Санс
В воздухе висел тяжёлый запах домашней пыли. Хотелось прокашляться или хотя бы чихнуть. Однако всё моё тело оставалось неподвижно, а глаза — закрытыми. Я не мог даже оглядеться. Может, я настолько ослаб, что нет сил и веки разлепить? Что же, паниковать не в моих правилах. Раз внешний мир временно недоступен зрению, стоит обдумать сохранённое внутри: мои воспоминания. О нашем доме...***
Она спускалась по лестнице, шелестя подолом белоснежной юбки и весело топча ножками деревянные ступеньки. Красиво. Я наблюдал за ней, сидя на диване перед включённым телевизором. Она носилась из кухни в гостиную, накрывая на стол, и, должно быть, заразилась воодушевлением Папируса и Андайн, которые были рады предстоящему банкету. На лице малышки сияла довольная улыбка, пока она сосредоточено водила пальцем по воздуху, считая количество столовых приборов. Фриск так старательно занималась сервировкой, что я не сдержался и отметил: — Хозяюшка. Она обернулась с лицом слегка удивлённым, однако румянец на щеках выдавал её смущение, смешанное с удовольствием. Она приподняла нижние веки и задорно прощебетала что-то о том, что ей нравится, когда я смотрю за её работой. — Это лучше, чем работать самому. — Я демонстративно откинулся на спинку дивана и занёс руки за голову, глядя на Фриск чуть свысока. Она издала короткий смешок и покачала головой, но улыбку на лице сохранила. Я знал, что она ни капли не осуждает меня за небольшое тунеядство. Пожалуй, малышка выглядела куда счастливее, когда я отдыхал, особенно, вернувшись после трудового дня. Она знает, что делать. Встречает у порога. Легко целует, сообщая о том, что рада видеть меня. Подаёт домашние тапочки. Забирает вонючие носки, смешно зажимая пальцами нос. Папс рад, что ему больше не приходится натыкаться на них на ковре в гостиной. Я располагаюсь на мягком диване, зная, что сейчас она принесёт мне чай с молоком. Так хорошо и спокойно. Если я засыпаю на диване, она накрывает меня пледом и, закончив свои дела, ложится рядом. Хочу вернуться в то время. «А что-то изменилось?» Я вспомнил, да… Изменилось. Ближе к ночи она пошла во двор, чтобы закрыть садовую калитку. Настенные часы тогда тикали слишком громко. Мне так казалось. Хотя Андайн и Папс вели себя шумно и должны были перекрывать посторонние звуки. Сейчас я понимаю, что это тиканье возвещало о беде. Время всегда будет преследовать меня в худших кошмарах. Я слишком много знаю о нём, чтобы понимать, насколько оно неподвластно никаким силам и магии. — Что-то Фриск долго нет… — В голосе Ториэль звучало свойственное ей беспокойство. Но в тот момент меня самого одолевала тревога, хотя я и продолжал балансировать на грани безмятежной лености. — Может, засмотрелась, как растут тыквы Папса? — предположил я. На самом деле брат посадил редис, который терпеть не может, но он был уверен, что сила его внимания и заботы превратит семена в тыквенные. — Схожу-ка за ней, а то замёрзнет ещё. — Я поднялся из-за стола и спокойным шагом направился к чёрному выходу, ведущему в наш садик, где Папирус каждый год пытался вырастить новый вид овощей. Фриск отвела там место для своих цветов — краспедий. Люди вряд ли назвали бы их красивыми. Скорее, необычными. На плотном стебле расположен жёлтый шар, состоящий из мелких цветов. Чем-то это растение зацепило Фриск. Она говорила, что оно символизирует здоровье. « — Я услышала про краспедии в одной песне. Они окружали больную девушку, которая впала в очень долгий сон. Она не просыпалась, и оттого цветы пребывали в меланхолии. Как и человек, что ждал её пробуждения». Мне не нравилось видеть моих близких грустными, поэтому я, в своей манере, стал