За фасадом

Стены не было. Их окружали высокие, зеленые ели. Отяжелевшее за день солнце клонилось к горизонту. Ласковый матовый свет солнечных лучей заливал долину, рассеиваясь сквозь пышные кроны деревьев. На всю округу разносились звонкие, переливчатые трели одинокого дрозда. Эрвин сидел на первой ступеньке крыльца, вытянув ноги перед собой. Том был неподалеку. Сложив ноги по-турецки, он сосредоточенно пытался смастерить что-то затейливое из сухих еловых веток и жесткой коры. Из растворенного окна дома тянул манящий аромат картофельной похлебки с чесноком. Было слышно, как монотонно скребется столовая ложка о металлическое дно кастрюли. - Кажется, скоро ужин, - негромко протянул Том, тревожа такое проникновенное молчание. - Угу, - протянул Эрвин. – А что ты делаешь? - Хочу сделать стул. У нас их всего два, вот, я и подумал… - он несколько раз повязал толстые ветки бечевкой. Эрвин по-доброму усмехнулся, смотря на старания своего сына и подумал, что обязательно поможет ему завтра. Пока, кое-как связанные веревкой между собой сухие палки, мало напоминали стул. Без киянки и пилы тут, конечно, не обойтись. Сейчас же ему совершенно не хотелось вставать с насиженного места, нарушая это невероятно хрупкое ощущение абсолютного счастья. В доме загремели тарелки, металлические приборы, кружки… Эрвин закрыл глаза и запрокинул голову. Вечерний, прохладный ветер свистел в ушах, ласкал загорелое лицо. Трава загадочно шелестела, а в сердце разливалось умиротворенное спокойствие, какого он не чувствовал давно. - Папа, - обратился к нему Том. От одного этого слова Эрвину стало тепло на душе. – Завтра пойдем вместе на рынок? - А какой завтра день? Суббота? – лениво спросил Эрвин, не открывая глаз, и мягко улыбнулся лишь уголками губ. Разговаривать с Томом было так просто, естественно и в то же время невероятно. - Ага, суббота. Может, даже стул купим, а? Что-то у меня не очень выходит, - понуро сказал Том. Эрвин выпрямился и внимательно посмотрел на сына. Тот сидел с уныло опущенной головой, смотря на кучу веток и палок перед собой. - Нет, сами сделаем, - подбодрил его он. - А если не получится? - Конечно, получится, - рассмеялся Эрвин. Обреченное выражение лица Тома и его досадливо сведенные к переносице густые светлые брови казались Эрвину необыкновенно трогательными. – Я помогу! Только завтра, ладно? Том довольно кивнул и, поднявшись с травы, подошел к отцу и сел рядом с ним на деревянную ступень крыльца. Эрвин с готовностью подвинулся и ласково потрепал сына по волосам. Солнце почти село, озаряя последними лучами остывающую землю. В их янтарном свете, темнеющие кроны деревьев казались до боли четкими, будто нарисованные по трафарету. Можно было различить очертания каждой еловой иголки, каждый неровный выступ шершавой коры… - С каждым днем все холоднее, - невесело заметил мальчик. - Да, уже скоро осень, - отозвался Эрвин. – Надо будет нарубить достаточно дров. Они сидели в уютном молчании еще некоторое время, пока Том резко не вскочил, заставив Эрвина вздрогнуть от неожиданности. - Ура, наконец-то, ужин! – воскликнул он. – Пойдем, нас зовут. - Кто зовет? – непонимающе спросил Эрвин. Он ничего не слышал. - Ну как же… - негодовал Том. – Давай, вставай, папа. Он протянул Эрвину руку и помог подняться. - Опоздаем хоть на минуту, как в прошлый раз, и она оставит тебя без добавки, - весело напомнил мальчик. - Я не помню. - Ты что, стал настолько старым, что начинаешь забывать все подряд? – беззлобно подшутил над отцом Том. Они спешно поднялись по лестнице, и зашли в дом. Том сразу же скинул обувь и поспешил на кухню, по дороге крикнув Эрвину, чтобы тот помыл руки. - И поспеши, папа. А