Санс
И из фарфора, и из свинца моё сердце сейчас… Под этой тяжестью упал бы я в цветочные грядки, оформленные руками Фриск. Но удар не сдержать. Разлетится сердце на осколки, и не соберёшь потом. Прищуренным взглядом я смотрел на привычный мир. На сад, на занимающийся день, на наш с Папирусом дом. Дом, в котором мы снова одни. Только сейчас я понял, что, не получив никакой весточки за четыре дня моего пребывания по ту сторону портала, брат и друзья, должно быть, места себе не находят. Но боль от расставания с Фриск была куда сильнее, чем осознание этой неприятности. Что мне им сказать? Что мне сказать… Я доковылял до двери, ведущей из сада в дом. Тапочки, всё ещё холодные от снега, я чересчур тщательно вытер о коврик, который Папирус постелил у порога. И только через несколько минут я нашёл в себе силы сцепить пальцы правой руки на металлической ручке. Привычка диктовала поднять левую. Но пока я шёл по разлому, её стёрло по локоть, и она стала похожа на отшлифованное полено. Правду слишком неудобно сообщать. Постоянное сокрытие. Тайны. Шутки с лёгкой руки и от тяжёлых мыслей. Я действительно обречён быть один на один с Истиной. Моё небольшое проклятие. Если скажу, как всё произошло на самом деле, они отправятся за ней… Без моей магии это невозможно, но Ториэль будет настойчива в своём решении. Вспыльчивая Андайн разозлится. Вряд ли вообще кто-нибудь кроме меня сможет трактовать поступок Фриск не как измену. И неудивительно. Это слишком сложно для понимания. Вошёл домой, и мне стало дурно. То ли от застоявшегося воздуха, то ли от волнения, а то ли от осознания, что больше никогда не придётся услышать здесь топота суетливых ножек. Рассыпав башню старых коробок, я припал к стене и, пытаясь дышать как можно глубже, сполз на пол. Я убеждал свой организм в том, что ему не нужно так делать. Так падать нельзя. Мои лёгкие — мехи. Они раздувают огонь в камине моего тела. Я здоров. Я дышу. Дышу… «Чёртов ты скелет, обморока тебе не хватало!» — САНС?! Голос брата. Но всё так нечётко. Я не заметил, как начал бормотать: — Отвратительная слабость мешает взять себя в ру… Хах, я хотел сказать «в руки», но множество неприменимо к тому, что имеется в одном экземпляре, верно? А сердце тоже слева? Вселенная могла отнять его кусок. Хотелось объяснить пустоту как можно более рационально. — САНС, ТЫ ЧТО ТАКОЕ ГОВОРИШЬ? ПОЧЕМУ ТЫ ЛЕЖИШЬ?! Сильные руки поднимают меня. Кажется, Папирусу пришлось согнуться. Так удобнее нести своего упитанного братца. Мои ноги протирали пол, хотя я и пытался шагать. — Не знать… Всё хорошо, братишка. Всё хорошо. Только лучше не знать. — От накрывающей лихорадки я начал бредить, пока Папс укладывал меня на диван. — ЧТО? КТО? ТЫ ПУГАЕШЬ МЕНЯ, САНС. ТЫ НАПУГАЛ МЕНЯ ЕЩЁ ПОЗАПОЗАПОЗА… — Брат задумался, пытаясь подсчитать, сколько дней назад я ушёл в воронку. — …ВЧЕРА. И ТЕПЕРЬ ТЫ ВЕРНУЛСЯ… О! — Он вскочил, и его голос вновь обрёл восторженные нотки. — ВО ИМЯ КОРОЛЯ, ТЫ ЖЕ ВЕРНУЛСЯ! НУЖНО СООБЩИТЬ ВСЕМ! Только не это. Не сейчас. — Нет! — отрезал я, собирая все силы в глотке. Братишке ещё не приходилось слышать, как я повышаю тон. Он беспомощно замер напротив меня. — ПОЧЕМУ? — Не сейчас, бро. Просто не сейчас… Я почувствовал, как расслабилось моё тело, и выдохнул. Кажется, всё в норме. Но нужно полежать. — Открой окно, пожалуйста. Сбитый с толку, брат прошёл мимо, и я услышал, как поворачиваются ручки на оконной раме. А затем в помещение влетает поток свежего, такого нужного воздуха. Закрываю глаза и ещё раз глубоко вдыхаю. Короткое мгновение тишины и покоя возвращает утраченные силы. Однако бедный Папирус, должно быть, совсем растерялся и застыл у окна. Так длилось несколько минут. Я был бы рад, чтобы это продлилось дольше. Острое напряжение пронзает всю комнату, когда брат замечает, как странно лежит левый рукав моей куртки. Я не видел Папируса в этот момент, так как закрыл глаза, положив руку на лицо, но его резкое приближение почувствовал сразу. И ничего не успел сделать. Брат осторожно сжал в пальцах синюю ткань и тут же отпустил её. — САНС… — вымолвил он тихо. Я приподнялся и повёл плечами так, чтобы пуховик сполз. Оставалось только извлечь руки. — Только обещай не волноваться. — Я весело поглядел на брата и не удержался от шутки: — Я предложил свою руку и сердце одной даме, но она поняла меня слишком буквально. — ДА КАК НЕ ВОЛНОВАТЬСЯ? Я… Я НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ. И тогда я освободился от верхней одежды, оставшись лишь в футболке. В глазах Папируса промелькнул незнакомый блеск. Он приложил ладонь ко рту и поднял брови. Весь его вид выражал озабоченность, но никак не страх. Папс быстро понял, что меня расстроит его ужас, и догадался, почему не стоит звонить друзьям сейчас. Брат присел рядом со мной, и мы погрузились в длительное меланхолическое молчание.***
Вечер нагнал на меня бурю тоски. В ванной комнате у запотевшего зеркала я бинтовал обрубок, оставшийся от моей конечности — ни к чему мелькать этим уродством перед Папсом. У него по-прежнему много вопросов. Я всё ещё ничего ему не рассказал и не позвонил Азгору. Мне откровенно плохо, я признаю это. Наверное, я даже почти убит, но мысль о том, как сейчас за меня переживает братишка, подпитывает сердце. Может быть, я поступал неправильно, держа всё в себе. Попросить его расписаться на бинте, что ли, или нарисовать скелетную рожицу? Хотя это не гипс. Как мне ещё подойти к нему, чтобы не так сильно шокировать своей историей?.. Стук в ванную прерывает мои рассуждения. — САНС? — звучит нерешительный голос с той стороны. — ТЫ ТАМ В ПОРЯДКЕ? Определённо нет. Впервые я так сильно хочу поделиться тем, что лежит на душе. И, видимо, Папирус это чувствует. — Я почти закончил. — ЛАДНО… — Братишка отходит от двери, а затем добавляет бодрое: — Я БУДУ НА КУХНЕ. ЧАЙ ГОТОВ.***
Крепкий чай с мятой после парного душа немного расслабил меня, но не помог избавиться от тяжёлого чувства кишащих в животе насекомых. Казалось, что они взбираются друг на друга, пока один из жуков не вцепится жвалами в моё сердце и не подтянет остальных. Так они изгрызут его до конца. — САНС? — Папирус несмело обращается ко мне. Неужели я так нездорово выгляжу со стороны?.. — Я ПОНИМАЮ, ЧТО ТЫ ПЛОХО СЕБЯ ЧУВСТВУЕШЬ, НО МНЕ НЕ ПО СЕБЕ ОТ ТОГО, ЧТО МЫ ДО СИХ ПОР НИЧЕГО НИКОМУ НЕ СКАЗАЛИ. И Я ВОЛНУЮСЬ, ЧТО НЕ МОГУ ТЕБЕ ПОМОЧЬ. Я БЫ ХОТЕЛ, НО НУЖНО, ЧТОБЫ ТЫ ВСЁ ОБЪЯСНИЛ. Дом. Милый дом. Брат смотрит на меня и на то, как я немного неумело держу ложку, размешивая молоко в кружке. Я создаю спираль в этом напитке цвета старой бумаги. Всё спиралевидно: узоры на подушечках человеческих пальцах, ураганы, портал, ведущий в параллельный мир. Наша галактика. Время… — САНС? — А? Я чувствую себя рассеянным и глупым. Нужно собраться. Ложка выпала из пальцев, и я прикладываю руку к голове, закрывая глаза. Сказать ли ему?.. — ЧТО ПРОИЗОШЛО? ГДЕ ТЫ БЫЛ? ЧТО СТАЛО С ТВОЕЙ РУКОЙ? Нет, один к этому пришёл. Один и останусь. Почему-то я суеверно опасался, что моё проклятие падёт и на брата. — Давай прежде соберём всех. Я расскажу. Папс лишь молча кивнул и схватился за телефон, рассылая нашим друзьям одно простое сообщение: «САНС ВЕРНУЛСЯ».***
— Во имя каменного свода, Санс, что с тобой стало?! Король Азгор поражённо смотрел то в моё лицо, то на отсутствующую руку. Ториэль, сидевшая подле него, не могла скрыть приступа паники. Королева сжала в пальцах плечо мужа и часто задышала. — Тори-Тори, всё хорошо. Не волнуйся… — поспешил заверить я и улыбнулся ей. — Хорошо?! — вмешалась Андайн, вплотную приблизившись ко мне. Судя по резкому тону, воительница была очень раздражена. — Альфис думала, что убила тебя, позволив пройти в ту воронку! Мы места себе не находили! Папирус не покидал дом, ожидая твоего появления. Ты приходишь через четыре дня, постаревший, белый, без руки, и говоришь, что всё хорошо?! Какого чёрта ты сунулся туда один?! Почему ни с кем не посоветовался?! О, если бы Андайн знала, что произошло, когда я попросил её о помощи… Это была одна из самых трагических временных линий. — Не напирай на него, он и так еле ж-ж-живой. — Альфис попыталась оттащить подругу, но та продолжала пристально смотреть мне в глаза, ожидая ответа или извинений. Сомневаюсь, что они удовлетворили бы её. Всё, что оставалось — держать на лице расслабленную улыбку. — Успокойтесь все и давайте просто выслушаем Санса. — Азгор провёл рукой по плечу жены, чтобы утешить её. Могу представить, сколько Ториэль успела вообразить в своей голове, связав факт наличия Фриск в воронке и мой неважный вид. Кивком я поблагодарил короля за помощь и дождался, когда Андайн усмирит вспышку раздражения и сложит руки на груди, приготовившись к моему рассказу. У меня оставалось несколько секунд для того, чтобы окончательно решить, что сказать этим монстрам. И я солгал. — Простите, друзья мои. Я