрупкую фигуру сильной и такой красивой Войны. С другой стороны он ведь Локи, верно? Его иллюзионная копия, подхватив на руки бездыханную Фриггу и перемахнув через широкие резные перила, прыгает с балкона вниз. Война и правящий эльф провожают последних свидетелей взглядами. — Твои потуги спасти их напрасны, — возвещает Малекит с непомерной уверенностью в голосе. Сила артефакта, текущего по его жилам, пьянит разум и шепчет свою правду. Находясь один на один и смотря в винные глаза Проклятого, слыша жуткий голос Эфира в голове, Война заново принимает в сердце безразличие: чувства меркнут, а она устало клянётся, что свирепый огонь, дышащий её сущностью, не успокоится, пока не загонит и не обглодает до костей эльфийскую гниль. — Катись в ад! — Ах, если бы я могла, — издевательски хохочет она за миг до того, как раствориться во вспыхнувшем пламенном завихрении. Точно оживший, ноздреватый огонь с треском бежит по стенам, очерчивая огненное кольцо и зажимая в него врага. Эфир заметался по кругу, но миновать льющуюся отовсюду заговорённую Фрейей стихию не мог: Извечный Пламень сжигал его частица за частицей. Жизнь всегда была и остаётся сильнее смерти. — Ты сам выбрал свою судьбу, — слышится отовсюду не иначе как печальный голос дочери Хаоса, в этот момент уже творящей опасный ритуал. Она чтит всякую расу, приведённую в мир великим Хаосом, и теперь, неся свой крест правосудия во имя Отца, Фрейя заранее скорбит, что вынуждена выкосить эльфийский народ более чем наполовину лишь потому, что одно звено прогнило. Резкий щелчок как от пальцев — огненные стены сужаются, не оставляя своими поползновениями ни единого следа. — Нет, не смей! — запоздалый рык Малекита, как и его плоть, утянуло в недра гигантской белой воронки превратившееся в шар пламя, после чего золотистый дождь из сотен крохотных искрящихся брызг растаял в воздухе, не коснувшись пола, на котором остались лежать сосуд с текучей реликвией и дымящееся тело Фрейи. Глаза её были плотно закрыты, богиня с трудом дышала, сипя и откашливаясь, сжимая в руке Энгервадель. Отделение остатков Эфира от эльфов полностью расщепило последних, а заключение антиматерии в её отныне постоянное вместилище истощило Войну до полуобморочного состояния. Она не предвидела такого исхода для себя, а если бы увидела картину со стороны, непременно бы посмеялась над проявленной недальновидностью. Собственно, все её поступки за сегодня — одна большая недальновидность, вызванная безрассудством чувств. Но вот что это за чувства?.. Её нашли по истечении получаса всё так же распростёртой на холодном мраморе пола дворцовых покоев и как будто спящей, что, впрочем, вызывало больше опасений. Хеймдалль, чей взор не на мгновение не оставлял наблюдений за Богиней Разрухи, не получал ни приказа, ни запрета от своего царя, оттого первым возвратился за Фрейей. Последние корабли вражеских захватчиков были сбиты, а оставшиеся без командира и растерянные из-за скорости поражения эльфы оказались схвачены — им надлежал путь до асгардских казематов. Хранитель Радужного Моста прекрасно знал, что Война жива и совсем скоро должна очнуться, так что оставался рядом, дожидаясь, пока рыжеволосая достаточно восполнит упадок силы, чтобы возвратиться из забытья. Сегодня, вопреки всяким убеждениям, она помогала спасти Асгард, пускай и по своим, никому неведомым причинам. За исключением всевидящего Хеймдалля, мудро скрывающего истину. Всему своё время, и его удел — помочь настать этому времени. Война приходила в себя медленно. Неокрепшая, она со скупыми стонами и шипением принимала поддержку Стража Биврёста, когда тот помогал ей подняться на ноги и идти в направлении тронного зала. За всё время пути они не проронили ни звука. Разумеется, Фрейя ни за что на свете не позволила бы кому бы то ни было увидеть её ущербное, близкое скорее к немощному состояние — об этом славный Хеймдалль заботился без лишних напоминаний. Он мгновенно, с нужной долей осторожности отстранялся от богини раз за разом, едва на их пути грозила встретиться царская охрана, патрулирующая Сердце Вечности. Стройные отряды эйнхериев проходили мимо, бросая короткие настороженные взгляды за спину, и то