Фэлл
Что за шутка… Убойная. Убийственная! Стоило представить себя на месте Первого, и судьба подкидывает мне эдакий номер. Держи, Фэлл! Всё, что может произойти — обязательно произойдёт! Поражённый словами Санса, я долго не мог пошевелиться. И как только мозг успевает обработать огромное количество информации за миллисекунды?! Но сейчас я не сразу осознал сказанное. Ох, далеко не сразу! Я просто одеревенел, однако мои чувства были отнюдь не деревянными. Сначала меня накрыло непонимание. Затем удивление. И, наконец, шок, связывающий по рукам и ногам. — Ты что, шутишь? — надломлено произнёс я, на что Первый отреагировал неожиданно резко: — Я, конечно, дерьмовый юморист, но не настолько, чтобы сейчас шутить! Даже его извечная улыбка исчезла, будто её и не было никогда. Я растерялся и сделал шаг назад, пытаясь нащупать опору в виде подоконника. Весь вечер и всю ночь я всерьёз предполагал, что монстр захочет меня убить. Лишь в этом я видел освобождение Фриск от её обязательства. Но Санс избежал такого способа. В ущерб себе, ради неё и… В угоду мне. Хотя как можно реализовать столь жуткий план?! Обменяться душами не составит труда, ведь мы одно и то же, а значит — тело не отторгнет сердце и примет, как собственное, но… — Ты знаешь, что от тебя потребуется. — Санс прервал ход моих мыслей. Он глядел из-под нахмуренных бровей, был мрачнее тучи, но говорил спокойно и жёстко. — Ты должен забыть, кто ты и что ты. Только притворяться. Притворяться до самого конца, пока не умрёшь или пока не останется ни одного монстра или человека, которым ты был бы дорог. Дорог — в моём лице. Подмена на фальшивку, злую пародию на самого себя, что полностью сотрёт мою личность. Я страшился этой участи. Однако какой же была награда! Счастливый мир. Мир с ней! С Фриск, что любит, что прижмёт к груди и мягко шепнёт: «Мой Санс». Это жутко и одновременно чудесно. Быть не собой, позабыть прошлое, обновиться и пойти навстречу новому. Переродиться, не умирая. Никому, ни одному из монстров не выпадет такой возможности! «А как же он?» Я оторвал взгляд от пола, в который уставился, предаваясь первичным грёзам, и посмотрел на Первого. Вот он, зараза, волевой, но не зазнавшийся, мерит меня голубыми, почти прозрачными, зрачками, следит за реакцией и терпеливо ждёт решения. Впервые, честно, без стыда я восхитился им! Да, этот чёрт хорош! Не поспоришь! Пока я лаял на него, точно моська на слона, пытаясь задеть, у этого скелета хватило мозгов отнестись ко мне с уважением. — Я не представляю… Всю жизнь быть другим. — В неосознанном порыве я приложил руку ко лбу. Мои глаза метались из угла в угол. «Эта комната так пуста… И ничего, ничего-то у меня нет…» — Это единственное решение, Санс. — Первый сделал сильный акцент на моём имени, напоминая и внушая, что мы — один, что мы — взаимозаменяемы. — Задерживаться нельзя. Я чувствую, как этот мир поглощает меня. — Он поднял руки, сжимая и разжимая их. — С каждым днём я всё явственней ощущаю, как внутри опускается уровень моей надежды, а душа постепенно рассеивается и блекнет. Ладони монстра поникли, и он посмотрел с грустной улыбкой: — Я распадаюсь. Просто распадаюсь. Я не принадлежу этому миру, и Вселенная знает, что я лишний. Когда дело касается её творения, повторы недопустимы. Она либо сведёт с ума, чтобы я перестал осознавать себя Сансом. Либо уничтожит. В этих интонациях скользила ирония вперемешку с сожалением, однако Первый лишь пожимал плечами и улыбался. Словно повторяя за ним, я поглядел на собственные руки. Озадаченный, перевернул их ладонями вверх и вниз несколько раз. — Ничего подобного не чувствую… — И не почувствуешь, — ответил он. — Твоя привязка к миру сильнее моей, и Вселенная понимает, что у тебя больше прав здесь существовать. Я всё ещё не улавливал ход его мыслей. Откуда ему столько известно о мироздании? Эти теории походят на околонаучные философские изречения, но Первый не сомневается в их эффективности. Ему был известен какой-то очень важный механизм Вселенной. Но какой? — Разве я не стану распадаться или сходить с ума, когда окажусь в твоём мире?! — Я негодовал от этих загадок и вопросов, появлявшихся в голове раз за разом. — Баланс — вот что находится в приоритете мироздания. Если ты уйдёшь, а я останусь здесь — баланс сохранится. Санс один… — Монстр поднял указательный палец. — Эту данность Вселенная примет. Такой вот нехитрый способ обмануть её. Ебать его в сраку, как этот сучий гений до такого додумался?! Убил бы меня — и дело с концом, сахарок освобождена! Нет никаких помех, разве что совесть чуток запятналась… — Чёрт, да ты полный придурок! — Я схватился за голову, запустил пальцы в волосы и сжал собственный череп словно в тиски. Он готов вручить мне собственную жизнь! Боги… Боги… Он страшен. Он действительно страшен в своих решениях. А держится так спокойно. И я понимаю: даже если бы не чёртов фактор отвержения миром его души, ничего бы не поменялось… Допустим, прошёл я с ним и с Фриск в портал, остался в его мире, что тогда? Пришлось бы жить отщепенцем! Но я не смогу так. А находиться рядом с девчонкой Первый мне не позволит. Это было бы совершенно ненормально! Один день с ним, другой — со мной. Что за преходящий трофей?! Сахарок и сама не согласится. А я? Да из-за злоебучей ревности я бы прибил своего двойника уже через неделю. Я ревнив. Я тот ещё единоличник! И… брат мой! Моя семья. Он бы последовал за нами? Нет… Ни за что! Он слишком верен народу и своему долгу. Папирус бы снова стал презирать меня, уйди я на Поверхность, бросив весь этот мир. Какие ещё возможности есть? — А если отправиться с вами, но сразу же вернуться обратно, Фриск останется дома? Но Санс отрицательно покачал головой. — Нет. Детку перебросит к тебе. У неё привязка не к миру, а к твоей душе. Согласно клятве, она будет там, где есть ты. Нас обступило со всех сторон, без возможности выбора… Хотя нет, ещё один выход всё же оставался. Я сглотнул подступивший к горлу комок. — Почему ты просто не покончишь со мной? — Ты хочешь умереть? — ответил он вопросом на вопрос. Нет, умирать я не хотел. Да и убить себя не позволю. — Решить всё поединком было бы куда проще, — с долей иронии заметил я. — Проще, но она не простит этого. Ни тебе, ни мне. И снова правда. Я всё ещё помню её откушенный язык в луже крови… Чёрт, если лишить Фриск возможности откатить время до нужного момента, как она поведёт себя? Сойдёт с ума точно. Закроется или… сбежит куда-нибудь. Это нанесёт ей неизлечимую рану. — Почему ты так упорно думаешь о её чувствах? Мне хотелось лучше понять мотивы Первого. Понять того, кем мне нужно стать. — Потому что не думает она. Кто, если не я? — размеренно проговорил Санс. — Подумай сам. Что Фриск сейчас может решить? Станет умолять меня вернуться в свой мир, чтобы я не пропал здесь. Опять же, не думая о себе. Но ведь дело не только в этом. Он умолк, а после глубоко и устало выдохнул: — Её действительно ждут там… И это я тоже понимал! Чёрт, слишком много обстоятельств! И Санс ведь всё обдумал. Каждый из вариантов! И заключил, что обмен душ — самый щадящий. Но я по-прежнему не представлял, как смогу справиться с возложенной на меня ролью. — Это всё звучит слишком отчаянно, хах… — Я отказывался верить в сложившееся положение. — Фриск ведь не дура. Она поймёт. — Поэтому ты обязан сделать так, чтобы она ни о чём не догадалась. Ты должен. Ради неё. Несмотря на невозмутимое и практически