Он всего лишь учитель!

Антон сдавленно застонал, потому что горло резко перетянуло, а тело буквально сгорало от внутреннего жара. Парень ногой скинул с себя одеяло и, резко поднявшись, стянул кофту, откидывая ее на пол. Немного подрагивающими и не слушающимися хозяина пальцами, Шастун смог расстегнуть ремень и пуговку на штанах, но и этого хватило, чтобы стянуть ненужный предмет и отправить его к кофте. Носки слезли гораздо быстрее, Антон даже не использовал руки, просто елозил ступнями по кровати и вскоре носки тоже улетели в неизвестном направлении. Шастун остался в одних боксерах и довольно лег на кровать, раскидывая руки и ноги. Но как только его голова коснулась подушки, парень поморщился, ощутив тупую боль в висках. И из-за этого он застонал еще, но глаз не открыл. Он перевернулся со спины на бок, одну ногу отставил вперед, что та даже свисала с другой стороны кровати, вторую оставил лежать прямо. Запустил руки под подушку, где было попрохладнее, и удовлетворенно выдохнул, устраиваясь поудобнее. Окно, слава богу, было зашторено темно-синей плотной занавеской и в комнату поступали лишь незначительные частички света. Парень зевнул и потерся щекой о подушку, улыбнулся, вдыхая приятный аромат наволочки… Погодите, а что за аромат? Антон удивленно поднял голову, будучи еще с закрытыми глазами, потому что веки тупо не разлеплялись. Естественно, парню хотелось спать. У него немного побаливали глаза, да и все тело тянуло в неге, но он все же нашел силы дать самому себе мысленную пощечину и, наконец, проснуться. Он находился в небольшой комнате. Двуспальная кровать, тумбочки по краям ее изголовья, в углу высокий шкаф, в другом углу, рядом с окном на стеклянной тумбе небольшая плазма. Антон тупо смотрел вперед, пока не извернулся и не сел на кровати. Это не его комната. Мало того, это даже не комната Сережи, потому что последнее, что парень помнил, это как Матвиенко пытался удержать его от еще одной бутылки… пива, кажется. Тогда где он? И почему… так приятно пахнет? Шастун шмыгнул носом и спустил ноги, хмуро оглядываясь по сторонам. Ни фотографий, ни каких-нибудь улик для опознания человека, в спальне которого он пребывал. Поэтому Антон решился на приключение. Он встал, пошатываясь, понимая, что виски жутко долбит, но все же кое-как прошел до двери и открыл себе проход в мир. Его встретила стена слева и открытое пространство справа. По левой стене, в метрах двух, была еще одна дверь, и парню бы очень хотелось, чтобы это была ванная, но чего ему сейчас хотелось еще больше — узнать, кто хозяин квартиры. Шастун выполз из комнаты, морщась от яркого света из окон гостиной. Слишком знакомое помещение, но все равно Антон тупит и не может вспомнить. Поэтому он проходит до белого ворсистого дивана, опираясь на него рукой, и осматривается, щуря глаза. Кухня и гостиная соединены, и, кажется, на кухне кто-то есть. Из-за небольшой гарнитуры в виде барной стойки выглядывает чья-то щиколотка, и Антон вытягивает шею, дабы понять, кому она принадлежит, но этого не нужно, ведь в следующую секунду обладатель конечности подпрыгивает и… — О, Антон, проснулся? Как самочув… Арсений Сергеевич в милом розовом фартучке пронзает взглядом полуголого ученика, а Шастун не менее удивленно, а скорее даже шокировано взирает на, видимо, хозяина квартиры. И парень чувствует, как постепенно сгорает. Арсений не в силах себя удержать. Он облизывает губы, когда смотрит на оголенные плечи, на усеянную синяками грудь, на впалый живот с чертовой талией, на узкие бедра в боксерах, на очень длинные ноги… Попову бы хотелось, чтобы