Пленники Рима

      Когда нас освободили из общей связки, ланиста первым делом приказал своим людям отвести нас в термы школы гладиаторов. Отмывшись от пыли, грязи и нечистот, пройдя через руки цирюльника и получив чистые хитоны и простые сандалии, мы были накормлены и отправлены в нижний эргастул. Там мы переночевали в отдельной клети на охапках сухого тростника, и вновь предстали перед ланистой только после полудня.       Всего два охранника в легких кожаных латах и с короткими копьями, привели нас на залитый солнцем полукруглый двор, огороженный с одной стороны термами, с другой — зданием школы, с третьей — ступенями арены, а с четвертой — гимнасием, и тут же ушли, повинуясь жесту мастера.       Терций Фульв сидел под полотняным навесом арены. Кривясь, будто от мучительной боли в зубах, он велел нам назвать свои имена и сказать, откуда мы и у кого были бойцами. Школа Брундизия мало что сказала ему — видно, ее гладиаторы не участвовали в больших играх за пределами города.       Он счел нужным сразу разъяснить нам, что нас ожидает:       — Вы трое не нужны мне, как бойцы на арене цирка Флавия(1). Этот купец-проныра часто поставляет в Рим всякую рвань — беглых и приговоренных к смерти рабов, и он знает, зачем такие, как вы, нужны школам гладиаторов. Мне нужно, чтобы мои бойцы перед играми почуяли кровь, и я буду учить их, как красиво убивать на арене. Вы — ничто, вы — дичь, за которой я выпущу охотиться своих парней. — ланиста помедлил с дальнейшим, пока не увидел, что его слова нами поняты. — Но, если вы и впрямь гладиаторы, я могу закрыть глаза на ваше прошлое и позволить вам проявить свои способности. Если кто-то из вас сможет хоть раз одолеть любого моего ученика, я возьму его, и буду учить, как всех прочих. Именем Марса поклянитесь повиноваться мне во всем, и помните, что сегодня я дарю вам жизнь, но завтра могу приказать отнять ее у вас. Да будет так!       Фульв сделал паузу, выжидая, но мы молчали, глядя в землю. Тогда он грозно приказал повторить слова клятвы. Потом он подозвал к себе нескольких гладиаторов, из числа тех, что лениво разминались в гимнасии, куда более просторном по сравнению с тесным тренировочным двором в доме Брундизия.       Четверка отлично сложенных атлетов вразвалочку подошла к наставнику. Они с привычным любопытством оглядывали нас, когда ланиста спросил:       — Который из них ретиарий?       Светловолосый крепыш с веснушчатым лицом и слегка оттопыренными большими ушами, велел нам повернуть руки ладонями к нему, и уверенно указал на критянина. Фульв одобрительно кивнул.       — А мечник?       Другой парень, с кудрявыми длинными волосами, перехваченными кожаной полоской, ткнул в мою сторону:       — Вот этот, долговязый.       — С чего ты взял, Пун?       — У него давние мозоли от рукоятки меча.       — Хорошо, а какой меч?       — Прямой, не фракийский.       Ланиста подошел к Дирку и указал на него:       — А он чем дрался?       — Саггитарий! Вот следы от тетивы, и здесь на спине мышцы справа выступают сильнее.       — Ну, а его шрамы? Чем?       — Копье… и стрела или дротик, а вот здесь — трезубец, и здесь тоже.       — Куда будешь бить, чтобы крови было много, но он упал не сразу? Покажи! — ланиста вложил в руку ученика деревянный меч с круглым наконечником. Пун уверенно провел несколько линий по хитону и открытой коже галла на ногах и руках.       — Так, хорошо, ну, а обездвижить руку? — Фульв расхаживал взад-вперед, почти не глядя на действия гладиаторов, которые тоже подобрали по учебному мечу и приготовились размяться на нас. Пун играючи нанес плоский чувствительный удар в плечо, а потом сразу второй — в локоть галла, и тот взвыл от боли и схватился за онемевшую руку.       Парни привычно крутили мечи, примериваясь к разным ударам и ухваткам, но бить по неподвижным целям им было неинтересно. Потому Терций скомандовал:       — Меркуций, ты! Сюда! Не подпускай этих троих ближе, чем на два локтя! Остальные — за круг!       