лишь потому, что скрывающая подлинные эмоции самодовольная маска на лице Войны возвращала им воспоминания о небывалой жестокости дочери Хаоса. — Ты всё ещё преступница. Как собираешься поступить? — Чтобы освободиться, я уже достаточно сделала — в тюремные стены мне больше не вернуться. Однако ж, есть то, о чём ещё следует позаботиться. — Царь так просто не помилует Локи, — Война искоса взглянула на серьёзный профиль Стража Биврёста. Конечно, он знает, по чью душу она остаётся в мире богов. — Твои глаза видят куда дальше, чем мне бы хотелось, — оба усмехаются, продвигаясь дальше. — Один не хочет понять свою давнюю ошибку: безраздельно покровительствовать одному сыну — значит заставлять другого страдать и ненавидеть. Локи просил его лишь о доверии, хотел, пытался доказать, что не меньше Тора достоин признания отца. Так каков должен был быть закономерный результат от слепости асгардского царя? - Новый риторический вопрос Войны логично подчёркивает совсем недолгая пауза. — Я позволила сыну Лафея выжить, заручившись условиями нашей с Одином сделки. Моя слабость обернулась для всех мучением. Но прошлого не вернуть и не исправить, посему приходится играть на настоящем. Ты не можешь не знать, что я дала принцу Йотунхейма обещание сделать его вашим правителем. — Асы не примут нового царя без одобрения на то Всеотца. А если это Локи… — Здесь всё взаимосвязано. — Решила действовать мирно? — Начать новую войну мне ничего не стоит — хоть сею секунду бей тревогу. Вопрос в том, стоит ли новых смертей вершина, к которой можно прийти без насилия? — Дипломатия - не твой конёк. — Дипломатия и война вещи противоположного порядка, тут ты прав, Хеймдалль, но из всех правил есть исключения. Остаются законы, которым даже Богиня Разрухи подчиняется. Больше она ничего не говорит, застывая на пороге гигантского разрушенного зала. Кругом сплошное разорение. Не успевшая осесть пыль клубится в солнечных пятнах, устилая и разрушенный царский трон, и покрытый трещинами пол, на котором возвышаются горы обломков дворцовой архитектуры и сотни тел погибших асгардцев. По ту сторону Всеотец низко склонил седовласую голову прощаясь с душой своей возлюбленной царицы. Фрейю моментально обдаёт удушающим траурным чувством с солоноватым привкусом слёз на языке. Верховный бог безутешен. Молчаливо оплакивать величайшую утрату пытаются и стоящие позади отца принцы: в душе Громовержца только боль и жгучая пустота, а внутренний мир Локи окончательно замкнулся и опасно повис в безумном зеленоватом зареве отчаяния с разрывающим сердце Войны страдальческим воплем. Несчастье Лафейсона она хочет впитать до капли, забрать его себе, вырвать смердящую скорбь из его сердца и остановить эти мучения. Они особенно убийственны для неё. Набравшаяся сил богиня быстро ступает мимо рядов похожих на мумий мертвецов, не тревожа их покой касаниями лёгких юбок порядком изорванного платья, оставляя Хранителя Радужного Моста позади. Ради Локи и чтобы её собственная жертва не оказалась напрасной, Фрейя готова заставить Урд[2] распустить сотканное чёрными нитями полотно судьбы и взять на себя ответственность за спасение единственной достойной жизни, которую прямо сейчас спешит отвоевать. — Не оглядывайся, стой спокойно и слушай, — со спины шепчет она прямо на ухо сыну Лафея. Кивнув, Локи ощущает кратковременное облегчение, согреваясь в застывших вокруг них волнах приятного жара. — Я говорила, что Извечный Пламень — это сама жизнь. Он может вернуть тебе твою мать. Скажи мне, хочешь ли ты этого? — Да, — его ответ лишён раздумий и эмоций. — Тогда поклянись мне, что когда я скажу, ты сломишь свою гордыню и встанешь перед Асгардом на колени. — Что?.. — мужчина в недоумении, однако, наказа стоять смирно не нарушает. — Поклянись, Локи, — настаивает Фрейя, не давая объяснений и считая драгоценные мгновения. — Клянусь, — он снова принимает её условия в игре с туманным финалом, сцепив зубы, обещает буквально наступить себе на горло по указке Войны. Всё ради матери. — Лучше бы этому «клянусь» быть настоящим, — улыбается богиня; обходит трикстера, без усилий протискивается между массивными фигурами Всеотца и Одинсона, вызывая общее