За фасадом

В ту ночь Эрвин плохо спал. Даже несмотря на то, что выпил достаточно, чтобы тут же вырубиться, как только голова коснется подушки. Он погружался в полудрему, позволяя хмельной карусели кружить его сознание в разные стороны так, что хотелось опустить одну ногу из-под одеяла на пол, чтобы чувствовать хоть какую-то опору в эпицентре этой вселенской качки; либо лежал с открытыми, но ничего не видящими глазами. На ум приходило подавленное лицо Леви – Эрвин знал это застывшее выражение на его лице, когда тот пытался скрыть кипящие в нем эмоции. Командир слышал, как капитан некоторое время стоял под его дверью, но зайти не решился. И впервые в жизни идея спать порознь показалась Эрвину целесообразной. Запереть дверь он просто забыл. Затем мысли переметнулись к Мари. Вспоминать о том, что случилось больше десяти лет назад, было странно - будто все это было не с ним, и к нему в голову просто просочились чьи-то чужие вспоминания. - Эй, красотка, принеси-ка кадетам две кружки пива! – хлестко прикрикнул Найл вслед официантке. Та, удерживая в руках сразу шесть жестяных кружек, лишь чуть повернула голову в их сторону и, одарив обоих мимолетной услужливой улыбкой, кивнула. - Ничего так девица, – весело выдал Найл. - Поверить не могу, что через два месяца мы, наконец, закончим кадетский корпус, – спокойно, но как-то невпопад сообщил Эрвин. - Ну, последнее время Либерман имеет нас во все дыры только так... Так что мне очень даже верится, что мы уже на финишной прямой, и все это скоро закончится. Эрвин ничего не ответил. - Таки не изменишь свое решение? – уже более серьезным тоном поинтересовался Найл. – Собираешься в Разведку? К Майеру? Ты ведь третий по списку, мог бы выбрать военную полицию… - Нет! – отрезал Эрвин, устремляя на Доука свой холодный взгляд. – Уже с десяти лет я знал, что должен быть в Легионе Разведки! Я должен выйти за стены и увидеть внешний мир. Это мой долг перед человечеством и отцом. А этот список лучших десяти кадетов меня не особо интересует. - Думаю, твой отец хотел, чтобы ты жил и был счастлив, разве нет? – Найл попытался зайти с другой стороны. – Кому нужна твоя смерть? Эрвин неожиданно усмехнулся, а его взгляд смягчился. У Найла тут же мелькнула мысль о том, что понять, что творится в голове у Эрвина иногда совершенно невозможно. - Боишься, что я умру в первой же вылазке? Не волнуйся. Готов поклясться, что я очень живучий, – сказал Эрвин и благодушно хлопнул друга по спине. - Мальчики, вот и ваше пиво! – раздался над их головами звонкий женский голос. Девушка обошла стол и наклонилась, ставя две большие деревянные кружки перед ними. Она была одета в светлую блузку с корсетом. Вырез на блузке был неглубокий, но Эрвин успел-таки заметить пару родинок чуть ниже ключиц и намек на пышную грудь. Двигалась она при этом просто, но изящно. Поставив пиво на стол, она улыбнулась. - С вас пять золотых! Эрвин полез в карман за мелочью. - Кадеты, говорите? – тем временем с любопытством спросила она. - Ага, через два месяца уже выпуск! Будем служить человечеству, так сказать, – первый отозвался Найл и протянул ей горстку золотых. - Здорово! Приходите еще, ребята. Знаться с будущими защитниками человечества – честь, – лукаво сказала она и, приняв деньги Эрвина, удалилась в сторону прилавка к другим официанткам. Найл очарованно смотрел ей вслед, а обернувшись на Эрвина, заметил, как тот хитро на него посматривает, так что Доук смутился. - Новенькая, наверное, – невнятно пробормотал Найл и принялся за свое пиво. Тогда, при их первом знакомстве, Мари, - так ее звали, - не произвела особого впечатления на него. Она показалась Эрвину симпатичной, не более. Единственное, что занимало его мысли уже в то время, был Легион Разведки, одиннадцатый Главнокомандующий Майер и вылазки за стену. Его охватывал неописуемый восторг, как он представлял, что скоро сам будет одним из разведчиков - наконец ему представится шанс терпеливо и неотступно приближаться к разгадке тайны гигантов и освобождению человечества из трехстенной клетки. До выпускного Найл вытаскивал его еще пару раз в эту самую пивную. Эрвин видел, что друг всерьез увлекся Мари. Она была из солнечного