Санс
Своей бесконечной жалостью ты не жалеешь никого из нас. Бесчисленными годами измеряется смирение, живущее в глубине моего сердца… Пока я жил, из раза в раз наблюдая за тряской времени, когда оно сбрасывало накопленный шлак событий в зияющую пустоту Мироздания, я мирился с тем, что способен запоминать эти толчки, отдачи, возвращения и сбросы. Слой за слоем. Нарыв на нарыве. Паразитирование на времени — это путешествие на крыше скорого поезда. Рано или поздно поплатишься головой, столкнувшись с каменной кладкой туннельной арки. Хах! Если до этого момента вообще сохранишь разум. Поездка довольно опасная. Желтозубый. Он паразитировал на милосердии Фриск. И следовало бы досадовать, но как можно оставаться неумолимым к тому, кого понимаешь? Что-то материнское было в той пыли, небрежно покрывающей снежные дорожки города. Что такое Эботт? Наша приёмная мать. Что такое гора? Рельеф. Грубая порода. Окаменевшая пыль. Как бы я хотел, чтобы и моё сердце окаменело. Тогда оно бы не чувствовало горечи, пока я смотрел на Фриск и на её пальцы, сжимавшие острую кость. Кость, приставленную к горлу. Самолично приставленную. «Прости…» Опять извиняешься, малая? Ну как же! В детстве ты не была такой меланхоличной. Больше молчаливой, сосредоточенной на своих действиях. Кажется, время сделало небольшую перестановку в храме твоей души. Я вижу, как эти тонкие пальцы методично, с каким-то даже трепетом, создают из тебя, маленького человечка, — Человека. Девушку. Мою любовь. Прах и стужа. Обожженные стены. Где-то позади раскрылся путь домой. Туда я временно отправил своих противников, отчасти забавляясь, поскольку представил, как на появление агрессивных копий Догго, Малого Пса и Волка отреагирует Альфис и остальные. Вы ведь не думали, что я убью этих монстров? Я бы мог, но, согласитесь — это жестоко. В конце концов, ребята просто выполняли свою работу. Воспользовавшись небольшой хитростью, я позволил воронке засосать их недоумённые лица в свой мир. Они не поняли, что окажутся в другой реальности, и потому не воспротивились. Червоточина смогла их принять. После я иду за Фриск. Уверенный в нашей победе, и даже с небольшой долей гордости, представляя её лицо, когда она увидит шишки и царапины, полученные в драке. И хотя мой ХП был на грани — значение, приближалось к сотой доли, — я вроде как держался молодцом. Но Фриск и не узнала бы о моём критическом состоянии. Она бы сказала, что я отважен и смотрела бы на меня как на своего рыцаря. Это не тешит мне самолюбие, я просто люблю, когда синие глаза загораются восторгом. Это возвращает Фриск в детство. По крайней мере, такой взгляд похож на тот, что возникал у неё в моменты счастья. Теперь же синева тускнела под муками скорби. Скорби человека, принявшего решение, которое било его в самое ядро души. И только я выдохнул с облегчением. Только я обрадовался, что моим костям не нужно лишать Фриск жизни. Случилось так, что им пришлось подарить ей смерть. Иначе она бы издыхала в длительной муке. Время — изощрённый палач. Гигантским червём оно тянется вдоль вязкой земли в периоды боли, и стрижом проносится, стоит судьбе осветиться лучом счастья. «Несомненно, я прощаю тебя. Несомненно, малышка». Таков был мой ответ, когда она выкрикнула последние в этом таймлайне слова. Но случившееся затормозило все процессы в моей голове, и я отреагировал, только когда запечатал на нежном лбу жёсткий поцелуй. «Моя крошка, теперь будет легче. Секунда. Чёртова секунда. Даже быстрее». И чёртова секунда понесла время вспять, возвращая миллионы таких же чёртовых секунд назад. И снова я в своей комнате, пялюсь как контуженный на нашу фотографию и всё думаю: а будет ли теперь моя Фриск так же улыбаться? Или улыбка превратится в маску, которую я периодически надеваю на себя, чтобы не тревожить близких? Вдруг малышка станет такой же, как я? Пребывающей в вечной тревоге за сохранность времени и полученного прогресса. Это просто недопустимо! Фриск, эта малышка, эта милая хохотушка не должна жить в моём мире сомнений. Я закалён: моя улыбка, моя лень, шутки и разгильдяйство — то, что помогает мне держаться на плаву. Но Фриск… Она другая. Она не сможет так. Как не смогла скрыть своих чувств полтора года назад. Что же с ней будет? Склонившись над комодом, на котором стояла фоторамка, я почти бессильно упёрся локтями о лакированную поверхность и схватился за голову, прожигая взглядом наши счастливые лица. На этом снимке я действительно счастлив. Это не маска. Я улыбался во все тридцать два, так же как Фриск. Простояв с минуту, я, должно быть, заразился лучезарностью её улыбки, пускай лишь на портрете, и воспрянул духом, шепча самому себе: — Ладно, не нужно вешать нос. Верно? — Я легко провёл пальцем по стеклу фоторамки, вдоль лица малышки, словно задирая кончик её носа. Скрип двери, отворяемой моей рукой, и ступенек, прогибающихся под моими тапочками. Спуск по лестнице мимо гостиной. Взгляд, брошенный украдкой… Ториэль, что утирала слёзы, и Азгор, погрузивший в ладони морщинистое лицо. А Папирус? Встревоженный заботливый Папирус носился вокруг родителей Фриск, предлагая то чай, то печенье, то плед… Из раза в раз вижу это. И снова иду в сад, чтобы проникнуть в чужой мир и попытаться вернуть заблудшую красную душу. Вот же… Говорю, как неудачник, заранее настроенный на провал. И я покачал головой, осуждая себя за упадок духа. «Не дело это. Нужно сохранять позитивный настрой». Как Фриск сохраняла решимость, я сохранял терпение. Альфис всё такая же: склонилась над столом, изнурённая, как и остальные монстры, производит расчёты, пытается соображать в панической полудрёме. Ох, ящерка, ты чуть было не лишилась своей подруги из-за того, что недальновидный и опрометчивый Санс втянул её в передрягу… Я привык действовать один. Но вот впервые за всё время своего существования поделился страшной правдой с другом. И что из этого вышло? Нет. Своё знание я должен выносить сам. Но, может, стоит рассказать Фриск, как осознание силы Хроноса гложет меня? Или не стоит? К чему волновать и её?.. И как можно говорить о своей паранойе и недоверии этому милому созданию, которое любит тебя всем сердцем? Противоречащие чувствам мысли и разум были полны сомнений. Пережевывая их день за днём, я жил в бесплодных попытках проглотить и забыть их вкус. Я старался не думать, что есть вероятность… Что есть такая возможность… Что мир, в котором мы живём, находится не просто в чужих руках, а во множестве рук! Кто-то играется с нами. Моя теория была не точной, но близкой: рук действительно множество, как и миров. Фриск