удивление. — Что ты делаешь? — Тор устремляется прямиком к рыжеволосой, заподозрив в её действиях угрозу, но твёрдая рука отца упирается ему в грудь, останавливая. — В Извечном Пламени — не обращая ни на кого внимания, дочь Хаоса заносит над смертельно побледневшей Фриггой руку; на раскрытой ладони девушки вспыхивает священный огонь, — восстанешь вновь. Война резко сбрасывает Пламень, и тот, оставляя за собой длинный яркий хвост, падает на грудь царицы, а потом бесследно тает, наполняя собою похолодевшую плоть. Глубокий вдох с прогибом в спине, широко распахнутые голубые глаза и первый стон новой жизни сопутствовали пробуждению правительницы Асгарда. Война отступает на пару шагов и равняется с Локи, пока Один вместе с Тором бросаются к Фригге; помогают подняться, а после порывисто обнимают женщину с обеих сторон. — Спасибо, — тихо благодарит Бог Обмана, не веря своему счастью. — Не забывай о своём обещании. Нарушишь данное мне слово — Фригге не жить, — предупреждает Фрейя, опираясь на выставленный впереди меч обеими руками. Она даже не смотрит на Лафейсона, уверенная, что он уже испепеляет её аккуратный профиль взглядом. — О, только не думай, что я опущусь до угроз. Напротив, просто даю ценный совет, чтобы я не аннулировала свою часть нашей с тобой договорённости. Расспрашивать Войну Локи не стал, сразу поняв, о какой договорённости толкует девушка, и, запоздало отведя от неё взор, ухмыльнулся мысли, что ему всякий раз становится всё интереснее томиться в ожидании финала. А ведь её манера забавляться с чужими судьбами ужасна и поразительно прекрасна одновременно. Мужчина уже неплохо знаком с умением дочери Погибели манипулировать чьими бы то ни было действиями так, что в итоге её всегда ждал успех. А кроме того принц Йотунхейма перестал сомневаться в том, что она получает удовольствие от сложных стратегий, уходящих далеко в будущее, и тактики выбирает самые мудрёные, скорее всего, видя сценарий от начала до конца так же чётко и ясно, как на карте. Трикстер не находил ничего забавного в том, чтобы усложнять себе жизнь лишними играми, но Война — другое дело, её развлечения не могут быть простыми. — Ты можешь и остальных вернуть? — слышит младший принц голос сводного брата, что прерывает его мысли. — Отнюдь, — качает она головой, позволяя рыжим спутавшимся прядям пасть с устало опустившихся плеч на высокую грудь. И никто кроме Лафейсона не видит в подобной мелочи какой-то изящной прелести, от которой не грех задержать дыхание. Наваждение рассеивается, как только Локи приходится слышать новый разочарованный вопрос Тора. — Как же так? Ведь мою мать ты спасла… — И за это мне грозит наказание. Обращая время вспять, я закон Отца нарушила. Мне жаль, но Асгарду всё же предстоит услышать поминальное пение, — она непреклонна. Фрейя спокойно смотрит на Одинсона, которому кажется, что она по-прежнему бездушно лжёт о сожалении. В его понимании Война останется Войной, как бы ему не захотелось поверить в её благие намерения. — Что ты можешь знать о жалости?.. — он лишает Фрейю последних крупиц терпения своей ядовито-шершавой интонацией. — Думаешь, ты единственный, кто сегодня потерял родных?! — богиня выступает вперёд, взрывая под ногами слой пепла и пыли. — Самонадеянный мальчишка, который даже мать защитить не смог! Будь благодарен за то, что я сделала для вас сегодня! — нападать на пышущего неопытной молодостью Бога Грома ради подавления или хотя бы обычной разрядки для себя девушка не собирается, а вот отрезвляюще припугнуть крепыша у неё выходит. И не только его: Локи вовремя перехватывает её за напряжённые плечи, ставя себя щитом на пути к сглупившему брату, и покуда Фрейя остывает в его руках, бросает холодное указание: — Следи за словами, братец, в этот раз мы по самые уши в долгу перед ней. Хочешь всё испортить? — Всеотец, дозволь говорить с Фриггой, — бесцветно чеканит Война, выглянув из-за трикстера, — прямо сейчас и без лишних глаз. — С Фриггой? — хмурость Одина, вызванная беспокойством за супругу, не смутила дочь Хаоса. Один непонимающе оглянулся к жене. — Неужто, ест что-то, что вас связывает? — Дай нам пять минут. — Пять минут и только…***
