Балтимор был окутан рождественскими огнями. Они ярко мерцали и переливались сквозь снег, переходящий в дождь, и город казался почти пригодным для жизни.
Старый дом Ганнибала на площади Чандлер тоже сверкал: окна были украшены разноцветными огоньками, а на крыльце стоял, высоко вскинув рогатую голову, рождественский олень. Он смотрел на Уилла с плохо сдерживаемым недовольством.
— Да пошёл ты... — пробормотал Уилл, поднимая воротник пальто.
Он никогда не был до этого в Балтиморе, этом старом, умирающем, но всё же сохранившим странное очарование городе. Ноги сами привели Уилла на площадь, к дому, где жил Ганнибал. Здесь он остановился, влекомый то ли страхом, то ли надеждой, то ли невыносимой ностальгией.
Он провёл рукой по мокрому от снега и дождя лицу, думая, что ему, наверно, всю жизнь придётся тонуть в воде.
Когда ноги стали замерзать, Уилл двинулся к маленькой, арендованной для него ФБР квартирке. Она была далеко, и он шёл быстро, чтобы согреться. Ему не хотелось прятаться в автомобиль несмотря на мерзкую погоду.
Он не стал звонить мисс Блум — что-то удержало его. У него есть неделя, семь предрождественских дней, и он волен распоряжаться ими как пожелает.
Этой ночью ему снился Ганнибал — как и много раз до этого; Уилл почти привык к его присутствию в своих снах. Он хорошо помнил кошмар, приснившийся ему после поимки Ганнибала; помнил, как не мог понять, проснулся или нет, и долго, очень долго его мир оставался чёрно-белым.
Потом, месяца через два, цвет вернулся, но иногда всё-таки пропадал: Уилл привык не обращать на это внимания. Само задержание произошло на удивление просто — Ганнибал не сопротивлялся. Уилл помнил, как его самого допрашивали — долго, выматывающе, и как он глядел в зеркальное стекло и видел там лицо Ганнибала. Помнил, как впервые встретился с мисс Блум, которая захотела сама поговорить с тем самым парнем, и как он робко попросил — если возможно, конечно, он прекрасно понимает, что в таком серьёзном деле не должно быть исключений — о зачислении в Куантико. А потом пришло письмо, короткое письмо от Ганнибала, написанное его точным разборчивым почерком.
Воспоминания роились и роились, настойчивые, неотвязные. Несколько раз Уилл пытался начать терапию, но бросал. В самом деле, что он мог сказать врачу? Что втирался в доверие к убийце, убивал с ним, а потом предал, чтобы принести его в жертву своим амбициям? Или то, что сейчас он жалел не о том, что лгал и отнимал жизни, а о том, что не остался с ним?
Ему было семнадцать, он рвался прочь. А Ганнибал был серийным убийцей, скрывающимся под чужим именем. Это не оправдывало никого из них.
***
— Мистер Грэм, не знаю, как вам это удалось, но вот. — С этими словами доктор Чилтон положил перед Уиллом папку. — Я, конечно, не имею права без вашего либо мисс Блум разрешения читать анкету, но я позволил себе заглянуть внутрь, чтобы убедиться, что она заполнена.
— И ещё, — продолжил он. — Лектер был категорически против того, чтобы вы посещали его снова. Поэтому он попросил меня предать вам все записи.
Папка лежала чуть косо, и Уилл машинально выровнял её.
— Он сам это сказал?
— Да. — Чилтон выглядел не так враждебно, как в их первую встречу, как будто неудача Уилла смягчила его. — Не думаю, что он изменит своё решение.
— Что же, спасибо вам. Вы очень помогли мне, доктор Чилтон.
Папка жгла руки Уилла — тяжким, неудобным стыдом. Он почти со злостью забросил её подальше, затолкал в шкаф в своём балтиморском жилище, даже не взглянув, что внутри.
Шесть дней. У него ещё есть в запасе шесть дней.
***
Нет. Нет, нет и нет.
С каждый разом улыбка доктора Чилтона становилась всё шире и искренней. Нет, Ганнибал Лектер не примет его. Нет, он категорически не хочет его видеть. Нет, к его, доктора Чилтона, сожалению, встреча без согласия пациента невозможна.
В первый день Рождества он зашёл в ближайший магазинчик и выбрал себе бутылку вина. Он выпил её, сидя в одиночестве и пересматривая все части «Звёздных войн» подряд. Временами ему казалось, что в соседнем кресле сидит Ганнибал, почему-то в больничном комбинезоне, но стоило всмотреться внимательней, и там никого не оказывалось.
На следующий день он передал мисс Блум папку и слушал, как она благодарит его сдержанно, но Уилл видел, как сквозь броню бесстрастности пробивается гордость. Мисс Блум всегда умела радоваться успехам своих учеников, особенно когда они были так нужны ей самой.
