Он всего лишь учитель!

Понедельник. Утро. Легкая головная боль, лишь отдаленно напоминающая похмелье. Арсений еле приплелся в школу. Сегодня он не опоздал, потому что опять провел бессонную ночь. Он не может спать, хотя иногда его просто отрубает и мир сам по себе тухнет, но это бывает слишком редко для того, чтобы нормально отдохнуть. Но, благодаря его навыкам будущего артиста, Попов отлично пользовался тоналкой, которая легко закрашивала заметные круги под глазами. От полопавшихся в глазах сосудов ничего спасти уже не могло, но, если мужчина щурился, все само собой прикрывалось. Мужчина вошел в класс как раз со звонком, полчаса до этого просидев в кабинете психолога, коего на месте не оказалось, а ключ как раз был на вахте. Кабинет обладал прекрасной звукоизоляцией и там Арсений смог пожалеть самого себя, отвесить себе сильную пощечину, и с красной отметиной на всю щеку от собственной руки пойти в класс. Он тут же отвел взгляд, когда глаза сами собой решили взглянуть на Шастуна. Все расселись по местам и, если Попов не обнаружит на своем учительском кресле кнопок, то день, можно сказать, начался хорошо. Мужчина сел за свой стол и, открывая классный журнал, тупо смотрел на имена, взглядом находя такого самого… длинноногого цыгана. В принципе, а почему бы нет? Вся его семья, включая дальних родственников, бабушек и полугодовалых четвероюродных братьев и сестер, уже мысленно окрестили Шастуна цыганом с намерениями украсть Арсения, а-ля Кавказская пленница. Так почему бы нет? Попов монотонно зачитывал имя каждого ученика и все отвечали достаточно бодро, пока учитель не дошел до главного имени. До имени, которое одним своим звучанием мысленно рвало душу мужчины на кусочки. С каких пор он стал это чувствовать? Наверное, когда решил защитить Антона от его сестрицы и спрятал сигареты ученика в свои карманы. Это было так глупо, но ту пачку Арсений хранил до сих пор, он не смог ее выбросить даже при своей брезгливости к никотину, уж слишком она стала для него дорогой. А дальше? А дальше — издевательства. Хотя, можно ли было назвать тот урок «П» издевательством? Скорее, детским ребячеством, пускай это и было обидно. Драка, поцелуй, разговор и пьянка. Все шло так подозрительно странно, что Арсений уже начал сомневаться в адекватности вселенной. Он переехал в Санкт-Петербург пару недель назад из Омска, успел найти себе квартиру, устроился на работу, хотел зажить нормальной жизнью, жениться, завести детей. А теперь он кто? Точнее, что он делает? От горя, от разбитого сердца, которое мужчина даже не ощущает в груди, он пьет алкоголь, пускай и не в больших количествах. Но пьет, чего раньше не делал. Ему совестно от мысли, что он причинил Антону боль, что напомнил о старом, о том, чего сам и не знает. Арсений хотел бы узнать, но разве он мог что-то выпытывать у Шастуна? Антон — парень, который просто с виду пытается казаться крутым, но это вовсе не так. Да, он умеет размахивать кулаками, кататься на мотоцикле и носит многочисленные браслеты, но это не делает его крутым. Все это — лишь защита, дабы закрыть то многое, что было раньше. Хотя Попов даже не мог представить, что же случилось у ученика в прошлом. Не мог, но пытался и с ужасом одёргивал себя, потому что становилось тошно. В его руках до сих пор трясся Антон. Маленький и скромный мальчик, смущенный до не могу, просто слишком острый на язык и чутка хамоват. Но Арсений чувствует дрожь, когда думает об Антоне. Он не может объяснить это, просто начинается мелкий озноб, легкая паника и все резко уходит на задний план. Остается только он и изумрудные глаза напротив. Попову двадцать