Он всего лишь учитель!

— Моя сеструха мотоцикл купила, — сказал Шастун, опрокидывая в себя стакан противного, холодного и слишком сладкого чая. — Мотоцикл? Круто, — протянул Сергей, откусывая булочку с джемом. — А она обменяет мне мотоцикл на фотоаппарат? — Вот, допустим, у тебя будет уже мотоцикл, да? — согласился Дима, который так себе ничего и не взял. — Вот сколько стоит мотоцикл? — спросил он у Шастуна. — Тысяч восемьдесят, может, больше, — пожал плечами Антон. — Вот, восемьдесят штук. На что можно поменять мотоцикл стоимостью восемьдесят штук? — не слишком заинтересованно спросил Позов у Матвиенко. — На что-нибудь равноценное, — задумался Сергей. — На пять ночей в президентском люксе, к примеру. — Где-нибудь в Челябинске, — ухмыльнулся Поз и Антон расхохотался. — А еще бы на что? — Да говорю же — на что угодно равноценное. — На пластику груди, — улыбнулся Шастун, и настало время смеяться Диме. — Тебе бы пошла троечка. — Вот не надо мне тут, — оборвал разговор Сережа и запихнул в рот всю булочку полностью, потягивая сок из трубочки. — Да и вообще, операция по пластике груди дорого стоит. Может быть, конечно, кто-нибудь да согласился бы… — Но троечка бы тебе все же пошла. Правда, на восемьдесят штук тебе максимум первый размер вкачают, да и то только в одну грудь, — допил чай Шастун, звонко опустив стеклянный стакан на стол. В столовой было полно людей и за столом их класса сидело еще пять человек, но все они были заняты своими делами, а маленькая команда Шастуна - своими. Парни обсуждали бытовые проблемы, но по большей части переговаривались лишь Матвиенко с Позовым, в то время как Шастун тупо пялился в гладкую поверхность стола и только иногда отвечал на подколы друзей. — Кстати, я сегодня не видела Арсения Сергеевича, — к ним в компашку снова подлезла Юля со своими двумя лучшими подружками. Талбиева, она же Талба, вообще любила лезть в дела других людей, обожала сплетни, лошадей и получать тройбаны по алгебре с геометрией, хотя ей весь класс все время твердил: «Сделай ты уже гребанную домашку!». Ее подруга Софи — немка, приехавшая в Санкт-Петербург из Мюнхена вместе с матерью и старшим братом-студентом, более спокойная, чем подруга, и почти всегда поддерживала авантюры Шастуна или Талбы. Сама девушка была внешностью не обижена: блондинка с голубыми глазами и пышной фигурой. У Сережи всякий раз слюни текли при виде Софи, но он отчаянно сдерживал свои чувства. Лера — третья из них и, кажется, самая спокойная и сосредоточенная. Выглядела очень простенько: каре, очки, темные тона в одежде, морда кирпичом. Никакого волнения в душе она не вызывала, однако… имела свои плюсы, могла разрядить обстановку и неплохо шутила. — У него же выходной, вроде как, — пожал плечами Поз. — С чего ты взял? — У нас сегодня нет ни русского, ни литературы. В других классах, где он ведет, тоже, я смотрел расписание. Вывод — выходной. — Поз, ты слишком умный, — вздохнул Серега. — Будущий врач же, — ухмыльнулся Дима. Антон же ничего не ответил на слова очкастого друга, лишь пожал плечами, так как факт выходного у Арсения Сергеевича отрицать было бессмысленно. Но почему-то парня мучали… сожаления? Он вспоминал вчерашний день, где он — промокший под дождем до нитки, взбудораженный и злой на одноклассника Феню — ехал в одной машине с таким ненавистным классным преподавателем. И вот тут главный момент: слова «ненавистный классный преподаватель» даже в своей голове Антон проговаривал с натяжкой. И от этого Шастуна бросало не то в дрожь, не то в жар, потому что, как так-то?! Арсений Сергеевич, как сказал Агапов, не романтик и даже не интеллигент. Казалось бы, почему Антон запомнил именно эти слова? Да потому что это полный пиздеж. Шастун был без понятия, как там с романтической стороной, но интеллигентом