Добавь в друзья

– Наконец-то. Я уж думал... Постойте, а Вы кто? – на пороге стоял запыхавшийся мужчина. Читая гневную тираду, он недовольно дергал шарф, который так некстати сдавливал горло. Но сейчас на лице мужчины отразилось явное непонимание и взгляд быстро бегал по мальчишке, который застыл в проходе. Незнакомец даже рывком дернул дверь, убеждаясь, что не ошибся адресом. – Где Арс? – В комна.., - наконец вклинился в разговор Антон, но парень вошел раньше, чем Шастун закончил фразу, – ...те. - Серый плащ мужчины развевался позади, создавая образ восхитительного супергероя. Антон вынырнул из размышлений, когда из гостиной послышалось «Паш, я все объясню» а следом недовольное «Ну, попробуй», и поспешил на помощь. – О чем ты только думаешь, Попов? – когда Шастун вошел в комнату, незнакомец нависал над Арсением подобно ястребу над добычей, а сам брюнет, поджав губы, смотрел в сторону. Казалось, что ему стыдно, но то, из-за чего так раздражен его знакомый, имеет вескую причину. Антон не сомневался в том, что Арсений все разрешит. Ведь это же Арсений. – Ты мог мне хотя бы на один звонок ответить, мог? Я весь извелся, – мужчина принялся ходить по комнате, запуская пальцы в волосы. – Звоню Сереже, а он говорит: «Наш Арсюша занят.» Чем, скажи мне на милость, ты так был занят, что решил забить на свое здоровье? Что в твоем положении, – он ткнул на коляску, – может быть важнее здоровья твоих ног? – Прошу, конечно, прощения, но не могли бы Вы взять себя в руки, – наконец подал голос Антон, отталкиваясь от дверного косяка и подходя к Арсению. Тот рассеянно хлопал ресницами, словно забыв, что парень все это время был в квартире. Его щеки приобрели розоватый оттенок, что не могло не злить, ведь даже в инвалидном кресле он умудрялся выглядеть независимо, а сейчас его отчитали как ребенка. – Ты кто? – раздраженно бросил мужчина. – Паш, – Арсений бросил грозный взгляд, и парень растерялся. – Серьезно? Боже, Попов... – он сел на кресло, потирая пальцами переносицу. - Антон, да? - взяв себя в руки, начал Павел. – Мы можем пару минут поговорить с Арсением наедине? – Откуда Вы..? - Антон посмотрел на брюнета, но тот выглядел так, словно только что раскрыли его самую сокровенную тайну. – Нет, знаете, – он покачал головой и скрестил руки на груди, уверенно глядя на Павла. – Я не оставлю Арса одного. Что-то в этот момент щелкнуло в брюнете. В зеленых глазах Антона плескалась решимость, желание не дать в обиду близкого человека переступило страх перед разозленным незнакомцем. Позже он узнает, что напускная злость и недовольство – лишь результат беспомощности в данной ситуации, опасения проиграть болезни и отсутствия твердой уверенности в том, как лучше поступить. – Паш... – начал Арсений, явно готовый не уступать в защите Антону. Он будет оберегать этого мальчишку ровно столько, сколько ему позволят его собственные возможности и, зная Арсения, чуть больше. – Хорошо, я понял, – сдался мужчина. –Тогда говори. Все говори. – Антош, это Павел Добровольский, - начал Арсений. - Мой лечащий врач. Паш, это Антон, - после небольшой паузы добавил, - тот самый парень, о котором я рассказывал. – И тот самый парень, из-за которого... – Паша. – Я понял, – повторил Добровольский, переводя взгляд на Антона. – Приятно познакомиться. Удивительно, что последнюю фразу он говорил без присущего ему сарказма или раздражительности. Но ситуацию это не проясняло, поэтому Шастун наконец спросил: – Что только что тут было? Что из-за меня произошло? И стоп. Если Вы сейчас тут, то это значит, что у Арса что-то произошло? – он инстинктивно взял руку Попова, что не ускользнуло от пристального взгляда Паши и вызвало усмешку. – Спокойнее, парень, – голос врача заметно смягчился, но Антон не мог не обратить внимание, что теперь, когда мужчина больше не кричит, выглядит слишком усталым. – Я так понимаю, Арсений не поведал тебе, что... – Может, не будем сейчас..? - пошел на попятную Попов. – В смысле? – он отдернул руку парня, которую тот расположил на его бедре. – Никто не покинет эту комнату, пока я не узнаю все. Антон требовательно посмотрел на мужчин, всем видом демонстрируя, что ответы ему нужны немедленно. Почему-то он больше не ощущал себя маленьким мальчиком, зависящим от чьих-то неосторожно