как открытая книга. Для меня нет ничего проще объяснения её чувств и поступков. Но так же Фриск и загадка. Она не помнит себя до падения в Подземелье: кто она, что совершила, какое обстоятельство заставило эту девочку склониться над пропастью Эботт. Всё, что осталось при ней — лишь имя. Может, её всеобъемлющее Милосердие — это потребность восполнить потерянное прошлое? Она желала представлять из себя «кого-то славного» в свои десять с нулевым багажом знаний о себе самой, и потому так решительно следовала пути абсолютного альтруизма. И следует сейчас… Возмещает потерянное десятилетие. В мире существ, настроенных против людей, оказалось дитя без прошлого. Она лепила себя из того скудного материала, которое предоставило ей настоящее. Погружённый в свои размышления, я даже словом не обмолвился с Альфис, хотя это было и опасно: любое, даже мельчайшее изменение реальности влияет на события. Но судьба Фриск настолько волновала моё сознание, что на какое-то мгновение ослабило моё внимание. С трепетом в груди я тянул пальцы, освещённые сгустками магии. Выпустил её разряды наружу… Но всё погасло. Мир стал помещением без окон, где вдруг выключили свет. Отряхнувшись от этой темноты, я распахнул глаза. Я снова в собственной комнате, окружённый её стенами. Они давили на меня сильнее, чем тяжёлая нога противника — на сломанную грудь. «Что?» Это не было телепортацией: я умею контролировать такие вещи. Случившееся больше напомнило… «Перезапуск!» Такое уже происходило несколько таймлайнов назад, после моей первой встречи с Желтозубым. Тогда я тоже не успевал и дойти до воронки, как случался очередной откат времени, который безмолвно сообщал мне о гибели малышки. Бросив быстрый взгляд на фотографию, чтобы снова впитать её эмоцию на снимке, я устремился к выходу, удерживая себя от использования короткого пути. Слишком драгоценны были те остатки магии, тускневшие в моей душе. Миновал гостиную, опять столкнувшись с Дриимуррами и братом. Опять увидел их печаль и страх. Вышел наружу, урывками вдыхая влажный утренний воздух. И меня затянуло обратно! Судорога души. Непонимание и паника. Портрет. Дверь. Ступеньки. Брат. Улица. Альфис. Воронка. Очередной сброс. Почему она снова гибнет?! Фоторамка потеряла опору. Дверь покосилась. Ступеньки скрипучи, как старухи. Фриск больно… Фриск так больно. Меня возвращает в комнату. Я собственной рукой опускаю рамку стеклом вниз, потому что невыносимо видеть эту улыбку, зная об очередной её смерти. «Почему Желтозубый не защищает Фриск?! Что там происходит?!» И я даже не способен прийти к ней на помощь! Дверь срывает с петель. Ступеньки треснули под моим тяжёлым шагом. Слёзы Ториэль всё горячее. Волосы Азгора тронула седина. Недоумение и бессилие теперь отражается в глазах Папируса. И опять… Меня возвращает в эту ненавистную комнату! Словно на затылке сцепила пальцы чья-то невидимая рука… Хотя нет. Не «чья-то», а вполне конкретная. Время, ты снова хватаешь меня за горло! Играешься со своей жертвой, как кошка с добычей? Паскудно, приятель… «Фриск…» Ступени. Или сначала была дверь? Или брат? Путаная последовательность. Я чуть было не выпрыгнул в сад из окна. Сброс событий. Я падаю на колени. Эта комната — уже не наш с малышкой личный уголок. Это больничная палата. Стягивающая рубашка — часовые стрелки, моя ослабленная туша — санитар, который привязал меня к койке, которая всё ещё хранит в своих простынях вмятины и складки от тела спящей Фриск. И опять мою душу отбрасывает, а стрелки на циферблате возвращаются к исходному значению. «Фриск…» Сброс. «Малышка». Сброс. «Что ты делаешь?» Сброс. Я уже боюсь двигаться, словно бы именно мои попытки покинуть собственный дом заставляют время повернуть назад. Не выходи из комнаты.** Сброс.Фэлл
Доги не были сильными противниками, особенно, когда меня обуяла такая разрушающая ярость. И причиной её, как ни странно, было не воссоединение Фриск с Первым, а приговор босса. Нет… Папируса. Да, это повторялось, но, по-видимому, я слишком туп, чтобы осознать отречение брата с первого раза! Я не помню, как порешил Догамия, не помню, как расправился с Догарессой… Я не помню, как оказался в городе. Срыв помутил мне рассудок. Это было похоже на погружение в вязкую субстанцию, обволакивающую и тело, и разум. В беспамятстве я убил стражей, в этом же беспамятстве телепортировался в город. Остался только привкус отчаяния, когда я пришёл в себя. На лютом морозе без верхней одежды я вдруг очнулся от ощущения струящегося по лбу пота. Рукавом свитера судорожно оттирал его с лица, пытаясь отдышаться и вспомнить, что произошло несколько минут назад. К своему собственному удивлению, я не злился на Фриск. И даже… Я был рад! Да! Мать твою, я улыбался мысли, что сахарок теперь в безопасности!!! Что со мной стало?! В этих размышлениях я не узнавал самого себя, отчего испытывал желание потешаться над ситуацией, в которой оказался. Неудачник Фэлл, урод и ублюдок! Злобный дракон наконец-то выпустил из своих когтей и зубов бедную девушку! Однако, где наше не пропадало?! А стойко признать своё поражение может не каждый лузер, хах… И горечь, и гордость воедино смешались внутри меня. «В Руины сбежать, что ли… Мамка Королева должна принять просящего». Что до Папируса… Можно было попробовать с ним переговорить, доказать свою невиновность, но свидетель в лице Андайн обрекал на провал все мои попытки оправдаться. Явиться самому, с высоко поднятой головой принять наказание, последний раз предъявив брату собственный характер? Фриск просила меня не бояться… И что бы вы думали?! В этих душевных метаниях и размышлениях о своей судьбе, утрате лица и невозможности спасения, я вдруг вижу, как эта шельма в куртке своего ненаглядного, но без самого ненаглядного, наблюдает за группой монстров из-за угла дома!!! «Какого хрена она ещё здесь?!» «И КАКОГО ХРЕНА ОНА ОДНА?!» Я был зол. Я был чертовски зол. Я, блядь, хотел придушить её голыми руками, но какая-то невероятная сила… Облегчение и радость от того, что я снова увидел девчушку, помогли забыть о гневе. Неужели всё случается как в этих дурацких сказках? Любовь одолела ненависть? Но нет, я ненавидел. Я продолжал ненавидеть всей душой. Я ненавидел любовь, но любил! Я не хотел помогать, но помог! Потому что эта девчонка почти плакала! Теперь меня ломало и искажало, стоит увидеть хотя бы мельчайший намёк на слёзы Фриск… И это поражало сознание. Я попросту боялся этих новых для меня эмоций! Но я решил ей помочь… И взамен на помощь не попросил остаться в этом мире. Забыл… Да! Хах! Я просто забыл! Ведь не могу