отвлекать. « — Что же, если цветы будут выполнять работу здравоохранения, то врачи останутся совсем без денег, а в наш дом начнут ломиться больные, чтобы подышать над твоими… Вы слышите стук барабанных палочек, сейчас будет каламбур… Барабанными палочками». Сначала она не поняла шутки, но, бросив взгляд на свои краспедии, похожие на палочки для игры на ударных инструментах, малышка еле сдержала смех. « — Санс! Что за чудак!» — воскликнула она. Я продолжал: « — Хммм, тебе не надоел мой тромбон? Как думаешь, хватит ли мне духу перейти на ударные с духовых?» Фриск отложила пакет с удобрениями сторону, сняла садовые перчатки и прикрыла рот, пытаясь не засмеяться в голос. « — Это просто ужасно…» « — О, слушай, детка. Когда новые краспедии зацветут, можно ли будет сказать, что случился расцвет музыкальной эпохи?» Довольный, я смотрел, на то, как моя маленькая цветочница вытирает подступившие от смеха слёзы. Я знал, что она смеётся столько не над моими каламбурами, сколько над тем, что я так уверенно выдаю их за искромётный юмор. Славное воспоминание. Тёплое воспоминание. Я думал о нём, открывая дверь наружу. И думал, что сейчас опять увижу её, склонённую над этими цветущими барабанными палочками. Но нет.***
— НАДО ЖЕ, ОЧНУЛСЯ! Резкий голос ударил по ушам прежде, чем картинка перед глазами стала отчётливее. Но достаточно было одной интонации, чтобы понять: рядом со мной стоял местный Папирус. — И КАК ТЕБЯ УГОРАЗДИЛО ЗАСНУТЬ НА СНЕГУ?! ТЫ СНОВА ПИЛ?! «Точно Папирус», — с улыбкой подумал я. — ТЫ ЕЩЁ УЛЫБАЕШЬСЯ?! — Я почувствовал как руки «брата» схватили меня за ворот футболки. — ЧТО ЗА ДЕНЬ?! АНДАЙН ТАК И НЕ ПРИШЛА! ТЫ УСТРАИВАЕШЬ ВЕСЬ ЭТОТ МАСКАРАД! ЗНАЕШЬ, САНС, ТЫ НАГЛЕЕШЬ! «Ох, как не повезло Желтозубому». — МОЖЕТ, СТОИТ ПОРУЧИТЬ ТЕБЕ ЧТО-ТО ПРОЩЕ? КАК НАСЧЁТ УБОРЩИКА? Наконец-то я смог полностью открыть глаза, чтобы увидеть перед собой искажённое гримасой «праведного» гнева лицо брата. В этот момент я понял, что Папирусу явно не стоит отращивать усы… Волоски росли реже, чем травинки на асфальте. Выглядело крайне нелепо, чему я улыбнулся. Улыбайся, Санс, когда всё особенно плохо. Юмор — твой щит, ведь так? — Бро, тебе бы газон свой сбрить над верхней губой. — Я быстро провёл пальцами под своим носом, имитируя ножницы. — Ты похож на тех, про кого говорят, что они носят пропуск в женское бельё. Сказать, что лицо этого Папса побагровело — ничего не сказать. Он отпустил ворот моей футболки, весь скрючился, выпучил глаза, а шею вытянул вперёд. — ДА ТЫ НЕ В СЕБЕ! Я ТАК И ЗНАЛ - НАЖРАЛСЯ В БАРЕ! Он пустился в тираду, проклиная меня, точнее, Желтозубого, которого он видел во мне, на чём свет стоит. Но кое-что заставило отвлечься и пропустить всю брань мимо ушей. Кто-то довольно хорошо расположил меня. Я был укутан в плед, хотя и потрёпанный, на моих ногах красовались дырявые шерстяные носки, а под головой лежала подушка, совсем жёсткая, правда, но без сомнения, меня устроил Папирус. Видимо, он нашёл моё бессознательное тело там, на снегу, отнёс домой и обогрел. Он позволил себе позаботиться. «Может, не так уж он своего старшего брата и презирает», — подумал я. Но, судя по тем словам, что долетали до моих ушей, этот Папс очень искренне ненавидел меня. — Тише, бро. В прошлый раз ты не поверил мне, но я попробую опять. — Я вылез из-под одеяла и сел, смотря Папирусу прямо в глаза. — Я — не Санс. Как и следовало ожидать, он не отнёсся к этому заявлению серьёзно, а лишь приложил руку ко лбу и глубоко вздохнул, устало потирая лицо этой же ладонью. После он поморгал и перевёл глаза в потолок, словно ища там ответы на неразришимые вопросы, которые вертелись в