настолько растолстел, что застрял в проломе мироздания на четыре дня. — Испустив короткий смешок, я по привычке пожал плечами. Отвлекаться на шутки было плохой идеей, сейчас это неуместно. Со стороны Андайн прозвучал рык. Я прокашлялся и, пытаясь сохранить безмятежное лицо, продолжил рассказ: — Если говорить серьёзно, то мне не хватило знаний о структуре воронки. Я просчитался и в какой-то момент заблудился в ткани пространства-времени, а потом и вовсе оказался обездвижен. — Погоди-погоди, Санс. — Альфис тряхнула головой и поправила очки. — Что значит «заблудился»? Учёную, разбирающуюся в вопросе, как я и думал, будет сложнее всего убедить. Но я быстро нашёлся с ответом. — Помнишь, ты говорила о чёрной дыре тогда в саду? Ящерка задумалась. Через секунду её глаза расширились от удивления, и она выдала на одном дыхании: — Эта точка правда вела в параллельный мир… Гостиную облетел судорожный вдох. И тогда Ториэль поднялась с сидения. Сжав руки в кулаки, она заявила: — Тогда я иду за ней сейчас же! — Тори, дорогая, подожди. — Азгор попытался удержать жену, но та отказалась возвращаться на место и широким шагом устремилась ко мне. Тогда я взял ситуацию под свой контроль, подняв над головой то, что осталось от моей левой руки. Лицо королевы перестало быть таким неумолимым. Но отшатнулась она не от вида забинтованного плеча, а от моего взгляда и голоса. — Ториэль, пожалуйста, сядь, — спокойно проговорил я. Я подождал, когда приёмная мать Фриск вернётся на место, и продолжил. — Никто не войдёт туда не только по этой причине. — Головой я указал на свою покалеченную руку. — Мы действительно слишком мало знаем о червоточине. И с моей стороны было слишком опрометчиво лезть туда без её предварительного изучения. Я за это поплатился. Четыре дня я был обездвижен, а затем Мироздание начало «стирать» меня, так как я стал источником тревожащих его аномалий. — Но что тогда с Фриск? — спросил Азгор, опустив локти на колени и потеряв осанку. — Неужели с ней произошло то же самое? — Нет, её втянуло целенаправленно. И она в безопасности. Меня начало подташнивать от излагаемой смеси неправды и истины, но другого я сказать не мог. — ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННО? — не понял Папирус. — Да, но зачем — это только предстоит выяснить. Сама Фриск в полном порядке. Она даже не заметила, что попала в параллельный мир. — Я усмехнулся, придавая голосу лёгкость: — Для восприятия Фриск всё куда проще: она заперла калитку в саду и вернулась в дом, где мы ждали её. Только в другом измерении. Ещё ни одна ложь не давалась мне с таким адским трудом. По языку точно прошлись наждачной бумагой, настолько отшлифованным и чужим казался он мне. Всегда ли хороша ложь во спасение? Но после этих слов взгляды монстров смягчились так быстро. Напряжённая Ториэль наконец расслабилась и откинулась на спинку дивана, закрыв глаза. — Какое облегчение… — проговорила королева и приложила руку к груди. — Дитя в порядке. Альфис неловко потёрла руки и посмотрела в сторону короля. — Но что тогда делать? Ведь нужно как-то вытаскивать Фриск. Насколько я понимаю, нахождение человека в другом измерении может обернуться для нас не только её потерей, но и новыми парадоксами. Глаза монстров вновь обратились ко мне. Я проглотил комок, застрявший в горле и, сохраняя на лице улыбку, снова пожал плечами. — Альфи-Альфи, прежде чем делать какие-либо выводы, надо изучить и проанализировать происхождение пролома. Этим я и займусь. Скажи, ты узнала что-нибудь за дни моего отсутствия, кроме того, что показывала на планшете? Вдруг учёная нахмурилась и склонила голову, внимательно смотря на меня из-под круглых очков. — Санс, но я ничего тебе не показывала, — с недоумением произнесла она. Ох, как я опростоволосился… Это же совершенно другой таймлайн! В голове всё так смешалось. Сейчас я особенно остро ощущаю путаницу во времени. Паническая атака кровянистыми волнами приливает в мозг, мешая прошлое, настоящее и будущее. На секунду мне кажется, что никаких временных линий не существует. И меня не существует… Ничего не существует. Всё выдумка… — Са-а-анс? Голос Андайн. Я мгновенно беру себя в руки и обращаюсь к Альфис. — А… Я краем глаза увидел тогда твои записи. Перед тем как войти в портал. Ответ удовлетворил всех. Ящерка, почесывая пальцы, еле слышно проговорила: — Ох… Б-боюсь я, собранных сведений недостаточно, чтобы сделать выводы. Слишком мало информации, Санс. Но я дам тебе всё. Если это поможет… Бедная Альфис. Она была действительно талантливым учёным, но как несправедливо обходятся с ней обстоятельства. Я могу проанализировать информацию глубже только из-за своих способностей и осознания временных петель. Для наблюдения за звёздами ей дали простой бинокль, в то время как в моём распоряжении находился мощный телескоп, которым я, к сожалению, ни с кем не могу поделиться. — Надеюсь, что поможет… — заключил я и кивнул собравшимся монстрам. Ториэль вновь поднимается с дивана, но в этот раз с привычной плавностью движений. — Как же хорошо, что Фриск в порядке, — с улыбкой произносит она, держа ладонь у сердца. — Это самое главное. Как гадко я солгал её матери. — ВОТ ЭТО ТОЧНО, — добавляет неунывающий Папирус. — А ТЕПЕРЬ У НАС ЕСТЬ НАДЕЖДА ВЕРНУТЬ ЕЁ. Это временное успокоение… Что остаётся? Фриск ведь не вернётся. Но пусть лучше они будут жить с надеждой в сердце, чем без неё. Она всегда держала души монстров на плаву. Не хочу, чтобы их прокляли, как меня. Перед тем как уйти, Альфис обратилась ко мне с предложением помощи: — Санс. Я м-могу попробовать создать рабочий протез. — Ящерка сочувственно посмотрела на моё покалеченное плечо. — Правда, не знаю, сколько времени это займёт… — Спасибо, Альфи. Подожду, сколько потребуется. — Я широко улыбнулся ей и, подняв правую руку, сжал её в кулак. — Пока буду переучиваться. Для мозгов полезно, хех.***
Топким водоёмом поплыл этот месяц перед моими глазами. Ряской тянулись дни по водной глади и тащили меня вслед за собой приставшим мусором. Я был полон отчаяния и недоверия к окружающему миру. Дно так и манило меня. Оно звало, предлагая искусительный покой… Однако я выныривал. Держался на поверхности, чтобы запереться в клетках линованных бумаг, подолгу разговаривать с формулами, составлять алгоритмы событий и искать, искать, искать ответы, в которых так нуждалась моя душа. Я забылся в исследованиях. Стоило мне прервать работу, как мир вновь становился мутным, несобранным. Каждая вещь в комнате казалась чужой. Я давно не спал на кровати, так как боялся найти в простынях следы от её тела, и потому заменил постель на письменный стол. — САНС, ТЫ ОПЯТЬ УСНУЛ СИДЯ! Плечо немилосердно толкали, вытаскивая моё сознание из сна, в котором цифры и индексы водили хороводы вокруг меня. Папирусу совсем не нравится, что я закопался в работу. — ЖИВЁШЬ, КАК КРОТ. — Он распахнул шторы, пуская в помещение яркий свет солнца. Не нужно мне солнце. У меня есть настольная лампа, брат. Ослеплённый, я на ощупь дошагал до окна и завесил его обратно. На мгновение с улыбкой посмотрел на Папируса, а затем вернулся к столу. — САНС, ТАК НЕЛЬЗЯ, ТЫ ЦЕЛЫМИ ДНЯМИ ТОЛЬКО И ДЕЛАЕШЬ, ЧТО РЕШАЕШЬ СВОИ ЗАДАЧИ. У ТЕБЯ ВСЁ В ПЫЛИ. ЛАДНО, РАЗ ТЫ ЕШЬ ЗДЕСЬ, ТО ХОТЯ БЫ ТАРЕЛКИ УБИРАЙ НА КУХНЮ, А ТО РАЗВОДИШЬ В ДОМЕ ПАРАЗИТОВ. — Брат подхватил очередную «партию» грязной посуды. — Я ПОНИМАЮ, ЧТО ТЫ СКУЧАЕШЬ ПО ФРИСК. Я ТОЖЕ. НО ТВОЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ НАЧИНАЕТ МЕНЯ ПУГАТЬ… ЧТО С ТОБОЙ? — Всё хорошо, — постоянно отвечал я. — Хорошо-хорошо. Я почти близок к истине… Да. — САНС… Всё хорошо… Братишка, не волнуйся. Я нас вытащу из этого плена. Мы настоящие все. Не сомневайся. Я настоящий! — САНС! Карандаш ломается в моих пальцах. Следы от графита и деревянного футляра стежком отпечатываются на покрасневшем указательном. Какой отвратительный кривой почерк. Я не привык писать правой. Уже вышел за пределы тетради и теперь скриплю сломанным карандашом о поверхность стола, выводя одни и те же формулы. Одни и те же формулы… Наледь на моём лице, волосах, футболке, но рука горит, и кожа на ней раздражена. Я натёр мозоль. Пузырь с гноем уже вздулся на моём сердце. — САНС! Папирус стоит рядом, держа в руке пустой стакан, секунды назад наполненном холодной водой. Теперь она стекает с моих плеч и носа. — ПРИМИ ДУШ И ПЕРЕОДЕНЬСЯ. МЫ ПОЙДЁМ НА УЛИЦУ. — Зачем? — на автомате спрашиваю я. — ТЫ ЕЩЁ СПРАШИВАЕШЬ? ДА ТЫ ЗАРАБОТАЛСЯ! ТЕБЕ НЕОБХОДИМ ВОЗДУХ. Вот так он и стал меня вытаскивать.***
