Метаморфозы

      Толстые брови раффлезии сведены на переносице — будто две спарившиеся лохматые гусеницы. Мне хочется поддеть их пальцем и отправить в окно.       — Беспрецедентно… — Она стоит передо мной прямая, как штык, и взгляд у неё такой же: штыковой. Она уже говорила с гвардейцами, интедантом, комендантом, слугами… Словно решила сама заняться расследованием. — Ваш отец был примерным супругом. Сложно поверить.       Пожимаю плечами. Если из нас двоих кто-то разбирается в вопросах веры, то это явно не я.       — Вы уверены, что ваш отец покончил с собой?       Почему она так настойчиво называет консорта моим «отцом»? Хочет вызвать эмоциональную реакцию?       — Я рассказал вам всё, что знаю.       — Вам не кажется… — она складывает руки на груди, но парадоксальным образом этот «защитный» жест делает её ещё более агрессивной, — что смерть ваших родителей связана с «похищением» вашей сестры?       Не верит она ни в какое «похищение».       Никто не поверит.       — Не имею ни малейшего понятия.       — Вы последний, кто видел принцессу вместе с кормилицей?       — Не знаю.       — Где вы были до того, как пришли к королеве?       — В своей комнате.       — Это может кто-то подтвердить?       — Вы намекаете на мою причастность?!       Вспышка гнева отзывается гулом в голове. Злиться нет ни сил, ни смысла: моё возмущение раффлезию не впечатляет. Ну да. Внезапно обезумевший консорт, убивший королеву (единственное, за что он останется в истории!), а потом себя; принцесса, будто сквозь землю провалившаяся вместе с кормилицей и охранниками; никаких свидетелей.       И принц Фобос, ныне наследник, которому всё произошедшее весьма выгодно.       Почему же вы не радуетесь, принц Фобос?       — Мы не сомневаемся в вашей искренности, — с сомнением тянет она, — но волнуемся о вашей репутации. Ваше высочество.       Свою репутацию я запятнал, родившись не женщиной. Ваше высокопреосвященство.       — Похищение Света Меридиана — ужасное богохульство. — Раффлезия продолжает давить на меня многотонным взглядом, хотя лохматые гусеницы на её переносице уже разбежались. Конечно. О чём волноваться человеку, которого ждёт рай? — Но церковь не оставит вас в тяжёлую минуту. Мы будем в замке и позаботимся обо всех необходимых ритуалах.       Проклятье. Я совсем забыл о похоронах. Значит, эта буффонада растянется ещё как минимум на неделю.       Как же у меня болит голова.       — Ваша мать навеки рядом с вами — она смотрит на вас с небес... Поэтому сейчас вы должны почтить её и отдаться скорби. Она очищает душу.       Я бы предпочёл никому не отдаваться.       — Мы же, в свою очередь, поможем вам в поисках достойной кандидатуры на роль супруги… мы во всём поможем вам.       Восхитительно. Труп королевы ещё не остыл, а эта деловая тварь уже диктует мне условия! Прикусываю щёки до солёного привкуса, чтобы не послать её к имдаловой матери.       — Прошу прощения. — Постучав, в комнату заглядывает девчонка-лейтенант. Волосы растрепались, дыхание сбито, на лице яркие красные пятна. — Ваше высокопреосвященство…. вас срочно зовёт леди Дидиэр… она вспомнила… что-то важное…       Раффлезия бросает на меня последний пронзительный взгляд, будто хочет прибить им к полу, и, поклонившись (не мне — крови Лерин во мне, конечно), уходит. Когда алый шлейф её мантии исчезает за дверью, я падаю в кресло и жму пальцами на переносицу.       Не помогает.       — Зачем ты это сделал? Примас всё равно вернётся.       Седрик уже в знакомом облике мальчика-одуванчика. Знакомый румянец алеет на его щеках.       — Леди Дидиэр под гипнозом. Она отвлечёт её высокопреосвященство на несколько часов.       Качаю головой и тут же жалею об этом: что-то жрёт мой череп изнутри, щиплет за глаза, требует, чтобы я закрыл их, уснул, забился в самый тёмный угол… Даже моргать не буду. Назло.       Я должен продумать план действий. Через несколько дней траур природы закончится, тучи рассеются, выглянет солнце — тогда все поймут, что принцесса жива, а я...       Закрываю лицо. Даже тусклый свет свечей причиняет боль.       Свет, причиняющий боль.       Очередная, мать её, метафора.       — Я могу чем-то помочь? Может, принести…       — Принеси мне Свет Меридиана!       