брошенных слов, терпящим одиночество, потому что нет ощущения комфорта рядом с людьми, которые так старательно набиваются в друзья. В Шастуне решительно проснулся парень, практически мужчина, готовый нести на своих плечах груз ответственности. В том, что судьба Арсения его волнует почти так же, как и своя собственная, сомнений не оставалось. - Прошло три месяца, а я смог вставать, с чужой помощью делать шаги, – начал Арсений, переключая внимание на себя. – Я никогда не рассказывал, но это удивительно. Мы можем только догадываться, что чувствует ребенок в год, когда учится ходить... А тут я сам радовался как дитя, когда удавалось пройти от кровати до окна и обратно, – взахлеб делился Арсений, улыбаясь. Он ударился в не самые приятные воспоминания, умудряясь выбрать среди них счастливые моменты. – Мне было легче, потому что Сережа не давал замыкаться в себе. Он постоянно устраивал встряски, практически жил какое-то время у меня, заслуживая на работе угрозы увольнения. А Паша, – он кивнул в сторону Добровольского, – продолжал лечение даже после выписки. Постоянные тренировки, упражнения. Между всем этим появился ты. Солнечный мальчик, который тонул в своих собственных проблемах, но умудрялся стать третьим человеком, который мог мне помочь. Даже на расстоянии. Антон опешил. Ему все еще было сложно осознавать, что впервые кто-то настолько превозносит его значимость в своей жизни. Он все больше ощущал себя взрослым. Не просто подростком, который стоит на пороге взрослой жизни без каких-либо представлений о своем будущем. Он чувствовал себя Антоном. Парнем, который помог. Помог человеку, который ему дорог. Помог Арсению. – Когда ты должен был приехать, я понимал, что не успеваю. Мне так хотелось скрыть от тебя эту сторону собственной жизни, эту неправильную часть меня, которая была ошибкой, но я не успел. Не получилось, – горькая улыбка коснулась губ Арсения. Антон хотел начать кричать, перебивая Попова, лишь бы выбить из его головы эти неверные мысли, объяснить, что лечение и реабилитация не квест, где скорость решает все, но сумел удержать себя в руках. – Я пытался отгородиться от тебя. Много раз, потому что знал, что тебе стоит жить своей жизнью, в которой не должно быть места боли. По крайней мере я не хотел быть ее источником намеренно. Но я тот еще эгоист, понимаешь? Отпустить тебя было чудовищно непросто. А потом ты пришел. Оказался на пороге моей квартиры, увидел меня и остался. А я... Я не мог поверить, что ты принял меня. А когда осознал, то стало казаться, что чудесное возвращение можно перенести. Я забыл про упражнения, решив, что время твоего пребывания тут ограничено и не стоит тратить его на эту сторону моей жизни. – Придурок, - вздохнул Павел. – Влюбленный, – добавил он, поймав удивленные взгляды. - Простите, продолжайте. – Да, Паш, я виноват, знаю, – обратился он уже к Добровольскому. – Это, возможно, самое неправильное и глупое решение за всю мою жизнь, но я шел на это осознанно. Старый я как следует бы встряхнул себя настоящего за безответственность и халатность, но того Арсения нет больше. – Арс, ты не должен был, – осуждающе посмотрел на него Антон, но все же крепче сжал руку. – Я покажу. Сейчас. Он подорвался с места, словно что-то вспомнив, и помчался в комнату. – Прости, - вновь извинился Арсений. – Думаешь, зря все это наговорил... ему? - Да нет. Ты бы видел, как вы смотритесь со стороны, тогда... – Нашел, – Антон влетел как вихрь в комнату, чуть не споткнувшись о собственные ноги. – Вот. – Твой список? Парень кивнул и протянул свернутый в несколько раз листок бумаги. Взгляд отыскал еще не зачеркнутый последний пункт. Уговорить Арсения снова бороться за себя. – Что? Что это? – Я знал, что у тебя случилось после аварии, Арс. Но тебя это не сломило. Я восхищаюсь твоим характером, поверь мне. Ты постоянно находишь силы и сейчас должен тоже. Это единственный пункт, который требует дополнительного времени. И он единственный, для исполнения которого необходимо твое искреннее согласие, потому что... как бы я ни хотел счастья для тебя, я уважаю каждое твое решение. Но я был бы рад знать, что ты не против продолжить заниматься. За окном холодный ноябрь. Дождь шпарил над грустным, серым Питером, отстукивая только известный ему