На лезвии карандаша

Время... Можно сказать, что Время - это Высшее, что вообще есть во Вселенной. Что такое секунда, и сколько мгновений она в себе содержит? Секунда, как грань лезвия, разделяющего временную ось на Прошлое и Будущее. Банальное сравнение, не так ли? А ещё Время - единственное, что абсолютно нематериально. Нет, его может и можно измерить, но кто ручается за точность? А так... Его невозможно коснуться. Это оно касается нас, незаметно забирая то, что принадлежит ему по праву. Его невозможно увидеть – это оно видит нас. Дважды: когда мы рождаемся, его отсчет для нас начинается, и, когда мы умираем, оно прекращает существовать. Ведь бесплотный дух вечен. Зачем ему Время? А может, наши души - это и есть Время? Может быть, после смерти мы все становимся им? И нет никакого Высшего Разума, Загробного мира или Рая с Адом? Есть только Время. Время, чьё течение бессрочно само по себе, чьё течение затрагивает всех и вся... А вдруг всё это самообман? Вдруг Времени вообще не существует? Вдруг материально только то, что здесь и сейчас? Как бы там ни было... ответить на этот вопрос однозначно не может никто. Но как же иногда хочется пролистнуть, скажем, год свей жизни... Сделать так, чтобы события происходили быстрее или, наоборот, вернуться хоть на миг назад, когда можно всё изменить, исправить... Да что там исправить! Попросту вновь насладиться каким-то из мгновений. Ведь моментов, когда ты счастлив, в жизни не так уж и много. А Время всё проходит, ни на йоту не ускоряясь и не замедляясь. Оно просто есть... Наверное. Юноша с коротко обрезанными, выгоревшими на солнце до почти белого цвета волосами, сноровисто тащил широкий овальный поднос, уставленный пузатыми кувшинчиками и тарелками. Рукава его серой холщовой рубашки были засучены до локтей, открывая совсем ещё по-мальчишески тонкие запястья с выступившими от напряжения голубыми жилками. Едва заметные белые шрамы почти не бросались в глаза, но это не значит, что их не было вообще. Это не значит, что юноша смирился со своей участью. Приспособился – да, возможно. Но смириться он даже не думал. Просто ему очень хотелось жить несмотря ни на что. Когда пришло понимание, что его никто не спасёт, он почти что отчаялся. Его не пытали, нет. Сначала держали на цепи у того столба посреди лагеря повстанцев. Каждый мог, проходя мимо, плюнуть в предателя, ну, или пнуть, или... Да много чего было. Когда ты изгой, приходится терпеть многое и очень сложно справиться со всем этим, выдержать... Но этот юноша выдержал, стиснув зубы и цепляясь за жизнь, стараясь не думать ни о чём. И не вспоминать. Потом всё же, это закончилось: его сначала отвязали от столба, заставив выполнять нехитрые поручения, а потом он стал слугой в доме Миста. Того самого, который клеймил его. Может быть, юноша рад был, что стал служить именно ему, ведь так вполне может появиться шанс отомстить за уродливое клеймо, до сих пор отзывавшееся болью на каждое прикосновение к нему. Пусть выжженные на коже символы зарубцевались, но это ничего не значило. Болеть может не только тело. В этом доме он был не на правах раба, скорее ещё ниже. Делал всё, что ему прикажут, и ждал, ждал, ждал... Прошёл почти год. Гражданская война утихла, так и не достигнув своего пика. Вроде бы до мальчишки долетали обрывки слухов, коими так любят делиться поварихи на кухне, что Монарх сумел-таки восстановить свою власть, пусть и не полную, и стелился под народный Совет, как падшая женщина в портовом кабаке стелится под пришедшего из долгого плаванья моряка. Пусть так: парню было плевать на политику, лишь бы он смог жить более-менее нормально. Лишь бы он вообще мог жить. А раз уж для этого ему надо работать и низко кланяться «господам», то он будет работать и кланяться. Всё равно ничего лучшего он не сможет получить. Он понимал, что бежать ему некуда. Ну, разве что если ему удастся прикончить Миста, своего хозяина. Только это несбыточная мечта. Куда ему, мальчишке тщедушному, тягаться с воином? Но уж очень хотелось потягаться. Пусть и не в открытую, копя злость и старательно опуская взгляд, чтобы никто не увидел в нём той ненависти, что буквально бурлила. Придёт ещё его время. Должно прийти. Только вот он не задумывался над тем, что с ним будет, если месть всё же удастся. Толстая деревянная дверь открылась без скрипа: недавно он смазывал петли. Достаточно маленькая комнатка с белёными стенами, на полу золотисто-коричневый толстый ковёр, столик из тёмного дерева с резной ножкой и круглой столешницей. Обычно на нём всегда лежали какие-то бумаги, к которым не разрешалось даже прикасаться, но в этот раз он пустовал. Туда-то и надо поставить – смекнул юноша. Чуть нагнувшись в поклоне, юноша почти донёс до столика поднос, не глядя ни на кого и в то же время замечая каждую деталь или движение. У его «хозяина» были гости: двое мужчин в чёрных одеждах сидели в низких креслах, расставленных вокруг столика и, видно, о чём-то разговаривали с Мистом, пока слуга не принёс вино и закуски. Только в комнате был ещё один человек. Стоял на коленях перед Мистом, презрительно морщившимся, но всё же разглядывающим его. В одной набедренной повязке, с перевязанными в путаный пучок чёрными волосами на висках, чуть тронутыми ранней сединой, с клеймом раба, ещё даже не успевшим зарубцеваться на правом плече... Юноша так и встал, не в силах пошевелиться. Рука с подносом уже начала мелко подрагивать от усилий, а он... Он мог поспорить, что если бы этот мужчина сейчас поднял бы взгляд, то его глаза оказались бы синими-синими. И на правой скуле обязательно должна была быть родинка. Поднос с глухим звоном упал, пузатые кувшинчики покатились в стороны, разливая содержимое на толстый ковёр, а тарелки даже не разбились. Год. За это время могло произойти что угодно. Что угодно! Даже реки могли повернуть вспять, а небесные тела сойти с орбит. Что угодно... но уж точно не то, что произошло. Этого не попросту не могло случиться. Чтобы он... Нет. Этого просто не могло быть. Но уж слишком хорошо юноша запомнил этого человека, чтобы ошибиться или спутать его с кем-то. Слишком хотелось ошибиться. На звук он обернулся. Синие глаза лишь скользнули по нему, съёжившемуся в ожидании наказания слуге, который боялся гнева своего хозяина... И ничего в них не промелькнуло. Ни тени узнавания. Ни-че-го. - Ах ты тварь!!! – заорал Мист, вставая со своего кресла, от чего оно, собрав складку на ковре, сдвинулось как минимум на шаг назад и подошёл к юноше, который уже упал на колени и начал собирать кувшины и ставить их опять на злосчастный поднос, бессвязно бормоча извинения... Кажется, Время не щадит никого.