// glances //

Тогда.

Эрвин был облачён в свою униформу. Строгую, мрачную, слегка отличающуюся от формы других ветеранов, хотя бы тем, что где-то под сердцем, его рубашка сочилась чужой кровью уже много-много лет… Он был молчалив, сер, взбудоражен, и в то же время невероятно подавлен. Весть о ранении Майка Закариуса дошла до него достаточно поздно, пусть ему и оказали своевременную помощь. Майк будет жить, его конечности уцелели, но то, что майор увидел – останется с ним навсегда, покалывая всё ещё подрагивающие в ужасе губы. - Думаю, сегодня отменим лекцию, Арлерт. Я не настроен на долгие беседы, - остановил её с порога Смит, стоя у окна и покручивая вычищенную до блеска пепельницу, облюбованную Майком. Эрвин Смит был облачён в униформу. Высокий. Крепкий…его густые брови были нахмурены, лицо, прорезанное острыми скулами – серьёзным, задумчивым. Казалось, всё его тело напряжено, от зажатых лопаток, упирающихся в плотную ткань куртки, до побелевших костяшек рук, которыми Эрвин упирался в подоконник. Плечи сведены, ноги широко расставлены, Эрвин опустил голову, подставившись под лёгкий поток ветра, нарушавшего покой мирно свисающих занавесей, устроившихся на раме одного из открытых Смитом окон. Он молчал, но его мысли шумели в душном кабинете, как рой диких пчёл над полем с неопылёнными цветами. И его молчание, его напряжённый в мрачных раздумьях силуэт, казались такими притягательными. Армин краснеет, когда Эрвин обращает на неё внимание, когда смотрит сверху вниз, смиряя тяжёлым взглядом. Она краснеет, когда позволяет себе обнять его лицо своими подрагивающими руками и аккуратно наклонить к себе, чтобы потом лишь коснуться губ Командора своими. Почти невесомо, едва ощутимо, так нежно и так одновременно нетерпеливо. Будто этого никогда и не было, будто всего, что происходило между ними до этого момента, не существовало. Он покорно стоит на месте, не смеет и сдвинуться, когда Армин заботливо снимает с него куртку, и так несвойственно для своего мягкого характера, отбрасывает её в сторону. Он задерживает дыхание, когда она расстёгивает ремни на его униформе один за другим, пока не добирается до рубашки. Эрвин наклоняет голову, позволяя Армин снять с него галстук и всё так же проявляет внешнее спокойствие, наблюдая, как её маленькие пальчики одну за одной, щелкают пуговицы на его рубашке, выправляют её из брюк и останавливаются… Армин нервно сглатывает. Рубашка Командора падает ему в ноги и Армин замирает, сжимая ладонями его широкие плечи, исполосованные шрамами, исписанные выгоревшими чернилами татуировок, напряжённые, крепкие. Она гладит их, спускаясь до запястий, переплетается с Эрвином пальцами и улыбается. Он смущён. Смиту как-то по-детски стыдно, пусть он и не намерен останавливать её. Он не помнил, когда ему в последний раз было так неудобно. Когда его так подводило собственное тело…оно казалось ему уродливым, грубым, недостойным хрупкой нежной Арлерт, идеальной в его глазах во всём своём проявлении. По коже прошла мелкая дрожь, в момент, когда Армин выгнула спину, чтобы расстегнуть своё лёгкое льняное платье бледно-розового оттенка в мелкий красный цветок. Она будто готовилась, будто наряжалась специально для него…наряжалась, чтобы потом он мог снять с неё это платье и сказать: - Ты прекрасна… Не нужно было произносить это вслух, Армин была взволнована, пусть и доверяла Командору всем сердцем. Он это волнение видел, чувствовал кончиками пальцев, бегающих по нежной бархатистой коже, такой тонкой и бледной, что казалось, Армин была соткана из лепестков полевых цветов. - Армин, я не могу, - шепчет он ей в губы, ощущая, как возбуждение уже подступает к горлу. Вот-вот Командор позабудет о приличиях и откроет ей ту свою сторону, что едва ли ей понравится. Но она улыбается, гладит его по волосам и смотрит на Эрвина уверено, без страха, широко распахнув глаза. Она ведёт его за руку к постели, притягивает к себе и, нежно целуя в лоб, шепчет: - Этот момент – всё, что у меня есть. У неё всего каких-то два часа. Два часа на то, чтобы унять панику в груди, собраться и явиться к Эрвину на глаза, обсудить приказ, который не обсуждается. И всё так невероятно нелепо совпало, ведь Армин итак планировала подтолкнуть его на что-то более смелое, чем невинные поцелуи, порой накаляющиеся настолько, что она едва могла удержать руки, чтобы не скользнуть ему под одежду. Стена Роза пала, Эрен очнулся, Майк с тяжёлыми ранениями в отключке, даже Ривая заставили расстаться с мыслью о выходном…это всё, что у неё есть, только этот чёртов момент, в котором Армин чувствует себя живой, пусть меньше чем через два часа, она отправится в Эрмикх. Она не знает, поедет ли Эрвин с ними или поставит в командование Ривая, но приказа мобилизоваться вполне хватило, чтобы принять единственное правильное и, в то же время, весьма неуместное решение. Армин тяжело выдыхает Эрвину в шею и льнёт ближе. Ему не нужно стараться, один только взгляд Командора и она уже таяла, не говоря уже о том, что лишь его губы касались её кожи, Арлерт забывала, как дышать. И она всегда опасалась этого момента, томилась в незнании, непонимании. Поддалась страху, который не могло побороть даже любопытство. В случае с Эрвином же, она не чувствовала ничего подобного. Армин не знала, откуда у неё эта уверенность, каким образом её тело точно знает что делать, тогда как мозг застлан густой дымкой эйфории. Ещё полчаса, ровно столько сколько нужно для того, чтобы пожалеть о том, что всё уже кончилось и уйти, затем наспех переодеваясь в форму. Когда Армин выходит во двор, переговариваясь с друзьями, она инстинктивно вглядывается в толпу солдат. Эрвин Смит был облачён в униформу. Стройный, статный…его густые брови были нахмурены и на его лице играло фальшивое выражение спокойствия. Глаза его же блестели, в них читалась паника. Он повернулся, словно ощутив на себе чужой взгляд и, увидев Армин, дёрнул уголками губ в подобие улыбки. Она ему кивнула, невольно покраснев, и Эрвин отвернулся, опасаясь, что выдаст обоих. Армин ещё какое-то время проведёт в забвении, не задумавшись, выдав свою теорию о Стенах Эрену и Микасе и очнётся лишь тогда, когда поймёт, что должна была рассказать об этом Эрвину…