голове. Весь его вид было преисполнен закипающего раздражения. — ДА ЧТО ТЫ, ЧЁРТ ПОБЕРИ, ТАКОЕ НЕСЁШЬ? — По голосу я понял, что Папирус еле держит себя в руках. — Ясно. Ты не убедишься в моих словах, пока не увидишь меня и Желтозубого одновременно… «Брат» продолжал смотреть на меня как на умалишённого. Хотя, стоит отдать ему должное, он не впал в безрассудную ярость как в прошлый раз. Я чувствовал его недовольство и злость, но вместе с тем он казался мне спокойнее обыкновенного. Конец рваного шарфа описал плавную дугу в воздухе — Папирус развернулся и направился на кухню под свист закипающего чайника. «Неужели чай заварил?» — усмехнулся я про себя. Но, услышав журчание кипятка, который разливался по кружкам его рукой, я с удивлением понял, что прав. Через некоторое время Папирус вернулся в гостиную, держа заляпанную коричневыми пятнами чашку. Он так резко и грубо всучил её, что горячие капли обожгли мои пальцы, но я стерпел. Слишком я был озадачен. Я сделал глоток. Кошмар, каким же крепким он был. И запах шёл… как от моих носков. Лучшего отрезвителя и не сделать. — НЕ ХВАТАЛО ЕЩЁ, ЧТОБЫ ТЫ СДОХ ОТ ПЕРЕОХЛАЖДЕНИЯ. ТАКАЯ ГЛУПАЯ СМЕРТЬ, — недовольно буркнул Папирус, глядя на то, как я осторожно потягиваю горячий напиток из кружки. Я тоже смотрел на него не отрываясь. Папс сверлил меня изучающим взглядом. Видимо, он заметил разницу в поведении между мной и Желтозубым. Его гнев сменился любопытством, но в голосе звучало высокомерие: — ТЫ КАКОЙ-ТО ДРУГОЙ, САНС. — Да? Интересно, с чего ты взял? — дружелюбно спросил я его, хотя просящейся наружу иронии не скрывал. Я захотел поставить пустую чашку на пол, но Папирус вырвал её из моих пальцев и осуждающе процедил: — НЕ ЗНАЮ, НО ВОТ ПРИВЫЧКА ГАДИТЬ, КАК ВСЕГДА, ВПЕРЕДИ ТЕБЯ. Не скрывая улыбки, я обвёл глазами пыльную гостиную, заставленную вещами людей, которым не повезло оказаться пойманными в ловушки Папируса… Ловушки. Фриск пока что не попала ни в одну. «Если этот Папирус, конструирует такие же капканы, как и мой брат, то ей ничего не угрожает». Но, вспоминая его излишнюю жестокость по отношению к Желтозубому перед толпой монстров, я напрягся. Было бы хорошо, если бы Третий угодил в серьёзную ловушку… Хоть как-то это его задержит. «Если только Фриск уже не у него…» Я пришёл в себя окончательно. Запас сил восстановился, а сознание обрело ясность. — Сколько я так пролежал?! Моё резкое высказывание, стоило Папирусу разбитой кружки, которую тот выронил от неожиданности. Сначала он с досадой посмотрел на осколки, а после — перевёл взгляд на меня. — СА-А-А-АНС! — угрожающе взревел он, но я не обратил внимание, а уже поднялся в поисках куртки и тапок. Пуховик, как оказалось, висел на двери и высыхал от прилипшего снега. Под ним были разложены газетные листы, только толку от них мало: газеты размякли, а лужица растаявшего снега уже растеклась по деревянному полу. Тем не менее… Это сделал Папирус. Я посмотрел на него из-за плеча. Брат выглядел растерянно. Его брови дрожали от того, насколько сильно Папс хмурился, а рот открылся так, что было видно только нижний ряд зубов. — ДА ЧТО С ТОБОЙ?! ТЫ СОВСЕМ СТРАХ ПОТЕРЯЛ? — Голос Папируса звучал глухо, словно бы он колебался. Кажется, он попросту не мог смириться с моим поведением. Поражённый догадкой, я сжал пальцы на переносице, не в силах удержать лёгкой усмешки. «Ах, так вот, в чём дело». Всё оказалось так просто. Он растерялся от того, что я не боюсь. — КУДА ТЫ НАМЫЛИЛСЯ? — снова оживился Папс, когда я снял с двери невысохшую куртку и накинул её на себя. «В такой Фриск будет прохладно», — недовольно пронеслось в голове. — Я С ТОБОЙ ГОВОРЮ! — Брат преградил мне путь