Он всего лишь учитель!

Из-за того, что родители ушли на какую-то встречу, а Ангелина любила спать до обеда, Антон был предоставлен самому себе в почти пустой квартире в прекрасный день — субботу. Все лицо чесалось из-за заживающих ран, а еще болели ребра, поэтому долго валяться в кровати парень не смог и часам к десяти уже размеренно ходил по квартире в попытке чем-то себя занять. Были идеи насчет того, что сегодня — выходной, а Шастун обещал Сереже дать тому покататься на мотоцикле, но любое воспоминание об этом транспорте выворачивало парня наизнанку. Поз был, как всегда, занят. Его родители — врачи, таскали бедного парня по разным лекциям и конференциям, чтобы будущий хирург набирался знаний и опыта. А с другими людьми из класса или просто людьми парень даже встречаться не хотел. Девчонки — шумные и смех у них слишком заливистый, и шуточки тупые, и еще они все шипперы, а это бесит. Парни — либо быдлатники, либо слишком нежные, поэтому и их тоже Шастун послал далеко и надолго. Оставалось просто просидеть два дня выходных в полупустой квартире, чтобы, не дай бог, по великой «случайности» или из-за чувства юмора какого-нибудь высшего существа не оказаться нос к носу с… Арсением Сергеевичем. Вспомнив вчерашний их разговор, Антон виновато потупил взгляд, а после и вовсе закрыл лицо руками. Как же было тошно… хотя, скорее всего, хуже было учителю. Шастун вспоминал те глаза, наполняющиеся не то злостью, не то влагой, а после припоминал, как учитель гладил Антона по разбитым костяшкам. Арсений Сергеевич же хотел как лучше… но ведь Шастуну этого не нужно. Из-за тяжелых воспоминаний парень фыркнул, подходя к куртке сестры и пытаясь найти там сигареты. Ангелина не курит, но мало ли… Однако, тщетно. Поэтому Антон лишь негромко стонет от досады и садится на кухне, вытягивая длинные ноги. Ему нужно что-то сделать со скукой и это бесит, ведь вся фантазия, которая могла бы помочь парню справиться с рутиной, крутится вокруг одного единственного учителя. Антон не может забыться и в сотый раз прокручивает у себя в голове воспоминания об улыбке учителя, или думает о том, какие же у Арсения Сергеевича милые морщинки возле глаз. А после Шастуна настигают раздумья о том, какие у учителя тонкие красивые губы, или как он мечтает коснуться острых скул, или просто заглянуть в глаза цвета неба…. Он так расслабляется, что мысли путаются, а конечности словно отмирают. — Тош, мать твою, возьми гребанный телефон! — орет Ангелина из своей комнаты, которую родители так и не смогли перестроить под что-то другое. И Антон тупо моргает, когда осознает, что по всей квартире разносится громкий рингтон его телефона и встает, быстро добегая до трещащего мобильника. — Алло? — спрашивает он сбивчиво. — Тох, привет, — у Сережи точно такой же сбившийся голос. — Здорово. Чего хотел? — Выпить. — Выпить? — Выпить, — отвечает Матвиенко. — У меня предки свалили. Сказали, что до вечера не ждать. Я тут покопался на кухне в ящиках и нашел бутылку водяры. В холодильнике еще пиво есть. — О, это я люблю, — заулыбался парень. — Не, серьезно? — На полном серьезе, Тох. У меня отец вечно бутылки прячет по всем углам, а потом забывает. Ну, так что? — Пить в десять часов утра? — Юным алкоголикам время не подвластно. — Ты помнишь, как говорит Поз? — Да… как же… детское пьянство — это вам не друг? Что-то наподобие. Короче, идешь? — Определенно. Дай мне десять минут. Антон повесил трубку тогда, когда уже затягивал ремень на штанах. Кофта малинового цвета, поверх ветровка и кроссовки через минуту уже были на парне. Громкое: «Я ушел!!!» — заставило Ангелину подпрыгнуть на кровати и недобро зарычать на ухмыляющегося брата, который уже сбегал по лестнице, кожей чувствуя весеннюю прохладу. Раз