Другие гладиаторы заняли места зрителей на нижних ступенях, а мы и боец, выбранный ланистой, остались внутри арены, которая была не больше дюжины шагов в ширину. С другой стороны ее края отмечали выступающие на высоту колена плоские камни. Терций встал там же, и приказал:       — Вы трое, а ну отберите у моего бойца меч! Кто сможет его получить, получит лишний день жизни!       Мы с критянином переглянулись и немного разошлись в стороны, чтобы подобраться к вооруженному деревянным мечом гладиатору с разных сторон. Галл, все еще мнущий ладонью ушибленный локоть, тоже двинулся к Меркуцию. Тот слегка расставил крепкие ноги, опустил руку с мечом к бедру, вторую руку вытянул в сторону критянина и замер, следя одними глазами за нашим передвижением. Его тело было гибким и сильным, как у рыси, а шрамы, повадки и манера держать меч говорили о большом опыте участия в смертоносных игрищах.       Поймав взгляд Леандра, я прыгнул первым, вытянув руки — и тут же получил по ним болезненный удар. Будь в руках гладиатора настоящий меч, я остался бы без кистей. Зато критянину почти удалось дотянуться до руки Меркуция, но тот был проворнее и легко отстранился, и, отступая, снова ударил галла Дирка, только теперь по локтю на другой руке. Вторая и третья наши попытки приблизиться к нему были столь же неуклюжи — боец играючи обходил ловушки и разгадывал намерения, а сам двигался по площадке, словно в легком танце. Он был сыт, доволен собой, хорошо разогрет, он наверняка был любимцем публики на арене, и убил много соперников. Ему не нужно было учиться красивому танцу смерти, он им вполне владел.       Терций Фульв прервал очередную нашу попытку добраться до его ученика, и велел выйти в круг тому, лопоухому и веснушчатому парню по имени Брут. На сей раз правила игры немного поменялись — мне и Леандру ланиста дал по гибкому пруту, а ему — настоящий короткий меч. Мы должны были отхлестать его, а он — подрезать наши палки, и чем ближе к пальцам, тем лучше. Эта забава продолжалась чуть дольше, чем первая разминка, но в итоге мы снова были посрамлены, хотя бывшему ретиарию удалось слегка обжечь колено Бруту, прежде чем тот перебил мечом прут у самого кулака критянина.       Теперь настал черед Пуна, и он вооружился трезубцем, на зубья которого были намотаны тряпки. По знаку ланисты, мальчишка-подручный притащил миску с кровью, и Пун опустил в нее наконечник трезубца, так, чтобы тряпки пропитались ею. Терций Фульв раздал нам деревянные мечи, концы которых тоже были замотаны, и тоже велел окунуть их в чашу.       К стоящим за кругом бойцам присоединилось еще несколько человек, и судя по их оживлению, такая игра была одним из любимых развлечений. Они уже заключали между собой мелкие пари на исход этого учебного сражения.       Запах крови раздразнил нас, и уже безо всяких слов ланисты я догадался, что должно последовать дальше. Мы втроем будем нападать на ретиария-Пуна и пытаться нанести ему раны, которые и должна отметить самая настоящая кровь. Пун же должен будет сделать то же самое в отношении нас, троих гопломахов (2).       Ланиста дал знак начинать, и в первый же миг по ноге Дирка протянулась красная тройная полоса — почти по старым шрамам. Тело галла вздрогнуло, словно он опять получил ту же рану, но в следующий момент он уже атаковал обидчика, а мы с критянином не давали тому развернуться, зайдя с двух боков. Но Пун был очень ловок и силен, и даже защищенный трезубец в его руках был грозным оружием. С его помощью, он отмахнулся от нашей попытки атаковать его, а потом вывернул из руки галла меч, и обозначил смертельный удар в грудь. По хитону Дирка поплыли кровавые пятна, и ланиста велел ему убраться из круга. Мы остались вдвоем против сильного и уверенного в своем превосходстве бойца.       Фульв был жесток, он не дал нам даже небольшой передышки после каждого боя, а его бойцы выходили в круг свежими. Я разозлился и воззвал к Отцу Побед (3), и он вдруг услышал мой отчаянный призыв.       