Записка самоубийцы.

      Прижав книгу к груди Остролистая опрокинулась на спину. Зелёная трава поднялась над девушкой. Та невольно вспомнила, как маленькая, вместе с братьями пряталась в такой же зелёной траве во дворе Уголка, от Медобоки и Пеплогривки.       Она невольно улыбнулась. Это было прекрасное время. Никаких тайн. Никаких убийств.       Шаги, такие знакомые шаги. Остролистая перевернулась на бок, от человека, издающего эти шаги. Улыбка быстро сползла с её уст. Человек сел рядом на корточки и тяжело вздохнул. — Зачем ты это сделала? — тихо спросил он.       Ежевика. Её «отец». Остролистая закусила губу до крови, стараясь со слезами не кинутся на шею Ежевики. — Зачем? Я не понимаю, Остролистая… За что?       Остролистая почувствовала себя ребёнком. Ежевика снова её отец, и он отчитывает её за проказу. Но всё по другому.       Она поднялась. В зелёных глазах горели слёзы. Остролистая открыла рот, чтобы что-то сказать, но слёзы опередили её. — Не надо, — строго сказал Ежевика, — Ты уже натворила дел, будь добра отвечать.       Остролистая оттёрла рукой солёную жидкость под названием слёзы и села поудобней. — Это ты убила? — спросил Ежевика       Остролистая кивнула. — Отвечай, а не кивай, — строго сказал Ежевика. Когда-то тёплые глаза цвета мёда были холодными и такими…чужими. — Я. — Зачем? — также холодно ответил Ежевика       Остролистая не выдержав зарыдала. Так, как рыдает малыш, стоя в углу, обидевшийся малыш, малыш который таит обиду на мать. Остролистая хотела обнять Ежевику, но тот холодно отстранился.       Громкий щелчок прервал беззвучные рыдания девушки. Это её приёмный отец отвесил ей увесистую пощёчину. Красный след ладони Ежевики красовался на бледной щеке Остролистой. Та тяжело задышала, глядя на мужчину круглыми от удивления глазами. Ежевика никогда не позволял себе кричать на них, а тут… — Прости меня… Ты поймёшь, когда придёт время… — сказала Остролистая, опуская грустные зелёные глаза — Ты всё поймёшь… А теперь, я пойму, если ты арестуешь меня… Это будет правильно.       Остролистая так и не набралась сил, чтобы заглянуть в глаза этого удивительного человека. И зря. В них была любовь, отцовская любовь, смешанная с полным чувством горя и отчаянья.       Наручники щелкнули. Остролистая изумлённо посмотрела на блестящие браслеты, лежащие на дне прозрачной речки. — Но… Ты же должен… — прошептала Остролистая, удивленная тем, что Ежевика выбросил наручники — Почему? — Несмотря ни на что на свете, ты была и есть моей дочерью…       Крепкие объятья воодушевили её. Она обвила руками широкие плечи Ежевики и прижалась носом к его груди.       Ну и пусть. Пусть в ней нет крови этого благородного человека. Пусть в ней кровь предателя, оставившего беременную девушку, заведшего новую семью. Пусть. Это не важно. Важно что, Ежевика рядом. Он навсегда будет её папой...