Странные дети

      Джерард медленно проводит пальцами по старым учебникам, которым бог знает сколько лет, морщится от пыли и открывает нужную страницу. Она вся заляпанная, кое-где поставлены жирные пятна, а где-то смазаны буквы да так, что не поймешь, что там написано. Но Джерард знает, что спрятано за слоем грязи от его взгляда. Потому что он знает абсолютно все.       Дети пишут в своих тетрадях решения задач, но только одна из его учениц теребит в руках стирательную резинку, изредка рассматривая свой ярко-малиновый цвет ногтей, и которая часто переводит взгляд на Джерарда, что медленно и с отвращением перелистывает страницы. Эрза знает, что ему не нравится эта школа, где учатся одни психи и калеки. Что Джерард — птица, которую засунули в грязные стены, пахнущие кровью и горькими слезами, а крылья безжалостно оторвали.       Джерард стучит пальцами по поверхности стола, рассматривая через окно унылое дерево, растущее на улице. Он сжимает губы, изредка тяжело вздыхает и часто переводит взгляд на настенные часы, которые не издавали и звука.       Потому что все в Доме знают, что Джерард ненавидит шум. Особенно тиканье настенных часов.       Прозвенел звонок, многие ученики покинули кабинет, но только не она. Эрза поправляет чулки и ждет, пока все выйдут из кабинета, достает из потрепанной сумки расческу для волос и хочет уже провести ею по волосам, как все вмиг стихло. В кабинете одни только они.       Эрза кидает расческу обратно в сумку и улыбается-смеется, подходит к Джерарду и садится на край его стола.       Мужчина хмуро смотрит на нее. — Слезь с парты, она и так кое-как держится. — А ты заставь меня.       Она чуть задирает юбку. — Тогда мне придется столкнуть тебя, ты наверняка поранишь коленку и заплачешь.       Эрза обиженно поджимает губу, но потом снова улыбается, как будто и не замечает его грубости вовсе. Все так, как должно быть. — Тогда, что на счет… — Ты думаешь, что раз мы с тобой переспали, то тебе позволено так фамильярничать со мной? — Джерард откидывается на спинку стула. — Увы, я тебя разочарую.Тогда была просто ошибка, которая не повторится. — Ошибка? — Эрза вмиг утратила свой боевой потенциал, и улыбка ее померкла. — Ошибка.       Она начала водить пальцами по правой руке, размышляя, и Джерард быстро понимает, что она хочет сделать. Но он не даст этому случиться. Лишит последней надежды и мнимого аргумента, потому что все должно быть иначе. — Твоя метка — просто возня, которая ничего не значит. Это все сказки, по-моему, ты должна это понимать, ты уже большая девочка, Эрза. А теперь иди — иди у меня много дел.       Девушка хочет что-то сказать, но мысли никак не собираются в кучу. Она возмущенно вздыхает, а потом слезает с парты, берет свою сумку и уходит из кабинета, оставляя Джерарда одного.       Мужчина хмуро переводит взгляд на настенные часы.       Ему все кажется, что он слышит их тиканье.

***

      Мереди отличалась от всех одноклассников, с которыми она училась, и от сожителей, с которыми проводила большую часть свободного времени. Она не носила черную одежду, не пользовалась дешевой косметикой, от которой потом чесалось лицо, не любила черный кофе с подлитым втайне от воспитателя коньяком. Их объединяло лишь то, что у Мереди странного цвета волосы и отсутствие правой руки.       Джувия тоже была странной, не такой, как все, и некоторые порой удивлялись, что богатая наследница великого клана оказалась здесь, и почему про нее не пишут в газетах, которые здесь были редкостью. Она никогда не пила вместе с ними алкоголь, не вела себя вызывающе и, пожалуй, была вполне-таки серой и скучной мышкой, как и некоторые воспитатели с учителями.       Поэтому Мереди и подружилась с Джувией, потому что она знала, что Джувия — такая же девушка, которая нуждалась в поддержке, но не получала ее.       Они обедали вместе, в этой грязной и обшарпанной столовой, где бегали мыши и слышался их противный писк. Ученики привыкли к грязи, к жирным пятнам, к липкому полу и к скудным серым стенам, которые пахли унынием. И еда здесь была такой же отвратительной, как и атмосфера Дома. Мереди вяло ковырялась в тарелке с кашей, в то время как Джувия даже не притронулась к еде. Она сидела и теребила в руках шелковый носовой платок, не обращая ни на кого внимания. Казалось, девушка ждала кого-то или чего-то, и ожидание угнетало ее.       Мереди преподнесла ко рту ложку каши и уже хотела проглотить ее, как Джувия быстро подняла голову, прислушиваясь к тихому скрипу инвалидной коляски, который к ним все приближался и приближался, а потом улыбнулась и отложила свой шелковый чистый платок на грязный жирный стол, не боясь того, что он будет испачкан. — Привет, — сказал Грей. — Джувия очень рада слышать Грея. Как у него идут дела? — Хорошо. Может, сядем за отдельный столик? Я хотел спросить тебя кое о чем.       Она минуту колебалась, а потом вновь улыбнулась. — Конечно.       Грей помог Джувии дойти до нужного стола, хотя та не нуждалась в его помощи, потому что она привыкла перемещаться в полной темноте и без чьей-либо поддержки, но его забота была слишком приятной и неожиданной, чтобы отказывать.       Они оказались за одним столиком, и только тогда Джувия принялась за еду. У Грея же не было и единого намека на аппетит. — Как ты здесь оказалась? Привели родители? — Можно и так сказать, — грустно ответила Джувия, и эта грусть не давала покоя Грею. — Джувию послали сюда родители несколько месяцев назад. Они изредка навещают Джувию, и Джувия очень любит и рада видеть их всякий раз. Они должны скоро приехать к ней, и Джувия ждет этого с нетерпением.       Говоря все это, девушка не выглядела счастливой. На ее лице вселенская скорбь, в руках — грязная салфетка, взятая со стола. Не так выглядят дети, когда рассказывают о том, как любят их родители и как они любят их. — Что-то случилось, Джувия? — спросил Грей. Ему не хотелось, чтобы на таком прекрасном лице было такое выражение. — Нет, все в порядке. Джувия просто… задумалась.       Мереди отодвинула от себя пустую тарелку из-под каши подальше, с грустью понимая, что это ее первый раз, когда она ест без Джувии.