Арсений Сергеевич точно был. Сравните его и биолога Александра Михайловича. В отличие от классного преподавателя, который довез до дома, позволил высушиться полотенцами и дал совет, что нужно делать, а чего нельзя, Александр Михайлович в дождь послал бы ученика на три веселых буквы, сел в свою старую шестерку и укатил в закат, радуясь всему, чему только можно радоваться. Уроки почему-то длились особенно медленно, и на истории, которую Антон яро ненавидел, парень даже чуть ли не захрапел на весь класс, однако обошлось. В школу Афанасий Агапов сегодня не пришел. А вот Рома приперся и целый день сверлил Шастуна взглядом. На вопрос учителей: «А где Агапов?», Рома отвечал, что тот заболел. Так ему, в общем, и надо. Не будет шастать с взрослыми мужиками под дождем, дебила кусок. Почему-то мысль о том, что Агапов болеет и теперь расплачивается за грехи свои, радовала душу Антона, и оставшиеся уроки парень был в сонном, но довольно веселом настроении. Сегодня дождя не было, хотя лужи и грязь со вчерашнего дня остались. Солнце светило ярко и даже пекло, поэтому домой парень добирался в расстёгнутой ветровке и с запрятанным в сумку шарфом. Дома была лишь Ангелина — родители пахали на работе. — Ты всегда так поздно приходишь? — спросила сестра, сидя на диване в позе лотоса и пристально наблюдая за тем, как младший брат стаскивал с себя ветровку. — Хочешь куда-нибудь поехать? — Не очень, — покачал головой он, усаживаясь рядом с Энжи. — Не хочешь мотоцикл обменять на фотоаппарат? — У меня есть фотоаппарат, — Ангелина взяла в руки телефон и начала что-то быстро набирать в сообщениях. — Хочешь покататься на мотоцикле? — Хочу. — Можешь взять, — сказала она, оторвавшись от телефона и улыбнувшись удивленному Шастуну. — То есть? У меня же прав нет. И родители… — запнулся он, понимая, что любой другой бы кричал «ПРАВДА, ПРАВДА, ПРАВДА?!» и прыгал бы по комнате от радости и заигравшего в жопе детства. — Но ездить-то ты умеешь? — Ага. — Вот и все, — улыбнулась она. — Будем считать, что поездка на мотоцикле — это такой подарочек тебе на шестнадцатилетие, которое я пропустила. — Могла бы отдать деньгами… — Зачем нужны деньги десятикласснику? Хотя ладно, тупой вопрос. Возьми мотоцикл и покадри девчонок, а то на всю жизнь останешься не только дрищом высотой со шпалу, а еще и одиноким мужиком с тридцатью кошками, которому никто в старости стакан воды не принесет. — Тебе так нравится издеваться надо мной, — сощурился парень. — Еще как! Ай! Девушка закричала, когда Антон ущипнул ее за щеку и гепардом убежал в свою спальню, закрываясь на замок, потому что по ту сторону двери рычал разъяренный бес со следами пальцев на щеке. Парень засмеялся, когда Ангелина пнула дверь, развернулась и пошла прочь, пожелав удачной поездки на мотоцикле и уже тише добавив что-то типа: «Потом будешь мне все карманные деньги отдавать на бензин, сучка». В общем, вечер обещал быть более, чем насыщенным. К вечеру парень уже начал собираться для грандиозной поездки. Да, кататься он умел, так как сестра, часто приезжавшая в Санкт-Петербург в прошлом, имела в друзьях множество людей, у которых были мотоциклы. А так как Тоша — милый, улыбчивый и любопытный мальчик, любая подруга или друг Ангелины таяли, стоило им увидеть изумрудные глазки, и давали кататься столько, сколько влезет, под контролем, естественно. Но суть Шастун все же понял и даже спустя целый год, за который сестра ни разу не приезжала в гости, он помнил все до мельчайших подробностей. Кожаная куртка, кольца и браслеты на руках, растрепанные волосы и наглая улыбка. Было бы еще круто надеть темные очки, но, мать вашу, на улице ночь и только дебилы ездят ночью в темных очках. Поэтому для полного образа Антону не хватало еще одобрительной улыбки со стороны сестры, ее