к выходу, но я щёлкнул пальцами и переместился прямо позади него. Папирус неловко крутанулся и, повысив тон, выдал: — САНС, ЧТО Я ГОВОРИЛ ТЕБЕ ОБ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ТВОИХ СПОСОБНОСТЕЙ?! — Что? — с улыбкой поинтересовался я. — Я ПРИКАЗАЛ ТЕБЕ НЕ ДЕЛАТЬ ТАК! — Вот его голос снова дрожит от негодования. Я развернулся и, пожав плечами, спросил: — Почему нет? Папирус с силой сжал кулаки, так, что послышался скрип кожаных перчаток. В его глазах я читал уязвлённую гордость. «Хммм…» Я слишком хорошо знаю своего славного брата, чтобы не понимать его эмоции. Однако мой Папс куда легче на подъём и позитивнее, чем этот маловер. Стремление отращивать что-то наподобие щетины, чтобы выглядеть агрессивнее, чем брат, желание морально подавлять, требование не пользоваться сильнейшей способностью, которой Папирус не владеет. Желтозубый стал жертвой зависти своего младшего брата? Никогда бы не подумал, что увижу проявление подобного качества у Папса. Но… Это всё же мой брат. Он ведь не может беспричинно испытывать такое разрушительное чувство. Видимо, его что-то сильно разочаровало… — Босс! Входная дверь распахнулась резко, впустив в помещение сквозняк и снег. Дверь придерживала рука в чёрной перчатке, а её обладатель часто и глубоко дышал. Присмотревшись, я узнал в нём местного Догго. — Босс, Андайн в баре! Она серьёзно ранена! Санс притащил её… — Тут монстр заметил меня и поднял бровь. Он часто поморгал, а затем перевёл взгляд на Папируса. Брат же находился в искреннем замешательстве. Я тоже. «Неужели, это моя Андайн? Она жива!» — САНС ВСЁ ВРЕМЯ БЫЛ ЗДЕСЬ. КАК ОН МОГ ОКАЗАТЬСЯ У ГРИЛЛБИ? — Но я собственными глазами только что видел его там, — пролепетал пёс, косясь на меня. — Правда, одет был по-другому. — КАКАЯ-ТО БЕССМЫСЛИЦА! САНС, ОБЪЯСНИСЬ… Но я не остался в доме, а поспешил переместиться в бар, чтобы проверить воительницу и найти свою вторую версию. Не знаю, что больше всего меня пугало. Что Андайн при смерти или то, что… «Догго ничего не сказал о человеке при Желтозубом. Фриск не с ним?» Когда я оказался в стенах душного бара, моё внимание тут же привлекла толпа монстров, окруживших диван, за которым обычно сидел, вернее сказать, лежал пьяный кролик. Голоса тонули в шумном обсуждении и вздохах, но я не вслушивался, а бросился вперёд, расталкивая всех, чтобы пробраться к полурыбе. — Санс, ты что ли? — услышал я прямо над ухом. — Он вернулся! На кожаной обивке тело воительницы заходилось в лихорадке и поту. — Эй, Санс, что произошло? — Из толпы посыпались вопросы. Гриллби обильно поливал алкоголем плечо ундины. Её рука держалась лишь на паре сухожилий и коже с внутренней стороны… — АРГХ! — Кричала полурыба, пока бармен пытался обеззаразить её рану. — ПОШЛИ ПРОЧЬ, УБЛЮДКИ! «Это не она». Я чувствовал, как меня трясло множество рук монстров, и все как один повторяли: «кто?», «что с ней так?» Их пальцы сжимались на мне и были повсюду. «Эта Андайн определённо познакомилась с лезвием топора… — РУКА! МОЯ РУКА! — заверещала воительница. «Желтозуб находился рядом в этот момент, поэтому перенёс её сюда, а затем быстро исчез…» — Кто? Санс, кто это сделал?! — вопрошала толпа, навязчиво оттягивая ткань куртки. «Чтобы найти Фриск…» — А-А-А! ЧЁРТОВ СКЕЛЕТ! Я УБЬЮ ТЕБЯ! — Давясь слезами, Андайн подняла оставшуюся руку и сжала её в кулак. «Третий утащил её…» Я щёлкнул пальцами, чтобы оказаться подальше от жителей города. Мне было жаль эту воительницу. Беспокойство за Андайн из моего мира достигло высшей точки. Что с ней стало? Вдруг воронка выплюнула её вместе со мной, но она умерла от удара топором? Ветер рассеял её прах, поэтому Папирус нашёл в сугробе лишь меня одного… Если так, то я виновен в смерти своего друга. «Боже…» — Я прижал ладони к лицу, пытаясь усмирить панику и ужас. «Ей ведь опять придётся убить себя, чтобы вернуть Андайн…» Малютка снова в руках безумца. Всё однозначно пошло не по плану. Я жестоко просчитался со Временем. Или… Это Время просчитало меня. Время всегда будет преследовать меня в худших кошмарах. «Нужно найти Желтозубого».Фэлл