Под покровом ночи затянулось призрачное пение, печально парящее над головами жителей Асгарда. Все асы, от мала до велика, чьи горькие молитвы пролились по убиенным в жуткой схватке с Тёмными Эльфами воинам, теперь ожидали, когда смогут с почестями отпустить в священную Вальгаллу души родных и близких. На воду уже спущены лодки, покачиваясь в ледяных волнах, баюкающие усопших. И звёзды, небывало яркие, казались в сто крат ближе; отражались в чёрных, тревожно набегающих и плещущихся о берег волнах, точно мерцающие крохотные слёзы, упавшие из густой синевы небес и оросившие последний путь для гостей Хель. Тёплый ветер нагоняет новую рябь, в которой мутнеет, но не исчезает до конца мрачное асгардское небо. Наконец, лодки заскользили прочь, слушаясь ударов магического копья Одина. Следом из тёплых людских ладоней в преисполненный свежестью грядущей ночи и солоноватой сыростью океана воздух вспорхнули яркие сферы — сотни мерцающих голубоватым свечением огоньков поднимались ввысь, провожаемые тяжёлыми взорами и отражающиеся в слезах народа Асгарда. — Почему он всё ещё здесь? — недовольно шепчет Сиф Тору и косится в сторону Локи, чувствующего себя вполне сносно, даже непринуждённо. — Не говоря уже о ней, — девушка оборачивается, поднимает задетое хмуростью лицо туда, где стоит Война. Рыжеволосая богиня прекрасно слышит сказанное, перехватывает чужое, опаляющее нервные окончания напряжение и ответно смотрит на леди Сиф в упор, не моргает. Хоть и заметно потухшие, алые угольки глаз Фрейи можно сразу заметить во тьме: они по-прежнему бездушны и устрашают, особенно, когда Война вызывающе скалится — Сиф вызывает в ней дразнящее умиление. А вот темноволосая воительница не столь тверда и, не выдерживая давящего ощущения неприязни, отворачивается. — Так смотрит бешено, — Сиф передёргивает плечами от пугливых мурашек, — словно дикий оголодалый зверь. Она опасна без цепей на шее. — Но признай, чертовка знает своё место в божественной цепи питания и пользуется этим. Печально, что зло создано совершенным. — Фандрал, уж не привлекла ли она тебя красотой и опасным обаянием своей натуры? — ворчливо старается задеть друга Сиф. — О, нет, полюбить, как говорят земные жители, Дьявола способен только сумасшедший! — белокурый воин раздражённо дёргает уголками губ, посрамлённый своей же любвеобильностью. — Локи вполне подойдёт. Но всё же, Тор, как Всеотец допустил милость в сторону заклятых врагов Асгарда? — Над братом грядёт повторный суд, — Одинсон говорит медленно, над чем-то размышляет, уставившись в седой затылок Всеотца. Запутанный клубок мыслей, теорий, догадок стягивается плотнее, едва Тор начинает его распутывать и подбираться к истине. Первенец Одина сам толком ничего не знает, так что и объяснить не в силах. — А она — Громовержец почти неразличимым кивком указывает на дочь Хаоса — пожелала быть его свидетелем. — Адвокатом? Что-то вроде этого? — несмело вставляет Джейн Фостер, которой нашлось место рядом с возлюбленным белокурым богом. — И кто она вообще такая? — Ну, если не вдаваться в детали, — тихо начал Одинсон, — в прошлом она принесла не мало бед, как Асгарду, так и многим Вселенным помимо этой. Несчастье всех времён и народов — Богиня Войны. — Понятно… А с Локи её связывает?.. — Тюрьма, — фыркает Вольфштагг. — Они сидели в соседних камерах. Кто ведает, что за это время могли придумать зло и… ещё большее зло? — Спустя столько времени назначать новый суд? Зачем? Локи предал свою семью, свой мир, развязал войну на Земле и чуть не погубил все Девять Миров. Ему нет оправдания… — недоумевает Сиф. — Но вот Фрейя считает иначе. В тронном зале она что-то наговорила моей матери, после чего мама просила отца судить Локи во второй раз, уже в присутствии Войны. — Может, рыжая красавица околдовала твоих родителей? А иначе с чего им соглашаться? — предложил Фандрал первую попавшую на язык идею. Не глупую, но и наивную одновременно. — Не думаю, что это в её силах… — Что не в моих силах? — все шестеро звучно сглотнули от непривычно мягкого голоса объекта их не лестных рассуждений, так не вовремя стоявшего как раз за их спинами. Дочь Погибели оглядела каждого, как только те развернулись к