Санс
Остаток дня прошёл для нас в напряжении, отдающим в кишках больным стуком. Я и Андайн добрели до парка близ нашего дома. Присев на скамью, я сцепил руки возле лица, мысленно считая пролетевшие секунды. Какого же терпения мне стоило не сорваться в тот же миг в эту червоточину между мирами. Ундина выглядела озадаченной, переваривая рассказ о произошедшем во всех таймлайнах. — И всё же… Как странно, что Фриск не ушла с тобой, когда была возможность. — Она с досадой сжала в руке пустую банку из-под пива, на что я шумно выдохнул и закрыл глаза, призывая себя сохранять невозмутимость. — Ничего странного. Ты знаешь, какой решительной в своей доброте она может быть. — Да, но… — Андайн, видимо, рвалась сказать что-то, но заставляла себя промолчать. Она не хотела распаляться в словах, которые могли представить Фриск в негативном свете. Я быстро догадался об этом. — Я не говорю, что это хорошо. У Желтозубого большие проблемы в отношениях с местным народом, — пояснил я. — И то, что его обрекли на суд толпы за сокрытие человека, заставило Фриск чувствовать себя обязанной. Она не смогла оставить другого меня в такой ситуации. Полурыба со злостью бросила многострадальную банку на асфальт и принялась топтать её, вымещая накопленные эмоции. — Чёрт, почему всё так сложно?! Параллельные миры! Копии! А мелочь и там пытается найти друзей! — Она остановилась, но, от переполняющей досады, не могла перестать хмуриться и прижимать носком сапога мятый алюминий. — Кто вообще это придумал? — Не знаю, Анди, не знаю. Меня больше беспокоит другое… — Я замолчал, завороженный видом яркого заката. «Санс, ты не впервые видел Солнце тогда на горе?» — Голос-воспоминание промелькнул в голове ярким лучом. Малышка спросила это, когда мы только-только начали осваиваться на Поверхности. Сейчас бы я бросил ей какую-нибудь слащавую фразу из разряда «конечно, ведь сначала я увидел тебя», и она бы посмеялась, прикрывая ладонью рот. Слишком прелестна для человека. Но сейчас её не было рядом. Андайн встала напротив, заграждая вид. — Ты о Третьем волнуешься? — уточнила она. Резко вырвавшись из потока приятных воспоминаний, я ответил, не думая: — И об этом тоже. На самом деле голову тревожила не сколько мысль о моём умалишённом клоне, а то, что он и второй персонаж с зализанными волосами могут испытывать по отношению к Фриск. Если моя теория о родственных душах была верна, то возвращение малышки находилось под угрозой. Она подсознательно не будет желать плохого исхода ни тому, ни другому. А если учитывать её стремление к пацифизму, то Фриск захочет осчастливить всех. Но это не представляется возможным. «Что за наивное дитя…» Рядом со мной лежал планшет с данными, которые собрала Альфис. Андайн чуть было не села на него, но я вовремя успел убрать бесценный девайс. Бесценный, потому что информация, хранившаяся там — была ключевой в этих событиях. Проанализировав все наблюдения и расчёты, я понял одну вещь: я, Желтозуб и Третий принадлежали не только разным мирам, но и разным временным линиям. Настоящему, Прошлому и Будущему, если за точку отсчёта брать меня. Новости нерадужные. Мало того, что события смешали параллельные вселенные, так ещё и затронули временной континуум. Права была Альфис: серьёзных аномалий не избежать. Но это знание поможет убедить Желтозубого разрешить всё мирно. Если я всё верно просчитал, и его мир находится в прошлом, это, возможно, значит, что его Фриск попросту ещё не упала. «Но если он снова не согласится…» Я посмотрел на Андайн. Она занесла руки за голову и сверлила пронзительным взглядом небо, пытаясь сконцентрироваться перед грядущей битвой. Я вёл её на серьёзный риск, но ундина была сильным преимуществом, способным помочь в моей части игры. Игры… Наверное, это кощунственно — называть происходящее игрой. Но, когда нужно наперёд просчитать поведение каждого из них… То есть, нас… Меня… Вот же, хах! Я уже и сам начинал путаться! Каково же было малышке… И всё же, оставлять всё так я не намерен. «Когда мы