Green Sky Blue Grass

      Что он мог сделать? Сорваться, купить билет на самолет и обыскать всю Англию? Кит мог быть где угодно – в любом уголке этого проклятого острова.       Лэнс не стал пересказывать содержание письма Пидж, он просто нажал кнопку отбоя, послав ее встревоженный голос в никуда, и, поднявшись домой, перво-наперво позвонил Широ. Тот, хоть и был на работе, ответил на звонок почти мгновенно – и секунды не прошло.       – Лэнс?       В голосе Широ было что-то магически успокаивающее, заставившее Лэнса наконец перестать трястись всем телом. Он опустился на пол – прямо на том месте, на котором стоял и, опершись спиной о стену, выдохнул в телефон:       – Ш-ш… Широ…       Прозвучало это, наверное, как невнятное шипение, не на шутку насторожившее его собеседника. В его обычно спокойном голосе прорезались обеспокоенные нотки:       – Лэнс, ты скажешь мне прямо сейчас, что случилось. И соберись, пожалуйста, я тебя практически не понимаю.       Лэнс собрался – если в такой ситуации вообще можно было собраться. Он сжал правую руку в кулак – до такой степени, что пальцы больно впились в ладонь, сделал несколько глубоких вдохов и рассказал Широ о письме.       Во время разговора он все еще стискивал листок – тонкий и такой хрупкий, что Лэнс боялся случайно порвать его, но одновременно не хотел выпускать из рук. Кит был жив. Он был жив и за каким-то чертом был в Англии, но он писал ему. От одной мысли об этом в груди разливалась теплая волна облегчения – Лэнс уверял себя, что теперь-то все точно наладится. С этого момента все точно пойдет в гору. Нужно было только подождать еще чуточку.       Широ придерживался того же мнения. И Пидж, и даже Ханк с Шей – каждый из них радовался вместе с Лэнсом и заверял его в том, что вскоре вернется и сам Кит. Да он уже через пару дней будет стоять на пороге. И они все вместе будут смеяться над всем произошедшим – над тем, как они все переволновались, и над тем, что Лэнс даже был в полиции.       Второе письмо пришло через два дня. Лэнс совсем не ожидал его, просто из банка позвонили и попросили оплатить один из забытых счетов – тех, которые он запихнул обратно в почтовый ящик.       На втором письме, как и на первом, не было обратного адреса. Положив конверт на стол, Лэнс какое-то время гипнотизировал его взглядом, чувствуя себя немного одураченным. Еще одно письмо? Зачем?       Кит мог просто вернуться вместо того, чтобы писать дурацкие письма.       Разорвав конверт, Лэнс извлек из него очередной листок, точно также сложенный втрое. Вот только на этот раз послание оказалось куда длиннее.       Я в Англии, начиналось оно – „я“ казалось в несколько раз крупнее других букв и было даже обведено кривым кружком.       – Да ну? Серьезно что ли? – прошипел сквозь зубы Лэнс. Кит издевался. Он явно издевался над ним, и это уже было совершенно не смешно. Да это еще с самого начала не было смешным.       Здесь не так холодно, как я думал, но и не так тепло, как в Нью-Йорке. Что-то среднее, но, в целом, я доволен.       Дочитав предложение до конца, Лэнс отвел глаза в сторону. И через секунду понял, почему он так страшно волнуется. Так волнуется, что сердце неистово колотится о ребра.       Кит будто бы произнес это в его голове – Лэнс отчетливо услышал его негромкий, немного хрипловатый голос, от звучания которого внутри все перевернулось. С трудом справившись с собой, он продолжил читать.       Лондон мне не понравился. Слишком много неприятных высокомерных людей. Хорошо, что я был там недолго. Сейчас я в одном местечке – я не буду говорить тебе его название…       „Местечке“? Странное слово, подумал про себя Лэнс. Какое-то британское что ли. С каких это пор Кит употреблял такие слова?       – Местечко! Ха! – Лэнс испустил нервный, истеричный смешок, но заставил себя вернуться к нацарапанному на бумаге и разъезжающемуся во все стороны тексту. … – и здесь мне нравится куда больше. Здесь так тихо. И люди совсем другие. Ты, наверное, думаешь, что все англичане поголовно снобы, но это не так! Некоторые из них очень даже милые и отзывчивые люди. Они помогают мне. Многие тут разговаривают со мной, как с иностранцем – говорят медленно и четко, старательно проговаривают каждое слово. Это так забавно (ну ты понимаешь, английский и мой родной язык).       