два и к этому времени большинство его старых друзей и одноклассников завели семьи, взяли ипотеки, зажили рутинной жизнью. Мужчина так не мог. Ему всегда все легко доставалось, даже работа в этой школе была получена благодаря отцовским связям с Валентином Евгеньевичем. Да, это плохо, ведь Арсений, будучи неопытным в деле преподавания, стал не только мишенью, но и проблемой для юного мальчика. Он хотел чему-то научить детей, дать им то, что сам когда-то получал подобным образом, а на деле просто принес проблем. И если не этим ученикам, которые сейчас смотрели на замершего учителя, то одному-единственному парню, от голоса которого Арсений чувствовал нехватку кислорода. Арсений Сергеевич Попов, двадцать два года, учитель старших классов, безнадежно влюблен. — Шаст… Шастун, — негромко, а точнее шепотом, сказал мужчина, хмуря брови и готовясь услышать ответ. Но… — А Антона сегодня нет, — оповестила его Лида Бабкина, оглядывая весь класс в подтверждении своих слов. Арсений тоже поднял глаза и осмотрел каждого ученика досконально, прежде чем перевел взгляд на место Антона и не увидел там ничего, кроме пустоты. Сережа и Дима продолжали сидеть на второй парте и теперь отрешенно глядели в разные стороны, а Матвиенко так вообще, вжал голову в плечи и хмурился, иногда вздыхая полной грудью. Позов кусал ногти от волнения, потирая почти лысую голову и немного отросшую щетину. Весь их вид показывал: «Мы не знаем, где Антон». — Хорошо, — кое-как выдавил учитель. — Я позвоню его родителям. После, назвав всех остальных, мужчина извинился и вышел из класса, попутно вылавливая из кармана телефон. Он еще раньше спросил у Павла Алексеевича номера родителей своих учеников и теперь медленно прокручивал вниз, пытаясь найти номер, записанный на букву «Ш». И вот номер найден, нажата кнопка вызова и долгие гудки… — Да? — ответил женский голос и Попов вздрогнул всем телом, резко переставая дышать. — Алло? — Вас беспокоит Арсений Сергеевич, классный руководитель Антона, я бы хотел спросить… — А, точно! — воскликнул женский голос. — Совсем забыла вам позвонить, Арсений Сергеевич. Антон сегодня не придет в школу. — Что-то случилось? Что-то серьезное? — нахмурился учитель. — О, нет-нет, он просто очень занят, но не волнуйтесь, когда он придет в школу, то обязательно сдаст вам все, что пропустил, — сказала девушка. — А вы его… — Сестра. Помните? Антон еще курил рядом с вами, когда я подошла… — Это я курил! — попытался оправдаться Попов, даже не понимая, зачем он это говорит. — Да-да-да, вы, — вздохнула Ангелина. — В общем, сегодня Антон будет отсутствовать, это же ничего? — Ничего, но когда он придет? — Сегодня вечером. — Что? — Что? — Я просто не понимаю… — А, в школу! — захихикала девушка. — В школу придет завтра, не волнуйтесь вы так! Правда, с ним ничего серьезного, просто у него небольшая тренировка перед очень важным событием и я взялась его подготовить. Сами знаете этих отличников, думают, что все знают, а когда сталкиваются с трудной ситуацией, теряются, как маленькие дети. Он попросил меня помочь, и я…. Ох, мне надо идти. — Погодите, а это ваш телефон? — поспешил Арсений. — Это телефон Тоши, родители сильно заняты, поэтому Антон дал Павлу Алексеевичу свой номер телефона. Ох, все, до свидания, Арсений Сергеевич, — быстро ответила девушка и сбросила трубку, а Попов облокотился о стену. Он надеется — все хорошо, Ангелина, заявив, что Антон в порядке, сказала правду, потому что сердце колошматило в грудной клетке слишком сильно, слишком громко. Мужчина посмотрел перед собой, а затем нажал на номер Шастуна и быстро ввел некоторые символы. Теперь у него