Я потерял достаточно, возясь с этой селёдкой… Но пока я прорывал себе путь сквозь глубокие сугробы, в груди трепетало непривычное и далёкое чувство удовлетворения. Я понял, что не смог бы оставить Андайн истекать кровью на земли Водопадья. Как-никак, она была приятелем босса. Боже, я уже и забыл о том, что нас всех связывает что-то куда большее, чем долг и подчинение! Эти шкеты: рыбина и Папс росли и хулиганили на моих глазах… Как давно я звал босса «Папсом»? «Полная жопа… Андайн точно расскажет ему обо мне и Фриск, когда придёт в себя». Но если бы это было единственной проблемой, я бы убежал с девчонкой в Руины. Но её снова украли. Это даже не смешно: одно и то же, из раза в раз. Я теряю сахарок, становясь виновником её мучений и боли. «Лишь бы ей хватило мужества пережить очередной кошмар», — молился я про себя, уповая на решимость Фриск. Я до сих пор был в восхищении. Вместо того, чтобы просто спрятаться за мной, сахарок встала на защиту моего тыла и смогла сдержать натиск стрел Андайн. Но есть вещи, перед которыми падёт ниц всякая храбрость. Я думал, что Третий является для неё таким, сковывающим во всех возможных смыслах, ужасом. Чёрт, увидев его уродливую рожу тогда, я и сам малость труханул! Если он утащил её в воронку, я брошусь туда же, в его мир, неведомый моим глазам и страху. «Лишь бы путь не закрылся. Лишь бы не закрылся…» Я боялся представить, как она себя чувствует. Что он с ней делает? Калечит психику, разрывает платье, ломит ей кости и ведёт удручающие речи? «Постой-постой, а не ты ли несколько таймлайнов назад издевался, угрожал и позволял бросать грязные слова в её сторону?» «Да ты ничем не лучше этого психа!» И чёрт бы с этим! Я скот, мужлан, эгоист и счастлив этому. Потому что я всё ещё был намерен держать сахарок подле себя. «По крайней мере, я не собираюсь её жрать». Да, но морально изъесть Фриск я вполне себе мог. Нашёл лазейку, чтобы оправдать свои желания, как ящер ползу вдоль её стенок, пытаясь впихнуть своё распухшее от эгоизма тело. Стены всё сжимаются, сжимаются. Чешуя скребётся о шершавый бетон… Того и гляди: ящер лопнет. И если это произойдёт не в туловище, то в голове или в заднице! Хах, что за мерзость… «Лишь бы не закрылся». Но я так хочу доползти до неё… Мой смысл, горячий свет, простирающийся вдоль всех зримых и незримых миров. Мягкая рука, тёплое тело и волосы, запах которых я вдыхал, пока спал, держа девчонку под боком. Она была так утомлена, а я — впервые так спокоен. «Только бы не закрылся». Сугробы всё гуще, ветер — пронзительнее. Чертовски холодно… Моя куртка осталась валяться в Водопадье, на примятой траве. Темно — ни зги не видать! Я сосредоточил магию в глазах, позволяя зрачку полыхнуть красным огоньком… В окружении фиолетовых снегов и чёрных деревьев я осознал: «Портала нет». Я обессилено рухнул на колени и со всего размаху ударил кулаком по ледяной земле. Отчаяние, паника и ярость простирали ко мне свои язвенные руки, мучительно отдирая от сердца слой за слоем. Я чувствовал себя беспомощным младенцем. Неужели это всё? Всё, что я смог сделать для неё: обвинять в распущенности, насильно целовать, лгать, показать, сколько блинчиков могу пустить по воде?! Это всё?! Какой жалкий вид я