вернёмся, нужно научить Фриск твёрдости». Случившееся — не проход по Подземелью, который она совершила в детстве. Сейчас необходимо чем-то жертвовать. — Пора. — Засунув руки в карманы куртки, я поднялся со скамьи. Стараясь не смотреть в сторону воительницы, чтобы Андайн не видела страх в моих глазах, я развернулся и устремился к дому и жуткой воронке возле него. Душа терзалась под напором плохого предчувствия, но я терпеливо прогонял негативные мысли. Нужно было сосредоточиться на спасении. Но вместо этого я вслушивался, как ундина бредёт за мной и как стучит каблук её сапог по дороге. «Я перестраховался. Процент того, что Третий остался ждать возле портала, — минимальный». Но он был. Шаг за шагом я вёл друга на эшафот. «Сейчас нужно было чем-то жертвовать». — Мои недавние слова, да? Я не желал ТАКОЙ жертвы. Солнце скрылось за горизонтом, и небо окрасилось в тёмно-синий. На нём не горели звёзды, и месяц повис в вышине настолько тонким клином, что почти не был виден. Ночь Беспросветная вступала в свои права. Возле портала уже никто не сидел, а в окнах дома горел тёплый свет. Я невольно вспомнил те вечера, когда, если можно было выкроить время, мы собирались большой компанией в чьём-нибудь доме и устраивали совместный просмотр фильмов, либо засиживались за настольными играми. Папирус вечно занимал второе место. Он кидал игровые кости так, чтобы они упали ребром. Брат объяснял, что это веселее, ведь бросить кубики шестёрками или двойками может каждый. «Какое же число выпадет мне в этот раз?» Магия большим светящимся комком собралась в моих пальцах и лучом устремилась к червоточине. К моему удивлению, портал раскрылся во весь размер через несколько минут после воздействия. — Что-то не так? — насторожилась Андайн. Я покачал головой и спокойно ответил: — Нет. Просто раньше для этого требовалось куда больше времени. Может, годы тренировок сделали меня сильнее, хах? «Аномалия. Вмешательство в параллельные миры и время отражается на Вселенной». — Санс, да я скорее собственное копьё съем, чем ты над своим навыком применения магии будешь работать, — с улыбкой заметила воительница. Она была права, я ленив, а размеренная жизнь на Поверхности хотя и не сделала меня увальнем, но значительно расслабила мои сверхспособности. Но я не хотел, чтобы полурыба напрягалась ещё и из-за того, что воронка впитала силу быстрее нужного. — Ладно, идём скорее, пока нас не заметили. Кивнув друг другу, мы вместе ступили за пределы червоточины. Прохладный вихрь ударил в лицо, а после, — будто принялся затягивать вглубь. Следуя за ним, я краем глаза наблюдал за ундиной. Она жмурилась от ярких бликов звёзд, искажающихся под мощью пространственной дыры. — Это что, космос?! — кричала она, пытаясь заглушить вой Вселенной. — Не совсем, мы же не в вакууме. Ты можешь дышать. — Из-за этого ветра — с трудом! — Видишь. Космический ветер не такой, — с улыбкой заметил я. — Держись этого пути и никуда не сворачивай, иначе свалишься на какую-нибудь планетку замёрзших морей. — Пожалуй, моя жажда битвы растопит все льды! — Андайн приободрилась и смело зашагала рядом. Чувствуя твёрдое дружеское плечо, я пытался сбросить гири напряжения со своих ног, но мне никак это не удавалось. Интуиция или чувство времени, но что-то подсказывало, что расслабляться нельзя. — А красиво тут! Всё летит туда-сюда, светит, горит… Я не знала, что звёзды дерутся, — восхитилась ундина, смотря на кружащиеся галактики. — Они не дерутся. Гравитационные поля столкнулись, вот их друг к другу и притягивает. А из-за того, что масса этих звёзд примерно одинакова, то им придётся так кружиться бесконечно долго. — Не знаю, эти парни разрушаются довольно быстро. — Воительница указала на рассасывающиеся космические тела. Масса одной звезды влияла на массу другой, и, чем ближе они становились, тем больше теряли от себя. Они словно бы рассыпались в пыль. Так же быстро, как погибающие монстры. Но на самом деле, так же долго, как тела умерших людей. Я бросил взгляд в сторону