слов, наподобие «Мой маленький братишка стал таким взрослым!», а после Шастун, под надзором сестры усевшись на мотоцикл, ощутил себя как никогда свободным. Заднице было запредельно удобно на сидении, и от этого становилось донельзя классно. Из-за яркого солнца днем Шастуны надеялись, что грязь на дорогах засохла, но Ангелина все же предупредила брата объезжать, обходить или даже переносить мотоцикл через лужи, а то «сам будешь его мыть, свинья». Антон махнул девушке рукой и, вздохнув поглубже, рванул с места. Мотоцикл издавал поистине прекрасный звук, и это заставляло сердце парня биться быстрее. Он не ехал по большим дорогам или там, где мог наткнуться на полицейские машины. Сестра разрешила кататься сколько влезет, но не уезжать далеко, а еще на обратном пути заглянуть в аптеку и купить таблетки от головы. Шастун ездил около часа. Ветер в волосах, радость в груди, мурашки по всему телу — все точно так же, как описывают в книгах или показывают в фильмах. С наглой рожей он отправлял селфи вместе с мотоциклом Сереже и Диме. Матвиенко особенно бушевал, мол, какого черта ты, друг мой родной, сияешь под луной и, блять, без меня? Конечно же, парень говорил это без всякой злости, но ему было не то, чтобы завидно, а чуточку обидно. Но Шастун пообещал ему небольшую поездку ближе к выходным, поэтому Матвиенко не слишком дулся. В итоге, получив незабываемую бурю эмоций и даже поругавшись с каким-то водителем машины фирмы «АвтоВАЗ», парень подъехал к ближайшей аптеке и остановился. Несмотря на вечер, в аптеке было много покупателей, начиная с беременных женщин, загнанных мужиков и заканчивая ворчливыми бабушками и терпеливыми детьми, теребящими в руках бумажечку со списком того, что надо купить. Антон занял очередь под окном №3 и стал ждать. Вечерний свежий воздух и выплеск эмоций заставлял приятную негу растекаться по всему телу, а сознание немного клонить в сон, что было бы просто незабываемым ощущением, если бы не стоящие впереди недовольные люди. Когда перед Шастуном оставалось всего два человека, а место позади него до сих пор никто не занял, дверь аптеки снова открылась и… — Опа-на, Шастун? Парень вздрогнул, медленно разворачиваясь к вошедшему посетителю. Не менее удивленный Арсений Сергеевич смотрел, не отрывая глаз, пока добродушно не улыбнулся и не занял то самое место за Антоном. Шастун мгновенно отвернулся лицом к окну №3 и закрыл глаза, изображая на лице приступ вселенского невезения. Вот почему вам, Арсений Сергеевич, именно сейчас приспичило прийти в аптеку? Вам это вообще зачем? Вы же молодой, двадцать два года — а это немного, чтоб вас. Неужели что-то может болеть? К примеру? Спина из-за ваших вчерашних обнимашек с Афанасием? Или, может быть, локоть из-за того, что вы вечно дергали Шастуна за руку? Или за презервативами, тоже для каких-нибудь пристающих к вам малолеток? В какую-то секунду Антону пришло на ум то, что он, черт подери, ведет себя как ревнивая телка! Одновременно с этой мыслью пришла еще сомнительная догадка о том, что Арсений Сергеевич покупает лекарство для… Агапова? Ведь тот же заболел, а так как учитель подвез до дома именно Шастуна, а не Феню, Арсений Сергеевич теперь чувствует себя виноватым и… и…! — Даже не поздороваешься? — наиграно обиженно спросил мужчина. — Мы знакомы? — нахмурился Шастун, понимая, что ничего глупее он сказать не мог. — Как грубо. Я чувствую себя брошенным, — вздохнул учитель. — Обычного «привет» на твою любимую букву было бы достаточно. — То, что я решил поиздеваться над вами именно на эту букву, не делает ее моей любимой, — фыркнул парень. — Я узнал о тебе чуточку больше. Значит, буква «п» не любимая? Заведу-ка я себе книжечку под названием «Что не любит Антон Шастун», — хохотнул Арсений Сергеевич. — Если вам так понравилось, то я