в телефоне было около сорока имен с отчествами и один единственный «Тоша Шастунишка». Такая чертова мелочь, но сердце грела. И все его уроки протекли как-то быстро и достаточно спокойно, потому что он знал, что с Антоном все хорошо… что, наверное, парня не рвет на части, как Арсения. Дима и Сережа подходили к Попову за информацией и ушли хмурые, когда учитель рассказал им все так, как было. А после все как по маслу — урок, окно, еще три урока, собрание, дом. Арсений успел провести у всех десятых классов проверочные тесты и, решив проверить их дома, теперь сидел на диване перед телевизором. Какая-то передача наподобие «В мире животных» и быстрый половой акт весенних мартышек. Попов разлегся на диване в удобной позе и, кроме как в телевизор, иногда бросал заинтересованный взгляд в сторону бутылки коньяка. Впрочем, желаемый напиток уже стоял рядом с Арсением на стеклянном столике. Бутылка с горячительной смесью и большой бокал. Все по традициям. Учитель приподнялся и, зубами откупорив бутылку, плеснул себе жгучий напиток. Ему нужно было… ну, утопиться. И утопиться не в смысле пойти в ванную, набрать воды и плескаться как слоник. Ему нужно было утопиться в чем-то более сладком и приятном на вкус, в том, что обжигало язык и горло, однако доставляло удовольствие. Он и раньше любил выпить, именно из-за одной пьянки он и отрезал себе ранее длинные волосы, а ведь шикарные патлы были у мужчины до самой поясницы… но алкоголь — он такой, заставляет делать ужасные вещи и, проснувшись однажды в прядях собственных волос, Арсений немного призадумался… но молодость, она и есть молодость, ведь Попов еще не старый дедок, в конце концов. Немного коньяка, а затем сядет за проверку. В общем, такой план и был. Спутником неразделенной любви является лень, поэтому, вернувшись из школы и выпив немного коньяка, мужчина вплоть до самого вечера лежал на диване и не хотел браться за дела. Все, наступила лень, пора плакаться в подушку. Пусть выпил он совсем немного, не до такой степени, чтобы прям с этажа прыгать в рядом расположенный фонтан и разбиться бухим, но счастливым, но Арсения все же немного штормило. Взаимодействие алкоголя и убитых нервных клеток заставляло мужчину покачиваться взад и вперед, но способствовало забвению. По крайней мере, он не так пьян, как один длинноногий цыган в прекрасную ночь, которую он провел прямо в кровати Арсения, оставив там свой чудесный запах одеколона и корицы… Господи, ну вот зачем самому себе напоминать… — М? — Попов нахмурился, стоя за барной стойкой, когда в его дверь несколько раз постучали. Очень громко и размашисто, кстати. Арсений вытер мокрые руки и подошел к двери, сразу же хватаясь за ручку. У кого напрочь отсутствует привычка сначала спрашивать, кто там, и смотреть в глазок, а только потом открывать? Правильно… Попов щелкнул замком и толкнул дверь вперед, и только после того, как он смог сфокусировать взгляд на пришедшем, у Арсения отвисла челюсть. — Арс… Арсений… бля… Шастун. Погодите, что? Шастун?! Это как?! Попов стоял и смотрел на тяжело дышащего парня в своих дверях. Русоволосый, зеленоглазый, все такой же высокий, но теперь еще и порядком уставший. По лбу Антона скатывался пот, волосы были взъерошены сильнее, чем обычно, в глазах туман, а сам парень дышит так, как будто отбежал марафон. Одежда у Шастуна вся в пыли, а если приглядеться, то в волосах можно заметить парочку листиков… — Антон, что ты тут делаешь? — попытался возмутиться Арсений, но даже с его талантом к актерству, получилось очень смазано. — Эй. Ты меня вообще слышишь…?! — Заткнитесь, — на выдохе ответил парень, зашел в квартиру, хватая