40 часов в Аду

— Здравствуй, Логан… — несмело приветствует чернокожая женщина. Она печальна и слегка напряжена. — Вот я и пришла тебя навестить, поэтому позволь высказать всё накипевшее. Тем более, что с тех пор, как ты находишься здесь, ты лишён возможности узнавать произошедшие события. — Женщина поправляет короткий чёрный топ, показывая символьные татуировки, делает паузу. — Начну со свежих. Они самые яркие, крышесносящие, так сказать. Не успела я начать охотиться на некую Организацию, как её члены уже много раз доказали мне, что хотят перехватить пальму первенства в столь серьёзном состязании своими властными пакостными ручонками. Спешу утешить: никаким образом — пока — они не навредили мне. Кроме навязчивой паранойи и мании подозревать всех и вся в округе, они, к счастью, дальше не ушли. Если в этом была их цель, то пока они удачно справляются. Не знаю, намереваются ли свести меня с ума или вынуждают сдаться, или… чего ещё можно добиться?! — она восклицает это громко, не стесняясь. — То есть, придя сюда к тебе, к слову, я рискую. Но понимаю, что, скорее всего, шанса увидеться с тобой ещё раз не будет… Ты хотя бы дома. Я же не успела побыть основательно у себя, в Оз[1], на юге Сиднея, как обнаружила погром. Да, опять. Может, я не говорила тебе, но тогда, много лет назад, когда прищучила одного миллионера-отморозка, растлителя малолетних[2], я жутко разозлила его громил: они вломились домой в моё отсутствие и устроили такой кавардак, что пришлось привлечь друзей из участка — кто относился ко мне хорошо: те два человечка, которым было похер на цвет кожи, пол и мою родословную, а не мудил-сексистов с упрямой предвзятостью… — Женщина укорила себя за ворошение малоприятных воспоминаний и вернулась к основной мысли. — Разница состояла лишь в том, что эти безалаберные придурки из Организации имели принципы. Они пришли с определённой целью, которую жаждали мне сообщить. Предупредить, что с ними шутить не удастся. Оставили надпись в гостиной, большущую такую, во всю стену. — Парна широко разводит руками изображая примерные размеры. — На языке мест, где я родилась. На авабакале. «Остерегайся нас и беги». Ты, наверное, спросишь, откуда им, нахрен, знать его? И я отвечу, что они просто срамные зазнайки, кому нравится выпендриваться. Да, у них есть глаза и уши, и мускулы, и ещё чёрт знает какие части тела, которыми они руководят с любой точки земного шара. Но это тот самый «перебор», что видишь на телеэкранах в дешёвых, мистических трепет- фильмах. Эх, заболтала тебя, к тому же заставила поволноваться, — она почти расстроилась, но концу предложения вернула прежнюю презрительную интонацию: — но это ещё не всё. С сожалением сообщаю, что это не весь кошмар, а моя история, кажется, нескоро закончится. — Женщина поправляет квадратную сумку на плече и устало присаживается. — После предупредительного выстрела в стену в паре метров поблизости я мигом покинула дом и сразу же позвонила Сянь Мэй и Сэму. Конечно, я должна была предостеречь их, ведь понимала, по моим стопам, а значит, и моих друзей, нацелилась вездесущая Организация. Не знаю, ждали ли последние нарочно, когда я свяжусь с ними, но именно после звонка они забыли такое понятие как «оседлый образ жизни». Они настороже и возможно в бегах. Как и я сейчас. И до сих пор не понимаю, почему приехала сюда к тебе. — Парна осматривается по сторонам, улыбаясь хорошей погоде. — По моим следам точно идёт охотник со снайперской винтовкой. Ещё я часто замечаю подозрительные блики в окнах и скрывающийся с верхних этажей силуэт, где бы я ни находилась. Может, это и паранойя, но ведь, как известно, о наличии меткого стрелка ты узнаешь только тогда, когда его пуля окажется в твоём теле. — В голосе её не слышится тревоги и страха, а в глазах, может показаться, даже кроется озорство. — Моя наблюдательность по прошествии лет только обострилась. Сомневаюсь, что его послали убить меня. Следить. Но для чего? Когда узнаю об этом и хоть с кем-нибудь разберусь из их «ублюдочной шайки», особенно