Моё заболевание прогрессировало. Но для успешных изысканий необходим здравый ум. Я чаще отвлекался на Папируса. Брат стал для меня маяком. Ориентиром, чтобы вернуться на остров реальности из моря тетрадей и формул. Это море было неспокойным, но благодаря сигналам маяка я всегда мог рассчитывать на успешный причал. Море не имело ни конца ни края. Многие из уравнений, что я составлял, в итоге оказывались бессмысленными и нерешаемыми. Одни данные противоречили другим, третьи — вели к абсурдным умозаключениям. Цифры, неуклюже выведенные правой рукой, сражали меня тупыми углами. Однажды в припадке ярости я смахнул бумаги и чуть не перевернул сам стол. Наверное, я был похож на Желтозубого в своём гневе и на Третьего — в своей одержимости. Но парадоксы, которые раньше так занимали мои мысли, теперь сводили с ума. Парадоксы… Ведь… всё это может быть последствием временного парадокса. Три мира. Три временных отрезка. Прошлое. Настоящее. Будущее. Их смешало. Но почему тогда трансформация монстров в людей произошла у всех в разные периоды времени? У Желтозубого, который и так находится в прошлом, это случилось как и в моём мире — восемь лет назад. Точно! Я бросился на пол к рассыпанным листам и принялся заполнять их. Я, Санс, живу в 20ХХ году. Фриск упала к нам в «20ХХ-9». Фэлл находится в «20ХХ-4», о чём говорили книги в библиотеке. Третий существует в «20ХХ+9», мутация прошла у него в том году, в каком живу сейчас я. В 20ХХ. Почему вычитаемое во временной шкале Желтозубого не соответствует девяти? Получается, Фриск его мира, если она существует, должно быть пятнадцать. Могла ли воронка спровоцировать этот парадокс, если малышку затянуло в параллельную Вселенную и связало с измерением Третьего? Не описывал ли что-то похожее Баржавель? Меня осенило. Именно появление червоточины спровоцировало мутацию монстров в людей. Это будто замкнутый круг. Одна аномалия в настоящем привела к аномалиям прошлого, а так как они были связаны с тремя мирами, то и трансформация прошла на три мира, вне зависимости от того, что у Желтозуба это было прошлое, а у Третьего — будущее. Но для чего? Что дало это изменение? На что оно повлияло? Увеличило шансы Фриск на выживание. Это дало ей немного защиты! Нужно записать… Какая-то сила позаботилась о безопасности монстров в мире людей и о безопасности Фриск в мире Фэлла. Запах выдаёт её, но его можно скрыть. С внешностью сложнее. Но когда ты — человек и прячешься среди монстров, похожих на тебя внешне, то легче остаться в живых. Волков вынудили нарядится в овечью шкуру, чтобы они не смогли распознать настоящую овцу. От этого открытия у меня захватило дух. Но вопрос цели этих событий остаётся невыясненным. Нажимая на карандаш, я вывел четыре слова: Зачем. Фриск. Втянуло. Туда. ЗА-ЧЕМ? Неужели это всё? Только для того, чтобы отнять у меня надежду и любовь?! Чтобы я писал эти строки неразборчивыми каракулями и никто не смог понять их без моих пояснений?! Да и кому я расскажу?! Я доживу свой век с этой нераскрытой правдой. Мироздание… Приятель, ты издеваешься надо мной, что ли? Я знаю, что ты слышишь меня. Ты читаешь мои мысли, следишь за мной. Может ты просто наблюдатель и ни на что не влияешь, но наверняка ты знаешь сочинителя всего этого беспорядка. Это существо — воплощение жестокости, настоящий монстр, я бы хотел поговорить с ним, но он слишком труслив или слишком высокомерен, чтобы спуститься и войти в мою комнату. Клянусь, я не дал бы ему выйти из неё, как он не давал мне когда-то и терзал моё сознание. Зачем это? Чтобы я смиренно принял свой рок? Хорошо, друг, хорошо. Ты получил, что хотел. Теперь оставь меня в покое и иди к чёрту. Забьёмся? Ты перешёл уже все пороги мучений, чувак. Уходи, тебе больше нечего ловить здесь. В моём пруду вся рыба извелась. Надеюсь, ты ушёл. Слышен скрип двери. В комнату пробивается свет из коридора. Это Папирус. — САНС, ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ НА ПОЛУ? Лежу, брат, лежу. На кровать лечь не могу… Недаром говорят: меньше знаешь — крепче спишь. Зачем я вообще в это полез? Он снова помогает мне подняться. Рассыпанные листы шуршат и мнутся под нашими ногами, а от коридорного сквозняка иногда и взлетают. — Давай только за стол, — попросил я, и Папс помог добраться мне до рабочего места, придерживая за плечи. Когда я почувствовал под собой кресло, в котором каталась Фриск, когда приглашала меня на выпускной, стало чуть легче. Осознание собственной подконтрольности размылось стаканом воды, который брат заботливо подал мне. — Спасибо… — благодарю я его. И, наверное, не только за этот стакан. Что бы со мной стало, не будь рядом этого славного малого? — ЭТО НЕНОРМАЛЬНО. — Папирус говорил так серьёзно, что я чуть не выронил стакан из пальцев. Лишь смотрел на него, слегка размытого в моём посаженном зрении, и не находил сил даже переспросить. Хотя этого и не нужно. Брат сам продолжал речь: — САНС, ЧТО НЕ ТАК? ТЫ НЕ ЖИВЁШЬ. ТЫ ПОПРОСТУ СУЩЕСТВУЕШЬ. ВИДЕЛ БЫ ТЫ СЕБЯ СО СТОРОНЫ. ПОХОЖ НА ПРИВИДЕНИЕ. СИДИШЬ ЦЕЛЫМИ ДНЯМИ ВЗАПЕРТИ, В ТЕМНОТЕ. ЕШЬ ТОЛЬКО, КОГДА Я ПРИНОШУ ТЕБЕ ПОЕСТЬ. ВЫБИРАЕШЬСЯ НА УЛИЦУ, ТОЛЬКО КОГДА Я ВЫВОЖУ ТЕБЯ… — Брось, Папс, я просто очень увлечён исследованием… — пожимаю я плечами, но брат игнорирует мой лёгкий тон. — ТЫ НЕ УВЛЕЧЁН. ТЫ ОДЕРЖИМ, САНС. Я НЕ УЗНАЮ ТЕБЯ. И… — Папирус вдруг умолк и задумчиво посмотрел в сторону. Видимо, он обдумывал слова, которые хотел произнести. А когда произнёс, я еле поборол желание вылететь из комнаты. — Я ТВОЙ БРАТ. СКАЖИ МНЕ ПРАВДУ. Правду? Ты ждёшь правды, брат? — Па-а-пс! Бро! — лениво протянул я, разведя руками. — О чём ты? — ТЫ ЗНАЕШЬ, САНС. — Сохраняя серьёзный тон, Папирус теперь нахмурился и стал похож на брата Желтозубого. А я продолжал казаться улыбчивым и простым. — А пойдём в парк. Сейчас как раз время для вечерней прогулки… Брат сделал шаг назад, преграждая выход. Сложив руки на груди, он решительно покачал головой. — ЕЩЁ НЕ ВРЕМЯ. НЕ ПЕРЕВОДИ ТЕМУ. Как он смотрел… Как он смотрел на меня! Он был намного сильнее, энергичнее, жизнерадостнее той биомассы, которую представлял из себя я. Я окаменел, покрылся мхом. А Папирус ледяным звенящим ключом пробежал по мне, смывая приставшую зелень. — САНС. ТЫ… НЕ ДУМАЙ, ЧТО Я ГЛУПЫЙ, ЧТО Я НЕ ВИЖУ, КАК ТЕБЕ НЕХОРОШО. НО ТЫ ПЕРЕЖИВАЕШЬ ЭТО В ОДИНОЧЕСТВЕ. Я КАК-ТО ЧИТАЛ В ОДНОЙ КНИГЕ, ЧТО БОЛЬ НУЖНО РАЗДЕЛЯТЬ, ЧТОБЫ ОНА НЕ ТАК СИЛЬНО ОТРАЖАЛАСЬ НА НАШИХ ДУШАХ. Всё внутри задребезжало во мне, как стекло. — А что ещё говорилось в этой книге… — еле слышно произнёс я. — О, ДА МНОГО ЧЕГО! КНИГА ХОРОШАЯ, ТЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО ЕЁ ПРОЧТИ.* НО ГОТОВ ЗАВЕРИТЬ, ЧТО В НЕЙ ГОВОРИЛОСЬ И О ТОМ, КАК ВАЖНА ДЛЯ ЛЮДЕЙ ПОДДЕРЖКА РОДНЫХ В ТРУДНЫЕ МИНУТЫ! Я, ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС, ТВОЙ ЛУЧШИЙ И ЕДИНСТВЕННЫЙ БРАТ, ГОТОВ ПРЕДОСТАВИТЬ ТЕБЕ ЭТУ ПОДДЕРЖКУ ПРЯМО ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС. НО ТОЛЬКО С УСЛОВИЕМ, ЧТО ТЫ РАССКАЖЕШЬ МНЕ ВСЁ БЕЗ УТАЙКИ. Папирус так оживился. Он доверительно протягивал мне ладонь и улыбался. Хватит с меня секретов. Или… хватит их с тебя? Ты — мой родной брат. Мы сделаны из одной материи. Нас выпустило одно средоточие. Зачем тогда я от тебя отдаляюсь, стремясь к Истине, что терзает меня, чем ближе я к ней подхожу. Может быть, я слаб для этого и слишком много на себя беру? Может… мне правда просто нужна поддержка? Как долго я страшился этого момента. И дрожу перед ним, точно жалкий грызун. Сухие губы непроизвольно движутся. Я почти не отдаю отчёта в том, что делаю. Уголки рта опускаются, и я чувствую себя голым без своей улыбки. Но начинаю говорить: — Брат. Я был не до конца честен со всеми… Это случилось. Папс узнал, что наш мир подконтролен кому-то, что Решимость может убивать, узнал о смене событий и шагах Времени. Эта правда была доверена мне одному. Но когда я разделил её с братом, как ломоть хлеба, я чувствовал, как тяжесть этого груза постепенно уменьшается. Ужас не сковал мои внутренности, как я ожидал. Папирус, к слову, отреагировал совершенно не так, как я. Природное любопытство и сангвинический темперамент представили брату жуткую истину новым, ещё неопознанным знанием. Он бросился в восторженные предположения о личности нашего контролёра или контролёров. — РАЗ ОНИ НЕ ПОЗВОЛИЛИ СЛУЧИТЬСЯ НИЧЕМУ ПЛОХОМУ, ЗНАЧИТ ЭТО СЛАВНЫЕ РЕБЯТА! ИНТЕРЕСНО, ЧТО БЫ ОНИ СКАЗАЛИ, ВСТРЕТИВ МЕНЯ? — Но они позволили случиться плохому в других мирах… И тогда я изложил полную историю всех происшествий по ту сторону портала. Внимая моему рассказу, Папирус, кажется, даже забыл, как дышать. Он поражённо слушал о Третьем, о своём прототипе, который стал главой королевской стражи, обо всех смертях Фриск и, должно быть, его живое воображение представляло картину ярче, чем она была на деле. Когда я закончил, брат поднялся из-за стола и достал из кармана мобильный телефон. Я тут же напрягся. — Кому ты собрался звонить? Снова услышав предостерегающую интонацию, Папс перевёл на меня удивлённый взгляд. — АЗГОРУ. НУЖНО РАССКАЗАТЬ… — Нет, не нужно, бро. Не нужно. — НО ПОЧЕМУ?! ОНИ ВСЕ ИМЕЮТ ПРАВО ЗНАТЬ… — Не. Нужно. — угрюмо настаивал я. — САНС… — Папирус. Это очень серьёзно. Тот