имел… Бросился в снег, желая утонуть в нём, задохнуться, чтобы лёд заполнил дыхание и сковал внутренности. Замереть бы так навсегда, будучи сломленным и разрушенным, вплоть до самых клеток, чудовищем. Я не мог жить. Я не мог жить. «Сахарок… Прости меня. Я идиот». Я распадаюсь… — Эй, нашёл время прохлаждаться. Мех домашних тапок мелькнул перед моими глазами. Кто-то потянул меня за руку, вытаскивая из заметённого сугроба, и я посмотрел вверх. Словно бы мне в ответ над головой заискрился голубой зрачок в чёрном белке. Надо же… Чёртов суженый Фриск. — Где она? — прозвенел стальной голос, а пальцы сжали запястье практически до хруста, хотя мне было насрать на боль. Его рот — подобие улыбки, но в ней было ни тени дружелюбия, а вот угрозы — сполна. Я поднялся и зарычал на него: — Мудозвон, если б ты не сунулся сюда со своим психом, девчонка была бы в порядке! Острейший разряд магии разошёлся от него с такой отдачей, что снег вокруг разлетелся в стороны. Мои слова задели его за живое. Ещё бы, неудобная правда так неприятна. — Умолкни, поганец, — процедил он, смотря мне в глаза. — Когда и где Третий унёс Фриск? Я смотрел на самого себя. — Отвечай, — спокойно потребовал монстр. — Мать твою, мы опоздали! — Я вырвал руку из его хватки. Не такой уж и крепкой она была. — За это время он мог затащить её в портал. Смотри! — Я в бешенстве указал в пустое пространство, на место, где должна была находиться червоточина. — Я… Я всё ещё чувствую её запах… И вонь этого маньяка! Да блядь! — повернувшись к дереву, я ударил ствол так сильно, что в кровь ушиб костяшки и взревел от негодования. — МЫ ПОТЕРЯЛИ ЕЁ! — Мы? Я обернулся. И ужаснулся тому, насколько спокойным и хладнокровным оставался этот Санс. Или… Он делает то, что не могу я? — «Мы потеряли её», хах, — горько усмехнулся он, потирая лоб. — Да что тебе известно о «мы», урод? Его рука опустилась к карману куртки и спряталась там. — Ладно, судить я тебя не собираюсь. Не то время и не те обстоятельства… Высокомерное чмо, как же ты раздражаешь меня. Как же бесит твоё лицо. — Блядь, только попробуй сказать ещё что-то и я набью твою морду так, что мы с тобой перестанем быть похожи. Он ответил мне хмурым взглядом и медленно проговорил: — Фриск тут, и мы можем её спасти. Я застыл, словно древнее изваяние, и лишь плющ надежды обвивал моё каменное тело. — В воронку нельзя затащить принудительно. Магия не пропустит. Ветер затих, разогнав облака, и луна в ночном небе посмотрела в мою душу своим огромным круглым глазом. Я не знал, что сказать, но знал одно: я был чертовски рад слышать такие новости, пускай от монстра, которого ненавижу всем нутром. — Мы враги, но сейчас нам следует действовать сообща, — продолжал вести Санс. Я кивнул головой, коротко соглашаясь. Он был прав. — Отыщу их по запаху. — С Третьим будем биться вместе. Может, тогда хоть как-то остановим его… От его голоса разило сомнением, что заставило меня напрячься. — Он настолько непобедим? Монстр согнулся и, пиная снег ногами, с усмешкой произнёс: — Знаешь, я бы никому не пожелал такого врага… — Он замер, а затем перевёл пустые глаза на меня и понизил тон: — …который не чувствует ни страха, ни боли Я вспомнил, как этот Санс умирал под елью, держась за выпадающие кишки. И вспомнил, с каким оглушительным хрустом топор пробил уже мой череп. Когда я был на пике счастья, будучи уверенным, что сахарок восхищается мной. «Как смешно». За что я дрался? За её любовь? За её уважение?! Щегол, фанфарон, хвастун, мальчишка! Санс сражался за её безопасность. Настоящая цель. — Ладно, двинем. — Я сунул руки в карманы штанов и зашагал в лес, пытаясь уловить хоть какой-нибудь признак Фриск и Третьего. И мне было побоку на то, что таили в себе планы первого Санса… «Почему я называю его первым?» Я засомневался в своей «непобочности». Но всё, что я хотел — вытащить мою милую и беззащитную сахарок из дерьма. А там посмотрим… — Слушай, — обратился я к монстру, вспомнив о странной желтизне глаз безумца. — А почему в этот раз Третий был каким-то…Фриск