сигарет не было, а Матвиенко был некурящим, Антон предпочел затмить это все каким-никаким алкоголем. А еще ему просто хотелось окунуться в тот пьяный и развязный мир, где нет никаких Арсениев Сергеевичей, где нет школы, учебы, где нет слишком быстрого стука сердца при воспоминании об учителе. Просто забыться… *** — Ну и как тебе в Санкт-Петербурге? — грубый и не слишком довольный голос отца заставил Арсения немного вздрогнуть и страдальчески закатить глаза, держа руку на руле. — Нравится учить современных несмышленышей? — Нормальная работа, па, — ответил Попов. — Да и вообще, я позвонил, чтобы узнать, как вы там, а не для того, чтобы ты меня отчитывал по поводу выбора профессии. — Бог с нашими делами, ты вот мне скажи, чем тебе эта работа сдалась, а? Я, конечно, рад, что ты не по сцене в балетной пачке прыгаешь и не мажешь лицо разной химией, но учитель… Ох, сынок. — Не драматизируй, — выдохнул мужчина, поворачивая налево. — Да и вообще, у меня хороший класс. — Валя говорил, какой у тебя хороший класс, — отмахнулся отец, имея в виду информатика — Валентина Евгеньевича. — Говорил, что есть у тебя в классе один длинный… — Па! — цокнул Попов. — Вот только не надо про Шастуна. — Точно! Шастун! — усмехнулся мужчина на том конце. — А то я забыл, блин, какая у него фамилия. Помню, что Антоном звать, а вот что Шастун… кстати, что за фамилия такая? Он хохол? — Па-а-а, — недовольно выдохнул Арсений, останавливаясь на красном. — Это серьезно так важно? Если я скажу тебе, что он цыган, ты оставишь его в покое? — Цыган? Тогда держи свои золотые побрякушки и коня подальше от этого парня, сынок, — нарочито серьезно предупредил отец. — С матерью хочешь поговорить? — Хочу. — Тогда звякни вечерком, она пошла с подружками выедать мозг людям. — По магазинам? — Выедать. Мозг, — уточнил Попов-старший. — Все, сына, давай, не болей. — И вам того же, пока. Арсений грустно улыбнулся и выключил телефон, откидываясь на спинку сидения. Это был первый раз за последнюю неделю, когда мужчина смог нормально поговорить с отцом. На протяжении этого времени Сергей совершенно не воспринимал сына из-за выбора профессии учителя, но теперь, видимо, смирился, поэтому Арсений был в каком-никаком настроении. Однако всю радость перебивало одно длинное, милое, грозное и ранимое, одновременно с этим слишком притягательное и грубое бедствие, под названием Антон Шастун. И вот теперь, когда отец напомнил о нем, Арсений вообще был готов раскиснуть, а после на собственной машине сброситься с моста, но благо, естественные причины его останавливали. Субботний вечер, а ему скучно. День вообще прошел как-то слишком быстро, слишком… бесполезно. За бессонную ночь и мгновенно пролетевший день, которые он провел в раздумьях над словами Антона, мужчина успел подготовить все проверочные тесты на понедельник и сделать вообще все дела, которые он не мог завершить последнюю неделю. От скуки Попов даже занялся йогой, но тянущая боль в спине дала понять, что выгибаться змеей — это не его. Арсений уже было повернул к дому, потому что на город опускались сумерки и хотелось нормально отдохнуть в знакомой обстановке, но тут снова зазвонил телефон, и мужчина решил, что отец забыл сказать ему что-то, но нет. На экране высветился неизвестный номер. — Алло? — Арсений Сергеевич, вы — падла! Попов невольно нахмурил брови и слишком резко нажал на тормоз, потому что опешил от резкого заявления абонента. — Самая настоящая падла, Арсений Сергеевич, вы, — говорил заплетающийся, чем-то знакомый, но вдрызг пьяный голос. — Подождите… что? Кто это? — Блять, Тоха, ты че творишь с моим телефоном?! Арсений зажмурился от резкого и громкого звука, а так же от непонятного шума, смешивающего в себе двусмысленные