мир — не наш. Он сам по себе настроен враждебнее, а тех, кто не принадлежит ему — он изведёт. Моя рука тому подтверждение. Если бы я остался там ещё дольше, я бы уже не вернулся. И посуди сам, сможет ли Ториэль, Андайн, Азгор и ещё кто-либо из наших сидеть здесь после того, как узнают всю правду? Они не поймут, почему Фриск не может уйти, и разочаруются в ней… В этот момент я подавился собственной слюной и принялся бить себя по груди, чтобы откашляться. Папирус нахмурил брови. — НО ВЕДЬ Я НЕ РАЗОЧАРОВАЛСЯ. — Я разочаровался, брат… Я. — Тяжкий вздох вырвался из моих лёгких, и я отвёл взгляд. — Нет, Папс. Я очень люблю Фриск и понимаю её. Родственная душа и прочие факторы, которые я своими же исследованиями установил, но… Представь, даже мне, знающему ситуацию полностью, сложно не сожалеть о случившемся. Они не смогут понять. Не снесут этой правды, как ты. А тебе я её рассказал из чистого эгоизма, считай. Мне просто плохо, брат… Беда, голос начал срываться. — М-мне очень п-плохо. Плакал ли я когда-нибудь? Не знаю даже. — САНС… Должно быть, мой удручённый вид совсем выбил почву из-под его ног. — Я… Я так устал, Папирус. Я очень устал. — САНС, ВСЁ ХОРОШО. Я ПОНИМАЮ. МЫ МОЖЕМ НИКУДА НЕ ИДТИ СЕГОДНЯ. Я СОХРАНЮ ТВОЮ ТАЙНУ ДО СКОНЧАНИЯ ВРЕМЕНИ. — Брат тряхнул головой и поправил сам себя. — НУ, ТАЙНУ О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО В ПОРТАЛЕ НА САМОМ ДЕЛЕ, А НЕ О ТОМ, ЧТО ТЫ НЕ ВЫШЕЛ НА ПРОГУЛКУ! Такой непосредственный, хах. Я рассмеялся от этого. — Так говоришь, словно это мой святой долг — гулять вечером. — КОНЕЧНО. ОТ ЭТОГО ЗАВИСИТ ТВОЁ ЗДОРОВЬЕ И ОТСУТСТВИЕ СИНЯКОВ ПОД ГЛАЗАМИ. — Папирус вновь взбодрился, увидев, как резко я повеселел. Изложенная правда никак не отразилась на его восприятии мира. Вот какая между нами разница, оказывается. И я благодарен за эту разницу. Кажется, жить стало легче. Может, я и смогу смириться. Спасибо, бро. Спасибо.Фэлл
Уже ничто не имеет значения, когда ты так облажался. День в день… Именно в этот день, когда я позволил себе отдохнуть! Волей-неволей, но я винил себя в произошедшем. И так странно теперь видеть её мёртвое тело, оставшееся после стольких воскрешений. Фриск правда умерла. Белый цвет кожи и тишина, заполнявшая грудную клетку, к которой я прижимался и в которую уже выплакался… Всё свидетельствовало о смерти, прикоснувшейся к девчушке навсегда. Как это случилось? Как?! Столько вопросов в голове, но какой от них прок. Душа покинула тело насовсем. Ты была недостаточно счастлива? Не смог я дать тебе то, что дал Первый! И утешения моего не хватило на то, чтобы поддержать твою Решимость. Вот так я оплошал. Вот так не уберёг… Бедная девочка. Девятнадцать лет… Всего девятнадцать лет. А она заперлась с таким оболтусом как я, доверилась мне и умерла. Насовсем умерла. Чёрт… Первый должен узнать. Сахарок хотела бы… чтобы… Вот срань, я не могу выдавить из себя это слово!!! похоронить …дома. Наверное, я просто ревную её к земле. Голова совершенно пуста. Нужно как можно быстрее передать Первому… тело. Нет уже Фриск. Осталось тело. Тело. Тело. Тело. Тело, а не Фриск. Да пускай в Ад катятся эти дурацкие слова. Труп! Тело! Пошло оно!!! Это Фриск. Мой сахарок. Моя голубка. Моя!!! — САНС! — Что?! — зло рычу я, хотя совсем не злился. Но привычка даёт о себе знать. Паршивость везде. В каждом углу, в тенях, которые отбрасывают объекты, такие же паршивые. Не вещи, а объекты, я правильно выразился. Весь мир и жизнь казалась мне на тот момент одним лишь объектом и большой ошибкой. Я ненавидел всё своё существо, презирал существование всех и каждого. Лишь за её смерть. Мне не хотелось оставлять Фриск, но брат позвал так настойчиво, что ноги сами понесли меня в прихожую. Угадайте, блядь, кого я там увидел! Если бы не Папирус и отсутствие магии, я бы взорвался прямо на месте, а заодно взорвал бы этот дом, который не смог сберечь мою девочку, сжёг бы её мертвое свидетельство, испепелил бы ублюдочного психа, который посмел показаться на мои глаза! Ни секунды не сомневался, что именно этот безмозглый кусок гниющего дерьма, заплесневелый сукин сын причастен к смерти Фриск! Третий. Секунду он смотрел на меня, а затем открыл рот, чтобы что-то сказать, но я не стал слушать. Вены вздулись на руках, в висках запульсировало, в глазах зарябило. Правосудие за моей спиной, гильотина повинуется моим пальцам. Я задушу его. Пятится. Смотрите. Он пятится! Трус. — Мудила… — Я… Я… Она жива? — блеет он, точно баран. — Её запах здесь. Она… ожила? Запах?! Ожила?! Он ещё издевается?! Тупой. Слабоумный. Не просто раздражающий. Не просто жуткий. Мало раздавить. Если я размозжу его череп о древесный ствол, всё равно не буду чувствовать торжества справедливости. — Я… Я не хотел того. Она меня пожалела. Я не был голоден, но всё равно захотел… Он бубнил. Качал головой. Разводил руками. Всю его одежду заливала кровь. Наверняка её… — САНС, ТЫ ЗНАЕШЬ, КТО ЭТО? — Папирус вопросительно посмотрел на меня. Я не ответил. Не до того. Хищник теперь жертва. Что, Третий, меняемся? В один резкий прыжок я сцепил пальцы на костлявой шее и упал на крыльцо вместе с монстром. Полсекунды пролетело, когда мы перевернулись, прокатились по ступенькам, и я припечатал его в снег. — ЧТО! ТЫ! С НЕЙ! СДЕЛАЛ!!! Я кричал и тряс его, отчеканивая каждое слово. Но в ответ звучали натужные хрипы. Нет, смерть от удушения — слишком лёгкая участь для такого выродка, как он. Я сидел на Третьем, как на мешке с соломой, и под пальцами чувствовал кости его шеи. — ПОДОНОК, КАК ТЫ ДОВЁЛ ЕЁ ДО СМЕРТИ?!!! Чёртов кровавый зрачок в мутном белке неестественно задрожал. — Она… умерла? Нет, я определённо хочу выбить ему оставшиеся зубы и раскрошить челюсть. Но мой кулак останавливает Папирус и оттаскивает меня от Третьего, хотя я белугой ору, чтобы он не мешал мне начищать рожу этому мерзкому существу, которым являюсь я сам! — Ты сдохнешь в муках! Я убью! Убью тебя, Третий! Папирус, это он! Он! Отпусти! Он убил её! Извёл! Что она тебе сделала, проклятый ты монстр? Неужели никак не поймёшь, что это не она оставила твоё нахуй никому не нужное Подземелье?! НЕ ОНА! Ты идиот! Кретин! Животное! ТЫ ЗАГУБИЛ ЕЁ! ЗАГУБИЛ ЕЁ! ДОБИЛ! ТЫ ДОВОЛЕН?!!! ЭТОГО ТЫ ХОТЕЛ?! ПАПИРУС, БЛЯДЬ, НЕ ДЕРЖИ МЕНЯ!!! Я не слышал окликов брата. Никаких слов не воспринимал вообще. Единственное, что я видел — это отупевший взгляд на худом лице. Должно быть, я извивался как змея или даже ударил брата в колено, совершенно не помню, но каким-то чудом я вырвался и снова набросился на своего двойника, оглушая и ослепляя себя собственным рёвом и слезами. Я бы проломил череп Третьего, так, чтобы мозг изрезали костяные осколки. Он бы сдох! Но за мгновение до того, как мой кулак встречается с морщинистым лбом, из его груди вырывается ударная волна, которая заставляет меня отлететь прочь! Вне себя от бешенства, я поднимаюсь и снова бегу. Он же не владеет магией! Какого черта?! — Она… умерла?.. — шепчет он. — А ТЫ САМ ЭТОГО НЕ ПОНЯЛ, МУДОЗВОН?!!! И вновь я замахиваюсь. И снова отлетаю от него. — НЕ СМЕЙ ЗАЩИЩАТЬСЯ, БЛЯДЬ! Бегу. Замахиваюсь. Господи, хотя бы ради этого мгновения, на долю секунды, прошу, пусть ко мне вернутся утраченные силы! Вызвать бы бластер, чтобы испепелить Третьего дотла! Яркое свечение бьёт меня в грудь и опять лишает возможности вмазать этому уроду. — …ничего…не делаю… — доносится всё более отупевший хрип. — Сукин ты сын! Трус! — САНС, ПРЕКРАТИ! Папирус настойчиво оттаскивает меня за плечо, но я одёргиваю брата и, собрав в кулак последние силы, напролом иду навстречу неподвижному Третьему. Несмотря на потерю обоняния, я очень остро чувствую его страх. Однако… Я даже не успел подойти к нему! Нас ОБОИХ отталкивает друг от друга ослепительный свет. Он бьёт в грудь. Прямо в сердце. Сжимает один из клапанов, как мама-кошка хватает за шкирку котёнка, когда тот не слушается её, и оттаскивает. Я падаю на спину, и из кармана выпадает звезда сохранения, которая не вернула Фриск к жизни. Поднимаюсь, и крохотное светило размером с семечко тут же притянуло мой взгляд. Оно вбирало в себя свою же энергию, о чём свидетельствовала точка, появившаяся в центре объекта. Чёрная дыра… Взрыв прогремел прямо возле моего плеча. На секунду я решил, что погиб. — САНС! Открыв глаза, я увидел над собой взволнованного брата. Но не на меня он смотрел так удивлённо, а на то, что находилось позади. Знакомый вой ветра заставил рефлекторно обернуться. В воздухе гудели вихри фиолетового цвета. Звезда стала порталом. — Что?.. То, что раскрылось передо мной, было дорогой, по которой Первый вернулся в свой мир. Я поднялся, не отряхнувшись от снега и продолжая смотреть в воронку. Времени на раздумья и вопросы не было. Всё потом. Потом. — Папирус, не подпускай этого полоумного к Фриск. — Я указал на Третьего, хотя в его сторону даже не глядел. — Разберусь с ним позже. — А ТЫ-ТО