Седрик замолкает, виновато опускает глаза. Да, я сейчас несправедлив, Седрик не причастен к моим бедам, но я с трудом сдерживаю желание что-нибудь ударить, сломать. Даже не знаю, что злит меня сильнее: то, что я не могу приступить к воплощению своего замысла, или то, что Галгейта сразу же понеслась «спасать» свою подопечную. Она увидела во мне убийцу, обвинила мгновенно, не сомневаясь… И Мирадель ей поверила…       И они были совершенно правы.       Они правы.       Проклятье!       Как три человека с младенцем могли ускользнуть незамеченными? Если они нашли мою Печать, если (как?!) смогли её использовать — то могут быть в любой точке Меридиана!.. или… Ганские луны, Имдалов гром, сколько можно! Что за дрянь поселилась у меня в голове? Каждая мысль, каждый вдох, каждый звук — новая обжигающая искра.       И всё же. Всё же я чувствую потребность сказать:       — Это я её убил.       — Нет.       Заставляю себя открыть глаза, посмотреть на Седрика в упор.       — Ты со мной споришь?       — Вы не убийца.       Из моей груди вырывается смех — какая трогательная вера! — но застревает колом в горле. Голова. Будто там поселились древоточцы, которые вместо древа предпочитают кости черепа...       А ведь есть такая пытка, только с крысами. Их сажают в ведро и приставляют к животу преступника. Потом ведро начинают нагревать, и испуганные твари прогрызают путь к свободе через человеческую плоть.       — Разрешите помочь вам… ваше величество?       — Что? Нет! Нет!       Он отшатывается. Я и не заметил, как вскочил на ноги. Я и не думал, что меня так взбесит это обращение — обращение, которое я много лет слышал по отношению к ней…       Падаю назад, в кресло.       — Не называй меня так. Никогда.       Седрик подходит и касается моих ноющих висков холодными руками. Асклепием себя возомнил.       — Простите, мой принц.       Но он прав: насекомые, даже ментальные, не любят холод. Отступают. Спустя минуту у меня получается выдавить из себя:       — В Меридиане не может быть короля.       — Но у Меридиана был князь. — Седрик отвечает тихо, шёпотом.       — Князь Эсканор… плохо кончил.       — Вы не повторите его ошибок.       — Его главной ошибкой была его жена. — Боль стала терпимой. Я должен стряхнуть его руки. — Эту я точно не повторю.       Спустя несколько секунд Седрик сам делает шаг назад. Я растираю затихшие виски и смотрю на его фигуру, согнувшуюся в поклоне.       Он выглядит ниже и младше меня.       Он может выглядеть как угодно. Как нужно в текущей метафоре.       Весь Меридиан ищет принцессу: «похожую малышку» видели за Моховым Лесом, в горах Уэльвина, у берегов всех рек, в каждой провинции… Но малышка всегда не та.       Может, принцесса уже мертва? Может, предатели погибли в безвоздушном пространстве Завесы, может, они пытались бежать из города и на дорогах столичного тракта их прирезали разбойники…       — …возникшие затруднения в деревне Хель! На данный момент осадки имеют место быть по всей территории!       — Но данная конкретная область испытывает наибольшие убытки!       Слава богам, вопрос о том, кого мне взять в жёны, Совет обсуждать уже закончил. Что сейчас несёт старец цвета мухомора — не знаю и не хочу знать. У меня есть проблема поважнее: мне нужно найти способ соединить все растения Сада в единое целое, иначе их разноголосица сведет меня с ума, прямо как...       — Айдир обладает достаточными собственными средствами! — заявляет чинуша с фиолетовой, как шапка сыроежки, рожей.       Грибной мицелий? Точно! Использую грибы-симбионты...       — Вы отклоняете всякую возможность консенсуса!       Почему эти тупицы не могут говорить тише? Письменно, например? От их голосов у меня игла проходит через переносицу в затылок.       — …это вопрос чрезвычайной важности! Необходимо равномерное распределение ресурсов для минимизации последствий! — распыляется министр-сыроежка.       Министр-мухомор качает головой.       Я не запоминал их имена.       Я отворачиваюсь к окнам Смотровой Башни — огромным и высоким. За ними ползут облака, зеленовато-густые, как сфагновый мох. Небо стало болотом. Город у подножия Капитолия больше не похож на «сверкающую жемчужину»: без солнца он — сумрак и грязь, лабиринт узких серых улочек, по которым разгуливает северный ветер.       Я слышал этот вой, когда стоял у гроба королевы. Белое платье, белое лицо, белые розы, уложенные ореолом вокруг головы, как у святых на церковных витражах. Я коснулся губами её лба и почувствовал стеклянный холод, будто целовал нимб.       Даже смерть не сделала тебя человеком.       — Всё в руках божьих. Строительство дамбы нарушит божественную волю. — Это уже примас.       