мужчину за щеки, и резко притянул к себе, с силой впиваясь в желанные губы. Тук. Они так удачно стукнулись зубами, но даже легкая боль не заставила Антона отступить, скорее наоборот. Арсений дернулся, пытаясь избежать соприкосновения, но, учитель года, поздно. Шастун прижимал голову мужчины одной рукой, второй же лег на живот Попова, небрежно поглаживая тело через ткань домашней футболки. И все это время он… целовал. И целовал, мягко говоря, не как ребенок, не как в прошлый раз. Арсений успел задохнуться и много раз пожалел о том, что вместо того, чтобы утопиться в алкоголе, он не пошел и не утопился в ванной, но после все эти мысли были откинуты так же далеко, как и ветровка Антона. Попов не понял, что случилось, но его грубо целовал мальчишка напротив, который уже успел своими руками залезть под футболку учителя и теперь холодными пальцами царапал горячую кожу на животе и груди Арсения. И все это было настолько феерично, что на добрую пару секунд мужчина отключился, понимая — он не сможет сопротивляться. Ведь именно этого он и хотел, именно это было ему нужно. Арсений запустил пальцы в волосы парня и теперь уже сам отвечал на поцелуй. Очень яростно и по-свойски, как ему показалось. Он кусал нежные губы, зализывал ранки, проникал в рот парня и сплетался с языком Антона, понимая, что этот вкус слишком сладкий. Этот вкус распространялся во все точки тела Попова, заставляя его подрагивать в предвкушении и брать инициативу на себя. Арсений чувствовал, как холодные руки Антона водили по его спине, как пытались стащить с учителя футболку, как оглаживали грудь и немного царапали ногтями живот, как парень отрывался на пару секунд, чтобы набрать в легкие воздуха и снова примыкал к учителю, целовал, целовал, целовал…. И Шастун тоже сходил с ума, когда Попов проводил ногтями по его шее, как отрывался от губ и спускался немного ниже, чтобы коснуться зубами выпирающего кадыка, а после прикусить кожу рядом, оставив там достаточно яркий след. Антон вздрагивал, шумно вдыхая и выдыхая, потому что перед глазами маячил лишь ярко-голубой цвет, а в легкие пробирался запах кофе и мяты… Попов почувствовал, как руки парня спустились ниже, отбросив идею снять с учителя футболку. Они скользнули по бедрам и, проведя пальцами по выпирающему бугорку, попытались расстегнуть сначала ремень, а потом и вовсе стащить с мужчины штаны. И это, кажется, стало чем-то, напоминающим резкий пинок. Пинок именно для Попова. Мужчина отшатнулся, когда рука Антона, которая, увы, не смогла расстегнуть пуговки, залезла в штаны, по-хозяйски оглаживая напряженный орган. Это, черт подери, слишком! — Шастун! — закричал Арсений из последних сил, отрываясь от губ парня и буквально оттягивая от себя протестующего мальчишку. — Блять, остановись, слышишь? — Нет, — замотал головой Антон, мыча. — Надо сейчас, я прошу тебя. — Когда это мы успели перейти на «ты»? — попытался как можно сильнее изумиться Попов, но на его лице читалось лишь желание, перебиваемое чувством ответственности. Шастун почти зарычал, надвигаясь на Попова, как шторм на одинокий корабль в бескрайнем море, однако даже рост не давал парню преимущества. Арсений был сильнее, и он показал это в следующую секунду. Мужчина перехватил руки Антона, резко дернул их вниз, отчего Шастун поморщился, сжав зубы, а затем учитель толкнул ученика к стене, заставив парня звонко стукнуться затылком о бетон. И последнее, что стало для Антона звоночком, так это когда Арсений с характерным звуком расставил руки по сторонам от головы парня и зло глянул в изумрудные глаза, с которых постепенно сходила дымка. — Арсений… — сглотнул