самому незамысловатый ритм по железному подоконнику. Тяжелые тучи давили на город, погружая его в атмосферу уныния. Ноябрь как вечер воскресенья. Конец теплой, золотой осени, но еще не начало белоснежной, волшебной зимы. Временный промежуток, который наполнен тоской и скукой, который элементарно нужно пережить. Да, после него будет тот самый тяжелый понедельник, но ведь он по определению начало чего-то нового. Антону показалось, что надежда есть. Она скользнула ярким светом машинных фар по темной комнате, разнеслась кликом уведомления на телефоне, забытом пришедшим Сережей в гостиной, и она же упорхнула, как пугливая бабочка, от услышанных проснувшимся Антоном слов: – Я боюсь, что он уйдет. Он поймет, что ему такой не нужен, Сереж. Шастун не понял, как задремал. После ухода Добровольского, который привез парней из центра, Арсений заметно повеселел, после недолгих уговоров и приведения аргументов согласился вместе начать тренировки, ведь Антон действительно не против провести оставшиеся пару дней там, где будет Арсений, поэтому если это реабилитационный центр, значит, они окажутся там вместе. Коллеги Павла дружелюбно встретили парней, а медсестра даже принесла кофе Антону, пока тот сидел у кабинета, где у Арсения шла одна из процедур. Казалось, что стена, старательно сколоченная из деревянных досок, позорно трещит под топором, привезенным из Воронежа, но вырванные из контекста слова как обухом по голове. Антон появился на кухне неожиданно, щурясь от яркого света и привлекая внимание двух мужчин. Сережа, заметивший что-то неладное, скомканно попрощавшись, ретировался, пообещав завтра заехать, а Антон расположился рядом с Поповым. – Как спалось? – поинтересовался брюнет, старательно обходя некоторые темы. Арсений понимал, что Антон мог слышать часть разговора с другом, только оставалось понять, что именно долетело до него. – Неплохо, – хрипло ответил Шастун. А затем выдал совсем не то, что ожидал Попов. – Ты говорил вчера, что прежнего Арсения нет. Что это значит? Парень несколько секунд удивленно смотрел на Антона, но все же ответил. – Да, я говорил, что того Арсения нет. Но это не значит, что авария превратила меня в тряпку, ни на что не способного человека, что я разом лишился всех принципов и живу без каких-либо своих установок. Я лишь хочу, чтобы ты знал. Раньше в моей жизни не было тебя. Я жил, уверенно глядя в будущее, но видел в нем лишь бесчисленные путешествия и свободу. Вот только сейчас я понял, что та вольная жизнь была практически равна одиночеству. Меня окружали люди. Девушек было очень много, а парням, которые хоть и претендовали на статус моих друзей, было далеко до Сереги. Я жил, будучи слишком уверенным и зная, что впереди всегда будет так: молодость, свобода, никаких правил. А потом авария, – он щелкнул пальцами, – и все установки летят к чертям. У меня нет ни друзей, ни девушки, ни свободы. Я прошел все пять стадий принятия, каждая из которых заняла уж слишком много времени. Сережа прописался практически в моей палате, а затем и в квартире. Я понял, что рушу не только свою, но и его жизнь. Я стал себя ненавидеть. И эта ненависть к себе в разы сильнее, чем к кому-либо. Можно сбежать от неприятного человека, но от себя ты никуда не денешься. Будешь видеть каждое утро свое отражение, ощущать свое тело, слышать свой голос, а самое ужасное думать, размышлять. От этого вообще никуда не деться. Антон не сводил взгляд с Арсения. Мужчина, который так умело поднимал настроение, разводил тучи руками над головой Антона, сам много раз опускал их, поддаваясь трудностям. И, может быть, Попов прав: ненависть достойна презрения, только она не уступает безысходности, когда ты хочешь утешить человека, но не можешь подобрать даже пары слов. – А сейчас? Мое присутствие тебя не спасает, выходит? – Антон отважился на эту фразу, но сразу же пожалел. Если Арсений сейчас заберет сказанные ранее слова о том, как он дорожит Антоном, подтвердив, что даже он не способен помочь ему, Шастун сам разочаруется в жизни и избитом утверждении о том, что людям нужны люди. – Сейчас меня швыряет от одного полюса к другому. То я летаю, парю практически, находясь с тобой рядом, то падаю на самое дно, боясь, что ты исчезнешь, – почти шепотом закончил он. – Почему