Каранеса на востоке от стены Роза, но теперь усердно работала в «Золотом теленке». Говорила, что надо помогать матери и младшему брату. Найл всегда исподтишка восторженно любовался ею, а Эрвин лишь пытался не засмеяться – настолько забавно выглядел в его глазах влюбленный Доук. Мари искренне улыбнулась и невыносимо по-дружески провела рукой по темным волосам Найла, когда тот впервые отважился сделать ей неприкрытый комплимент. Доук вообще был ходячим противоречием: мог в легком подпитии на улице крикнуть девушке вслед что-нибудь сальное или развязно назвать официантку «красоткой», но, когда речь заходила о чем-то серьезном, робел и терялся. Присутствие Эрвина придавало ему больше уверенности, и поэтому он пару раз бесцветно, - чтобы не выдать настоящую степень своего волнения, - просил сходить с ним. - Да пошли, Эрвин, потом дочитаешь свои книжки! По кружке пива перед началом новой недели – само то! - с наигранным энтузиазмом сначала выдавал Найл. - Эрвин, да что тебе стоит? Тем более… Сегодня вроде смена Мари, - уже более сдержанно сообщал он. И Эрвин сдавался: откладывал книги и шел с другом. - Что ты делаешь? – взволнованно спросил ее Эрвин, пытаясь высвободиться из объятий Мари. - Целую тебя, дурачок, – ласково сказала она и, подцепив Смита за подбородок, заставила смотреть на себя. – Тебе не нравится? - А как же Найл? – не думая выпалил Эрвин, будто это было само собой разумеющимся, что Мари знала о чувствах его друга. - А что с ним? - Он же влюблен в тебя по уши! Мари замерла и внимательно взглянула Эрвину в глаза. Нет, она могла представить, что нравится Найлу, но что его чувства настолько серьезны и неподдельны, что Эрвину их возможная близость кажется дикостью и предательством дружбы – не догадывалась, ведь сама-то она смотрела лишь на Эрвина. Его гордую выправку, уверенную походку и мечтательный, но целеустремленный взгляд. - Черт, – выдохнула она и растерянно опустила глаза. – Серьезно? И что мы будем делать? - Ничего. Эрвин порывисто встал и направился к двери. Волнение от его первого поцелуя поутихло, так что, даже будучи немного пьяным после трех кружек пива, он понял, что надо уходить и как можно скорее. Мари настигла его со спины и снова обвила руками. - Это в последний раз, обещаю, – прошептала она. – Только... поцелуй меня еще раз. Пожалуйста. Эрвин встал как вкопанный. Мари обошла его с правой стороны и стала напротив, покорно подняв на него свои светло-карие глаза. Полумрак и проникновенная тишина комнаты предали ее словам столько интимности, что у Эрвина перехватило дыхание. Наверное, тогда он впервые в жизни ощутил желание такой силы. - Я не знала, – начала она. – Не знала, что, как ты говоришь, Найл влюблен в меня. - Это было очевидно. - Не для меня. Мне с самого начала нравился лишь ты, – просто сказала она и грустно улыбнулась. Вот сейчас в глазах Эрвина она была действительно очаровательна: этот нестерпимо доверчивый и безотказный взгляд, устремленный на него. Он сделал шаг назад и громко выдохнул. Будто сам воздух вокруг него накалился, и стало трудно дышать. Это ее признание прозвучало так искренне и непринужденно – первое признание, сделанное лишь ему одному. Однако разум отказывался переваривать эту информацию. Ситуация казалась какой-то сюрреалистической. Что это за дурацкий любовный треугольник, где никто не замечал симпатий друг друга? - Умоляю, не молчи, Эрвин, – нарушила она затянувшееся молчание. - Это… неправильно! – Смит запустил руку в свои светлые волосы и яростно взъерошил их. - Нет, все правильно, – более мягко сказала Мари и, пристав на цыпочки, снова прильнула к губам Эрвина. Он мог ее оттолкнуть. Мог тут же прекратить это. Но почему-то глаза покорно закрылись, а руки продолжали безвольно висеть вдоль тела, в то время как Мари чувственно целовала его и прижимаясь все теснее к его распаленному телу. В какой-то момент в голове промелькнула постыдная мысль о том, что, может быть, все и вправду правильно, раз так хорошо. Эрвин уже готов был бесславно отдаться ощущениям и приобнять хрупкую фигурку Мари в ответ, когда за дверью раздались чьи-то шаги. Нет-нет-нет! Найл никогда не простит, это точно – эта мысль болезненно