тех объектов, которые привлекли внимание моего друга. — Из-за того, что мы находимся в проломе мироздания, время для нас ускоряется, — объяснил я. — Кажется, что они делают это в миллиарды раз быстрее. Но это не так. Смотреть за столкновением звёзд невозможно. Она с вниманием выслушала мою небольшую лекцию по астрофизике и снова посмотрела на «небо», а после — задорно улыбнулась: — Но мы-то смогли! — Воительница окончательно прониклась фантастичностью момента. — Совершить невозможное — это ли не хороший знак?! Я заставил себя улыбнуться ей в ответ. Андайн была на одной волне с Папирусом. Может, именно поэтому они так быстро подружились. Неунывающие, бойкие, молодые, жаждут от этого мира только лучшее. Извечный оптимизм помогает таким всегда оставаться на плаву и двигать поколения вперёд. Готов спорить, на своих плечах Андайн протащит не только монстрячьих отпрысков, но и человеческих. Её всегда окружают дети. Они хотят быть похожими на неё. — Да, смогли, — ответил я с улыбкой. Мы пошли дальше. Я предупредил воительницу, чтобы она не пугалась, если почувствует, как её тело крошится на атомы. Сложно представить более удивлённое лицо, когда она услышала эту информацию. И, словно бы в подтверждение моих слов, в тот же миг мы распались на части, несущиеся в вихревом потоке, который стремился прямиком к центру червоточины. Тела собирало и снова разделало в совершенно хаотичном порядке. В какой момент мне казалось, что моё сознание запряталось в тело ундины или, как, вместо моей руки, за пустоту пытается ухватиться её натренированная ладонь. Конечности и внутренности мешало, скрючивало, искажало: нас будто лепило заново из неведомого науке материала. Но боли не чувствовал ни я, ни она. Лишь постоянное натяжение тканей. «Надеюсь, нас не перепутает». Наконец-то эта центрифуга остановилась, и я с облегчением посмотрел на целую и невредимую, но немного обескураженную Андайн, стоявшую передо мной. Себя я чувствовал неплохо, значит, и с моими органами всё было в порядке. Перемещение удалось. Мы находились прямо возле точки выхода. До мира Желтозубого оставалось всего несколько метров… Но я зря расслабился. До ушей донёсся поражённый голос Андайн: — Это что ещё за…?! Пространство пронзило множество молниеносных разрядов, расходясь кривыми трещинами вдоль всей воронки. Меня ослепило. Рефлекторно отведя взгляд, я закрылся рукой, что не особо помогло. Всё было таким ужасающе белым. В голове невольно промелькнула мысль о смерти. А затем окружение так же резко потемнело. И лишь красный зрачок да оскалистая улыбка разрезали эту темноту. — Андайн, выходим! — закричал я, осознав происходящее. Однако Третий опередил нас. Опять. Более того, мне даже показалось, что он вообще не обратил внимания ни на меня, ни на ундину. Весь его вид выражал бесконтрольную суету, он размахивал руками, будто ногтями разрезал воздух, спеша на выход. Он торопился. — Нельзя дать ему выбраться! — предупредил я воительницу и материализовал широкую кость прямо перед безумцем, чтобы преградить ему путь, но тут же свалился с ног, почувствовав острую нехватку магии. Червоточина брала причитающуюся ей долю энергии, и она была огромной. Андайн, не растерявшись, тоже бросилась к Третьему с голубым копьём наперевес и попыталась пронзить его тело. Моя копия реагировала так же быстро как раньше и, сделав выпад в сторону, занёс топор, грозясь поразить воительницу в затылок. Собрав остатки магии в ногах, я телепортировался к ним. Поражённый новой порцией энергии, пространственный коридор исказился, и мы ощутили сильную встряску. Андайн отбросило в сторону, поэтому Третий неловко рубанул лезвием воздух и ударил себя им прямо в ногу. Он был так худ, что сразу поразил кость, о чём мне дал понять характерный хруст. Монстр согнулся пополам, но не издал ни звука. До каких пределов возведена его переносимость боли? Появившись рядом, я замахнулся и пнул его в лицо, сломав нос и заставив череп треснуть. Третий выронил топор, и моя рука тут же схватила