его «осмотр» был секундным, мимолетным, словно бы Антона только оценили, но нет. Учитель оценивает слишком долго, и, когда его взгляд скользит по всему оголенному телу паренька, мужчина чувствует ком в горле, жар во всем теле и еще какое-то странное чувство внизу живота... — Ан… — ТВОЮ! Антон закрывает рот рукой и, развернувшись, виртуозно перепрыгивает через диван, буквально влетая в ванную. Туалет, откинуть крышку, встать на колени, наклониться и издать звуки великих умов после того, как те водку запивали пивом, не закусывая. Парня рвет на части, и это даже не от того, что он проснулся почти голым в кровати своего классного преподавателя, а после в таком же виде предстал перед Поповым, а скорее всего, из-за гребанного алкоголя. Шастун извергал все, чего наглотался вчера, страстно обнимая своего белого керамического друга, и пытался не думать о том, что отдаленно слышал шаги позади себя. В глазах появились слезинки, а в горле сильно першило. Когда, в конце концов, парень смог проблеваться и очистить свой желудок от всякой дряни, он немного скосил глаза и увидел в дверном проеме Арсения Сергеевича. А точнее, его ноги. — Блять вашу, идите отсюда нахуй! — крикнул Шастун осевшим голосом, однако даже не обратил внимание на то, что учитель остался стоять на месте. Парень просто замотал головой и, слава богу, нашел ванну, к крану которой он быстро примостился, включая холодную воду. Набрал воды в рот, прополоскал, выплюнул. Еще несколько раз так же, а после Антон жадно хлебал воду из-под крана, радуясь хотя бы этому чуду за все блядское утро. Когда жажда была утолена, парень просто протер лицо ледяной водой и закрутил вентиль, тяжело выдыхая. — Уже лучше? — спросил голос позади. Антон недовольно развернул голову и увидел в дверном проеме Арсения Сергеевича. Бля, ну вам же было сказано исчезнуть, даже несмотря на то, что это ваша квартира. Шастун, покачиваясь, встал на ноги и отпихнул с дороги учителя, возвращаясь в спальню. Однако был остановлен все той же крепкой хваткой… — Сл… — Вы ахуели? — парень развернулся и только потом понял, что стоит перед учителем почти в том, в чем его мать родила, потому и засмущался. — Вы, блять, че творите? — Антон, я… — начал Арсений Сергеевич. — Это, блять, пиздец! — закричал Шастун, а после понял — кричать не надо, ибо голову насквозь прошибло болью. Антон скривился, прикладывая руку к виску и морщась, потому что к горлу опять подступил рвотный ком. Так хотелось лечь, но ему надо собираться и валить отсюда как можно дальше, как можно скорее… потому что человек, маячивший напротив, напрашивался на драку. — Тише, — сказал мужчина, ослабляя хватку, видя, как парень беспомощно прислонился спиной к стене и теперь часто вздыхал, смотря на собственные ноги. — Тихо, Тош, все хорошо, — зашептал учитель и робко положил руку на волосы юноши. Антон хотел бы зарычать и откусить преподавателю несколько пальцев, но вместо этого он понурил голову и тяжело вздохнул, потому что, мать вашу, то, как Арсений гладил его, как запускал пятерню в мягкие волосы, очень успокаивало, заставляло боль отойти на задний план. Попов оторвал парня от стены, и кое-как они доковыляли до кровати в спальне, несколько раз чуть не запнувшись о разбросанную одежду. Антон скованно лег, уже немного яснее осознавая, что происходит. И ему снова было страшно. Но на этот раз страх был каким-то отдаленным, потому что он не мог точно сказать: сделал что-то Арсений Сергеевич или нет. Поэтому лучше было бы все спросить напрямую: — Вчера… — начал Антон пересохшими губами, когда учитель накидывал на