со своим преследователем, дам тебе знать. Поверь, сообщу тебе первому. Парна мешкает, внимательно вглядываясь в одну точку вдалеке. Взгляд её рассеянный, задумчивый и пустой одновременно. Затем она возвращает глаза обратно, расположившись поудобнее. — Смешно вспоминать, как я хотела первая напасть на их след. Когда тебя увезли на лодке, я, невзирая на ранение… Спешу сказать, со мной всё в порядке. Остался шрам, но пока не будем об этом. Адреналин, пелена ярости, одержимость… они поддерживали меня в сознании. Я исследовала тела убитых азиатов, если ты их помнишь, вернулась в ту треклятую хижину, чтобы уничтожить вирус, которым хвастался мудозвон. Знаешь, а он был прав. Сцапал остатки в шприце у полковника, пока мы разбирались с ним. Представляешь?! А мы не заметили, — интонирует она с обидой. — На него стоило наставить пистолет прямо там. Уайт хотел убить его. Жаль, я не смогла быть достаточно безэмоциональной, проницательной, чтобы догадаться о рве, каньоне грязи, находящимся в Хароне вместо его доброжелательной души. Тогда бы… — Парна отворачивается, кладёт ладони на щёки и принимается растирать лицо. — Я вынула образец и растоптала ботинками. Стучала ногами просто без остановки, прямо перед его мёртвым телом. Я давным-давно доказала своё превосходство над ним, но мне этого было мало. На моём платье осталась его «ядовитая» кровь, и я испытала какое-то глубокое дикое, первобытное, непонятное мне самой до конца, возбуждение перед поверженным противником. Мне хотелось удостовериться, что совершенно точно победила… Не помогло… Сэмюэль. Сэм остановил этот цирк. Взял мягко за плечи и отвёл к убежищу в подвале школы. Он теперь всегда мил и обходителен. В его речах нет этой праздной пылкости и раздражительности. Знаю, звучит невероятно, но ты бы удивился. Точно говорю. — Парна складывает ногу на ногу и едва улыбается краями губ. — В убежище, пока меня перевязывали и пытались успокоить, я рассматривала людей. Знаешь, а там были укушенные. У меня кровь кипела. Я горела, взрывалась, не знаю, как получше описать. Помню хитрую лисью и едкую ухмылку этого гандона, когда он сказал, что вирус излечим. Он врал? Вдруг это была капля правды в ванне лжи, что он выливал из своего поганого рта?.. Понимаю, мне, вероятно, не стоит по этому поводу волноваться. Момент давно упущен, но меня не покидает чувство, что я… обязана была спросить его. Я испугала его, и он мог ответить же, правда?.. Тогда бы я попыталась спасти тех людей, сказать, что они будут жить, утешить их. Но… Я такая дура, Логан… — Расстроенная прижимает к себе колени и отряхивает малиновые капри. — Организм, уставший и обессилевший долго ненавидеть мне не позволил: вырубилась на матрасе, а привидевшийся сон я бы точно отправила в банку отборнейшего паскудного бреда на свете. Мне приснилась эта хижина и этот идиот. С той же ухмыляющейся рожей, с тем же оружием, с теми же намерениями. Он убил всех до одного. Всех, кроме меня. Воткнул нож мне под рёбра и пустился со мной в пляс. — Парна вспоминая это снова застывает телом и взглядом, содрогается. — Да, Логан, я танцевала с ним во сне, кажется, что часами. Медленно кружились в обнимку. Нелепо, да? Все девять — или сколько я там спала? — часов видела этот сон. То ли он снова и снова повторялся, то ли длился столько времени. Меня не успокаивает ни один из сценариев. В сновидении менялись декорации, словно в театре: задняя, передняя и боковые стенки одного помещения с глухим грохотом падали и становились другим, вычурным, ярким, пёстрым. И везде его рожа прямо перед глазами. Казалось, что это он управлял показным беспорядком. Когда я привстала со спального места, Сэм смотрел на меня не отрываясь. Он, очевидно, понял, как эти сны тревожили меня. Я не могла отделаться от мыслей, что это была его весточка из другого мира. Что он нанёс непоправимый урон, всегда будет рядом. Со мной, во мне… Пеленой гнева и слепой одержимостью, которые управляли мной в Веваке. Я страстно хотела разделаться с ним и, выходит, плевала на всё на