40 часов в Аду

Погода, словно получив желаемые жертвы, успокаивается. Моторная тёмно-синяя лодка, под стать волнам за бортом, вгрызается в толщу воды, пробираясь к кораблям военных, застывших на горизонте плоскими вырезанными картинками. Путь моторки пролегает далеко правее яхты, опасно близко подплывшей к береговой линии и едва не застрявшей на отмели. Отзывчивая Сянь Мэй, отчаянно поддерживающая в сознании раненого, возможно даже не замечает мужчину, перегнувшегося через высокий борт на верхней палубе и сжимающего в руках нечто похожее на пистолет. Йереме кажется, что он собирается выстрелить, и её сердце замирает. Как тогда, когда выпущенные на волю металлические цилиндры забрали жизнь одного человека, поставившего своей целью доставить её в Организацию, и тяжело ранили другого, пришедшего вызволить её из плена. Но шума не последовало, как и убийств. Духи и вправду достаточно насладились случившимся. Тот мужчина спустя долгие секунды исчезает из видимости, поворачивает яхту и уплывает в ту же сторону, в которую её по пляжу когда-то, целую жизнь назад, волок Кевин. Или Харон. Йерема пока не определилась с тем, кем он стал для неё за это короткое однодневное знакомство. Он был законопреступником, которого убили по его заслугам. Парна убила, считавшая его жизнь не ценнее — земляного червя, но Йерема не думает, что её самосуд оправдан. Не считает её доводы верными. Кевин говорил о себе совершенно другое. Уже у корабля со спустившейся платформы на них смотрят с недоумением и подозрением. Сянь Мэй уверенно напоминает о разговоре в полицейском участке, и это обстоятельство разглаживает морщины на встревоженных лицах военно-морских сил. Получившего пулю, Логана, немедленно увозят на каталке в лазарет, и с тех пор Йерема его больше не видит. Для печали не остаётся места, и возникает ощущение, что она больше не сможет горевать. Сянь Мэй, напротив, дрожит и плачет. Их помещают в отдельные невзрачные и тесные каюты, и она лишается встреч с уже двумя членами спасательной команды имени Баноя. Замёрзшее в непонимании сердце не чувствует «тепло» или «холод» событий. Почти не бьётся. Молчит. Заботливая Парна и взбалмошный Сэмюэль прибывают на корабль днём позже и навещают Йерему. Вид их такой же напряжённый и обречённый, как на окроплёном кровью пляже вчера, и они немногословны. А во что её посвящать? Все, кого она когда-либо знала, мертвы. А те, кто остался жив, заняты собственными заботами. Друзья очень скоро покидают каюту, пока она на жёсткой кушетке, так и не притронувшись к еде и воде, выводит на левой руке те странные символы, цифры, что должны привести в место, в котором её никогда не будут держать в клетке. Скоро, очень скоро, она уверена, военные прознают о том, что в ней находится опасный вирус и запрут, используют, уничтожат. А там… Танатос. Есть в этом слове что-то жуткое и заманчивое. «Что оно значит на самом деле?» Тем же вечером расстроенная Парна снова наведывается к Йереме. Обещает позаботиться о ней и поэтому зовёт с собой. Под тёмным небом, тихим и больше не проливающим влагу, на палубе они в последний раз встречают Сэмюэля. Его состояние им не понять. Он машет рукой, пока девушки спускаются на воду в лодке, а третий, военный, отвозит их к примечательному берегу, зазывающему редкими огоньками уличных фонарей. Остров Каириру. Очередной остров. «Теперь всё будет нормально? Мне не придётся больше готовить себя к новому бедствию?» Через минуту негодования Йерема приходит к мнению, что зря задаётся такими вопросами, ведь она единственная может стать тому причиной. Надо смиряться с подобной судьбой. Любой назвал бы её чудовищем, но только Кевин видел в ней кого-то другого, только Парна хочет её защитить. Оба этих человека грызлись дикими животными за право быть с ней, пока один из них не проиграл. «Насколько это может быть справедливым, правильным, достойным?» — гадает она. Уже внутри крайне непримечательной гостиницы, напоминающей Йереме о хижинах родного племени Куруни, после душа расплакавшаяся Парна зовёт её к себе на кровать. Она лежит в льняной чистой и просторной рубашке и не может сдержать слёз. Плачет обо всех бедах, по всем усопшим и забытым. Своё горе Йерема выплакала в гробнице предков; тогда было достаточно времени, чтобы пустить слезу по каждому обвинительному слову и каждой грубой выходке в её адрес. Слабый ветер стучит по бамбуковым ставням, и это единственный раздающийся звук снаружи среди тишины одинокого и почти безлюдного острова. В нерешимости Йерема составляет ревущей компанию, и Парна обнимает её. Обещает, что ни за что не отдаст никому, просит остаться с ней и умоляет не покидать. Громкие эмоции. Но она уже когда-то слышала подобное. «Клянусь водами Стикса, чтоне наврежу тебе». Йерема понимает свою ошибку. Она ещё способна ощущать. Роняет слезу, и они плачут обе. По одной и той же причине, по совершенно разным людям. Минуты спустя Парна успокаивается и тянет губы Йеремы к своим, ей хочется почувствовать их вкус, ощутить поддержку и убить в себе одиночество, в безмолвном шоке та не сопротивляется, но вскоре приходит понимание. Предназначение должно связать её с человеком, чьи устремления будут едины с её. Вряд ли цели Парны совпадали с задачами Кевина, если она хладнокровно вычеркнула его из списка живых. Настороженная её поведением Йерема отстраняется и беспрепятственно уходит, направляется к администратору гостиницы и просит доступ в сеть. Несколько запросов в обозревателе позволяют ей за короткое время обнаружить нужную информацию, до этого бережно перенесённую на бумагу, и она боязливо выдыхает. В несложных геродиановых символах скрывались знакомые цифры, набрать которые в ближайшем телефоне становится трудной задачей. Пройти к аппарату, позвонить и сказать то странное кодовое слово проще простого. Но не заставить себя принять изменения, неизменно последующие за её решением; горько расставаться с тем, что связывало её с этими людьми и местами, тяжко отвергать свою прошлую бытность, имеющую сейчас едва ли больший смысл, чем наветы отца. Она сидит минуты, многие минуты на скамейке, болтает ногами и бездумно смотрит перед собой сквозь