него одеяло. — Вчера вы… — Между нами ничего не было, — качнул головой мужчина, продолжая поглаживать парня по волосам. — Я принесу воды и аспирин. Голос Арсения Сергеевича был слишком мягким и успокаивающим, поэтому Антон послушался, но задней частью мозга все же размышлял о побеге. Строил план, или кровавую месть, или гениальнейшее ограбление, потому что слова учителя были слишком неубедительны… — Выпей, — приказал пришедший Попов, протягивая Шастуну таблетку и стакан с прохладной водой. Таблетка проглочена, стакан осушен, по комнате разнесся благодарственный вздох. Но Антон зло смотрел на Арсения Сергеевича, который просто собирал по комнате вещи Шастуна, складывал их и убирал на другую прикроватную тумбу. — Антон, я уже сказал, что ничего не было, — вздохнул мужчина, сложив носок на носок. — Хватит сверлить меня взглядом. — Вы бесите. — За какие такие заслуги? — Попов страдальчески закатил глаза, потирая виски. После он обошел кровать и сел рядом со скукожившимся парнем. — Ты хоть помнишь, что говорил вчера? — Как же вы меня заебали? — И это тоже, — качнул плечами Арсений. — Вначале сказал, какая же я падла, потом, какая сволочь, затем, вроде бы, сукой назвал, и, главное, все время обращался по имени и отчеству, даже когда язык у тебя заплетался. — То есть… погодите, что? — То и есть. Ты позвонил мне вечером и начал нести пьяный бред с телефона Матвиенко, — решил раскрыть все карты мужчина. — Не помнишь, да? — Да не мог я такого…! — Мог. Говорил, какая же я тварь, ведь сначала смотрю на Агапова, потом на тебя, затем переключаюсь на Матвиенко. Сказал, что думаешь, будто бы я на тебя обижаюсь и что больше тебя не люблю… Антон тупо смотрел на учителя выпученными глазами, пытаясь усмехнуться и назвать все это пиздежом, но Арсений смотрел так серьезно и совсем без шуток, что становилось страшно. — Просил ласково называть тебя Тошенькой, потом еще позволил обуть тебя в прихожей Матвиенко. Отказывался надевать ветровку, я дал тебе свой пиджак. Потом начал приставать ко мне в машине… — Вы охренели?! — заорал Антон и тут же пискнул из-за боли в голове. — Не говорите такой херни… — Да это ты охренел. Я говорю чистую правду, — вздохнул мужчина. — Ты говорил, что тебе страшно… — Находиться в машине со взрослым мужиком в пьяном состоянии? Да, блять, это страшно. — Нет, ты говорил, что тебе страшно вспоминать, — оборвал Арсений Сергеевич. — И говорил, что расскажешь мне, только потом. А после попросил отвезти тебя в мою квартиру, потому что не хотел идти домой. Не помнишь даже, как у тебя нога застряла между дверцами лифта? Это было эпично. — Ничего… не помню, — сглотнул парень, чувствуя, как краснеет. Он натянул одеяло до самого носа, и только сейчас в голове начало что-то проясняться. — Я просто хотел помочь, — вздыхает Попов и тянет руку к волосам Антона, но Шастун резко отворачивает голову и Арсений жалостливо сводит брови к переносице. — Ну и фиг с тобой, — у учителя немного поникший голос. — Минут через десять я приготовлю завтрак. Если хочешь есть — приходи на кухню, договорились? Если не хочешь, можешь поспать еще. — Я не хочу… — Если не хочешь тут находиться — можешь проваливать, — передернул плечами мужчина, будучи уже в дверном проеме. — Я на кухне, если что. И в голосе у Арсения Сергеевича столько боли, что Антона начинает трясти, когда за мужчиной закрывается дверь. Он поднимается на кровати и уже сидит, облокотившись спиной о стену. Смотрит на свои колени и понимает, что дыхание очень сильно учащается. — Черт, — шипит парень, сжимая губы. Он не какая-то девчонка, чтобы рыдать