еще не люблю приготовленные овощи. Можете ссать кипятком от новой информации, — выпалил парень и подошел к окну. — Дайте темпалгин. — С вас 92 рубля. Шастун протянул купюру в сто рублей и, получив коробку с лекарством и восемь рублей сдачи, сунул это в карманы и быстро вышел из аптеки. Парень устало вздохнул и направился к мотоциклу. В голове было столько мыслей, а радость поездки теперь померкла от улыбки Арсения Сергеевича. Снова она. Эти теплые голубые глаза, небольшой румянец на щеках, красивое лицо, которое украшала прекрасная улыбка, заставляющая Антона вздрагивать и морщить лицо, понимая, что при воспоминании о ней сбивается дыхание. И это было так жутко, что почти дойдя до мотоцикла, парень не сразу понял, что его окликают. Но голос, зовущий его, не принадлежал Арсению Сергеевичу… — Шастун, блять, сюда посмотри! Антон обернулся и тут же нахмурился, заметив в паре метров от себя такого же хмурого, но одновременного давящего лыбу Шульгина — быдлатого парня из 10 «Б» класса. Вместе с ним была и вся его компашка, человек пять, трое парней и две девушки. — Чего тебе, Илья? — без всякого интереса спросил Антон. — Твой? — спросил зеленоглазый брюнет, кивнув на мотоцикл. — Мой. — Дай погонять. — Обойдешься. Шульгин был таким человеком, который не привык, что ему отказывают. Вообще, он был человек чересчур банальный. Строил из себя гопника, одновременно с этим слушал Пугачеву, тащился с американских сопливых фильмов и привлекал внимание тем, что по жуткой пьяни резал себе вены и орал песни Баскова под забором школы. Однако все его почему-то любили. Почему? Бог знает. — Тц, — цокнул он. — Не наглей, Шастун. То, что ты стал позорной звездой школы не значит, что теперь можно всем дерзить. — Ты же сам всем дерзишь и не менее популярен, чем я, только в другом роде деятельности. Как ты зашугал вашу химичку? Она, бедная, еще долго не выходила на работу по болезни, — отмахнулся парень. — Ты меня с собой не путай. Знаешь, что говорят о тебе ученики? А нет, ты ведь знаешь. Давай по-другому. В курсе, что трещали про тебя учителя? «Этот Шастун — просто какой-то варвар! Нет, вы видели его лицо на уроках? Он просто разорвать всех хочет, мне ему слово сказать страшно, я боюсь, коллеги. Павел Алексеевич только хочет репутацию школы спасти, но пока у нас учится этот монстр, все будет напрасно! На месте директора я бы уже давно гнала Шастуна взашей. Знаете, говорят у него отец темными делишками промышляет. А сестра вышла в люди только через постель…». Ну как? Интригует? — заулыбался Шульгин, слыша, как его дружки захихикали. Антон сжал губы и кулаки, а челюсти резко сомкнулись и парень почувствовал, что сердце начало громко грохотать. На улице темно. Они стояли вдали от основной массы людей, просто потому, что Антону захотелось припарковаться именно тут… именно на стыке двух домов, в нескольких десятках метров от которого решили построить аптеку. И парню на долю секунды показалось, что это чертовски неправильно, что лучше бы он остановил мотоцикл под ярким светом уличного фонаря. Но эта мысль быстро отпала, стоило ему, напыжившись, тараня взглядом брюнета перед собой, тяжело вздыхая и чуть приподнимая верхнюю губу, оскаливая ровный ряд белых зубов, с почти звериным рычанием броситься на Шульгина. Подруги Ильи завизжали, отпрыгивая в сторону. Три парня озадаченно глядели на Шастуна. Благодаря своему росту Антон смог взять Шульгина за грудки и, проделав нехитрый маневр ногами, опрокинуть их обоих на землю. Сесть прямо на парня и заехать окольцованной рукой тому по лицу. Брюнет под ним взвыл, наконец-таки почувствовав, как больно бьет металл. И было бы хорошо, если бы Антон на этом остановился, плюнул Илье в лицо, развернулся и уехал, но в груди у парня лишь ухало сердце, а в голове не было ни единой