нечитаемое лицо, Первый выглядел настолько грозно, что я не нашёлся с ответом. Я чувствовал его правоту. И догадывался, с каким трудом он доносит её до меня. — Я передам тебе часть своих воспоминаний, необходимых для жизни с твоей новой семьёй. Я вновь отшатнулся, в этот раз от ужаса. — Ты забудешь всё? — Нет, это воспоминания. Они в голове. — Санс прикоснулся пальцем к виску. — Считай, что просто перенесу их в свою душу как на цифровой носитель. А для тебя оставлю копию того, что нужно. Меня раскачивало и шатало изнутри. Я просто не мог поверить в силу его поступка. И это угнетало похуже, чем перспектива всю жизнь играть чужую роль! — Ты ужасен, Первый. Ты просто чёртов придурок. «Я бы убил. Убил». «Как просто он отказывается от того, что имеет!» Нет. Нихрена это не просто! Он, сукин сын, силён и переступает через себя ради тех, кто ему дорог! Почему бы и мне на это не решиться? Сделать над собой усилие! Я теряю меньше, чем он, а обретаю куда больше. — Нет, какой же ты придурок, — безостановочно цедил я, пока шёл к нему через комнату и протягивал руку для скрепления уговора. Он сохранил лёгкую улыбку, но в его взгляде мелькала знакомая решимость. Решимость, какая раньше горела в глазах Фриск. Мы обменялись рукопожатием, при этом Первый довольно сильно сдавил мою кисть. Он спросил: — Готов? Нет, я не был готов! И никогда не буду. Но я кивнул. Через секунду вдоль моих пальцев, ладони и плеча одним сильным разрядом прошёлся ток, а затем ударил в грудь, заставив оцепенеть. Я дёрнулся и машинально закрыл глаза, впадая в дивный кружащийся мир. Он переворачивался и переворачивался, тряс меня, бил то о потолок, то о пол. Мимолётный образ зеркальных стен предстал в воображении ярким блеском и ослепил моё сознание! Но когда я снова ощутил под собой опору, я разомкнул веки. Его память и вся прошедшая жизнь обрушились в мою душу каскадом образов и представлений. От невероятного давления на мозг я чуть не закричал или не блеванул. Сам не понял… Я испытал и боль, и сильную тошноту одновременно. Вот, значит, как он жил. Вот какой Фриск была… Она хорошая, действительно хорошая. Вот как она ему призналась. Как же всё по-другому! Окружение казалось нечётким, поэтому я инстинктивно протёр глаза и поёжился от нового ощущения. Секунды назад я чувствовал потрескавшуюся кожу на собственных пальцах, но теперь… теперь она зажила. Я так отвык от этого. А ещё через некоторое время меня одолел дискомфорт. Всё состояние переменилось… Во рту лишь четыре клыка заместо двух рядов… Зато за язык и щёки можно не бояться — не прокушу. Правую сторону лба теперь закрывают пряди кучерявых волос, а в животе ощущается тяжесть жира, который, благодаря режиму Папируса, я себе не нарастил. А что же мой двойник? В моём простуженном теле, он почувствовал себя нехорошо, поэтому глубоко дышал ртом. Я никогда не предполагал, что смогу увидеть со стороны самого себя и не знал, что чувствовать… Было как-то слишком спокойно и вместе с тем одолевало бессилие. Нужно напрягаться для каждого движения, даже для непроизвольного. Моргнуть, вдохнуть, сглотнуть слюну… Приходилось настраиваться, прежде чем сделать всё это. Интересно, что чувствовал он? Санс испустил чересчур тяжёлый вздох и потряс головой, многозначительно подняв брови. — Хоть мы и одинаковы, но ощущаю я себя как-то… ново. Я усмехнулся, вспомнив, что проделывал кое-какие манипуляции с частями своего тела. Пирсинг мочки и индастриал в ухе — это одно. Будучи скелетом, мне нравилось набивать и вырезать на своих костях замысловатые узоры и агрессивные изображения, а получив человеческое тело, я и вовсе ударился во все тяжкие. Прокол дошёл и до более интимных мест. А что? Девчонкам нравилось. — Не удивляйся, когда пойдёшь в туалет, — предупредил я как бы невзначай. Первый лишь с горькой усмешкой покачал головой и кашлянул. Я забрал даже его здоровье. Остаток ночи и начало утра мы провели в гостиной. Сидели и следили за спящей, точно сторожевые псы. Нет. Волки… Мне кажется, я был готов перегрызть глотку любому, кто посягнёт на её покой. А сахарок продолжала спать, ни о чём не подозревая. Первый глядел на неё безотрывно, с нескрываемой горечью, изредка проводя пальцами по её каштановым волосам, убирая их со лба. Моими пальцами. «Радуйся!» — настырно внушал я себе. «Радуйся, чёрт тебя побери. Теперь она будет с тобой. Ты хотел этого». «Она будет с тобой, думая, что ты — Первый. Этого ты хотел?»***
Папирус проснулся раньше, чем Фриск, и когда брат спустился по лестнице в гостиную, застав меня и Санса бодрствующими, то сильно удивился. Игла сожаления вонзилась мне в нутро, стоило осознать, что и брат мой ни о чём не подозревает, что сейчас я для него — Первый. Я попытался вспомнить последние слова, которые говорил Папирусу, будучи в своём теле. Это было что-то грубое, незначительное, мелкое. Так и не вспомнил… И тут же опечалился этому. Папирус. Мой самодовольный братец, чьи амбиции сидели у меня уже в печёнках… Я ведь больше никогда его не увижу. Никогда. Будет какой-то другой Папирус. Не тот, которого вырастил я. Но у меня есть возможность хотя бы попрощаться с ним. Санс и вовсе лишён такой привилегии. Каких усилий стоило ему смириться с этой данностью? Он больше не увидит своих близких! Собственными руками обрубает связь с ними ради девчонки. «С такой жертвенностью они стоят друг друга», — не без иронии подметил я, смотря на Санса, что осторожно прикасался губами к костяшкам её пальцев. — Холодная… — прошептал он и натянул плед на спящую чуть ли не до самого подбородка. Папирус вышел из кухни, держа в руке чашку чая. — ЧТО ЭТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ ВПОТЬМАХ? СКЛОНИЛИСЬ НАД НЕЙ, ТОЧНО НАД УМИРАЮЩЕЙ, — проговорил он негромко. Однако Фриск нахмурилась, явно готовясь к пробуждению, неловко перевернулась на бок и открыла глаза. Санс не успел подняться и по-прежнему стоял на коленях возле дивана, поэтому первое, что сахарок увидела со сна — моё лицо. И довольно близко. Резко приподнявшись на локтях, она со смущённой запинкой проговорила: — Ф-ф-фэлл? В глазах Санса промелькнул секундный ужас, но он быстро взял себя в руки и встал. — Чёрт, сахарок, ты спала, открыв рот! Туда чуть паук не заполз. Маффет бы ох как это не понравилось! И он расхохотался. Полное попадание. Моя интонация, моё обращение. Даже жестикуляция и мимика. Фриск перевела взгляд на меня, и… Боги, как сменилось её лицо! В синих глазах тут же отразился стыд, и я понял, чему она смутилась. — Желтозуб, тебе заняться нечем, кроме как пауков отгонять? — Я старался говорить спокойно, но чувствовал, что мой голос звучит натянуто, а улыбка… Я улыбался так неестественно, что дрожали уголки рта. «Привыкну… Я привыкну». — Санс, ты в порядке? — Фриск откинула плед в сторону и, поднявшись, направилась ко мне. Я встал как вкопанный, продолжая сохранять на лице тупой оскал. — Гляди, как заволновался! — Санс сверкнул глазами и не без ехидства добавил: — Не боись, Первый, не собираюсь я вам больше мешать. Он выгородил меня перед сахарком, виртуозно держа маску. Но Фриск всё равно оставалась потерянной с виду. — ВЫ ОТПРАВИТЕСЬ СЕЙЧАС? — поинтересовался Папирус. Я не сразу понял, что он ждёт ответа от меня, и некоторое время не произносил ни слова. Девчонка прикоснулась к моему плечу и осторожно позвала по имени, отчего я поёжился. Слишком непривычно не слышать в свою сторону «Фэлл». «Я больше не Фэлл. Я Санс. Как