его рукоятку. Сделав точный и резкий взмах, я вознёс топор над его обладателем. — Ты больше никому не навредишь. Я метил точно в лоб, чтобы вонзить этот треклятый топор, оружие, которым он столько раз калечил мою Фриск, убивал её, меня и других монстров, в окровавленный череп, чтобы затем разрубить его в щепки! Я никогда не желал убийств, но слишком большой была плата. Он — безумец, пропащая душа. Его не спасти. В последний момент губы Третьего дрогнули и беззвучно вымолвили имя. Я без труда смог прочесть его: — Папирус… Моё секундное замешательство позволило монстру уклониться. Вместо его черепа под топор попала рука. Острое лезвие с лёгкостью разрезало мышцы, — и почти всё левое предплечье Третьего отлетело в сторону. Мои ноги залила алая кровь, хлещущая из разорванной артерии. Но ему и такая боль была нипочём. Он резво поднялся и кинулся ко мне, а точнее, к топору в моей руке. Андайн боялась, что, метнув копьё, случайно пробьёт и меня, поэтому побежала на помощь. Третий вцепился мне в руку, а зубами — в рукоять топора. Сквозь несвязную речь и сжатые зубы, я чётко слышал имя брата. — Санс, отпускай! Андайн была точно позади Третьего. В прыжке она материализовала усиленное копьё, покрывая его древко и остриё рваными языками белого пламени. Очередной поток магии… Я поздно осознал, что портал не выдержит этого. — АААААРГХ! — кричала ундина. Третий перехватил рукоять, отпустил мою руку и, к удивлению ундины, тоже прыгнул. — Андайн! — Я НЕ ДАМ ЕМУ УМЕРЕТЬ! — Привычный хрип Третьего сменился на вопль. Я впервые слышал, чтобы он так кричал. Ослепительное огненное копьё вошло в грудную клетку, точно нож в мягкую дыню. Кости окружили безумца. Я пытался предотвратить… Но лезвие топора успело достать и рубануть шею воительницы. Воронка задребезжала, впитывая в себя магию, которую мы выпустили. Пространство втянуло само себя, сжимая нас и часть Вселенной до состояния сверхмассивной точки. Чёрная дыра зияла в моей груди, давя на рёбра, сердце и душу, а в ушах звенел голос Третьего, повторявший имя Папируса, и звуки, которые издавала Андайн, давившаяся кровью. Меня выбросило во что-то холодное и мягкое… Сугроб. Сквозь тёмную поволоку я высматривал силуэт. Слышал, как он, хрипя, отплёвываясь от снега и собирая всю силу воли, поднимался на ноги. Густые облака пара вырывались из его рта, а плечи резко поднимались и опадали. Сутулый ворон, что от старости и голода уже давно не мог взлететь, но в случае чего, готовый заклевать до смерти клювом, на котором качаются рваные ошмётки падали. Его необходимо остановить. Я пытался хотя бы дотянуться и схватить его за ногу, но не мог пошевелить даже пальцем. Густой снег усыпал моё обездвиженное тело, морозя конечности, но я упрямо собирал истраченную магию в ладони. Ничего не вышло: Третий поднялся. Шатаясь и сипя, он устремился вперёд. Было так поздно. Тень монстра быстро растаяла, затерявшись среди фиолетовых снегов и голых деревьев, таких же искривлённых и тонких, как он. — Андайн… — прошептал я и провалился в бессознательное состояние.Третий
Боль. Адская, мерзостная боль, что присосалась к моим внутренностям как энцефалитный клещ, не даёт сосредоточиться на поиске, методично разрушает картинку перед глазами… Всё стекает: кора с деревьев, то, что под корой! Даже сердцевина тает, единородной массой обваливаясь в снег. Так темно. Темно. Ни черта ни видать! Резкая рыбная вонь бьёт в нос. Ненавижу её! Понять не могу, откуда это исходит… Неужели… от меня самого? Моя рука в порядке. Я думал, что её отрубило… И на ноге от раны не осталось ни следа. Но не я ли источаю эту отвратную смесь требухи вперемежку с гнилым морем? Чёртова килька, паскудная рыбёха… Она встала на моём пути! Я убил её! Поверить не могу! Просто не могу поверить… Теперь Подземелье окончательно свалится в Бездну! Всё это время оно висело на соплях, жалко цепляясь за липкую нить ручками тех монстров, которым не посчастливилось остаться в живых. Без Андайн трон окончательно заплесневеет. Никто