мысли. Он злился и злился не так, как это делают маленькие дети или добродушные взрослые, наподобие Арсения Сергеевича. Он злился так, как о нем говорили учителя — как зверь, как дикарь или как просто человек, готовый порвать любого на своем пути. И ему даже было весело от того, что он не стал мягкотелой паинькой. Илья получил еще два удара по скулам, прежде чем его дружки оттащили Антона и хорошенько дали ему под ребра ногами. Парень поморщился, сворачиваясь в сплошной комок и грозно рыча. Однако он не был бы предводителем своего «племени», если бы не знал, как выходить из такой ситуации. Когда нога одного, того, что похудее и пониже, пыталась заехать Антону куда-то в бедро, Шастун схватил того за щиколотку, и коленом сбил парня на землю. И это позволило ему встать, чтобы уже через мгновение почувствовать, как его хватают за короткие волосы и как неприятно тянет кожу на голове. Илья, прокричав что-то нечленораздельное, резко опустил голову парня об что-то твердое, и теперь Антон мог почувствовать боль еще и на лбу. Такую резкую и давящую, чертову тупую боль. Двое парней, по очереди врезав Шастуну по лицу, были отпихнуты назад, когда парень, вырвавшись из хватки Ильи, одного пнул ногой, а второго — кулаком. Точно в фильмах, только без замедленной съемки и эпичной музыки на фоне, Антон развернулся к Илье, который… держал в руках нож. Обычный складной нож, такой еще грибники используют. Но даже такое оружие заставило Шастуна вздрогнуть. Лезвие угрожающе поблескивало, частями сливаясь с окружающей тьмой. Выпад рукой и кончик лезвия пролетает в паре сантиметров от лица Антона. Шастуну неприятно это осознавать, но ему страшно. Страшно хотя бы из-за того, что парни Шульгина очухались и теперь снова идут на него, а впереди — сам Илья с ножом, который, как кажется парню, чертовски острый… — ШАСТУН, МАТЬ ТВОЮ!!! Парень даже не сразу понимает, кто его позвал, потому что голос сдавленный и явно запыхавшийся. Он даже не поворачивает голову на этот зов, потому что Илья морщится, напрягая ноги и желая, в конце концов, без задней мысли распороть Антону брюхо. Нет, он не сможет. Арсений Сергеевич, появившийся точно архангел Михаил на пегасе, сбивает Илью с ног, когда таранит его своим плечом. Парни Шульгина охреневают сильнее самого Антона и, пока все стоят в полнейшем шоке, Арсений хватает Шастуна за руку и пытается свернуть в сторону аптеки, но парень наоборот тянет его на себя, кивком указывая на мотоцикл. — Блять! Держите эту сучку! Держите! — надрываясь, говорит Шульгин с разбитым лицом, однако Антон уже сел на место водителя мотоцикла, а Арсений Сергеевич уселся позади него, одной рукой обхватив талию своего ученика, второй облокотившись о сидение. Мотоцикл срывается с места еще до того, как друзья Ильи понимают, что происходит. — Черт, черт, черт, — не перестает повторять Антон, когда они выезжают на дорогу и равновесие их стабилизируется, но руки до сих пор сжимают ручки до такой степени, что сводит запястья. В крови бушует адреналин и Шастун не знает, куда его деть. Он все еще готов продолжить драку, готов остановить первого встречного и набить ему морду просто потому, что чешутся кулаки. Из-за таких мыслей, чувств и потери времени, он не замечает, как на его талии сжимаются уже обе руки, а в спину утыкается лоб учителя. Понимает это парень лишь спустя пару минут после отъезда от места очередного приключения. И, осознавая это, он резко покрывается холодным потом, сердце останавливается, кожа бледнеет. Антон сглатывает, потому что сильные руки Арсения Сергеевича обхватывают его с таким напором, что становится трудно дышать. — Ты такой придурок, Шастун, — не сдерживаясь в словах, шепчет Арсений Сергеевич, и эти слова, даже не смотря на окружающий шум, застывают в голове парня