из-за такого пустяка, поэтому парень лишь закрывает глаза, понимая, что ему в принципе все равно. Желудок выворачивает от голода и по комнате разносится урчание с просьбой съесть хотя бы что-нибудь. Антон встает и идет к своим вещам. Все-таки ему стоит одеться. *** Арсений выключает газ, потому что яичница с беконом готова, а по кухне разносится приятный запах. Завтрак распределяется на две тарелки. Кофе заварен, но турку уже, конечно, не вернуть. Дверь спальни медленно открывается и Попов застывает, наблюдая, как робко из комнаты выходит одетый Шастун. Парень, поглядывая куда-то в сторону, аккуратно пробирается к кухне, а после усаживается на высокий стул, который для него не так уж и высок. Арсений смотрит на Антона, и целую минуту они просто молчат в полнейшей тишине, потому что в квартире фантастическая звукоизоляция. Сколько же вы, Арсений Сергеевич со скромной учительской зарплатой, отдали за это сокровище? — Я могу включить телевизор, — пожимает плечами учитель, когда понимает, что молчание слишком угнетает. — Я правда сказал это? — Что? — Спросил, любите ли вы меня? — Антон резко поднимает на Арсения свои изумрудные глаза и смотрит слишком пронзительно, но Попов выдерживает взгляд. — Да, ты спрашивал. — Что вы тогда ответили? Арсений вздрагивает, потому что даже на этом моменте Шастун не отводит взгляда, однако лицо парня покрывает смущение. И Попов не знает, что ответить, потому что он, мать их всех, забыл, что говорил! — Я… не помню… — Правда? И снова вопрос и снова прямо в самую душу. Арсений выдыхает, потому что вся желчь прибивается к горлу, а в животе отчего-то начинают трепетать бабочки. Наверное, из-за того, что мужчина просто рад таким вопросам… они, будто бы, друг другу не безразличны. — Я сказал, что мне важно то, что ты говоришь, — решил по-честному отвечать мужчина. — И что я дорожу твоими словами. — Тогда… — А значит, дорожу и тобой. Антон уже не выглядит так уверенно, но и не трясется от стеснения. Однако слова учителя его прошибают и парень закрывает глаза, потирая лицо руками. — Глупости все это… — Если я и говорю глупости, — разочарованно протягивает Попов. — То правдивые. Шастун замирает, потому что Арсений тянется через всю барную стойку для того, чтобы мягко положить руку на затылок ученика, а затем легко коснуться губами его лба. Арсению просто льстит то, как очень быстро начинает дышать Антон, или как Шастун сжимает в руках ткань его рубашки. А после учитель отодвигается и смотрит на раскрасневшуюся рожицу напротив. — Господи, как банально! — почти фальцетом кричит парень, положив на место поцелуя ладонь. — Вы такой… противный! Блять, че я как девчонка-то? Бля… бля! — Еще один мат — и останешься без кофе, — предупреждает мужчина. — Бля… — выдыхает парень, и только потом понимает, что нарушил правила. Однако кружка к нему ближе и Антон быстро хватает горячий напиток, сжимая его в своих руках и пододвигая к себе. — Это будет последним предупреждением, сопляк, — с улыбкой отвечает Арсений и принимается за еду. Антону бы очень хотелось закричать: «ВАШУ, БЛЯТЬ! ЧЕ ЗА ЕБАННАЯ ИДИЛЛИЯ?!», — но он сдерживается, потому что за мат у него отберут кофе, а без мата свои чувства Шастун просто не может передать. Поэтому он, молча и немного обиженно, жует яичницу, запивает это все кофе и лишь иногда скользит взглядом по лицу учителя. Нет, даже не учителя. Учителя не могут выглядеть так обыденно и по-родному, словно до этого момента Антон и Арсений завтракали каждое утро на протяжении десятка лет. — Твои родители, наверное, очень сильно волнуются… — виновато пожал