свете. Чёрт, прости меня, прости, что подвела тебя… Женщина пряча слёзы смотрит вдаль, вслушиваясь в прекрасное пение соловьёв в округе, уместившихся на здешних цветущих мимозах и можжевельниках. Слишком хорошая погода, чтобы находиться здесь. Ветер ласкающе касается верхних крон невысоких деревьев и проносится рядом с Парной, колыхая короткие чёрные локоны. Она неосознанно поправляет их. — Затем я занялась следствием, намеревалась выяснить, кем были эти парни. Хоть я уже давно не служила в полиции из-за того паскудного увольнения, какое меня до сих пор грызёт и воротит, но… это было необходимо. Для успокоения. И знаешь что? Наверное, догадываешься. Они — никто. В Международных гражданских реестрах и уголовной полиции о них нет записей ни по ДНК, ни по отпечаткам пальцев, их будто не существует, словно ещё вчера они плавали в стеклянной колбе в лаборатории безумных учёных! Я уверена, там они и вербуют рабочую силу. Их вооружение, пистолеты-пулемёты, указывает на китайское производство, что довольно гармонично сочетается с их национальностью. Но такая маленькая зацепка, как ты понимаешь, не заставит ни одного здравомыслящего последовать в громадную страну с населением в пару миллиардов человек выяснить подробности. Даже такую упёртую личность, как я. — Она чешет плечо и делает несколько глубоких последовательных вдохов-выдохов. — Заводов, производящих такой тип вооружения и фирм, продающих его, — что почти одно и то же — очень много. Это тупик, Логан! При них не было ничего, что способно сойти хоть за мало-мальскую улику, а яхта уплыла сразу, когда запахло чем-то серьёзным. К тому моменту, как по моим описаниям составят портрет Йеремы, она уже будет на другом конце земного шара. Ух, как же я жажду трусливую задницу того капитана засадить за решётку. В тёмную подвальную одиночку самой защищённой тюрьмы. Я буду бороться. Обязательно. Не сдамся ни под каким предлогом. Парна потирает подбородок, снова тяжело вздохнув, и меняет положение затёкших ног. — Затем, после чуткого вмешательства в работу местной полиции, — спасибо им за предоставленные полномочия и информацию — мы с Сэмом отправились к тебе, Мэй и… — делает долгую паузу, — Йереме. Не знаю как, но я угадала с кораблём, а на палубе меня уже ждала цветастая красно-белая фигура подруги. Она была в относительном порядке и много-много обнималась. Радовалась, что всё закончилось, что мы уцелели, спаслись, но её тяготило твоё состояние. Мы стали единым организмом ещё на Баное, Логан, неудивительно, что угроза потери одного из важных «органов» подорвало наш уклад жизни и самообладание. К тебе не пускали, отмалчивались «соблюдением стерильности», но я на всякий случай накричала на каждого из них, чтобы они ни за что не подходили к тебе со своими вивисекторскими замашками и попытками изучить внутренности. Тебя кусали, вот почему они изолировали тебя. Под предлогом своенравного поведения меня тоже изолировали, пока Мэй и Сэм пытались достучаться до капитанов, генералов, полковников и ещё хреновой горы высшего командования и воззвать к их разумности, убедить спасти уцелевших. Мы были готовы по памяти указать места лагерей и убежищ даже на топографической карте! В конце концов, когда меня выпустили, то лично вызвалась вернуться туда, лишь бы помочь многим сотням, — ах, если бы это число всё ещё было таким или большим! — оставшимся на том кровавом проклятом острове. Поспрашивала, кто имеет потенциальный иммунитет к вирусу. Даже пара-тройка добровольцев сгодилась бы, чтоб с успехом провести спасательную операцию. Но нет. Нас, как гражданских, попросили не вмешиваться. Однако пометки на карте приняли, смутно пообещав разобраться. Ситуация на Баное их беспокоила не меньше нашего, но вполне вероятно, что они ждали очередного приказа взорвать там всё к херам. Не зря же рядом следовал авианосец с грозными острыми штурмовиками. Парна смотрит по сторонам, сглатывает и делает передышку, разглядывая вдалеке людей в несветлой одежде. — Я проведала Йерему. Обречённая на безрадостное