я того и хотел». — Думаю, са… — Я испуганно закашлялся, приложив кулак ко рту. — Фриск не мешает подкрепиться немного. Я пролетал по всем параметрам! Как можно быть настолько несобранным?! Чуть не назвал её «сахарок»! Херово… Когда мы расселись за столом, я сделал лишь пару глотков, и то для виду. От волнения горло сжало, и протолкнуть внутрь что-либо стало невозможно; я отставил кружку. Меня тошнило, а противное напряжение в животе сдавливало кишки. Ужасное состояние. И… я совсем обомлел, когда Фриск подняла виноватый взгляд на Санса в лице меня и спросила: — Как твоё самочувствие? Тот повёл плечами и нахмурился, отводя глаза. Наверное, я бы сделал так же, но жест вместе с тем выдал настоящую эмоцию Первого. Он проворчал, что всё в порядке. Но не это завладело моим вниманием… Услышав его раздражённый ответ, Фриск сжалась и медленно, почти незаметно опустила голову. Я тут же ощутил её острую грусть, всколыхнувшее во мне ещё одно странное чувство. Она же… должна радоваться! Но в гостиной не было ни одного радостного монстра и человека. Даже Папирус выглядел особенно смурным. Когда наш завтрак, проведённый в гробовой тишине, почти подошёл к концу, я вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд Первого. А когда я обратил на него внимание, монстр сверкнул глазами и посмотрел в сторону прихожей. Уловив намёк, я поднялся и на практически негнущихся ногах направился к выходу. Брат пошёл следом. Однако Фриск не двинулась с места, отстранёно смотря на моего двойника. Признаться, меня пугало её поведение. Сахарок будто подозревала, что что-то не то. «Неужели чувствует, где настоящий?» Но Санс лишь широко ухмыльнулся и бросил так, словно это было что-то незначительное: — Иди, сахарок, будь спокойна. Я скоро выздоровлю. — А ты… Ты останешься в доме? Её голос был тих. Она боялась спрашивать. Первый помолчал с секунду, закрыл глаза и глубоко выдохнул, а затем снова улыбнулся, но в этот раз по-доброму. — Нет, я провожу тебя, — пробасил он. После этого Фриск обулась в треклятые сапоги Ториэль. Хорошо, что с таким количеством толстых носков они были ей почти впору. Когда моя теперь уже синяя куртка легла на её плечи, девчушка подняла голову и подарила мне взгляд, полный благодарности. Нет, я решительно не понимал, подозревает она или нет. Постоянно мерещилось, что Фриск видит, Фриск знает, Фриск сопротивляется и не хочет уходить… Но нет, девочка держалась ровно и безмолвно, не выдавая смятения. Однако что-то было не так. Да всё было не так! Абсолютно всё! Я хреновый притворщик! Моё «я» просится наружу при любой возможности! С той стороны портала меня ждут чужие монстры и чужой брат, а мой, мой настоящий брат не подозревает, что я вот-вот брошу его! И сахарок! Вдруг она узнает? Она поймёт, она почувствует! Как я смогу смотреть ей в глаза?! Но… я желал воспользоваться этим шансом. Нам будет хорошо вместе. С тех пор как я переселился в это тело, в каждом её взгляде, обращённом ко мне, читается бесконечное уважение и любовь. И вообще… Первый сам дал добро! Нет, он потребовал от меня такого шага. Я должен. Действительно должен сделать это не только ради себя, но и ради неё. Я ничем не хуже Первого и тоже способен действовать! Вместе с воспоминаниями Санса я получил некоторые знания об управлении магией, хотя и чувствовал себя неуверенно, когда формировал портал. Тем не менее, потоки синего свечения лились из меня довольно легко. Я лишь несколько раз глубоко задумывался, обращаясь к подаренной памяти, точно к инструкции. Фриск держалась рядом, но краем глаза я замечал, какие взгляды она бросает в сторону моего двойника… И от этого мне становилось всё более не по себе. Тот стоял поодаль. Как я, когда впервые отпускал сахарок домой. Путь открылся. Я не сводил глаз с фиолетовых вихрей перед собой, готовых поглотить и навсегда оторвать меня от мира, прошлого и собственного «я»… Воронка раскрылась в широком зёве, будто приглашая внутрь. А я не находил в себе силы повернуться хотя бы для прощального кивка Первому, или чтобы пожать руку брата. Тот подошёл сам и протянул мне ладонь. В происходящее верилось с трудом. Чуть ли не со скрипом я опустил голову, чтобы увидеть Фриск. Я надеялся заразиться решимостью, посмотрев в её глаза, но… Она глядела не на меня! Малышка крепко держала меня за руку, но её взгляд был устремлён на Санса. На Санса в моём теле! «Она ни о чём не подозревает!» Она смотрит на него, но видит меня! И Боги, она так смотрела… Как она смотрела! Если она — моя родственная душа, значит, это работает и в обратном порядке! Я! Я, Фэлл, значу для неё что-то! Значу, как Фэлл, а не Санс! К чёрту это всё! Я хочу быть собой. Я слишком эгоистичен, чтобы натянуть на себя чужую шкуру и слишком люблю эту девчонку, чтобы обманывать всю оставшуюся жизнь! Блядь! Я хочу остаться для неё таким, каким она запомнила меня! Меня! Я вырвал руку из нежных пальцев и встал перед ней, преграждая вход в портал. Фриск тут же обернулась, удивлённая и растерянная. Санс, стоявший позади, подскочил, расширив глаза от нарастающей досады. Но ничего не произнёс в надежде, что я не переступлю черту. И тогда я сказал: — Нет, сахарок, мы не пойдём. Моменты шокирующего осознания всегда сопровождаются абсолютным безмолвием. Всё замерло, застыло в моих глазах. В её сердце. Ничто не нарушало этой тишины. Даже время. Под гнётом истины оно остановилось. Фриск не была убита моими словами. Она вознесла глаза к небу, откуда равнодушно сыпался снег, и зажмурилась, ослеплённая то ли белизной магических туч, то ли открывшейся правдой. Затем, качая головой, она поглядела на меня и прошептала: — Это ты, Фэлл? Я кивнул, сжимая челюсть. Что я, идиот, натворил! Поддался эгоизму, чтобы не поступать эгоистично. Чёртов замкнутый круг! Фриск не произнесла ни слова и медленно, почти механически повернулась к другому мне. Санс был обескуражен настолько, что потерял лицо. Моё лицо. Теперь даже в моих зрачках был виден его, Сансовский взгляд. Стремительным шагом девчушка приблизилась к монстру, стащила с себя куртку и вручила ему, буквально припечатав синий пуховик к его груди. — Я думаю, это твоё! — в сердцах воскликнула она. Монстр не успел перехватить ни куртку, что мешком упала к его ногам, ни запястье Фриск. Она развернулась и направилась в сторону дома, по дороге взяв Папируса за руку и потянув за собой. Тот не сопротивлялся. Лишь одарил меня и Санса недоуменным взглядом. Когда мы остались одни, Санс, так же как и Фриск, подошёл молча и без энтузиазма подал мне ладонь. Я сделал то же, и мы совершили обратный обмен. Оказавшись в своём теле, я чуть не выдохнул от облегчения. Поверить не могу… Я уже почти попрощался с ощущением самого себя. — Чёрт, Желтозуб, как же ты меня подвёл, — бросил скелет с нескрываемой досадой и испарился. Я запоздал с ответом, но, наверное, и не хотел, чтобы это слышал ещё кто-то кроме меня. — Тебя подвёл, но с самим собой остался честен. А что вы ждали? Как вы вообще видите эту ситуацию? Отказался ли я от Фриск ради неё самой или всё же ради себя? Ибо я увидел, что она… Она не хочет оставлять меня здесь! Что я дорог ей, понимаете?! Может я и ошибался, может мне и показалось, но не бывает такого, чтобы человек так смотрел на того, кто ему безразличен. И я знал! Чёрт, я знал, что здесь дело уже далеко не в её чувстве вины. То, как она заботилась, как хлопотала обо мне вчера… А с утра поинтересовалась моим самочувствием. Фриск! Твою мать, Фриск, что у тебя ко мне?! Нет, я определённо не хотел обманывать… Может Санс и видел в этой лжи единственное спасение, но я не был готов. Блядь, считайте, что у меня нет яиц! Но срать я на это хотел… Я не смог обмануть девчонку в одном далёком таймлайне и остановил её падение на звезду сохранения. И сейчас не смогу. Ещё ни одна моя ложь не увенчалась успехом. Я слишком прямолинеен. Не честен, но прям. Однако с этого момента я готов стать честным и жить по правде. Жёсткой и упрямой правде. И пусть я прослыву глупцом среди монстрячьего народа… Я не в силах лгать этим синим глазам!***