я должен исчезнуть? – опустившись на пол и схватив ладони Арсения, Антон заглянул в глаза. Он смотрел так наивно и выжидающе, что Попова повело от этой кристальной честности и искренности. Шастун был как на ладони. Напоминая щеночка, он сидел у колен Арсения и преданно ждал. – Потому что это не нужно тебе. Я не нужен… такой. Зачем обрекать себя на отношения с человеком, у которого… – У которого что? – холодно спросил Шастун и сжал крепко руки. – У которого есть шансы вылечиться и жить дальше нормальной жизнью? Мы сегодня были в центре. Там же сказали, что все относительно хорошо, что ты молодец, что в скором времени все получится. – А если нет? – не выдержал Арсений. – А если не получится? Ты будешь злиться, будешь ненавидеть, разочаруешься во мне! Будешь раздражаться, потому что не будешь знать, как оставить меня. Но потом уйдешь. Я не хочу, чтобы ты заранее обрекал себя на страдания и вину как следствие того самого ухода. Я не буду осуждать тебя, если ты закончишь это все сейчас… – Арс, еще одно слово, – он предупреждающе выставил указательный палец, – и я врежу тебе, – в глазах плескалась злость, а в груди засела обида. – Ты оградить меня хочешь? Поэтому сейчас размазываешь своими обвинениями, да? – Я хочу, чтобы ты был счастлив, Антош, - ласковая форма собственного имени щекотала слух, но отчаяние и поражение в глазах стреляли в область сердца так, что Антон едва не давился воздухом. – Без тебя? Так ты хочешь? В памяти всплыл разговор с Добровольским прошлым вечером, именно в этот момент до Антона окончательно дошел смысл сказанных врачом слов. – Расскажите мне все, пожалуйста. – Давай на «ты». Паша сидел за кухонным столом, скрестив пальцы рук. Антон гипнотизировал кружку с остывшим чаем. Он медленно кивнул, наконец переводя взгляд на врача. – Я сказал тебе все. Ты знаешь, что двигательные функции в целом в порядке. – Добровольский развел руками. Долгие годы работы в больнице воспитали в мужчине черты, которые должны быть по определению свойственны врачу. Утаивать от близких правду, какой бы она ни была трудной для восприятия, противоречит всяким правилам. Паша научился говорить все прямо, но сохраняя при этом тактичность. Сидя за одним столом с Антоном, он пытался примирить в себе личность профессионала и простого человека, которому выпала возможность поговорить с другом своего хорошего товарища. Их объединяла забота об Арсе, поэтому все недомолвки стоило устранить как можно раньше. В глазах Шастуна мужчина прочитал ничем не прикрытую решимость, поэтому отважился на следующие слова. – Дело не столько в отсутствии тренировок и недостатке физических нагрузок, сколько в его голове, - мужчина постучал по своему виску. – То есть? – Антон выглядел действительно растерянным, прекращая теребить железный браслет на запястье. – Он вбил себе в голову что-то, во что так упрямо верит, что не позволяет себе даже надеяться на улучшение. Проблема в нем, понимаешь? – Добровольский тяжело вздохнул. – Страх перед неудачей или боязнь не оправдать чьих-то ожиданий, – Пашин взгляд скользнул по лицу Антона, который наконец начал осознавать, в чем дело. Мужчина выглядел раздраженным, но не из-за парня, а из-за безысходности, в который раз признавая, что в его профессии мало быть высококлассным специалистом в одной лишь сфере, знания из области психологии стоило бы тоже в свое время черпнуть с излишком. – Ты думаешь, что я..? – Я не виню тебя. Говорю это сразу, пока ты не напридумывал всякого, – Паша серьезно посмотрел на парня. – Я лишь хочу сказать, что отношения между вами – довольно сильный толчок для него, чтобы двигаться дальше. Он боится оказаться неидеальным для тебя, – мужчина позволил себе указать тонким пальцем на Антона, – но при всем это именно ты его спасаешь. Антон прикрыл на мгновение глаза, секундой позже распахнув их, и спросил: – Что мне делать? – Будь рядом с ним. Даже будучи в другом городе, ты умудряешься быть ближе тех, кого он видит каждый день. Ты встал на одну ступень по значимости с Сережей, но так, как он смотрит на тебя, я не замечал за ним прежде. Арсений молчал, тяжело дыша и избегая глаз Антона. Тот, напротив, смотрел пристально, прожигая взглядом, настойчиво требуя внимания. – Ты не имел права, знаешь, – не выдержал все-таки