Мне очень страшно. «Кто-нибудь…» Хоть до кого-нибудь докричусь? Хоть к кому-нибудь смогу снова прижаться? Мне настолько страшно, что я боюсь сойти с ума. Двойной страх. Я боюсь страха, боюсь безумия, боюсь, что не понимаю ничего по-настоящему. Я потерялась в этих худых руках и потрескалась под напором этих костлявых пальцев. Разум тонет в трясинах паники и безысходности. Эта густая и зловонная жижа везде! Я вижу… Я видела, как она заполняет меня! «Я не сойду с ума, я не сойду с ума». Он сипел, хрипел, задыхался, ловя губами холодный и режущий ветер. Его руки дрожали, но были крепче силков. — Ты поможешь мне, — шептал он, смотря на меня с какой-то осторожной дикостью. Я не знала, куда он стремился. Я не знала, что с Сансом. Вдруг, он снова убил его? Мне просто жизненно необходимо умереть. Но… Третий уже предупредил меня раньше. «Если посмеешь как-то убить себя, косточка, я приму все меры. Попробуешь удушение? Лично вдохну в твои лёгкие через рот. Откусишь язык? Хах…» — Рокочущий и тихий смешок, от которого стынет кожа. — «Помнишь, что я сделал с твоей рукой, чтобы остановить кровь? Может, это сработает и на языке? Ты всё равно не прокусишь до самого основания». Он был так прав… Почему Третий настолько проницателен даже в своём безумии? Страх, страх сковал всё. Это непозволительно, ведь я хотела лучшего исхода. Нужно добиться его, это моё желание жить. «Сохраняй! Сохраняй! Сохраняй!» — Я жмурилась, яростно шепча заветные слова в голове. Оставив Снежнеград далеко позади, Третий, удерживая меня на плече, спустился вниз по утёсу. На этом месте в своём Подземелье я впервые столкнулась с Гифтротом. Было сложно дотянуться до его рогов, чтобы снять надоевшие монстру игрушки. Но после этого он согласился оставить сражение. До чего мне нужно дотянуться в тебе, Третий, чтобы ты вспомнил о милосердии? Некоторое время он продолжал спуск, а затем, будто разозлился. Я заметила, что он очень сильно торопится, да и ведёт себя странно, не говоря уже о внешности. Кожа на его руках была содрана, но я заметила несколько синих чешуек, безвольно свисающих с его пальцев. Как же это, должно быть, больно… Вдруг скелет спустил меня с плеча и, прижимая к телу, бросился вперёд… Прямо к обрыву! Я не закричала, но искренне не понимала, почему он хочет разбиться. Ему не выгодно, чтобы я умирала. Третий оттолкнулся от каменистого края и прыгнул, крепко удерживая меня в своих руках. Мы летели с высоты сотни метров, и даже снег не мог бы смягчить такого падения. Вот я приготовилась к встрече с землёй… Сейчас мои внутренности разлетятся в стороны, а кости переломает до неузнаваемости. Но монстр приземляется на ноги! И, задыхаясь, бежит в сторону маленькой хижины. Кажется, именно её я видела в долинах Снежнеграда своего мира, когда остановилась у края утёса. Тогда там горел свет, а из трубы шёл дым. Здесь дом казался нежилым и пугающе ветхим. — Ещё н-н-немного… — Все движения давались Третьему с явным напряжением. Он и сам знал, что я увидела его слабость. Ногти монстра впились в мою кожу, словно говоря: «Даже сейчас ты не справишься со мной». Монстр прожигал меня яркой желтизной глаза с острым зрачком, словно пытался прочесть мысли, разглядеть изнутри, погрузиться в меня и разворошить там всё. Он это сделал. Мой страх