будущее, привлекательная папуаска. Создавалось впечатление, что она была печальнее всех нас вместе взятых. Я понимала её как никто другой. Её семья обезумела и упрятала в пещеру высоко в горах, деревенских жителей вытеснили людоеды, а город охватило запустение и разбои. А ещё этот пустоголовый выродок, что издевался над ней, держал в заложниках. Если не упоминать подозрительное поведение учёных… Она, я в большей степени убеждена, потеряла всё на свете, если не преуменьшить её тяготы. Вот уж точно самый несчастный человек на целой Земле. Я уверила, что дам всё, чего она ни захочет, смогу приютить её. Не только Йереме в тот момент нужна была поддержка. Я хотела залатать «дыру» и в своей душе. Убедила состав флота отпустить её без утомительных медицинских процедур, которым подвергли нас: очень помогла в этом деле её «сохранность». На ней были только царапины! Забрала бедняжку сразу же перед тем, как передала контакты Сэму и Мэй, на ближайший остров, чтобы переночевать в тишине и спокойствии. Вдвоём. Не знаю что на меня нашло, но тоска зацепилась за меня в тот миг, когда увидела твоё состояние, и продолжала душить. Можно миллионами способов сравнивать это ощущение с капканом, железной хваткой замораживающим внутренности… Но вывод один: его достаточно ощутить лишь раз, чтобы понять, как он обременительно и паскудно. Я разревелась как девчонка, не сдержала себя. И она заплакала вместе со мной. Представляешь? Как это было жалко, должно быть, видеть двух коренных океаниек, лежащих и рыдающих на кровати! Я именно так себя и ощущала. Жалкой. Мне хотелось успокоения, я была слишком раздавлена прошедшими днями, и душа излила переживания наружу. Я ощущала себя такой растроганной, глупой. Не уверена, стоит ли тебя посвящать в произошедшее после, но… Я поцеловала её… — Парна жмурит глаза. — Сомневаюсь, что Йерема поняла мои мотивы, так как почти сразу же сбежала прочь из спальни. Это можно назвать самым беспечным моим поступком: я позволила ей уйти. Да, именно так, Логан. Она исчезла. Не знаю, зачем прятала от тебя этот факт столь долго. Мы отдали так много сил и энергии, чтобы спасти её, а она пропала. Возможно, вышла на улицу — и там её схватили. Не знаю, как иначе могло это произойти. — Женщина закрывает лицо ладонями и мотает головой. — Склонна утверждать, блядская харонская шайка постаралась, так что наши трудности только начинаются. И пока её похищали, жёстко и насильно — иначе эти бесчеловечные выблядки не умеют — я лежала и размышляла над тем, какую татуировку мне набить следующей. Рядом со шрамом. Твоё имя… или хера, который забрал твою жизнь. — Парна водит по выпуклому месту на плече. Ей одновременно приятно и спокойно от знания, что оставивший его мужчина умер от её руки, но и паскудно, что судьба потребовала жизнь другого — кто ей нравился. — Своим безрассудством я напоминала мебель, потому наверное и валялась всю ночь и плакала на жёсткой бамбуковой кровати. Выбрала себе наказание за все глупости и ошибки по безрассудству допущенные, за всё, что закончилось не так, как должно. Парна садится в позу лотоса, прибирая к рукам морковного цвета мяч из дублёной кожи в форме дыни, который лежит рядом на траве. Она мнёт его с двух сторон изо всех сил, высвобождая негативную энергию. — Не знаю, твой ли это был мяч или просто фирменный из магазина, лицом которой ты теперь являешься. Да, они будут толкать спортивный инвентарь под красивым лозунгом и твоей мордашкой. Это в память о тебе и всё такое. Людям полезно узнать о почившем герое. Особенно о жившем в их родном городе. Думаю, тебе бы понравилось. Это и есть тот самый повод снова окунуться в бассейн славы и обожания, о котором ты так распалённо вспоминал. — Женщина, чьё лицо теперь украшает улыбка без единого намёка на радость, вновь отвлекается на мелодичные звуки соловьиных песен и задерживает взгляд на высоком строении. — Это вроде Башня Двух Америк. С её вершины «видно как Северную, так и Южную», как зазывает плакат. Очень высокая, её хорошо видно даже отсюда, а я довольно