открывающийся пейзаж. Он знаком ей — каждый листочек, кустик и травинка, каждая капля и камешек напоминает ей дом — опротивевший с самого детства, когда мир немилосердно доказал, что она никчёмная единица среди великого многообразия живых существ. Она сидит до тех пор, пока что-то внутри не поворачивается, вынуждая несмело проследовать к телефонной будке. Выходят на связь через полтора гудка — времени мало на то, чтобы даже вздохнуть — и у Йеремы сбивается голос. Молчание на другой линии только усиливает дрожь. — Тана… Танатос, — робко произносит, но в ответ нервозный мужчина обращается куда-то в сторону, но она не различает слов, потому что язык незнакомый: — Коллеги, по всем вероятиям, Аид официально перестал существовать. — Меня слышно? — испуганно спрашивает Йерема, пытаясь понять, набрала ли нужный номер. — Да, слышно. Скажите, где вы находитесь, и я подберу вас, — отрывистый и резкий недружелюбный голос доносится из трубки. «Хорошо, что он знает английский. Кевин это предусмотрел». Яркие алмазы крупных звёзд на чёрном бархатном небе освещают ей путь к новой жизни. К транспорту, который приведёт в Консорциум. Она нетерпеливо топчется на причале и как только видит ту самую бело-синюю невысокую яхту, прыгает в Новогвинейское море. Внезапное ощущение загрязнённости, обременяющей её, и презренное прошлое, осевшее на теле, заставляют папуаску окунуться, смыть с себя тяжёлое совестное настоящее, чтобы принять грядущее. При ней есть только один важный предмет, но он не должен пострадать от воды, впрочем, она из лишней бережливости всё же отрывает с бедра котомку и сжимает между зубами, прежде чем начать плавание. Она не зря вернулась за ней на пляж, она знала, что эта вещь пригодится. Слепо и непреклонно Йерема гребёт вперёд, рассекая тёмную воду своими гибкими руками. Мужчина на яхте, ранее отчаянно переживавший смерть своих близких друзей, замечает отсутствие на слабо освещённом причале целевой девушки и глушит мотор. На скорости в семь узлов судно под действием инерции проскальзывает несколько морских саженей[1] вперёд, прежде чем постепенно замирает и разносит вокруг дрожащую волну. Ругаясь про себя, мужчина, оставшись с недавних пор на борту в одиночестве, берёт фонарь и выходит к носу яхты, чтобы в привычную природную тёмную тишь вторгнуться нахальным светом электрического устройства. Громкий всплеск воды неожиданно слышится с кормы, и он идёт туда, но опасается ловушки, — не только потому, что он человек предусмотрительный и расчётливый, но и морально истощённый последними событиями. Агент Консорциума не может унять дрожь в руке, занесённой над боевым пистолетом. «Пациентка 0» горазда схитрить и запросто привлечь помощь со стороны, чтобы разделаться с немногочисленным представителем стращающей — по мнению мировой общественности, не правдивому и на четверть — организации. Когда он впервые увидел её, то жаждал больше всего на свете выстрелить. Убить и потопить её моторный катер вместе с теми уцелевшими отбросами, которые расправились с его друзьями. Но она важна. Важна настолько, что Кевин пожертвовал своей душой ради её благополучия. Не облажался ли он? Откуда ему знать, вдруг эта девка тоже приложила руку к бесславной гибели ещё двоих агентов?! Она залезает по лестничному трапу и становится перед ним, почти обнажённая, в дурацких порванных кожаных тряпках и чёрной рубашке, явно неженской. Мокрая и испуганная. Несмотря на внешний контраст, они в чём-то похожи. Йерема выплёвывает на тесную кормовую палубу свой мешочек и тихо произносит: — Я одна. — Поднимает руки, пытаясь расположить к себе возбуждённого незнакомца. — Я одна, — повторяет она, страшась. Костюм на мужчине чернее ночи за бортом. Он отпихивает её и шарит в тёмно-синей воде светом карманного прибора, выискивая признаки кого-то живого, не моргая. Йерема тем временем бережно прибирает к рукам личные вещи. — Стоишь ли ты того? — громко рычит на неё, глотая окончания то ли из-за особенности акцента, то ли — сломленного состояния. — Стоишь ли ты жизней трёх славных людей? Времени, потраченного на твои поиски? Самодовольный низкий женский голос на эсперанто из спутникового телефона перебивает его импульсивность: — Не смей ставить под угрозу выполнение миссии. Многое и так уже поставлено на кон, направляйтесь в условленное место. –Иди вперёд. В каюту, сюда, там есть всё необходимое. — Толкает он девушку в спину и тычет пальцем направление. Спускайся и сиди тихо, пока мы не приплывём. Не смей ко мне подходить, если не хочешь, чтобы я воспользовался этим. — Он показательно вынимает из широкого кармана непромокаемой куртки электрошок. — Меж тем нужно доставить нас к месту назначения, чёрт бы тебя побрал! — плаксиво вытягивает он и направляется в рулевую рубку. «Не злой. Расстроенный. Отчаявшийся, — думает про себя Йерема, успокаиваясь. — Его нервозность имеет под собой основание. Те мужчины и Кевин ему явно важны, и сложно изображать из себя безразличного, когда узнаёшь об их гибели. У папуаски с ядом вместо крови хватает своих бед и не менее чудовищных, но это не значит, что в её сердце не находится места состраданию. Пусть выражает боль удобным ему способом». Йерема не осматриваясь снимает мокрую рубашку и прячется под одеяло, сохранившее запах мужчины в составе спасательной группы. Мёртвого. Ей всё равно. Молчит и досадливо потирает в руках мешочек с ценными вещами. Как дочери колдуна, ей известны растения, помогающие говорить с духами и умершими, но при себе нет всех нужных для ритуала компонентов. Какую-то часть трав она жевала в пещере, проливая влагу на стылые каменные ступени. Время, проведённое там, всё равно былотомительно долгим, вопреки тому, чего она желала добиться от них. Её тянет поговорить. Но было не с кем уже давно и столько же ещё предстоит. Йереме нужно обсудить своё решение. Она предчувствует далёкое путешествие, скучное и в общем-то привычное, и терпит. Голод совсем не мешает. Терпит ради момента, что позволит убедиться в правильности своего решения. Она блуждает в размышлениях, ставших подобием развлечения, и разыгрывает разные сценарии, в одном из которых, и самом желанном, человек с глазами