то он убьет тебя! – засмеялся мальчик уже из кухни. Эрвин стоял в нерешительности перед чуть приоткрытой дверью, за которой нарезали ржаные лепешки и разливали по тарелкам картофельную похлебку. Его внезапно охватило необъяснимое волнение, будто он забыл что-то сделать. Что-то необычайно важное. Ветер будто выветрил все мысли - голова пустая, как те разграбленные дома по периметру стены. В сердце загнанно пульсировала непонятная тревога, будто он снова командир. Тринадцатый командир Легиона Разведки. Воспоминания из прошлой, сейчас такой чужой ему жизни. - Папа, ну ты где? – как сквозь вату в ушах слышит Эрвин приглушенный голос Тома. Ему нужно зайти в эту комнату. Он должен еще раз увидеть Тома. Вся эта мешанина беспокойных чувств уже знакома ему. Где-то он это уже видел. Тьма стелится во все стороны перед широко открытыми глазами, и в каком-то отчаянном порыве Эрвин резко распахивает дверь и безнадежно вертит головой, но ничего не видит. На смену непроглядной тьме приходит ослепляющий свет заходящего солнца. Он озаряет комнату и на секунду ослепляет его. - Папа, ты чего?.. – последнее что слышит Эрвин перед тем, как проснуться. Он лежал на спине в своей кровати. Одеяло комком сбилось в ногах. Первые солнечные лучи пронизывали занавеску, наполняя комнату мягким утренним светом. Он так и не узнал, кто был помимо Тома за дверью той кухни во сне. Ощущение фрустрации зудело во всем теле. Эрвин медленно поднялся с постели и подошел к окну. До экспедиции оставалось полторы недели. Работы и тренировок было невпроворот. На днях его ожидала поездка в Стохэсс с личным отчетом. Сколько потерь они понесут в этот раз? Кто из зеленого молодняка не вернется в привычную, безопасную клетку Стен? Сколько погребальных костров придется зажечь после вылазки, чтобы проводить в последний путь солдат, возложивших сердце на алтарь освобождения человечества? Осточертевший замкнутый круг мыслей перед каждой экспедицией за стены. Эрвин направился за формой к шкафу. То, что снилось ему всего несколько минут назад, он уже не помнил.

***

Белая фарфоровая чашка, обхваченная цепкими пальцами за ободок, мерно покачивалась из стороны в сторону. Леви сидел в опустевшей столовой. Лишь в одном углу помещения кучка солдат заговорщически переглядывалась, да время от времени прыскала сдавленным смехом. Видно, тема для обсуждения была и вправду захватывающей. Ханджи ушла десять минут назад, сославшись на какой-то эксперимент, и оставила капитана в одиночестве. Так даже лучше. Уже три дня они с Эрвином не разговаривали. Леви больше не задерживался в неубранном кабинете и беседовал с командиром исключительно о плане экспедиции, отчетах, тренировках. От этой натянутой формальности тянуло блевать. Отчасти Эрвин действительно был очень занят, отчасти – хотел казаться занятым. Нужно было откровенно поговорить, но Леви пока так и не придумал, как подступиться к командиру. Умение строить и выяснять отношения – не было его сильной стороной, но раз Эрвин безответственно хочет пустить все на самотек, то у него просто нет выбора, как взять все в свои руки. Хотя, о чем, собственно, говорить? Разногласия накладывались друг на друга, плотной паутиной расползались от краеугольного камня с именем Том. По прошествии времени Леви уже не мог бы точно сказать, кто прав, а кто виноват. Просто все стало не так. Изменилось. Черт! Пальцы крепче обхватили чашку. И это было самое мучительное чувство. И как же нелепо, что какой-то дурацкий разлад так выбивает капитана из колеи, будто гармония взаимоотношений с Эрвином составляли и его душевную гармонию. Да. Так и есть. Будто он не догадывался об этом раньше. Леви поднялся со