далеко от города. Возможно, ты бы устроил мне экскурсию по Сан-Антонио. Приятно побывать здесь и убедиться, что это не захудалая дыра. Да, мне понравилось, и я не стану критиковать. — Широко улыбается Парна. — Об Америке слухи разные ходят. Сама я знаю только общие детали. Так что мне бы пригодился гид. — Она выдыхает воздух, отнявший, по ощущениям, все силы. — Мне было бы важно твоё общество… Она облизывает губы, в молчании гладит чистую после недавнего дождя травку, щекочет об неё ладонь. Хмыкает. — Я заметила здесь много коренного населения. Близость к индейским прериям отразилась на жизни приезжих и жителях вашего дружелюбного Техаса. Праздники, оформления улочек и зданий, блюда… То, что успела заметить. Уверена, что ты, парень с причёской пауни[3] и специфическими тату, проникся их духом. Мне нравится, когда в человеке есть что-то такое же родовое, дикое. Вряд ли твоими предками были индейцы, но я могу ошибаться. Мы можем быть не такими разными, «грязный, праздный завоеватель». — Женщина с яркими племенными татуировками, подчёркивающие её близость к «колыбельным обществам», кладёт мяч перед собой, водя по нему пальцем. — Ты мне совсем не снишься. Только пидорский преступник с располагающими чертами лица. А мне бы хотелось ещё раз тебя увидеть. Нам дали слишком мало времени друг на друга, но его его хватило, чтобы сказать о своих чувствах. Я часто возвращаюсь к тому мгновению, который поставил точку в твоих мечтах. Те три слова прозвучали робко, но так убедительно. Я не смогла ответить тебе тогда. Не могу ответить и сейчас. Что не подразумевает мою бесчувственность, ты мне не безразличен. Совсем нет. Для сохранения твоей самоуверенности ты должен кое-что узнать. Ты мой первый мужчина за… примерно год. Ты забавно шутишь. — Парна загибает пальцы левой руки. — Чудесно целуешься, прекрасно изображаешь «сексуальное бревно». — Она смеётся, на неё оборачиваются омрачённые люди поблизости. — Ну, и пылко любишь, — почти неслышно и несмело произносит она. — Довольно необычно, когда за два дня испытываешь столь широкий спектр ощущений. Думаю, у нас это взаимно. Опасность породила страсть. — Парна облизывает губы и затем кусает их. — Но самое необычное в тебе, пожалуй, то, что ты стал первым на моей памяти мужчиной, который не раздумывая отдал за меня жизнь. — Она загибает последний палец на руке и всматривается в образовавшийся кулачок. Затем разжимает его. — Как минимум, я планировала оторваться на вечеринке, и ты бы понял, что я умею быть не только сдержанной и морозной машиной для убийств, но ещё и расслабляться. Жаль, твоя вечеринка так и не состоялась… Парна возвращается взглядом к мячу для американского футбола. — Если бы мне позволили написать на нём что-нибудь, я бы определённо предложила такую надпись: «Люди не запомнят как ты играл. Люди запомнят как ты выиграл». А ты выиграл, Логан. Благодаря тебе мы одержали победу. Благодаря твоей жертве мы спаслись и лишили мир троих опасных недотёп-террористов. Отомстила ли за тебя? Не уверена. Я постараюсь разделаться со всеми, пока моё сердце бьётся в ярости. Им точно несдобровать. Они ответят за тебя по всей строгости. — Возвращает мяч на место. — Ладно, мне пора идти. Сомневаюсь, что смогла надолго запутать «своего охотника». После девятичасового перелёта я прибежала сюда быстрее ветра: он бы не смог догнать меня, только если не воспользовался сверхскоростным истребителем. Но лишний раз не хочу подставляться под объектив видеокамер, бинокля или, тем более, прицела. Вдруг приказ о моей ликвидации уже поступил, а я прилипла тут на одном открытом месте, где меня видно со всех сторон, и подвергаю свою жизнь опасности. Как обычно. Но на этот раз у меня есть план. Они думают, я безмозглая жертва, а я тем временем приведу их в ловушку. Пожелай мне удачи. Парна привстаёт с постриженной травы, последний раз всматриваясь в серую маленькую каменную плиту, рядом с которой разложено великое разнообразие цветов. Перед тем, как отвернуться и уйти, она роняет: — Прощай, Логан.