бессмертного древнегреческого божества, преднамеренно ставший его воплощением и оберегавший её от напастей, оказывается рядом. В сети ни слова не было сказано о том, что Харон состоял в пантеоне немилосердных, тёмных богов, и потому она только сильнее прониклась к крайне одинокому и грустному «старику». В маленьком иллюминаторе напротив чёрные очертания острова уступают место такого же цвета морю, и больше не меняются. И так следующие десять часов при лёгкой качке судна супротив волн. Она отдаляется на рекордное расстояние от родины, но не задумывается об этом. Тот всклокоченный человек не появляется до тех пор, пока яхта не достигает крупного индонезийского портового города — Джайапура; её проклятием будет вечно причаливать к берегам островов. Со впалыми щеками и бледно-красными белками глаз он наведывается к Йереме следующим днём. На слабо понятном английском он вкратце раздаёт инструкции, всучивает невзрачные штаны и зовёт за собой. С представительным владением хватает Йерему за предплечье и пересекает с ней мосты и живые улицы со здоровыми и обременёнными повседневными хлопотами людьми, не ведающими о том, кто она и какая катастрофа способна развернуться, укуси она кого-нибудь укусит. Изнурённый мужчина поглядывает на неё, выказывая страх, — на его округлом носу собирается пот — и Йерема невольно вспоминает всех тех, кто смотрел на неё просто как на человека, а не как на проклятие или жертву. «Четвёрка с Баноя, друзья, Кевин…» Неужели она теперь обречена видеть вокруг только испуг или беспокойство? Внутри обветшалого старого и неприметного здания в одном из окраинных районов города винтовая деревянная лестница приводит её во временный штаб Консорциума. — Коллеги, ребята, друзья! Мы здесь, — оповещает нервозный конвоир здешних постояльцев. В широком коридоре со скрипящим полом и стенами с ободранными обоями открыто множество дверей, покрытых бледной состарившейся краской. В правом дальнем углу за светящимися приборами и парой мониторов в наушниках сосредоточенно сидят двое: мужчина и женщина. С умеренным любопытством они поворачивают светловолосые головы и внимательно рассматривают пришедших. В левой части коридора из проёмов высовываются смуглая полная девушка и худой блондин с затейливой круглой чёлкой. Они также пытливо уставляются на Йерему. Межполовую идиллию в этот момент меняют вышедшие из одной комнаты три фигуры. Низкая и полная плачущая брюнетка в красном деловом наряде с юбкой, сдержанный худосочный и высокий лысеющий мужчина в светлых джинсах и рубашке и такая же высокая поджарая и нахмурившаяся шатенка в брючном синем костюме. Все немолоды и настолько бледные, будто никогда не выходили на улицу. — Отлично сработано, Майерс. Можешь отдохнуть, — участливо кивает лысеющий мужчина в направлении недавнего рулевого. Снова непонятная речь, схожая с испанской, которой владел Мануэль, учитель Йеремы. Названный Майерсом спешит в одну из открытых дверей, но не успевает зайти, как к нему с вопросом обращается смуглая брюнетка. В пренебрежительном отвергающем жесте утомлённый ночной переправой машет ей ладонью и закрывается в комнате. Высокий мужчина из триумвирата переводит взгляд на папуаску, согласившуюся — из любопытства? — проследовать в Консорциум. — Мистер Кевин Бэрристер, Харон, передал сведения о вас. Он убедил с нами сотрудничать? Если так, то он погиб не напрасно. — Йерема слышит знакомое имя и прозвище, имеющее отличия с английским произношением, и её губы дрожат, хотя не знает, что сказать на это. — Вот ты какая. Причастная ко всем произошедшим трагедиям и живое биологическое оружие, Йерема из рода Коритойя… — начинает говорить женщина в синем костюме, и голос её отдаёт ледяным спокойствием. Девушка по-прежнему не понимает язык даже старательном вслушиваясь, но обращение вызывает приступ злости: — Нет! — коротко протестует она. — Прошу вас, не называйте меня так, не связывайте меня с этим человеком семейными узами. Он чудовище пострашнее этого вируса. Обращающиеся к ней на эсперанто люди, с серьёзными, подтянутыми чертами лица понимают свою ошибку. Папуаска знает только английский, которым плохо или не владеют они сами. — Зовите меня пожалуйста Йерема. Или… — делает паузу и чувствует, как замедляет ход её сердце, — Пандора. Мужчина со смешной чёлкой громко и — несомненно — крепко ругается, бьёт кулаком в стену и прячется с поля зрения в тёмной комнате. Парень за монитором, интуитивно догадываясь о сказанном робкой папуаски, изрекает фразу, непонятную никому из присутствующих: — Вполне может быть, что Майерс ошибся насчёт «ликвидации Аида». За своих строгих коллег вмешивается в разговор плаксивая азиатка: — Йерема, дорогуша. — Утирает она слёзы на морщинистом лице платком, и англоговорящая папуаска в удивлении приоткрывает рот, понимая знакомые слова. Быть среди такого внушительного количества иностранцев ей ещё не приходилось. — У тебя остался кто-нибудь в живых из родни и близких? — Йерема поджимает дрожащие губы и сводит брови вместе на переносице в размышлениях о том, насколько смел и тактичен вопрос в данной ситуации. Она стала едва ли не последней уцелевшей со всего Банойского острова, потеряв совершенно все связи, которые когда-либо заводила. Молчание позволяет печальной азиатке медленно продолжить: — Если ответ положительный, ты обязана с этого момента прекратить общаться с ними. Навсегда. Если ты приняла решение остаться, — мягко посвящает в местные ожесточённые порядки женщина и дублирует свой монолог на эсперанто, чтобы оповестить заинтересованных остальных. «А есть ли иной выбор? Скажи нет, и любой в коридоре достанет шприц с успокоительным или чем-то посерьёзнее, обездвижит и введёт меня в лучшем случае недолгий сон. Никто, даже самый совестливый, не откажется от ядовитой крови, способной и устрашить, и убить врагов». Йерема вспоминает четвёрку — если их численность вправду сохранилось — и Мануэля, её учителя по английскому, который позволил жить в его доме в Морсби. Его судьба для неё стала неизвестной, когда он переехал на большой остров Папуа преподавать в школах, и с тех пор словно исчез в густом тумане. Все остальные, кто-либо знавшие