— А что я должен был сделать?! — Уж явно не обрекать себя и Фэлла на такое! Санс, это обман! — Ты понимаешь, что я в первую очередь думал о тебе и Ториэль?! — Именно! Я понимаю! — Фриск всплеснула руками и обошла диван, чтобы не сближаться с Сансом, который тянулся к ней. Он хотел обнять, но возмущённой девушке явно было не до того. — Да, ты подумал о нас! Но опять со своей… — Сахарок глубоко выдохнула и повысила тон. — …практической точки зрения! И наплевал на себя! Наплевал на то, что мы будем чувствовать, когда узнаем правду! Или ты надеялся, что мы не поймём?! Боже, я знала… каждую секунду проведённого с тобой времени я чувствовала, как ты постоянно утаиваешь в себе что-то, но не поделишься этим ни с кем! Даже со мной! Ты так мне не доверяешь, потому что я человек?! Ох, не отводи глаза, Санс. Мне известно, что ты не любишь людей. Да, я знаю это! Когда я вернулся, их перепалка находилась в самом разгаре. Папирус был совсем растерян бранящимися, но полагал, что не имеет право вмешиваться. Фриск металась от дивана к окну, обняв себя за плечи. Санс стоял позади софы, в безнадёге уперев руки в её спинку, и с тоской смотрел на малышку. — Фриск, я не видел другого пути. Тебе опасно оставаться здесь. Она, простонав, подняла голову и прижала ладони ко лбу. — И по-твоему, правильно — вот так жертвовать собой? Господи… Санс! Я не могу поверить, что ты пошёл на это! Ты подумал о своём брате?! Первый со всей дури хлопнул ладонью по спинке дивана и рявкнул так, что в окнах задрожали стёкла: — Конечно, я подумал о нём!!! В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ПОДУМАЛ! Он взорвался. По-настоящему взорвался. Мало того, что разозлилась кроткая Фриск, так ещё и её вечно спокойный Санс вышел из себя. — Говоришь, правильно ли жертвовать собой так? Да, малышка? Я отвечу… — Монстр говорил уже тише, но тон держал строгий и жёсткий. — Вспомни, какие жертвы приносила ты! В угоду всем. Ты совершенно не умеешь расставлять приоритеты. Сколько тебя помню, ты всегда делала так. И я принимал это. Спокойно и с уважением. Так почему ты не можешь ответить мне тем же?! Сахарок сильно нахмурилась и воскликнула: — Но ты просишь меня принять то, что невозвратимо! Когда я умирала, то могла хотя бы возродиться! — Ты так спокойно говоришь об этом, словно каждая твоя гибель для меня — как... — Первый с горечью щёлкнул пальцами. — Думаешь, мне не больно видеть твои смерти? Когда у тебя была возможность вернуться, ты отказалась от неё, потому что тебе стало жаль Фэлла! — Но тебе не было больно видеть эти смерти в нашем Подземелье! Тогда ты наблюдал совершенно спокойно! Наступила гробовая тишина. Фриск в ужасе приложила руки ко рту, тут же пожалев о сказанном. — Я не то… — пробормотала она. — Санс, я не хотела это говорить. Первый сжал спинку дивана, и я услышал, как треснула деревянная подпорка. Сахарок безотрывно смотрела на него, прикрыв рот ладонью. Её плечи слабо дрожали. — Прости… Прости… — Так ты знала… — начал было Санс. — НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЕ СЦЕНУ! ВЫ НЕ У СЕБЯ В ДОМЕ! Папирус всё же не выдержал, и я хорошо его понимал… Мне был неловок сам факт ссоры. Не знаю почему, но я вообще не чувствовал торжества. Только горечь и внутренний протест. Это неправильно. Они не должны ругаться. Они же… Она же любит его. Девочка отшатнулась и поспешила в сторону кухни, еле подавляя всхлипы. Я не удержался и сделал шаг к ней, прошептав: «Сахарок». Но она выставила ладонь, обойдя меня, и едва слышно проговорила: — Не надо, пожалуйста… — ОБЪЯСНИТЕ МНЕ, ЧТО ПРОИЗОШЛО, ЧЁРТ ВАС ВСЕХ ПОДЕРИ! ВЫ ДВОЕ ЧТО? — Брат указывал то на меня, то на Первого. — ДУШАМИ ОБМЕНЯЛИСЬ?! Санс молчал, словно пропустил его слова мимо ушей. Он закрыл лицо руками и поник. — Да, обменялись, — ответил я. Знал, что эта правда очень не понравится Папирусу, но чтобы он отреагировал так резко… Сначала брат отшатнулся, а после, громко втянув носом воздух, схватил меня за ворот свитера, поднял над полом и хорошо встряхнул. — ТЫ СЕРЬЁЗНО? — гневно воскликнул он, приблизившись к моему лицу. Его глаза полыхали яростью. Он оттолкнул меня с досадой. — Я БЫ ВСЁ ПОНЯЛ, ПРЕДУПРЕДИ ТЫ, ЧТО НЕ НАШЁЛ ИНОГО СПОСОБА ПОМОЧЬ ЧЕЛОВЕКУ. Я БЫ УВАЖАЛ ТВОЙ ВЫБОР! НО ТЫ… — Папирус обвёл меня и Санса негодующим взглядом. — НЕУЖЕЛИ ВЫ ОБА ДЕРЖИТЕ НАС ЗА ТАКИХ ТУПИЦ?! ДУМАЕТЕ, НИ Я, НИ ФРИСК НЕ ПОНЯЛИ БЫ СО ВРЕМЕНЕМ, ЧТО ВЫ — НЕ НАСТОЯЩИЕ?! — Брат смахнул хвост волос с плеча и направился к выходу, раздражённо бормоча: — ПОВЕРИТЬ НЕ МОГУ… КАКИЕ ЖЕ ИДИОТЫ! НА ЧТО ВЫ ВООБЩЕ РАССЧИТЫВАЛИ? Входная дверь громко хлопнула. Я повернулся к Первому. Тот обошёл диван и опустился на подушки, зажимая пальцами переносицу. Монстр ни на что не смотрел. Закрыв глаза, он погрузился в глубокие размышления, и я решил его не трогать. Учитывая последнюю и столь неожиданную вспышку гнева, Санс сейчас не был настроен ни на какой диалог. Да и о чём говорить? Я действительно подставил его перед Фриск. Чёрт, будь я на месте малышки, я бы тоже разозлился! Но когда я вошёл в кухню, то понял, что от злости Фриск не осталось и следа. Девчушка сидела, вытянув на столе сцепленные в замок руки и опустив голову. К моему удивлению, она не плакала. Я тихо опустился рядом и некоторое время лишь смотрел на её макушку. «Что ей сказать? Чёрт… Что?» На самом деле у меня было миллион мыслей, начиная с того, что она чертовски красива, и заканчивая тем, что я люблю её. Но я понимал: это всё жутко неуместно сейчас. Если вообще будет уместно когда-нибудь… Я наклонился и позвал её, осторожно касаясь холодной руки. Никогда не отличался особой тактичностью и совершенно не умел утешать. Слон в посудной лавке будет куда ловчее, чем я в таких разговорах. Тем не менее, мне хотелось хотя бы попытаться её взбодрить. Даже почувствовав чужую ладонь на своих руках, Фриск всё равно не подняла головы, однако отреагировала глубоким вздохом. — Я не должна была говорить это… Боже, что я наделала. Из её голоса густым соком лилось раскаяние. Фриск очень сожалела о перепалке и о том, как она завершилась. — Санс ведь… У него есть причины не любить людей. — И, пожав плечами, добавила: — У всех монстров есть. — А в чём тогда проблема? — протянул я, несколько смущаясь собственного непонимания. Фриск натужно вымолвила: — Санс не подозревал, что я знала о его не совсем… дружелюбном отношении ко мне, когда упала в Подземелье ребёнком. — Оу, теперь это так называется? — Что именно? — Фриск наконец подняла голову. Её глаза потускнели, а между бровей отпечаталась неглубокая, но чёткая морщинка. — Ну… — Я снова замялся, обдумывая слова. — Короче, сахарок, для вас уже неважно, что там было раньше, сейчас-то… Будь у Первого недобрые намерения, он бы не стал так жертвовать ради твоей безопасности. — Фэлл, я знаю. Мне