стула и направился в комнату Эрвина. Тот еще долго будет торчать в кабинете, но сегодня Леви его непременно дождется, призовет к честному ответу и не уйдет, хлопнув дверью, даже если услышит самую страшную правду. Предложит ли Эрвин прекратить их «отношения», скажет, что остыл или искренне улыбнется своей устрашающей улыбкой, говоря, что все по-прежнему – это неважно. Леви, сжав кулаки, все равно пойдет за Эрвином и его смелой мечтой, независимо от того, будет ли идти рядом с Эрвином женщина или дети. Место Леви в жизни командира и человечества было уже предопределено, и он ничего не имел против этой печальной жертвенности. По-другому он не мог. Он слышал, как звук уверенных шагов становился громче, сокращая время, которое ему оставалось провести в сладком неведении. Может, просто стоило дать Эрвину еще время. Тем более, теперь перед вылазкой у того и вправду не было времени разбираться с собственными чувствами и переживаниями. Леви и сам отчасти виноват, что так бесцеремонно в своей излюбленной грубой манере давил на него… Но, сбежать от разговора теперь, когда он уже сидел в спальне Эрвина и слышал, как звякают в связке ключи, было бы трусостью. Ему просто нужна правда. Эрвин удивленно вскинул брови по другую сторону двери, когда понял, что комната не заперта. Это могло значить только одно: - Леви, - с порога спокойно констатировал Эрвин присутствие капитана. Подсвечник с новыми парафиновыми свечами стоял на тумбочке, кровать была заправлена аккуратнее, чем обычно, а подушка - пышно взбита. Ему этого не хватало. Леви молчаливо сидел на стуле в углу комнаты и напряженно наблюдал за Эрвином, будто решая что-то для себя. Командир чувствовал, что не стоит заговаривать первым, а тем более спрашивать, что тот тут делает. Еще такое естественное недавно присутствие Леви, теперь отзывалось в теле Эрвина каким-то протестом. Он не избегал Леви, нет. Просто ему будто нечего было больше сказать ему. По-крайней мере сейчас. Работы было немерено, а это отвлекало от неутешительных, бессмысленных размышлений о Леви, Томе, Мари да и его жизни в общем. - Поговорим? – спросил Леви и решительно поднял на Эрвина глаза. - О чем же? – отозвался Эрвин. Он стоял у открытой дверцы шкафа, неторопливо снимая форменную куртку. - Совсем нечего мне сказать? – не сдавался Леви. Его выражение лица было мягче, чем обычно. - Например, как ты который день бегаешь от меня, как сопляк, вместо того, чтобы высказать свои претензии. Сейчас бы честно сказать «да, нечего», но Эрвин молчал, понимая, что это стало бы предательством всему тому, что они пережили вместе. - Хотел спросить, что это был за гомон в коридоре где-то за час до отбоя? Леви невесело усмехнулся. - Этот болван Оруо снова прикусил себе язык. - Уже в который раз? - Не знаю, - совсем тихо произнес Леви. Зачем они говорят о такой херне, как прикушенный язык Оруо? - Что с тобой творится, Эрвин? Меня бесит то, что в последнее время происходит между нами… Вот теперь уже назад пути нет. Эрвин на секунду замер, его руки как раз расстегивали верхнюю пуговицу рубашки. - Со мной все в порядке. С чего такой интерес? Еще пару дней назад тебе было все равно, что я хотел тебе сказать, - голос командира выдержанный и бесстрастный, и вот сейчас Леви с удовольствием бы врезал по этой флегматичной физиономии. Лишь бы снова увидеть настоящего Эрвина, а не эту его показную, безразличную маску. - Возможно, я был не прав, - с готовностью признался капитан. Он знал, что скажет эти слова, поэтому они слетели с губ так легко, а прозвучали – правдиво. Эрвин вздохнул и, отойдя от шкафа, тяжело опустился на кровать. Он видел, что Леви пришел мириться, пришел честно