They say every sin will have a thousand eyes

Ванда не знает, что заставляет её вглядываться в линии на ладонях. В эти пересечения тонких нитей отражённых на коже. Ей кажется, что там скрыт ответ и если она будет чуть внимательнее, то обязательно узнает что-то важное. Чувство тревоги нарастает день ото дня. Они с Пьетро прибились к бродячему цирку. Это даёт хоть какую-то иллюзию нормальности и постоянства. Но Ванда понимает, что это ненадолго. Всего лишь очередное затишье перед бурей. И эти дни так отчаянно хочется растянуть до бесконечности. Здесь она — гадалка, а Пьетро — акробат. Цирковые — сплочённая семья, повидавшая и прошедшая вместе через многое. Они приняли их, они дружелюбны, но всё равно смотрят с подозрением. Сомневаются. Ей даже не нужно заглядывать в их мысли, чтобы понять это. Они называют её Алой ведьмой, на что Ванда лишь усмехается. Пожалуй, ей даже подходит. Ванде нравится пробираться через глазеющую толпу к самой сцене и смотреть как там на головокружительной высоте играет с законами физики её брат. Пьетро гибкий и ловкий ему не составит труда в считанные секунды оказаться с одной стороны натянутого под цветастым пологом троса, на другой. Но он делает это нарочито медленно, заставляя зрителей восторженно охать. Ванда прячет улыбку и смешинки в глазах. Она знает, что всё, что он делает — он делает для неё. Не иначе, как впечатлить пытается. Ванда тихо смеётся. Совсем ведь ещё мальчишка, хоть и на двенадцать минут старше. Толпа взрывается аплодисментами, а она теряется за спинами людей, направляясь в свой шатёр. Там, повсюду развешаны ловцы снов и музыка ветра. Хрустальные шары и кристаллы на столиках отливают алым. Ванда плотнее запахивает шаль такого же насыщенного оттенка и принимает очередного посетителя. И снова линии. Некоторые чёткие, некоторые едва видны. Она смотрит, вглядывается, напрягает зрение и в основном видит прошлое, но изредка — будущее. Это сложнее чем читать мысли, в глазах рябит и голову, словно стискивают стальные кольца, но она знает, что может. Может гораздо больше. — Ты не досмотрела моё выступление, — его появление здесь выдает перезвон множества подвесок раскачивающихся от лёгкого дуновения. В голосе Пьетро проскальзывает обида, но Ванда знает, что это напускное. — Зрители в восторге, восхищаются моей скоростью. — Ещё бы они не восхищались, — хмыкает Ванда и отворачивается, касаясь пальцами прозрачной поверхности хрустальной сферы. В ней маячат неясные образы, которые с каждым днём проступают всё чётче. Ванде тревожно, по коже пробегают мурашки. — Пьетро… — имя срывается тихим шёпотом. Она так часто повторяет его, что это уже больше похоже на молитву. — Пьетро, обними меня… Его не нужно просить дважды, Пьетро выполняет её просьбу до того, как она успевает закрыть глаза, погружаясь в спасительные объятья. Ванда окунается в их тепло с головой, прижимается всем телом, будто боится, что он исчезнет. Пьетро перебирает пальцами её волосы, целует в макушку, но от этого только сильнее кажется, что всё скоро закончится. Она не может избавиться от этого ощущения, как бы не пыталась. — Чем ты встревожена, Ванда? — Он чувствует её настроение, чувствует гораздо больше, чем кто бы то ни был. Они близнецы. Не две части, нет. Одно целое. Но Ванда лишь жмурится и прячет лицо на широкой груди брата, утыкается в шею, осыпает мелкими поцелуями. Пьетро берёт её лицо в свои ладони, ведёт линию по щеке, повторяет изгиб губ, словно рисует. — Ванда? Она отнимает его руки, берёт их в свои и поворачивает ладонями вверх. Перед глазами снова линии. Те, что пересекаются и переплетаются в затейливые узоры. Те, что впечатаны в кожу определённым генетическим кодом. Перед глазами мутнеет. Ванда слышит крики и свист пуль, разрушенные здания и оседающую в воздухе каменную пыль. А ещё кровь. Кровь, которая окрашивает ладони в багрянец. И она кричит, кричит, не боясь сорвать голос. Через шум в ушах и ужас, который отчего-то сковал всё внутри, она слышит голос Пьетро. — Ванда! Ванда, посмотри на меня. Всё хорошо. Слышишь? Всё хорошо, я рядом. Когда перед глазами перестают плясать тени и расплываться тёмные круги, она различает не на шутку встревоженного Пьетро. Ванда оседает на пол, но Пьетро в мгновение ока подхватывает её на руки. Она стискивает его в объятьях, сминает пальцами его кофту так, что отцепить руки невозможно. Да он бы и не стал никогда этого делать. — Только не оставляй меня, Пьетро. Не оставляй! Голос Ванды дрожит и срывается, Пьетро первый раз видит сестру в таком состоянии и это ему совсем не нравится. Что с ней происходит? Он целует её лицо, волосы, руки. Ванда притягивает его к себе ещё ближе и как мантру повторяет: «не оставляй». Пьетро чувствует, как её тело бьёт крупная дрожь и ему страшно. Страшно за Ванду, за то, что в один день она не выдержит всего того, что тяжким грузом давит ей на плечи. Но он гонит от себя этот страх. Ванда сильная, она справится. А он всегда будет рядом, что бы ни случилось. Ведь они близнецы, одно целое. И поэтому на каждое её — «не оставляй», он шепчет — «никогда не оставлю». Ванда не знает, что видела. Не знает, сбудется ли это, было ли это вообще. Ведь её магия часто обращается против неё. Она вглядывается в лицо Пьетро, видит в его глазах своё отражение и просит у всех известных ей богов, чтобы это была очередная шутка её магии, но никак не будущее. И когда они засыпают в объятьях друг друга, она мысленно твердит его имя, свою собственную молитву. В тот момент Ванда решает, что никогда больше не будет вглядываться в лини на ладонях. Слишком сильно чувство недавно испытанного ею ужаса и почти физической боли.