КУДА НАМЫЛИЛСЯ?! — растерянно воскликнул брат. — За Первым, ясен хер. Почему-то я ни капли не сомневался, что попаду именно к нему. С этой мыслью и нырнул в стремительно уменьшающийся портал. Он тут же захлопнулся за мной. Я узрел невероятное. Неужели это — вся картина Вселенной? Нет, ясно, что она не может вместиться в поле моего зрения… Но кажется, что я вижу её всю, и вместе с тем не вижу и миллиардной её доли! Она бесконечная, как и мои вопросы. Вопросы… Сплошные вопросы. Как звезда обернулась червоточиной? Какой свет сжимал моё сердце и отталкивал от Третьего? Почему Фриск не возродилась? Как она умерла? И подберу ли я слова, когда встречусь с Сансом лицом к лицу?.. Эти светила — тела небесные. Кометы, прорезающие вакуум искрящимся хвостом. Невидимый, но очерченный Мирозданием коридор, по которому, неважно, бегу я, иду или стою, но двигаюсь. И вижу, словно это происходит сейчас, как сквозь бесчисленные ряды звёзд, сквозь пространство и время душа Фриск летит в мой мир, как малиновка на колокольный звон. Я ведь правда звал её. Звал кого-то, подобного ей. Неосознанно. Не думая, как я обычно это делаю. Просто чувствовал, что она нужна. Зачем-то… Не зря тот день был особенно тоскливым. Коридор обрывается, и бескрайнюю тьму сменяет вид вечернего неба. Немагического, действительного неба. Это Поверхность. Её воздух, её вид. Она вокруг. Сердце бешено застучало — вдали от Ядра я обречён стать кучкой пыли. Я упал на колени и тяжело задышал, проклиная себя за безрассудство. Рука невольно прижалась к груди, и в кулаке забился пульс. Продолжая думать о неминуемой гибели, я раскрыл ладонь, и даже такой мягкий свет, который излучала звезда сохранения, меня ослепил. Наверное, если бы я не увидел эту звезду, то погиб от простого самовнушения. Она подпитывала моё тело и не давала ему рассыпаться. Должно быть, этот мини-светильник вобрал в себя энергию Ядра. Но надолго ли? Нужно как можно скорее найти Первого. Я оказался посреди небольшого сада, обнесённого забором. То самое место, из которого бедняжку Фриск затянуло ко мне. Это её дом. Отсюда мой эгоистичный зов с корнями вырвал её душу. Интересно, эти цветы она сажала? Наверняка, она толкнула именно эту дверь, чтобы выйти в сад. Босая совсем была, ведь старуха Ториэль вручила сапоги ей уже у нас. В здешних краях и зимой тепло, потому Фриск не побоялась выйти в лёгкой ночнушке. Она подумала, что будет снаружи недолго. Чёрт! Оскверняю это место одним лишь присутствием. С чёрного хода заходить в дом не стану… Слишком бесцеремонно, даже для такого, как я. Я обогнул это двухэтажное строение, похожее на наше с Папирусом обиталище, но куда приветливее с виду, и остановился у светлой двери. Под ней также был постелен придверный коврик. Тот, кто ведёт здесь хозяйство, делает это исправно… Думаю, Фриск тоже принимала участие. Тряхнув головой, чтобы отбросить ненужные мысли, я в один шаг ступил на ковёр и постучался, зашипев от боли в пальцах, которые ушиб о рожу Догго. Собственный пульс в ушах заглушил стук. Пока я пытался унять его, хмурясь от напряжения, дверь открылась. Наверное, я предчувствовал, что увижу именно его. Сначала мне хотелось нервно рассмеяться. Трудно сохранять спокойствие, увидев вместо сварливого и грозного Папируса вот такого чудака, совершенно безобидного на вид и с ясными глазами, широко смотрящими на мир. Я быстро проникся к этому Папирусу ностальгической симпатией, какую испытывал, когда растил своего братишку. Мы недолго смотрели друг на друга. Я неуверенно поднял ладонь, приветствуя его. — Наверное, у тебя много вопросов… — начал было я, но этот Папс быстро посерьёзнел и прервал меня: — ТЫ «ФЭЛЛ», ДА? — он смотрел очень внимательно. Я оторопел. Значит, Санс рассказал брату о случившемся. Непохоже на него. Должно быть, моему двойнику совсем худо пришлось… — ЗАХОДИ СКОРЕЕ. — Папирус огляделся по сторонам и одновременно поманил меня рукой, впуская внутрь. — ЧТО ЗАСТАВИЛО ТЕБЯ ПРИЙТИ? Я открыл было рот, чтобы ответить, но братишка Первого оказался проницательнее, чем я думал. — ТЫ К САНСУ? СУДЯ ПО ТВОЕМУ РАСТРЁПАННОМУ ВИДУ, ДЕЛО СРОЧНОЕ. Я лишь растерянно кивал головой, чувствуя себя непривычно и неловко от вида такой неприкрытой лучезарной улыбки. — ОН НАВЕРХУ. Я ПОКАЖУ ТЕБЕ, НО НЕ ДУМАЮ, ЧТО БРАТ БУДЕТ РАД ТЕБЯ ВИДЕТЬ, — сказав это, Папирус вмиг огорчился. Эмоции на его лице сменяли друг друга со скоростью, известной лишь тем кометам, что пролетали надо мной во время путешествия между мирами. — ХОТЯ ОН ТАК СКУЧАЕТ ПО ФРИСК, ЧТО ТОЧНО ЗАХОЧЕТ УЗНАТЬ ВСЕ НОВОСТИ О НЕЙ. — Высокий голос снова стал бодрым. Меня бросило в неконтролируемый жар. Новости… Новости, с которыми я пришёл к ним… — КСТАТИ, КАК ТАМ ФРИСК? ТЫ НЕ ДУМАЙ, Я СОВСЕМ НА НЕЁ НЕ В ОБИДЕ. И НИКОГДА НЕ БУДУ. ПЕРЕДАШЬ ЕЙ? О, А ЕЩЁ СКАЖИ, ЧТО Я ПОБИЛ ЕЁ РЕКОРД В «NEED FOR SPEED». ГОД ТРЕНИРОВОК НЕ ПРОШЁЛ ДАРОМ, НЬЕ-ХЕ-ХЕ! Мы поднимались по лестнице, но мне хотелось развернуться и убежать, лишь бы не нарушать гармонию их мира. Я был ходячей бочкой токсина, испускавшей ядовитые пары. Пока ещё не разлитой. Первый хоть и тосковал по своей малышке, но он знал, что она жива. Он доверил Фриск мне. А я… А я!.. — СТРАННО. САНС РАССКАЗЫВАЛ, ЧТО ТЫ СОВСЕМ НЕ МОЛЧАЛИВЫЙ. — Папирус задумчиво взглянул на меня и снова улыбнулся. — НО Я ПОНИМАЮ! НАВЕРНОЕ, Я ПОЧТИ НЕ ПОХОЖ НА ТВОЕГО БРАТА. — Мой брат тоже энергичен… — только это и смог выдать я. Хотя улыбка так и просилась мне на лицо и была совсем не вынужденной. Папирус, точно как его двойник, довольный услышанным, гордо вздёрнул нос. Мы остановились возле двери в комнату, за которой находился Санс. Как же паршиво я себя чувствовал… Не будь рядом младшего, или не выгляди он столь дружелюбно, я бы давно вломился к Первому, выдав всё как на духу. Но мне чертовски не хотелось, чтобы этот Папс, такой славный парниша, после просьб передать названной сестре «привет», услышал о её смерти. Как скверно скрипнула дверь. — К ТЕБЕ ГОСТЬ, САНС, ОТОРВИСЬ. Папирус снова стал серьёзным и даже глубоко озабоченным. Не дожидаясь вопросов Первого, я сделал над собой усилие и ступил за порог его комнаты, освещаемой тусклым светом настольной лампы. Увидев меня, Санс сначала не проронил ни слова. Монстр опустил взгляд в большую тетрадь, заполненную неразборчивыми закорючками, и медленно положил карандаш между страницами. — Что ты здесь делаешь? — Его сухой голос разрезал меня. Я не мог ответить, ведь рядом стоял Папирус — наверняка последний источник душевного света в этом доме. Нельзя позволить ему погаснуть. Санс приложил ладонь ко рту и посмотрел на меня с ожиданием. Он повторил вопрос. И тут я заметил, что его левая рука отсутствует по локоть. Только основание перевязано бинтом. Теперь понятно, почему монстр так спешил в то утро… — Третий, — быстро и как можно менее чётко произнёс я. Чёрт, это слишком… Мой взгляд метнулся в сторону Папируса, стоявшего рядом. Санс громко отодвинул кресло и поднялся. Одноруким сложно держать баланс, поэтому монстр подошёл к брату, покачиваясь. А может, его так шатало от эмоций… Он положил ладонь на его спину и подтолкнул, молча выставляя из комнаты. — САНС! — удивлённо воскликнул младший. — Выйди, я прошу… Первый захлопнул дверь и тяжело вздохнул. Пока он запирался, я не видел его затылка. Монстр стоял, согнувшись и, наверное, боролся с тем, чтобы не упасть на колени, когда задал мне ещё один вопрос: — Что с ней? — Она… Нужно было сказать «умерла», но я не смог. — Она не возродилась… Ещё некоторое время Санс не решался поворачиваться и заговорить. Его единственная рука, согнутая в локте, находилась на уровне лица, но я не мог видеть, что он делает. Прижимает её ко рту или вытирает себе глаза. — Как? — Его хрип было едва слышно. — Я не знаю. Я не нашёл в себе мужества смотреть на Санса, когда держал ответ. Хотя тот и не глядел в мою сторону. Он шатался от стены к стене, осматривал комнату. Затем замер у стола и уставился на тетради, что неровной горой возвышались на его поверхности. Нас словно поставили на паузу. Но Первый нарушил гнетущую тишину. С пугающим безразличием он смахивал на пол всё, что лежало на столе. А отдельные листы, исписанные вдоль и поперёк, медленно сминал ногой. Затем монстр наклонился над большой тетрадью, в которой вёл записи, когда я пришёл, и принялся вырывать страницы из неё. — К чёрту тебя и твой придуманный мир… — тихо заключил он под шорох рвущейся бумаги. И почему-то я был уверен, что Санс обращался не ко мне. Наконец он оставил тетрадь в покое и также бросил её в бумажный мусор. С жалкой усмешкой монстр глядел на этот ковёр из черновиков. А когда он посмотрел на меня, я оказался придавлен настолько тяжёлым взглядом, что, будь я листом, измялся бы лишь под прицелом этих глаз. — Не знаешь, значит… — Санс подошёл ко мне, не теряя зрительного контакта, и его рука опустилась на моё