парень, смотря на Попова в нежелании добавлять «Сергеевич», которое разделяло их, как учителя и ученика. — Ты охренел, Шастун, вконец! — зарычал мужчина, кулаком ударив возле головы Антона так, что последний вздрогнул, тупо пялясь на своего классного преподавателя. — Ты вообще, блять, что делаешь? — сходя на шепот, спросил Арсений, опрокидывая свою голову на плечо парня и вдыхая его запах. — Тебе так нравится меня мучить? — Нет, я… — Заткнись, — фыркнул Попов. — Просто заткнись. Так и стояли: успокаивающийся Антон и раздраженный Арсений. В голове у Попова было столько мыслей, столько планов и разочарований, что он просто стоял и не мог пошевелиться от накативших эмоций. У Шастуна было то же самое состояние. Но вот учитель поднял голову и с прищуром посмотрел парню в глаза, но не увидел в них ни страха, ни сожалений. Лишь чистоту и малое чувство досады, которое маячило и в голубых глазах. — А теперь скажи, какого хрена сейчас было? — попросил Попов. — Я поцеловал тебя, — так и не перейдя на «вы», ответил парень. — Ох, как неожиданно! А с какого перепуга, не расскажешь? — Вам этого хотелось, — хмыкнул Антон. — Но это не значит, что ты можешь такое вытворять! — зарычал Арсений, опять хлопнув ладонью рядом с головой Антона, но на этот раз парень не дернулся. — Ты вообще… понимаешь, что хотел сейчас сделать? — Переспать с вами, — спокойно ответил Шастун. — Ты придурок что ли? — Возможно, — пожал тот плечами. — Антон, тебе шестнадцать! — вырвалось у мужчины, хотя Попов прекрасно знал, как Антон относился к возрасту в принципе. — Мне не впервой… Арсений резко замер, а после отшатнулся от парня, который отрешенно смотрел куда-то в сторону. «Не впервой», — снова проскочило в голове у учителя, и Попов нахмурился, жмуря глаза. — Что ты сказ…? — Я люблю вас, — вздохнул Антон, сжимая губы. Его уверенность никуда не пропала, но вместе с ней появилось смущение. — Люблю, — пожал он плечами. — Вы ведь тоже. — Что ты говорил до этого? — Арсений сам перестал понимать, как вдруг стал таким серьезным. Фраза ученика о любви принесла ему долгожданную радостную дрожь в коленках, но мужчина не обращал на это внимание. Он ни на что так не обращал внимания, как на лицо своего ученика. Однако Шастун не говорил. Попов взял его за руку и провел к дивану, куда почти насильно усадил Антона и сел рядом. Но никакой реакции. Совершенно. Им не по себе. Им обоим просто не по себе и это заставляет голову разрываться. — Пожалуйста, — скрипит голосом парень, смотря на своего учителя. — Я не хочу об этом говорить… — Антон, — Арсений смягчает голос, утоляя в себе жажду громко закричать и разбить пару вещей в доме от нахлынувшей на плечи ответственности. И он ласково смотрит на своего ученика, понимая, что заходить надо издалека. — Сейчас… зачем ты так сделал? — Я поцеловал тебя, потому что…! — возмутился Антон. — Сам знаешь почему… — Ты мог бы мне просто сказать. То, как ты дрожал в прошлый раз, как плакал, — нахмурил брови Арсений. — Я не понимаю, что происходит. У меня в голове сплошная каша, но я не могу просто взять и оставить это как есть, принять, как должное. Я прошу рассказать хотя бы малое, чтобы я наконец-то понял… почему ты так поцеловал меня? — Потому что так я вас не боялся, — на этой фразе Шастун заскрипел зубами, отводя взгляд и съеживаясь на диване. — Ты боишься меня? — опешил Попов. — Правда боишься? — и ответом ему послужил легкий кивок, от которого сердце в груди учителя замерло. — Если я прикоснусь к тебе… — говорит он, сглатывая. — …тебе будет страшно? — и снова кивок. Попов смотрит в пол и пытается собрать в голове картину, но не