Она сидит от меня по правую руку и увлеченно изображает из себя серого кардинала. Седрик даже принёс на хвосте байку, мол, двор уверен, что это она разыграла трагедию и усадила на трон регента-марионетку.       Пусть думают что хотят. Когда я получу свою магию, мне не нужна будет поддержка ни двора, ни церкви. Законы изменятся. Эдикты Лерин потеряют значение. Когда я получу свою…       — Чрезвычайной важностью обладает необходимость установление соответствия между вышеназванными путями сообщения!       …и когда эта грибница перестать подкармливать мою Мигрень!       Они, конечно, хотят «как лучше»: каждый министр поспешил «взять на себя часть обязанностей юного регента», все они создают «атмосферу положительной энергии». Для королевы тоже создавали.       Но она умерла. А они остались жить.       Это неправильно.       Электрические искры рождаются на кончиках моих пальцев, и приходится сжать кулаки, чтобы сдержать магию. Нет, я не могу позволить себе вспышек гнева. Перед моими глазами всё ещё стоит лицо принца-консорта и то безумие, которое я в нём поселил.       Я убил королеву. Пусть не своими руками, но...       Я тебя убил.       — На данный момент приоритетным вопросом является вопрос наличия отсутствия в меридианских зернохранилищах непосредственно зерна! — говорит советник с самой большой головой.       Остальные глубокомысленно кивают.       Я тоже. Мне всё равно.       Десятки министерств и канцелярий имитируют деятельность, но по сути — лишь складируют бумагу. Они ждут королеву, которая сделает работу за них: даже последняя дура своим Светом превращает Меридиан в цветущий рай, где нет болезней, где леса полны дичи и каждое дерево приносит плоды. Поэтому трон — для женщины. Поэтому принцев всегда женили и вынуждали заводить дочерей как можно раньше.       Три тысячи лет без проблем.       Три тысячи лет стагнации.       А ещё я должен что-то придумать прежде, чем брачные предложения сведут меня с ума. Но я не могу думать, смыкаю руки в замок, потому что всё, чего мне сейчас хочется, это коснуться своей шеи. На ней заживает и чешется татуировка — очередное напоминание о моей неполноценности: «Священный символ». Его традиционно наносят регенту на руки и под кадык, чтобы и письменные, и устные его приказы «направлял Свет».       А вот на лоб символ не наносят. Видимо, то, что регент при принятии решений может пользоваться головой, традиция не предусматривает… их метафорам порой не откажешь в точности.       Советники вступают в очередной высокоинтеллектуальный диспут, раффлезия довольно кривит свою ярко-алую пасть. Раффлезия — цветок-паразит. Это почему-то важная мысль, но Мигрень выталкивает её из моего разума.       Пытка Советом заканчивается через вечность, и мудрецы наконец удаляются по своим мудрацким делам. Я смотрю на ладони. Всё-таки расчесал: треугольник-круг-треугольник сочатся кровью.       Весьма метафорично.       — Хочу надеть им на головы огромные шапки. Как у грибов, знаешь. Чтобы лиц не видеть.       Седрик отвечает мне сочувственным взглядом. На Очень Важные Обсуждения его, конечно, не пускают, но после он всегда оказывается рядом. Кажется, я уже привык к его постоянному присутствию и к его… своеобразному облику. Если подумать, чешуя не так уродлива. Несуразные морды министров, высокомерие раффлезии — вот где настоящее уродство.       — Ваше высочество!       Сначала я слышу голос Людмора, а потом вижу его самого — несётся на всех порах, седые лохмы развеваются за спиной… замирает, когда на его пути взмывает зелёный хвост.       — Ваше высочество… я обнаружил… чрезвычайной важности!..       Глаза его возбуждённо горят, и тёмные синяки под ними похожи на пятна от чернил.       — Это связано с принцессой?       — Да… нет… возможно…       — Говори уже.       — Это связано с Завесой.       Поворачиваюсь к своему оборотню, приказываю:       — Покивай министру финансов, пока я занят.       Седрик послушно склоняет голову, хотя я успеваю заметить выражение детского восторга на его лице.       Как и большинству актёров, ему нравится играть монарха.       Великая Сеть состоит из множества слоёв, а каждый слой — из множества звеньев, по которым бегут энергетические токи. Таких пластов тысячи и тысячи, они накладываются друг на друга, перекрывают соседние, поэтому Завеса выглядит сплошной и нерушимой.       Выглядела.       — Я отгородил территорию защитным куполом, чтобы не было лишних свидетелей, ваше высочество…       Мы в тени пышной кроны радха, который когда-то я превращал в манцинеллу. В прошлой жизни.       — К-конечно, я всего лишь скромный алхимик, — продолжает лепетать Людмор, — но, возможно, мне кажется, что может быть…       — Это разрыв.       Дыра в пространстве-времени фонит «созидательной» магией — ни с чем не перепутаешь. Единение пяти стихий, от которого зависит существование нашего мира. Самое могущественное волшебство. Магия Лерин.       Людмор косится на меня, нервно переминаясь с ноги на ногу.       — Ваше высочество, это не моя специализация и я ни в коем случае…       — Принц Фобос явно не тот, кто будет карать за ересь. Говори, Людмор.       К счастью, он больше не отнекивается. Достаёт из кармана записную книжку, впивается в неё взглядом и сразу перестаёт дрожать, будто опирается на написанные буквы. Их ряды ровные и чёткие.       Совсем не такими были его алхимические записи.       — Здесь принцессу вынесли за пределы Меридиана, создав стабильный портал. Несомненно, среди похитителей был опытный маг, умеющий работать с Завесой.       Опытный маг. Нянька или гвардеец.       Мне не нравится, к чему это ведёт.       — Когда ты сможешь рассчитать, куда открыт портал?       — Уже. На Землю.       Чудесно. Земля — родина моих предков, с которой у Кондракара, похоже, особые отношения.       А я ничего о ней не знаю. Цветут ли ещё сады Семирамиды?       — Как вам известно, — продолжает Людмор, — Магия Света зациклена на гармонизации всех процессов в Меридиане, поэтому сила принцессы будет стремиться назад, в наш мир. Соответственно, в Завесе…       — Будут появляться ещё порталы.       — Да. Мало того. Сейчас Завеса тонка, как никогда в истории, будто стихии, лежащие в её основе, исчерпали себя. — Теперь я понимаю, что за интонация в его голосе. Гордость. Он в восторге от возможности пощеголять своими знаниями, мой тщеславный «алхимик». — Складывается впечатление, что Великую Сеть прекратили поддерживать на прежних мощностях, ваше высочество.       Дыра в пространстве подмигивает нам игривым серебристым блеском, словно издевается. Она нестабильна и может выбросить тебя в любое место и в любое время, а может просто убить. Мне хочется схватить что-нибудь и швырнуть в неё.       Ещё месяц назад я бы так и поступил.       — Это первый случай исчезновения мировой константы в истории магии, — говорит Людмор. — Пока сложно рассчитать, какими последствиями в долгосрочной перспективе похищение Света грозит Меридиану...       — А те предварительные расчёты ты сделал, когда торопился рассказать своему государю о своей находке?       Вот теперь Людмор снова дёргается, и глаз его дёргается, и уголок губ. Будто совсем другой человек.       — Я… эм… ваше высочество…       — Не оправдывайся. — С радха падают семена и летят в портал. Может, они прорастут в ином мире. А может, их разорвёт пространственный вихрь. — Я дам тебе всё необходимое для исследований. Ресурсы замка в твоём распоряжении. Но я хочу, чтобы ты докладывал о результатах лично мне и без промедления. Ты меня понял?       Людмор мучительно выдавливает из себя улыбку.       — Приложу все усилия, ваше высочество.       — Из всех моих лицемеров, Людмор, ты — самый неубедительный.       А вот раздражение на его лице искреннее, от души.       Я разворачиваюсь и возвращаюсь во дворец — составлять обращение к Конгрегации. Завеса — их ответственность, в конце-то концов.       И значит, Галгейта всё же использовала мою Печать. Но Печать рассчитана на тонкие, хирургические надрезы. Я никогда не планировал дырявить ею Завесу насквозь — это привлекло бы внимание Кондракара. Прежде чем плевать в Предвечную Цитадель, нужно навести порядок в собственной.       И ещё. Завеса, как и всё, созданное Кондракаром, работает по принципу пяти стихий, без них портал не открыть. Да, принцесса обладает сообразными силами, но она — лишь младенец, не способный целенаправленно использовать магию…       Кто тогда открыл портал?       Королева?       Неужели ты этого хотела?       Останавливаюсь и поднимаю глаза к небесам, с которых, говорят, на мир взирают мёртвые. Но вижу только облака, рыхлые и тёмные, грозящие очередным дождём. Ни намёка на солнце.       «…Сложно рассчитать, какими последствиями в долгосрочной перспективе похищение Света грозит Меридиану…»       Неправда. Очень просто рассчитать.       Когда нет света — становится темно.