Пун, развернувшись для атаки ко мне, как более грозному, чем критянин сопернику, вздумал обезоружить меня тем же приемом, что и галла, но просчитался. Я вспомнил смертельную схватку с Фалесом и, подпустив к себе трезубец на опасное расстояние, сам отбросил меч и обеими руками схватился за древко, отводя удар в сторону и направив его к земле. Пун, не ожидавший встретить вместо меча пустоту, устоял на ногах только потому, что был очень хорошим бойцом, но в это время критянин своим мечом нанес гладиатору быстрый удар в шею, и бычья кровь брызнула в стороны, будто из отворенной жилы.       Остальные бойцы возмущенно закричали, указывая ланисте на меч, брошенный мной, но Терций и сам все прекрасно видел. Пун же был раздосадован тем, что какой-то безвестный галл сумел его достать, потому что ему помешал безвестный эрминон.       — Ты что, не знаешь правил? — зло спросил он меня, стряхивая мои руки с древка трезубца.       — Правило одно — выжить. — тихо ответил я, глядя ему в глаза. И он ничего не смог возразить в ответ.       — Эй, варвар! Зачем ты бросил свой меч? — крикнул Меркуций.       Но я повернулся к нему спиной, ибо к нам приблизился ланиста. Он похлопал огорченного гладиатора по плечу:       — Да, Пун, твоя слабость в том, что ты ждешь от противника такой же честности, какой страдаешь сам. А вот этот варвар тебя обхитрил, и ты понимаешь, что в настоящем бою ты был бы уже убит по-настоящему!       Мы с критянином стояли перед ним, не зная, чего ожидать — наказания или обещанной награды. Фульв усмехнулся:       — Похоже, ваш мастер и сам не знал всех правил поединков, если учил вас таким грубым уловкам? Отвечай ты! — он указал на меня, — сколько удачных поединков ты провел для своего господина?       Я задумался, припоминая всех, побежденных мной противников, начиная от Фалеса и заканчивая последним, нумидийцем-секутором. И показал пять пальцев на одной и три пальца на другой руке:       — Неплохо для второсортного бойца провинциальной школы! Видать, твои противники тебя недооценивали, как и Пун… Ну, а ты, Леандр, сколько побед принес своему господину?       — Вполовину меньше, мастер. Я недавно стал гладиатором…       — Тогда отчего вас продали этому пройдохе? Взбунтовались? — мы кивнули и потупили взгляды, ожидая гневного крика. Но Терций только и сказал — Да, похоже, Иптий на сей раз обворовал самого себя… Фортуна оказалась благосклонна к вам обоим. И если вы оба переживете завтрашний день, я возьму и тебя, варвар, и тебя, галл, в ученики.       На этом бои были закончены, и мальчик-слуга отвел нас в здание школы.       Весь остаток дня нас никто не держал взаперти, и мы с любопытством знакомились с помещениями школы и ее обитателями. Меня удивляло, что рабы-гладиаторы разгуливают так свободно там, где нас держали бы в цепях и под неустанным присмотром. Хотя и здесь были стражники-лучники, ходившие по плоской крыше строений, отделявших школу от улицы, и у дверей, ведущих в дом ланисты и ворот казармы, стояли легионеры-латники, внимательно следившие за тем, чтобы никто из гладиаторов не приближался к ним на недозволенное расстояние.       Но в остальном все было иначе, чем в Брундизии — молодые парни и крепкие мужчины числом с хороший отряд, свободно перемещались не только в своем дворе и гимнасии, выход из которого перекрывала высокая решетка, но и по большому двору школы, расположенному позади арены и ограниченному конюшней, казармами солдат, стеной дома ланисты и прочими хозяйственными постройками.       Бойцы с раннего утра охотно упражнялись в гимнасии, после чего ходили в термы или играли в кости в тени под оливами, растущими возле кухни, примыкающей к эргастулу для домашней прислуги. Им никто не запрещал вести между собой бесед, а иные из них даже заигрывали со служанками, которые сновали иногда по двору между кухней, птичником и домом.       Мы побродили по внутреннему и внешнему двору, заглянули в термы и гимнасий, потом заметили, что Терций гоняет по арене ту самую четверку парней, купленную им накануне, и подошли ближе посмотреть.       