плечами Арсений. — Я перед тем, как залить в себя стакан водки, позвонил сестре и сказал, что если не приду — останусь у Серого ночевать. Поэтому все нормально, — и Антон в очередной раз удивляется, потому что вместо угроз суда и разбирательств, он буквально успокаивает ненавистного учителя. — Хотя, знаете. Забудьте эту информацию и продолжайте беситься по этому поводу. — Ага, щас, не на того напал, — смеется учитель. — Мне довезти тебя до дома? — Закажите мне такси. — Много чести, длинный. — Вы же меня любите, — вдруг говорит Антон и Арсений давится хрустящим беконом, начиная очень громко кашлять. — Шастун, мать твою… аргх! — рычит мужчина, запивая все горячим кофе. — Я тебе сейчас уши надеру! Антон лишь заливается смехом, чувствуя в себе садиста. Арсений Сергеевич кашляет, закрыв рот ладонью, а после устало выдыхает, прислоняясь лбом к холодной поверхности барной стойки. — Шастун, твою ж мать. Ты специально, да? — Конечно же, — улыбается парень, наблюдая за мужчиной. — А ты любишь меня? — Неа, — тут же отвечает Антон. — Я вас ненавижу. Но на эту фразу Арсений даже не вздрагивает, просто поднимает голову и смотрит на ученика, улыбаясь. И лицо Антона заливается краской который раз за сегодняшнее утро. Потому что парень врет. Даже если не полностью, но врет. И Попов это знает, поэтому и не обижается. — Хватит так лыбиться, это бесит. — Вчера ты просил поцеловать тебя. Очередь Антона давиться яичницей, и это он делает очень сильно, потому что стул, на котором парень сидит, вдруг резко клонится назад, а Шастун только успевает схватиться за краешек барной стойки и спрыгнуть с падающего предмета, прежде чем по квартире разлетается громкий звук. Попов только вздыхает, слабенько улыбается, обходит барную стойку и, подойдя к упавшему стулу, ставит предмет мебели на место. — Конечностями размахиваешь, вот и падает все… — Заткнитесь! — вздрагивает Антон, когда прямо под его задницу ставят стул, а учитель не спешит уходить на свое место. — Арсений Сергеевич… — Знаешь, как говорится? Что у трезвого на уме… — Нет! — Шастун буквально рычит это слово и разворачивается к учителю лицом, а после замирает, потому что они слишком близко, и Антон даже чувствует на своей щеке чужое дыхание. — Блять… — А я предупреждал, — щурит глаза мужчина. — Я больше не хочу кофе… — машет головой парень. — А я хочу поцеловать тебя, — Арсений, мать его, Сергеевич чуть клонится вперед и вызывает тысячу мурашек на спине у Антона. Почему он ведет себя так? Ему что, не важно, что Шастун — парень, да еще и младше его самого на шесть лет, и, кажется, Антон четко дал понять, что не испытывает к учителю никаких чувств… или… испытывает? Но так нельзя! Однако парень даже не может сказать об этом. Он очень неправдоподобно упирается руками в грудь клонящего голову Арсения и понимает, что не сможет убежать. Впереди — взрослый мужчина, позади — барная стойка. Он не в силах даже оттолкнуть учителя, потому что руки начинают трястись. Все ведь было хорошо. Они бы могли засмеяться, словно лучшие друзья, но теперь Шастун понимает, что происходит. Парень чувствует крепкие руки мужчины, которые загораживают ему путь побега, и знает, что Арсений Сергеевич очень близко. Антон не может объяснить, что с ним, но его настигает ужас. Буквально животный страх, от которого парень не может отделаться. Челюсти сводит точно так же, как и спину, а в голове лишь одна мысль: «Бежать». Шастун пытается смотреть по сторонам, но комната вдруг неестественно плывет и парень уже не знает, что сделать, потому что ему страшно, потому что он не может убежать, потому