пульсировала на периферии сознания. - Мне пора, – хрипло сказал Эрвин, нелюбезно отстраняя девушку. Шаги стихли. - Сюда никто не придет, не волнуйся. - Дело не в этом, – отрезал Эрвин и стремительно покинул комнату. Кажется, здравому смыслу удалось-таки вытеснить низменные животные инстинкты. Больше этого повториться не должно! Какое-то время они не виделись. Однако их первый поцелуй, случившийся после выпуска из кадетского училища, больно врезался Эрвину в память. И как только ажиотаж вокруг перехода кадетов в одно из трех военных подразделений улегся, Эрвин стал все чаще возвращаться к этому моменту: небольшая комната, захламленная деревянными коробками, свет единственной свечи, отбрасывающий причудливые взволнованные тени на стены, теплые губы Мари и ее податливое тело... Увлекаться такими мыслями было опасно. И подло по отношению к лучшему другу, хоть последнее время они почти не общались. Найл воспринял твердое, непоколебимое решение Эрвина идти в Разведку, а не вместе с ним в полицию, как личное оскорбление. Такой друг как Смит был Найлу слишком дорог, чтобы равнодушно позволить ему идти с Легионом за стены - на съедение титанам. Поэтому предпочел переждать бурю собственного возмущения Эрвином и его окончательным решением в одиночку. Первая вылазка далась Эрвину тяжело. Они потеряли почти половину разведчиков, не узнав при этом ничего нового. Омерзительные рожи титанов, их слюна, капающая изо рта, когда они жадно заглатывали очередного их товарища, и вытаращенные неживые глаза – это невозможно было просто так забыть. Казалось, теперь жизнь Эрвина разделилась на до встречи с титанами и после. По возвращению за стены, Майер был мрачнее тучи, однако смотрел мужественно прямо перед собой. Путь от главных ворот до штаба показался Эрвину длиною в вечность: вереница искаженных болью лиц родителей погибших, простой люд, вопрошающий, на что идут их налоги, и бедняки, плюющие им вслед. Это ли то «человечество», которое жаждет освобождения? Возвращаться к своим повседневным делам сразу после погребальных костров показалось Эрвину осквернением памяти своих товарищей, и он направился в город. Какое-то время он бесцельно гулял по чернеющим с заходом солнца, малолюдным улицам, ненароком сбивая идущих ему навстречу людей и снова и снова возвращаясь мыслями к тому аду, через который ему пришлось пройти. - Вот! – сказала Мари, поставив перед ним кружку с крепким горячительным. Он и сам не заметил, как пятнадцать минут назад нашел себя стоящим напротив «Золотого теленка». Выносившая на порог какие-то ведра Мари сразу же загнала его внутрь. - Пей, а то мало того, что промок до нитки, так еще и выглядишь отвратительно. То, что на улице шел дождь, Эрвин даже не заметил. - Мы сегодня вернулись из-за стен, – медленно сказал он и сделал глоток. Казалось, голос, да и все тело больше ему не принадлежат. Он - лишь пустая оболочка. - Знаю. Об этом только и говорят. Я рада... - она поколебалась. – Рада, что ты вернулся. Эрвин не нашел, что ответить. Некоторое время в пивной царила тишина. Было лишь слышно, как Мари возгружает на столы стулья, предварительно переворачивая их ножками вверх. Все уже давно ушли. Мари и сама собиралась отправиться домой как можно скорее, пока не увидела на пороге Эрвина. У того был такой невидящий взгляд, что Мари показалось, что он даже не сразу узнал ее. - Найл сегодня приходил, – наконец заговорила она. – Он-то мне и сказал, что ты вроде как прошел боевое крещение первой вылазкой и вернулся живой-здоровый. Кто-то из знакомых рассказал ему. Мари снова замолчала. Теперь она стояла по другую сторону прилавка и расставляла вымытые деревянные пивные кружки в ряд на настенные полки. - За что ты сражаешься, Эрвин? – обернувшись на него через плечо, неожиданно спросила она. - За правду, – твердо ответил он. - За правду своего отца и этого мира. Ответ на этот вопрос он знал всю свою жизнь. - И за нее ты готов даже умереть? - Несомненно, – сухо сказал Эрвин. Ему не нравился этот разговор. Особенно сейчас, когда будто все его личные ценности и убеждения прожевали и выплюнули в лицо. Но даже с таким раскладом к нему не закралось ни одного сомнения, что все это бессмысленно. Это