***

Телефонная трель звучит сигнализацией для вора — пугает до паники крайней неожиданностью и заставляет ждать худшее за худшим. Парна отодвигает мясной салат и нехотя берёт трубку, готовясь положить в первые секунды, пока не отследят сигнал, а внушающий спокойствие располагающий голос на другой линии только усиливает желание: — Парна, выслушай меня внимательно. Я знаю, что ты в разъездах и избегаешь общения с кем-либо, меняешь то телефон, то РМРА[4], даже одежду, надеясь потеряться для возможных преследователей и служб. Во многом по перечисленным причинам было сложно отследить тебя и твоё положение. К счастью, у нас есть передовое оборудование и специалисты. — Только Парна тянет большой палец, чтобы отменить звонок, как следующие слова заставляют прислушиваться, нет, не снизить бдительность, заострить внимание на всём вокруг: на своём дыхании, сердцебиении, голосах и звуках. На мираже покоя и людях, миражу поддавшихся. Мужчина в трубке точно знает её положение и состояние. — И благодаря им удалось понять, что ты ведёшь войну с противником, намного превосходящим тебя по численности и оснащённости, и ты неизбежно проиграешь, если не послушаешь меня. Я знаю, через что тебе пришлось пройти, знаю что и кого ты потеряла, но ты потеряешь намного больше в ближайшее время, если продолжишь. Я молю тебя остановиться. Сложи свои мечи, Парна, сложи свой щит на землю, они тебе не понадобятся. По крайней мере, пока. Позабудь о войне, что ты ведёшь в одиночку, — слушая тихие наставления, не замечая за собой она складывает на землю незримые грозное и острое оружие, что тотчас применит по назначению при мало-мальской опасности, и щит, смягчающие и отражающие боль, злость и сожаления. — Я не могу оставаться безучастным к твоей судьбе, поэтому предложу всю возможную в рамках моей должности помощь. Если бы он следующим словом не представился, Парна бы так и не поменяла подозрительного своего отношения к звонившему, чей характер речи подходил только одному типу — маньяку. И если это очередная проклятая шутка от Организации, с них станется, она незамедлительно сменит тактику во вред маскировке и в пользу обнаружения шпионов, которые, как Парна убеждена, окружают её в любой обстановке, прячутся в любой тени. Если не наблюдают за её беспокойным сном, то слушают за стенкой. — Это Аркадиус. — Сухость в горле не мешает Парне сглотнуть. — И я твой самый лучший друг и помощник сейчас. — Поначалу голос казался совершенно незнакомым, но по мере разговора всё больше обращался к ускользающей мысли, маячащей где-то далеко и блёкло чтобы прислушаться. И мысль эта служит ещё одним подтверждением, что сметливость уступила безрассудному гневу. Недогадливости в отношении человека, с которым провела несколько лет службы и личной жизни. Прошлого, какому отдала крайне ограниченную циничную роль опыта, только и всего. И звонок от олицетворения прошлого опыта некоторое время не давал свыкнуться, не разрешал внутренние противоречия между безусловным доверием в условиях недоверия ко всему и всем и одновременно жаждой покоя, какому поддались окружающие, почему-то не ведающие о пакостях Организации или не признавшие их серьёзности. — Я помогу тебе, только приезжай домой, в Сидней. Я обеспечу тебе безопасность. И обещаю, дам возможность поквитаться с теми, кто отнял у тебя столь много. Если раньше и были сомнения, прислушиваться ли к собеседнику — и речи не идёт о том, чтобы ценить его усердия и увещевания, — то шанс отомстить, вершить справедливость, ложится на языке воздушным тортом Павловой. — Я напишу номер и время прибытия рейса. Аркадиус не смог не улыбнуться. ​_____________________________________________________________________________ [1] Также Оззи (сокращ. от Aussie) жаргонное название Австралии коренными жителями. [2] Подробности истории освещены в новелле Марка Морриса «Dead Island». [3] Больше известная как ирокез, названная в честь племени Ирокезов, на самом деле не соответствует действительности, так как те выщипывали себе волосы, оставляя либо маленький вихор, либо косу на затылке. Племя Пауни, напротив, вздымали скальповую прядь в высокий и узкий гребень наподобие той, что сегодня носят «панки». [4] Расширенный модуль распознавания абонента, применяемый в сотовой сети.