На лезвии карандаша

Мы сами творцы всего. Не стоит приплетать Богов к своей судьбе. Будто дело им есть до нас, если вообще существуют высшие существа, управляющие мирозданием. Только в руках человека плетётся нить его будущего. Его судьбы. Его смерти... Если яблоко Кирилл создавал в таких потугах, то дверь... Для начала, он не мог разобраться в себе. Внутри всё так и бурило. Так хотелось понять, что вообще происходит между ними. Это привязанность. Однозначно. Болезненная, но скорее только для Кирилла. Гвеош относится к нему совсем не так. Общается постольку-поскольку и чувствует некую ответственность. Ведь именно из-за него он, Кирилл, попал сюда. Бросил всё и открыл для себя дверь. Пожелал этого сам. В итоге... Сложив голову, по волосам не плачут. Кирилл не знал сам, чего хочет от завязавшихся меж ними отношений. Да и возможно ли это назвать отношениями? А быть может, они сбрендили в этой белоснежной пустоте? Оба. Это давало им право на то, чтобы свершать любые поступки, не оглядываясь на логику, мораль и совесть. Или нет? Если бы это был стокгольмский синдром, то Кирилл и думать бы забыл о Гвеоше за то время, что пробыл в плену у повстанцев. Только стоило его увидеть, как всё сбилось с накатанной колеи. Под откос. Наверное. А быть может, это к лучшему. Потому что теперь Кирилл научился ценить каждый день своей жизни. Не потому, что боялся подохнуть, нет. Потому что понял: от него что-то, да зависит. И поэтому он не имеет права отчаиваться. И не имеет права быть размазнёй. Гори оно всё синим огнем: его душевные метания, его надежды, мечты... Он не может подвести тех, кто на него надеется. Не может подвести Гвеоша, который по его вине уже настрадался. Кирилл наконец-то понял, что в его силах что-то изменить. Быть может, не столь сильно, но это неважно. Главное не упускать возможностей. А он их и так миллион потратил впустую... И теперь вновь ощущал себя виноватым. Вот оно! Он чувствует вину перед Гвеошем... Но почему тогда... поцелуй? Будто ему очень важно, что этот поцелуй будет именно от этого человека? Он не жаждет его тела, как это бывает с девушками. То есть, девушки его привлекают, а не... И всё же: почему поцелуй? Знак доверия? Или этакий триггер? Способ позлить, ударить побольнее в ответ на то, что ударили его? Защитная реакция? Нет. Просто нравится, когда они дышат одним и тем же воздухом. Когда их губы соприкасаются. Это даже не интимно, это можно назвать скорее таинством. Наверное. Кирилл сел поудобнее и в воображении своём создал стену с малость потрепанными обоями, бежевыми, даже без орнамента. И кусок угля. Слегка раскрошенный, с серебристыми гранями. Обычный кусок угля. Но такой желанный... - Я верю, что у тебя получится. - Кирилл почувствовал, как на его плечо легла рука и немного сжала. И, кажется, это было последней каплей. Он теперь знал. Что всё получится. Что они выберутся. Что всё получится. Что он не один. По крайней мере в этой омерзительной, всепоглощающей пустоте. - Ты... Неужели... – Ладонь на его плече сжалась сильнее, и юноша открыл глаза. Стенка просто парила в пустоте. Только вот угля так и не было. Но... Это были пустяки. Уже пустяки. - Воу! – он сам от себя не ожидал такого. Она была ровно такой, как Кирилл рисовал её в своём воображении. Даже обои. Слегка отстающие, потрёпанные, затёртые к краям. И штукатурка видна. Серая. - Ты смог это сделать... - Спасибо, - он поднял голову и посмотрел на Гвеоша. Тот улыбался, созерцая стену. Наверное, надеялся вернуться... Или просто надеялся. - За что? - Ты помог мне поверить... Воин хмыкнул и убрал руку с плеча Кирилла, а тот поёжился. Сразу стало как-то неуютно. Но он попытался вновь попытаться представить уголь, пока Гвеош подошёл к стенке и осторожно гладил её кончиками пальцев, с наслаждением ощущая шероховатость бумажных обоев и неровности... Кирилл просидел так ещё долго. Наверное, если бы там, где они были, можно было бы вычислять время. Может, не так долго, чтобы время поглотило их, забрав в своё брюхо, чтобы вытянуть всю жизнь, но... Ничего не получалось. Со злости он вскочил и пнул пару раз столь желанную стенку. - Что ты делаешь? – Его попытались оттащить, но энтузиазм юноши оказался сильнее. Он с ненавистью смотрел на свисающий клок обоев. - Я не могу... Я не могу сделать так, чтобы появился грёбаный кусок угля. Мне нечем рисовать хренову дверь! Это насмешка какая-то, не иначе... - Тихо. Нет угля, придумаем что-то ещё. В конце концов, ты можешь нам сделать костёр? Что сжечь мы найдём, хоть ту же одежду. И тогда у нас будет уголь... - Я не знаю, смогу ли я... огонь. - Тебя вдохновить опять надо? – воин приподнял вопросительно бровь и посмотрел на Кирилла, чуть усмехаясь. По-доброму. - Дело не в этом... Я верю в него, но он не появляется всё равно... И я не понимаю почему. Представляю его себе, но... - А так ли важно, чем рисовать? - Не знаю... Гвеош улыбнулся. Впервые Кирилл видел, как он