А еще люди здесь гораздо меньше ездят на машинах, зато тут есть ПОЕЗДА. Я уже тысячу лет не ездил на поезде! Метро не в счет. А здесь на них все ездят. Это нормальное средство передвижения. Я живу недалеко от железной дороги и часто просыпаюсь по ночам от стука колес о рельсы. Это единственный громкий звук здесь – а так необыкновенная тишина. Я чувствую себя умиротворенным, словно достиг гармонии со всем миром. Со всей вселенной.       Я никогда не чувствовал себя так в Нью-Йорке.       Письмо заканчивалось резко, словно дорога, идущая под откос. Лэнс обалдело уставился на пустое место под текстом. Кит мог бы написать еще столько всего, он ведь даже еще до половины листа не дошел… Неужели это было все?!       На обратной стороне листа тоже не обнаружилось больше ничего, и Лэнс ощутил, как что-то непонятное, какая-та незнакомая ему до этого тоска скручивает его внутренности.       Кит не написал ни слова о нем. Нет, конечно, он послал письмо именно ему и несколько раз даже обращался к нему в тексте, но он не упомянул ничего о том, что, например, хочет его увидеть. О том, что думает о нем или о том, что скучает по нему. Он даже ни разу не назвал его по имени – будто бы писал и не к нему вовсе, а к какому-то безликому, абстрактному собеседнику. Может, так оно и было?       Заставив себя подняться с дивана, на который он сел, чтобы прочитать письмо, Лэнс сделал несколько бесцельных лихорадочных кругов по комнате. Почему Кит не писал ничего о том, что собирался вернуться? Почему он вообще не упоминал о причине, по которой его занесло к черту на кулички к сдвинутым бритам? Почему на конверте не было обратного адреса? Почему только?!       Лэнс остановился, осознав, что задыхается почти на грани с панической атакой. Так дело точно не шло.       Он заставил себя пройти на кухню и, набрав из-под крана стакан воды, выпил его почти до дна. Вода была омерзительной на вкус, отдавала известью и тяжело плюхнулась на дно желудка. Немного успокоившись, он еще раз внимательно прочитал письмо с начала до конца. Потом еще раз и еще раз. После пятого или шестого раза он взял в руки мобильник.       Почему-то никто не разделял его тревоги.       Прочитав второе письмо, Пидж насмешливо подняла брови:       – Я и не знала, что Киту так нравятся поезда. Может, подарить ему на день рождения железную дорогу?       – Ему уже давно исполнилось одиннадцать, – фыркнул на замечание девушки Ханк, – так что ты упустила возможность.       Они оба рассмеялись, отчего Лэнс почти рассвирепел:       – Это смешно?! Вам обоим все это кажется таким смешным?!       Наверное, тон Лэнса был причиной, заставившей его друзей прекратить смеяться, а Пидж даже стать совсем серьезной.       – Я не понимаю в чем проблема, правда. Он пишет тебе или нет? Нам с Ханком он пока ничего не написал, Широ тоже нет. Он сбежал на другой конец света, чтобы добиться твоего внимания. Мне кажется, это очень мило. И романтично.       – Зачем ему мое внимание?! Мы живем вместе!       Лэнс раздраженно схватил злосчастный лист бумаги со стола и, свернув его в несколько раз, запихнул в задний карман джинсов так поспешно, словно хотел спрятать от посторонних взглядов. Они что, действительно вообще ничего не понимали?       Широ был настроен немного серьезней, чем эти два идиота, но тоже, казалось, не видел никакого повода для того, чтобы накручивать себя и сходить с ума. Когда Лэнс предложил ему подключить к делу полицию, он только вздохнул и покачал головой:       – Кит написал тебе два письма. Фактически он больше не может считаться пропавшим без вести…       – Но полиция могла бы помочь мне найти его на острове чокнутых мизантропов!       – Лэнс, – несмотря на отчаянные протесты со стороны друга, Широ плеснул в их стаканы еще немного виски, – Кит не международный преступник. Понимаешь, к чему я веду? Полиция не будет искать его в Англии. Он жив и хорошо. Все, дело с концом. Ваши с ним личные ссоры никого не интересуют. Особенно американских копов.       