плечо. — А Третий? — Он там. — Я знаю, что он там. Рука сжалась на плече сильнее, а голос уже таил нескрываемую угрозу. Первый стал непохож сам на себя. А во мне смешались чувство вины перед ним и горе о потере Фриск, превращаясь в злобу. Отцепив его пальцы, я проговорил сквозь зубы: — Этот полоумный впал в совершенный маразм. Я хотел задушить его! — С этими словами я поднял трясущиеся руки и приблизил их к лицу Санса. — Но он ставил защитный барьер! Хотя я думал, что магии в его теле ни на грош. Как и в моём! Я снова стал зол, подавленный воспоминанием о белизне лица моей сахарок. — А потом ебучая звезда превратилась в портал! Я попросил брата проследить, чтобы Третий не подходил к… Я не смог сказать «тело» и до скрипа сжал зубы. В груди жестоко болело. Рванина, а не душа! Ну почему? Почему она вышла к нему? Дурная Фриск, она же знала, насколько Третий опасен. Что ей не сиделось дома? Какой прок от чёртового Милосердия, если боль от него сильнее, чем если бы Фриск просто ворвалась в Подземелье и порешила меня?! А теперь я стою сейчас перед… Перед ним. Перед самим собой! Как провинившийся мальчишка стою и думаю, когда я свернул не туда? Когда нужно было браться за себя, чтобы предотвратить ВСЁ ЭТО?! ВОТ ЭТО ВСЁ!!! СУКА! В ярости и обиде я набросился на кресло с колёсиками, опрокинул его, и то бухнулось в разбросанные бумаги. Однако это меня не успокоило: в расход отправился письменный стол. Мало мне было того треснувшего шкафа, заполненного новой одеждой для Фриск. Лампочка вылетела из светильника и разбилась вдребезги. Первый не пытался это остановить и молча наблюдал за моей истерикой. Наверное, он даже не против того, чтобы я разгромил его комнату. Однако взволнованные восклицания Папируса, доносившиеся из коридора, заставили меня прекратить дебош. — ЧТО У ВАС ТВОРИТСЯ?! ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ! Санс в последний раз бросил на меня изнурённый взгляд. Он подошёл к двери, открыл её и, минуя абсолютно обескураженного брата, вымолвил: — Прости за бардак, Папс. Я скоро вернусь и уберу всё. — Затем он добавил уже громче: — Пошли, Желтозуб. — ВЫ КУДА? Но ему никто не ответил. Я сочувственно посмотрел на Папируса и последовал за его старшим братом. Совершенно не представлял, что он будет делать. Да и в остальном не испытывал уверенности. Злой рок опрокинул меня и приставил к горлу нож, на рукоятке которого был вырезан лик мёртвой Фриск, а на лезвии отражалось отупевшее лицо Третьего и тяжёлый взгляд Санса. Санитары вышли унести труп…Санс
Какой была дорога? Я и не помню. Шёл на автомате. Даже, наверное, не до конца осознал, какую весть принёс мне Желтозуб. И когда вошёл в злосчастный дом братьев, я ожидал услышать заветный топот ножек и нежное: «Санс! Ты вернулся!» Но привычное ощущение мягких рук на плечах так и не пришло. Коридор остался пуст и тёмен. За углом — гостиная. Там диван, на котором покоилась моя малышка. Сердце почти не бьётся. Кровь жгучей трясиной тащится по венам, оставляя лишь обугленные трубочки. Я уже пересёк необходимое расстояние, чтобы увидеть ту самую скульптуру, вылепленную из белой глины. Смерть знает толк в монохромии. Белое изменяет на чёрное. А чёрное подменяет белым. Но я смотрел на тело и совершенно не представлял, как такое может сгнить. Брат Желтозубого стоял неподалёку, и некоторое время я чувствовал на себе его внимательный взгляд. Но вскоре он снова отвернулся. К… покойной. Лежит она. А я стою. Её грудь замерла. А я дышу. Сомкнуты её веки. Я не моргаю вовсе. Если бы умер я, то разлетелся на миллионы частиц. Не как Фриск. Её нужно похоронить дома. Это точно. Но сообщить Азгору и Ториэль о кончине дочери — выше моих сил. Это убьёт всех. Я ведь совсем недавно обнадёжил их, сказав, что малышка в безопасности. Солгал. И вот как сильно исказилась моя ложь. Остаётся в безвестности закопать её тело в саду под краспедиями, которые она выращивала. И только я буду знать об этой могиле. — Я бы хотел… по-человечески попрощаться с ней. — Фэлл качнул рукой, чуть касаясь пальцев Фриск, сцепленных на груди. — Ещё тогда бы попрощался… В самом начале. — Монстр перевёл на меня взгляд, полный раскаяния. — Когда ты впервые пришёл за ней. Ничего я ему не ответил, хотя тянуло сказать: «Но ты отказался прощаться». Фэлл отошёл к Папирусу и шепнул: — Где Третий? — ШАТАЕТСЯ СНАРУЖИ… — Ломился внутрь? — НЕТ. ОН, КАЖЕТСЯ, БОИТСЯ МЕНЯ. — Папирус отстранился от стены и, судя по звуку его шагов, встал у окна. Я всё ещё смотрел на свою Фриск, но спиной чувствовал все движения вокруг себя. — СНОВА ИДЁТ В СТОРОНУ ДОМА, — прокомментировал брат, глядя в окно. Мой двойник побежал в прихожую. А затем звучно скрипнула входная дверь. Монстр вышел наружу, и Папирус недовольно цыкнул: — НЕ СМОЖЕТ ОН ЕГО УДАРИТЬ… Поразмыслив немного, я еле оторвал взгляд от тела усопшей и отправился вслед за Желтозубым. Папирус вышел вместе со мной, но остался на крыльце. — ЛУЧШЕ НЕ ОТХОДИТЬ ОТ НЕЁ ДАЛЕКО. МНЕ НЕ ПО СЕБЕ, — сказал он, поглядывая на брата. Снаружи оказалось так же холодно, как и дома. Наверное, из-за присутствия смерти. Фэлл уверенно шёл вперёд, прямо на безумного монстра. Желтозуб склонил голову, сжал кулаки и при каждом шаге двигал широкими плечами, точно поршнями. — Тебе ясно сказали держаться подальше от этого дома! — зарычал он на Третьего, который, к моему удивлению, не предпринимал попыток атаковать. Скелет встал столбом, безотрывно смотря на своего двойника. Я наскоро переместился и, оказавшись возле Фэлла, вскинул руку, преграждая ему путь. — Первый!.. — Ты. — Я не слушал протесты Желтозубого и исподлобья следил за безумцем. — Зачем ты пришёл? Её тела ты не получишь. Возвращайся. — Нет, не возвращайся! Я убью тебя! — вновь вмешался Фэлл, с вызовом обращаясь к Третьему: — Какого чёрта ты такой упёртый?! Помешался на убийстве невинной девушки! На её крови! Ты не монстр, ты чудовище! Всё это время Третий смотрел на меня. Я повторил своё предупреждение: — Разворачивайся. Монстр не двинулся, хотя я сказал достаточно громко, чтобы он услышал. — Что ты хочешь? Чего добиваешься теперь? — Я начал заводиться, представляя, как его тощие руки заносят над Фриск топор. — Знаешь, она говорила о тебе. Она и боялась тебя, и сочувствовала твоему несчастью. Стокгольмский синдром в полном действии. Хотя малая сама по себе была отзывчивой. От слова «была» озноб прошёлся по моему хребту. — А к своей родственной душе тем более… Она так раскаивалась, когда убила тебя однажды. Но ты как клещ вцепился в мысль, что именно она виновна в вашем голоде. Ищешь, кого осудить, да, Санс? Я знаю, потому что ты запрограммирован на это. Как и я. А ещё я знаю виновника, но судить его будем не мы. Вспомнив о вершителе наших судеб, я почувствовал, как кривится мой рот. Я проникся такой ненавистью, что почти не контролировал громкость собственного голоса: — Девушка, которую ты калечил и в итоге убил, была ни при чём. Не она причина твоих страданий. Повторяю в последний раз: уходи с моих глаз. Ты даже не представляешь, чего лишил мой мир. Ты слишком туп и безумен, для того чтобы понять это. Над тобой просто поиздевались, чтобы было за чем понаблюдать… — К чему эти разговоры?! — взорвался Фэлл, дёрнув меня за плечо. — Просто убей его! Я развернулся, схватил запястье Желтозубого и сжал, не сдерживая ни силу, ни злость. Я был на грани. — Не. Вмешивайся, — отчеканил я, смотря прямо в красные глаза. — И замолчи. Фэлл вырвал руку из моих пальцев и с яростью процедил: — Ага. Делать это как вы. Вытаскивать тряпочку из жопы и засовывать себе в рот, чтобы ни одного слова правды не вылетело! Хорош муж… И женщину свою тому же обучил. Только вот не всегда скрываться надо. — Замолчи, - предостерёг я. — Ну нет. Я молчать не буду. — Монстр стал повышать голос. — Думаешь, ты один такой здесь можешь различать правых и виноватых? Нашёлся праведник. — Я никогда не говорил, что сам чист. Но ты, видно, совсем позабыл, что именно ты все это начал, Желтозуб. Именно ты мешал ей вернуться. Именно ты манипулировал её сочувствием. Именно ты склонил её к близости. И теперь, когда не защитил её, имеешь наглость искать, кого втянуть в круг своей вины или на ком бы ещё сорвать злость. Тащи. Это всё. Сам. Фэлл сделал один стремительный шаг. И теперь мы стояли, столкнувшись лбами и прожигая друг друга укоризненными взглядами: — Я помню, в чём виноват, — прорычал он. — Но ты, Первый, очень плохо знал свою девочку и сам не давал ей узнать себя. Из-под земли вырывается кость. Её острие замирает в миллиметре от челюсти Фэлла. Ненавистен. Отвратителен. Я. Каким-то чудом я заставил эту кость остановиться, прежде чем та смогла бы пронзить голову моего двойника. А он, поняв, что ещё секунда, и я бы убил его, ухмыльнулся и произнёс: — Грязный приём против того, кто уже не может ответить тем же. Желтозубого не заткнуть. Это бессмысленно. А