постанывания, скулеж и нечленораздельную речь. — Матвиенко? Шастун?! — озарение пришло к учителю, когда на другом конце провода послышался звук, похожий на удар, затем падение и еще одно падение, после которого в трубке опять забасили: — Арсений, сука, Сергеевич! Вы… вы знаете, кто, вы… знаете? — сбивчивый полушепот Антона заставил мужчину недовольно встрепенуться. — Шастун, ты набухался, да? — Я о-соз-нал! — по слогам выговаривая последнее слово, а после икнув, ответил парень. — Вы знаете… знаете, вы — сволочь. Вот какого хуя вам надо вот в моей жизни, а? Вы блять… захера вы мне позвонили? — Это ты мне, блять, позвонил! — не сдерживаясь, заорал Попов на весь салон, обгоняя красное ауди и заворачивая. — Дай трубку Матвиенко! Сейчас же! — Что…? Я вам больше не нравлюсь, да? Сначала это… бля, как же его там-то, а?! Ну педик этот мелированный, на «А» еще начинается. Да, неважно. Сначала, значит, он. Трахаетесь с ним в парке на людях, потом еще кто-то… или я… да! Потом, блять, я. Потом… потом Серый! Серый, сука, отбить у меня Арса хочешь, да? — Тоха, выруби телефон и… ПОЛОЖИ ВАЗУ НА МЕСТО!!! — Отъебись, у меня горе, — завыл в трубку Шастун. Арсений потер переносицу, не в силах представить, до какого состояния допился Антон. Серьезно, откуда у старшеклассника деньги на высокоградусную выпивку, мать вашу?! Антон, конечно, шпала под два метра ростом, но у него же личико миленькое, детское, ему ж ничего продать не могут! А потом, вспомнив внешность Матвиенко, мужчина вздохнул, понимая, что с этим такие отговорки не прокатят. Черт подери, Матвиенко, нахера?! — Арсений Сергеевич, — вдруг голос Антона резко поменялся, дрогнул, а сам парень, кажется, всхлипнул. — Вы же злитесь на меня, да? Я вот вам вчера говорил… Вы теперь меня не любите, да? — Антон, — Арсений свел брови, понимая, что сейчас его ученик находится в том состоянии, в котором ему опасно и перечить, и просто соглашаться. — Я на тебя не злюсь. — Потому что вам не важно, что я говорю, да? — всхлипнул парень на том конце и Арсений взмолился, чтобы телефон перехватил Матвиенко, у которого голос был более-менее трезвым, но… видно не судьба, видно не судьба… — Нет, Антон, мне важно, что ты говоришь. — Арсений Сергеевич, я вам не говорил… — парень вздохнул совсем трезво, но затем, перед новым предложением его язык снова заплелся, но все же фраза получилась, пусть и коряво: — Я не говорил, но глаза у вас... красивые... — Спасибо, — сглотнул Попов, чувствуя, как начинают краснеть кончики ушей. — Антон, ты можешь передать телефон Сереже? — Почему вы назвали его так? — прохрипел парень. — Как? Сережей? — Да… я хочу, чтобы и вы меня тоже так… — Назвал Сережей? — Нет! Ласково хочу… Назовите меня ласково, Арсений Сергеевич, — запнулся парень и Арсений сжал челюсти так сильно, что в висках отдалось болью. Все потому, что он представил эту картину. Антон, взъерошенный, как петух после боя, сидит в углу, а вокруг него куча бутылок. И парень, обнимая одной рукой свои колени, а второй, трясущейся, прижимая телефон к уху, облизывая губы так, чтобы те блестели, и с затуманенными от алкоголя глазами, говорит: «Ласково хочу… Назовите меня ласково, Арсений Сергеевич». — Тоша, — говорит учитель, и парень рвано выдыхает. — Тошенька, можешь передать трубку Матвиенко? — Угу, — икает Шастун и уже отдаленно слышится. — Сереж, это тебя. Небольшой шум, а после в трубке раздается немного смущенное, запыхавшееся и уставшее: — Да? — Продиктуй мне адрес, — говорит Арсений Сергеевич. — Еще чего! Буду я всяким засранцам а-ля Белоснежка, свой адрес… ПОЛОЖИ БУТЫЛКУ!!! — и снова шум, и снова возня, и снова голос Шастуна, такой отдаленный, что Попову хочется взвыть. Но Сережа быстро возвращается и начинает говорить: — Я сам могу с ним справиться. — Твои родители, я надеюсь, не знают, что вы там спаиваетесь. Поэтому продиктуй адрес места, где вы находитесь или сам знаешь что. — Расскажете? — Во всех подробностях, — слишком зло ухмыляется учитель. — Шантаж, да? — Он самый. — Вы гадюка, Арсений Сергеевич. — Потом еще спасибо мне скажешь, Матвиенко. И Сережа диктует адрес, а Арсений жмет по газам. Он летит, не разбирая дороги, но не останавливается и уже через пару минут тормозит у продиктованного дома, выбегает из машины и несется к домофону. Сережа открывает ему почти сразу, и на заднем фоне все равно слышатся звуки пьяных длинных человечков. Четыре этажа пятиэтажки Попов преодолевает, как какой-нибудь марафонец, привыкший к бегу с препятствиями и, останавливаясь напротив названной квартиры, неуверенно стучит в дверь. Сережа открывает ему в состоянии шока. Кажется, только сейчас Матвиенко осознал, что впускать классного руководителя, балующегося маленькими мальчиками, в квартиру, где как раз есть один пьяный и уже раскрепощённый маленький мальчик очень опасно, поэтому Сережа пытается закрыть дверь, но не успевает. Нога Арсения Сергеевича между дверью и косяком, он морщится и кое-как входит в квартиру. Длинный коридор, справа ванная, дальше — гостиная. Но Арсению хватает того, что из ванной комнаты выходит Антон. Его взгляд затуманен, и он расплывчато смотрит на своего учителя, часто вздыхая. Лицо у парня красное, а руки вместе с коленями чуть подрагивают. Волосы мокрые, точно так же, как и ворот его длинной малиновой кофты. Арсений бы сказал, что парень выглядит очень комично в ней, словно щенок в странной одежке, но не говорит, прямо в обуви продвигаясь к нему. К этому времени Антона не выдерживают собственные ноги и Шастун чуть наклоняется, утыкаясь лбом в плечо учителя. — Твоя квартира? — спрашивает у Матвиенко Попов и ученик слабо кивает. — Зачем напоил? — Не поил! — честно признается парень. — Думал… выпьем понемногу, фильмец посмотрим, мы так часто делаем… ой! — он резко закрывает рот, а потом понимает то, что учителю плевать, сколько раз они вот так сидели, сейчас Арсению важна причина. — Тоха пришел, я понял, что у нас закуски нет, пошел в магазин за чипсами, прихожу, а он уже половину бутылки вылакал… — Следить за вами всеми надо, — вздыхает мужчина, поглаживая мокрые волосы парня. — Так он из-за вас и напился, — хмурит брови Сережа. — На всю квартиру кричал, какая же вы гнида приставучая, а потом как заревет! У меня мать попросила у Павла Алексеевича ваш номер на всякий случай, а он где-то откопал и позвонил, черт… — Сложно, — облизнул губы учитель. — Хорошо, давай так. Я никому не говорю, что вы тут устроили. Ты убираешь всю квартиру, в оставшийся алкоголь наливаешь воды, и закидываешься жвачкой, чтобы не было запаха, ладно? — Да это естественно, но Тоху-то вы положите, Арсений Сергеевич! — Нет, его я заберу. — Сейчас прям! И куда повезете? Домой? Чтоб ему сестра уши надрала? — Когда вернутся твои родители? — Часа через два…. — Вот, а от Шастуна несет так, словно бы он целую неделю не просыхал. За два часа не протрезвеет, тебе оно надо? — Он мой друг! — С недавних пор я тоже его друг, — говорит Арсений уже более спокойно. — Слушай, Матвиенко, решаем так. Ты делаешь так, как всегда, а я беру Шастуна и прокатываю его по городу, чтобы он свежим воздухом подышал и оклемался, ладно? — Откуда я знаю, что вы не потащите его в отель и там… — парень запинается. — Придется поверить на слово, — жмет плечами Арсений Сергеевич. Они вместе собираются еще минут двадцать, потому что Антон не может даже надеть кроссовки. Матвиенко в смятении, он кусает губы и ногти, но Арсений его успокаивает, убеждая, что завтра Антон позвонит ему в полном здравии