не захочет надевать корону из падали, чтобы править разлагающимся государством. Почему её запах прицепился ко мне? Внутри горит такая необъяснимая жажда, поглощая весь скелет. Даже сдохнув, рыбёха умудряется мешать мне. Я должен что-то сделать, пока не стало слишком поздно. Папирус… Он не излечился. Не поднялся на ноги, не загорелся желанием поймать человека. Брат лишь слабо кивал головой, отвечая на мои мольбы оставаться в сознании. Но вскоре он впал в забытье. Я тряс его. Бил головой о грязную подушку. Кричал. Но он не просыпался. И лишь слабое движение грудной клетки говорило мне о том, что брат ещё жив. Снова боль… К коже что-то липнет, и я не могу стряхнуть это дерьмо с себя! Нужно сдирать! С силой провожу ногтями по руке. Чертовски больно! Ужасно! Под ногти забивается что-то острое, раня нервы и причиняя ощущения ещё более неприятные, чем соскабливание. Я чувствовал запах собственной крови. Липкость не пропадала, а сковала всё тело, и тогда я сбросил с себя куртку и футболку, не обращая внимания на мороз. Царапая выпирающие рёбра, впалый живот, шею, спину, я слышал противные щелчки и хруст, похожий на лопание тараканьих панцирей… «Рыба! Как же воняет рыбой!» Я заживо сдирал с себя кожу, перенося адскую боль, но это было лучше, чем чувствовать треклятую ундину… «Во мне… Во мне!» Луна показалась в вышине, и я поспешил выйти на свет… чтобы с ужасом разглядеть на собственных кровоточащих руках синюю чешую, которую безуспешно пытался содрать всё это время. «Как же… Как же! Почему я такой?!» Мне ещё не приходилось испытывать отвращения к собственному телу. Каким бы грязным оно ни было, сколько бы крови оно ни впитало, я никогда не беспокоился. Но то, что я так ненавидел, части той, чью душу мечтал раздавить в своих пальцах, теперь покрывали меня с головы до ног! В ярости я принялся снова соскабливать с себя эту мерзость. Ошмётки розового мяса — рыбья плоть, летели в снег, но я продолжал царапать. Однако избавиться от ощущения присутствия ундины всё же не смог. Тогда я впился зубами в руку, чтобы вырвать эту чешую, но прокусил её до самого мяса двумя острыми клыками… Такими же как у Андайн. Я даже не мог представить, на что я был похож, но уже захлёбывался в ненависти к этой оболочке. В груди что-то мешалось, ёрзало и скакало, моя душа испытывала острую нехватку места. Приложив искалеченную руку, я услышал два разных сердцебиения. Каждое поддерживало свой ритм: одно стучало редко, будто крадучись, второе же чуть ли не заходилось в конвульсии. Инородная душа горела в моём разлагающемся теле. Горела настолько сильно, что могла сжечь внутренности дотла. Теперь, вместе с отвращением, я вспомнил страх. Нет, я боялся всегда! Когда Восьмая бросила Подземелье, я боялся, что оно уничтожит само себя. Так и случилось. Когда наш мир потонул в реках жадности и отчаяния, я боялся, что стану безумным. Я стал. Когда голод сдавил наши шеи, я боялся, что Папирус покинет меня… Нужно предотвратить хотя бы это. Восьмая, всё началось с тебя, и всё закончится тобой. Ты же знаешь это. Восьмая. Она пахнет Красотой, которой так не хватает. Мне так больно. Я подбираю свою рваную футболку и растрёпанный пуховик, в котором почти не осталось пуха, одеваюсь и, влекомый неведомым желанием, бреду в сторону Водопадья. Хах, может, рыбка внутри меня захотела поплавать? Или же… Кровь. Пахнет сладкой кровью. Оттолкнувшись от ледяной земли, я пускаюсь в такой яростный и скорый бег, что от ветра, дующего навстречу, на глаз выступила слеза. Откуда такая скорость? Рефлексы стали ещё лучше, обоняние усилилось, зрение обострилось. Даже слух… Я слышал куда лучше! Я перестал хромать! Магия души ундины разрушала моё тело, я чувствовал это. Но вместе с тем она дала новые возможности. Я воспользуюсь ими, а затем извлеку из себя чужое сердце, пока не стало слишком поздно. «И косточка поможет мне». Я очень быстро оказался там, где нужно. Ох, я так и знал, Боги, она здесь! Моё Солнце… Но… «Слишком много вопросов! Просто сделай то, что