На лезвии карандаша

Мальчишка ушёл почти сразу же после случившегося. Его могли хватиться, да и стыдно было смотреть в глаза воину. Он сам не знал, почему так поступил. От переизбытка чувств разве что. Хотя и это вряд ли. Потому что Гвеош уже однажды позволил такое? Это тоже не повод, да и ситуация... не та. Это если говорить мягко. Кирилл скорее от себя ушёл, чем от мужчины, толком не понимая, что происходит. Ему было очень интересно, почему такой воин как Гвеош оказался в рабстве, почему попал именно в этот дом. Да только спрашивать об этом у него самого толку не было: Гвеош ему не доверяет и вряд ли бы хоть что-то сказал... Ливень опять усилился, поэтому юноша, когда добежал до дома, основательно промок. Едва он переступил порог, как наткнулся на заспанную кухарку, на ходу завязывающую за спиной фартук. Она широко зевнула, а потом, моргнув пару раз, подмигнула Кириллу. Тот ответил ей малость вымученной улыбкой и, крадучись, пошёл в каморку рядом с кухней, где обычно ночевал. Хотя ложиться спать было бесполезно: раз встала Литта, то и он скоро понадобится. Так что юноша только потянулся, разминая уставшие мышцы и, порывшись за мешками с картофелем, достал сменную рубаху. С одной стороны, кому какая разница, куда он бегал ночью, ну а с другой, если кому-то разница всё же будет, то он опять подставит Гвеоша. Уж этого парню ну совсем не хотелось... Кухарка только за угол зашла и остановилась, смотря за юношей, шедшим к своей каморке. Весь мокрый: явно не спал всю ночь - и грустный, будто его что-то тревожит. Куда мог наведываться служка, живущий в этом доме если не на правах раба, то близких к этому? Девушка лукаво ухмыльнулась и пошла на кухню. Надо было испечь к завтраку свежий хлеб, да и хозяин любил есть по утрам оладьи с мёдом, а готовить их тоже сравнительно долго. Только вот Литта уж точно не хотела оставлять всё так, как есть, не обращая внимания на ночную отлучку Кирилла. Даже больше: Мист ещЁ утром велел ей следить за новым рабом и «предателем», так за глаза называли светловолосого юношу. То ли подозревал его в чём-то, то ли ещё почему... Но девушка решила на всякий случай сама всё проверить: а вдруг этот ненормальный просто решил погулять под проливным дождём. Мало ли, может, не спалось, вот и потянуло его на улицу... Или он бегал облегчиться – тоже вариант. Слуги это делали в отдельном сарайчике в углу двора: те удобства, что были в доме, - только для единоличного пользования хозяина. Почти не обращая внимания на то, что она делает, Литта замесила тесто и оставила его у печи, прикрыв льняным полотенцем – доходить, а сама, наскоро обтерев руки о фартук, поспешила с кухни. Правда она догадалась захватить кусок зачерствевшего вчерашнего хлеба и маленький глиняный кувшинчик с водой. Раз уж она решила прокрасться к рабу, то ей явно нужно чем-то оправдаться. Не просто так же к нему явиться и поглазеть на раскрытые раны... Решив на всякий случай перестраховаться, она заглянула в коморку Кирилла: тот сидел на плоском матрасе набитом соломой и, закрыв глаза, немного хмурился. Видно, всё же заснул. Кухарка его будить не стала: так было даже лучше. Она тихонечко прикрыла за собой дверь и пошла к выходу из дома. Пусть дождь ещё не прекратил лить, но на этот раз он уже достаточно ослаб, чтобы ей не промокнуть до нитки, сделав всего пару шагов по улице. Во дворе было грязно: размыта глинистая земля, вода стоит в лужах, которые обойти едва возможно. Девушке пришлось подобрать подол платья, чтобы его не запачкать. Идти по этой хляби было на редкость противно: глинистая почва скользила под ногами, то и дело причмокивая, когда почти утопленная в грязи туфелька всё же отрывалась от нее, чтобы сделать ещё шаг. Хотя кухарка была вполне вознаграждена за своё любопытство и женскую интуицию, которая так и вопила о том, что тут она увидит кое-что интересное. И увидела же помимо конюха, спавшего без штанов, укрывшись до бёдер тонким одеялом из шерсти и зычно храпящего на всю округу. Раб, которого вчера утром выпороли, спокойно сидел, прислонившись спиной к дощатой стене и что-то плёл из жёстких соломинок, нахмурив брови. Порезы на его щеке зарубцевались, да и на спину, испоротую хлыстом, мужчина, судя по всему, не жаловался. Мило улыбаясь не обращающему на неё никакого внимания рабу, девушка поставила рядом с ним кувшинчик с водой, и на его горлышко положила кусок хлеба. Ну не на пол же класть, на топтаную лошадями солому... - Сильно тебе вчера досталось... – Она как бы невзначай дотронулась до ссадины на предплечье мужчины, от чего он едва заметно вздрогнул и поднял на неё глаза. Теперь был уже её черёд дрожать. - А за что тебя так? Наш хозяин зря не наказывает... – Она уже не стремилась привлечь внимание: уж больно много всего читалось в синих глазах этого человека. У неё аж мурашки по спине прошлись... Раб так и молчал, теребя уже порядком измочаленные соломинки. Значит, всё же нервничает. Старается не показывать этого, но нервничает. А ещё молчит, чтобы не наговорить того, чего не нужно слышать ей, кухарке, принёсшей ему еду. - Значит, это к тебе он наведывался? – Не нужно было пояснять, кто этот «он» и когда наведывался. Вообще, и этот вопрос не ждал ответа. Всё и так ясно... - Нет. Ко мне никто не приходил, - Гвеош сипло кашлянул, прочищая горло, прежде чем сказать это, но девушка не поверила. Как же?! Не приходил! А раны у раба сами собой зажили за одну ночь. Вот уж сказки. Она кивнула, довольная сама собой и вышла из денника, опять подобрав подол платья, чтобы не запачкать. Ей было что рассказать своему хозяину.