может. Поэтому он легко поднимает руку, и кончиками пальцев касается щеки ученика. От такого действия Антон вздрагивает и резко поворачивает голову к Арсению, выпучивая глаза. Да, ему страшно, но это не похоже на ту панику, которую парень испытывал вчера на кухне, когда Попову вдруг приспичило поцеловать его. Это был другой, отдаленный страх, его маленькие частицы, если можно так выразиться. — Почему ты боишься меня? — спросил учитель, но Антон лишь отрицательно замотал головой. — Почему? — Арсений Сергеевич, — снова эта официальность и когда Шастун произносит отчество, его голос вздрагивает, а в глазах появляются слезинки. — Я прошу вас… — Я не могу смотреть на то, как ты боишься меня, — выдал Арсений. — Антон. — Я… — Шастун шмыгнул носом, хмуря брови и сжимаясь еще сильнее. Как же ему больно и эта боль порождает не крик о помощи, а слезы, на которые Арсений не хочет смотреть. А маленькие хрусталики скатываются по розовеющим щекам и падают на колени, потому что льют слишком сильно… потому что накатывают воспоминания. — Если я скажу… вам… тебе станет противно. — Не станет, — отрицательно качает головой мужчина и мягко кладет руку на затылок Антона, понимая, что парень пусть и боится, но хочет чувствовать хоть какую-то защиту. — Я… — он сглатывает, взвешивает все «за» и «против», мычит от накативших эмоций, а потом клонится в сторону и упирается головой в грудь мужчины, закрывая глаза. Антону будет удобнее шептать, ему будет удобнее чувствовать породнившийся запах, знать, что Арсений его не бросит, по крайней мере, до тех пор, пока он не скажет слова… слова, которые он так давно никому не говорил. — Я… я испорченный… — Шастун не может подобрать синоним, но такое высказывание лишь путает Попова. — Так противно… Я не могу… — Можешь, — уверенно кивает Арсений, продолжая гладить ученика по волосам. — Я знаю, что ты все можешь. — Да, наверное, — пожимает плечами Антон, пододвигаясь ближе к учителю и взявшись пальцами за ткань чужой футболки. — Знаете, в моей старой школе был один человек, — начинает парень тихо. — Очень хороший человек. Он помогал мне всеми возможными способами, потому что раньше я очень плохо учился, и буквально утопал в этой школьной рутине. Мне было 14. Я думал, что тот человек, который помогал мне, очень хороший, он ласково со мной обращался. Жалел, когда было плохо, и подбадривал, когда я волновался. Он не только помогал мне в учебе, но еще и в личных проблемах… он… он был лучиком света. Родители часто на работе, друзей нет, потому что я был слишком нежным, никто со мной дружить не хотел. И вот такой одиночка хватается за единственную соломинку — за учителя. Арсений вздрогнул на последних словах и облизнул губы, закрывая глаза. Ему почему-то стало нехорошо и захотелось прекратить этот разговор, но он не прекращал. Не смел прекратить. — Он был историком, такое имя еще — Илларион Юрьевич. Его весь класс любил, но именно ко мне он относился с трепетом. И еще он был моим репетитором, так захотела мама. Знаете, это было здорово… он часто водил меня в разные места, в парк или в кинотеатр. И вместе с этим улучшались мои оценки, потому что я чувствовал себя счастливым… я очень его любил… Арсений уткнулся носом в макушку Антона и вдохнул запах, но парень продолжил, просто прижимаясь к широкой груди Попова. — Четырнадцатилетний мальчик так наивен, верно? — всхлипнул парень. — Понимаешь, я даже не знаю, как все успело произойти, но я точно помню, как этот самый учитель, такой ласковый и нежный, прижимал меня к полу в своем кабинете. Я… я мог что-то сделать? Наверное. Но мне было очень больно. Все застилали слезы, и у меня