Широ пояснил все так доходчиво и гладко, что Лэнсу только и оставалось, что кивнуть в ответ. Но он все еще не знал, что ему делать дальше. Ждать? Или же все-таки…       На третий день после второго письма, мобильник Лэнса неожиданно ожил, когда тот выходил из метро. На дисплее высвечивался скрытый номер, и только это уже заставило сердце Лэнса подпрыгнуть, как ненормальное.       Но анонимом оказался вовсе не Кит – Лэнсу захотелось выть от беспомощности и злости, когда он услышал в трубке уже знакомый ему глухой голос с легкой хрипотцой.       – Добрый вечер. Я... могу поговорить с мистером МакКлэйном?       – Это я, – пробурчал Лэнс, перекинув рабочую сумку поудобнее через плечо. – Чем это я удостоился такой чести?       Он даже и не пытался скрывать сарказм в своем голосе, но отец Кита пропустил это мимо ушей, деловито перейдя к главному.       – Вы уже выяснили местонахождение моего сына?       Лэнс чуть не проговорился. Он чуть не сказал, что Кит в Англии, но что-то в голосе Когане старшего насторожило его, заставив передумать. Поэтому вместо того, чтобы сообщить местонахождение Кита, он осторожно поинтересовался:       – Почему вам это неожиданно стало так интересно, мистер… э-э… Когане?       – Я прошу вас ответить на поставленный вопрос! – гневно всколыхнулась трубка. – Мы с вами тут шутки шутим, что ли?! Где он?       – Я не знаю, – ответил Лэнс. В какой-то степени он даже не лгал – он действительно не знал, где Кит.       Когане старший умолк на мгновение, будто бы обдумывая что-то, а потом вернулся, и его голос зазвучал совсем по-другому. Почти угрожающе.       – Я так понимаю, что вы не совсем осознаете, с чем связываетесь, мистер МакКлэйн, поэтому, я думаю, мне стоит посвятить вас во всю серьезность ситуации. Три недели назад Кит украл с моего счета пять тысяч долларов.       Споткнувшись обо что-то под ногами, Лэнс чуть не растянулся на асфальте. У него внутри словно взорвалась миниатюрная бомба, заляпав все вокруг ошметками его внутренностей. Что происходило?       В голове у Лэнса моментально возникла дикая картина из триллеров про гениальных хакеров, взламывающих банковские счеты и заставляющих уплывать оттуда миллионы долларов в считанные секунды. Нет, решительно мотнул головой он: Кит, конечно, был одаренным, но на такое даже он был не способен. Здесь наверняка было дело в другом.       – Как он это сделал?       Это вырвалось у Лэнса скорее непроизвольно, вызвав бурю негодования в трубке.       – У вас вообще совесть есть, молодой человек?!       Лэнс промолчал, и это было правильной тактикой – прокашлявшись, отец Кита хмуро выдал:       – Он снял их с моей кредитной карты.       – Откуда у него ваша кредитка? – Лэнс, кажется, начал немного вникать в происходящее, но все еще боялся делать поспешные выводы. Но мрачный голос Когане старшего окончательно развеял его сомнения:       – Я сам ее ему дал. Когда… когда мы виделись в последний раз.       – В таком случае он ничего не крал, так ведь?       Вряд ли отец Кита ожидал такого ответа, поэтому в динамике телефона на некоторое время воцарилась зловещее молчание. К этому моменту Лэнс уже почти дошел до своего дома. Голос в трубке вернулся, когда он уже вставлял ключ в замочную скважину.       – Это немалые деньги, мистер МакКлэйн. Речь идет не о том, что он занял у меня пару сотен, в этом случае бы не было никаких вопросов. Но я дал ему свою карточку не для того, чтобы он опустошал мой банковский счет! Поэтому я настоятельно призываю вас к тому, чтобы вы сообщили мне его местонахождение! Сейчас же.       – А я в последний раз говорю вам, что так же знаю, где Кит, как и вы, – с каким-то даже упоением парировал Лэнс. Отец Кита и действительно оказался не самым приятным человеком. И это при том, что Лэнс его на самом деле практически не знал. – Его мобильник отключен и никто из наших общих друзей не видел его уже больше двух недель. Я сожалею, но я ничем не могу вам помочь, мистер Когане. Всего хорошего.       