Дар Темного ("Узы")

Сейман не мог не заметить, как изменился Терри. От милого, симпатичного мальчика не осталось и следа. Испуганное лицо. На щеке глубокая царапина, на левой руке перевязан палец. Взгляд затравленный. И что-то шевельнулось в душе альфы. — Хорошо ли с тобой обращаются, Терри? Мальчик поднял голову и посмотрел на Сеймана. — Как с рабом, господин. «Дерзит…» — подумал альфа, а вслух спросил: — Нравится ли тебе быть рабом? — Как может нравиться это? Нет, господин. Это не мой выбор. — Твой! Или ты забыл, как сам попросил об этом? Кевин промолчал, но глаз не опустил. — Тогда я спрошу по-другому, — продолжил мужчина, — хочешь ли оставаться рабом и дальше? — Нет, господин. Сейман понятливо кивнул. — Есть выход. Сделай то, на что не решился пять лет назад: откажись от родителей, от… Микки. Его все равно нет в живых. Пройдешь обряд отречения и станешь свободным, любая семья в деревне возьмет тебя под опеку. — Терри опустил голову, губы его сжались в тонкую нить. Помолчав, Сейман тихо, почти прося прошептал: — Я готов принять тебя. Будешь жить здесь, со мной и Никосом. Отрекись… — Я не откажусь от Микки. Я его сын. Альфа дернулся, как от пощечины. Внутри все задрожало. Хотелось выть, крушить все вокруг. Почему? Почему жалкий омега мог сделать то, на что так и не решился он: защищать, быть с Микки до самого конца. Микки! Я ненавижу тебя, Микки! Как ты мог оставить меня, Микки? Ты пожалеешь об этом, мой любимый. Ты растоптал меня, теперь моя очередь. Сдерживая ярость, Сейман произнес: — Ты снова сделал свой выбор. Свобода, видно, не для тебя, Терри. Ты, как и твой папа, отказался от моей помощи. Знаешь ли ты предназначение омег? Кевин отвел взгляд. Сейман усмехнулся. — Отвечай, Терри. Ну, что же ты? — Да. Нести жизнь, заботиться о детях и муже. Быть послушным и преданным своей паре. — Хорошие слова. Правда? Ты омега, но ты — раб. Никто не свяжет с тобой жизнь, не пометит тебя. Рожденные тобой дети будут рабами, если их не усыновят. Не завидная судьба, да? Сейман встал, достал бренди и сделал глоток прямо из бутылки. — Зимой ты можешь не выжить. Не задумывался об этом, Терри? — На все воля богов. — На все моя воля. Моя! Альфа ткнул себя в грудь, рассмеялся и сделал еще глоток. Он больно вцепился пальцами Терри за подбородок и приподнял ему голову. Было что-то такое в ответном взгляде омеги… будто мальчишка догадывался о том, что творится в душе Сеймана, осуждал его и презирал за трусость. А может, смеялся? Сейман чувствовал, как удушливой волной горечь наполняла душу. На бледном застывшем лице светились глаза Микки. Альфа моргнул. — Ты в моей власти, опять в моей… — Сейман уже не понимал, к кому он обращается. Перед глазами все плыло, но он сделал над собой усилие и продолжил: — А я не хочу твоей смерти, я не позволю тебе снова покинуть меня. Но свободу ты отверг. Есть другой выход. Знаешь ли ты кто такие агемы? Ты говорил, что жил в порту, наверняка, ты встречал их. А, Терри? — Ты не посмеешь! — Посмею, малыш. Еще как посмею. Я очень жалею, что эта мысль не пришла ко мне раньше, намного раньше. Сейман допил бутылку и подошел к Кевину. — Аге-мы, — нараспев, произнес он, — они не способны к деторождению. Их предназначение в другом. Ты знаешь, какое? Скажи это вслух, Терри. Скажи это вслух! — Ты не посмеешь! — Опять ты за свое… Не хочешь отвечать, тогда скажу я. Удовлетворять альфу. Всегда, везде и всеми способами. Ты знаешь, сколько альф у нас в клане? Быть общей агемой почетнее, чем общим рабом. О… у тебя будет свой дом, еда. Никто не посмеет издеваться или бить тебя, если это не входит в забаву альфы, конечно. Сейман расхохотался. Он тяжело опустился на лавку, содрогаясь от приступа смеха. — Ты не посмеешь! Я должен дать согласие на оскопление, даже