Он всего лишь учитель!

— Главное — не волноваться! — подбадривал парня Самцов по скайпу, но все, что сейчас смог из себя вымолвить Антон, так это тихое и почти беззвучное «заебись». — Да, братец, нелегко тебе придется, — усмехнулся парень, приложив ладонь к губам. — Не так уж это и больно, — покачал он головой. — Знаешь, главное, чем-то заглушить боль в жопе. Ну, закуси там тряпку и расцарапай ему всю спину, или… — Олеж, подойди! — крикнул кто-то Самцову, и Олег повернул голову на голос. — Секунду! — парень опять посмотрел в камеру, а затем на бледного вздыхающего Шастуна и приложил руку ко лбу, понимая, что с этим мальчиком надо по-другому. — Короче говоря, если сам задашь темп — больно не будет. Главное — вовремя взять инициативу. — Хочешь сказать, что мне надо его трахнуть? — спросил Шастун, приподнимая бровь. — Ты когда-нибудь слышал о позе наездника? — Допустим. — Мозгуй, Тоха, мозгуй, — закачал головой Олег. — В общем, берешь быка за рога и садишься на него сверху. Щипать все же будет, но не настолько сильно и ты сможешь контролировать ситуацию, а если он перед этим тебя еще и растянет… — Ох, боже! — взмолился Антон потолку. — Почему я это выслушиваю? — Ты сам мне позвонил, парень, — фыркнул Самцов. — Бля, все, меня Валя зовет. Позвони Позу или кому-нибудь еще, кто может хоть отдаленно помочь. Поз же будущий врач, пусть объяснит тебе анатомию. — Он ебанный стоматолог. — Ну, ртом тоже придется работать, — пожал плечами Олег и распрощался, захлопывая крышку ноутбука. Антону бы хотелось сказать еще какую-нибудь колкость, но он просто простонал что-то нечленораздельное люстре и взъерошил свои волосы. Ему определенно нужно выпить. И не просто хлебнуть водочки, а прям образцово так бухнуть. Шастун вздыхает, понимая, что влип. Чаще его выходки, сами за себя говорящие «Возьми меня прямо тут», — выходят спонтанно, зависят от момента и этих моментов так не хватает порой… К примеру, как сейчас. Антон сидит перед компьютером, который был услужливо отдан парню Арсением, и тихо вздыхает, подпирая голову кулаками. Вот бы все стало обычным и ему не пришлось волноваться из-за того, что Попов может подумать о парне. А что Попов может подумать о парне? Типа: «Тош, ты меня прости, но ты бревно», или: «Я, конечно, многого ожидал, но то, что он не вошел в тебя, немного беспокоит», ну, или: «Солнце, ты такой маленький-миленький, давай я лучше оформлю опеку над тобой и буду кормить тебя пирожками, как заботливая бабушка?». Пока Антон думал над этим, он пару раз расходился в приступе смеха, а потом горько смотрел в погасший экран ноутбука, видя свое отражение. Зачем он вообще думает об этом? Почему бы просто не отдаться случаю? «Главное — не волноваться!». *** — Надень мои трусы, — вдруг говорит Ангелина, появившаяся в дверях комнаты. — С ума сошла?! — Да перед твоей попкой, обтянутой в кружева, никто не устоит! — смеется девушка, закрывая рот ладонью. — А еще вульгарные чулки в сетку с бантиками по бокам, ошейник и лифан. Может, последнее и будет лишним, но мои два первых предложения полностью дополняют друг друга! — Блин, Энжи, ты же вроде как была против него! — шипит Антон, скрепя зубами. — Была. Я и сейчас против. Но я понимаю, как трудно сдерживаться перед человеком, которого… хочешь, — запнулась сестра, скрещивая руки на груди. — У тебя глаза кролика в период спаривания. — Вот только не надо мне тут! — фырчит Антон, запихивая в рюкзак кое-какие вещи. — Ты к нему жить что ли пойдешь? — Не жить, но все же… — Тош, — говорит девушка более спокойно и проходит до кровати брата, садясь на нее так, чтобы можно было видеть лицо Антона. — То, что ты в него влюбился, лично для меня — нормально. У меня много друзей геев и бывало, что и я влюблялась в девушек, — от такой информации Антон, мягко говоря, ахуел, но продолжил слушать. — Я просто прошу тебя быть осторожнее и все. Мне немного совестно от того, что я отпускаю тебя, своего любимого младшего братика, на растерзание зверю по имени Арсений, в его логово, где, наверняка, было растлено множество детских тел… — Энжи! — Да шучу я, шучу, — невинно отшучивается Ангелина. — Короче говоря, не хочешь, чтобы