Шастун, и Попов поднял глаза. – Не должен был писать мне тогда, не должен был заставлять отвечать тебе, привязывать к себе, чтобы я потом бежал к ноутбуку, как зависимый, едва услышав клик входящего сообщения. – Антон смотрел пристально и говорил жестко и вместе с тем осуждающе, словно выплевывая правду, не скрывая, как ему больно. – Не должен был утешать, делать вид, что тебе не все равно, что ты переживаешь. – Я не делал вид… Антон поднял руку, призывая замолчать. – Ты не должен был становиться важным для меня человеком. Не должен был втираться в доверие, сыпать словами, которые не значат ровным счетом ничего. Ты не должен был позволять приехать. Не должен был говорить, касаться, смотреть так, будто я что-то значу для тебя. Ты не имел никакого гребанного права влюблять меня в себя, – практически крича, перечислял Антон. – Ты не должен был без спроса хватать мое сердце, а потом разбивать его таким изощренным способом. Ты не должен был врываться в мою жизнь, если знал, что уйдешь из нее, черт возьми, – по щекам текли обжигающие слезы, которые Антон грубо стирал кулаками. Он смотрел на Арсения, чувствуя, как внутри боль заполняет каждую клеточку, растекается по венам, отравляя организм. Он видел в мужчине напротив свое счастье, свое собственное спасение, но и он же был его погибелью, источником боли, хотя сам же зарекался таковым не быть. – Ты не имел никакого права вселять в меня надежду, будто я могу тебе помочь, будто у меня правда получается делать для тебя что-то хорошее, потому что больше своего собственного счастья, я хотел его для тебя. Последние слова разрушили стену, возведенную архитектором Поповым, сравняв ее с землей, разнеся в щепки. После сказанного Антон ощутил неизмеримую пустоту внутри, что не прошло мимо потерявшего речь Арсения. Шастун неотрывно смотрел на брюнета, но взгляд, такой сквозной, отсутствующий, потерянный, истязал и без того разбитое сердце Попова. Он наконец понял, что даже авария не принесла в его жизнь столько разрушений, как он самостоятельно сломал стоящего перед ним мальчишку. Хуже всего – давать надежду, а позже отбирать ее, сильно ударяя по рукам. Больнее всего – заставлять нуждаться в человеке, а потом увеличивать дистанцию. Несправедливее всего – сначала крепко обнимать, а потом с силой отталкивать без возможности когда-либо еще прикоснуться. Арсений бы так и размышлял, если бы не копошение в коридоре, которое отчетливо намекало то, что Антон уйдет прямо сейчас и точно уже никогда не вернется. Он в расстегнутой куртке проскользнул в спальню, хватая оставленный на тумбочке телефон, и вернулся в коридор, обуваясь. – Антон! – Арсений пытался развернуть кресло, но то не поддавалось, задевая стол и врезаясь в дверной косяк. – Антон, пожалуйста! – неискреннее, как пытался внушить себе Шастун, отчаяние звучало в голосе парня, но тот резче стал дергать узлы. Привычка стягивать кроссовки, не потрудившись развязать шнурки, сыграла с ним злую шутку в неподходящий момент. – Давай же, – шмыгая носом, истерил Антон. Арсению впервые в жизни было так страшно. Он со страхом ждал, что входная дверь хлопнет и Антон оставит его одного. В том, что его мальчик был прав, сомнений не оставалось. Принимать помощь не должно быть стыдно, особенно если это желание настолько искренне, что разрывает изнутри и бьет по ребрам. Забота в их случае переплетена с чем-то большим, что дает силы бороться, что перебивает страх остаться одному. Арсений понял, что им движет уже не боязнь, что его снова бросят, а ощущение ненужности, которое он всучил Антону, отгородившись от его теплоты и заботы. Его Антоша заслужил благодарность и взаимную любовь, а не разбитое сердце. А он сам, Арсений, заслужил такого солнечного Антона. – Не уходи, я без тебя никак, – прошептал Попов, обнимая со спины Шастуна и сжимая его руки, коснувшиеся дверного замка. Понадобилось секунд восемь, чтобы парень развернулся. Вместо обиды или ненависти, которые так боялся обнаружить брюнет, в округлившихся зеленых глазах Арсений увидел шок, перемешанный с удивлением. Спустя еще секунд десять, когда Попов ощущал ответную крепкую хватку, на него обрушилось осознание. Он догнал Антона самостоятельно, а кресло так и осталось одиноко стоять на пороге между кухней и коридором.