её, — мертвы. — Никого, — с безнадёжностью выдыхает она и опускает голову. Азиатка поправляет короткие пышные волосы и собирается далеко не обходительно ответить «хорошо», но вовремя останавливается. Пережитое горе потери трёх важных агентов — друга и семьи — душит её последние сутки, превращая из материально обеспеченной и властной, бессердечной и дальновидной главы Консорциума в растрескавшуюся и ничейную куклу. — Что ж. Кевин рассказывал о нас? Об Организации? — Пандора собирается ответить, но пожилая женщина опережает её: — Зная его, могу угадать, что он обещал обращаться с тобой бережно. Знай, я не откажу тебе в гостеприимстве, если такова была его воля. Мы не запрём тебя в клетку, но тебе следует… — запинается она, подбирая слово, — ты должна воздержаться от попыток напасть на нас. У насесть лекарство, и ты не сможешь нам навредить. — Смуглая брюнетка в углу хмыкает, словно понимает что повествует её начальница, и её это забавляет. — Да, конечно… и признательна, — несмело роняет Йерема. — Я не предприму против вас ничего враждебного. — Воспользовавшись паузой, женщина в красном костюме снова переводит своим коллегам содержание разговора. Они обсуждают что-то тихо и серьёзно, но Пандоре неизвестно ни слова. — Но если я узнаю, что вы будете использовать меня как оружие массового поражения, — угрожающим тоном предупреждает она, — то всеми силами постараюсь сделать так, чтобы вы не получили ни капли моей крови для такой омерзительной цели! — Сжав кулаки, оглядывает присутствующих, ожидая реакции и до сих пор не свыкнувшись, что в этом коридоре её понимает одна женщина — в красном как воспаление костюме, болезненно улыбающаяся сквозь слёзы. — Не волнуйся, лаовай[2], дитя, поставленные перед нами цели исключают неуправляемое распространение этой заразы, — «успокаивает» она, однако словно совершенно не отрицая повторной пандемии, а затем привычно разъясняет всем нахмуренным людям в коридоре напыщенную речь новоприбывшей. Это наполняет помещение расслабленными вздохами и смехом. Пандоре не приносит утешения их поведение. — Верно, вы всё же оказались такими, как мне рассказывали, — решает она задобрить незнакомцев. — Признательна вам за понимание. — Не за что, дитя. — Женщина вытирает лицо досуха и внезапно с мольбой устремляет свой взгляд. — Скажи мне, кто убил их? — интонационно выделяет, вызывая одну единственную ассоциацию с двумя стрелками, которые приплыли вызволять её с Кевином из пушистых лапок героев, по ошибке принятых за когти злобных хищных тварей. На глазах азиатки вновь выступают слёзы. День, когда она прилетела сюда, должен был закончиться по-другому, иначе, не так, как распорядилась судьба. По меньшей мере, она этого не заслуживала. Йерему парализует. Она вновь попадает в ситуацию, когда среди друзей ей приходится выбирать врагов или смириться с тем, как её друзей выставляют врагами. Единственная более-менее здравая мысль посещает её, интуитивно претендуя на достоверную: — Это сделал Логан, но он уже получил своё. Пара за мониторами недоверчиво щурятся. Страстно желающая отомстить убийцам женщина долгое время молчит. Свою речь она не переводит, но по возникшему напряжению все понимают, о чём только что состоялся диалог. Скрипит вращающийся стул. — Лгунья, — произносят двое по очереди из дальнего угла комнаты на эсперанто. — Со спутников видно, что это сделала бывший офицер полиции. Майерс её выбрал: Парна Джексон. — Йерема перестаёт дышать, волнуясь за благополучие оставленной в отеле размякшей подруги. — По крайней мере, одного. Юшеня. Чувствительная азиатка закрывает глаза и разворачивается по направлению к комнате, из которой выходила. Перед тем, как пропасть для всех за дверью и не показывать более своё горе, она бесстрастным голосом бросает дуэту в наушниках: — Пусть тогда Майерс с ней и разберётся. Как отдохнёт. — Реплика вызывает всеобщее шушуканье вокруг, и Йереме становится неуютнее. Шанс того, что с ещё ней кто заговорит, только что испаряется. Но, по крайней мере, она обсудила хоть что-то, терзающее душу последний день. Незначительно лысеющий мужчина улыбается, паутинка морщин рисуется вокруг губ. Он начинает болтать с Йеремой, в речи которого она понимает слова: «пройдём, сюда и располагайся». Наверное. Потому как, судя из его поведения, она не делает ничего такого, чего он не ожидает. Уверенная и спесивая женщина в синем костюме стоит сложив руки. Её тонкая наблюдающая за всем фигура становится последней, которую видит Йерема, прежде чем заходит в просторную комнату, на первый взгляд лишённую мебели. Окно с облезлой рамой открывает вид на высокое тёмно-серое здание, примыкающее довольно близко, чтобы загораживать свет и создавать ощущение опускающегося сумрака. Она замирает у подоконника, едва дыша, вглядываясь в естественный цикл, не нарушаемый болезнью, патогеном, ею самой. Под ней расстилается каменным рвом оживлённая, шумная улица, полная торговцев и рабочих, идущих с разных сторон навстречу друг другу, словно течения цветной реки, переливающейся в сиянии Небесной звезды. Потребовалось так столь долго находиться среди катастрофического упадка, чтобы осознать всю прелесть мира. Девушка с опущенным взглядом не ведёт счёт времени. Уличная музыка, шумная гудящая техника и громкие голоса снаружи комнаты не отвлекают её. Свыкается. Пребывает в безмятежном безмыслии. Последние дни заставили поменять в корне всю её суть. Вывалили сведения, принять и смириться с какими некоторые люди не способны всю жизнь, когда как, а её вообще обрекли проходить этот этап в одиночку. Пандора задумывается над тем, действительно ли пострадали после взаимодействия с ней люди, и отразится ли на ней как-нибудь ещё то показательное наказание. Она гладит живот по кругу. Ни привычной тянущей боли, ни отвращения к себе или своим соплеменникам. Никаких ощущений. — Я вхожу, — звучит елейный женский голос спустя несколько последовательных стуков. Скрипящая дверь впускает коридорный свет и обнажает собранную пышненькую смуглянку, которая недавно внимательно вслушивалась в диалог между Йеремой и начальством, и надевает резиновые перчатки. Включает свет тыльной стороной