я сорвался, но иначе не мог… Нет никаких сил и терпения, чтобы сохранять спокойствие. Подавлен. — А Зверь ведь отчасти прав… Эти слова прозвучали со стороны Третьего. По телу пробежалась дрожь, когда я повернулся к нему и прочёл всю ясность его взгляда. Он сгорбился, протянув руку, а затем резко отпустил её, словно смазал моё изображение, как краску на холсте. — Я видел тебя в её памяти. Ты — это ведь я, — прохрипел безумец. — Погляди на меня. И представь, что это могло бы стать тобой. — ДА ТЫ ИЗДЕВАЕШЬСЯ НАХУЙ?! — Фэлл схватил Третьего за ворот чёрной водолазки. — А что стало с ней?! Что с ней сделал ты?! А?! Единственный зрачок теперь был устремлён в лицо Желтозуба, и монстр произнёс так, словно понял это только что и поразился собственным словам: — Я обглодал её до костей. Мой двойник, отшатнувшись, отпустил Третьего, и тот безвольно упал на колени. Я не находил слов, чтобы хоть как-то высвободить скопившийся ужас. — За что?.. — лишь вымолвил я, хотя и не ждал ответа. Фэлл схватился за голову, нервно смеясь. — Она умерла от того, что ты… Сожрал её?! Ёб твою мать! Ты сожрал её… Сожрал. Какого хрена?.. Блядь! Фриск… С досады пнув ногой сугроб, он обсыпал монстра снегом и отвернулся ото всех. — Ф-фриск? Третьего затрясло, когда он произнёс её имя. — Фриск? Это… Так её зовут? Я так долго ждал… Фриск. Фриск. Какое необыкновенное имя. — Не произноси его, — угрожающе прошептал Желтозуб, продолжая держаться за голову, но Третий был погружён в собственный монолог. Я не желал даже вслушиваться, но эта несвязная речь невольно перетягивала на себя всё внимание. — Мне было нужно узнать её имя и умереть. Теми ягодами я пытался получить какие-нибудь крохи доверия Фриск. Чтобы Фриск поняла, что я не причиню зла. Он нарочно повторял её имя, хотя это было так бессмысленно. — Ягодами… — шокировано произнёс Фэлл. Однако я не понял его удивления. — Я просто хотел умереть, — продолжал Третий, качая головой. — Вручил Фриск топор и обнажил свою шею… Но Фриск меня так приласкала… При этих словах безумец посмотрел на свои руки. — Фриск говорила о любви. О том, как любит тебя. — Третий поднял взгляд на меня, а затем перевёл его на Фэлла. — Как любит тебя, Зверь. Даже меня… Знали бы вы оба… Я такое не чувствовал никогда. Скелет коротко улыбнулся, но тут же стал мрачен. — Что-то щёлкнуло, стоило почувствовать запах Фриск так близко. Оно щёлкнуло. Вот так… Третий попытался щёлкнуть пальцами, но его рука тряслась настолько сильно, что он не смог сделать даже такой простой жест. — А когда я очнулся, то ничего не обнаружил рядом. Ничего. Время не вернулось, как возвращалось раньше. Пурга замела меня, а аромат унесло прочь. Но через время я поймал его. И он привёл меня сюда. Скелет указал на дом Фэлла. — Я думал, что Фриск возродилась. И понимал, что Фриск не захочет меня видеть. Ещё бы… — Третий снова усмехнулся. — Но мне хотелось убедиться в том, что Фриск жива… А там я и Папируса увидел. Он тут капитан. Большой Босс, хех. Живое напоминание об убитом брате. — Убитом?! — Фэлл снова развернулся к безумцу, оглушая нас криком. — ТЫ УБИЛ СВОЕГО БРАТА?!!! — Он метнул в меня яростный взгляд и прорычал: — Спали этого кретина, пока есть возможность! Я замер, наполняясь осознанием причины произошедшего. Третий — такая же жертва… — Что ты встал?! — Схватив меня за капюшон, Фэлл орал в ухо: — ПРОСТО ВЗОРВИ ЕГО! Но я не двигался и смотрел на другого себя. Больного, растерянного, испуганного. В горле пересохло, и произносить слова стало так тяжело, что я не сразу обрёл дар речи. — Ты помнишь, что Вселенная не терпит повторений, и, чтобы поддержать баланс твоего мира, она стала стирать меня? — хрипло вылетает из меня. — Помню, блядь! Помню! — Фэлл взревел, глядя на Третьего. — Только этого выродка не тронула!!! Меня прошиб пот. — Тронула. Фэлл замер. Подавленный Третий запустил пальцы в волосы и тревожно смотрел на меня. — Мироздание либо уничтожит… Либо сведёт с ума. Чтобы я перестал осознавать себя Сансом. Я уже обращался к Третьему, принимая факт неизбежности рока. — Шаткое самосознание, с которым ты пришёл в этот мир, защищало тебя от полного сумасшествия. Должно быть, ты обрёл здравый смысл именно в тот момент, когда Фриск была рядом. А возможно, что родственность её души помогла вознесению твоей нормальности. Тогда-то Мироздание разглядело, что ты — Санс и что ты — лишний. Оно сломило рычаги в твоей голове. Я притронулся пальцем к виску и вымолвил, глядя сквозь скелета: — Это дало безумию прорваться наружу. Что и привело к гибели Фриск. Третий, словно в подтверждение моих слов, вцепился в волосы уже двумя руками и упал на колени, жмурясь и мыча от боли. — А я нашёл её тело в снегу… — с горечью проговорил Фэлл. Его голос дрожал под напором переполнявших чувств. — В том же виде, в каком сохранил. В том же дурацком белом платье, которое сжёг месяц назад! Собственными руками! На ней не было ни царапинки… Как так вообще?.. — Её тело оказалось там, где последний раз контактировало со звездой. Но душу не вернуло, — вслух размышлял я. — А без Решимости время не даст обратный ход. Все замолчали. Стало так темно. Совсем уже ночь. И холоднее, чем было до этого. Фэлл беспомощно тряс руками, не в силах принять правду. — Чёрт возьми. Так это всё?! Вот вся эта хренотень оказалась несчастным случаем?! Чёрт! Чёрт! Эти ягоды. Поведение Фриск потом… Чёрт! Я же видел! Нельзя было потакать её скрытности! Нельзя! Я неосознанно вдохнул и посмотрел на своего двойника. Тот, встретив мой взгляд, ткнул пальцем мне грудь и взревел: — Да, Первый!!! Я ГОВОРИЛ! Она набралась этого дерьма от тебя! Вместо того, чтобы высказаться, поплакать мне в плечо, Фриск лыбилась и трындела о том, что всё-то у неё хорошо! Дура! Я не верил ей, но молчал. МОЛЧАЛ, КАК ОНА! А не надо было! Надави я хоть чуть-чуть, то узнал бы всё куда раньше и предотвратил это! СУКА, ОНА БЫ ЖИЛА!!! Сильный кашель вдруг схватил его тело, и Фэлл согнулся пополам. Он потерял голос и теперь сипел. — Вашу мать… Разорался в лесу. Чёрт... Я понимаю. Я сделал куда больше говна... Не хотелось понимать ничего, но — вот незадача! — я прекрасно понимал. Понимал, почему Третий в итоге напал на Фриск. Понимал сокрушение Фэлла. И видел образ Фриск, утаивающей негативные эмоции ото всех, подражающей мне. Уже не имеет значения. Бессмысленно. Бесполезно. Я ждал и собирался с силами, чтобы завершить этот разговор и вернуться в свой мир, забрав тело… — Что теперь ты собираешься делать? — Я опустил глаза на Третьего. Скелет сидел, запустив руки под снег. Не глядя на меня, он с хрипом выдохнул: — Умереть. От греха подальше. — Греха?! — едко переспросил Фэлл. — Выродок… — Санс, — осадил я. — Что «Санс»?! Знаю! Знаю! — Желтозуб всплеснул руками и снова стал метаться из стороны в сторону, держась за голову. — Невыносимо, блядь! Сам бы сдох! Вновь тишина. Я повернулся к дому. Папирус ожидал на крыльце, наблюдая за нами издалека. Он был готов сорваться с места, если я снова стану угрожать его брату острыми костями. — Используешь свои бластеры? — обратился ко мне Третий. — Я не знаю, почему между мной и Зверем возникал барьер. Может, остатки магии дают о себе знать, хех. Но сомневаюсь, что она выдержит твой луч. Фэлл злобно посмотрел на несчастного монстра. — Что, натворил дел и решил слиться? Так просто?! Трус. Но Третий лишь вкрадчиво засмеялся и тряхнул головой, как мокрый пёс. — Пускай так, Зверёныш. Пускай я трус. Фэлл плюнул в снег и сгорбился, уставившись под ноги. Дело осталось за мной. Ни слова не говоря, я сосредоточил магию в правой ладони и призвал драконий череп, пасть которого была полна смертельного заряда. — Ты не трус, — сказал я напоследок. — Но умереть тебе действительно нужно. Хватит с тебя... Признаться, мне немного завидно. — Твой брат и друзья живы, я видел в воспоминаниях Фриск, — ответил монстр. — За это и держись. Обещай. — Я не люблю давать обещаний, ты знаешь. — Знаю. И проклинаю тот день, когда дал одно, хах! На этих словах он закрыл глаза и распрямил сутулые плечи. Моя рука напряглась до боли, и я взметнул ей в сторону. Костяная пасть раскрылась. Собранная энергия запищала и выстрелила. Наверное, он смотрел на этот смертельный луч, как на своё освобождение. Но мы все оказались ослеплены… И вот луч врезался в барьер ярчайшего света, который вылетел из груди Третьего. — Что за?!.. — Фэлл сжался и попытался увернуться. Но свет рассеялся, поражая всё на своём пути. Сотни мелких зарядов пробивали стволы деревьев, ломали хвою и топили сугробы, опадая в них дождём. Вслед за вспышкой прокатилась ударная волна и отнесла меня в сторону. Потеряв равновесие, я повалился в снег. А когда поднялся, то обнаружил, что Желтозубого и Третьего тоже отбросило. — Псих, ты хотел сдохнуть или как?! — Не обращая внимание на разодранную глотку, Фэлл пытался кричать: — НАХУЯ ТЫ ЗАЩИЩАЕШЬСЯ?! Третий