если я раб. А я его не дам! — Дашь! У меня есть то, что так дорого тебе. Ты не смог отказаться от мертвеца, но легко предашь того, кого называешь сыном? Не смеши меня, Терри! Ты дашь согласие. Нет, ты сам попросишь об этом. Иначе, я отдам Никоса Карлу. — Ты не посмеешь! — Терри, ты других слов не знаешь? Что ты заладил: не посмеешь, не посмеешь… У тебя будет возможность узнать об этом из первых уст. Знаешь, Карл подходил ко мне и просил разрешить ему заниматься с тобой, хотя бы раз в неделю. Ты ему понравился. Я дал согласие. Это будет послезавтра. Вот и спросишь у него насчет Никоса. Сейман подошел к Кевину и дернул его за волосы. — Я сделаю это, Терри. Ты свой путь выбрал сам и тебе выбирать судьбу Никоса. Только не рыпайся. Если сделаешь над собой что-то или сбежишь, ему несдобровать. Просто поверь, это я тебе обещаю. Сейман погладил лицо омеги, мягко провел ладонью по царапине, прикоснулся к обветренным губам. — Агема… ты будешь самым прекрасным агемой… Я не дам тебе умереть и уйти не дам. Мой Микки, мой мальчик… Приоткрой свой хорошенький ротик, не сопротивляйся. Скоро он будет работать без устали. А сейчас для меня… для меня… Кевин, шатаясь, выбежал из дома Сеймана. Горло саднило. Во рту отвратительный вкус спермы. Омега спустился по склону вниз, склонился над рекой. Он был спокоен и сосредоточен. Умылся, пополоскал рот. Скоро его жизнь изменится. Вряд ли выпадет возможность вот так свободно бродить по лесу, дышать запахом хвои, любоваться рекой. Он сделал свой выбор: его жизнь не представляет никакой ценности, он никто, вещь, раб, агема. Терри побрел к тому месту, где похоронил Микки. Кто его знает, может, это последняя возможность разыскать могилу, проститься и попросить прощения. С отчаяньем он стал искал камень. Ворошил сухую траву, раздвигал густой терновник, царапая руки и лицо. Обессиленный, омега сел на большой камень, покрытый зеленым мхом. Сбитые костяшки рук кровоточили. Он вымазал подаренную одежду, местами разорвал. Юноша подумал, что Карл не обрадуется этому, но ему было все равно. И тут он вздрогнул от протяжного, печального воя. Этот крик нельзя было спутать ни с чем. Крик твари из пещеры. Совсем недавно они вместе с Ником слышали его на этом же месте. Почему он тогда так напугал его? Только теперь Кевин понял: тварь страдала. Как он мог не распознать такую боль? Ему стало жаль зверя. Он чувствовал чужую боль, как свою. Кевин поднялся и побрел к скале Грога. Странно, но возле самого входа в пещеру воздух и впрямь стал густым, как кисель. Но его, в отличие от Мартина, не отбросило назад. Юноша свободно вошел вовнутрь. Было темно, сухо и тепло. Кевин чувствовал дуновение легкого ветерка. Он осторожно продвигался вперед, протянув впереди себя руки. — Ну, где же ты? Где? Иди сюда, мой хороший. Глаза стали привыкать к темноте. Да и в пещере становилось светлее, Кевин вскоре понял откуда шел свет: тысячи маленьких глаз-огоньков следили за ним сверху. «Летучие мыши. Совсем, как во сне», — подумал омега. И тут он услышал легкие шаги. Из глубины пещеры к нему навстречу шел огромный, величественный зверь. Змеиный хвост-пика нервно бил по мощным бокам. Вдоль позвоночника топорщились костяные наросты. Зверь был страшен, но не для Кевина. «Даже если он и убьет меня, то сделает это быстро, не мучая», — промелькнула мысль. Зверь подошел. Он был ростом с Кевина, и они смотрели глаза в глаза. Омега осторожно дотронулся до мохнатой гривы, почесал за ушком и вдруг услышал мягкий журчащий звук. И так сжалось сердце, закололо внутри. Кевин обнял двумя руками зверя за шею, прижался всем телом к мощной груди и заплакал. Слезы орошали густой, шелковистый мех, а Кевин все никак не мог остановиться. И с каждой пролитой слезой ему становилось всё легче и легче.