хочешь!» — Готовься мыть сортиры Жаркоземья! Папирус узнает о твоём неподчинении! Вне всяких сомнений, это была Андайн. Как она могла находиться здесь, если я рассёк ей шею и случайным образом поглотил душу? Но интересовало не то, как она осталась жива, а то, что находилось в её руках… Белое одеяние, каштановые локоны, безразмерные сапоги и румяное личико, покрытое царапинами. Да ещё и так благоухает кровью! И то был совершенно иной аромат. Я сначала даже не понял, почему Восьмая так пахнет. По-особенному. — Пожалуй, эта лакомка уйдёт со мной, — спокойно сказал я, столь вежливо предупреждая рыбину. Жива? Что же, мне не составит труда убить тебя снова, но вообще, — плевать. В моем состоянии расходовать силы нужно бережно. Получив лезвием в плечо, Андайн упала, выпуская девчонку, которую я тут же схватил. Кажется, что мои объятия идут ей больше. Она смотрела на меня, визжа и находясь на грани обморока. — Не признала что ли, крошка? — ласково шепнул я, склонившись над её лицом. Но тут моё внимание привлекла фигура, стоявшая поодаль. Это был тот монстр, желавший одолеть меня в прошлый раз. Но я нагло помешал этой мечте, проломив ему череп. С затравленным и беспомощным выражением лица он таращил на меня свои глаза. Похожий на кого-то… Я впервые задумался об этом. Это лицо так напоминает мне что-то. Какое внезапное дежавю. Одарив его приветственной улыбкой, я снова сделал «скачок», продолжая крепко держать дрожащее тело Восьмой. Почему от неё несёт кровью, да ещё и так ненормально маняще? Хотя я ведь привык к ненормальности. Больше ничего не спрашивать и не искать ответов, ведь мне это ни к чему! Пускай вокруг происходят странности, они лучше того кошмара, в котором пребывает мой разум. Но, как бы я старался не обращать внимания на эти необъяснимые явления, они тянули когти, царапая моё любопытство. Особенно, случай с братом, который добрался до нас на своих двоих и разорвал малышке грудную клетку. А теперь я держу её под боком, и она плачет, пытается вырваться, но, как ни странно, чувствую, что руки её крепко цепляются за мою куртку. «Ничего, малышка, скоро будем у воронки». — Я перехватил её тельце покрепче и прижал к себе, отчего она шумно выдохнула. Кажется, я передавил ей живот. — Отпусти… — просипела она. Многого хотела, скотина. — Ишь ты! Что ещё попросишь? У меня умирает брат! Единственный, ради кого я живу, а ты просишь отпустить тебя, нахальная и глупая девчонка! Ну нет, сейчас я и ты, наконец-то вместе, ступим на землю обетованную, чтобы воссоединиться навек. Ты будешь растекаться во мне, и Папирус снова поднимется… Вот он, тёмно-фиолетовый вихрь, сделавший мне столь замечательный подарок — встреча с тобой. Стоит погрузится в него, и я снова спасён. Временно, да. Но… пускай так, я живу в настоящем, я ощущаю себя только сегодняшнего, секундного. Наверняка, есть вечное. Это мой брат и ты, Восьмая, тоже моя. А я — инструмент времени, мелкая шестерёнка с ржавыми зубцами, которой срочно требуется машинное масло в твоём лице, малышка. Я должен приводить остатки механизма в действие. Часы Папируса на исходе… Ещё один прыжок, — и мы внутри. Да… Да! Дай же мне! Я тяну руку к воронке, превозмогая разливающуюся в конечностях боль. Проникаю внутрь, тело начинает обволакивать незримая и мягкая субстанция, так расслабляет. Хотя, может, расслабляет осознание того, что я наконец-то выиграл. Но вместе с этим, пришло ощущение пустоты под боком. В моих руках нет ничего! Ничего! У меня нет ничего! В безумном ужасе разворачиваюсь обратно и в преломлении вихря вижу с той стороны, что Восьмая лежит в снегу. Она пытается подняться. Не верю, я не мог её выронить. Эта кроха — вся моя жизнь, моё Солнце, которого я не видел больше тысячи лет! Я же не мог! Я же не мог выронить столь великую драгоценность! Я выхожу наружу и снова хватаю её под руки, грубо тяну, лишь бы поскорее оказаться дома. Но стоило её пальцам коснуться воронки, как та, в бешеном пульсе, словно бы, охваченная рвотой, выплёвывает меня и