выслушать его, поддержать и разуверить, что он, Эрвин Смит, плохой человек, что оставил свою беременную девушку. Оставил своего сына. Незнание о нем не снимает с него ответственности... Однако все, что он так хотел бы сказать Леви, не выходило наружу. Протестующе скопилось в сердце. Предательски отмалчивалось. Он чувствовал себя насильно захлопнутой книгой. И он знал, что еще не прошло достаточно времени, чтобы ее снова чистосердечно захотели открыть. Это, скорее, вынужденная мера. Леви хотел его выслушать, чтобы после вместе забыть обо всем, Эрвин же хотел высказаться, чтобы после - вместе жить с этим. - Наверное, не прав… - устало произнес Эрвин, прикрыл чуть покрасневшие от недосыпания глаза и опустился спиной на кровать. Подспудная обида почему-то уже не тяготила так сильно, хотя тело будто продолжало оставаться набитым свинцом. Эрвин не слышал, как Леви поднялся со стула, лишь почувствовал, как натужно скрипнула кровать, и прогнулся матрас. А в следующую же секунду ощутил неровное дыхание на своем лице. Леви редко целовал его просто так. Сейчас же, Эрвину казалось, что этот непривычно ласковый, тягучий поцелуй в представлении капитана должен был выразить всю печальную гамму чувств, какие, Эрвин знал, Леви был не мастак выражать словами. Он не отстранялся, но и не спешил перенимать инициативу, скорее просто позволял себя целовать. - Лучше? – шепотом спросил капитан в самые губы Эрвина. - Немного, - неоднозначно ответил тот и улыбнулся уголками губ. Леви лег на спину поперек кровати рядом с ним, сплетя пальцы в замок на животе. - О чем думаешь? – не поворачивая к Эрвину головы, спросил капитан после непродолжительного молчания. - Думаю, что уже завтра ехать в Стохэсс. И о том, правильно ли мы распределили силы левого и правого фланга. Все-таки, кажется, было бы лучше, если бы мы поменяли местами… - Эрвин, - тихо, но настойчиво позвал его Леви. – Я ведь прекрасно знаю, что именно сейчас твоя башка забита другой херней. А насчет флангов и строя мы же уже все обсудили. Поверь мне, это лучший вариант. - Считаешь, я был бы хорошим отцом? – неожиданно спросил о наболевшем Эрвин и тут же понял, насколько это нечестный вопрос. Он догадывался, что ответит Леви, и представлял себе свою болезненную реакцию на его режущие без ножа слова. Но тот лежал неподвижно и молчал. И молчания было для Эрвина уже ответом. Проклятье! Он не должен был этого спрашивать. Леви мог ответить что угодно. Мог успокоить Эрвина, сказав, что из него получился бы прекрасный отец. Но сейчас ему казалось очень важным, быть предельно честным. И он честно молчал. Эрвин – прекрасный человек. Самый лучший из всех людей, каких он встречал. Но представить, чтобы Эрвин был отцом, имел, как все нормальные люди, семью, покидал штаб в воскресенье, чтобы съездить домой, писал письма не Закклаю, а детям – представить это было почти невозможно. Это был бы уже другой человек, но никак не Эрвин Смит, которым так восхищался Леви: человек несгибаемой воли с отчаянной жаждой знания, перемен, освобождения. Капитан знал, смерть отца-учителя Эрвина и мнимая вина за нее, тяготили его до такой степени, что давно въелись как чернила в кожу, незаметно отравляли его существование. И вот, связанный по рукам и ногам этой гнетущей виной и давший сам себе обет докопаться до истины, смог бы Эрвин Смит, имея семью, так же самоотверженно, как сейчас, преследовать правду этого мира? Леви казалось, что жениться, иметь детей можно было лишь в том случае, если не собираешься достичь в жизни чего-то существенного. Найл был тому живым примером. - В мире, в котором нет титанов, Легиона Разведки, военного совета и, в конце концов, Стен - ты был бы хорошим отцом, - Эрвин слышит как раз то, что так не хотел слышать. Леви ждал, что Эрвин начнет оспаривать его слова, не согласится, или, наоборот, кивнет, встанет с постели и как-нибудь недвусмысленно намекнет, что хочет побыть один. Снова быть выпровоженным за дверь не хотелось, так что он медленно поднялся, намереваясь пойти в свою комнату. Эрвин, возможно, еще долго будет мучить себя подобными домыслами, барахтаться в своих сожалениях, но сегодня они, по крайней мере, будто сдвинулись с мертвой точки. Сильные пальцы неожиданно обхватили плечо и повалили Леви обратно на кровать. - Эй, какого черта?.. – непонимающе начал он. Эрвин навалился на него всем телом, затыкая рот жестким поцелуем. Вот теперь нельзя было сказать наверняка, что у того на уме. Эрвин целовал его горько, с каким-то отчаянием, будто припадал губами к вину, желая забыться. В следующую же секунду руки капитана были жестко перехвачены и заведены за голову. Эрвин опустился к его шее, целуя и распаляя похоть. Механически совершал привычную им прелюдию. Быстро раздевшись, командир резко перевернул Леви на живот. - Будешь сегодня снизу, - в голосе Эрвина слышалась легкая вопросительная интонация, однако скользкие от смазки пальцы, спускающиеся все ниже по спине капитана, скорее говорили, что это было утверждение. В большинстве случаев они занимались грубым сексом - ласковые, а тем более нежные прикосновения не приносили обоим особого удовольствия. Но сегодня грубость Эрвина почти граничила с бесчувствием. Стоя на локтях и неудобно уткнувшись лицом в одеяло, Леви ощущал, как ему невыносимо жарко от тяжелого дыхания командира на своей обнаженной спине, как досадно от автоматизированных движений и осознания, что Эрвин хочет сейчас тупого траха, а не его, Леви. Будь на его месте кто-нибудь другой, заметил бы это Эрвин? - Хочу видеть твое лицо, - прохрипел Леви и предпринял попытку перевернуться на спину. - Что? – рассеянно переспросил Эрвин, и капитан заметил, что у того все это время были закрыты глаза. - Сменим позу. Трахай меня глубже… - заставляя Эрвина накрыть собой свое тело, выдохнул Леви. Капитан зарылся руками в светлые, влажные от пота волосы и притянул любовника на себя. До боли хотелось целоваться, но Эрвин неловко ткнулся в изгиб его шеи и продолжал двигаться в нем. Что за херня?.. Обычно Эрвин обожал шептать какие-нибудь грязные скабрезности, жадно кусать ключицы или до синяков сжимать бедра, насаживая на свой член. И это было насколько потрясающе, что Леви прикусывал костяшку указательного пальца, чтобы не сорваться, как баба, на жалобные, скулящие стоны. Толчки становились все размашистее. Глубже. Горячее дыхание опаляло макушку, повествуя, что Эрвин вот-вот спустит. - Кончи в меня, Эрвин… - развязно прошептал ему Леви, подводя самого себя к черте правой рукой. На лице Эрвина на секунду отразилась беспомощная растерянность. Он удивленно замер, а в следующее же мгновение кончил Леви на живот. Собственный оргазм, накрывший капитана следом, был больше похож на опустошение. Внутри него теперь лишь гулкая пустота. Это не конец, но, очень на него похоже. Он посмотрел на вязкую сперму, которой был измазан его живот и почувствовал, как его начинает трясти от бессильной ярости. Где они успели проебать свою эмоциональную близость? Эрвин сидел на кровати к нему спиной, уперевшись острыми локтями в свои колени. Леви схватил первую попавшуюся вещь – ей оказалась рубашка командира – и с отвращением вытер теплую жидкость. - Эй, это ты серьезно? – наконец обратился он к Эрвину. - Ты о чем? – спросила спина. - Я же просил кончить в меня! - Извини, не расслышал, наверное… Грязная, впитавшая