же я рисковать собой задаром?! Фэлл, верно, ты ведь подонок?! Точно так! Нет, я не забывал… Сука, я в первую очередь подумал об этом! Вернув душу друга, сахарок пойдёт домой. Но почему я не потребовал хотя бы поцелуя, как в одном из прошлых таймлайнов? Ах, да, я хотел от Фриск не просто красоты и прикосновений! Взаимности и признания меня настоящим Сансом — вот чего больше всего жаждало сердце! Я нуждался в подтверждении своего существования через искреннюю любовь, которая исходила от Фриск при нашей самой первой встрече. Это невыполнимое и эгоистичное желание. Но вместе с этим я хотел, чтобы девчонка, наконец, прекратила мучиться и вернулась уже домой… Возможно, я — чья-то покалеченная додумка от первозданности, и участь мне приписали незавидную, но, знаете, мне было плевать! Я лишь хотел помочь и собирался следовать её последнему завету! «Не бойся». И я не боялся. Не боялся обвинений в предательстве, не боялся ни трибунала, ни кары, не боялся брата. Но нужно было бояться самого себя… Вы знаете, что случилось дальше. Фриск всё же попалась на глаза монстрам. Я полез её защищать… В тяжёлых сомнениях и в уверенности, что никто не поймёт, но, чёрт побери, я до последнего пытался верить в то, что брат одумается! Лучше бы одумался я… Повторная вспышка необузданной ярости была в разы мощнее предыдущей. Я совершенно… Совершенно не помню, что делал! Всё произошло точно на автомате, но раздирающая тело боль останется в памяти навечно. Кожа плавилась прямо на моём скелете, тягуче протекая вдоль костей. Пожар охватил без шанса на выгорание. Ведь источником огня служило моё собственное отчаяние, разрушавшее изнутри и поражающее снаружи. Я убил их всех… Не могу поверить. Я убил всех! Я воздал. Но воздал сверх всякой меры. Переступив порог. Снизойдя до братоубийства. Сам на себя поставил печать Каинову… На лоб! На лицо! НА РУКИ!!! Я СОБСТВЕННЫМИ РУКАМИ УБИЛ РОДНОГО БРАТА! Клянусь… Клянусь всеми чёртовыми богами, существуют ли они или высраны человеческим воображением!!! Я… Будь я в здравом уме, будь я собой, я бы… Я бы ни за что не поднял руки на брата, каким бы презрением он не одаривал меня каждодневно, какие бы пинки не пришлось сносить от него, но… Я не мог! Это был не я! Не я!!! Это был я. Кто же я теперь после этого? Жалкий убийца, неспособный контролировать собственные чувства. Мальчишка, истерик, псих. Я больной! Я не хотел, не хотел этого… Это они! Они окружили моего Ангела, готовились разорвать его на части, и брат выбрал их сторону… Но, Фэлл! О чём ты думал?! Папирус и не мог поступить иначе. Он — монстр чести, его обязанность — защита граждан, для которых я был потенциально опасен. Маргинал. Я уничтожил всё. Я так виноват. Но Ангел мой… Сахарок. Что она сделала… Что она наделала… Её божественная милость снизошла на меня без укора, без обвинения. Фриск просто стёрла мои грехи собственной кровью, даровав мне ещё один шанс и лишив себя такового. После всего, что я сделал, после слов, что наговорил, и она, и Первый вправе думать, какой же я мудак. Я так не хотел отпускать её. Но ещё больше желал, чтобы ей было хорошо. Я стоял на коленях в роще, откуда всё начиналось, уставившись на свою спасительницу, но не видя ни глаз её, ни лица: они были скрыты за спутанными волосами. Девчонка судорожно дышала и сжимала в руках снег. Но вдруг Фриск подняла головку и подползла, занеся ладонь. Она замахнулась, чтобы отвесить мне хлёсткую пощёчину, и я зажмурил глаза, даже не желая уворачиваться, но в последний момент её кисть остановилась… Девчонка камнем рухнула на мои колени. — Глупый Фэлл! Деревянными движениями я стащил с себя куртку и накрыл этот комочек, безмолвно плачущий мне в ноги. Ткань штанов мокла от её горячих слёз. Нужно было уходить… Папирус скоро будет здесь. Положив одну руку на макушку Фриск, а второй — взяв её покрасневшую ладонь, я приготовился к использованию короткого пути, как вдруг сахарок одёрнула меня. — Нет! — решительно отрезала она. — Мы покончим с этим раз и навсегда. Мне ещё не приходилось видеть в чьих-то глазах столько неумолимости. Казавшаяся такой мягкой, она посуровела в один миг и всем своим видом выражала готовность отстаивать своё решение. Правда я ещё не знал, что она хотела сделать, и её непредсказуемость откровенно заставляла холодеть изнутри. Впервые я познал силу красной души. Решимость. — С чем покончим? Ответом мне послужил знакомый оклик брата. — СА-А-А-АНС!!! ПОЧЕМУ ТЫ НЕ НА ПОСТУ, ЧЁРТОВ БЕЗДЕЛЬНИК?! Впервые в жизни я рад слышать это! Папирус жив. Но нельзя было позволить ему и Фриск столкнуться. К чёрту её смерти! Снова попытался ухватиться за её ладошку, но вместо этого девчонка сама зажала в пальцах рукав моего свитера и, потянув за собой, пошла через свежевыпавший снег. Она направлялась прямо к Папирусу! — Эй, ты сошла с ума?! Обернувшись, она бросила на меня быстрый взгляд, а затем продолжила свой путь… И, Боже, я заметил мягкую улыбку, тронувшую её уста! — Я докажу, что он не ненавидит тебя. Папирус не может ненавидеть Санса! — говорила она, упрямо шагая к смертельно опасному для неё монстру. Сознание плыло в каком-то тумане, и Фриск вела меня, точно слепого. Увидев нас, Папирус не произнёс ни слова и застыл на месте как вкопанный. Фриск тоже остановилась. Но она продолжала держать моё запястье в пальцах, а я не поднимал на брата глаз. Чувствуя тяжесть раскаяния, я был не в силах заставить себя поднять. Папирус обратился ко мне первым: — КТО ЭТО С ТОБОЙ? Не отрывая взгляд от его сапог, я выступил вперёд, заграждая Фриск. — Это человек. И ты, брат, её не тронешь. Как и следовало ожидать, глава королевской стражи опешил не только от самих слов, но и от того, что я так резко пошёл против его власти. Сапоги устремились к нам, а затем тяжёлая рука попыталась оттолкнуть меня от Фриск, но я твёрдо стоял на своём, буравя взглядом красные символы на безрукавке брата. — ОТОЙДИ, Я СКАЗ… — А я сказал, что ты не тронешь её! Фриск не двигалась с места и дышала спокойно. Я был уверен, что она, в отличие от меня, смотрит Папирусу прямо в глаза. Скрепя сердце, я последовал её примеру. — ТЫ ЯВНО СВИХНУЛСЯ, — в исступлении проговорил брат. Всё произошло чересчур быстро: рука схватила меня за ворот свитера и отбросила в снег, а затем сжалась на плече Фриск, чтобы зафиксировать тело, чтобы своей изощрённой атакой вытащить из него душу. Я призвал бластер и направил его на брата, но Фриск, не вырываясь из хватки Папируса, с улыбкой сказала мне: — Не бери на себя ещё больше вины. Я вернусь, ты знаешь. Её слова пробили во мне такую дыру, что, если