это сделал. Я никогда не испытывала этого, даже Омега-Флауи не обладал столь пугающей аурой… Или восприятие жестоко шутит со мной, заставляя даже в этом кошмарном и безумном существе видеть Санса… Санса, которого я так люблю. Третий, пронося меня на руках, пнул ногой входную дверь и ступил за порог, который тут же противно скрипнул. Дом возмутился вторжению нежеланных гостей. Внутри хижины было мрачно и сыро. По деревянным балкам, поддерживающим крышу, почти разломанным, шаркались то ли тараканы, то ли мыши — я слышала характерный писк. Из напольных досок то тут, то там торчали шапочки ржавых гвоздей, видимо, мародёры разграбили лачугу дочиста и пытались унести даже гвозди, но некоторые прочно засели в древесине. Стол, стоявший в углу был испещрён нацарапанными словами и символами, которые я не могла разглядеть из-за темноты. И лишь в стене напротив огромное покосившееся окно бросало жуткий прямоугольник света на пол, в который Третий свалился, потянув меня за собой. Кажется, при падении я отбила плечо и ударилась головой о доски. Монстр накрыл меня рукой, потянулся пальцами к подбородку, разворачивая лицо к своему. Я снова столкнулась с его хищной улыбкой, но… Его взгляд был полон отчаяния. — Помоги мне, — просипел он. «Помоги мне, детка…» Я видела, как Санс, подхвативший грипп, стонет в постели. Его страшно лихорадило: капли пота стекали по лбу, к которому липли мокрые пряди волос, а губы постоянно сохли, от чего ему приходилось облизывать их. Он с шутливой улыбкой тянул ко мне руку, притворяясь умирающим. Мне было не до смеха, я знала, что он делает это, чтобы успокоить меня. Размешивая лекарство в стакане с кипячёной водой, я ждала, когда порошок растворится полностью и смотрела в его мутные глаза. Он был болен. «Чем? Чем тебе помочь?» — шептала я, по-матерински прижимаясь к его лицу, целуя горячий лоб. — Вытащи. Это. Воспоминание исчезло вместе с образом Санса, и я поняла, что мои ладони и мои губы… На Его лице. Взгляд Третьего был пуст, а по коже струился пот. Поддавшись резкому порыву отстраниться, я почувствовала, как его дрожащая рука, чуть поглаживая, удерживает мои пальцы на его щеке. Не в силах вымолвить и слова, продолжая смотреть в его единственный глаз, такой безумный и осмысленный одновременно, трясущимся мизинцем я коснулась его уха, а после расслабила всю кисть. Монстр медленно, не теряя зрительного контакта, прижимая, отводил мою руку вниз, позволив прочувствовать выпирающий кадык и каждое хрящевое кольцо трахеи на его худой шее… Я с невыразимым ужасом ощущала кончиками пальцев его голодную судьбу. Рука шла всё ниже. Острые ключицы под чешуйчатой и сухой, словно пергамент, кожей заставили меня плакать. Он смотрел на меня и будто говорил: «Посмотри, что со мной стало». «Нет… Санс… Так не должно было случиться». Каким же чудовищем оказалась другая я! Как я могла оставить их! Даже после того звонка… Грудная клетка… Боже. Его рёбра… Мне так повезло, что он был в футболке, и я не видела это тело своими глазами. Я плакала навзрыд, лёжа рядом с ним. Он продолжал безмолвный разговор, лишь глубоко дышал. Остановился. — Вытащи, — прохрипел он. Ладонь прижималась прямо к центру груди. Я не могла поверить собственным ушам. Он просит вытащить его душу? Но ведь душа монстров не может существовать вне тела… — Делай, что говорят! — Третий больно согнул мою кисть, точно хотел, чтобы она погрузилась под рёбра. Я заплакала, причитая: — Я…Я… не знаю, что ты хочешь… Ладонь провалилась… Какой замечательный на улице день… «Что?!» Солнышко светит… «Откуда этот голос? Санс?!» Птички поют… «Это… это не мои воспоминания. Я… не знаю такого!» В такие дни…