Старый калека, судя по шрамам и отрубленной по локоть правой руке — тоже бывший гладиатор, сидел на плоском камне у края арены и крошил птицам корку хлеба. Когда мы приблизились, он окинул нас быстрым пронзительным взглядом почти выцветших глаз и хрипло прокаркал:       — О-о… Идущие на смерть приветствуют тебя, Протей… Свежая кровь, молодые жилы… кхе-кхе…       — Да хранит тебя Фортуна и тени предков, старик. — поздоровался с ним критянин.       — Фортуна мне теперь ни к чему, ребятки… Теперь я молюсь иным богам, чтобы дали мне еще немного дней и милости господина Плавта, да продлят ему боги жизнь на долгие лета! Фортуна переменчива, знайте это… ее улыбка — как улыбка гетеры, сегодня тебе, завтра другому в лицо посмотрит и одарит удачей… и победой славной!       — Порой удача в том, чтобы пережить завтрашний день. — заметил Дирк, который был уверен в том, что ему этого точно не суждено.       Старик вновь бросил на нас внимательный цепкий взгляд.       — А… так вы дичь! Что ж, я знал из таких, как вы, парочку удачливых парней, которым Фортуна подарила меч гладиатора и славную смерть на арене самого великого цирка Рима! Давно это было… Антей пал на прошлых Сатурналиях (4), а Осмий — в январские Агоналии (5)…       — Скажи, почтенный отец, как это — быть дичью? — Леандр присел рядом с ним на кусок белоснежного мрамора и легко коснулся плеча старика. Тот вздохнул, помолчал немного и ответил:       — Быть дичью — невелика наука… куда полезнее знать, как перестать ею быть. Для того надо съесть сердце льва и презреть грозящую смерть, смочь одолеть железный меч мечом деревянным. Или палкой простой отвести копье, иль от стрелы уклониться, смерть несущей… Гладиаторы моего господина искусны, мало кто может равняться с ними по ловкости и силе… разве что гладиаторы других уважаемых школ Рима…       Я не отрываясь смотрел на арену и потому внимал речам старого бойца вполуха. Больше его слов меня занимали две пары новых гладиаторов, к поясам которых была прикручена палка, не позволяющая соперникам ни сойтись ближе отмеренного расстояния, ни отскочить дальше хоть на локоть. Они держали в руках по маленькому деревянному щиту и палке с рукояткой, и что было сил дубасили друг друга, а вертлявый помощник ланисты бегал вокруг них с жезлом и то разнимал, то опять давал команду к бою. А на самом верху, на площадке, огражденной бортиком и ткаными занавесями, восседал важный римлянин в длинной одежде белого цвета; рядом с ним сидел Терций Фульв. Этот римлянин наверняка и был наш нынешний господин.       Со стороны здания школы внезапно послышалось медное дребезжание — это был сигнал, по которому гладиаторы оставили свои занятия и направились все, как один, под тенистый навес рядом с кухонной пристройкой. Старик поспешно поднялся, махнул нам рукой, и мы пошли вместе с ним туда же.       Длинная вереница бойцов выстроилась перед навесом в ожидании, когда слуги принесут плошки и хлебы. Старика могучие парни пропустили вперед, незло подшучивая над его притворным брюзжанием и руганью. Потом каждый подходил к обритому и толстому рабу с полотняной повязкой на поясе и такой же повязкой на потном лбу, и тот накладывал из дымящегося котла в деревянную или глиняную миску щедрую порцию ячменной каши с творогом и яйцами. Рядом с ним полногрудая, как сама Нерта, женщина наливала из амфоры разбавленное вино в чаши гладиаторов, а мальчик выкладывал им поверх каши свежую лепешку. Получив еду, рабы разбредались по излюбленным местам, прячась в тени навеса и соседних олив от яркого еще в эту пору дня солнца. Они садились в кружки и степенно ели, перебрасываясь шутками и ведя неспешные разговоры.       