и неважно, как он относился раньше. Дело в другом… Пойми, он не подозревал, что я помню это. Ох… Боюсь теперь я поставила между нами преграду! Не должна я была это говорить… Не должна была напоминать. Сансу и так нелегко! Он принимал немало тяжёлых решений в своей жизни, а теперь ещё и это. Господи… Бедный мой Санс. Он так привязан к своему брату! Хотя бы по этой причине он не должен был идти на этот обмен душ. — Значит, ты для него важнее, — заметил я, продолжая поглаживать её руки. И почему я был так спокоен? И, более того, хорошо отзывался о Первом. — Насколько я понял, ты — освободитель монстров и их главная надежда на счастливое будущее… Некая путеводная звезда, хах! — От столь романтичной мысли я не сдержал ухмылки. — Первый посчитал твоё возвращение куда большим приоритетом. Оно и понятно. Что лучше для будущего: старый недоверчивый к людям монстр или молодая, решительная девушка, вселяющая веру в целую расу? Как думаешь, сахарок? — Я внимательно посмотрел на неё. — Ты говоришь почти что как он. — Фриск вздохнула. — Но ведь без Санса я не смогу быть… Как странно произносить это… — Девчушка покачала головой и со смешком выдала: — «Путеводной звездой»! — Если бы мы прошли в портал, ты бы всё равно не осталась без «Санса»… — прошептал я. — Да, но ты… остановился. И меня остановил. — Сахарок повернулась, склонив голову. Несмотря на вопросительно мерцающие глаза, она не стала ничего спрашивать, а только поблагодарила: — Фэлл, спасибо тебе за эту правду. Мы пришли к этой теме… Но того я и ждал. Сидел перед ней, чертовски взволнованный, даже вспотел. Или это последствия простуды? — Ты ведь и не хотела уходить? — осторожно спросил я, непроизвольно сжав её руки. — Не хотела покидать меня. Я почувствовал, как дернулись пальцы под моей ладонью. Фриск отвела взгляд и попыталась высвободиться. — Ну нет, голубка, извини. Будь со мной так же правдива, каким был и я! — Хватка стала сильнее, а голос жёстче. Я намерен добиться её ответа. Я должен узнать! — Фэлл… — сипло, но настойчиво произнесла она и замолчала. — Что «Фэлл»? Фриск, детка… Сахарок… — Я отодвинул стул и опустился на колени возле неё. Это был такой стремительный порыв, сопротивляться которому стало невозможно. Я хотел разобраться со всем раз и навсегда. Фриск была ошарашена, но когда я сказал следующее, она и вовсе побледнела. — Ты меня любишь. Я знаю. И его тоже. — Перестань говорить такое… Это неправда, — со страхом пробормотала девочка и оглянулась, словно боялась сейчас увидеть Санса на пороге кухни. Затем она попыталась поднять меня за плечи. — Встань, немедленно! Прошу! «Она не сказала „нет“! Она. Не сказала. „Нет“.» И ложь… Неуверенная и шаткая ложь слышалась в её: «Это неправда». Мне не показалось. Я уже не контролировал себя и, возложив кисти рук на бедра Фриск, сжал подол белоснежного платья. — Сахарок, если ты останешься здесь… — произнёс я. — Ты не пожалеешь, я сделаю всё, чтобы ты была счастлива! — Останусь здесь? — переспросила она срывающимся от испуга голосом. — Да, Первому нельзя задерживаться! — Я почти трепал складки её юбки, не в силах обуздать собственное нетерпение. — Иначе Вселенная разрушит его. В одном мире может быть только один Санс. — Откуда ты знаешь? — Он сам так сказал, сахарок! Не веришь? Спроси у него! Всё же я не должен был говорить это, но, ослеплённый надеждой, я не следил за языком. Чёрт! Как Фриск смогла принять и полюбить такого балбеса? — О боже… Санс скрыл и это, — неверяще пролепетала она и поднялась со стула. Я вскочил следом, схватился за её плечи и прижал к груди. Сердце бешено скакало, а перед глазами всё расплывалось, но надежда возвышалась и вскипала во мне, вот-вот грозясь извергнуться вулканом чувств. Я хотел… Хотел стать ещё ближе к Фриск. Объятия — одно. Поцелуи — совершенно другое. Я осторожно коснулся пальцами точёного подбородка и, привлекая к себе, прижал руку к её затылку… Всё, что было видимо — мягкие губы, близость которых по-настоящему искушала. Я так хотел накрыть их поцелуем. Идиот! Просто идиот… Рассчитывал получить её взаимность, когда она находилась в таком состоянии! — Что ты… — Фриск тряхнула головой и надавила на мою грудную клетку, пытаясь отстраниться. Она не кричала, но даже в этом шёпоте я слышал возмущение. — Нет! Не нужно! Хватит! Я отшатнулся, чувствуя стыд и дичайшую досаду. Злость била ключом. Но не на неё я злился, а на себя! На собственную наивность! Ах, Фэлл, неужели решил, что такая, как она, верная и действительно любящая, упадёт тебе в руки, стоит застать её в печали и подарить краткий миг утешения?! Много на себя взял, слабоумный ты скелет! И как же недостойно ты о ней думаешь! — Вашу мать, вы меня достали! Что ты, что твой хренов спаситель! — рявкнул я со злости. — Кто ж, блядь, послал тебя сюда?! Какого чёрта ты тут понадобилась?! Зачем?! Зачем ты здесь?! Тебя никто не звал!!! Я был взбешен. Взбешен собственной неловкостью и тем, что продолжал давить на неё этими словами. Она закачалась и замотала головой, горестно выдавливая из себя: — Да если бы я знала, Фэлл! Если бы я знала… Если бы у меня была какая-то задача! Если бы как Флауи, как Ториэль хоть кто-нибудь смог объяснить мне, что нужно сделать с этим миром! Как помочь ему… Как помочь тебе! Фриск держалась-держалась, но всё же заплакала. И заплакала горько, с одного момента. Услышав мой громкий голос из гостиной, Санс появился в дверном проёме, стремительным шагом приблизился к девчонке и привлёк её к себе. Прижимая Фриск к груди, Первый глядел на меня исподлобья. Ещё и он будет так смотреть! Осточертело! Я понимал, что ни сахарок, ни Первый, ни я не виноваты! Но в этом вся соль!!! Без виновника нет причины. Нет причины — нет способа устранить проблему! — Невозможно! — прошипел я. — Идите нахуй! Оба! Идите, блядь, нахуй!!! Я бросился к выходу — мне необходимо остыть. Пусть нежатся в объятиях друг друга! В жопу! В жопу этот гнилой мир, в жопу сраную любовь. Я не создан для такого. Я чёртов эгоцентрик и ублюдок. Я гуляка, пропойца и лентяй! Не для меня все эти нежности да ласки! Зверюга. Да! Точно! Щетинистая, агрессивная и клыкастая зверюга! Какие мне чувства? Какая Фриск? О чём я думал вообще? На что надеялся? Я вышел наружу, в мороз. Как хорошо, чёрт возьми… Как, сука, хорошо! Мягкий холод остудит вспотевшее тело, пускай это и опасно при простуде. Всё равно! Чёрт! Как же я хотел, чтобы они свалили отсюда. Забрали друг друга и ушли. Забыть бы. Забыть эти чертовы дни. Несколько жалких дней, перевернувшие моё сознание, изрезавшие мой мозг. Я начисто перекроен, мне неудобно! Но прежним уже не стать — швы слишком крепкие. Хорошо моя голубка шьёт, очень хорошо… — И ПОЧЕМУ ТЫ НЕ В ДОМЕ? Папирус тоже здесь… Брат стоял на крыльце, упершись спиной в деревянный столб и сложив руки на груди. Он смотрел в сторону леса, выглядел мрачным, но не озлобленным. — Я думал, ты ушёл к Андайн… — СПАСИБО, Я ДОСТАТОЧНО НАСМОТРЕЛСЯ НА НЕЁ ЗА ЭТИ ТРИ ДНЯ, — сухо бросил брат. Мы замолчали, и я вдруг понял, что совершенно не интересовался у Папируса делами Подземелья. За время, проведённое с Фриск, я выпал из реальности… Жизнь с ней — как пребывать в новом, изолированном от этого, маленьком мирке. Совершенно другое ощущение. Мой брат вдруг нарушил молчание, и его голос звучал растерянно: — ВЫ ВИДЕЛИ В ЭТОМ ЕДИНСТВЕННУЮ ВОЗМОЖНОСТЬ ПОМОЧЬ ДЕВЧОНКЕ? К ЧЕМУ ТАКАЯ СПЕШКА? — Он повернулся ко мне и расправил руки. — ЕСЛИ ДРУГОЙ САНС ПЕРЕЖИВАЕТ О ЕЁ БЕЗОПАСНОСТИ, ДУМАЮ, ВОЛНЕНИЕ МОНСТРОВ СКОРО УЛЯЖЕТСЯ, И Я ОФИЦИАЛЬНО СМОГУ ОБЪЯВИТЬ ЛОЖНУЮ ТРЕВОГУ. ОСТАЛОСЬ ЛИШЬ ПРИДУМАТЬ, КАК ТЕБЕ ПОМЕРЕЩИЛСЯ ЗАПАХ ЧЕЛОВЕКА НА ГРАНИЦЕ ВОДОПАДЬЯ. — Дело в другом, — Я покачал головой. — Первый объяснил, что в одном мире не должно быть две версии одного и того же существа. — ЭТО КАК-ТО ПОВЛИЯЕТ НА ЕГО ЦЕЛОСТНОСТЬ? — предположил брат. Чего-чего, а догадливости ему не занимать. — Можно и так сказать, — с досадой усмехнулся я. — ЯСНО… — Он притронулся пальцами к подбородку. Так Папс погружался в глубокие размышления. — Бро, — позвал я. Он поднял взгляд и вопросительно сверкнул глазами. — Ты… Ты действительно был бы не рад узнать, что я ушёл? Я чувствовал себя не в своей тарелке, впервые так откровенничая с ним, однако не удержался от вопроса. Папс хмыкнул и, запрокинув голову, проговорил: — СМОТРЯ РАДИ ЧЕГО. УЙДИ ТЫ РАДИ СЕБЯ, Я БЫЛ БЫ РАД, ПОТОМУ ЧТО СЛИШКОМ ЭТО МАЛОДУШНЫЙ ПОСТУПОК. НО ЕЖЕЛИ ТЫ УШЁЛ РАДИ ЧЕЛОВЕКА, Я БЫ УВАЖАЛ ЭТО РЕШЕНИЕ. ХОТЯ ДОЛЖЕН ПРИЗНАТЬ, БЕЗ ТВОЕЙ МОРДЫ МНЕ БЫ СТАЛО СЛИШКОМ НЕПРИВЫЧНО. — Моя морда осталась бы здесь, бро, — заметил я не без ухмылки. — СОМНЕВАЮСЬ, ЧТО ЭТОТ САНС В ТОЧНОСТИ ПЕРЕДАСТ ТУПОСТЬ ТВОЕГО ЛИЦА ПО УТРАМ. — Папирус широко улыбнулся и добавил: — СЛИШКОМ ЭТО НЕПОВТОРИМАЯ ШТУКА! Я не сдержал смешка. Не так уж часто приходилось слышать подколы Папируса. — ДОЛЖЕН ОТМЕТИТЬ, ТЫ ВСЁ ЖЕ СОЗНАЛСЯ ФРИСК. ЗНАЧИТ, УХОДИТЬ ТЫ РЕШИЛСЯ РАДИ НЕЁ… Я не брался предполагать, прав он или нет. Испытывал на этот счёт слишком запутанные чувства… — НО Я ПО-ПРЕЖНЕМУ НЕ ОДОБРЯЮ ЭТОТ ШАГ, — добавил он возмущённо. — Папс, серьёзно, будь моя воля, она бы уже давно ушла домой вместе со своим законным Сансом, — заверил я севшим от усталости голосом. Всё… Хватит надеяться на победу в заранее проигранном бое. Бое, которого даже нет. Я выхожу на ринг только против самого себя, а не против Первого. — НО, МОЖЕТ, ЕСТЬ КАКИЕ-ТО ЕЩЁ ВАРИАНТЫ? НЕ ДУМАЛИ ОБРАТИТЬСЯ К СТАРИКУ ГЕРСОНУ? — Вроде нет. — Я пожал плечами. — Первый обшарил всю нашу библиотеку и был у Альфис. Брат развернулся на каблуках и удивлённо воззрился на меня, воскликнув: — СЕРЬЁЗНО? БИБЛИОТЕКА И АЛЬФИС? ГЕРСОН ВЕДЬ СТАРШЕ САМОЙ ДРЕВНЕЙ КНИГИ ИЗ НАШИХ АРХИВОВ! А ведь точно. Как я сам не подумал? Дед-торговец жил на Поверхности даже больше, чем в Подземелье — настолько стар он был. Правда, за это время он успел обрести крайне злобный норов. А ещё я как-то умудрился поматросить и бросить его праправнучку… Чёрт, вряд ли он будет рад меня видеть. «Но идея здравая». — Надо предупредить этих двоих, чтобы из дому не выходили и никому не открывали, — пробормотал я, распахнув входную дверь. — ПОЙДЁШЬ К ГЕРСОНУ САМ? НЕ ОТПРАВИШЬ ТОГО САНСА? — удивлённо спросил Папирус. — К чёрту! — Я задержался на пороге и через плечо взглянул на брата. — Может двинем вместе? — ПОЙТИ С ТОБОЙ? — Мне необходима твоя поддержка. — Я широко улыбнулся, на что Папс пожал плечами, но дал своё согласие. — ДУМАЮ, МНЕ НЕ СОСТАВИТ ТРУДА СОПРОВОЖДАТЬ ТЕБЯ. Пускай теперь я был ниже его на ранг и на голову, я снова вспомнил то чувство, когда возился с мелким и ещё несмышленым Папирусом. Мы снова семья. — Жди здесь. — ДА УЖ КУДА Я ДЕНУСЬ… — угрюмо проговорил брат.Фриск
Фэлл и Папирус ушли, а меня одолела дикая тревога. Я попросила Санса об уединении и, закрывшись в комнате младшего скелета, опустилась на пол возле кровати. Я не могла смотреть Сансу в глаза. Он, кажется, тоже, хотя пока мы стояли на кухне, я заверила его, что прошлое не играет никакой роли и что я всё понимаю. Он любит меня. Это даже не ставится под сомнение. Я сомневаюсь в ином… В себе. Где же решимость? Что теперь делать? Если мир разрушает Санса, значит я должна уговорить его вернуться без меня! Здесь остаюсь либо я, либо он. Мы разделяемся в любом случае. А то, что попытался сделать Фэлл, и его слова… Это всё же не скрылось. Я действительно любила. Можете проклясть меня. Я сама проклинаю! Назовёте неверной и падшей — я соглашусь. Но прежде дайте мне слово. Я втайне надеюсь на понимание, ибо не добилась его от себя. Увы, мне не увернуться от внутреннего голоса, что ушат за ушатом проливает обвинения в яму, где я тону. Но вдруг вы сможете меня понять? Я избегаю Санса вовсе не из-за обиды и простила его сразу же после ссоры! Хотя он не сделал ничего такого, за что нужно прощать. Но провинилась я. Это паскудно, мерзко, нечестно — испытывать чувства к другому! Неправильно! Зачем это? Ни к чему хорошему не приведёт ведь, я знаю! Но не могу загасить этот огонёк. Думала, что я однолюб. Была уверена в этом. Самоуверенна. Полагала, что моя тяга помочь и Фэллу, и Третьему проистекает из решимости быть милосердной. Быть хорошей. Быть кем-то! Потому что я не помню себя прошлую. Кто я? Откуда я пришла? Настоящее ли у меня имя? И настоящая ли я? Сегодня Фэлл спросил то, что я спрашиваю у себя уже долгое время. Зачем я пришла в его мир? Не знаю, но верю, что ничего не бывает зря. Я поняла, что любила бы Санса в любой ипостаси. Они такие разные. Все трое. Каждого можно понять и принять, верно? Санс… Мой сильный, славный Санс. Сколько тягостных сомнений разрывает его душу и ум? А он не ответит. Санс никого не хочет посвящать в свои проблемы. Если бы мы могли ему помочь, он бы давно раскрылся. Но, похоже, он знает, что всё бессильно перед этой тайной… Обливается ли ваше сердце кровью при мысли о Третьем? Он истощён. Судьба истерзала его и всё, что он любил… Бедного Третьего уже нельзя вытащить из того Ада. Слишком прочно эта бездна поселилась в его разуме и разрослась там воронкой вплоть до Девятого круга… Самый несчастный, самый страшный Санс. А одиночество Фэлла? Вам грустно за него так же, как мне? Но в противовес Третьему у Фэлла ещё остаётся надежда. Он упрямо идёт к лучшему себе. Пробирается как через тернии, царапается об их острые шипы. Эти шипы напоминают ему, что я пришла из другого мира и предназначена другому. Но он продолжает идти. Он ведь на самом деле очень добрый. Монстр большой души, открытой и порывистой. Фэлл не стыдится своих недостатков и часто не думает над словами. Он ужасно несдержан, взрывается, злится и ругается, но… так легко поддаётся самой обыкновенной ласке. Совсем истосковался по ней. Почему мне так тревожно? Так нехорошо? Куда он отправился? Фэлл был разъярён, когда я оттолкнула его… Надежда подняла ему дух, а потом принялась донимать сердце. Но я не могла! Не могла позволить нам объятий, Фэлл! Я не хотела отстраняться, но должна была, потому что люблю Санса! И тебя люблю… Но я похороню это чувство. Заколю, удушу, размозжу о камень, убью, раздавлю, разорву. Забуду! Обязательно забуду!.. Почему же они так долго? Как тревожно… Как страшно. Только бы ничего не произошло. Только бы ничего не произошло.Фэлл
