Холодный март

You are the fugitive, But you dont know what you're runnin from, You cant kid us, And you couldnt trick anyone.

Юра искренне любил физкультуру. Все годы обучения ему казалось, что это был единственный предмет, где он мог по-настоящему выразить себя, как тому подобает, и дело было даже не в желании выплеснуть энергию, а в чем-то более волшебном. Юра считал это волшебным. Заучить правила, формулы и строение речи мог бы любой при наличии трудолюбия и желания даже за короткое время, а вот управлять собой физически. С помощью тела руководить мячом или ракеткой, или ловить мячи этими же руками, обшарпанными от неприятного материала, но все же как-то кайфово. Юра больше всего любил легкую атлетику. И гимнастику. Не спортивную, конечно, чисто любительскую и школьную, но любил. Это было поинтереснее, чем тягать за собой тяжелые гантели, чтобы набирать мышечную массу. Юра часто вздыхал, потому что ему, наверное, надо было бы. Но что могло быть круче того, что ты мог буквально взлететь. Прыгая на скакалке - ты взлетаешь, пока бежишь - ты летишь, когда ты прыгаешь на расстояние или через препятствия - ты буквально паришь в воздухе, и у Плисецкого лучше всех получалось делать это мягко. Грациозно. Красиво. - Пидор! - крикнул ему кто-то из собачьей шайки Криспино. Юра сжал зубы еще крепче и резко поставил ногу на брусья. Начал к ней тянуться, растягивая собственные мышцы и чувствуя, как тело расслабляется. Нахуй их. - Юрочка! - окликнул где-то рядом его Виктор, подбираясь, судя по голосу, еще ближе. Ебанный в рот, заебал этот Билли Миллиган с его раздвоением считай что на каждую ветку образовательного процесса. Виктор - гордость лицея и МГУ, учитель всемирной истории, математики и физкультуры! Еще бы, наверное, литературу и языки вел, да вот только сам их не очень любил. Привередливый. Никифоров, ярко сияя своей любимой крышесносной улыбкой, подошел вплотную к блондину и ловко, прямо пока стоял боком к брусьям, закинул ногу на самую высокую деревяшку. Да ебать. Выпендрежник. Юра прыснул и отвернулся, рефлекторно нагибаясь к ноге еще сильнее, натягивая свои конечности, как жвачку, что вот-вот порвется, потому что кто-то медленно достает ее ногтями изо рта. Юре было плевать, и он тянулся дальше. Юре было плевать даже на боль в груди. Сука. - Юрочка, солнышко, у тебя и так автомат стоит за эту тему, да и тебе нельзя сейчас заниматься, у тебя же освобождение есть! Зачем ты так? - Виктор сочувственно улыбался ему, все еще продолжая держать свою ногу где-то на уровне головы парня. Пиздюк. - Вряд ли Николаю это понравится, - пробубнел он, внимательно заглядывая в зеленющие глаза. - Вряд ли ему понравится, что я тебе козла для прыжков в жопу засуну, если он хоть что-то узнает, - процедил сквозь сжатые зубы Плисецкий, прикасаясь ладонями к своей голени, зацепляя кончиками пальцев черные спортивные штаны. А внутри они были с леопардовым принтом. Никто об этом не узнает, конечно. Виктор сразу же закатывает глаза и тяжело вздыхает. - Что ты за ребенок такой, Юра. - Младше тебя всего на шесть лет, а не на целое поколение, хватит восхищаться собственным возрастом, а. Блондинистые пряди снова упали Юре на нос, и единственное, что он хотел в этот момент - это обрезать свою челку, но только так аккуратно, чтобы Громаков не заметил разницы и не посмел с гордостью в тупорылом взгляде сказать, что наставил подростка на путь истинный. Ну, или вовсе волосы не трогать. Юра любил свои волосы. - Так, короче, - Плисецкий взмахнул головой, и непослушная прядь вернулась на место, - с меня хватит незапланированного спортивного версуса с тобой а-ля "у кого настолько охуенная растяжка, что сам себе по ебалу пяткой можешь заехать". Я пошел. У меня уроки. - У меня тоже, - Виктор наконец-то снял свою ебучую ногу с деревянных прутьев, - смею напомнить, что в твоем классе. Ты сделал математику? А-а-а-а, сука! - Да, - буркнул Юра и резвой походкой направился куда-то в сторону мужской раздевалки, пока туда не заперлись всякие непонятные собаки старших классов, которые почему-то посещают спортивный зал чаще, нежели остальные уроки. Ебала друг другу начищают и угорают с этого. Хуй знает, чем еще они могут заниматься тут. А вообще, Юре повезло, что он сегодня в школе. Дедушка вчера вернулся слишком злой и напряженный, настолько, что, даже заметив Кацудона, не улыбнулся ему и не предложил выпить чаю, а с ходу сказал Юре, что документы мальчика, устроившего это, пихнут куда-нибудь в свору полицейской кипы с делами про нанесение