ней, и легко втиснула свою стройную фигурку меж Тором и Фандралом. Последнему пришлось потесниться, разумеется, но совсем немного. — Насильно я никого ни к чему не принуждала, если вы об этом, в этот раз точно. Поговорила, убедила — ничего сверхъестественного. — Мало верится, — глухо отозвался Огун. — Дело ваше, верить мне или нет. Моя совесть чиста. Оправдываться перед вами последняя черта, за которую я бы упала, — язвит рыжая бестия, собираясь пройти дальше. — Советую придержать языки за зубами, если хотите и дальше спокойно хватать звёзды с неба. Кто ведает, что может статься, если ваша злословная обида достигнет меня, когда я окажусь не в лучшем расположении духа, — красноречиво глянув на несчастную темноволосую воительницу, Война, облачённая в скромное траурное платье из парчи, оставила компанию героев Асгарда в подвешенном состоянии неопределённости. — Что это… только что было? — Вольфштагг пригладил рыжую бороду. — И Один это поощряет? — Отцу не до неё сейчас. В свете последних событий царю должно печалиться вместе с его подданными, — Тор был последним, чьи глаза переместились прочь от Фрейи. — Но Войну он без внимания не оставляет, я уверен. И мы тоже должны быть во все орудия. — Да уж, не одно, так другое…***
— Всеотец, дозволь говорить с Фриггой, прямо сейчас и без лишних глаз. — С Фриггой? Неужто, есть что-то, что вас связывает? — Дай нам пять минут. — Пять минут и только… Рыжеволосая богиня первая отходит на то оптимальное расстояние, где другие смогут их видеть, но не услышат ни звука из их с Верховной Богиней беседы — почти конец тронного зала, прямиком возле разрушенного трона. Фригга по-царски горделиво идёт следом. — Царица, Вас гнетёт печаль о судьбе вашего младшего сына и терзает неотступная боль душевной раны, нанесённой им же. Никто не видит и не чувствует горечь ваших материнских слёз. Даже Один не способен в полной мере разделить эти муки, — глаза Войны, казалось, всё сильнее темнеют с каждым произнесённым словом. — Поверьте, я могу понять и разделить с вами эти чувства. Я не стыжусь просить о том, о чём никогда бы не стала хлопотать, будь причиной этому кто-то другой, а не Локи. — И что же это? — затаив дыхание, Фригга может лишь гадать, о чём станет просить её Война. — Я готова помочь справиться с тем горем, что разрывает сердце моей царицы, но для этого необходимо назначить повторный суд над Локи. Просите Одина о позволении для меня быть на этом суде в качестве свидетеля. — Это едва ли возможно… — Один в долгу у меня и весь Асгард следом, — продолжала убеждать Фрейя, сжимая кулаки и стискивая зубы. Ей было важно согласие и содействие женщины. — Вы мудрее меня, я это знаю, и только вам под силу уговорить Всеотца… Прошу, не отказывайте. — Почему ты это делаешь для моего сына? — Я знаю, что Один уже давно начал угасать, его жизнь почти на исходе, и когда придёт время, рядом с Локи должен быть тот, кто наставит его, вот почему я вернула вас. Вы та, кому он верит, к кому обратится за советом и кого не предаст, что бы не происходило. Правда в том, что со смертью великого асгардского царя из небытия домой возвратится сама Смерть, и здесь станет так жарко, что ветви Древа Иггдрасиль больше не смогут держать небеса над миром богов. — Рагнарёк? Ты говоришь о нём? — Именно. Его нельзя предотвратить или замедлить, но подготовиться ещё не поздно, — Фригга ловит полуулыбку дочери Хаоса. — Локи поможет Асгарду выстоять, он готов. — Твои усердия… Ты же не можешь его любить, верно? — Я не… — Время! — оклик царя поставил точку как раз вовремя, не обязывая Фрейю держать ответ. — Просите Одина, царица, но больше ничего не рассказывайте. — Постараюсь... Вновь и вновь прокручивая в голове разговор с Фриггой, богиня украдкой мазнула взглядом по отлучённой от общей массы асов фигуре Лафейсона, мимо которого в этот момент скользила хмурой тенью. Принц Йотунхейма бесстрастно смотрел на то, как исчезают в пущенном лучниками пламени первые лодки с телами, а дальше течение отнесёт их к краю бездны. Не сказать, что Локи сильно печалился, но и не пожелать душам скорее обрести покой не мог, хоть и делал это мысленно. Вопреки мнению о хладности сердца самого