девчонку обратно в снег! Почему?! Опять вопросы! Не думай, просто делай! Я снова потащил её к этим идиотским вихрям, но в этот раз они не подпустили нас к себе ни на шаг! «Как же так?» Переведя взгляд на Восьмую, я увидел, как она всеми силами вжималась в снег. И даже свои голые колени пыталась укутать в эту морозную пелену… Неужели это она закрывает путь домой? — Немедленно. — Я сжал пальцы на её затылке и прохрипел. — Сделай так, чтобы мы прошли. — Я… Я не знаю ничего… — плакала она, цепляясь руками за мои ладони и пытаясь разжать их. — Ты же понимаешь, что я не верю тебе. За дурака меня не стоит держать, я ведь уже дал это понять? — Острым концом топора я поднял её подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. В них-то я быстро прочитаю ложь. Зря я это сделал. В синеве, что довелось мне лицезреть, я не увидел ни вранья, ни злобы, ни даже страха. Что горело в её глазах, было ли то маской или настоящей эмоцией? Я хотел почувствовать. Я просто хочу чувствовать хоть что-то, кроме вечного страха и отчаяния. Ты смотрела на меня так, словно после этого мою душу должно посетить то самое новое чувство. Что это?! Почему ты так смотришь?! Снова вопросы! — Прости… Прости меня, я не знаю! Не знаю… Агнец мой плачет. Ангел мой молится. И возле груди её, нежной и мягкой, светится красный крест. Это напомнило мне что-то, однако я не знал, что именно. В то же время в моей грудной клетке, обтянутой отвратной чешуйчатой кожей, с удвоенной силой затрепыхалась вторая душа. Испытав новую порцию боли, я согнулся пополам, мрачно заключив, что моё время подходит к концу. Надо срочно… Ухватившись за её тонкое запястье, я совершил последний скачок вглубь заснеженного леса. Если меня не спасти, то брат обречён… Что же было в глазах Восьмой? Откуда на её душе образовался крестовой срез? И снова… Я задаю вопросы. Безумцы не должны спрашивать. Воронка позади, захлопнулась и исчезла с громким щелчком.Фэлл
«Какого. Блядь. Хрена». Я снова… Сука, я снова прошляпил её! Сколько можно?! Стоило мне только взять себя в руки и найти мужество драться с рыбой, почти победить её, но в последний момент повестись на дурацкий трюк, чтобы потерять Фриск! Но кому-то, по всей видимости, этого показалось мало, и сюда прискакал ещё и Третий! Ублюдок… «Куда он её унёс?!» Я мотал головой, лихорадочно обдумывая пути исчезновения этого полоумного. Первым делом следует проверить Снежнеград. В конце концов, именно там раскрывается портал, наверняка, он понёсся туда на всех парах, чтобы забрать малышку в свой мир. Чёрт! Приготовившись к перемещению, я напрягся, сосредотачивая магию по всему телу, как вдруг позади меня послышался сдавленный стон. — Сукин ты сын… Что это было? Опираясь на копьё и держась за почти отрубленное плечо, ундина пыталась подняться на ноги. Я не на шутку удивился, что Третий нанёс ей несмертельную рану. Андайн с ненавистью смотрела на меня, проливая кровь на без того влажную почву Водопадья. Позже там вырастут новые цветы, которые монстры нарекут Алоцветом. — Я ж, блядь, расскажу всё, — продолжала рыба. — Тебя живо в грязь втоптают за твои… Она резко и быстро задышала и снова упала. Прямо в лужу собственной крови. Так бы хорошо, чтобы рыбка подохла прямо там. Влажный воздух мигом бы смешал её прах с землёй… Никаких свидетелей, никаких доносов, никаких проблем. «Хорошо, что вы не убиваете друг друга». Именно в этот момент в ушах прозвенел голос Фриск, что так беспокоилась о смертельном исходе битвы. «Твою мать…» Эта сахарок… Она невозможна. Пустила корни своей добродетели в моей душе, записалась мне в совести, шепчет теперь в уши то, что я давно в себе похоронил. Сострадание — это ненужное для меня качество. Но что делать, если она смотрела на меня с такой надеждой?! Она ждёт от меня что-то, а я… Я хочу оправдать её ожидания. Я чувствую, чтобы обязан это сделать. «Санс, ты идиот! Тебе всё равно никто спасибо не скажет». Прежде, чем использовать короткий путь, я водрузил на плечо обмякшее тело воительницы.