путь к освобождению человечества. Наоборот. Он будто всем существом прочувствовал, какова настоящая цена истины, за которую умер его отец. Он настигнет ее, через пот, кровь, слезы, жертвы и, возможно, даже посредством собственной смерти. Так больно должно быть, потому что боль причиняет только правда. А значит, он на верном пути. - Эрвин, – тихо позвала Мари. Он поднял на нее глаза и будто впервые за сегодняшний вечер взглянул на нее по-настоящему. Несколько прядей светлых волос, выбившиеся из пучка на затылке, падали ей на лицо. Быстрым движением она убрала их за ухо и смущенно улыбнулась ему. И это показалось Эрвину настолько естественным, привычным, восхитительным, что только теперь он действительно почувствовал, что вернулся домой. - Эрвин, иди ко мне. Он протянул руку, лишь чтобы почувствовать, как в ответ ободряюще сжали его запястье. Однако теплые пальцы Мари плавно заскользили поверх одежды по его руке до локтя и обратно. Невыносимо нежно. На секунду Эрвину даже показалось, что она его понимает. Одно нечаянное движение повлекло за собой другое, и вот он прижимает ее к себе и чувствует, что никакой алкоголь не поможет забыться так, как эти страстные объятия и почти невесомые поцелуи, которыми она осыпала его лицо. Победа Мари обернулась поражением Эрвина. О Найле больше никто не говорил... Мари молчала о том, что Доук так и продолжал к ней приходить - смотрел мрачно и грустно, почти не разговаривал, но всегда приходил. Видимо, догадывался. Эрвин не признавался другу о том, что до сих пор более чем знается с Мари. Найл же никак не выдавал себя. «Пусть разыгрывают этот спектакль... Рано или поздно Эрвин уйдет за стены. И не вернется...» - эти мысли беспощадно разрывали его на части, отравляли существование. Нельзя так думать о друге. Никак нельзя! Но жажда обладать Мари, иметь возможность нежно любить ее, оберегать и делать счастливой – эти желания брали верх над священным долгом дружбы. В том, что это была любовь – настоящая, и с тем жестокая – он уже не сомневался. Взаимоотношения Эрвина с Мари продолжались около четырех лет, наполненных попеременными встречами, сексом, тишиной, несерьезными разговорами, извечными переживаниями Мари о возможной смерти Эрвина и ее упованием на то, что что-нибудь должно изменится. Эрвин никогда ничего не обещал ей, но каждый раз ему становилось не по себе, стоило увидеть, с какой горечью Мари провожает его с утра. Она никогда не уставала повторять свое предложение позавтракать вместе, но Эрвин предпочитал не есть с утра. О том, что это нужно прекратить, Эрвин понял, как только Мари заговорила о семье. Сначала просто о своей нынешней – матери и младшем брате, а потом уже и о будущей. Он предельно ясно дал ей понять, что с его стороны он даже не позволяет себе допускать мысли, чтобы быть с кем-нибудь по-настоящему. Утопическую мечту о том, что, когда закончится война, вдали от больших городов у него будет свой дом и, возможно, «свой» человек под боком, предпочитал лелеять лишь в своей душе. Она безрадостно улыбалась и говорила, что все понимает. Понимала умом, но не сердцем: внутри него все еще теплилась предательская надежда. Больше всего на тот момент времени Эрвин размышлял о том, что всего, что делает Легион Разведки - недостаточно. Все это колоссальная работа, исполинский труд, но этого мало, чтобы приблизиться к разгадке тайны гигантов. Слишком много потерь, слишком разобщенный строй, слишком много попустительства. Казалось, будто они топчутся на месте, и это приводило Эрвина в ярость. Если бы они только могли сократить потери. Изменить как-нибудь строй... Ведь должен быть способ! Когда Эрвин долго не появлялся, Мари беспокоилась и слала ему коротенькие записки. В тот последний вечер он добрался до нее лишь около полуночи. Теперь он знал, где она снимает комнату, и они больше не встречались в пивной. - Ты пришел! Спасибо – поприветствовала она его, пропуская внутрь. Эрвин ничего не сказал. Из последней вылазки они вернулись два дня назад, так что пара царапин на лице только-только покрылась коркой. Он грузно опустился на аккуратно заправленную кровать и поднял на нее свои голубые глаза. В полумраке комнаты они