Мы тоже получили кашу и вино по знаку распорядителя, а за нами подошла и та взмокшая и пропотевшая на арене четверка бородатых даков. Их кожа была разрисована синими линиями и узорами, а у одного из них эти узоры были даже на лице. В моем роду тоже были воины, отмеченные подобными знаками, но я так и не принял ни одного взрослого посвящения, ибо не вернулся из первого славного похода с добычей и ничего не принес в жертву своим богам…       Даки уселись прямо на землю в кружок и с жадностью волков набросились на пищу. Мы же втроем пошли к фонтану, когда нас окликнул один из старших рабов:       — Эй, вы, отребье! Дичь! Ваше место вон там, у стены! — и он указал залитый солнцем участок возле пристройки и сточной канавы. Дирк поспешно остановился, но я и критянин и не подумали последовать этому указанию. Я дал себе клятву подчиняться только тому, за кем признавал право приказывать мне, а тот, что окликнул нас, был такой же раб, а не распорядитель и не ланиста. Леандр, видимо, был согласен со мной, и мы вдвоем сели в тени дерева у журчащего источника.       Дирк все еще стоял в нерешительности, когда гладиатор отставил свою плошку и двинулся к нему. Галл бросил на нас с критянином просительный взгляд, и сделал шаг назад, прочь от наступавшего на него бойца. И в этот момент ему кто-то подставил ногу, и Дирк взмахнул руками, чтобы удержать равновесие и не рухнуть навзничь. Содержимое его миски и чаши тут же оказалось в пыли, а отдельные крошки и капли упали на других гладиаторов. Те загалдели и поднялись на ноги, окружив Дирка и оттесняя его из-под навеса. Он предпочел за лучшее вовсе отступить и побежал прочь под крики, свист и улюлюканье остальных парней.       Теперь настал черед выдворить нас с Леандром, и поднявшиеся из-за галла гладиаторы повернулись в нашу сторону.       Я спокойно отломил кусок лепешки и собирал ей кашу, чтобы отправить ее в рот, но мои глаза были остры и тело готово к действию. Еще в Брундизии эфиопы и нумидийцы иногда забавлялись с ядовитой змеей, дразня ее и вовремя уворачиваясь от смертоносного броска, и я несколько раз тоже принимал участие в этой опасной игре. Теперь змеей был я сам…       — Эй вы, грошовые грегарии! Вы что, вообразили себя гладиаторами, равными среди нас? — начал все тот же заводила, невысокий и плотный крепыш с курчавой жесткой гривой и полными, как у черных невольников, губами.       Я промолчал. В ответе этот задира не нуждался. И он не был среди тех, с кем нас сводил Терций Фульв пополудни. Обведя взглядом остальных бойцов, я заметил, что та четверка держится в глубокой тени и с интересом наблюдает за происходящим, но никто из них в драку не рвется. Они были словно вожаки волчьей стаи, которые нападают лишь на достойную их добычу, а добычу мелкую оставляют щенкам и волчатам-одногодкам…       — Ты слышал, варвар? И ты, критский пират? Ваше место у канавы, ступайте туда! — подхватил здоровяк, по виду — фригиец. Леандр отставил свою наполовину опустошенную миску, но вставать не спешил. Я бросил взгляд на смотрителя — человека в длинном хитоне и хороших сандалиях, но он бездействовал, опираясь на свою палку, и тоже выжидал. Стало быть, это не первая такая сцена… или вовсе ритуал?       Сигналом к атаке стала попытка одного из гладиаторов выбить у меня из рук миску, но я отклонился назад и поставил ее на каменный бортик фонтана. Леандр выплеснул свою чашку в глаза ближайшего к нему противника и вскочил, чтобы быть готовым отбить нападение. Я тоже встал, приглашая взглядом любого из них к схватке. Заминка длилась всего одно мгновение, и они напали все скопом, трое — на меня и двое на критянина, который был ниже ростом и оттого казался слабее.       Чтобы драка не переросла в свалку, я сразу же сместился вбок, на открытую площадку возле арены, и увлек за собой своих противников. Один из них вцепился мне в руку и тут же получил ею чувствительный удар в нос, другой сомкнул свои ручищи на моей пояснице и напирал так, будто хотел опрокинуть навзничь, но я ударил его локтем по мясистому затылку и змеей выкрутился из мертвой хватки, едва он ее слегка ослабил. Третий попытался схватить меня сзади за шею, но я вцепился в его ухо и рванул за него изо всех сил вбок. Его шея напряглась, выворачиваясь, кадык обозначился острым углом, а лицо покраснело, он взревел, будто раненый бык, и разжал пальцы на моем горле. Мне только это и было нужно, я развернулся к нему лицом и ударил наотмашь так, что гладиатор пошатнулся и отступил на пару шагов, схватившись за челюсть.       