ладони. — Есть ранения? Что-то беспокоит? — Нет, — говорит задумавшаяся девушка и подкрепляет ответ для ясности машущими перед собой руками. — Дай посмотреть. — Показывает раздевающие движения, чёрная длинная чёлка падает ей на лицо, закрывая обзор. Глубоко вздохнув, папуаска нехотя выполняет просьбу, вновь оставшись перед чьим-то взглядом в опротивевшем племенном одеянии, снять которое она планировала уже в ближайшее время. Быть в нём хуже, чем оказаться голой. Женщина, судя по всему медик, раз на её левом бедре трясётся белая коробка с красным крестом, крутит за плечи новую союзницу Консорциума, удовлетворившись внешним осмотром, а напоследок берёт пробу слюны. — Голодна? — спрашивает она с укором. — Не особенно. Нет. — Йерема устало мотает головой. — Я почти не двигалась, а на яхте мне предоставили… — Стой. Больше не понимаю, — уверенно заявляет она и выставляет ладонь, но у Йеремы закрадывается мысль, что та кажется слишком осведомлённой. В коридоре, как ей привиделось, та понимала диалог. — Если захочешь, — подносит ко рту руку на манер ложки; — мы там. — Оттопыривает большой палец и указывает на дверь. Она уходит, а Йерема валится на разместившийся в центре комнаты коричневый, цвета кокоса, диван и снова мнёт в руках кожаный мешочек. Ей уже давно пора разобраться во всём, но она медлит, словно боится откроющейся тайны. Вспоминает сказки, в которые верила с глубокого детства: там у персонажей всё получается. Они проходят через массу препятствий благодаря тому, что проявляют лучшие качества, свои навыки. И добираются до главного логова Зла, побеждая его — иногда без особого труда — и устанавливая Мир в разобщённом и разногласном обществе. Но кто в её сказке представляет Зло? В голову не приходит ничего, кроме одного варианта — её самой. Но как тогда поступать? Неужели для неё должна существовать другая, своя сказка?! В этом случае не терпится ознакомиться с её содержанием. Тёмные глаза опаснейшей девушки оживают: она знает кто подскажет. Благодаря тому, что она умеет на краткое время приоткрыть Завесу, очерчивающую границы между видимым и невидимым и скрывающую мир живых от мира мёртвых, ей становится радостно. Во многих других культурах такое явление прозвали некромантией, в её понимании это всегда было и есть таинство, беседа двух душ. Пандора вскакивает и проскальзывает к двери, открывает её с размахом, сразу привлекая внимание находящихся за ней членов Организации. Коридор тем временем пополняется двумя парнями в расцвете молодости, о чём ясно говорят многочисленные прыщи на лицах. — Мне всё же кое-что нужно. Можете мне помочь? К тому времени, когда город Джайапура уже близится к сумеркам, а голоса за дверью совсем стихают, на полу с закрытыми глазами сидит Пандора, обнажённая, со скрещёнными ногами перед целым набором ритуальных предметов. Высокое и гордое пламя — единственное освещение в комнате — венчает широкую белую свечу, волнуясь изгибами перед мелким плавящимся фрагментом заушника очков. По обе стороны от свечи лежат неглубокие металлические миски с налитой водой из ванной комнаты и насыпанной землёй из цветочного горшка соответственно; на плоском блюдце прямо перед вспотевшей чернокожей девушкой в племенных украшениях, совершающей ритмичные ритуальные движения, покоится фаланга мизинца. Винного цвета жидкость тоненькой линией растекается по внутреннему кругу посудины, узкое лезвие складного ножа, поставленного на край, кидает на неё пепельную тень. Чуть поодаль стоит пустая чашка, испускающая странный горький аромат. Пандора двигается верхней частью тела из стороны в сторону, влево и вправо, наклоняясь вперёд и назад с вытянутыми руками, на одной из них беспокойно подрагивает прижжённый обрубок мизинца. Через стиснутые губы она издаёт на длительном выдохе носовые низкие звуки, — словно монотонно работающий механизм — заставляющие вибрировать воздух вокруг. Голос порождаемый в её трахеях и бронхах выходит молящим мычанием, единственным звуком, способным призвать мёртвых, как наставлял ей отец. Когда у обнажённой девушки начинает кружиться голова от вращательных движений телом и затекать руки, она останавливается, складывает ладони друг на друга под грудью и учащённо дышит. Проходит несколько мгновений, когда она слышит знакомый мужской голос, и с усмешкой выдыхает. — Пандора, — он звучит в её голове ясно. Словно кто-то взаправду находится рядом. — Ты… — Да, это я вызвала тебя, — горделиво заявляет она, и траур, заготовленный в виде наскоро вымазанных в воде и земле волос, вмиг рушится мимолётной улыбкой на её губах. — Ты нагая, — обращает он внимание на внешний вид. — Ты выглядишь так по-дикарски девственно обворожительной, — голос медленный и плавный, совсем не идущий ему. Пандора открывает затуманенные глаза и переводит взгляд налево от себя — к маленькому стеллажу с редкими книгами, где поблизости вырисовывается желтоватый прямоугольник двери. — Ты говоришь мне то, что я хочу услышать, — c возмущением обращается она к вызванному духу. Анестетический и тонизирующий эффект на нервную систему ритуальных растений позволили добиться глубоко изменённого состояния сознания девушки, при котором появление сверхъестественных существ не кажется чем-то нереальным. Даже если они фактически светопроницаемы. — Тогда почему же тебе не нравится то, что ритуал подразумевает возможностью управления ходом контакта? — Ты про устанавливаемую связь между живым и умершим? — Всё ещё держа локти напряжёнными на уровне груди, она бросает печальный взгляд на отсечённую ножом фалангу пальца. — Мне бы хотелось осознавать, что это — не игры разума, а ты — в действительности Кевин, которого знаю, а не просто жалкие наркотические фантазии. — Как императивно ты относишься к многовековому ритуалу своих предков. Я бы не сталставить под сомнение весь процесс. — Призрак привычным движением поправляет очки, с улыбкой отметив их наличие. На это действие его, однако, наталкивает рядом сидящая девушка. — Человек логики и здравого рассудка говорит о существовании магии. — Я разносторонний человек, — педантично поправляет дух Кевина делает шаг вперёд по направлению к свече. — Кстати говоря, почему