бы в тот момент я не лежал, то упал бы снова. Папирус, конечно, не придал её словам значения. Он исполнял долг карателя и защитника. Кровь пролилась и растопила снег. И снова мы вдвоём. Я совершенно не понимаю, чего она хочет добиться. Тем не менее, Фриск опять поднимается и хватает меня за руку, ведя к брату. — Это бесполезно. — Я останавливаюсь и тяну сахарок на себя, на что получаю короткий ответ: — Ты не видел его сомнений тогда. — Её голос звучал сурово. — Я видела. Она снова дёрнула, но я не двинулся с места. — Каких сомнений?! Дура, он глазом не моргнул, когда забирал твою душу! — Твой брат сомневался, когда стоял между монстрами и тобой! — Не оборачиваясь, Фриск упорно продолжала тянуть меня. — Он запоминает, я уверена. Где-то в подкорке его сознания остаётся всё, что происходило в предыдущей временной линии. Засунув руку в карман куртки, которой я даже забыл накрыть девчонку, снова нащупал там окровавленный кусок ткани, оборванный с её сорочки. Быть может, Фриск не ошибается, и наслаивание таймлайнов как-то влияет и на остальных монстров, а не только на меня. И я снова последовал за ней. — Даже если он и помнит, это не спасает твою голову, — возмущался я, невольно наступая на её следы на снегу. — Ты даже не разрешаешь мне атаковать его. — Потому что ты плохо контролируешь свою силу и можешь опять его убить, — сухо проговорила Фриск. — Но тогда погибнешь ты!!! — Фэлл… — Её взгляд задержался на мне, а затем она повернулась к высокой фигуре, которая опять направлялся к нам. Я терял терпение из-за собственного непонимания. — Что?! Сахарок, ну что?! Это может продолжаться бесконечно! Папирус слишком ответственен! Он ставит интересы Подземелья выше собственных, а ты… — Сам того не замечая, я с силой ткнул в неё пальцем, отчего девчонка слегка пошатнулась. — Ты, человеческая душа — являешься последним ключом к свободе для нас! Даже если я возымею какое-то влияние над братом и попытаюсь уговорить не убивать тебя, долг капитана останется для него превыше всего! Фриск повернулась ко мне и произнесла: — Ты ошибаешься. Обескураженный Папирус остановился в нескольких метрах от нас. С видом монстра, имеющего полное право вмешаться в разговор, он прокашлялся и громко спросил: — Я ВАМ НЕ МЕШАЮ? Я хмуро посмотрел на свою спутницу и выступил вперёд, повторяя фразу из прошлого таймлайна: — Это человек. И ты, брат, её не тронешь. Я не зря акцентировал на слове «брат». Как и следовало ожидать, Папирус обомлел. — САНС, ТЫ В СВОЁМ УМЕ?! Для него — конечно, нет, но что оставалось делать, когда позади меня топчется беззащитная, но упёртая девчонка?! — ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО… — Папирус был полон негодования, и мне стало видно, насколько сильно он не верит происходящему. — …ЗАЩИЩАЕШЬ ЧЕЛОВЕКА?! Я выпрямился, не теряя зрительного контакта с ним. — Да. — Моя уверенность заставила глаза Папируса расшириться от изумления. — Брат, ты ей не навредишь. — ТЫ ВЫЖИЛ ИЗ УМА! — взревел он. — АЛКОГОЛЬ ОКОНЧАТЕЛЬНО РАЗРУШИЛ ТЕБЕ МОЗГ! Папирус устремился к нам и опять схватил меня за плечо, пытаясь оттолкнуть. Но я успел перехватить его запястье. — Я сказал, что ты её не тронешь! — ТЫ ИДИОТ?! ЭТО ПОСЛЕДНЯЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ДУША! С НЕЙ МЫ НАКОНЕЦ-ТО РАЗРУШИМ БАРЬЕР. — Папирус вырвался из хватки и предпринял новую попытку смести меня, но я сопротивлялся. Всё это время брат смотрел с укором, словно призывая одуматься. — ТЫ СТОИШЬ НЕ НА МОЁМ ПУТИ, А НА ПУТИ НАШЕГО НАРОДА! Я сжал пальцы на его шарфе и, тряхнув, опустил на колени, впервые за долгие годы возвышаясь над ним. — Ты плохо слышал старшего брата? — Потянув за ворот телогрейки, я бескомпромиссно отчеканил: — Этого человека трогать нельзя. Я запрещаю. Позади раздался взволнованный голос: — Фэлл, ты задушишь его! Фриск была права. Рука моя слишком сильно затягивала узел на горле брата, но и тому стоит отдать должное. В одно мгновение он создал длинную кость, которой точно и быстро ударил меня по лицу. Я упал, чувствуя, как по щеке и скуле расходится обжигающая боль. И вот — Папирус поднялся и снова глядит на меня свысока. — СТАРШИЙ БРАТ? — с сомнением проговорил он. А затем, выставит правую руку, повернулся к Фриск и воскликнул: — ЧЕЛОВЕК, Я ЗАБИРАЮ ТВОЮ ДУШУ! Сахарок даже не пискнула, когда её рёбра снова раскрылись навстречу морозу… Мы вернулись. Не говоря ни слова, Фриск выпрямилась и, почувствовав моё запястье в своей ладони, опять устремилась к Папирусу. Мне оставалось только довериться её решимости. Не было смысла убеждать эту душу в обратном, пока она не отчается сама. Но каждая её смерть глухой болью отдавалась в моих конечностях. А малышка всё равно продолжала настаивать на своём: «Он запоминает», «Ты важнее для него, чем думаешь», «Всё скоро станет ясно». Из раза в раз всё заканчивалось и начиналось по одному и тому же сценарию: я заступался за Фриск, но, боясь навредить брату, позволял ему пробивать грудь девчонки, и мы возвращались назад вдоль колеса времени. Круг замыкался. — Он заметит. Пощада… Пощада. — Фриск шептала это при каждом новом воскрешении, утирая рукавом сорочки выступающие слёзы. Мы снова шли к нему, рука об руку, наизусть выучив каждое слово, реакцию или действие Папируса на ту или иную фразу, брошенную или мной, или сахарком. Я переставлял Фриск с места на место. Мы приходили в назначенную точку с другой стороны. Меняли последовательности. Притворялись и пытались обмануть. Каждый чёртов раз я обращался к Папирусу, называя его лишь братом. И каждый чёртов раз, когда он добирался до Фриск, та просто раскрывала руки, давая главе королевской стражи полный доступ для атаки. Она улыбалась. С каждой смертью я всё больше отчаивался, но так же всё больше хотел добиться своего. Братский гнев и само слово «брат» накрывало меня из таймлайна в таймлайн, стирая из сознания те годы жизни, когда я находился под давлением Папируса. Уверился мысли, что покровительствовать должен я! Фриск еле тащилась за мной, запыхаясь, глотая пот и пытаясь убрать пряди волос, прилипающие к уголкам её губ. Бедняжку трясло, но она, чуть ли не крича, требовала идти дальше. И продолжать! И продолжать! Я решил, что, если всё удастся, я отпущу её. Под ручку приведу и лично вложу эту ручку в ладони Первого! Ради меня, монстра, издевавшегося над ней, убивавшего того, кто был ей дорог, поступавшего как крыса, она калечилась, сдыхала, жертвовала собой и своим счастьем, подставлялась под удар. Всё! Лишь бы решить проблему, которая росла в моей жизни без малого девять лет! «Нечего ей