Но второй здоровяк все не унимался, он снова обхватил меня поперек и даже слегка оторвал от земли, когда я извернулся и впился зубами в ухо, уперев ладонь ему в голову. Тут уже он постарался отбросить меня, и я не стал ему препятствовать. Откатившись в пыль, я опять вскочил на ноги и, пригнувшись для броска, замер в ожидании атаки.       Критянин тем временем отчаянно бился в воздухе, пытаясь освободиться из такого же железного захвата, причем другой гладиатор ловил его брыкающиеся ноги, а тот, кто его держал, шаг за шагом продвигался к стене кухни. Мои соперники сделали небольшую передышку и не отказали себе в удовольствии проследить за тем, как одного из неучтивых новичков выкидывают туда, где ему самое место.       Леандр растянулся около канавы, которая была сухой на его счастье, потом сел, но больше не предпринял попытки вернуться назад, отплевываясь и стряхивая пыль с хитона.       Те двое, что одержали над ним победу, вернулись и присоединились к троим зачинщикам драки со мной. Теперь их было пятеро, хотя укушенный мною за ухо боец был больше озабочен тем, чтобы остановить кровь. Не знаю, чья удача одержала бы верх в этом бою, если бы смотритель не опустил между нами свою палку, что на арене было сигналом прекратить схватку.       На шум возле кухни пришел сам ланиста, он быстро оценил произошедшее, мельком глянул на прокушенное ухо своего ученика, перевел взгляд на критянина, сидящего в пыли, и обратил свой взор на меня, все еще готового давать отпор и огрызаться. По его жесту гладиаторы отступили и вернулись к трапезе, хотя никто и не думал есть, пока ланиста будет решать мою судьбу.       Фульв смотрел мне в глаза, я не прятал их в пол, ожидая худшего, что может последовать за таким проявлением непокорного нрава. Тарквиний, обычно, бил без пощады, с вытяжкой, для того у него был при себе гибкий хлыст с граненой кожей. Но я не заметил ничего такого при этом ланисте.       — Я смотрю, ты уже причислил себя к моим бойцам, варвар. А ведь я не сказал еще, что беру тебя и критянина. Кто позволил тебе нарушать заведенный порядок?       — Здесь вода, я хотеть пить, мастер. — я указал на фонтан и миску, все еще стоявшую на его бортике.       — Он хотел пить! А почему ты не ушел, когда тебе указали твое место?       — Я раб и он тоже раб, я слушать слова хозяина, чтобы идти туда, куда говорить мастер. Мастер ничего не говорить. И я сесть здесь, есть и пить.       — Однако, ты смелый, варвар! Но запомни — до тех пор, пока ты дичь, а не охотник, ты ешь там, где тебе укажут они — мои бойцы. Здесь такой порядок, варвар. Ты — никто, — он ткнул в меня пальцем, — ты куплен за гроши, а эти ребята каждый стоит десятка таких, как ты!       — За деньги — да, в драке — нет. Считай сам, мастер. Эд один, они три. И Эд еще здесь.       Фульв раскрыл было рот, чтобы строго пресечь мои дерзкие речи, но вместо этого вдруг расхохотался, а за ним засмеялись и его гладиаторы.       — Ладно, варвар! Считай, что сегодня ты заслужил право доесть свою кашу у фонтана! — ланиста махнул рукой в сторону моей миски. — Но завтра я не поручусь за то, что эти парни будут с тобой также милостивы, как сегодня!       — Завтра покажет, господин. — просто ответил я и, пользуясь полученным разрешением, вернулся к журчащей воде, чтобы смыть с тела и лица белую пыль и очистить рот от скрипящего на зубах песка. Гладиаторы на сей раз только весело скалились, но никто из них не попытался прогнать меня снова, а четверка утренних бойцов одобрительно похлопала мне.       Терций Фульв, посмеиваясь, пошел прочь, мимо поникшего критянина, в сторону дверей эргастула, из которых выглядывал Дирк. Галл поклонился ланисте и перебрался к Леандру, а я быстро доел свою кашу, утолил жажду, затем взял миску критянина и куски своей и его лепешек, и отнес им обоим этот скудный остаток и две чаши с обычной водой.       Старик, за все это время не проронивший ни звука и будто бы поглощенный едой, потом подошел ко мне и сказал:       — Вот ты и съел сердце льва, парень! Теперь молись Фортуне, чтобы завтра она подарила тебе железный меч!