известного лжеца, трикстер уважал свой народ и как бы сильно не злился на родню, какие бы козни не затевал и о каких бы пытках для обидчиков не грезил, смерти никому желать не стал бы — бойни с реками крови, огня и пропитавшим всё вокруг страхом он относил к крайним мерам. После бесчинств Тёмных Эльфов Локи как никогда чувствовал за собой вину, вдыхая смрадный аромат смерти. Фрейя дрогнула, пропуская в душу холод разочарования, что могло принадлежать только сыну Лафея — его чувства всегда задевали богиню значительно глубже. Такая обострённость к печалям кого-то вроде трикстера усложняла Войне жизнь, загоняла в рамки, а это, в свою очередь, стало прямым доказательством зависимости жизни Богини Разрухи от жизни Локи. Фрейя всегда была где-то поблизости от него, никогда не оставляла без присмотра, пытаясь создать все условия, чтобы спасённый ей йотун был достоин милости Войны. Он запросто мог бы стать тем, кем хотел, если бы не шёл против заданного течения. Сколько бы не спотыкался о подводные камни, как бы глубоко не утопал в грязи, Лафейсон не отступал. Война постоянно вспоминает, как, оказавшись с ним лицом к лицу в тюрьме Сердца Вечности, его слова упрёка незначительно, а всё ж ранили грозную дочь Хаоса, и она впервые захотела тогда разорвать их узы, повязанные её же руками в день падения Йотунхейма. Благо, ненависть к самой себе прогорела так же быстро, как вспыхнула, со всеми сомнениями Войны на счёт верности её былых свершений. Это ведь всё тот же Локи, принц Йотунхейма, за которым она ступает след в след… — Разрешишь и мне оплакать свою потерю? — рядом с Одином Война держится как всегда важно, на сей раз не допуская иронии. — Я не могу запретить тебе. Она совершает плавное движение рукой, направляя раскрытую ладонь вперёд. Из ниоткуда в пространстве загораются рыжие, красные и жёлтые огоньки, собираются в ладони Фрейи, образуют продолговатый силуэт, который, обретя трёхмерность, оказывается прославленным мечом, тем самым, с крестовиной в виде оленьих рогов. Ангурва врезается остриём в землю, дробя камень и высекая искры, посылая дрожь под ноги асов. Фрейя оплетает рукоять побелевшим от напряжения замком пальцев, закрывает глаза, а после долго шепчет что-то на древнем, как и она сама, языке. Шипящие звуки образуют непрерывный поток, что слышен значительно дальше и громче, нежели возможно для шёпота. Война словно говорила в умах людей, они её слышали, слушали и, неожиданно для себя прочувствовав те же болезненные переживания через незнакомый говор богини, один за другим отрывали свои сердца, вливая в плачь Фрейи свою боль. Спустя ещё пару каких-то мгновений из созданной Энгерваделем расщелины стали вырывается огненные потоки и уноситься под небеса гибкими змеями. Они затягивались в сложные петли и, ненадолго зависнув на фоне сизого купола, осыпались, подобно сверкающим кометам. Всполохи бросают в воду яркое отражение, и всё вокруг перестаёт быть серым и безжизненным. Гул ветра становятся устрашающим, пугая людей, но никто не бежит прочь — Дочь Хаоса приковывает взгляды асгардцев, впервые стоя на одной ступени с ними. Ритуал богини впечатлил всех без исключения, так что и для Лафейсона её простая магия казалась чудом. Уставший от гнева и боли, израненный, глотающий не развеявшийся пепел, Асгард медленно, но верно перерождался, созерцая цветение пламени Богини Разрухи. — Спи спокойно, — на простом наречии Фрейя говорит самое незамысловатое, что ожидал услышать Всеотец. Всё затихает. Последняя лодка падает через порог, в отвесном полёте сразу же покрываясь морской пеной. — Я не могу покинуть Асгард, Один, у меня ещё осталось здесь незавершённое дело, — неясно произносит рыжеволосая, потом всё же решив добавить: — Разрешишь его уладить, и, так уж и быть, попрощаемся на пару тройку тысячелетий. — Что за нужда? — Пока что я попрошу не запирать Локи снова, скажем, до следующего заката. — Какой тебе прок от этого? На что теперь ты нацелилась? — На исправление ошибок…***