что все тело выворачивает наизнанку, потому что он вспоминает, вспоминает, вспоминает… — Антон. Антон! — кричит Арсений Сергеевич, встряхивая парня. Шастун смотрит на учителя и вдруг осознает, что по его щекам текут слезы. И из-за этого ему обидно вдвойне, потому что наряду с этим, он понимает, что очень сильно трясется. Руки Арсения на плечах Антона, стоят они все так же близко, но теперь во взгляде учителя лишь смятение. Смятение и нарастающее чувство тревоги, понимание того, что он опять сделал что-то очень нехорошее… Парень сглатывает всю обиду, и она тяжелым грузом мчится к животу, а Антон лишь хаотично утирает слезы, водя тыльными сторонами ладоней по своему лицу. Ему все еще страшно, но он ничего не может сделать. И Шастун мотает головой, резко изворачиваясь, и, шатаясь, добирается до выхода. Он напяливает кроссовки, даже не удосужившись поправить, понимает, что его ветровки на вешалке нет, и открывает замок двери, когда его снова останавливают, но на этот раз тщетно. — Антон, что случилось? Почему ты вдруг… — Отпустите, — рычит парень совсем не по-доброму или шутливо. Его рык гортанный, идет из самой груди вместе с выдохом и Арсений настораживается. — Отпустите меня. — Тоша, — переключается учитель. — Если я что-то не так сделал, ты ск… — Вы все не так сделали, черт бы вас! — Антон поворачивается к Арсению и толкает его в грудь так сильно, что мужчина не может устоять на ногах и с шумом падает на паркет. — Вы, блять, появились и все пошло через жопу! Я спать нормально не могу, есть и пить, потому что все время в голове маячите вы! Знаете, как мне больно вспоминать то, что произошло раньше, знаете? А с каждой вашей выходкой я вспоминаю это и мне так больно, что я хочу вас очень сильно ударить! И, мать вашу, я ударю вас, изобью и брошу полумертвого где-нибудь, если вы не прекратите! Пожалуйста… — голос Антона совсем сбивается и хрипит, потому что парень сорвал горло. — Давайте… давайте на этом закончим, хорошо? — Антон… — Нет, — мотает головой Шастун. — Вы же должны понимать, что это неправильно. Мне… мне этого не надо. Я смогу забыть… переведусь в другую школу или просто… просто что-нибудь сделаю, неважно. Главное, перестаньте делать то, что вы делаете. Если найдете меня избитым, валяющимся на земле в опасном состоянии — пройдите мимо и просто сделайте вид, что мы незнакомы. Я больше… не хочу видеть вашу доброту. Я больше не хочу смотреть на вас. И испытывать к вам чувства тоже не хочу. Вам ясн…? — Хорошо, — Арсений садится на полу и голос его очень жесткий, совсем не такой, как это бывает на уроках. — Мне этих проблем тоже как раз и не хватало. Только не переводись, закончи школу нормально, как адекватный взрослый человек, в конце концов. И прости, что заставил тебя испытывать боль… — Арсений Сергеевич сглатывает, и его плечи передёргиваются так, как будто бы мужчина сейчас заплачет, а рука закрывает глаза и все остальные слова слышатся эхом. — Прости, что напомнил о плохом. Прости… Антон кивает, хотя и понимает, что учитель этого не увидит. Он поворачивается лицом к выходу, дверь уже открыта и парень выходит за порог, но останавливается, лишь для того, чтобы немного повернуть голову, добавляя: — И вы меня простите. Дверь не закрыта и по полу несет сквозняком. Антону холодно без ветровки, а Арсению из-за двери, но оба не обращают на это внимание. Антон спускается на первый этаж по лифту, закрыв красные глаза и нос руками, а Арсений сидит в прихожей на коленях с опущенной головой и тупо смотрит в пол. Им обоим больно и эта боль душит. Потому что между ними… «Трагедия».