Арс звал тебя бревном? — Ясень пень не хочу. — Тогда иди сюда, я тебе кое-что покажу… *** Арсений не знает, что делать. Он проводит рукой по волосам и проверяет кровать на наличие складок на простыни, а после, найдя одну такую, хаотично разглаживает ее. Мужчина чувствует себя неопытным пареньком и мычит, понимая, как же это глупо. Он знает, что простыни на кровати будут смяты, что, вероятнее всего, завтра Попов найдет на них застывший белый след, что эти простыни послужат именно для того, для чего они были сделаны помимо сна. Арсений не сдерживается и отпивает вино прямо из горла. Он становится алкоголиком и параноиком, и все из-за этого мальчишки, но разве можно винить ребенка, когда ты сам сходишь с ума, стоит просто заглянуть в эти изумрудные глаза? Если Антон думает, что Попов — железный, то жестоко ошибается. Арсений еле сдерживает себя каждый раз, когда видит похотливый взгляд ученика, когда губы парня прижимаются к его собственным, когда Антон забирается руками под футболку и царапает кожу ногтями. В такие моменты Попов чувствует себя зверем и, слава богу, их все время что-то останавливает. Его желание завалить этого мальчишку равно страху причинить Антону боль. Арсений не маленький и понимает, что даже если он хорошо растянет Шастуна, то вряд ли добьется безболезненного вторжения. А видеть то, как морщится лицо его мальчика, как парень кусает губы, а в уголках глаз появляются слезки — слишком ужасно. Поэтому Арсений еще раз прикладывается к бутылке с вином, ощущая теплоту в груди. В доме тихо. Он думает включить музыку, но это уже будет слишком, ведь Антон — не девушка. Ему не нужны цветы и конфеты, наверняка, не нужно и изобилие комплиментов, однако вино Попов все же припас. Вино же всегда помогает. Для храбрости, так сказать. Они договорились встретиться в девять. Завтра понедельник, но Антону нужно идти в школу только к третьему уроку, а Арсений, наверняка, легко встанет даже после бурной ночи и легкого похмелья. Он, конечно, в таком состоянии ничему детей не научит, но какая разница? Без пяти девять и Арсений слышит звук дверного звонка. Он вздрагивает и еще раз обводит глазами комнату, после чего идет к входной двери и, вздыхая, открывает. Антон смотрит пристально и, улыбнувшись, с самого порога легко чмокает Арсения в щеку, после чего отстраняется и облизывает губы. — Ты начал без меня? — Сделал глоток, попробовать. — И после этого глотка бутылка опустела наполовину? — улыбается Шастун и входит в квартиру, закрывая за собой дверь. В помещении мрак, и свет льется только из спальни, в которой работает один лишь ночник. Антон снимает кеды и, пока Арсений медленно идет к спальне, снимает и ветровку, довольно ухмыляясь. Попову бы не хотелось оглядываться, но почему-то он подумал, что парень может запутаться и потеряться, поэтому, назло самому себе, обернулся. Обернулся и застыл. Это не был стиль Антона, это было что-то далекое и неизученное, но Арсений резко почувствовал, как сбилось дыхание, стоило парню откинуть в сторону ветровку. Майка, которая по одной своей натуре была почти прозрачная, показывает все, что обыкновенная одежда скрывает, и Арсений нетерпеливо облизывает губы, скользя взглядом по молодому телу и задерживая свое внимание на стоявших торчком сосках, которые так же были отлично видны под майкой Антона. Но даже не это столько привлекает внимание мужчины, сколько то, что таится под штанами и лишь немного вылезает наружу. Арсению кажется, что он отчетливо видит кружева, но пытается не думать об этом, да и не может, ведь когда чужая ветровка касается пола, Антон ухмыляется и движется на мужчину, тут же впиваясь в желанные губы. Арсений даже не понимает, почему всю инициативу на себя берет этот мальчик. Антон — ребенок, неумелый и никем не обученный, а горький опыт из прошлого нельзя принять за что-то существенное. Поэтому Арсений недовольно рычит, когда Шастун, полагаясь на свой рост, идет на мужчину, заставляя Попова перебирать ногами назад и входить в комнату, нацеливаясь прямо на кровать. Попов ничего не говорит, просто резко останавливается и, взяв парня за плечи, меняет их местами слишком легко, потому что