— НАДО ЖЕ, КАК СЕГОДНЯ ВАЛИТ СНЕГ! НУЖНО СООБЩИТЬ КОРОЛЮ АЗГОРУ. В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ К НАМ ПОСТУПАЕТ СЛИШКОМ МНОГО ПОГОДНОЙ МАГИИ. — Думаешь, он не проконтролировал её расход от Ядра? — Я обернулся к Папирусу, прокладывая себе путь через рыхлые сугробы. Хотел бы я просто телепортироваться, но вместе с братом вряд ли смогу провернуть такой трюк. Не стоит рисковать нашими конечностями. — ЧЁРТ ЕГО ЗНАЕТ. ВИДЕЛ БЫ ТЫ ТЕХ ДЕБИЛОВ, ЧТО ОБСЛУЖИВАЮТ ЯДРО СЕЙЧАС! — Папс прошёл вперёд, ускоряя шаг, и конец его шарфа затрепыхался в миллиметрах от моего лица. — ВПУСТУЮ НАШУ ЭНЕРГИЮ ПЕРЕВОДЯТ — ВОТ, ЧТО ОНИ ДЕЛАЮТ! Я пожал плечами. К Ядру у меня совершенно не осталось интереса. Это раньше я планировал преобразовать его, чтобы главное творение Гастера расходовало впитываемую от монстров магию более разумно. Но не судьба, как оказалось. А теперь уже всё равно. Увязая в сугробах по самое колено, мы шли где-то полчаса. Но уровень снега стал постепенно снижаться, и путь становился всё легче и легче, а потом белый настил и вовсе сошёл на нет. Через редкие прогалины виднелась трава характерного сапфирового цвета, и влажный ветерок обдувал лицо приятной и успокаивающей прохладой. В Водопадье всегда тихо. Здесь почти нет работы, требующей от монстров физической нагрузки, разве что Андайн иногда устраивает показательные и довольно зрелищные сражения. Чем ближе мы становились к центру области, тем чаще наталкивались на монстров, сновавших туда-сюда. Папирус, наблюдая за ними, говорил вполголоса: — ИСКАТЕЛЕЙ ВО МНОГО РАЗ МЕНЬШЕ, ЧЕМ ВЧЕРА… Да, монстры понимают: человек не может прятаться так долго. Когда брата поприветствовала небольшая группа волонтёров, он лишь сухо кивнул и пошёл дальше. Папирусу тоже не нравилось лгать… Видимо, это семейное. Наконец мы остановились возле каменного свода, под которым обосновался магазинчик Герсона. Из чёрной арки неприветливо веяло холодом пещеры, и я нервно сглотнул комок в горле. Однако Папирус, ничуть не смущаясь, прошёл внутрь. Я устремился следом. — О, капитан, чем обязан?.. — неприветливо прохрипел Герсон, но, увидев меня, старый черепах потерял равновесие и чуть не свалился со стремянки, на которой стоял. Мой брат тут же бросился к старику и схватился за шатающиеся подпорки, пытаясь удержать лестницу. Но Герсону, похоже, было плевать на возможное падение. Он погрозил кулаком, прожигая меня своим единственным глазом, заплывшим от старости. Хмуря и без того морщинистое лицо, шамкая беззубым ртом, он рассыпался в ругательствах, до каких даже я не смог бы додуматься. А вы знаете, я тот ещё матершинник. Обескураженный Папирус продолжал держать стремянку, по которой тяжело спускался монстр. Герсон размахивал руками и тряс жиденькой бородкой, ругая меня на чём свет стоит. Я бы мог заставить замолчать этого неуёмного деда точным ударом в челюсть, но бить стариков не в моих правилах. — Прослюндяй ты гнилой, чтоб у тебя член отвалился в самый важный момент! — в сердцах кричал он. — Скелет, как ты смел заявиться ко мне в лавку после того, что сделал с моей драгоценной внучкой! Совсем страх потерял, поганец?! — Дед, потише, я уже десять раз извинился перед Молли! — Я поднял ладони, пятясь и избегая ударов тяжёлой трости при помощи секундной телепортации. — Я тебе не дед, наглый ты мальчишка! Прохиндей! Алкаш! Тунеядец! Извинился он! Будет тут ещё оправдываться мне. — Старик занёс палку и взревел: — Прекращай уворачиваться как трус и получи своё! — Герсон, брось это. Забудем старые обиды… — Я снова попытался примириться, но Герсон был непреклонен. — Всё забудешь только ты, когда я хорошенько тресну твой череп! — ИМЕНЕМ ЗАКОНА, УГОМОНИТЕСЬ! Между мной и черепахом вырос магический красный барьер, созданный рукой Папируса. Герсон ударил по нему, и красное свечение тут же поглотило и уничтожило трость. Монстр остался безоружен. — ГЕРСОН, Я ПОНИМАЮ ВАШУ ОБИДУ. ОДНАКО САНС УЖЕ ОТВЕТИЛ ЗА СВОЙ ПРОСТУПОК. ДАЮ СЛОВО КАПИТАНА! — Папс сложил руки на груди, гордо и величественно смотря на старика, который хоть и был тем ещё самодуром, но должность главы королевской стражи уважал. — Чёрт подери твоего брата! Я не желаю видеть его рыло в своём магазине! — Герсон был вне себя, однако снова поднялся по стремянке, возвращаясь к своим делам. — А теперь уходите! — ГЕРСОН, ВЫ НЕ ПОНЯЛИ. МЫ ПРИШЛИ В ВАШ МАГАЗИН КАК КЛИЕНТЫ, — настойчиво процедил Папирус. Брат начинал терять терпение. — Тебя я обслужу, его — нет! — отрезал старик. — Блядь, дед, ты можешь хотя бы выслушать?! Всё… — Я опустился на колени. Так унижаться мне ещё никогда не приходилось. — Вот он я! На коленях перед тобой стою! Доволен? Хочешь — попляшу! Мне стыдно за то, что произошло с Молли! Клянусь Азгором, стыдно! Я мудак! Проси или требуй, что хочешь, только дай сказать! Черепах не без удивления воззрился на меня и оторвался от перебирания колб, наполненных неизвестными жидкостями. — Я возьму с тебя втридорога, щенок. — Он недобро сощурился и прохрипел: — Говори, что хочешь, пока я не передумал! — Есть ли возможность снять непреложный обет с души? Герсон вопросительно поднял бровь. Причмокнув губами, монстр задумчиво возвёл глаз к потолку, а после с усмешкой выдал: — Информация нужна, значит? Она тоже денег стоит. — Сколько хочешь? — тут же спросил я. — Тысяча! Папирус закашлялся от возмущения: — ГЕРСОН, ЭТО ПРОИЗВОЛ! — Тогда вы не получите от меня ничего, скелеты! — Скупой торговец выпрямил скрюченную шею и процедил сквозь оставшиеся зубы: — Деньги! Всё стоит денег! — Мать твою, кто вообще носит с собой такие суммы?! — воскликнул я, но Герсон безразлично бросил: — Не моя забота! Черепах отвернулся. Кажется, на него перестал действовать даже авторитет Папируса. Тот принялся выворачивать карманы, но всё, что мы наскребли — жалкую двадцатку. «Что делать?» — думал я. «Даже дома мы вряд ли отложили столько денег… Нашёл золотую жилу, блин!» Золото. Незамысловатая догадка пронзила разум. Золото всегда было в цене у монстров. Я открыл рот, собрал часть магии в пальцах и, ухватившись за золотой клык, резко дернул вниз, вырывая его. — Держи, старик, этого хватит сполна! — Я бросил окровавленную коронку на прилавок, морщась от рези в десне. Папирус, что стоял рядом и наблюдал за мной, даже притих от удивления. Герсон с недоверием поглядел на «оплату», а затем вытащил платок из кармана своего походного пиджачка и завернул в него клык. — Снять обет можно… — лениво начал монстр, осматривая зуб через лупу. — …только выполнив его. Да он издевается! Я ударил ладонями по столу, в бешенстве смотря прямо в мутный глаз торговца. — ПАНЦИРНЫЙ УБЛЮДОК, ТЫ ЗА КОГО МЕНЯ ДЕРЖИШЬ?! — Взревел я, чуть ли не оплевав его лицо кровавой слюной. — Я вырвал себе клык не для того, чтобы услышать очевидную херню! БЛЯДЬ! Я снова стукнул по прилавку, но на плечо легла чья-то ладонь. Папирус призвал меня к спокойствию и обратился к Герсону, который снова был готов на меня наброситься. — ДЕЛО В ТОМ, ЧТО ОБЕЩАНИЕ, КОТОРОЕ ОНА ДАЛА САНСУ, ВЫПОЛНЯЕТСЯ В ТЕЧЕНИЕ ВСЕЙ ЖИЗНИ… — Она? — переспросил старик недоуменно. Папирус потёр лоб и выжидающе посмотрел на меня. «К чёрту!» — решил я. — Да, блядь! Девушка! Очередная несчастная девушка поклялась на своей душе и случайно привязала себя ко мне навсегда! Она не может вернуться домой! Всё, прибей меня, насколько я подлец! Герсон немало удивился моим словам, даже лютая ненависть, горевшая минутами раннее, пропала из его взгляда. — И теперь ты хочешь избавиться от неё? Настолько страшная? — высокомерно протянул старик спустя время. — Что?! Чёрт возьми, да она прекрасна! — Я воскликнул это настолько отчаянно, что Герсон и Папирус опешили вместе. — Я бы хотел, чтобы девчонка осталась со мной, но у неё своя семья и жизнь, на которую я не имею никаких прав! И я хочу снять это чёртово обязательство, чтобы она, наконец, прекратила страдать! Даже брат не ожидал от меня такой вспышки. Когда Папс переглянулся с торговцем, тот недоуменно спросил: — Это он серьёзно? Что там за девушка такая? Брат помолчал с