оторопело водил головой из стороны в сторону. Его вид выражал абсолютную растерянность. Я посмотрел на Папируса, чтобы убедиться, что его ничто не задело. Но увидел абсолютно неподвижную фигуру, не выражающую никаких эмоций. Никакой реакции на свет, взрыв — ни на что. Он застыл, точно восковая фигура. И тогда я огляделся. В ту ночь с неба падал мелкий, еле заметный снег. Но теперь снежинки зависли в воздухе, словно приклеенные. Весь мир оказался недвижим. И только мы трое это заметили. Желтозуб тоже уставился в сторону замершего Папируса, а Третий удивлённо водил рукой по взметнувшейся пороше. — Я ведь не один это вижу? — снова нарушил молчание Фэлл, недоверчиво озираясь. Затем мы услышали тиканье. Отчетливое, быстрое и нарастающее тиканье часов. Вторя его ритму, небо вдруг разламывает трещина. А деревья, дома, сугробы, огоньки вдали начинают терять фрагменты, будто обрушиваясь сами в себя. — Блядь, что происходит?! Фэлл оказался рядом с Третьим. Схватив его за шкирку, он поднял и тряхнул его как мешок. На короткий миг что-то снова ослепило меня. Вглядываясь в своих двойников, я поспешил к ним. И снова мелькнуло что-то яркое. Нитка света. Она идёт из груди Желтозуба. Продолжая трясти Третьего, он разворачивает его корпус, и я вижу такую же нить. Я останавливаюсь и, опустив глаза, замечаю тончайшую струну золотистого свечения, исходящую из моего сердца. И даже когда я пальцами преградил лучу путь, он не преломился, а продолжал светить в определённом направлении. В карман куртки Фэлла. Подбежав, я оттащил монстра от Третьего и выкрикнул: — Что у тебя в кармане?! — О, чего там только нет! - просипел он. - И я бы хотел положить туда зубы этого урода! — Вытащи, немедленно. Услышав мой серьёзный тон, Фэлл без лишних слов запустил руку в карман и выудил звезду сохранения, ставшую совсем небольшой искрой. От неё в грудную клетку каждого из нас туго натянутыми нитями шло три луча. — Что с ней? Она стала ещё меньше, - удивился Желтозуб. Напрягая уставшие глаза, я увидел: искра слабо сокращалась, как сердечная мышца, и передавала крошечные пучки энергии по лучам. Прямо в наши сердца. Могла ли это быть… — Это она? Это Фриск так делает?! — Ладонь и голос Фэлла задрожали. — Её душа ещё жива?! Так эти барьеры, не позволяющие мне и Желтозубому ударить Третьего — воля малышки? И ту кость, пробившую снег, метившую в голову Фэлла, остановила именно её сила? Она защищала нас друг от друга. Окружающий мир стал трещать и рваться на части. — Фриск?! — продолжал вопрошать Фэлл, безотрывно смотря на звезду, свет которой начал гаснуть. — САХАРОК! САХАРОК, ГДЕ ТЫ?! ДАЙ ЗНАК! Он посмотрел на распадающееся небо и снова отчаянно выкрикнул её имя. Вдруг Третий схватился за грудь, тихонько взвыв от боли. На нетвёрдых ногах качнулось его тело, но сам монстр не упал. Через секунду он выпрямился и отнял руку, в которой теперь лежало что-то. Я и Желтозуб не успели рассмотреть. Нас схватила такая же боль. В сердце воспламенился адский пожар, но из горла вылетел лишь стон. Моя грудь исторгла что-то тёплое в прижатую ладонь. Боль тут же отступает. Это что-то пульсирует, греет мои остывшие пальцы и испускает красноватый свет. Наверное, увидев даже сотую долю от этого небольшого кусочка, я бы всё равно признал в нём сердце моей маленькой Фриск. Сердце, наполненное Решимостью. — Это… её?.. — хрипит Третий, осторожно прикасаясь к фрагменту красной души в пальцах и любуясь им. Его часть оказывается в несколько раз больше тех, что были у меня с Фэллом. А звезда сохранения померкла и остекленела. — Что это… Она разделила душу? Зачем нам это?! — Фэлл впал в исступление. В красных зрачках загоралась то надежда, то страх, а то и абсолютная потеря. Затем он снова перевёл взгляд на свою ладонь и, зажмурившись от переполнявшей горечи, вымолвил: — Если душа не исчезла и осталась в звезде, почему Фриск не ожила… По жёстким щекам другого меня уже текли слёзы, и он продолжал задавать вопросы в пустоту: — Неужели ты сама отказалась вернуться? Ко мне?.. К нам?! Куски разрушающегося неба воспламенялись и тлели, перед тем как опасть в снег. Вокруг наших фигур витал один лишь пепел. И уже стало плевать на это уничтожение… Я лишь смотрел на три части разрезанной души в наших больших ладонях и думал, думал, думал… Даже не так. Я вспоминал. Перед глазами проносились картинки нашей жизни. Эти девять лет прошли так скоро. Зачем время постоянно торопится? Её, идущую в сад, чтобы запереть калитку, затягивает обратно, и, как при обратной перемотке, она возвращается за стол. Садится напротив меня и снова улыбается. Такая Фриск. На наши плечи крошится истлевшая ткань пространства и времени. А фон, точно натянутая простыня, на которую проектируется изображение, обуглился и исчез, раскрыв за собой абсолютное ничто. Смерть. А мы стоим в центре этого ничто, парадоксально представляем из себя живое и существуем. Настоящие. Уставившись в пульсирующие красные куски и, наверное, их вид — это единственное, что сохраняет в нас первозданную идею. Неважно, кто выдумал нас. Важно, зачем. Я вот хотел жить счастливо со своим братом на Поверхности. Помогать ему и друзьям. Делать всё, чтобы отчаяние и нелюбовь не коснулась их душ. Любить Фриск то отведённое для нас время. Думаю, Фэлл и Третий хотели бы того же, но для них стала бы счастьем и та жизнь, которая была у нас до освобождения. Зачем им такие истерзанные судьбы? Наверняка малышка задавалась этим вопросом. А теперь она отказалась возрождаться. Лишь поделила свою главную силу на три и вручила нам. Силу… Это последнее чудо, которое она смогла сотворить, и она отдала его нам! Её сила! — Третий, сколько лет прошло с тех пор, как Восьмая покинула твоё Подземелье? Восемнадцать лет? Монстр провёл рукой по лбу и выдохнул: — Да… Затем я повернулся Фэллу: — Что произошло у тебя примерно девять лет назад? Но Желтозуб не смотрел на меня. Он только сжимал зубы. — Ответь мне. — Сейчас-то какая разница?! — взорвался скелет, рявкнув и оплевав меня. Я же почувствовал, как мои глаза наливаются чёрным и какой ледяной сталью полнится голос: — Отвечай. Фэлл беспомощно раскрыл рот и пожал плечами, продолжая отводить взгляд: — Я… Я ушёл с работы, начал пьянствовать и испортил отношения с Папирусом! Всё узнал?! Какой прок тебе от этого?! Мы в чёртовой дыре, с разорванной человеческой душой! А ты ни с того ни с сего интересуешься, что там у нас произошло десятки лет назад?! — Да! Потому что Фриск даёт нам всем чёртов шанс изменить нашу судьбу! Её сила. Сила сбросить всё. — Она отделила для Третьего самый большой кусок своей души, — продолжал наседать я, подгоняемый осознанием. — …Так как его мир нужно вернуть аж на восемнадцать лет назад! Больше, чем нам с тобой. Третий поражённо уставился на свою руку. — И отдала нам поровну чтобы… Но я не успел закончить. Взгляд Фэлла вновь загорелся неведомой жаждой, а на его ожесточённом лице прорезается широкая улыбка. — Сахарок снова будет жить?! Слева от него Третий так же смотрит на меня с трепетным ожиданием. — Первый?! Она вернётся? — снова спрашивает мой двойник. Оба предвкушают ответ. Но ведь то, что сделала Фриск — убило её навсегда. Она жертвует, чтобы исправить ошибки трёх миров. Но какие — я никогда не узнаю… Тем не менее, уже не она явится ко мне девять лет назад. Не она подружится с Папирусом, Андайн и Альфис. Не она разрушит барьер. Не её удочерят Тори и Азгор. Не она вырастет и не она пригласит меня на выпускной. И не ей я беспечно дам своё согласие. А затем не она признается мне в любви. Мои проекции смотрят на меня. Это части и идеи меня самого. Покалеченные монстры, в которых впервые за много лет так ярко возгорелась надежда. Не во мне, но в них. Хах, как я могу разрушать чаяния самому себе? Пусть хоть в параллельных мирах я буду полон надежды. Остаётся только прикрыть глаза и улыбнуться. — Она возродится в моём мире. Два лица озаряет облегчение. Изменённые, другие, но это — мои лица. Они переглядываются. — Что нужно сделать?.. — шепчет Третий. В первый раз я вижу его таким спокойным, несмотря на по-прежнему устрашающий вид. Слабое сердцебиение продолжает звучать на моей ладони. — Скажи, Первый, а как в вашем мире? — Фэлл весело и даже с вызовом посмотрел на меня. — Если монстр поглотит человеческую душу, тоже обретает колоссальную мощь? Я киваю с привычной улыбкой. — Ну что же, тогда, ваше здоровье! — лихо восклицает он и подносит к губам ладонь с частицей души Фриск. Мне и Третьему остаётся только повторить за ним. И в этот момент мы проваливаемся в бездну, а её белизна закручивает нас, наши миры, наши таймлайны в три линии одной спирали. Но на короткое мгновение я — да и остальные, наверное, тоже — чувствуем на щеках нежные руки и лёгкое дуновение в прикрытые глаза. А затем звенящий шёпот зовёт три раза, благословляя: Живи! Санс! Санс. Санс… Так мы и простились.