ором. — Ты, блять, ебанный придурок. Черт подери, как так можно… — шипит он, и хватка на талии ученика становится только сильнее. — Слушайте… — Заткнись, — перебивает учитель и голос его непроизвольно жесткий. — Знаешь девятиэтажку возле кинотеатра, где еще рядом большое отделение Сбербанка? — Да. — Давай туда. И почему-то Шастун слушается. Он едет по указаниям Арсения Сергеевича и останавливается возле той самой девятиэтажки. Но даже когда они приезжают, когда мотоцикл затормаживает, а Шастун опирается ногой о землю, чтобы не свалить ни себя, ни транспорт, ни Арсения Сергеевича, учитель не слезает. Он продолжает сидеть, обхватив талию Антона и тяжело дышать на заднем сидении. Шастун сглатывает. — Мы… — Помолчи, — хрипит учитель, и его хватка ослабляется, руки теперь уже с какой-то нежностью держатся за талию Антона, а большие пальцы даже немного поглаживают кожу через кожаную куртку. Шастун еще чувствует, как Арсений Сергеевич сидит, прижимаясь лбом к его спине, а затем поднимает голову и теперь уже тычется носом в кожу, как слепой котенок. Антон даже может ощутить, как тяжело вдыхает учитель запах самого парня, а после поднимается на ватных ногах и еще с пять секунд отрешенно смотрит в землю. — Поднимайся, — говорит он и его голос уже достаточно мягок, но имеет приказные нотки. — Зачем? Я не собираюсь… — Видел свое лицо? — спрашивает Арсений Сергеевич, наконец-то подняв голову и посмотрев на парня. — Оно все в крови. Поднимайся. — Знаете, я, пожалуй… — Если хочешь, чтобы твоих родителей и сестру схватил инфаркт — пожалуйста, — мотает головой Арсений Сергеевич и разворачивается, направляясь к подъезду. Он знает, что Шастун поднимется. Знает, что поставит мотоцикл на подножку и что неуверенно подойдет к учителю, принимая правоту последнего. Арсений все это знает и чуть улыбается, когда видит, что ученик стоит позади него. Ключи дают им шанс войти в подъезд, а после пройти к просторному лифту и зайти в него. Антон не отдает себе отчета. Он только что дрался на улице с парнями, с которыми не раз вместе с Сережей практиковал удары и соревновался в игре «кто кого словесно обосрет», а теперь едет в лифте с малознакомым человеком, плюс ненавистным классным руководителем, наверняка, к нему домой. К Арсению Сергеевичу домой, то есть. И парню легко. Антону даже не претит эта мысль, потому что в большом зеркале лифта он видит свое отражение и понимает, что действительно выглядит ужасно. Из носа течет кровь, синяки и ссадины по всему лицу, да еще и ребра жутко болят от ударов. Молчание в лифте кажется напряженным, но это не так. Антон разглядывает себя в зеркале, а Арсений Сергеевич — Антона. Они едут так до самого девятого этажа, где выходят и Попов буквально за руку тащит Шастуна в квартиру 372. Снова ключ и снова дверь открыта. Антон неуверенно заходит и щурит глаза, когда учитель включает свет. Небольшая прихожая, после которой идет невероятно просторный зал, за поворотом — кухня, а если идти прямо, то там дверь, наверное, в спальню. Они разуваются без слов и так же молча проходят в зал. — Сядь на диван, — говорит Арсений Сергеевич уже без приказа, стягивая с себя пиджак. И Антон снова слушается, хотя понимает, что может ответить колкостью. Но не отвечает, потому что ему интересно. И этот интерес захватывает его с каждой секундой, с каждым вдохом мятного запаха в этой квартире, с каждым взглядом на то, как мелко подрагивают руки учителя. Лицо Арсения Сергеевича — воплощение спокойствия, но что-то все равно не так. — Подожди тут, — кидает Попов и уходит на кухню. Антон ждет, точно послушный пес. Его начинают навещать здравые мысли, типа: «Пора валить, дверь рядом, а ты еще одет, поэтому можно бежать и не волноваться, что будет холодно. У тебя ведь есть деньги? Пойдешь в аптеку, купишь себе