якшаться с такими, как мы!» Столкнувшись с Папирусом, я резко отпустил Фриск, практически повалив ту в снег. Она, обессиленная смертями, распласталась в сугробе и могла лишь наблюдать, как твёрдо я надвигаюсь на брата, точно танк — на базу противника, и с какой мощью я бью его кулаком промеж глаз. — Что ты делаешь?! — отчаянно воскликнула она, видимо, боясь, что я стану избивать его. Но нет, я лишь взял Папируса за шиворот и прорычал ему в ухо: — Брат, посмотри, — схватившись пальцами за подборок, повернул его в сторону Фриск, которая медленно ползла к нам. — Это человек! И даже если ты заберёшь её душу, то даже до Азгора донести её не успеешь! Потому что девчонка оборачивает время после смерти! В этот момент брат высвободился и, извернувшись, ударил меня в висок носком сапога. Что ни говори, а глава королевской стражи оставался силён и мог драться, даже будучи заставленным врасплох. Я упал на спину, пытаясь справиться с нависающей на глаза темнотой и гудением в черепной коробке. Практически на чистых рефлексах я повернул голову, чтобы видеть Фриск: Папирус надвигался на неё, собирая в руках опасную магию. Он склонился над ней и поднял. Брат не мог бить лежачего. Он хотел, чтобы человек принял смерть с поднятой головой. Фриск, кажется, слишком ослаблена для того, чтобы улыбаться. Вместо этого она кладёт свои руки на его предплечья и, устремив взгляд вверх, произносит: — Братец Папирус… Внутри меня всё замерло. Брат застыл на месте, и это дало Фриск время на последний жест: она обводит руками его пояс и прижимается щекой к солнечному сплетению — настолько высоким Папирус был в сравнении с ней. Брат в удивлении пытается отстраниться от неё, но та прижимается лишь крепче. — ЧЕЛОВЕК, ЭТА АТАКА СЛИШКОМ НЕЭФФЕКТИВНА! — возмущается он. — ТАК ТЫ НЕ ПОБЕДИШЬ! Ответом ему оставалось молчание: Фриск глубже зарылась носом в его безрукавку. — ТЕПЕРЬ НАСТУПИЛ МОЙ ХОД. Я ЗАБИРАЮ ТВОЮ ДУШУ! И его рука снова пробивает рёбра, но уже из-за спины, пока малышка обнимает его. Это был конец, но перед тем, как время пошло назад, Папирус оборачивается ко мне и победоносно восклицает: — НАКОНЕЦ-ТО МЫ БУДЕМ НА СВОБОДЕ, БРАТ! Когда мы снова вернулись, Фриск, пытаясь подняться на шатающихся ногах, снова свалилась. Я бросился к ней. — Сахарок, это бессмысленно, правда. — Я накрыл её и, прижимая к себе, пальцем стирал слёзы с мягкого лица. — Нет… — Девочка находилась на грани беспамятства. Её колотило и знобило. — Нет! Надо ещё раз… Опираясь на мои плечи, она поднялась и, смотря лишь вперёд, бормотала: — Сейчас всё точно получится… Санс, в этот раз всё случится! Она назвала меня Сансом… И сама того не заметила. Это было слишком больно. — Твой брат замечательный. Он любит и заботится о тебе так же, как ты любишь и заботишься о нём. Санс… — Фриск поперхнулась и чуть было не упала, но успела опереться об еловый ствол. Она шептала: — Прошу, помоги мне дойти… Я молча приблизился и подставил ей локоть, даря свою опору. Сахарок уже бредила, но продолжала идти к намеченной цели, шатаясь и оступаясь. Периодически мне приходилось поправлять пуховик, сползающий с её плеч. — САНС! Очерченный силуэт Папируса выделялся в тусклом заснеженном лесу. Проглотив застрявший в горле ком и до боли сжимая зубы, я снова направился к брату, крепко держа сахарок под руку. — Ты! Ты, чёрт тебя дери, напыщенный, непробиваемый… — Я занёс кулак и замахнулся, целясь в лицо. — …деревянный, упёртый самодур! Но на сей раз Папирус остановил удар ладонью. Брат нахмурился, но вместе с тем, на его губах вдруг заиграла азартная улыбка: — НЕТ, САНС, СЕЙЧАС НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ТРЕНИРОВОК, МЫ НА РАБОТЕ. Настала моя очередь удивляться. Он произнёс это без тени раздражения, словно бы я каждый день крыл его матами, а затем замахивался для удара. Брат отпустил мой кулак и с любопытством рассматривал Фриск. От волнения та задержала дыхание. — ТЫ НАШЁЛ НОВУЮ ПОДРУГУ? — Он перевёл взгляд на меня и с осуждением покачал головой. — САНС-САНС, ТЫ ОПЯТЬ ПОДВОДИШЬ МЕНЯ? МЫ ДОГОВАРИВАЛИСЬ, ЧТО В РАБОЧИЕ ЧАСЫ ТЫ ЗАНИМАЕШЬСЯ ТОЛЬКО РАБОТОЙ. Я переглянулся с сахарком. Не знаю, что она увидела в моих глазах в этот момент, но в её я читал нарастающую надежду. «Неужели всё получилось?» Но тут Папирус несколько раз шмыгнул носом, принюхавшись, а затем с подозрением наклонился к Фриск. — ТЫ НЕ ПАХНЕШЬ КАК МОНСТР… Пальцы опустили капюшон с её головы и схватились за подбородок, поворачивая лицо в разные стороны. Сейчас он поймёт, что она человек, и тогда всё пропало! Я хлопнул брата по руке и рявкнул: — Ты не видишь, что ей больно?! Папирус выпрямился, прикрыв глаза и сложив руки на груди. Он задумался о чём-то, но, опять же, не отреагировал на мои жесты агрессивно! Положение становилось всё более странным… И тогда Фриск пошла ва-банк. — Уважаемый капитан королевской стражи! — дрожащим голосом проговорила она. — Я попала в беду и надеюсь лишь на вас и вашего брата. Только вы сможете мне помочь! Признаться, я охренел с такого поворота. Также меня удивляло, что Папирус до сих пор не обнаружил принадлежность Фриск к людям, хотя ранее замечал это сразу. Он внимательно взирал на девушку, а после начал привычную речь: — ЗАЩИТА СЛАБЫХ — МОЯ ПРЯМАЯ ОБЯЗАННОСТЬ… Но Фриск перебила его: — Нет, прошу вас не только как капитана, но и как брата! Папирус поднял бровь, но продолжал сохранять невозмутимость. Кивнув головой, он ответил: — МНЕ НРАВИТСЯ ТВОЯ НАСТОЙЧИВОСТЬ, НО НЕ НРАВИТСЯ ТВОЙ ЗАПАХ. СКАЖИ, КТО ТЫ? — Прежде пообещайте мне помочь. Я слышала о вашем могуществе и чести. Вы ведь не откажете девушке и старшему брату в сокрытии маленькой тайны? Этот диалог вызывал у меня неконтролируемое желание нервно рассмеяться, если бы предыдущие события не лежали на душе столь тяжёлым камнем. Что же это? Фриск… Она хитрит? — БРАТ, О ЧЁМ ГОВОРИТ ЭТО СУЩЕСТВО? «Что?!» «Как Папирус обратился ко мне?!» Я чуть было не упал на колени, осознавая, что Фриск была права… — Я ТРЕБУЮ ОБЪЯСНЕНИЙ! — вопрошал он. Но Фриск перетянула его внимание на себя: — Милый Папирус, прежде пообещайте! — МИЛЫЙ?! — Брат поперхнулся и на секунду застыл, пытаясь понять происходящее. — ЖЕНЩИНА, ЧТО ТЫ ОТ МЕНЯ ХОЧЕШЬ?! САНС, ЧТО ТУТ, ЧЁРТ ПОБЕРИ, ПРОИСХОДИТ?! Я хмуро смотрю на него и хриплым от усталости голосом произношу: — Просто дай слово. — КАК Я МОГУ ОБЕЩАТЬ ЧТО-ТО, НЕ ЗНАЯ, НА ЧТО СОГЛАШАЮСЬ? ТЫ В СВОЁМ УМЕ?! — Он склонился надо мной, повышая тон и явно начиная раздражаться. Я тут же пресёк попытку его давления и взревел: — Потому что об этом прошу я — твой старший брат!!! Папирус закатил глаза и сжал пальцы на переносице, по-видимому устав от разговора. — ЛАДНО, САНС! ХРЕН С ТОБОЙ. НЕ ПОМНЮ, ЧТОБЫ ТЫ ПРОЯВЛЯЛ ТАКОЕ УПОРСТВО РАНЬШЕ. ВИДИМО, ДЛЯ ТЕБЯ ЭТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВАЖНО. — Брат хлопнул в ладоши, отвлекаясь от темы, и теперь обратился к Фриск. — ТАК И БЫТЬ. ДАЮ ТЕБЕ СЛОВО КАПИТАНА И ВЕЛИКОГО ПАПИРУСА. А ТЕПЕРЬ, НАСТАЛА ТВОЯ ОЧЕРЕДЬ ВЫПОЛНЯТЬ УГОВОР. Сахарок нервно сглотнула, но взгляда не отвела и произнесла, стараясь придать голосу твёрдость: — Я — человек. И прошу вас сохранить эту тайну. Всё решалось в этот момент. Фриск положилась на кодекс его чести, а Папирус, сам того не ожидая, оказался между обещанием, данным как от себя, так и от имени королевской стражи, и служебным долгом, который также требовал от него немедленного убийства человека. Я сжал руки в кулаки. — Брат… — МЫ ЖЕ ДОГОВОРИЛИСЬ, ЧТО НА СЛУЖБЕ ТЫ НАЗЫВАЕШЬ МЕНЯ БОССОМ… — Папирус сказал это в глубокой задумчивости, неотрывно смотря на Фриск. — ЧЕЛОВЕК, НЕ ЗРЯ ТВОЙ ЗАПАХ ЗАСТАВИЛ МЕНЯ НАПРЯЧЬСЯ, НО ТЕБЯ СПАСЛО ОТ СМЕРТИ СОПРОВОЖДЕНИЕ САНСА. Тут он повернулся ко мне: — ТЫ СОЗНАТЕЛЬНО ИДЁШЬ НА ПРЕДАТЕЛЬСТВО ВСЕЙ РАСЫ И ТЯНЕШЬ МЕНЯ СЛЕДОМ ЗА СОБОЙ? Впервые я смог понять брата. — Да. — Я ответил без тени сомнения. — ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ЭТО ПОСЛЕДНЯЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ДУША, КОТОРАЯ НЕОБХОДИМА КОРОЛЮ? — Да, — всё также согласился я. — И ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО НАРУШАЕШЬ СВОЙ ДОЛГ ЧАСОВОГО СНЕЖНЕГРАДА, А Я — ДОЛГ ГЛАВЫ КОРОЛЕВСКОЙ СТРАЖИ? — Да. Я думал, что сейчас Папирус снова повернётся к Фриск и мощной атакой вырвет сердце из её груди, но вместо этого он вновь спросил меня: — ТОГДА ОБЪЯСНИ, ПОЧЕМУ ТЫ ИДЁШЬ НА ЭТО? Я не верил происходящему. Мой брат, столько лет плевавший на то, что я бормотал себе под нос, огрызаясь на каждое моё недовольное слово, прилюдно рвавший глотку, чтобы проучить меня за тунеядство… Этот монстр вдруг интересуется причиной моего поступка! Я понял, что всё это время жил абсолютно неправильно. Быть может, даже не наслаивание таймлайнов и подсознательное запоминание попыток защитить Фриск, а именно проявление твёрдости моей позиции и желание отстоять её вызвало у Папируса столь резкую смену в поведении… Подумать только, он… Он всего лишь ждал, когда я дам ему отпор! В течение девяти лет я попросту поддавался собственной лени и нежеланию менять что-либо в отношении брата и жителей города ко мне. Я сам был в этом виноват. Всё поменялось с её приходом. «Падение Фриск сюда — не случайность». За короткий промежуток она смогла изменить то, отчего я страдал столько лет, уничтожив для меня необходимость подчиняться и пресмыкаться. Она разбила эти оковы и разрушила эту стену. Она вернула меня к брату, а брата — ко мне. — Босс. — Впервые в жизни я произнёс это с лёгкостью в сердце. — Прошу мне поверить. Эта девчонка… Она не такая, как предыдущие люди. В этом мире она не причинила никому зла, и всё, что она хочет — это вернуться домой. Через сорок минут здесь появится монстр, увидев которого, ты всё поймёшь. И поймёшь, что мы с тобой поступили правильно. Так мне следовало поступить с самого начала. Молебный голос Фриск проник в уши: — Фэлл… Ты отпустишь меня? Я не посмотрел в её сторону и с надломом проговорил: — Сахарок, пожалуйста, молчи. — ЧТО ЖЕ, У МЕНЯ НЕТ ОСНОВАНИЙ ТЕБЕ НЕ ДОВЕРЯТЬ, — заключил брат, а затем повернулся к Фриск: — ЧЕЛОВЕК, Я ОЦЕНИЛ ТВОЮ ХИТРОСТЬ. НЕ МОГУ НЕ ПРОЯВИТЬ УВАЖЕНИЕ К ЗАДАЧКАМ ПОДОБНОГО РОДА. ТЫ СМОГЛА ПОТРЕБОВАТЬ ОБЕЩАНИЕ ОТ ВСЕХ СТОРОН МОЕЙ ЛИЧНОСТИ И ТЕМ САМЫМ — ПОСТАВИТЬ МЕНЯ В ТУПИК. БЛЕСТЯЩЕ! — Он неспешно, но искренне поаплодировал девочке. — КАК Я МОГУ НАЗЫВАТЬ ТЕБЯ? — Я Фриск. — Фриск уважительно склонила голову. — ФРИСК, — повторил он, запоминая имя. — ЧТО ЖЕ, ФРИСК, Я, ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС, ПРИВЕТСТВУЮ ТЕБЯ В СНЕЖНЕГРАДЕ. — Брат снял огромную перчатку и протянул девушке свою руку. Та осторожно закатала рукав куртки, и вот — маленькие пальчики пожали мощную ладонь. Папирус поднял бровь и с видимым осуждением проговорил: — НАДО ЖЕ, КАКИЕ ХОЛОДНЫЕ РУКИ. НЕ ДУМАЛ, ЧТО ЛЮДИ НАСТОЛЬКО НЕ ЗАКАЛЕНЫ, ЧТОБЫ МЁРЗНУТЬ В СТОЛЬ ТЁПЛЫЙ ДЕНЬ! К слову, в лесу был явный минус, к тому же скоро начнётся метель, но годы тренировок и невозмутимая стойкость Папируса позволяли ему разгуливать на этом морозе лишь в безрукавке, телогрейке и кожаных штанах. Из предметов верхней одежды на нём были только рваный шарф, сапоги и перчатки. Кстати о последних… Не надевая перчатку обратно, брат вдруг снял вторую и подал обе Фриск. А затем он стянул с себя шарф и так же вручил его в замёрзшие руки девчонки. Та с благодарностью посмотрела на него. — ЗНАЛ БЫ, ЧТО ЛЮДИ НАСТОЛЬКО СЛАБЫ, НЕ ИСПЫТАЛ БЫ СЕЙЧАС ТАКОГО РАЗОЧАРОВАНИЯ! — С возмущением проговорил он, на что Фриск… хихикнула. Боже, она улыбалась после всего, что ей пришлось пережить! Всё было как во сне, только я не мог понять: хороший то сон или нет… Чувство нарастающей пустоты играло во мне, потому что я думал: это конец. Разумом я осознавал его наступление, но сердце… Сердце было непримиримо с этим осознанием. Теперь я попрощаюсь с ней. Вот так просто. Это случилось. Я должен отпустить, как бы сильно мне не хотелось оставить, как сильно бы я не любил и не жаждал её любви. Я должен. Потому что она сделала для меня то, что не должна и не обязана была делать. И я плёлся позади, смотря на то, как она, хромая, держит под локоть моего нового брата, которого выстрадала для меня. А теперь спокойно и даже весело отвечает на его вопросы о жизни на Поверхности и о людях. И словно бы не было всех этих убийств. Словно бы она не мучилась. Словно бы никто не ломал ей рёбер и не выуживал оттуда её сердце. Что за вера жила в красной душе? Что это был за удивительный мир, откуда она пришла? Мир, в котором мой брат и я — никогда не прекращали быть семьёй. Мир, где даже сердце неумолимой Андайн можно было смягчить. Мир, в котором она освободила монстров и стала для них другом. Мир, в котором она любила меня. Мир-утопия. Самый правильный и настоящий мир.Фриск