сперму рубашка с размаху полетела в Эрвина. Леви вскочил с кровати и начал собирать свои разбросанные по полу вещи. - Не бойся, я не залечу, - тихо, но злобно сказал он. – Хотя, это даже грустно, да? Ты ведь только спишь и видишь, как вокруг тебя бегает орава счастливых спиногрызов. Еще не поздно, Эрвин. Тебе всего лишь тридцать четыре. Ты хорош собой, имеешь кое-какие средства, командир Разведкорпуса, так что найди себе уже, наконец, бабу. Станешь нормальным. Нарожаете кучу детей. Здорово, правда? А меня все это уже заебало... Эрвин повернулся и теперь озадаченно смотрел, как Леви стремительно продевал пуговицы рубашки в петли. Неужели?.. Кажется, он только теперь понял, что все это время творилось с его капитаном: боялся, что Эрвин предпочтет женщин ему. Но, это же бред. С тех пор как они вместе, он ни разу не думал о женщинах. И даже узнав о Томе, мысли о Мари не носили никакого эротического или любовного оттенка. Кажется, то, что было очевидно для Эрвина, абсолютно не было таковым для Леви. - Что за чушь? Я уже давно не думал о женщинах так, как ты сейчас говоришь… – Эрвин порывисто поднялся. Леви уже снова стоял около двери, как и все предыдущие разы, избегая честного разговора. Или его избегал Эрвин? – Давай поговорим. - Не о чем мне с тобой больше разговаривать, - Леви пытался выглядеть спокойным, собранным, но истинную степень его раздражения выдавали крепко сжатые кулаки. - Только не говори, что все это время думал, что… - Эрвин запнулся. Внезапное открытие источника конфликта настолько поразило его, что слов в голове сразу стало слишком много, чтобы быстро собрать их в одну складную, примирительную речь. Мысли разрозненной стаей птиц быстро проносились в голове. - Вот именно, что все это время думал ты. И исключительно о себе. Я заметил, - чуть дрожащая от гнева рука легла на металлическую ручку двери. - Не смей уходить, - охрипшим голосом попытался остановить его Эрвин. Заставить себя сдвинуться с места он не мог. Чувствовал, что Леви, как дикий зверь, тут же набросится, впечатает его в стену, если он попытается приблизиться или перехватить его. Сейчас лучше держать дистанцию. - Не хочу стать человеком, которого ты позже возненавидишь. Не упускай свой шанс быть счастливым, - злобно выплюнул капитан, приоткрывая дверь. - А меня... Просто оставь меня в покое, черт. - О чем ты говоришь?.. Не уходи, - понизив голос, настойчиво сказал Эрвин. Теперь, когда дверь была открыта, поднимать шум было плохой идеей. – Не уходи, я приказываю! Вот теперь он точно облажался. Все слова, что он хотел бы сказать, будто взбунтовались и не шли на ум. - Что-о? Серьезно? Приказываешь? Да пошел ты! В следующую же секунду дверь с треском захлопнулась. Эрвин обессиленно опустился обратно на кровать и закрыл лицо руками. Догонять сейчас Леви было бессмысленно. Скорее всего, тот сам хотел бы сначала остыть, привести мысли в порядок. Серьезная обеспокоенность пришла на смену облегчению, которое он испытал несколько минут назад, стоило Леви признать – хоть и скрытно – такой детский, но естественный для него страх быть брошенным. Быть не нужным. Столько лет прошло с тех пор, как они вместе, а разговаривать начистоту о своих чувствах так и не научились. Спал этой ночью он скверно. И чудовищно мало для человека, которому лично нужно было предстать предельно сосредоточенным перед военным советом. Стоя с утра у кареты и вдыхая еще не прогретый утренний воздух, Эрвин перебирал только что принесенную корреспонденцию. Среди писем от Пиксиса и мануфактуры по производству униформы, было одно не подписанное. Значился лишь адрес получателя. Угловатый почерк сразу показался до боли знакомым… Мари!