Антон не сопротивляется. Ему, кажется, это даже очень нравится, он ухмыляется и падает на кровать тогда, когда Арсений еще стоит, в предвкушении облизывая губы. — Арсений Сергеевич, — специально полушепотом произнося имя учителя официально, парень немного прогибается в пояснице, раздвигая ноги и собственноручно задирая свою почти прозрачную майку до груди. — Вы ведь выключили телефон? — Выключил, — довольно фыркает Арсений, глядя с прищуром. — Слишком раскрепощенно, не думаешь? — Плохие мальчики никогда не выходили из моды, — как-то многозначно пожимает плечами Антон и улыбается, задирая майку уже до горла и представляя вниманию учителя два набухших соска. Он приподымает бедра и разводит ноги еще шире, хоть и понимает, что у него начинают сильно затекать щиколотки. Но, несмотря на это, парень облизывается, одним взглядом подзывая Попова к себе. — Но я ведь не плохой мальчик. Я — послушный. Арсений сглатывает и одним движением стягивает с себя футболку, оголяя торс. Его не нужно приглашать дважды, и слова парня являются отличным билетом в одну сладкую ночь. Попов подхватывает чужие длинные ноги, согнутые в коленях и закидывает их себе на плечи, тут же наклоняясь и впиваясь в горячие губы. Антон постанывает, потому что ему безумно нравится эта ситуация. Нравится аромат вина и ментола, витающий по комнате, нравится, когда Арсений склоняется над ним и начинает целовать шею, водя широкими ладонями по бледной коже живота и груди, нравится, когда он явно чувствует желание мужчины своей задницей, в которую упирается что-то твердое и большое. Антон охает, потому что Попов спускается своими поцелуями сначала по шее парня, а затем переходит на грудь. Прозрачная майка им ни к чему и Арсений откидывает вещь в сторону. Он немного останавливается, когда склоняется перед бархатной кожей груди, а потом, смотря прямо Антону в глаза, ухмыляется, проводя языком по одному набухшему соску и вызывая дрожь во всем теле парня. Арсений не верит, что Антон послушный мальчик. Он не верит в то, что сам хотел быть послушным мальчиком. Они оба слишком образно представляют это выражение. Попов сжимает руками бока Шастуна, оставляя на них красные следы от пальцев, и одновременно прикусывает сосок, заставляя парня выгнуться и глухо застонать, прижимая руку ко рту. Ему нравится, потому что это делает именно он, именно Арсений. И Попов точно находит все те точки, от которых Антон растекается кавайной лужицей. Мужчина пальцами пересчитывает ребра парня и царапает кожу на боках, подходя прямо к краю штанов. Эта вещь им тоже не нужна. Арсений оставляет следы на груди и животе парня, все время прикусывая бархатную кожу и посасывая ее, потому что на вкус она еще приятнее, чем на запах. Попов чувствует себя фетишистом, потому что готов полностью вылизать Антона, а парень в свою очередь не сопротивляется и только иногда шипит, когда Арсений прикусывает кожу в особо чувствительных местах. Одним движением Антона отодвигают на середину кровати, а его ремень быстро расстегивают длинные пальцы. Попов вгрызается в шею Шастуна, заставляя того подавиться воздухом от такого напора и вжать голову в одеяло, одновременно охватывая затылок мужчины руками, потому что парню кажется, будто бы он вот-вот упадет. Арсений хмыкает и стаскивает с Антона штаны, притормаживая, а после и вовсе застывая. — Я хотел, как лучше, — так невинно, краснея и смотря на Арсения как на демона-искусителя, сипит Антон, без рвения или стеснения сводя колени вместе. А Арсений сглатывает, потому что чувствует, как в голову и не только в нее, ударяет кровь. На парне нет трусов. Никаких. Ни кружевных, ни боксеров, даже семеек в горошек нет, зато есть кое-что гораздо приятнее и возбуждающее. Чулки на подтяжках. Ткань этой вещицы, состоявшей из множества различных узоров в виде цветов и лепестков, крепится к небольшому пояску, который удачно обхватывает бедра Антона и не дает чулкам спасть. Арсений не говорит, что ноги Шастуна слишком красивы в такой одежде. Он просто смотрит на своего ученика, проводя рукой по напряженной щиколотке, а затем, смотря Антону прямо в глаза, сжимает руки в основании коленной