За столом, богато накрытым к позднему ужину, пребывают члены королевской семьи, Локи, который пока тоже считался таковым, Джейн Фостер, напоминающая больше тень, чем живого человека, четыре воина и, как бы дико не звучало, Война. Она, кстати говоря, не желала по собственной воле занимать место в кругу бывших врагов, да вот только Фригга поставила условия, окупающие её старания, о коих накануне просила дочь Хаоса. Царица была невероятно мудрой и хитрой женщиной, раз ловко сумела усадить рыжую упрямицу рядом с теми, кто Фрейе не мил. Собственно, как и найти исчерпывающее объяснение абсурду в виде Войны за вечерней трапезой правящей семьи Асгарда. Все молчали, испытывая сковывающее напряжение в присутствии неожиданной гостьи, никто так и не притронулся к еде. Было и иное молчание, вроде того, какое хранил сын Лафея, сидящий рядом с Богиней Разрухи: он со злорадной усмешкой наблюдал за ситуацией. Или та же Война — молчание богини таило скуку, полудрёму под звуками частых сердечных ударов окружавших её людей. — Как удалось покончить с Малекитом? — обратился Один к Войне, спасая положение. — Он сгорел, ни угольков, ни даже пепла не осталось, — монотонность голоса Фрейи отозвался пробирающим до мурашек холодом в душе воинов. Оставив наблюдение за сидящим напротив трикстером, Тор окинул говорящую своим голубоглазым удручённым взглядом, за что Локи тут же ощутимо задел его ногой под столом, как делал ещё ребёнком ради привлечения внимания к себе. В этот раз всё было иначе. По мнению Лофейсона с тех пор, как Война была освобождена, Громовержец слишком часто отдавал ей своё внимание, чем до безобразия бесил младшего принца. Локи чувствовал, как колкая ревность путает мысли и дразнит нервы, и сейчас сын Лафея смог хоть чуть-чуть, но защитить Войну от назойливых переглядок с Одинсоном. Эффект был достигнут: Тор отвлёкся, а Бог Обмана, довольный собственной шалостью, преспокойно продолжил наблюдать, как сводный брат стучит пальцами по столу, до смешного недовольный. — Сказать по-правде, без Ангурвы мне бы пришлось тяжко, — Фрейя задумчиво рассматривала своё бледное, время от времени пропадающее отражение в золотом кубке с вином. — Без своего меча Война не Война. Многие вещи усложняются, вплоть до перехода из мира в мир. — Ты так зависима от своего оружия? Разве это не опасно для тебя? — Фригга твёрдо смотрит Войне в глаза, как всегда горящие красными завораживающими всполохами, но не говорящие о враждебности или какой-либо скрытой ненависти богини. Теперь Фригга видит в кровавой глубине только одно — усталость. — Зависимость, это не то слово, которым впору описывать наши с моим другом узы. Это сложно. — Возможно, ты могла бы попробовать, — белозубо улыбаясь, Локи подпёр щёку кулаком, показав готовность слушать. Война не была против поделиться небольшой историей из минувших тысячелетий. — Энгервадель служит мне очень давно — с того момента, когда Вселенная была разделена Отцом на Галактики, не считая иных реальностей, и заселена расами разной масти. Тогда я бродила по свету в поисках достойного меня оружия. Девять величайших мастеров трудились над этим великим мечом, и ещё столько же магов из разных миров закаляли его самой древней магией. Его отливали сорок дней[3]. — Так долго? — заинтересованный Фандрал закинул в рот пару виноградин. — А скоро ли раздобыть, обработать, а потом расплавить и перековать металл, прочность которого в сотни раз превышает любой другой? Энгервадель — залог моего могущества, гордое средоточие силы, его невозможно ослабить или уничтожить — так я считала… Пока однажды мне не пришлось смотреть и слушать, как его бессмертная душа в муках умирает. — И... кому под силу... такое? — скомканный вопрос Джейн вызвал у Фрейи болезненную вспышку воспоминаний. — Моей старой знакомой, с которой мы были ближе, чем родные сёстры и держали в страхе всех и каждого веками. Хеле, Богине Смерти, что сейчас прозябает в Хельхейме. Спросите Одина о подробностях, он знает события тех дней, — Война косится в сторону Всеотца. — В общих чертах мы с Хель повздорили, и она решила уничтожить Ангурву, зная, как я привязана к нему. Как и я, она может создавать и управлять оружием. Она способна и уничтожить его, как когда-то погубила Энгервадель... Я принесла его обломки в Царство Тьмы, где и встретилась с Малекитом. — Оказывается, для Войны проблематично