Самым странным казалось то, что я так быстро и спокойно приняла нового Папируса, не испытывая перед ним ни страха, ни ужаса. Этот монстр оказался вовсе не тем неумолимым и не знавшим пощады Папирусом. Да, он был куда грубее и жёстче моего братца, но… Взамен тем качествам, в которых они так сильно отличались, существовали моменты, где они совпадали чуть ли не полностью. В этом мире жили не противоположности моих друзей, а их версии, местами изменённые, поначалу кажущиеся другими. Но это именно они. Например, Папирус всё такой же любознательный. Он задавал множество вопросов, но постоянно контролировал себя, боясь потерять лицо сурового командира. — ПРАВДА ЛИ, ЧТО ЛЮДИ КАЖДЫЙ ДЕНЬ ПРИЕЗЖАЮТ НА СВОИХ ФЕРРАРИ НА ШИРОКИЕ ДОРОГИ И ПОДОЛГУ СТОЯТ НА НИХ? — Такое бывает, когда случается пробка… — начала было я. — ГЛУПЦЫ! — перебил скелет, махнув свободной рукой: другой он держал меня под локоть, помогая идти. — МАШИНЫ НА ТО И МАШИНЫ, ЧТОБЫ РАЗЪЕЗЖАТЬ НА ВЫСОКОЙ СКОРОСТИ, А НЕ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ, ПОСТОЯННО СИГНАЛЯ В ВОЗДУХ! Насчёт высокой скорости мой Папс бы поспорил, но зато наверняка согласится, что автомобили нужны для езды, а не для простаивания в дорожных заторах… — ТАК И ДУМАЛ! ЛЮДИ НЕ ПОЛЬЗУЮТСЯ ДАННЫМИ ИМ ПРЕИМУЩЕСТВАМИ. НУ НИЧЕГО, КОГДА МЫ ВЫБЕРЕМСЯ И ЗАХВАТИМ ПОВЕРХНОСТЬ… — Капитан вдруг осёкся и взглянул на меня. — НЕ БОЙСЯ, ФРИСК, Я НЕСОМНЕННО ПРИКАЖУ ТЕБЯ ПОЩАДИТЬ! Весь вид младшего скелета излучал такую торжественность и гордость от собственного благородства, что я не смогла не улыбнуться ему и по привычке обратилась на «ты». — Это очень великодушно с твоей стороны, милый Папирус. Судя по румянцу, появившемуся на его щеках, я смутила монстра. Он отвернулся и воскликнул нарочито раздражённым тоном: — ЧЕЛОВЕК, ТЫ УЖЕ ВТОРОЙ РАЗ НАЗЫВАЕШЬ ВЕЛИКОГО ПАПИРУСА — МИЛЫМ! НЕ СКАЖУ, ЧТО НЕ СОГЛАСЕН С ТОБОЙ, ИБО Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОГУ БЫТЬ МИЛ. НО ТАКЖЕ Я — НАТРЕНИРОВАННЫЙ И ОБУЧЕННЫЙ ВОИН, ЗА РЕКОРДНО КОРОТКОЕ ВРЕМЯ ДОСЛУЖИВШИЙСЯ ДО ЗВАНИЯ КАПИТАНА! САНС ЗНАЕТ, ЧТО НАРУШИТЕЛИ ПОРЯДКА, СТОИТ ИМ УСЛЫШАТЬ МОИ ШАГИ, САМИ СДАЮТСЯ В РУКИ ЗАКОНА! — Папирус резко остановился и развернулся. — ВЕРНО, САНС? Всё время Фэлл волочился позади. Когда я обернулась, то увидела, что старший скелет идёт сгорбившись, засунув руки в карманы штанов и не поднимая головы. Он не сразу услышал брата, поэтому затормозил, только когда наш остановившийся след оказался в поле его зрения. Но я всё равно не могла разглядеть выражение его лица, потому что Фэлл всячески избегал смотреть в мою сторону. Единственное, что не могло остаться незаметным — это то, как сильно он сдвинул брови к переносице. Я не знала, как объяснить появление жуткого чувства в моей душе при виде такого Фэлла. Он медленно поднял голову, смотря на младшего брата, и вопросительно хмыкнул. Папирус топнул ногой, возмутившись: — ТЫ ОПЯТЬ НЕ СЛУШАЕШЬ ТО, ЧТО Я ГОВОРЮ, ЛЕНИВЫЙ МЕШОК КОСТЕЙ! — Да срать мне, — хмуро ответил он брату и, невзначай толкнув его плечом, прошёл вперёд. Мимо. Даже не посмотрев на меня, когда я осадила его. Только восстановив отношения с братом, он снова стал раздражаться. Я понимала, что монстр просто старается держать планку в глазах Папируса, но ведь в этот раз младший скелет не сказал ему ничего унизительного! — Идёмте уже. Нехорошо опаздывать на важные встречи… Внутри меня всё замёрзло. «Вот в чём дело…» Он раздражался не на брата… Монстр злился на ситуацию, сдерживая зверскую горечь и томление голодного эгоизма, которому он поддавался столько лет. Фэлл действительно намеревался вернуть меня Сансу! Испытывая стыд за то, что всё это время сомневалась в его честности, я снова нащупала локоть Папируса и потащилась за монстрами, не отрывая глаз от сутулой фигуры, что стремительными и тяжёлыми шагами рассекала рыхлый снег. Кажется, именно в этот момент я окончательно приняла мысль, что Фэлл неравнодушен ко мне… Упрямо игнорировала это раньше, потому что не хотела казаться привлекательной для чужого. Почему-то саму возможность нравиться другому я считала нечестной по отношению к моему Сансу. Но Фэлл был не кем-то другим… Он был Сансом. Как следует реагировать на такое? К тебе испытывает чувства иная версия того, кого ты любишь всем сердцем… И случается это по твоей вине. Ведь именно ты разбудил в нём это, по глупости и незнанию. Никто не вправе осуждать Фэлла за его чувства. Судить нужно лишь меня. «А не предаю ли я Санса, обращая внимание на это?» Мысли изгрызали одна другую, пока я в смятении и в радости шагала по пути домой. Фэлл не обернулся ни разу, и только вопросы Папируса на несколько секунд выуживали из этого болота вины, но после меня продолжало затягивать вглубь. Вскоре мы обогнули дом братьев, остановившись там, где должен появиться пролом. — БЫТЬ МОЖЕТ, СТОИТ ЗАЙТИ В ДОМ? ЧЕЛОВЕК НЕ МЁРЗНЕТ? — поинтересовался Папирус. — Уже нет смысла. За ней придут с минуты на минуту, — мрачно заключил Фэлл, прожигая взглядом пустое пространство. Он словно бы нарочно встал так далеко от меня с Папирусом, потому что… «Боится, что передумает…» Сейчас он пытался держать самого себя на коротком поводке. Всё его внутреннее рвение и настоящее желание тугим ошейником затягивалось на горле. Звери так не скалятся, как скалился он, смотря в эту пустоту. Происходящее оставалось большой загадкой для Папируса, но тот предпочитал не обращать внимание на раздражение брата и сохранял невозмутимое молчание. Как ни странно, но в этот момент я испытывала страх перед старшим скелетом, оттого невольно прижалась к плечу младшего. Так странно. Хотя позже я поняла, что это был не страх. А боль… Мне было больно за Фэлла. — ЧЕЛОВЕК, ТЫ НАРУШАЕШЬ МОЁ ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО, — бесстрастно произнёс Папирус, и я, опомнившись, тут же отпрыгнула от него. Однако слабые ноги совсем перестали мне служить, и я, потеряв опору, упала в снег. Я так плохо соображала, что все звуки и снег, летевший в лицо, были словно размазаны мягкой кистью. — ЭЙ, ЕСЛИ ТЫ БЫЛА СОВСЕМ БЕЗ СИЛ, ЗАЧЕМ ТАК РЕЗКО ОТХОДИТЬ?! — Капитан наклонился, чтобы поднять меня, но прежде, чем он успел дотронуться, я почувствовала, как мою спину обвивают чьи-то руки. Полубред. Всё глухо. Всё тускло. Тяжесть в голове и на сердце. Я шепчу в полусне: — Фэлл? Снег застилал глаза, но тёплый палец стряхнул его с век. Это был Санс. Никогда ещё… Никогда в своей жизни я не видела его таким… измученным. Под прежде весёлыми глазами залегли тёмные круги, сами же глаза были настолько черны, что даже голубая радужка тускнела под напором этой черноты. И, кажется… Его виски поседели! Беловолосый изначально, он поседел! Санс смотрел на меня, дыша ртом и проталкивая в горло ком за комом, словно бы он хотел что-то сказать, но в последний момент в гортани прорастала колючая преграда, поглощая все звуки и слова, рвущиеся наружу. Он вдруг заметил Папируса и судорожно принялся загораживать меня