Нарисуй что-нибудь

      Кит не запомнил, какой кошмар ему снился. Единственное, что осталось после сна, — это ощущение полной незащищенности и одиночества. Дыхание сбилось, вдохи были частыми и глубокими, будто кто-то сдавил грудную клетку. Он с силой сжимал одеяло, слепо смотря в одну точку. Неужели это его кошмар? Или это сон его соулмейта?       Но единственное из-за чего можно было вздохнуть спокойно, — чистые руки; правда, немного покрасневшие. Видимо, соулмейт очень сильно скрёб ногтями по коже, пытаясь смыть краску. Зачем он (или она) делал это? Почему красил руки в черный, в тёмные непонятные цвета? Что это значило? Совершенно сбитый с толку, запутавшийся в догадках, Кит садится на кровати, свесив ноги с края. Остатки сна обрывками мелькают где-то очень близко, но ухватиться за них не предоставляется возможным — слишком быстро сон стирается из памяти. Он потирает руками лицо в попытках если уж не вспомнить сон, то хотя бы совершенно забыть о нём. Зачем ему думать об этом? Из-за рассуждений будет много волнения, он знает, а может, даже совесть проснётся и будет давить, съедать изнутри, мол, из-за тебя страдает человек, а ты, бесчувственная мразь, сидишь на жопе ровно. Зачем ему это надо?       Он чувствует, как дрожат руки. Нахмурившись, смотрит на них, не понимая, из-за сна ли это или ему просто холодно. Мелкая дрожь в руках — это так странно для него. Даже если причина этого — сон, то что такого он там увидел, что его трясёт? Что там было такого пугающего?       Осознание того, что ему ещё надо сходить за велосипедом к МакКлэйнам, пришло немного позже, когда он, уже одетый, спускался по лестнице, голодом ведомый на кухню, и тут же в голове появился страх, что половину субботы он проведёт у них. Но его мысли были прерваны тихим разговором Широ и Аллуры на кухне, и войти в помещение он не решился. Их диалог слегка напряг его, ведь они говорили о том происшествии. Говорили про вечеринку, после которой всё ужасное и произошло. — Прекрати мельтешить, Аллура, пожалуйста, — говорит Широ, говорит он тихо, видимо, чтобы никого не разбудить в субботнее утро. — У меня сейчас морская болезнь начнётся. Сядь.       Кит их не видел, стоя спиной к стене рядом с дверью на кухню. Но, судя по скрипу стула о пол, Аллура всё-таки послушала Широ и перестала шуршать тапочками по полу. — Я сильно переживаю, Широ! — волнения в её голосе было слишком много, и она еле сдерживалась, чтобы не закричать. — А вдруг кто-то вспомнит, или уже всё вспомнил и рассказал? Нас же посадят! — Не вспомнит, и нас не посадят, — спокойно сказал он, — вспомнить что-то после такой грандиозной попойки слишком трудно, если вообще возможно. — Но мы же вспомнили, — прошипела она, — Как ты это объяснишь? Мы-то вспомнили! — Ага, части, практически никак друг с другом не связанные, — усмехнулся он, а затем серьёзно добавив. — Или ты мне что-то не рассказала? — Недавно я вспомнила, как и где достала бензин, — произнесла она дрожащим голосом; она же вот-вот заплачет, подумал Кит. — Господи, мне так стыдно за это! Мне страшно, Широ!       Послышались небольшие всхлипы, видимо она не смогла сдержать чувств. Заскрипели ножки стула о пол, и Широ сказал: — Ш-ш, Лура, ну, перестань. Всё будет хорошо, дорогая, — говорит он. — Обещаешь? — говорит она сквозь слёзы. — Обещаю.       Кит решил, что больше эту мелодраму слушать не намерен. Он услышал, кажется, достаточно, чтобы с расспросами наброситься на них. Ему стало дико интересно, что такого там произошло, и правда ли Широ с Аллурой, люди, с которых можно брать пример, все такие правильные до тошноты, напились вусмерть. Но не сейчас, подумал Кит, всё ещё слыша тихий плач девушки и такие же тихие попытки Широ её успокоить. Он решил, что лучше потихоньку поднимется в комнату, переоденется в более тёплую одежду, и тогда уже шумно, громко стуча ногами по лестнице, спустится взять себе яблоко или сандвич, чтобы перекусить по дороге. Входя в кухню, он сделал вид, что ничего не слышал и вообще только проснулся, и ни черта не соображает спросонья. Он был уверен в своих актёрских способностях, так что даже не допускал мысли, что они о чём-то догадались. Хотя и этим двоим тоже было бы в пору пойти в театральное — из них вышли бы прекрасные актёры. Глаза Аллуры не выглядели заплаканными или даже покрасневшими, у обоих на лицах беззаботная улыбка а-ля «Мы самая счастливая парочка, и ни в чем не виноваты».       Попрощавшись со всеми, кроме мамы (ведь та обычно спала по субботам, в свой законный выходной, до двенадцати, и никто её будить не хотел), Кит вышел из дома. По сравнению со вчерашним днём сегодня светлее, но небо всё равно низкое и серое. По крайней мере, у него твердая уверенность в том, что дождя сегодня не будет. Благодаря вчерашнему ветру пожелтевшие листья осыпались и теперь покрывали дороги желтым ковром, а оставшиеся на деревьях листья можно было пересчитать по пальцам. Всё яснее становилось, что зима уже близко.       На удивление, его голову не занимали никакие мысли, связанные с соулмейтом. Казалось, что музыке полностью удалось вытеснить их. Приятная мелодия заставляла думать о чём угодно, но не о родственной душе. Кит старался идти как можно медленнее, чтобы послушать максимальное количество песен и чтобы эта свобода от навязчивых мыслей продлилась немного дольше. Но, увы, путь закончился, и он оказался перед дверью дома МакКлэйнов. Постучавшись, он услышал приятный голос Ванессы. Кит просто скрестил пальцы рук в карманах, желая побыстрее забрать велосипед и уехать. Так, собственно, и было. Миссис МакКлэйн сопроводила его в гараж, где стоял его велик. Он искренне поблагодарил женщину за её доброту. Но одна деталь его всё же насторожила, Ванесса была слишком тихой, а лицо было каким-то помятым, будто она всю ночь напролёт плакала. Что-то нехорошее произошло, и Кит это чувствовал. — Как там Лэнс? — не осознав до конца, что ляпнул, Кит потер шею. — Уехал в парк, если тебе интересно, — оживилась немного Ванесса, но во взгляде что-то неуловимо изменилось, нет её вчерашней весёлости, но появилась... надежда?       Смущенный непонятно чем, он скомкано попрощался, пожелав удачного дня.