кружилась голова. А он, смотря на меня своими добрыми глазами, просто надавливал еще, делал больнее. Он хватал меня за волосы, когда я выбирался, и с силой тянул вниз, ударяя головой о пол. — Антон… — Он царапал мою кожу и все время повторял, что я был плохим кроликом. Он оставлял следы по всему телу, бил меня по щекам и давил коленом в живот… — Антон, послушай. — Он кусал меня и рычал от удовольствия. И знаешь, в полной мере я мог все ощутить лишь тогда, когда меня перевернули на живот и поставили на колени… — Господи, прошу тебя… — Он… сделал это просто из-за того, что я часто курил за школой и пробовал алкоголь. Я даже не помню, как громко кричал. Он придавливал меня к полу и очень быстро… — Этого достаточно… — Очень быстро трахал меня — четырнадцатилетнего мальчишку. Ему было приятно, он смеялся, как… как гребанный маньяк. Ему все это доставляло удовольствие, как я захлебывался собственными слюнями и как до крови царапал ногтями ковер, прокусывая губы от боли. Она пронизывала все тело с каждым толчком, и я не мог пошевелиться, потому что сводило конечности. — О, черт… — А потом я понял, что больше не ощущаю боли. Все отмерло и я просто тряпичной куклой валялся на полу, пока взрослый мужик, мой учитель, человек, которого я полюбил, веселился с моим телом, переворачивая меня так, как ему удобно… Все слова, наполнявшие комнату, отдавались в голове у Арсения волной из злости и просто непреодолимого гнева. Но он продолжал сжимать в своих руках отчаянно усмехавшегося Антона, который всего лишь пытался найти защиту… — Я рассказал сестре… но родителям… и даже полиции — нет. Это было бы позором… я… не хотел становиться жертвой. Мы переехали через неделю в Санкт-Петербург, оставив Воронеж далеко позади. Знаете, что я услышал спустя пару дней? Его сбила машина. Насмерть. Они вылетели на встречу, а потом с моста в реку. Я был очень рад… — Антон, господи, — закачал головой мужчина и крепко прижал к себе парня, стараясь сдержать ту дрожь, которая пробивала тело Шастуна. — Черт… я… я рядом. Я никуда не уйду. Никогда… — Арс, — усмехается Антон. — Я люблю тебя, — говорит он так, словно бы просит лишь понимания. Говорит с малой надеждой на взаимность, без рвения, просто выдает свои чувства, потому что ему надоело все сдерживать в себе. — Я знаю, солнце, — отвечает мужчина, прижимаясь к парню и закрывая глаза. — Я знаю… все хорошо, тебя больше никто не обидит… Слышишь? Я люб… Но Шастун уже мирно сопит на груди у учителя. Он устал, волновался и плакал, а теперь, понимая, что готов на все — просто доверился. На Санкт-Петербург давно опустился вечер, а Антон спит в кровати, укрытый одеялом. Рядом с ним лежит Арсений и поглаживает парня по плечу, прижимаясь всем телом. Он не знает, что будет делать дальше. Не знает, сможет ли Шастун все выдержать, сможет ли пробить ту корочку, за которой парень закрылся в юные четырнадцать? Арсению неважно, потому что он от своего не отступится. Попов всегда будет рядом, будет держать Антона за руку. Что бы ни случилось. Даже сейчас, лежа в кровати, мужчина просто не может отпустить тонкое запястье парня, некрепко сжимая его в своей ладони. Попов гладит Антона по волосам, а затем, приподнявшись, легко целует парня в щеку, закрыв глаза. Он подтягивается еще немного, но лишь для того, чтобы выключить светильник и лечь рядом со своим мальчиком, крепко сжимая его в объятьях, давая понять, что все хорошо. На Санкт-Петербург опустился вечер, и этим вечером они спят вдвоем. Но разве это важно? Скорее всего, нет. Потому что теперь они вдвоем наконец-то поняли. Трагедия в отношениях между ними перешла в… «Любовь».