Добровольность

Утро было туманное, влажное, прохладное. Жемчужный свет просачивался сквозь наполовину зашторенные окна, освещал тёмно-синюю спальню. Уилл, лёжа на боку, видел в этом свете затылок и спину Ганнибала. Чуть ниже лопаток белел неровный круг диаметром в несколько дюймов — бывшее клеймо Вёрджера, как он прочитал когда-то в его личном деле. Ещё ниже, справа, виднелась старая пулевая рана. Судя по дыханию, Ганнибал уже не спал. Уилл поцеловал его в то место, где шея переходит в спину — чуть выдающийся вперёд позвонок. — Доброе утро, доктор Лектер. Ганнибал повернулся к нему, и Уилл ощутил слабую утреннюю неловкость: ему было чуть-чуть стыдно за свои нечищеные зубы, растрёпанные волосы и слишком яркий, густой запах тела. И ещё в нём проснулось ясное и понятное желание. — Доброе утро, Уилл. — Ганнибал улыбнулся. Вот он-то явно не испытывал ни малейшей неловкости. — Ты беспокойно спал. — Простите, если мешал. — Никаких проблем. Обычно я сплю мало и просыпаюсь рано. Ганнибал оставался в постели и терпеливо ждал, пока он проснётся. Чувство, которое испытал Уилл по этому поводу, больше всего походило на благодарность. — Не очень-то вежливо с моей стороны. Рука Ганнибала скользнула по его груди, отбросила одеяло. Он приподнялся, опёрся на локоть, рассматривая Уилла, потом улыбнулся, показав краешек острых клыков. — Даже утром ты пахнешь приятно. Запах, всегда напоминающий мне о море. Уилл скинул одеяло полностью. Взгляд Ганнибала скользнул вниз, к его полувставшему члену, выпирающему сквозь белые трусы. — Ты бы не мог предложить более прямо, Уилл. — Тон его голоса изменился. В нём завибрировало то же желание. Изогнувшись, Уилл стянул бельё. После всего, что было между ними, физическое обнажение далось удивительно легко — сущая мелочь, клочок ткани, прикрывающий плоть. Сейчас, здесь, одинаково лишённые одежды, они были почти равны. Границы, и без того призрачные, истончились ещё больше, истаяли; и дальше всё было совсем легко. Уилл взял руку Ганнибала и положил себе на бедро; послушный его безмолвным приказаниям, тот сжал ладонь, провёл большим пальцем по выступающей косточке. Касания были такими естественными, как будто они уже много раз делали это. Когда пальцы Ганнибала охватили член Уилла, тот легонько застонал от удовольствия, охватил руками его шею, заставляя Ганнибала наклониться ближе к нему. Движения Ганнибала были медленней, чем Уилл привык, когда делал это сам, ладонь двигалась вверх и вниз, не спеша, равномерно, и дыхание Уилла учащалось. Он хотел было шепнуть «Быстрей», но не стал — это была часть игры, полная покорность, которая должна была вознаградиться в конце. Ганнибал не целовал его. Он склонил лицо, уткнул его в шею, в длинные спутанные волосы, скользил сомкнутыми губами по коже, ни на секунду не сбиваясь с ровного ритма. Его бёдра вжались в Уилла: Ганнибал был возбуждён не меньше его. — Пожалуйста, — выдохнул наконец Уилл. — Пожалуйста. Услышав это, Ганнибал еле заметно вздрогнул. — С удовольствием, Уилл. — Это было всё, что он ответил. Еле слышные стоны, мягкий звук, с которым плоть скользит о плоть, дыхание и шелест простыней — на минуту лишь эти тихие звуки заполнили спальню. Уилл кончил почти беззвучно, обнимая Ганнибала за шею, растворяясь в долгом мягком оргазме. Сперма Уилла растеклась по животу, запачкала руку Ганнибала, но того, казалось, это не волновало. Он повернулся на спину, вытянулся; теперь Уилл рассматривал его с жадным вниманием — поджарое, мускулистое тело, густые волосы на груди и в паху, шрам от пули в правом боку, ниже рёбер. Ганнибал не мешал ему — он выставлял себя напоказ: ладонью, на которой ещё осталась чужая сперма, он обхватил свой член, двинул рукой. На секунду Уиллу пришло в голову дикое сравнение — Ганнибал в постели был похож на себя на кухне: та же отточенная небрежность, тот же артистизм, тот же опыт. Это было зрелище только для него, и Уилл смотрел, смотрел прямо в глаза, пока Ганнибал не опустил веки, тихо застонал, переживая собственное удовольствие. Уилл положил голову на плечо Ганнибала, прижимаясь к нему, и тот в ответ обнял его так крепко, что стало трудно дышать. Когда он ослабил объятия, Уилл глубоко вздохнул и ощутил запах чужой спермы — непривычный, но приятный. — Границы, — тихо произнёс Уилл, зарываясь пальцами в растрёпанные волосы Ганнибала. — Что ты сказал? — Голос Ганнибала чуть прерывался от учащенного дыхания. — Границы, — повторил Уилл. — Мы тем и занимаемся, что пытаемся их установить. В наших отношениях. Ганнибал приподнялся, протянул ему взятую из тумбочки салфетку. Уилл отрицательно мотнул головой, и тогда он сам стал протирать — сначала его кожу, потом свою. — И где же мы остановились, Уилл? — Мне кажется, доктор Лектер, — следя за его движениями, ответил он, — что я не могу их нащупать. Ганнибал снова лёг рядом, отвёл чёлку с глаз Уилла. Его дыхание выровнялось, но румянец ещё не сошёл со щёк. — Боюсь, что мы оказались внутри крепостной стены. И ещё, Уилл, ты можешь звать меня просто Ганнибал. — Хорошо... Ганнибал. — Уилл поймал его пальцы, поцеловал их. — Я давно называю тебя так, про себя. — Я знаю. Что ты хочешь на завтрак? — Поскольку наши границы слишком размыты, то ты можешь решить сам, и это будет и мой выбор. — Тогда мои преступления становятся твоими? Уилл рассмеялся, и Ганнибал вместе с ним. Он поднялся, набросил халат — шёлковый, такой же тёмно-синий, как и всё в спальне. Вставая вслед за ним, Уилл подумал, что в следующий раз потребует завтрак в постель. Пожалуй, он может требовать почти всё что угодно — как и Ганнибал от него.