и трезвости ума. Сергей морщится, но соглашается. Ветровку Шастуну было надевать сложнее всего, потому что Антон громко кричал: «Жарко! Это слишком жарко!». В итоге, чтобы не получилось так же, как с Агаповым, Попов накинул на Шастуна собственный пиджак и за руки поднял парня с пуфика. — Я прошу вас, — говорит Матвиенко, хватаясь за руку учителя. — Я вас ненавижу и бог с ним, но прошу… позаботьтесь о нем… И Арсений молча кивает, а затем выходит из квартиры и, перекинув длинную руку парня себе через шею, а рукой придерживая юного алкоголика за талию, он вытащил его из подъезда и под неодобрительный шепот бабушек на лавочке, усадил в машину. Антон, кажется, спал, что-то тихо вещая. Арсений провел рукой по своей щеке и ударил по газам, приоткрывая окно со стороны парня. — Арсений Сергеевич, куда мы едем? — спросил Антон, облокотившись на спинку кресла. — Не знаю. — Давайте поедем к вам, — предлагает парень. — Нельзя. — Я хочу, — у Шастуна заплетается язык, но почему-то он говорит до мурашек серьезно, а после кладет свою большую ладонь на плечо мужчины и томно вздыхает. — Боитесь, что я снова вас поцелую? — Что? — Арсений Сергеевич, у вас такие красивые губы, — шепчет парень, утыкаясь в плечо мужчины лбом. Попов ведет машину, но руки подрагивают, потому что ладонь Антона ложится на грудь мужчины и медленно спускается вниз, слава богу, затормаживая на животе. — Я был так рад, когда вы сказали, что вам понравилось со мной целоваться… — сглатывает парень. — А еще я чувствую вину. — Антон, это… — Я хочу поцеловать вас еще. Я хочу, чтобы вы коснулись меня, Арсений Сергеевич. Мужчина опять смыкает челюсти до боли в голове и с силой сжимает руль, чувствуя, как учащается дыхание. Господи, Шастун, что ты творишь? — Антон, прекрати. — Мне хочется касаться вас, Арсений Сергеевич, — шепотом говорит парень, своим дыханием опаляя ухо Попова. — Но я не могу забыть… — Что забыть? — хмурится мужчина. — Мне страшно вспоминать об этом, Арсений Сергеевич. Когда я закрываю глаза, то вижу все, что тогда произошло, и мне очень страшно. Мне страшно сейчас, Арсений Сергеевич. — Почему? Что произошло? — у Попова серьезный взгляд, но Антон только качает головой, устраиваясь на плече мужчины. — Я расскажу вам когда-нибудь… Арсений Сергеевич, я не хочу идти домой. Давайте поедем к вам? — снова спрашивает парень, но теперь учитель согласен. Он согласен, потому что на его плече спит испуганный ребенок, в глазах которого собираются слезы и Арсений уверен, что Антону страшно, ведь Шастун очень крепко сжимает ткань рубашки учителя. Они подъезжают к дому, и Попов пытается легко разбудить спящего парня, однако, тщетно. Было бы лучше, если бы Арсений повез Шастуна домой, и там его сестра Ангелина уже со всем бы разобралась, но это было бы подставой. И для Антона, и для Сережи, и для самого учителя, ведь: «Что? Современные учителя не только курят вместе со школьниками, а еще и бухают в дрова, да?!». Голос Ангелины отдался в голове, и мужчина только жалобно вздохнул. Он вышел из машины, обошел ее и открыл дверь Антону, пытаясь подтянуть к себе парня. Долгими мучениями, но мужчина все-таки смог взять эту длинную шпалу себе на руки, понимая, что тощий парень гораздо тяжелее, чем кажется на первый взгляд. И со сбившимся дыханием, мучениями и ноющей спиной, мужчина еле затаскивает парня в дом, после в лифт, а далее — в квартиру. Антон мычит, когда его заводят в спальню и укладывают на кровать. Это выходит очень смазано, потому что мужчина в попытках аккуратно положить живую тушку на кровать немного перегибает палку, и вместе с Шастуном падает на постель, успев поставить опору в виде собственных рук по бокам от головы парня. Шастун приоткрывает глаза, и его взгляд кажется