казались более темными, как глубокие подводные течения. - Ты прислала вчера записку, – холодно начал он. – Написала, что срочно. Что случилось? - Да ничего особенного, – простодушно ответила она. – Соскучилась. - Соскучилась, – пробормотал вслед за ней Эрвин. Как чуждо было его губам это слово, а разуму - его смысл. - Что с тобой? Ты выглядишь подавленно, – озабоченно произнесла она, садясь рядом с ним на кровать и обхватила руками его лицо. С минуту он молчал. Собирался с духом. - Я больше не приду, Мари. Хотел сказать тебе это лично. Если бы не взгляд холодных голубых глаз в упор и эта безжалостная неотвратимая решимость в них, Мари не смогла бы поверить, что он говорит серьезно. - В смысле? О чем это ты? - Ты поняла меня, – отрезал он. Иногда нужно быть жестоким. Даже, когда этого не хочется. Эрвин был расстроен. В последней вылазке погиб его хороший друг Карл. Чуть старше него, он только неделю назад рассказал Эрвину, что, как только вернется из вылазки сделает предложение своей девушке. Мечтал о семье и говорил, что дети – это единственное, что имеет значение в жизни. В Разведку же пошел, потому что был одухотворен идеей подарить своим будущим детям мир без стен. Последнее, что видел Эрвин во время вылазки, как Карл не рассчитал угол выпуская тросы и совершил неудачный маневр перед лицом гиганта. В следующее же мгновение, две руки уже остервенело запихивали его дрожащее тело в глотку. Нет. Ни девушка Карла, ни Мари – ни одна женщина не заслуживает стать молодой вдовой. Эрвин не мог дать Мари то, о чем она так мечтала. С его образом жизни, семья - это последнее, что он может себе позволить. Он не мог даже оставить все как есть, ибо такие поверхностные отношения тяготили его, мешали полностью сосредоточиться на главном. Он не любил Мари, как любят единственную и неповторимую женщину, но безумно дорожил ей, и сделать ее еще более несчастной, чем теперь, было бесчестно. - Скажи это еще раз, смотря мне в глаза, – ожесточенно произнесла она. – Посмотри на меня и повтори это! Эрвин видел, как в уголках ее глаз собираются слезы, а на лбу пролегла складка. - Эрвин… Прошу тебя. Пожалуйста. Пожалуйста, не уходи. Я все сделаю, обещаю! – распаленно уговаривала она. - Тогда не плачь, – тихо произнес он и впервые улыбнулся. - Я… не могу, – прошептала она и порывисто заключила его в объятия. Он обнял ее в ответ, ощутив, как приятно пахнут ее светлые волосы. Возможно, он все-таки знал, что значит «скучать». - Пожалуйста, – продолжала она. – Не надо… Ты не можешь... В какой-то момент она начала покрывать его лицо пылкими, собственническими поцелуями. Отстраниться просто не было сил. Эрвин лишь апатично ощущал, как намокает его собственное лицо от ее неудержимых соленых слез. - В последний раз, пожалуйста, – одними губами вымолвила она. И Эрвин сорвался, вложив в свои поцелуи всю горечь потери и неизбежности. Он любовно скользил руками по ее обнаженному телу, которое в наполнявшем комнату лунном свете казалось почти белым, зарывался пальцами в ее мягкие волосы и втягивал в рот мочку ее уха. Будучи уже на грани оргазма, Эрвин почувствовал, как исступленно прижалась к нему Мари и отчаянно прошептала: - Эрвин, кончи в меня, давай...

***

Эрвин открыл глаза. Сквозь прозрачный тюль, комнату наполнял теплый солнечный свет, в лучах которого витала пыль. Сложив руки на груди, Леви угрюмо сидел на кровати, в ногах Эрвина и внимательно смотрел на него. Однако взгляд его был не читаем. - Я прибрал твою комнату, – невыразительно сказал он. – Перебрал бумаги, выбросил ненужные черновики... - … и даже ограбил мои кофейные запасы, – усмехнулся Эрвин. Все это время комнату вместе с пылью наполнял терпкий, но нестерпимо манящий запах кофе. Пил его Эрвин лишь в редких случаях, ибо цены на кофе были просто немыслимы. Баночка с кофейными зернами лежала за папками в нижней части стола, и знал о ней только Леви. - Подумал, что без него сегодня ты не встанешь. - Да… - протянул Эрвин и взял жестяную кружку с тумбочки. - Голова болит. - Не мудрено... Какое-то время они сидели молча. Леви не сводил свой цепкий взгляд с лица Эрвина, будто решая что-то для себя, затем, наконец, выдал: - Рассказывай.