***

— Креп-сюзетт с апельсиновым соусом и карамелью. — Ганнибал наклонился, ставя перед Уиллом тарелку. Он успел не только приготовить завтрак, но и принять душ, побриться, одеться и уложить волосы. Уилл начинал лучше понимать, каким образом он успевал устраивать свои высокохудожественные композиции из трупов. — Очень вкусно, — прожевав, ответил Уилл. — Мне определённо нравится твой выбор. Правда, я бы выпил потом кофе. — Ты можешь воспользоваться кофеваркой, она стоит за твоей спиной. — Ганнибал сел напротив со своей порцией. Он сохранял серьёзное выражение лица, но глаза блестели. — И это будет ровно то же самое, если бы его приготовил я. — Размытые границы имеют свои недостатки. — Это вывод, к которому я пришёл много лет назад. Поднявшееся солнце давно рассеяло туман, светило в окна сквозь низко растущие деревья, и на столе плясали тени от листьев. Завтрак был и вправду очень вкусным, а Уилл проголодался за это утро. — Ганнибал, я не могу сказать, что у меня большой опыт отношений, — начал он, расправившись с блинчиками. — И я не всегда точно знаю, что приемлемо в них, а что нет. — Ты можешь полагаться на свою эмпатию. — Ганнибал поднялся, обошёл стол, коснувшись на ходу плеча Уилла. — И на свои знания обо мне. Негромко зашумела кофеварка — странное устройство, стеклянные цилиндрические колбы и блестящий металл. — По-моему, моё присутствие в твоей кровати тебя не тяготит. — С формальной точки зрения наши отношения не нарушают этических запретов. Ты не мой ученик, пациент или подчинённый, и ты давно достиг возраста согласия. — Формальная точка зрения никогда не удовлетворяла тебя, Ганнибал. — Но никогда не ограничивала. Ставя перед Уиллом чашку дымящегося крепкого кофе, Ганнибал снова легко коснулся его руки. Сегодняшнее утро было полно прикосновений. — То, что ты вчера сказал мне, Ганнибал. — Пальцы Уилла обхватили чашку. — О том, что мне стоит быть осторожней. — Твой отец наверняка гордится тобой. — Он умер. Почти год назад. Ладонь Ганнибала накрыла запястье Уилла, мягко обхватила его. — Мои соболезнования. — Всё нормально. — Он сжал губы. — Ненормально то, что ты сознательно ставишь меня в ситуацию выбора между собой и моей службой в ФБР. — Приехать сюда было твоим сознательным выбором. — Да. Ты хочешь, чтобы я так думал. Внезапно на Уилла накатило раздражение. Он отхлебнул кофе, выдохнул, пытаясь успокоиться. Взгляд Ганнибала скользил по его лицу, избегая глаз, и это было слишком непривычно. — Прости, Ганнибал. — Теперь он потянулся через стол, коротко поцеловал его. — Я приехал, потому что не мог этого не сделать. — Ты плывёшь между Сциллой и Харибдой. — Как Ясон? — Как Одиссей. — Ганнибал спрятал улыбку за своей чашкой с кофе. — И кому-то из них ты должен принести свою жертву. Стены в той части кухни, в которой они сидели, были облицованы светлым полированным камнем. На его фоне волосы Ганнибала казались темнее, и глаза стали совсем чёрными. — Ты едешь сегодня куда-то? — Ничего того, что я не мог бы отменить. — Тогда останься со мной, пожалуйста. Ганнибал кивнул. Он принял эту жертву, и блеск в его глазах снова стал голодным.