от младшего скелета. Тот, в свою очередь, изумлённо смотрел на нас. Санс резко махнул рукой, взрастив перед собой ряды защитных костей. — Бро, отойди от неё, я очень прошу, — говорил он, пятясь, продолжая поддерживать и прижимать меня к своей спине. — Клянусь, забрав душу девочки, ты не освободишь своих монстров. Глава королевской стражи перевёл взгляд на Фэлла. — САНС, ЭТО ВЕДЬ… ВЫ ОДИНАКОВЫ! — Он указал пальцем на нас. Фэлл же, проигнорировав брата, крикнул: — Первый, будь спокоен! Он больше не тронет Фриск. Санс не ослабил хватки, удерживая меня, но смог отреагировать на двойника. Не отрывая взгляда от Папируса, он взрастил острые кости в нескольких сантиметрах от ног Фэлла. — Если двинешься, они пройдут через твои пятки, — пригрозил мой монстр. Я поспешила урезонить назревающий конфликт. — Санс! Он говорит правду! Папирус помог мне дойти сюда. — А затем я тихо добавила: — А Фэлл сказал, что отпустит меня… Рука Санса сползла вдоль моей спины и повисла в немом бессилии. Он сгорбился и перестал дышать, застыв в таком положении на несколько секунд и оценивая реакцию остальных монстров. Решив, что всё же никто не собирается нападать на меня, он рассеял в пыль созданные кости и повернулся ко мне, сцепив пальцы на плечах. Сквозь рвавшийся наружу судорожный смех Санс просипел: — Потрудись объяснить, что тут происходило всё это время?! Его тон по-настоящему пугал. Но я… Я не знала, что перезапуски чувствуются и в моём мире. Сколько раз я умирала? Десять? Двадцать? Я не считала. И всё это время мой Санс переживал откат за откатом в безвестности и тревоге. Он даже не мог предположить, что я делала это ради его двойника… И я не знала, что ответить ему. — Валите уже, пока здесь Третий не появился! Потом разберётесь… — Фэлл телепортировался и оказался рядом с нами, протягивая мне руку. — Сахарок, прости, но куртку я тебе оставить не могу. Да и думаю, она больше не нужна. Он сказал это, смотря в совершенно другую сторону. Санс молча стянул с меня пуховик, грубо вручил его Фэллу, и тот пошатнулся. Шарф и перчатки я отдала Папирусу, не забыв ещё раз поблагодарить его. Говорить что-либо Фэллу я боялась: он упрямо отводил взгляд от нас и даже не обернулся, когда мы, минуя его, прошли к воронке. Я чувствовала в руке потные пальцы любимого скелета и, еле поспевая за его широким шагом, периодически бросала взгляд на братьев из этого мира. Спина и опущенный затылок — всё, что я смогла видеть в Фэлле. Но чуть позже я разглядела, что он прижимается к куртке лицом… …вдыхая мой запах, оставшийся в ткани. Я отвернулась. С его стороны это правда было правильным решением — не смотреть на меня больше. Тем более что был Санс, переживший настоящий ад собственного беспокойства… И мир, где меня ждут, и где плачут по мне те, кого я знаю дольше, чем Фэлла. «Теперь у него есть Папирус… Он больше не одинок». Все заканчивалось. Я и Санс совершаем последний шаг, чтобы оказаться в портале. Мысленно я посылаю Фэллу слова прощания и кроткой благодарности за его победу над самим собой. Дом ждёт моего возвращения. Я всем сердцем хочу туда. «Все так испереживались…» Последняя мысль стрелой проносится в голове и не успевает завершиться. Воронка отбрасывает меня, оставляя Санса за её пределами… Тот оборачивается в немом изумлении и, спохватившись, выбегает из портала. Я пытаюсь подняться, но ужасная боль в груди валит обратно в снег. Тогда Санс берёт меня на руки и снова бежит в червоточину. Но та в ответ изрыгает потоки воздуха, настолько сильные, что мы не можем приблизиться ни на метр. То же происходило, когда Третий пытался утащить меня. Но в тот момент я и сама не хотела вступать в портал. А сейчас это не так! По мере приближения к воронке, сердце прорезала острая боль. Нас снова отбросило, и в этот раз довольно далеко. Я согнулась и со стоном приложила ладонь к груди, пытаясь унять эту резь. Но тут же обожгла руку о нечто раскалённое… Когда Санс поднял меня, он замер от ужаса. Я глубоко дышала, и через несколько секунд пожар всё же унялся. Откуда-то сверху раздался удивлённый возглас Папируса: — ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? НАСКОЛЬКО Я УСПЕЛ ПОНЯТЬ — ВЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ИСЧЕЗНУТЬ В ЭТОМ ВИХРЕ? Но мой монстр не слушал младшего скелета. Смотря на меня глазами, застекленевшими от испуга, он строго спросил: — Фриск, скажи, ты что-то делала со своей душой в этом мире? — Почему вы, ёб вашу мать, всё ещё здесь?! Фэлл остановился рядом, и наши взгляды наконец пересеклись. Смятение и злоба в его зрачках преобразовались в одно лишь недоумение, когда он опустил глаза к моей груди. Я продолжала ощущать небольшое жжение там. — Что это за чертовщина? — прорычал монстр. — Крест? Санс, кажется, находился на грани паники, но пытался сохранять остатки спокойствия. Игнорируя и двойника, и младшего скелета, севшим голосом он произнёс: — Только не говори, что ты клялась на душе… Его руки непроизвольно раскачивали меня вперёд и назад. Всё стало настолько размыто, что я могла судить о происходящем лишь по фразам, которые раздавались, то со стороны Фэлла, то прямо от Санса. — Эй, не тряси так! — Не лезь. — Что ты хочешь от неё? Портал не пускает вас из-за этого креста? — Да! И я, чёрт побери, хочу выяснить, когда и кому она успела дать непреложный обет в вашем поганом мире! Страшная догадка пронзила нутро, и я почувствовала, что сейчас потеряю сознание. — Ну мне она его дала! — воскликнул Фэлл с напором. — Но условия не были соблюдены, поэтому клятва не должна сработать. Пообещала остаться со мной, если я убью её, чтобы повернуть время назад и оживить тебя. Но я не убил. Пальцы Санса сжались на плечах с такой силой, что я чуть ли не взвизгнула от боли. Он затрясся и процедил сквозь зубы: — Тогда объясни, урод, какого чёрта на её душе сохранился клятвенный крест? Это ужасно, но я знала ответ. Я была так глупа. Так неосторожна и неловка в словах. Неверно сказанная фраза переворачивает всё… Слово — разрушительная сила. — А откуда мне знать это?! Прежде чем я смог убить её, Третий вонзил топор в мой затылок! — Фэлл кричал на Санса срывающимся басом. — Клянусь, я сам нарушил этот договор — он не должен был сработать! — Договор состоял не в этом… — прошептала я. Оба скелета повернулись ко мне. И я попыталась собрать крохи сил, чтобы выдавить из себя правду об ошибке. Глупой ошибке подбора слов при клятве. Я смотрела на Фэлла, боясь взгляда Санса, и медленно произнесла: — Я поклялась, что останусь с тобой, если Санс будет жив. Глухая вьюга поднималась над землёй.