бинтов и спирт. Пойдешь в дамский магазинчик и возьмешь тоналку. А затем приедешь домой и спокойно отдашь мотоцикл сестре. Ведь ты можешь так сделать? Почему же ты, жалкий придурок, сидишь и ждешь, пока этот мужик вернется к тебе? Ты ведь ждешь этого, так? Твое сердце слишком громко стучит и, если ты сейчас не выдохнешь, то даже гребанный Арсений Сергеевич все услышит. Понял? Успокойся, мать твою! Успокойся!». Арсений Сергеевич возвращается, и Шастуна действительно бесит мысль о том, что учитель может услышать стук его сердца. Но Попов не обращает сейчас внимания на такие мелочи. Он приходит с бинтом, ватными дисками, спиртом и еще какими-то примочками. Садится рядом с Шастуном на диван, и Антон разворачивается к учителю. Диск смочен спиртом, а голубые глаза напротив сейчас, кажется, заслезятся. — Будет щипать, — предупреждает учитель, словно Шастуну этого не было известно. И вот ватный диск касается разбитой брови и Антон шипит, но тут же удивленно таращит глаза, когда Арсений Сергеевич начинает дуть на ранку. Он промокает бровь ваткой, затем переходит на небольшую ссадину на носу и уже дует на нее. После кровавые разводы удаляются с помощью тех же ватных дисков, только уже смоченных в воде. Антон не может оторвать взгляда от лица учителя. В комнате тишина, они молчат, но напряжения опять нет. Потому что сейчас Шастун любуется Арсением, а Арсений пытается не сделать больно своему ученику. Учитель касается спиртовой ваткой разбитой губы, но Антон уже не морщится. Парень пристально смотрит на губы Арсения Сергеевича, и его грудь начинает вздыматься чаще. Он раньше тоже мог смотреть на мужчину так близко, но какой-то огонь, загорающийся в груди, открывал все новые и новые стороны Попова. К примеру, у него очень красивые скулы, а чуть впалые щеки не делают его похожим на месяц не кормленного пленника. Или как же Антону нравятся его длинные ресницы. И глаза все так же бездонны, но теперь они приобретают совершенно иной, галактический смысл в жизни парня. И это чертовски неожиданно, до такой степени странно, что у Шастуна начинает тянуть в груди, а ноги отнимаются. Но больше всего он смотрит на губы. Да, губы сейчас притягательнее всего. Их Арсений Сергеевич чуть вытягивает в трубочку, когда хочет подуть на рану, и это Антону кажется чертовски сексуальным. Он даже не боится называть это сексуальностью, потому что так и есть. Потому что это правда… И парень продолжает бесстыдно смотреть на губы учителя и сглатывать, борясь неизвестно с чем. Он даже не замечает, как Арсений Сергеевич кладет свою руку парню на затылок, чтобы было удобнее орудовать спиртовой ваткой. И не замечает, как мужчина резко прекращает процедуру. И пропускает мимо глаз, как Попов так же пристально смотрит на губы Шастуна. У них у обоих сильно колотится сердце, но Антон может слышать лишь свое. Его потряхивает, а ангел на правом плече грубо говорит: «Немедленно отведи взгляд, богохульник, и имей, в конце концов, совесть». Это заставляет Шастуна перевести взгляд на глаза Арсения Сергеевича, но лишь для того, чтобы потом, вздохнув, замереть. Взгляд мужчины направлен на губы Антона и Попов не сразу замечает, как спалился. Лишь потом, спустя пять или восемь секунд, Арсений поднимает глаза, встречаясь взглядом с Антоном. Изумрудные в голубые и голубые в изумрудные. Это совсем не те ощущения, которые были в парке с Феней. Это уже другое и это кажется Попову очень неправильным, слишком тяжелым для них обоих, но это просто необходимо. Шастун смотрит в глаза Арсению, а потом опять переводит взгляд на губы последнего. И снова на глаза. И снова на губы. Он словно тот вечно выносящий всем мозги мужик в Макдаке, который не может сделать выбор между одним и другим, а после спрашивает: «А вы что посоветуете?». Однако Арсений, в