на мне тюремная роба? Я был уверен в том, что вызванная душа одета в то же самое на момент смерти тела. Судя по правдивым представлениям из фильмов, — глумится он. — Я лучше всего запомнила тебя таким, — объясняет вспотевшая девушка и вызывающе улыбается, сглатывая. — Ты был очень любезным в тюрьме. — Тебе плохо? — интересуется призрак, наклоняясь. Приглушённый свет не позволяет разглядеть её суженные зрачки, но ему это и не требуется. — Семена бетелевой пальмы[3]. Ничего особенного. Это её воздействие. Без неё я не смогла бы увидеть тебя. — Всё из этого тебе понадобилось для вызова? — шевелит беззвучно губами Кевин, а его голос воспроизводится в сознании Пандоры. — Хочешь, чтобы я рассказала магию ритуала, которую ты и так знаешь, потому что сидишь в моей голове? Это дико, — вытягивает она последнее слово и отклоняется назад, едва не падая. Призрак мечется к ней, по соображениям и воле девушки в попытке предотвратить её падение, но неуверенно проносится прозрачными руками сквозь живое тело. Ярый звонкий женский смех наполняет комнату и ищет куда бы проникнуть ещё. — Тише, — советует он. — Тебя могут услышать, и тогда… — Девушка с помутнённым сознанием оборачивается на дверь, с согласием хмыкает и замолкает.  — Ты прав. — С затаённым дыханием прислушивается к редкому шуму в коридоре. — Ты в силах наколдовать мне непрозрачность? Снять проклятые наручники… от них я мечтал избавиться последний месяц, и эту жуткую робу… Тюрьма — не совсем то место, в которое я бы предпочёл с наслаждением окунуться в воспоминаниях. Может, хотя бы цвет другой, а не этот потусторонне-голубой? — Внимательно оглядывает себя дух Кевина, пытаясь поторговаться с вызвавшей его дочерью колдуна. — Мне почему-то кажется, что это моё желание, — улыбается она развязно и снова сглатывает. Полость рта её покраснела. — Могу, — лукаво произносит и закрывает глаза, поднимает подбородок, пытаясь сосредоточиться. — У тебя получилось, — без тени радости оповещает призрак. — Ты сняла с меня наручники. Хоть что-то. Στην αναβροχιά καλό και το χαλάζι (При засухе и град хорош). — Что это значит? — Секунды назад расслабленная, она вдруг напрягается и переводит на него взгляд. — Что я доволен малым. — Я не знаю этого языка. — С подозрением мотает головой. — Это пословица? — Да. Она греческая. Выходит, у нас есть доказательство, что мои слова не ересь. — Он самонадеянно улыбается. — Магия существует. Я не изумлён твоими способностями. — Пандора смущается и каменеет, кажется, даже мысли застывают. «Я больше не пишу сценарий беседы в своём разуме?» — Для народа, кто многими поколениями жил в гармонии с природой на одной земле, кто впитал всю волшебную энергетику и соблюдал священные традиции и табу, открываются все тайны этого мира. — Вызванная сущность похаживает взад-вперёд с заведёнными за спину руками. — Вы их постигаете всякого рода церемониями и обрядами, общением с духами и сверхъестественными силами. Для колыбельных цивилизаций, живущих по небесным законам, прямо под пристальным божественным взглядом… Правой рукой Пандора бездумно нащупывает нож. Упоминание привязанности её к этому миру, дому, заглушает речи мёртвого, и сознание вынимает наружу все страхи и переживания. Она — Куруни, но сейчас ей хочется иметь как можно меньше связей с ними. С враждебной неприязнью она оглядывает запястья, лодыжки и грудь, намереваясь избавиться от пропавших лицемерием и жестокостью украшений. Девушка заносит подобранное лезвие перед собой, вызывая неподдельный ужас у Кевина. Он сразу же прерывает свои мечтательные размышления: –…изначально не может быть ничего неосуществи… Не говори мне, что ты пытаешься принести себя в жертву! Лезвие проскальзывает внутрь колец из тоненьких верёвок, освобождая девушку из племени Куруни от сковывающих её как пленницу связанных ракушек, ягод и камней, собранных рядом с поселением. — Нет, — мямлит она, явно наслаждаясь процессом. — Ты просто напомнил мне, что я всё ещё необразованная папуаска, родословная которой берёт своё начало из места, полного мерзостей и обмана. Нож проворно разрезает браслеты на запястьях и устремляется в узкое пространство между шеей и бусами. — Что ж, у меня и имеются некие разногласия с тобой на этот счёт, но поскольку я не имею возможности повлиять на твоё помутнённое сознание, то вынужден просто молча наблюдать за процессом. Лезвие складного ножа неаккуратно задевает кожу девушки, и тоненькая струйка крови дорожкой медленно стекает по шее прямо на грудь, как смола с европейской ольхи. Действительно ли он разглядывает или по загаданным представлениям Пандоры, остаётся под вопросом, но она улавливает некую нотку извращённого удовольствия на лице Кевина, когда он, улыбаясь, наблюдает за этим странным действом. — Так как это происходит и для чего тебе все … устройства? — спрашивает о тонкостях проведения ритуала после того, как провожает разнообразие катящихся по дощатому полу частей бус и браслетов. — Необходимо обнажиться, чтобы не вызвать подозрений, ничего не скрывать во избежание проклятия духов; иметь при себе личную вещь покойного, — Кевин догадывается о чём речь и хмыкает; — сосредоточиться на нём, представлять перед глазами, полностью очистив голову от иных мыслей. Также подготовить священные элементы, — указывает размашисто рукой; — чтобы контакт состоялся в этом мире, благоприятной среде, а мёртвые не забрали твою душу обманом к себе, в царство тьмы. — Дух покойного улыбается и складывает руки. — Мир сна. Конечно же, такому смелому ритуалу необходима жертва — плоть вызывающего, обязательно невосполнимая. — Он щурится и несогласно поджимает губы. — Чтобы тот понимал всю безрассудность подобного действа. Наш мир и населённый духами различен настолько, насколько сами того не осознаём, связываться с ним опасно и в какой-то степени запрещено. Нужно уважать покой мёртвых и не вмешиваться. Впрочем, отчаянных и охочих до разговора с духами — единицы. Они не только боятся потустороннего гнева, но и не хотят стать изгоями в племени, коими становятся все, кто совершает ритуал. — Ну, а если этого недостаточно, то в ход идут психоактивные вещества из растений. Я понял. В