перековать меч, — грубостью на грубость отплатить хотелось больше всего, но Война сдержалась. Разве что под её недобрым взором ухмылка сползла с губ Тора быстрее, чем появилась. Фригга качнула головой в знак неодобрения слов сына. — Для тебя любой меч — всего лишь оружие, для меня каждый из них — дитя. У них есть не только имена, но и живые души. Если такую душу сломить, мне не дано исцелить её, — отчеканила девушка, потянув прохладный воздух носом. Пар от её кожи стал заметнее. — Тёмная магия эльфийского народа оказалась способна на такое чудо — эльфийские мастера подарили Ангурве ещё одну жизнь, а мне вернули моего друга и приписали долг перед Малекитом на века вперёд. — А что написано на мече? Те руна — какой-то оберег? — вспомнил и озвучил догадку Один. — Нет, не оберег, но важная часть нашей связи. «Тот, что суд вершит в руке извечной госпожи» — так гласит надпись. Эти руна загораются в то время, когда одна из Вселенных стоит на пороге глобальной войны, и не потухают, пока одна из противостоящих сторон не одержит верх. — Но если войны случаются в нескольких мирах одновременно, ты не можешь присутствовать на всех. — Мне и не нужно. Довольно с самого начала задать нужный курс. Я могу быть там, где захочу, моё вмешательство редко требуется. — А откуда ты знаешь, кому надлежит выиграть? — на лице Огуна мелькнула заинтересованность. — Когда в полотне Скульд появляется новый узел с моим именем, ко мне приходит ведение. Бывает и наоборот: когда я избираю путь, будущее меняется в соответствии с моими планами. Это редкое явление. Она уже не единожды мысленно считала, сколько раз успела направить ход событий в угодное ей русло, и ни разу ради себя — всегда только ради Локи. — Взять хотя бы ту битву с ледяными великанами, куда Тор втянул вас по причине редкостной горячности ума. — С тех пор много воды утекло, Тор обрёл мудрость, достойную царя Асгарда, — вступился за сына Всеотец. Его ответный выпад Локи сопроводил озлобленным смешком. — Он мог бы не стать тем, кем стал, не окажись я тогда рядом. Благодаря мне твой первенец-герой и его друзья выжили в том смертельном для них походе. — Хеймдалль присматривал за ними по моему указанию... — На земле Лафея Хеймдалль всё равно что слепец, и о засаде он узнал от меня, — вскрывшаяся правда поразила всех, радуя дочь Хаоса внезапной тишиной. Она утратила всякое желание отвечать на вопросы, ведущие в тупики, и ждала удобного случая откланяться во временно отведённые ей до суда покои. Сон не требовался, однако Богиня Разрухи уже не могла дождаться, когда останется одна — осмыслить события, подвести итоги, элементарно передохнуть нужно даже ей. — Не пытайся укрыть ото всех правду, Всеотец. Лучше от этого никому не сделается. Расскажи детям правду, и всё сложное сразу станет простым. Думаю, ты и сам убедился в разрушительной силе той лжи, которой старался защитить дорогих тебе людей. Фрейя поднялась на ноги, выходя из-за стола; откинув волосы за спину, девушка улыбнулась. — Тор, — Бог Грома вопросительно посмотрел на рыжеволосую, — советую доставить эту человеческую девушку домой, в Мидгард, и там же положить конец вашим встречам. Вместе вам всё равно не быть, а находясь рядом с ней, ты подвергаешь чужую жизнь лишней опасности... Теперь прошу меня простить, на сегодня допрос окончен. Из обеденного зала Война исчезла быстро, оставляя за собой шлейф растерзанных чувств и распалённые думами разумы... [1] Ангурва, Энгервадель (Angurva, Angurvadel, Angurvadil, Angurvddel) — меч Фритьофа (Фритиора). Украшен магическими рунами, которые ярко разгорались в дни войны и тухли в мирное время. («Сага о Фритьофе Смелом», Frithiof’s Saga). В данной работе использован как меч Войны, с помощью которого она может слышать голоса других видов оружия и воздействовать на них. [2] Урд («прошлое» или «судьба») — самая старшая из трёх женщин, волшебниц, наделённых чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов. [3] 40 — одно из наиболее значимых символических чисел в Библии, и в данной работе оно весьма символично. Меч Войны являет собой переход от настоящего к будущему, зарождение жизни и ее конечность (смерть), испытание, очищение.