секунду и ответил, неловко поведя плечами: — ПРОСТО ОН ЛЮБИТ ЕЁ… Папирус сказал это спокойно, словно констатируя факт. От осознания собственной нелепости я почувствовал, как по спине пробежался озноб. Смешон. Я просто смешон… Стою перед ними, беззубый, потерянный, открывший душу нараспашку. Неужели нет ничего, что бы возвысило меня хотя бы в моих собственных глазах? Или мой удел — вечно злиться? С корнем вырывать редкие цветы, растущие среди сорняков. Я сам сорняк. Герсон прокашлялся и гулко произнёс: — Если ты так серьёзно намерен освободить ту девушку от клятвы, есть ещё один способ. Этот хриплый старческий тон отразился в мерцающих сводах пещеры и прокатился вдоль моих позвонков. Я застыл, внимательно глядя на старика, который упёрся в прилавок и предупредил: — Но цена будет очень высокой. — Да плевать! Я готов батрачить на тебя хоть год! — воскликнул я в отчаянии. — Мы просто не можем заплатить сейчас! — Я говорю не о деньгах, ребятки, — осадил черепах. Он вышел из-за прилавка, сцепив руки за спиной и, прихрамывая, сделал несколько шагов вперёд. — Ох, Санс, нелегко придётся, если согласишься на это. — НА ЧТО? — поинтересовался Папирус, возвышаясь над стариком. — В общем… — Герсон тяжело выдохнул. — Вы понимаете, что обещание душ связывает магия монстра, из которой мы все отчасти состоим? — Ну? — подгонял я его в нетерпеливо. — Что «ну»? — Герсон нахмурился и прожёг меня жёстким взглядом. — Коль внутри тебя не будет магии, то не будет и обещания. Тебе нужно навсегда лишиться своей силы. Я и Папирус застыли, точно каменные изваяния. Мой лоб мгновенно покрылся испариной, а зубы невольно застучали, даже позабылась боль в десне. Никогда мне не приходилось переживать такого ужаса. Способ, который предлагал старик, напрочь лишал меня первородной особенности каждого монстра… По людским меркам, считайте это ампутацией конечностей, потерей зрения, слуха или другого важного органа. Все монстры состоят из магии. Она поддерживает жизнь в Подземелье, нас и наше внутреннее состояние. Я был одарён этой силой сполна: нюх, который не раз спасал меня и Фриск, бластеры, кости, огненные шары… Телепортация. Кем я стану без этого? — Это страшная судьба, действительно страшная… Давным-давно один монстр лишил себя магии. Он хотел доказать человечеству, что у нас нет злых намерений, но участь его поджидала незавидная… Жизнь этого монстра оборвалась очень быстро… — горестно прохрипел черепах, глядя куда-то вдаль. — Единственный случай на моей памяти. Он опечалился, вспоминая об этом. Должно быть, тот монстр приходился ему другом. Герсон тряхнул головой, прогоняя грустное наваждение, и продолжил: — Я могу извлечь из тебя магию, сохранив лишь ту, что необходима для связи души и тела. Поддерживаемый Ядром и имея человеческую оболочку, ты хотя бы не рассыплешься. Но если барьер, отделяющий нас от мира людей, будет разрушен, ты не сможешь покинуть Подземелье, потому что будешь зависим от магии Эботт и Ядра. Герсон помолчал и серьёзно добавил: — Если выйдешь на Поверхность, то обратишься в прах! Папирус в ужасе отшатнулся, чуть не снеся один из шкафчиков. Склянки да пузырьки задребезжали и пошатнулись, как задребезжала и пошатнулась моя душа. Стать преходящим звеном — половинчатым и обрубленным — в мире, где даже малый монстр способен сотворить чудо. Находиться в окружении существ и быть отрезанным от них позорной недееспособностью. Лишённый своей сути, я забуду, как узнавать запахи, не смогу метать кости, я уже не вырву себе зубы так просто и не разожгу в глазах угрожающий огонь. Я не окажусь в нужном месте по щелчку пальцев… Стану безвольным, беззащитным и слабым. Слабейшим среди всех. — Ни человек, ни монстр… — задумчиво вымолвил я, обводя глазами пещеру и задержав взгляд на Папирусе. — Калека. Впервые за долгое время он выглядел таким потерянным. — БРАТ, ПОДУМАЙ… Но я поднял ладонь, прося его о молчании. «Вот он — поступок всей твоей жизни, Фэлл». — думал я. И да черт бы с этой магией… Если это поможет моей милой сахарок вернуться, то пускай. Пускай! Вряд ли наш народ получит свободу. Сюда Фриск так и не упала… А если и получит, то я уже знаю, как убить себя максимально быстро и безболезненно. Я пытался размышлять спокойно, но снаружи был зол и напуган. У меня дрожали руки. — Что от меня понадобится? — мрачно спросил я у черепаха. — Санс, ты действительно… — ДА! — Я взревел. Неужели этот полоумный дед не видит, что я не собираюсь дать ни секунды возможному сомнению?! Оно вот-вот всплывёт во мне, сколько бы камней я к нему не привязывал! Страх сковывал, но я пытался перебороть его, от напряжения сжимая кровоточащую челюсть. — Просто сделай это, чёрт! — рычал я сквозь зубы, чувствуя, как вздуваются вены на шее. Милая… Моя милая голубка, нежная и добрая, мать твою, это всё для тебя. Для тебя! Герсон молча подошёл ко мне и внимательно посмотрел в глаза, словно пытаясь понять, что со мной не так. Он глядел с недоверием и ужасом. А затем покачал головой и побрёл к полкам со склянками. — Эта девушка напрочь лишила тебя разума… Пожалуй, он был прав. Прижимая к себе множество колб, Герсон подошёл к прилавку и расставил их. Он обернулся на меня ещё раз, но столкнувшись с моим решительным взглядом, старик вновь принялся откупоривать каждую ёмкость, а после — смешивать и отмерять жидкости из различных пузырьков. Папирус поражённо смотрел на меня некоторое время, но затем вновь взял себя в руки. Придав лицу невозмутимое выражение, он выпрямился, оправил безрукавку и, подойдя ко мне, похлопал по плечу. — Я ПОДОЖДУ СНАРУЖИ. Я кивнул, не глядя на него, и брат вышел. Когда Герсон закончил приготовление своего «зелья», — не знаю, как это называется — он протянул мне колбу и проговорил: — Выпей и встань напротив меня. Эта эссенция соберёт всю магию твоего тела в одной точке. А затем я её извлеку. Я осторожно взял ёмкость и повертел её в пальцах, рассматривая бесцветную жидкость. Поднося её к губам, с усмешкой представлял, что пью какой-то очень дрянной алкоголь… Абсолютно безвкусна. Наверное, как и моя дальнейшая жизнь. — Готов? — спросил черепах. Вот умора! Первый говорил то же самое перед тем, как обменяться со мной душой! Хорошо, повторюсь. Конечно, я не был готов! И никогда не буду! Но я кивнул.Капитан Папирус
Брат не кричал так даже в периоды трансформации монстров… Я стоял спиной ко входу и терпеливо ждал, когда всё прекратится. Уважая достоинство Санса, я покинул лавку, ибо не мог позволить себе наблюдать за его мучениями. Пусть в моей памяти он останется с поднятой головой и решительным взглядом. Такой же мужественный, каким я помнил его в своём детстве. К тому же крик мог привлечь в магазин посторонних. Но пока я на страже, никто не войдёт внутрь. Когда всё затихло, я продолжал стоять у входа. Брату понадобится время, чтобы прийти в себя. Однако он вышел самостоятельно. Сначала я услышал тяжёлое дыхание и только потом увидел лицо, белеющее среди тёмно-синих скал. Его лоб покрылся крупной испариной, а из причёски выбилось множество длинных прядей. Он шёл, согнувшись, и, чтобы не упасть, опирался дрожащей ладонью о каменную стену. От него пахло совершенно иначе: пылью. Брат словно бы постарел на несколько лет. Однако его красные глаза, полные удручённой ярости, безотрывно и выжидающе смотрели вперёд. Широко ухмыльнувшись и выдав этим отсутствие золотого клыка, Санс прохрипел: — Пора выпроводить наших чёртовых гостей!