так улыбается. Искренне. Без затаенной грусти. Открыто и как-то доверчиво, что ли... И эта улыбка его преобразила почти до неузнаваемости. И Кириллу захотелось, чтобы этот мужчина улыбался так как можно чаще. - Ты что-то придумал? - Возможно, - он поднёс свою ладонь ко рту и... начал её грызть, даже не морщась. - Что ты делаешь?! Прекрати!.. – юноша попытался схватить его за руку, чтобы не калечил сам себя, но воин лишь посмотрел на него, и Кирилл остановился, с ужасом смотря на происходящее. - Зачем?.. – Неужели он всё же сошёл с ума? И виной тому он, Кирилл? Потому что сначала подарил надежду, а потом отобрал? Не смог столь искренне пожелать всего лишь кусочка угля? - Давай я ещё раз попытаюсь, только не причиняй себе боль, прошу... Он с ужасом смотрел на то, как воин уже до крови прогрыз кожу. У него губы испачканы были алым, но вновь улыбались. И белые зубы тоже в крови. - Не истери, глупый мальчишка. Я... нашёл чем рисовать. - Пусть я трижды глупый мальчишка, но ты... Ты же сбрендил, Гвеош! - Нет. Просто рисуй кровью, - и смотря на то, как юноша колеблется, приказал: - Приступай! - Спасибо... Кирилл не смог унять дрожи в руке, когда повёл указательным и средним пальцами по ранке на его ладони, обмакивая их в кровь, перемешанную с сукровицей, что выделилась, когда с ладони содрали кожу. А ещё его рук дрожали, когда он осторожно провёл по стене этими пальцами, смотря, как за ними остаётся бурый след, тут же впитывающийся в обои. Дверь вышла кривоватой и маленькой, такой, что в неё не то что не пройти, можно было скорее проползти, сгибаясь в три погибели. И едва последний мазок лёг на прохладную шероховатость обтрёпанных обоев, дверь открылась, пропуская в белоснежную пустоту чёрную темень ночи. Кирилл выпрямился и затравленно, неверяще посмотрел на Гвеоша. Тот лишь выдохнул и отвёл взгляд. - Ты первый... – юноша подозревал, что едва выйдет он, как дверь захлопнется и перестанет существовать. Воин пожал плечами и, согнувшись, ловко выполз наружу. Следом полез и Кирилл, попросту вываливаясь наружу и тут же распластываясь на холодной и мокрой от росы траве. Он зарывался в неё лицом, рвал сочные стебли, впиваясь ногтями в жирную землю... А где-то рядом сидел Гвеош, не шевелясь и вдыхая прохладный влажный ночной воздух... А потом он тоже лёг на траву, раскинув руки... Сами не заметили, как обнялись. Просто разум затопило облегчение, вперемешку с совершенно неконтролируемой радостью. Хотелось всего и сразу: смеяться, драться так, чтобы ломать челюсти и выбивать зубы, танцевать, целоваться... И они смеялись... Обнимались, словно сплетясь в клубок, и смеялись до слёз, хрипло, на грани безумия. И целовались, прерывая этот чудовищный, берущий сердце в тиски смех. И ещё тёрлись друг о друга. Обоим хотелось почувствовать, что не одни. Что рядом есть человек, тёплый, из плоти и крови, дышащий прерывисто и столь же тесно сжимающий тебя в объятиях, как и ты его. И логика тут не властвовала. Ровно так же, как и самоконтроль. Быть может, они всё же сбрендили в той белоснежной пустоте. Быть может... Да нет, наверняка! Иначе бы не целовались так безумно и неистово, а объятья бы не перешли в ласки... Что с одеждой – неважно. Какая в бездну одежда? Это лишь досадная помеха. Потому что обоим хотелось прикасаться к обнажённой коже. Гладить шрамы и пить солёную терпкость пота губами, слизывать с шеи... Они ласкались, шумно дыша, но так и не раздалось ни единого стона. Словно этот полный сладостной муки звук разрушил бы всё, заставил осыпаться осколками реальность, вновь оставляя этих двоих в слепящей светом пустоте. Не было даже короткого вскрика, когда они соединили свои тела. Только закушенная губа и изломанный изгиб бровей. Юноша упивался всем, что чувствовал: болью, лаской, единением, наконец. Теперь он ощущал себя живым, как никогда раньше. Да и воин тоже. Он попросту закрыл глаза, чтобы не пропустить ни одного касания, чтобы чувствовать всё острее, наслаждаться крепким юным телом, худощавым, но желанным. Трава стала им мягче перины, деревья – изысканным балдахином над любовным ложем, ветер – лаской для разгорячённой кожи... И даже самые лёгкие касания были сродни горячим каплям смолы, которую льют из огромного чана на головы врагам со стен осаждаемой крепости. Только крепость пала. Давно и добровольно, преподнеся в дар ключ к вратам... Утром их нашли. Стражники, не иначе. Одетые по форме, с серебристыми гербами на левой стороне груди. И с копьями. - Вам выписывается штраф, за появление перед стенами столицы Орриима в ненадлежащем виде, - заявил один из них, презрительно кривясь и наблюдая за тем, как двое нагих, судя по всему блаженных, переглянулись и начали смеяться, катаясь по траве и всхлипывая. \\На сто тридцатой странице спустя два года вы дождались. Ха. Ха. Ха. И пардон за то, что не так уж там и вкусно. Просто рассказ малость не о гомосексуальном счастье. Если вы поняли, о чём )\\