чашечки. — Послушный, значит, — ухмыляется Арсений, наклоняясь к Антону и вместе с этим подтягивая длинные ноги к плечам своего обладателя, благо, Шастун мог позволить вытворять такое со своим телом. Усмехается Арсений так, как этого не может сделать сам Сатана, а после облизывает губы кончиком языка и отстраняется. — Посмотрим, — улыбается Попов. — Когда же твоя хаотичная смелость пройдет? — Зря пытаетесь, Арсений Сергеевич, — шипит Антон, из-под полуопущенных век следя за движениями мужчины. — Думаешь? — пожимает он плечами и Шастун непроизвольно хмурит брови, когда нос учителя касается щиколотки, а кончик языка невесомо облизывает кожу там, где позволяет кружевная ткань. — Я попробую тебя переубедить. Арсений хмыкает, потому что ему надоедает смотреть на сжатые ноги Антона, он не может увидеть того, чего жаждет больше всего, поэтому мужчина резко разводит чужие ноги и изо рта парня вырывает сдавленный визг. Глаза у Попова блестят и это можно тоже назвать фетишем, потому что он смотрит на краснеющего Антона и улыбается той улыбкой, с которой смотрят на шедевры искусства. Шастун худой и даже очень. У него слишком узкие бедра и отчего-то упругая задница, длинные и слишком худые ноги. Но сейчас Арсений смотрит лишь на то, что привлекает его внимание больше всего. Антон возбужден и это отчетливо видно. Его длинный член в полной боевой готовности, головка подрагивает в предвкушении, и парень начинает чаще дышать, понимая, с каким желанием облизывается учитель, смотря прямо на него, доводя до смущения. Из члена сочится смазка, выступая прямо на живот парня, у Антона начинают дрожать бедра, потому что он не может точно сказать, что сейчас сделает Арсений. Учитель улыбается и щурит глаза, убирая руку с ноги парня и пальцем касаясь чувствительной головки. Шастун вспыхивает, закрывая лицо руками и отворачивая голову, но Арсений недовольно цокает и вторую руку кладет на щеку парня, мягко разворачивая его голову к себе. — Смотри на меня, солнце, — говорит он тихо. — Я не позволю оторвать от себя твой пошленький взгляд, — шепчет он и спускается, а у Антона волосы встают на затылке. Арсений склоняется и трется щекой о чужой член, касаясь напряженной плоти то носом, то губами и все это время смотрит на Антона, который, кажется, забывает, как дышать. — Арсений Сергеевич, — почти фальцетом выдает парень, когда мужчина немного приподнимается и детально изучает чужой половой орган, одной лишь подушечкой пальца проводя по всему стволу и размазывая белесую жидкость по головке. — Зачем так… — Тише, солнце, будет приятно, — улыбается Арсений и наклоняется, обхватывая губами сочащуюся головку и немного касаясь зубами разгорячённой плоти. Антон вспыхивает и закрывает рот руками, прекрасно помня о звукоизоляции квартиры. Но почему-то ему стыдно стонать даже для Арсения, а вся его храбрость испарилась давным-давно. Осталось только смущение и неподдельное чувство желания, с которым Антон смотрит прямо в глаза учителю, ожидая продолжения. И Арсений продолжает. Он водит губами вниз и вверх, выуживая из Шастуна судорожные вздохи, которые парень едва подавляет в себе, пытаясь не закричать. Он не испытывал такого. У него не было девушки, с которой можно было трахаться направо и налево. У него не было парня, с которым можно было бы испытать что-то подобное. Это отличается от мастурбации и гораздо натуральнее того, что показывают в порнофильмах. Антон приподнимает бедра и дрожит, а Арсений продолжает водить головой и яро работать языком, посасывая и надрачивая член парня одновременно. Второй, свободной рукой, он тянется к покрасневшим соскам и зажимает один между пальцев, несильно оттягивая его вверх. Это уже не детские игры и они перешли на новый уровень. Уверенный в себе учитель и до предела смущенный ученик. Но это не предел, потому что в какой-то момент Антон все же убирает руки со рта и от стен отбиваются глухие постанывания. Антон еще тысячу раз думает об этих неприличных звуках, как о наслаждении какой-нибудь шлюшки, и только потом запускает пальцы в темные волосы мужчины, заставляя того оторваться от дела. — Я… я тоже, — выдыхает парень, но Арсений мало что понимает, до