Его собеседник явно попытался что-то возразить, но Лэнс резко нажал отбой. Мобильник отправился куда-то на диван – прямо в середину горы разбросанных на нем подушек. Лэнс мог бы позвонить Широ и рассказать ему обо всем, но говорить с кем бы то ни было больше не хотелось.       На мгновение Лэнсу почудилось, что силы совсем оставили его тело, в ушах зашумело, а ноги стали ватными и тяжелыми. С трудом добравшись до постели, он рухнул в нее бесформенным мешком, даже не позаботившись о том, чтобы снять с себя верхнюю одежду.       И пусть со звонком отца Кита у него появился ответ хотя бы на один вопрос – легче от этого не становилось. Новые вопросы прибавлялись с каждой секундой, а Кит был далеко, практически недостижим, как далекая звезда в туманном Альбионе.       И, похоже, даже и не думал возвращаться.       О том, чтобы обратиться в полицию еще раз, можно было теперь, наверное, забыть навсегда. Вспомнив упоминание Широ о международном преступнике, Лэнс криво усмехнулся. С пятью тысячами отцовских баксов в кармане Кит несомненно становился весьма заманчивой целью для американских правоохранительных органов. Оставалось только надеяться, что Когане старший все же не станет делать их непростые отношения с сыном достоянием публичности.       На следующий день Лэнс не выдержал и, позвонив Широ, рассказал ему обо всем. Помолчав некоторое время, Широ задумчиво протянул: „М-м, понимаю“, а потом заверил Лэнса, что отец Кита точно не пойдет в полицию. Широ не объяснил причину своей уверенности, но его голос звучал так убеждающе, что Лэнс поверил ему. Да и что еще оставалось?       Третье письмо пришло через четыре дня после второго – теперь Лэнс уже ждал его, исправно проверяя почтовый ящик несколько раз в день.       Разумеется, на конверте не было обратного адреса. А тонкий листок, как и обычно, был аккуратно сложен втрое. Кит был просто мастером постоянства.       Сегодня хорошая погода, писал он. Письмо так и начиналось – никаких обращений, вообще ничего. Лэнс несколько раз изумленно моргнул, но заставил себя продолжить читать.       … поэтому я решил выйти на свежий воздух (он тут правда свежий). Я лежу на траве в парке – солнце светит мне прямо в лицо. Никуда от него не спрячешься. Подожди секунду… я поищу место в тени. Вот так. Так лучше.       – Так лучше, – Лэнс вздрогнул, поняв вдруг, что произнес последнюю прочитанную строчку вслух. Кит излагал свои мысли странно, еще странней чем обычно, но именно от этой манеры письма Лэнсу казалось, что он был рядом – щурил свои неприлично красивые азиатские глаза на солнце. Кит вообще терпеть не мог солнце. И свежий воздух. Он всегда – сколько Лэнс его знал – был настоящим затворником, тогда что… что он, черт подери, делал в парке?       Положу листок на колени: так удобней писать. Знаешь, как я давно не писал от руки? Даже на лекциях в университете мне было лень. Но это затягивает. Я очень стараюсь писать разборчиво (но у меня не самый лучший почерк), надеюсь, ты сможешь понять хотя бы половину. Но даже если ничего не поймешь, не страшно.       После этого предложения следовало несколько зачеркнутых строчек – Кит замалевал их настолько густо, что Лэнс не мог угадать, чем они раньше были, как ни старался.       Я смотрю на облака, после зачеркнутого Кит снова резко менял тему. Их совсем немного – я насчитал всего четыре, но они такой красивой формы! Они похожи на кельтские руны. Это определенно английские облака. Жаль, что ты не можешь видеть их. Даже если в небе над Нью-Йорком сегодня тоже есть пара облаков, я уверен: они совсем другие. Придумал – сейчас попробую нарисовать их. Видишь, они очень британские. Убедился?       Письмо снова обрывалось, совсем как в прошлый раз, но на этот раз за последним предложением следовал рисунок – набросок, сделанный синей шариковой ручкой и занявший весь оставшийся кусок листа. Лэнс покрутил письмо в руках, внимательно приглядываясь к рисунку со всех сторон, словно в нем было спрятано зашифрованное послание.       Но там не было никаких посланий – только облака, частично перекрытые извилистыми ветвями дерева. Наверняка Кит спрятался в его тени и, глядя вверх, набросал на листе именно то, что видел в тот момент. Он всегда так делал.       „Проклятые британские облака“, – пробурчал про себя Лэнс. Несколько мгновений он боролся с желанием разорвать письмо и выбросить в мусор, но потом немного успокоился и примагнитил его на холодильник. Зачем – этого он и сам не понял.       Одно только упоминание об Англии теперь вызывало у него практически нервный тик. Он вспомнил, как они все вместе, собравшись в баре у Широ день назад, обсуждали сложившуюся ситуацию, и Пидж в своей типичной ироничной манере заметила:       – Чего ты так напрягаешься? Я правда не понимаю, Лэнс. Что плохого в Англии? Я уверена, что там есть много всего хорошего…       – Например, настоящие фиш-энд-чипс, – мечтательно закатив глаза, вставил Ханк.       – Или брит-поп. Англия – это же родина брит-попа! Родина Oasis и Coldplay…       Пидж замолчала только тогда, когда Широ, стоящий по другую сторону барной стойки, посмотрел на нее с укоризной. Иногда она правда не знала, когда нужно было остановиться.       С момента исчезновения Кита прошло уже больше трех недель – для того, чтобы не потеряться во времени, Лэнс обвел день его пропажи красным кружком в календаре, висевшем на стене в их гостиной. Этот календарь Кит купил на барахолке за полдоллара – он был скучным, совсем стандартным, с безвкусными аляпистыми пейзажами, которые Кит заклеивал их совместными фотографиями, своими рисунками и вырезками из газет и комиксов. Не прошло и пары месяцев, как календарь превратился в настоящее произведение искусства и одновременно в копилку их общих воспоминаний. Лэнс хорошо помнил, как, глядя на календарь, саркастически подметил:       – Я и не знал, что ты такой сентиментальный.       – Я не сентиментальный, – обиженно надулся тогда Кит. – И это называется хэнд-мейд.       Невольно улыбнувшись своим воспоминаниям, Лэнс провел пальцем по гладкой поверхности календаря. Его взгляд скользнул вниз – прикрепленные скотчем к одной из последних страниц там болтались на веревочках журавлики-оригами. Оказалось, Кит мог складывать оригами не хуже умудренного годами японца – впрочем, Лэнс уже давно перестал удивляться тому, что тот умел.       Он хорошо помнил, как Кит пытался обучить оригами и его – результат вышел плачевным, но Кит все равно прицепил его зачем-то на календарь. Журавлик Кита – аккуратный, такой изящный и традиционный, сложенный из красной, расцвеченной замысловатым узором бумаги болтался рядом – по сравнению с ним журавлик Лэнса из куска обыкновенного синего цветного листа казался неуклюжей поделкой первоклассника.       В этом было что-то чудовищно неправильное. В том, насколько разными были их журавлики, и, глядя на них, Лэнс ощутил, как уже знакомая ему тоска поднимается откуда-то изнутри и затапливает его с головой.       Это было уже третьим письмом. Письмом, на котором не было обратного адреса и в котором не стояло совершенно ничего важного – ни слова о том, что теперь будет дальше.       Кит собирался остаться там? Надолго? Может быть, навсегда? Поморщившись словно от сильной зубной боли, Лэнс мотнул головой. В этом не было смысла – деньги с отцовской кредитки не были бесконечными. Или Кит нашел там работу? Это было смешно и маловероятно. Но что он тогда там делал?       В письме не стояло ни слова об этом. Вся эта затея с путешествием на другой конец света была одной огромной бессмыслицей, но это было вполне в стиле Кита. Когда он вообще делал осмысленные вещи?       Тишина, повисшая в квартире, давила. Слишком уж это было непривычно – Лэнс понял, что непроизвольно тянется к стопке дисков, громоздившейся на одной из полок. Вытянутый наугад диск оказался студийным альбомом Sonic Youth – тем, который Лэнс просто терпеть не мог, а Кит же обожал до умопомрачения. Их вкусы не сходились даже в таких самых обыкновенных вещах.       Хмуро усмехнувшись, Лэнс запихнул диск в музыкальный центр – и стоило тягучим дребезжащим гитарным аккордом заполнить собой все пространство пустой гостиной, как волна ничем не объяснимого облегчения захлестнула его с головой.       