***

После завтрака они долго целовались, сидя на диване в гостиной. Было в этом что-то почти целомудренное, подростковое — томиться от мягкого, обволакивающего желания, длить его до бесконечности, не давая перейти некую незримую грань. Уилл пока не был готов повторить сегодняшнее утро, а Ганнибал не настаивал, выжидая. — Расскажи мне о тюрьме. Ганнибал лежал в расстёгнутой, измятой рубашке, с растрёпанными волосами — томный, открытый, непривычный. Уилл прижимался к нему, ощущая его тепло всей кожей — майку свою он давно снял, бросил куда-то. — Ты видел её. — Не о том. — Уилл раздвинул коленом его ноги, устроился удобней. Ему доставляло особое удовольствие испытывать его терпение и пределы дозволенного — в разговорах ли, в безмолвном языке тела. — У тебя был план, как выйти оттуда? — У меня было их несколько. — А если бы ни один не сработал? Пальцы Ганнибала легли на затылок Уилла. — Я бы жил в своём Дворце Памяти. Ушёл бы туда навсегда. Давний отзвук угрызений совести всколыхнулся в сознании Уилла. Он представил себе эту жизнь: бесконечные блуждания в воспоминаниях, редкие пробуждения и зияющая пустота впереди. — Был ли я там? — В некоторых комнатах. Я посещал их, иногда. — Откровенность за откровенность, Ганнибал? — Я и прежде был откровенен. Это то, чего ты всегда хотел, не так ли? Повернув голову и прижавшись щекой к его груди, Уилл ощутил ровное чёткое сердцебиение. Чего, впрочем, он ожидал? Для Ганнибала главным всегда будет Ганнибал, какими бы крепкими узами не связало бы его с другим человеком. — Ты не был принцессой в заточении, Ганнибал. И я не очень подхожу на роль принца. Ганнибала, похоже, лишь позабавило это замечание. Он не заметил — или сделал вид, что не заметил, — той боли, что прорывалась сквозь него. — Я имею уникальную возможность сравнить условия своих двух заключений. Молчание рано или поздно становится невыносимым. — Ты либо начинаешь говорить, либо сходишь с ума. Ганнибал утвердительно опустил веки. Снизу Уиллу хорошо видны были его светлые ресницы. — Кроме того, меня смущали некоторые практические аспекты. В костюме дю Берри я смог вполне воссоздать тот образ жизни, к которому привык, и лишиться его было некомфортно. В этот образ жизни наверняка входили убийства, но говорить об этом Уилл не стал. Вместо этого он приподнялся, дотянулся до губ Ганнибала, стал целовать их настойчиво, почти грубо: ответная жестокость, напоминание о той боли, что они причинили друг другу и ещё причинят.