увечий средней тяжести, и Николай был готов разорвать то ли диван, на котором они сидели, то ли собственный телефон, когда заявил, что будет разбираться с этим. И когда заявил, что Юра переходит в другой лицей. Плисецкий-младший в тот момент просто задохнулся от упавших на него разъебанных амбиций стать кем-то важным в будущем, плашмя разбив об голову хороший диплом и трудоустройство. Кацудон так громко охнул, что, наверное, словил гипервентиляцию. Кое-как Юра собрался, почти не шевелясь на кожаном диване, потому что ему было больно, и не так от бинтов, так как от тупой правды, что этот лицей - говно ссанное, но дедушка не должен был знать об этом. Юра должен был доучиться. И Юра сказал, что все нормально. Что это просто какой-то ненормальный старшеклассник, и больше там таких нет. Что это лучшее заведение во всей России и одно из лучших в мире, и из-за одной потасовки он не хочет покидать его. Что директор и завучи просмотрели эту ситуацию просто потому, что были на международном собрании по вопросу учебных виз и процесса обучения. Что в лицее у него есть Виктор. Что в лицее у него есть Кацудон. В тот момент Юри где-то сжался под рукой блондина, почти что свернувшись вокруг него обвивающей и защищающей лозой, и дедушкин взгляд как-то смягчился. Юра хотел еще заговаривать зубы, что-то там про отличную еду в столовой или чудесных и понимающих преподавателей. Чуть не сболтнул про Алтына. Но дедушка просто закрыл пальцами глаза и усмехнулся. "Упрямый же ты, Юрочка", - проговорил он, улыбнулся ему своей искренней улыбкой, которая отдает воспоминаниями о шахматах и пирожках, поцеловал, нагнувшись, его в макушку и исчез где-то в своем кабинете. Юра выдохнул. Юра остается в лицее, все в порядке. Он сможет выполнить свой навязчивый жизненный план. Кацудон в тот вчерашний вечер улыбался ему как-то слишком мило, когда менял бинты на разодранной груди. "Я же медиком хочу быть. Дай попрактикуюсь", - сиял своими очкастыми глазищами Юри. И Плисецкий, в принципе, не был против. Так что сегодня он был в школе. Мог учиться. И нихрена не сделал домашнее задание, потому что весь вчерашний день пытался отвлечься на разговоры с Кацуки, чтение книг и вообще слишком долго пытался уснуть. Как на зло, на сегодня задали только математику. Естественно, как на зло, ее вел Виктор. В какой-то момент Плисецкий захотел заорать куда-то в пустое пространство коридора, но вместо этого невидящими глазами просто завернул в мужскую раздевалку. Пахло тут, несмотря на всевозможные освежители воздуха, слабо говоря, не очень. Раздевалки у них были просторные, чем-то напоминающие туалеты, только тут были парочка закрывающихся душевых кабин за широкой стенкой где-то в конце помещения, куча скамеек, все те же ебучие шкафчики. И Отабек Алтын. В смысле, что. - Почему я не видел тебя на физкультуре? - резко отозвался Плисецкий, закрывая на защелку за собой дверь раздевалки, как обычно делал, чтобы никто не зашел, и почему-то отсутствие казаха на уроке сильно его волновало. Почему бы не прыгать с одной навязчивой мысли на другую. - Я был. Дохуя людей задается вопросом, быть или не быть, а Алтын уверенно отвечает, что он был, думает Юра. Отабек разворачивается медленно и аккуратно, почти не шевеля конечностями даже, своими весьма крупными конечностями, и Юра думает, что да, логично, иначе высоченному Мишелю и невозможно было бы вломить, потому что ростом-то темноволосый герой был ненамного выше самого Плисецкого, разве что только его вот эти вот аккуратно выбритые виски и высокая прическа может добавлять ему роста, всей этой важности, да и вообще его глаза слишком сосредоточенно на всех смотрят, так по-взрослому, интересно, у них у всех там так, или просто стереотипное мышление мешает Юре нормально жить, а еще... А еще Юра внимательно смотрит на капельку, что спадает с темной пряди, цепляется за ровный нос и падает куда-то вниз, прямо под оголенные ноги. - Ты в порядке? - спрашивает Отабек и уходит куда-то вбок, наступая прямо на упавшую каплю. - А где ты драться учился? - внезапно спрашивает Юра, просто выпаливая этот вопрос, и как-то понимает, что ему даже интересно получить ответ. - Нигде. Ебать собеседник, конечно, таким только русские свадьбы проводить и школьные выпускные. - Че, серьезно? Просто ходил и бил по пустым банкам, чтобы в будущем ебнуть такую же пустую голову Мишеля? Отабек молчит и в этой же тишине складывает свои вещи в спортивную сумку, вытирает волосы махровым полотенцем, коих в школе на каждое возможное открытое или