этом что-то есть, — загадочно улыбнувшись, Кевин плетётся по комнате, изучая расставленные на полу ритуальные принадлежности и обстановку. — Не уходи далеко. — Полупрозрачный дух откликается и останавливается. — Твоё нахождение здесь зависит от меня: пересечёшь определённую область, и снова придётся вызывать тебя. Мы тесно связаны сейчас. — Как и в тот момент, когда я одел на тебя наручники, — воспроизведённая Кевином мысль кажется Пандоре интересной, и она с удивлением понимает, что точно не додумалась бы до такого сама. — Я был узником не Баноя. — Его дух поворачивается к ней лицом. — Я был привязан к тебе. — Это тебя и погубило, — печально бормочет она и опускает голову. — Меня настораживает другое. Ты знала о том, что я погибну, — от его стального голоса она начинает дрожать. — Подозревала и боялась, но никак не… — инстинктивно оправдывается девушка, хотя поначалу действовала из чёткой уверенности в том, что случится несчастье. Поведение невинной жертвы, однако, так быстро не выветривается из подкорки. — Надеялась, что я ошиблась. Это была подстраховка. Интуиция. — Интуиция? Хочешь сказать, интуиция склонила тебя предусмотреть самый отвратительный финал? Или ты и вправду знала, что это произойдёт, потому как сбегала за принадлежащей мне вещью? — Испуганные округлившиеся глаза девушки заставляют его остановиться. — Ладно, я вижу, что эти вопросы доставляют тебе неудобства. В своих проблемах нельзя винить человека постороннего. Το στανιό και τη βία ο θεός τα 'δωσε (Бог дал силу, он дал и насилие.). То, как мы ей распорядились, лежит ответственностью на нас самих. — Я бы не смогла такое придумать. Ты настоящий… неужели… — Пандора ощущает внутри расширяющуюся пустоту, от которой становится сложно находиться в одном положении. Она меняет позу на более расслабленную, не покидая пола. Долго смотрит вниз перед собой, а затем ощущает ноющую и невыносимую боль в левом мизинце. Отрезанном мизинце. Действия отвара из кавы-кавы[4] и наркотиков постепенно утихают. — Я бы порекомендовал тебе в следующий раз изменить правила ритуала, если он, конечно же, ещё будет, потому что быть частью света белого мне ещё, боги свидетели, хочется. Ощущать себя живым, хотя бы так, суррогатно, прельщает. — Проступившая самонадеянность Кевина, которую Йерема помнит по Веваку, вынуждает её ещё сильнее отвергнуть все россказни, сопутствующие ритуала вызова души. Он подходит к свече, впуская в свой холодно-голубой цвет немного тёплого оранжевого. — Так вот, посоветовал бы тебе, исходя из своих бесстрастных умозаключений, удалить некие излишние параметры запуска этой, так сказать, программы. Конкретно, я предлагаю убрать все эти миски — раз. — Сложенными ладонями Кевин указывает на причудливый «сервиз» рядом с девушкой с затуманенным сознанием. — Почему? Ты говорила о священных элементах, но взгляни на себя внимательно — и ты сможешь отыскать их все. Объясню, если непонятно. Огонь — прикоснись к себе, чувствуешь жар? — Она кивает. — Духи этим обманутся, они не имеют способа посмотреть внутрь тебя и удостовериться, действительно ли в тебе разведён костёр. Вода. Я так понимаю, касаться темы жидкостей мне больше не стоит. Воздух. Скажи что-нибудь, и ты воспроизведёшь маленький природный ветер, гуляющий по округе. Земля. Ей приписывается твёрдость и плодородие, так понимаю. Рискну предположить, что способность давать потомство будет фактором превалирующим над намерением услужить обрядам раздобыть горстку почвы. Во-вторых, твоя жертва. Исключено. Калечить себя — не выход. Твоя кровь сейчас — самый ценный ресурс, которым может владеть Организация. Пандора обдумывает его рекомендации с долей скептицизма, так как верит в племенные обычаи. Они появились не просто так. — И как тогда задобрить духов и избежать проклятия? — Осмелюсь намекнуть, что обнажённые женщины могут задобрить кого угодно. — Она со всей серьёзностью внимательно смотрит на вызванную сущность, как будто ни разу не слышала о шутках и не знает как на них реагировать. — Я, вероятно, ещё бы попросил не жечь мои вещи, но тебя ведь это не остановит, смышлёная богиня огня — Махуика[5]?! Пандора заинтересованно подаётся вперёд и изгибает бровь. — Может, ты и сам понимаешь, но я должна высказаться. Это странно. То, что ты мне рассказал — очень странно. — Я волнуюсь за тебя, а твоё здоровье важно для Организации. Если ты будешь потихоньку отпиливать от себя части тела, они рано или поздно это заметят и, боюсь, проживание на воле тебебудет заказано. Если ты уже не создала им проблем. — Он свёл брови вместе. — Не знаю, насколько они сейчас «обескровлены» вестью о моей гибели. — Не только твоей. — Γαμώτο (Чёрт). Вонг… — Кевин складывает руки лодочкой у носа. Реальный он вероятно бы вздохнул, но призрак лишён этого жизненно важного рефлекса. — Тебе здесь нравится? Где вы? — Джайапура. Тут дряхло и много иностранцев. — Он добродушно смеётся в её мыслях: вероятно, хочет отвлечься от недавней новости. «Получается, неупокоённые или вызванные ритуалом души не имеют возможность связываться с другими?..» — Хм. Хотел бы я быть здесь. Портовый и красочный туристический уголок. — Вдумчиво призрак пытается заглянуть за окно. — Это временный штаб, я говорил тебе, что мы не стоим на месте. Постоянно в движении, как надёжный механизм. — Этот механизм точно не создан для убийства людей? — сквозящее сомнение не ускользнуло от его чуткого слуха. Хотя вся хитрость могла заключаться в том, что имея непосредственную связь с вызвавшей, дух знал и понимал заранее, что она скажет в следующий момент. В таком свете загадкой представляется он. Поэтому затянувший ответ девушка ждёт с внутренней дрожью. Кевин сосредоточенно устанавливает с ней зрительный контакт. Наркотическое воздействие бетелевой пальмы заставляет его выглядеть для Пандоры неосязаемой материей ледяного цвета, от одного взгляда на которую начинают бегать мурашки. — Нет, — ожидаемо произносит он. — Жертвы всегда неизбежны в тех условиях, в которых мы добиваемся своих целей. Миротворцы в наше время — слово довольно поэтическое. На деле это такая же вооружённая армия, гасящая конфликты при помощи принудительных