отличие от Антона, не маленький мальчик. Ему не шестнадцать и даже за двадцать два прожитых года он все-таки чему-то и научился. Может понимать, чего хочет человек напротив. Антон в смятении и с каким-то страхом смотрит в глаза Арсению Сергеевичу. Мужчина выдыхает так, словно готов уже на все. Сердце его стучит слишком громко, и этот звук может затмить лишь одно. Только одно… Ласково поглаживая пальцами светлые пряди на затылке у парня, Арсений вытягивает шею и понимает, что не сможет дотянуться до Антона, если не приложит больше усилий. Но этого не надо. Ведь Шастун сам тянется к нему. Тянется и останавливается лишь тогда, когда чувствует соприкосновение губ. И это действие заставляет его сердце резко замереть, а затем забиться еще быстрее. Попов кладет вторую руку поверх руки Шастуна — с расцарапанными костяшками, кольцами и браслетами — а потом своими пальцами сжимает чужие. В их крови все еще есть немного адреналина, но, тем не менее, соприкосновение губ нежное и аккуратное, пробирающее до дрожи. Шастун закрывает глаза, когда учитель проводит кончиком языка по его верхней губе и чуть прикусывает нижнюю, а после немного сильнее притягивает к себе Антона и целует уже не по-детски. Не так невинно, как это было в самом начале. Язык мужчины аккуратно пробирается в податливый рот парня и оглаживает нёбо. И где-то в душе Арсений радуется, потому что парень возле него дрожит, точно осиновый лист на ветру. Дрожит, но, несмотря на это, кладет свои большие ладони на плечи мужчины и притягивает к себе, чуть приподнимаясь с дивана. Они прижимаются друг к другу животами, Антон скрещивает руки на затылке у учителя, а Арсений продолжает целовать парня, поглаживая его мягкие волосы. Это слишком странно, но почему-то никто об этом не думает. Арсению некогда, ведь он уже переборол всех своих внутренних ангелов и демонов, завлекая ученика в поцелуй. И Антон тоже занят, ведь он, наплевав на свои законы и устои, с нежностью отвечает на поцелуй. Он дрожит, потому что холодные руки учителя касаются разгоряченной кожи. Рука на затылке перемещается на щеку Антону, а затем медленно спускается к шее, к ключицам и все это во время поцелуя, который Шастуну не хочется прерывать. Но приходится. — У вас одно новое сообщение! — с такой наглой радостью сообщает мобильник Арсения и Антон отстраняется, теперь-то осознавая, что происходит. Они только что целовались и делали это так, словно любят друг друга до невозможности. Руки парня на плечах у учителя, а ладони Попова на шее и груди ученика. И когда парень смотрит в глаза напротив, видит в них ту же ясность, чистоту и полное осознание произошедшего. Кажется, Арсений не знает, что делать. И он ничего не может сделать, потому что первым подрывается парень. У Антона паника и он не может ее скрыть, она отображается на лице удивлением с примесью настоящего ужаса. Шастун подпрыгивает и несется к выходу, спотыкаясь на онемевших ногах. Схватив свою обувь, он выбегает из квартиры и несется вниз по лестнице, а отходит, лишь выбегая из подъезда босиком и с перекошенной рожей. Он делает много резких движений: натягивает кроссовки на ноги, садится на мотоцикл, срывается с места. Шастун не может сдержать себя — он буквально летит, не в силах снизить скорость. Сердце стучит так быстро, с такой силой, что начинает болеть грудная клетка, а в глазах все застилает туманом. Ему так хочется, чтобы свежий ночной воздух и лихая поездка все это забрали. Так хочется, чтобы все, что случилось минутами ранее стало просто кошмаром, глупой сказкой или дебильной байкой для них обоих. Но понимание продолжает настигать все с новой силой и, уже подъезжая к дому, парень останавливается и тупо смотрит перед собой, чувствуя, как в глазах собирается влага. Ведь ему все это… «Понравилось?».