тех пор, пока Антон скованно не садится на кровати и не подтягивает к себе Попова, начиная шарить руками по чужому телу. Антон впивается в чужие губы, прикусывая язык Попова и одновременно делая перестановку так, что теперь Арсений сидит, упершись спиной в изголовье кровати, а Антон восседает на его коленях, руками сжимая плечи мужчины. — Ох, хочешь показать, что можешь? — улыбается Арсений, глядя в потемневшие глаза напротив. — Покажу, — выдыхает Антон и завлекает Попова в отчего-то слишком медленный и тягучий для их взбудораженного состояния поцелуй. Но Попов ошибается, если думает, что поменять местами и поцеловать — это все, что может Антон. Парень улыбается в поцелуй и рукой находит ладонь мужчины, приподнимая ее и заводя себе за спину. Арсений вздрагивает, потому что чувствует, как чужие пальцы направляют его собственную руку к тугому колечку мышц и как довольно усмехается в поцелуй Антон. — Растянете меня, Арсений Сергеевич? — говорит он с просьбой и недвусмысленно трется вставшим членом о живот мужчины. Попова передергивает, но он пытается сдержать себя в руках и сдержанно выдыхает, проведя подушечкой среднего пальца по тугому колечку мышц. У прикроватной тумбы стоит смазка, и Арсений берет ее, почти половину выдавливая себе на руку и размазывая по пальцам. Он опять заводит руку за спину Антону и на ощупь ищет желанный вход. Проведя пальцами по анусу, мужчина чувствует, как вздрагивает Антон из-за перемены температуры своего разгорячённого тела с холодной смазкой, но пытается не обращать на это внимания и просто облизывает губы, а потом морщится, когда Арсений вставляет сразу два пальца. Это больно и Антон шипит, коря себя за то, что не растянулся еще дома, где была не только сестра, но и родители. Однако сейчас ему немножко на все пофиг, и он выгибается, когда пальцы начинают двигаться в нем. Антон шипит и заливается в стоне, когда подушечки пальцев касаются простаты и назначают это место своей целью, а Арсений начинает чаще водить рукой, доставляя своему мальчику невероятное наслаждение. С каждым движением руки по телу парня проносятся сотни электрических импульсов, и в какой-то момент он даже понимает, что двух пальцев ему мало. Словно бы слыша мольбы Антона, Арсений добавляет третий палец, одновременно с этим зацеловывая чужую грудь и тоже начиная тереться пахом о бедра Антона. — Арсений… Серг… Нгх! Арс, — решает сократить свой набор слов Антон, жмуря глаза и утыкаясь носом мужчине в плечо, понимая, что его бедра, бесстыдно и не слушая своего хозяина, насаживаются на пальцы. — Давай уже… пожалуйста, — всхлипывает парень и от этого у Арсения разрывается сердце. Он вынимает пальцы и заставляет Антона приподняться, чтобы стянуть свои штаны и трусы, открывая парню вид на собственный член. Шастун вздрагивает и, сведя брови в желании, смотрит на достоинство своего учителя, не сдерживаясь и касаясь разгоряченной плоти пальцами. Арсений сглатывает вязкую слюну и выдыхает сквозь сжатые зубы, а когда Шастун, обхватив орган рукой, начинает водить ею вверх и вниз, мужчина забывает, что хотел сделать до этого. Но быстро вспоминает, стоит его взгляду натолкнуться на сочащуюся по бедрам парня смазку. Он прижимает к себе Антона за талию и направляет член к колечку сжатых мышц. — Послушный мальчик хочет этого? — спрашивает Арсений в последний раз, хотя ничего, кроме потемневших от похоти изумрудных глаз, он не видит. — Послушный мальчик очень хочет этого, — отвечает Антон и чуть морщится, когда головка члена касается его входа. Антон сжимает челюсти до легкой боли в голове и онемения щек, когда Арсений надавливает парню на плечи и одновременно придерживает свой член, проникает только головкой. Шастун шипит очень громко и впивается ногтями в спину своего партнера, пытаясь заглушить боль чужим запахом, но саднящее чувство не отступает. И Арсений, закативший глаза от прилившего удовольствия, несдержанно выдыхает, желая со всей силой толкнуться в податливое тело. — О, мальчик, какой же ты узкий, — выдыхает он и мычит, пытаясь дать Антону время привыкнуть. И это время очень скоро наступает, потому что Антон, с тем же сморщенным лицом, но теперь