учителю чистым, но расплывающиеся в улыбке губы говорят об обратном. Антон смотрит так нежно и ласково, что сердце Попова пропускает пару лишних ударов. Опасно. — Арсений Сергеевич, — говорит парень, обвивая длинными конечностями шею мужчины. — Обнимите меня. И Антон притягивает к себе Попова, заставляя последнего уткнуться носом в подушку, соприкоснувшись собственной грудью с грудью ученика. Учитель сглатывает, потому что длинные пальцы Шастуна поглаживают его затылок, а щека трется о щеку мужчины, вызывая рой мурашек. Они лежат так, точнее, Антон лежит, а Арсений совсем не замечает, что его колени затекли и что еще немного, и он упадет на ученика. Однако мужчина держится, продолжая слушать дыхание парня. И вот когда Шастун засыпает, а его руки ослабляют хватку на шее учителя, Попов еле слезает с ученика, присаживаясь на край кровати. Господи, что же он творит? Привел ученика, минут десять обнимался с ним на большой двуспальной кровати, а теперь… еще должен раздеть. А что делать с родителями парня? Они же наверняка будут беспокоиться. Не может же он просто взять и позвонить им, так? Господи, что делать, что делать? И Арсений решает, что делать ему все равно уже нечего, поэтому снимает с рук Антона кольца и браслеты, затем избавляет парня от грязных кроссовок, которые они не успели снять в прихожей, и стягивает с чужих плеч собственный пиджак. Да, в носках, кофте и штанах спать будет более удобно. Шастун ежится, сонно матеря холод, но после успокаивается, когда Арсений накидывает на парня одеяло, а затем потирает щеки, пытаясь успокоиться. Как там говорится? Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, да? А то, что было в машине — считается? Есть шанс, что Антон действительно хотел целоваться с учителем и касаться его? При любой такой мысли Попов вздрагивал и сдавленно мычал в ладони. Он же не педофил какой-нибудь… парню шестнадцать, мать его! Шестнадцать! И это ужасно, потому что когда Арсений смотрел на заспанную мордашку Шастуна, слушал его сопение, разрывающее тишину комнаты, видел, как слегка подрагивают длинные ресницы, сердце стучало в разы сильнее, и Попов хотел бы, чтобы это было просто от страха, но нет. Тело двинулось вперед, и Арсений мягко прижался губами ко лбу ученика. А после почувствовал, как Антон вздрогнул, но не проснулся. Еще немного, всего пару секунд и Попов уйдет в другую комнату, но он не может. Губы касаются разгоряченной от выпивки кожи, а затем дорожка мягких поцелуев шествует до брови ученика, до щеки, потому что Арсений не может удержаться. Но он сдерживается, стоит его губам дойти до уголка губ Шастуна. Этого хватит. Хватит, по крайней мере, на то, чтобы успокоиться. Арсений отодвигается, встает с кровати и уходит на кухню, где разводит себе очень крепкий кофе и, отхлебывая от него, морщится. Наверняка, Антону ночью станет плохо, его будет трясти, может быть, поднимется температура. Но не сейчас. Сейчас в доме спокойно. Шастун спит в кровати Арсения, а сам мужчина садится на диван в гостиной и выдыхает. Сейчас в доме идиллия и учитель хочет, чтобы она длилась вечно. Такое умиротворение вызывает у него улыбку, и Арсений расслабляется. Да, ему хорошо, потому что в своем доме он чувствует запах Антона и не может объяснить, на что он похож. Что-то сладкое и резкое одновременно, однако, слишком притягательное, вызывающее привыкание. И Арсений понимает, что подсел. Как какой-нибудь наркоман, которому вечно мало того, что есть. Он понимает, что в его комнате находится тот самый редкий наркотик, который, словно какая-нибудь зараза, впивается в сердце. Но Попову плевать. Учитель выдыхает, понимая, что он пустит все на самотек. Пусть будет так, как должно. А все из-за того, что он… «Влюбился».