Нет, он, конечно, и до этого скучал по Киту, и это было невыносимо. Страшно тяжело – Лэнсу всегда думалось, что он довольно чувствительный, но только сейчас, быть может, в первый раз в жизни он понял насколько. В последнюю неделю эта тоска, это желание увидеть Кита, прикоснуться к нему, обнять, вдыхая запах его кожи и его волос, перешла все возможные границы. Третье письмо сделало свое дело – неужели Кит не понимал, каково ему теперь было?       Нет, подумал про себя Лэнс, вслушиваясь в скрипение гитар и тихий вкрадчивый голос вокалиста, льющийся из колонок, Кит прекрасно знал это. Возможно даже именно это было его целью.       Доказать, что он мог существовать и без Лэнса. Доказать самому себе, что границ не было, и мир был огромным.       Опустившись на диван, Лэнс внезапно для самого себя нашарил слева что-то твердое, затерявшееся среди подушек. Вытянув твердый предмет наружу, он с вялым удивлением понял, что это был „Никон“ Кита.       Тот не фотографировал уже довольно давно. Последний снимок – размытые в тумане ночные фонари, снятые откуда-то сверху, был датирован двумя месяцами назад. Лэнс принялся листать снимки и, пролистнув пару десятков, наткнулся на фотографию Кита, серьезно смотревшего в объектив. Снимок был сделан крупным планом и будто бы немного снизу. Кит фотографировал самого себя?       Лэнс пролистнул дальше и вспомнил: в тот день камера оказалась в его руках, и он шутливо щелкал Кита, сидящего рядом, со всех возможных ракурсов. За первой фотографией следовал немного смазанный, но при этом невероятно удачный снимок подбородка и шеи, обрамленной белым воротником рубашки. Поверх рубашки был натянут ярко-красный пуловер, контрастирующий с темными растрёпанными прядями волос, рассыпавшимися по нему. Губы Кита были немного искривлены: он словно пытался сдержать смущенную ухмылку.       Судорожно вздохнув, Лэнс перелистнул снимок – опять крупный план. На этот раз на фотографии было ухо Кита – тот часто заправлял всегда мешавшие и лезшие ему в лицо пряди волос за уши, выставляя на всеобщее обозрение свои небольшие и казавшиеся абсолютно идеальными ушные раковины.       Разглядывая снимок, Лэнс вспомнил, как увидел уши Кита в первый раз. Тогда тот, кажется, только вышел из душа и, рассеянно проведя ладонью по еще мокрым волосам, стянул их сзади в пучок. В этот момент Лэнс, случайно натолкнувшись на него в коридоре, ошарашенно замер на месте и, не отрывая глаза от Кита, восхищенно выдохнул:       – Ох.       Это была их третье или четвертое свидание – и Лэнс по-настоящему смутился и не знал куда девать глаза. Кит недоуменно изогнул левую бровь, и Лэнс поспешно пояснил:       – Твои уши.       – Что с ними?       – Они такие красивые…       Лэнс покраснел – так, как не краснел, кажется, уже очень давно, а Кит сконфуженно ощупал свои ушные раковины, будто бы проверял, на месте ли они. Этот жест был таким естественным и милым, что это окончательно выбило Лэнса из колеи.       Он подумал о том, что случилось потом, и стиснул зубы.       Все это было нечестно. Письма, а теперь еще и эти снимки. Запястье налилось тяжестью, и Лэнс осторожно опустил „Никон“ на край диванного столика. Он что, действительно собирался…       Пальцы расстегнули металлическую пуговицу на джинсах сами по себе, почти автоматически – Лэнс осознал, что он собирался сделать, только тогда, когда уже приподнимал резинку боксеров. Он почувствовал мимолетный стыд – словно подросток, которого застали за непристойным занятьем. Но это быстро прошло.       Он был один, возбужден, и ему хотелось отвлечься. Разве, спросил себя он, стискивая в кольце пальцев отвердевшую плоть, существовал вообще способ лучше?       – Ого, какое непотребство.       Кит отнял край тэнк-топа, которым он стирал пот со лба, от лица, и вопросительно посмотрел на Лэнса. Он тяжело дышал, и мышцы его живота двигались под кожей в такт дыханию. Майка промокла почти насквозь и прилипла к телу, а непослушные темные пряди, выбившиеся из стянутого сзади хвоста – к щекам и лбу.       – Просто страшное непотребство, – ухмыляясь, повторил Лэнс. Лениво оторвавшись от дверного косяка, к которому прислонялся плечом, он сделал несколько шагов в сторону своего парня.       – Я тренировался в парке, – пояснил Кит. Он стянул через голову майку и небрежно забросил ее на кресло к копившейся там куче вещей. – И что это за странное слово – „непотребство“?       – Британское.       – Ты не британец, – Кит рефлекторно вздрогнул, когда Лэнс обнял его сзади, прижавшись к нему всем телом. – Тебе не противно? Я же весь потный.       Он действительно был потным. Мокрым, скользким на ощупь и таким горячим, словно его лихорадило. Лэнс прильнул носом к его шее и даже лизнул ее, пробуя на вкус. Соленая.       Тренируясь, Кит часто выкладывался по полной и неимоверно потел, но его пот, как и у многих азиатов, не имел резко выраженного запаха. Запах Кита всегда был одинаковым – едва уловимым и до дрожи в коленях приятным. Лэнс с наслаждением вдохнул его – он зарылся лицом во влажные растрепанные пряди, и ощущение близости и необыкновенной интимности охватило его настолько, что он не смог удержаться:       – Люблю тебя…       Кит тихо фыркнул – Лэнс только через пару секунд понял, что сказал это вовсе не на английском, как ему показалось.       – Прекрати косить под испанца, – голос Кита был одновременно насмешливым и нежным.       – Ну, вообще-то мой родной язык – испанский.       – Только когда тебе самому удобно.       – Ты напрашиваешься…       Кит рассмеялся и, поддавшись несильному толчку в плечо, рухнул на кровать. Несколько секунд они шутливо боролись – Лэнс хорошо знал, что Кит куда сильней его, и поэтому может победить без особого труда, но все равно продолжал сопротивляться. Как он и думал, это продлилось недолго. В какой-то момент Кит стиснул его запястья, безжалостно прижав их к кровати и заставив Лэнса коротко выдохнуть от внезапной боли.       – Ты совсем… – он не успел возразить, не успел воспротивиться – только собирался сделать это, но губы Кита прижались к его губам так плотно, что он больше не мог говорить. А потом, потом они притиснулись к его уху – горячие и немного шершавые, и Кит в который раз принялся за свое.       Он снова просил.       – Я не знаю, может, в другой раз?       – Ты всегда так говоришь, ты… – голос Кита стал непривычно жалким, совсем молящим, – я хочу сегодня. Лэнс…       – Ладно, хорошо! Хорошо, черт…       Кит начал спрашивать его об этом уже довольно давно – он был осторожным и мягким в начале, но с каждым разом становился нетерпеливее. Не то, чтобы Лэнс сам не хотел этого, он хотел – одна только мысль об этом возбуждала его до дрожи и в тоже время пугала до ощущения тошноты в желудке. Но в этот день он просто согласился – просто сказал да, и в тот же момент ощутил непонятное облегчение, будто бы большой твердый комок чего-то неприятного внутри рассосался в одно мгновение.       В конце концов, они доверяли друг другу. Он доверял Киту.       Выдохнув, Лэнс широко распахнул глаза – будто вынырнул из глубокого озера. Собственная сперма на пальцах казалась холодной и липкой. Это было настолько противно, что другой рукой он принялся лихорадочно шарить под диваном в поисках коробки с бумажными салфетками.       Его пульс все еще был учащен, а под мышками на футболке расплывались пятна пота. Он не знал, почему оргазм не принес нужного удовлетворения. Это было странно, ведь он погрузился в воспоминания настолько, что почти физически почувствовал Кита в себе, увидел, как его темные глаза расширились, стали невероятно огромными, вспомнил, как тот отчетливо прошептал его имя за несколько секунд до того, как кончил. Было так хорошо… ощутить все это снова. Но тогда почему? Почему ему не стало лучше?       Брезгливо отшвырнув смятые салфетки в сторону, Лэнс поспешно застегнул молнию на джинсах. Он встал с дивана и потянулся, достав кончиками пальцев до болтавшейся над головой лампы, облаченной в чехол из хрустящей полупрозрачной бумаги.       Тянущее ледяное чувство тоски никуда не делось и методично продолжало скручивать внутренности. Лучше бы он не делал вообще ничего. Лучше бы…       Лучше бы тебе вернуться, Кит, прошептал он вдруг еле слышно. Произнося это, он понял, что страшно злится – на Кита или, быть может, даже на самого себя. Лучше бы тебе вернуться, хрипло повторил он, лучше бы тебе вернуться как можно скорее.