уже и ярым желанием во взгляде, сам опускается на член до конца и застывает, расслабляя мышцы. Арсений смотрит на него слишком отдаленно от реальности и Антон горько ухмыляется, понимая, что он победил. Из горла учителя вырывается гортанный рык, когда Шастун приподнимается и снова опускается на член мужчины, чувствуя, как плоть скользит в нем. Это слишком специфично и от этих чувств парень закрывает глаза, тяжело дыша. Он пытается найти ту самую точку, а Арсений пытается сгладить его ощущения, водя своей рукой по чужому органу. — Солнце, дай мне попробовать, — говорит он, положив руки на чужие бедра. Антон смотрит на учителя с доверием, и отдает ему полный контроль действий, а Попов чуть приспускается на кровати и, задержав дыхание, несильно толкается. — Черт! Шастун вскрикивает и выгибается дугой, а Попов довольно ухмыляется. Мужчина делает так еще раз и в глазах у парня появляются маленькие слезинки. — Не там, — говорит Антон слишком фальшиво, потому что понимает, что если Арсений сейчас не остановится, Шастуну придётся очень пошло и развратно стонать. — Разве не там? Мне кажется, совсем по-другому! — и на последних словах Арсений особенно сильно проникает в Антона, заставляя того вскрикнуть от нахлынувших чувств и вздёрнуть голову, протяжно скуля. — Отлично, именно здесь. Голос Попова насмешливый и слишком красивый, он приподнимает Антона и снова опускает на свой член, насаживая, позволяя парню насладиться и застонать гораздо громче предыдущего. А спустя еще пару толчков Антон сам двигает задницей, насаживаясь на член, хоть и ощущая лёгкий дискомфорт. Это феерично, это слишком восхитительно и еще через пару толчков Шастун не сдерживается в голосе, а начинает громко стонать, иногда сбиваясь с ритма. Арсений дышит и стонет сквозь сомкнутые зубы, а Антон прекрасно знает, когда надо сжаться, а когда расслабиться, доставляя мужчине то яркую боль, то сладкое наслаждение. Им хорошо. Им обоим очень хорошо, и Арсений закрывает глаза, продолжая держать бедра своего мальчика в руках. А потом он, почему-то, рычит и снова меняет позу так, что теперь уже Антон с раздвинутыми ногами и в этих нелепых чулках лежит на кровати и смотрит прямо в лицо учителя, одними губами прося продолжения. Арсению, склонившемуся над Шастуном, это кажется запредельно развратным, он соглашается и, выйдя из парня наполовину, начинает несдержанно долбиться в податливое тело. Все звуки комнаты — это их смешанные вздохи и стоны, хлопки бедер о раскрасневшиеся ягодицы и хлюпанье в заднем проходе парня. Антон насаживается на член, даже понимая, что его крепко держат чужие руки, но он продолжает свои злодеяния, мыча и прося Арсения ускориться. Попов вдалбливается в парня слишком яростно, ему кажется, что он перебарщивает, но на лице Антона лишь запредельно пошлая улыбка, поэтому Арсений не сдерживается и двигает бедрами, кусая Антона в шею и оставляя там яркий след. Рукой мужчина берётся за чужой член и начинает быстро водить по нему в такт движениям бедер. Антон протестующе мычит. — Арс, постой, — шипит он, прерываемый стонами. — Я же так быстро… Но он не успевает договорить, потому что Арсений вжимает его в кровать своим напором и продолжает трахать, рыча от удовольствия. Ему хватает еще одной минуты, чтобы довести Антона до фееричной разрядки, когда парень даже не застонал, а закричал, живот был перепачкан в сперме, глаза застилал экстаз, а все тело дрожало в удовольствии. А через пару толчков кончил и сам Арсений, вызвав у Антона, почувствовавшего внутри себя горячее семя, тихое шипение. Попов упал на Шастуна и тяжело задышал, утыкаясь носом тому в плечо. Они никуда не пойдут, даже в ванную. Антон будет лежать на кровати, а Арсений на Антоне и сжимать парня в своих объятьях, медленно проваливаясь в сон. Зато Попов очень четко произнесет заветные три слова, легко целуя своего парня в щеку, и закроет глаза, укладываясь рядом с Шастуном. А Антон еще несколько минут будет смотреть на спящее лицо Попова, думая, какой же тот красивый. А после и он уснет. Потому что им обоим уже не страшно засыпать, ведь они уже не чувствуют былого одиночества. Они слились в… «Одно целое».