Дар Темного ("Узы")

Потянулись серые дни. Кевин больше не мучился, не задавал себе глупых вопросов: «Почему?» и «За что?». Осознание того, что унижения и боли не избежать, порождало глухую, угнетавшую его тоску. Кевин чувствовал себя тряпичной куклой. Он безропотно выполнял все, что ему говорили, молча сносил насмешки. Побои уже так не пугали его, куда им всем до Карла… Он даже был искренне благодарен людям за редкие минуты отдыха и за те крохи, что перепадали с хозяйского стола. То, что служило ему постелью, Кевин перенес поближе к окну, несмотря на ветер, завывающий в щели. Омеге нравилось засыпать, рассматривая ночное небо. В эти мгновенья он забывал обо всем. Иногда юноша начинал бредить и разговаривать с луной, делился своими страхами. И луна отвечала ему. Голос у нее был тихим и ровным. Ресницы сами по себе слипались, хоть Кевин и сопротивлялся этому. Он не хотел засыпать: утро не сулило ничего доброго, а солнце было холодным и неласковым. Но усталость брала свое, и Кевин засыпал под тихий шепот неясных ночных звуков. И все-таки он очень волновался. Особенно извелся за два дня до того, как подошла очередь отбывать повинность у Сеймана. Руки и ноги не слушались. Он был не внимателен к приказам и поручениям, за что и получал сполна. Больше всего на свете Кевин хотел увидеть сына. И в то же время не было ничего страшнее, чем встретиться с глазами своего мальчика. Что он там так страшился увидеть? Жалость? Презрение? Равнодушие? Что ранит сильнее? Если была бы возможность иногда скрыто наблюдать за Никосом, знать, что у того все в порядке. О большем можно и не мечтать. Теперь дни не тянулись, а бежали: быстро, неумолимо. С тяжелым чувством Кевин стоял перед домом Сеймана. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Кевин понял, что просто не выдержит сейчас. Лучше пережить еще один день с Карлом, чем эту встречу с Никосом. Он развернулся и пошел прочь. Я не могу, не могу. Я трус, жалкое подобие человека. Прости меня, Никос. — Папа! — и цепкие ручки схватили его за рукав. — Куда же ты? Глаза смотрели с упреком, но без презрения, тепло. Кевин зажмурился и выдохнул. — Да, я … — голос предательски дрогнул, в глазах защипало. Он захотел обнять ребенка, но осадил себя. Только малыш сам прижался к нему и зашептал: — Пап, все будет хорошо. Ты главное потерпи еще немножко. Они вошли в дом. Никос отстранился от него и смотрел равнодушным, ничего не выражающим взглядом. Кевин понимал сына. Он и сам избегал смотреть на Никоса, но в душе уже давно не было так легко и радостно. Сейман на огромное удивление Кевина был настроен благодушно. Даже разрешил Кевину сесть за стол вместе с ними во время завтрака. Ели молча. Кевин склонился над тарелкой, изо всех сил стараясь спрятать улыбку, так и рвущуюся наружу. Ему даже пришлось дернуть сломанный палец, чтобы боль хоть немного отрезвила его. — Ну, я пошел, — услышал Кевин родной голос. Вот и все. Будто вокруг испарилась вся радость. Осталась лишь тоска. Больше не надо воевать с улыбкой. Все встало на свои места. Сейман молча, в знак согласия, кивнул Нику. Альфа еле сдерживал нетерпение, так ему хотелось остаться с омегой наедине. Мальчишка еще вчера попросил разрешения провести день с детьми Мейсанов, и Сейман с радостью дал согласие. От его внимательного взгляда не ускользнула несмелая улыбка Терри за столом и потухшие глаза сразу после того, как хлопнула входная дверь. Терри, мой мальчик, вот мы и одни. Ну что, Микки, самое дорогое для тебя сейчас в моей власти. Хотел ли ты этого? Что скажешь, Микки? А Никос торопился. Все складывалось как нельзя лучше. Если не сделать это сейчас, придется ждать еще целый год. Звезды выстроились в определенный порядок, давая возможность ведьмаку расширить ауру. Это спасало от магов, делало его на время почти невидимым для них. Сейман был занят Кевином, а больше мешать Никосу было некому. Он зашел в Храм, прошел в библиотеку и сел у заветной стены. Сдерживая отвращение, Никос прикоснулся пальцами к иероглифу. Он очертил вокруг него круг и зашептал заклинание. Печать сопротивлялась. Ведьмак усмехнулся: он знал, что она требует. Подожди, получишь и это. Острое лезвие очертило на ладони знак. Пей, сколько хочешь. Выпивай кровь темного мага, не жалей. Он прижал окровавленную ладонь к печати. Ведьмак лишь слегка прикоснулся и сразу полилась боль, окрашивая все в красный цвет. Отключить ее или уменьшить Никос не мог. Пространство вокруг него дергалось, плыло, становилось нереальным. Знакомые формы теряли свою сущность. «Открылся портал», — мелькнула мысль у Никоса. На секунду он увидел двух призраков. Яркие тени не имели четкой формы. Фантомы плыли, натыкаясь, как любопытные щенята на стены. Один из них повернул в его сторону, будто зная, чувствуя в нем хозяина. Никос собрав всю свою волю, приказал им вернуться. Пересиливая боль, торжествуя, он схватил одной рукой открывшийся манускрипт, другой Гора и покинул Храм. Ведьмак отлично знал: за все хорошее надо платить и за любой удачей следует полоса неудач. Но то, с чем столкнулся Никос, читая старинную рукопись, была уже не неудача, а полная катастрофа, окончательное поражение. Светлые выиграли. Да, эта бумажка давала ответы на все вопросы, но она являлась воронкой, вытягивающей всю его силу, еще неустойчивую и дремлющую. Спасти мог только Абигель, его брат, запечатанный в пещере на скале Грога. Смертоносный манускрипт раскрыл, как убрать защитные амулеты и выпустить его на свободу. Это мог сделать только светлый, добровольно, с чистым сердцем вступивший в пещеру. По собственному желанию, без насилия чужой воли, без корысти, зная, что его ждет в пещере. Должен сам переступить черту. Разве такое возможно? Замкнутый круг… Никос захохотал, глядя в синее небо. Этот хохот перешел в вой загнанного в ловушку, пойманного зверя. Он лежал на земле и все еще смотрел в синеву, но края восприятия стала затягивать тьма, еще немного и он навсегда нырнет в Город мертвых и не вернется уже никогда. В его затуманенном сознании мелькнула мысль о Кевине, и ведьмак почувствовал что-то вроде сожаления. Это было новое, незнакомое ему чувство. Губы Никоса тронула слабая улыбка, и он приготовился к прыжку в Небытие. — Даже не думай! — услышал он. — Не в этот раз, слышишь! Не в этот, Никос Двуликий… Бледное лицо Абигеля склонилось над ним. И через секунду их губы сомкнулись в долгом поцелуе. Внутреннее напряжение уходило, на его место пришло восхитительное чувство наполненности: Аби щедро делился магией. «Как, как, как?», — пульсировало в висках. Никосу очень хотелось получить ответ на немой вопрос, но Абигель не торопился с ответом. А через мгновение тщедушное тело ребенка снова дернулось от болезненных судорог, началась трансформация.