закрытое пространство, встряхивает головой, как собака. Скорее, как английский мастиф. Юра смотрит почему-то на его руки и где-то в глубине души завидует. Он тоже хочет такие руки. Они ведь даже роста почти что одного, значит, у него тоже могут быть накачанные мышцы. Пальцами Плисецкий цепляется за край школьной кофты, как-то несознательно прикрывая запястье. - Зато я на шпагат могу. - Что? Бля, вслух что ли. - Говорю, ты по ебалам бить можешь, а я на шпагат могу садиться, - бурчит Юра, где-то внутри хлопая себя по макушке за быструю сообразительность и бьет по ебалу за внезапную привычку делиться любыми мыслями буквально вслух с левыми людьми. - Я кому-то в лицо дам, а ты в это время резко на шпагат сядешь? - говорит Отабек, накидывая на себя какой-то черный пиджак. Не школьный. Бля, точняк. - У меня твой пиджак. - Что? Бля, да ебать, люди так будут думать, что у Юры проблемы с логичной постановкой предложений и что он несет всякую хуйню. Надо как-то получше контролировать. Отличник, как никак. Без готового домашнего задания. - Не думай, что я его решил спиздить, мне он нахуй не нужен, да и размер не тот, ты больше. Ну, в плане мышц. Ну, бля, ты понял. И, короче, надо мне его тебе отдать. Отабек внимательно посмотрел на блондина, и свет ярких ламп блеснул у него в темных глазах. - У нас общая математика. Еще один долбоеб с внезапными вырывающимися предложениями. Я ему про пиджак, а он про математику, ну что за ебанутось. - И че? - кривит бровью Юра. - На математике и отдашь, - говорит Отабек, кидает на плечо спортивную сумку и подходит близко к блондину. И стоит. Юра смотрит на эти забавные волосы и буквально думает о том, что, может, ему тоже такую прическу ебнуть. И в ту же секунду передумывает, потому что шелковые пряди дороже. - Э, - Алтын прокашливается, - мне можно пройти? А, бля, точно. Плисецкий отходит в сторону, и казах сразу же исчезает из его периферии, и Юра с горечью вспоминает, что ему еще переодеться надо. Физкультуру Юра искренне любил, но раздевалку, запахи и смену одежды - нет. Снимает кофту, узкие спортивные штаны, даже кеды, кидает все в свой самый дальний шкафчик, забивает на то, чтобы принять душ, потому что он сегодня все равно не бегал. Переодевается в обычную школьную черную кофту с дурацким гербом на груди, заправляет снова выпавшую прядь за ухо, обувает другие кроссовки, какие-то черные, что находит у себя в закоулках, и выходит. Отабек Алтын четко, как по расписанию какой-то бизнесмен, уже караулит его возле кабинета математики, сминая в руках какие-то бумаги в файликах. Ну прям вечный казах с докладами. Юра подходит ближе, становится ровно, как обычно любил ходить по залу, и роется рукой в своем рюкзаке, пока не нащупывает пальцами мягкую ткань, а потом что-то атласное. - Во, - достает он пиджак, который даже умудрился не помяться. - Спасибо, - кивает Алтын, сгребая своей почти что лапой предмет одежды. И на секунду Юра замечает, что руки у него, в принципе, весьма аккуратные. Ходячий диссонанс. Алтын дышит так ровно, что Плисецкому кажется, будто бы тот - робот, а не живое существо. Вдруг это механическое сооружение дергает рукой, доставая где-то со спины свой собственный рюкзак, рыщет там где-то с минуту, и Юра почему-то завороженно за этим наблюдает. А потом Отабек Алтын достает файлик с листочками, что скреплены степлером, даже не помятые, прям как его пиджак. Тоже на удивление. - Че это? - вопрошает Юра, искренне не понимая, что казах пытается ему всучить. Договор охранника? Телохранителя? Счет за бинты, которыми ему медсестра костяшки вместе собирала? А Отабек просто кидает бумагу в руки Плисецкому, спокойно и быстро разворачивается и уходит в класс математики. Типа, оно твое, делай, что хочешь. Юра удивленно и медленно опускает глаза, берет пальцами уже смявшийся уголок бумаги и читает. "Доклад на тему: "Прямоугольная система координат в пространстве. Координаты вектора" Переводит глаза еще ниже и читает: "Подготовил Юрий Плисецкий". Читает еще раз. Еще раз. Понимает, что ничего не путает, резко оборачивается, цепляется удивленными глазами за такие острые казахские, поднимает бровь, словно спрашивая, че и какого хуя. И никто не успевает ответить, когда звенит звонок. И когда Виктор загребает стоящего у входной двери Юрия прямо к доске, радостно восклицая, что тот, надо же, подготовил доклад, поэтому может читать его. И Юра не понимает, поэтому где-то с секунду еще смотрит на темноволосого парня. А Отабек Алтын молча и без улыбки показывает ему палец вверх.