действий — будь то демонстрация или блокада, уничтожение военных объектов и инфраструктур, группировок — и вправе открыть огонь. Мы преследуем цели разного характера, но всегда они умещаются в одну короткую миссию предприятия — установление порядка и пресечение войн. Когда у нас появилась ты, мы, можно сказать, наконец, одержали победу, — признание агента Организации выглядит и защитным, выгораживающим их, так и извиняющимся, впрочем, Пандора доверяет каждому звучащему в голове слову. — Вы можете устроить хаос с одной моей лишь каплей крови. Если ты говоришь, она — ценный ресурс, то что вам мешает выгодно продать его на рынке? — Он дарит ей такую щедрую улыбку, будто она сумасшедшая. — Будь ты на моём месте, спала бы ты спокойно после того, как продала какому-нибудь состоятельному выскочке или государственной армии, — не подозревая об их будущих намерениях — вирус, способный споро превратить человека в алчущего крови зверя? Я — ни в коем случае. — В сдающемся и одновременно потешающемся жесте он поднимает полупрозрачные руки на уровень груди и машет ими в отрицании. — Убедившись лично, как быстро и беспощадно он губит людей пострашнее войн и стихийных бедствий, я бы никому не доверил использовать тебя. — Даже… Организации? — смело спрашивает она, поражаясь тому, что её на это наталкивает. — Хм. Απ' έξω κούκλα κι από μέσα πανούκλα (С лица — кукла, а внутри — чума). — Не засчитаю это за ответ, потому как не понимаю тебя. — Я сам не знаю ответ. «Перуанский синдром[6]» не позволяет мне мыслить здраво. — Я всё больше не понимаю тебя, мне кажется, я просто засыпаю. У нас изначально было мало времени, забыла предупредить, — грустно выдыхает она, сердечно расстроившись, — но мне понравилось говорить с тобой.  — Взаимно, Пандора. — Мне хочется выходить с тобой на контакт чаще, — подкрепляет свою решимость, совсем не смущаясь выданного им прозвища, наоборот, насладившись его звучанием. — Хм. Теперь, когда ты мне об этом напомнила, я могу предложить некую альтернативу. — Она неосознанно внимает подавшись вперёд, хотя голос идёт изнутри. — Если так подумать, то это ещё больший суррогат нынешнего положения дел, но… — Говори, даже если это самая последняя глупость! — Существует одна продвинутая программа с искусственным интеллектом, основанная на поведении человека в социальных сетях. С помощью неё люди получают возможность продолжить общение с давно умершими через их цифровые копии. Может, это и похоже на бездушный чат-бот, однако же во многом он имеет преимущества. — Ты поможешь мне с установкой? — девчачья непоседливость задала решительный вопрос едва Кевин закончил своё описание. — Конечно. Возьми мой планшет-трансформер оттуда. — Пандора с грацией и скоростью хищной кошки оказывается у стеллажа и хватает указанную вещь. — Графический пароль. — Она с опустошением глядит на вызванного духа, страстно желая вернуть ему телесность, осязать его. Он улыбается и раздаёт подробные инструкции. Защитный экран пропадает, являя рабочую поверхность с кучей программ. — Ещё одно доказательство, что я настоящий, — болезненный тон со счастливой усмешкой. — Знаешь, у меня есть идея. Она обрадует нас обоих. — Призрак старается изобразить на своём лице, медленно растворяющемся в тёмном и душном воздухе, искреннюю заинтересованность. — Если ты вызовешь меня снова, прошу, прислушайся к моим советам, иначе в следующий раз я подговорю армию злых духов защекотать или… как мы там на тебя можем ещё воздействовать? — Шутка в этот раз вызывает у Пандоры усталый, но довольный смех. — Как будто ничего не произошло… словно вчерашнего дня не было… — Дурман отступает, пробуждая ясность в мутных тёмных глазах. — У меня есть мысль как вернуть тебя. — Боги всевышние, неужели волшебные церемонии, человеческие жертвоприношения и воскрешение из мёртвых? Ты не врачеватель Асклепий, подобно ему тебе не удастся поднимать из мо… — пресекается взволнованный голос внезапно поразившей его мыслью: — Постой, скажи, что ты не имеешь доступа к моему телу, иначе взаправду найду способ как на тебя воздействовать. — Говоришь так, будто у тебя связи в загробном мире, — снова она хихикает, явно забавляясь ситуацией. — Кто знает. Без тебя я даже не знал, что умер. Там пустота, Пандора. Мне… грустно снова стать ничем, — тоска настоящая, ненаигранная, серьёзная и безнадёжная обрушивается на разум девушки, вынуждая забыть о глупых шалостях. Времени почти не остаётся на беседу, образы и представления о которой она создавала весь долгий и одинокий путь до Консорциума. — Попробую сделать так, чтобы этот ужас не произошёл. Только мне нужно лучше подготовиться. И ещё больше… устройств, как ты сказал. Надеюсь у меня получится.  — Уповаю на тебя. Безмерно благодарен. — Я тебе тоже. Пандора, поддавшись неестественному порыву, направляется к исчезающему подобию человека, который ещё вчера был жив. Неуверенно стремясь поцеловать в губы призрака Кевина, она окончательно размывает его бестелесный облик. Шмыгнув носом, она печально произносит последнюю фразу на сегодняшний день в пустоту комнаты: — Прощай, Кевин. ​_______________________________________________________________________________________ [1] Единица длины в английской системе мер и производных от неё, равная 6 футам или 0,304 м. [2] Пренебрежительное понятие, означает либо иностранца, либо того, кто не понимает или плохо понимает по-китайски и с трудом ориентируется в обычаях и порядках повседневной жизни Китая. [3] Типовой вид древовидных растений семейства Пальмовые. Семена содержат алкалоид ареколин, способствующий усилению слюноотделения и дополнительно возбуждает нервную систему, вызывая лёгкий наркотический эффект. [4] Также перец опьяняющий — растение; вид рода Перец семейства Перечные. Экстракт из корней обладает успокаивающим действием, и его традиционно принимают для расслабления без нарушения ясности ума. [5] Богиня огня у маори, коренного народа Новой Зеландии. ​[6] Или «Лимский синдром», при котором похитители проникаются сочувствием к своим жертвам и их потребностям. Название синдрому дал случай с захватом японского посольства в Лиме, Перу (с 17.12.1996 г. по 22.04.1997 г.)