Холодный март

Ruby take my hand, please lead me to the Promised Land Tell me, where am I from, your eyes say, "Shada de da dum." Ruby, you're royalty, in your home land, they all call you "Queen" Tell me, where are you from, your eyes say, "Shada de da dum."

Утро - не школьное утро, если не хочется кому-то уебать. Прохладный, еще даже не весенний воздух трепал волосы Плисецкого, заставляя падать ему на нос те пряди, которые обычно оставались на положенном им месте. Раздраженно разделяя запутавшиеся колоски своих волос, он, как бы сильно не пытался сконцентрироваться на этом очень важном деле, все еще слышал голос сзади. - Юрка, я тебе говорю! На лицо ты - нормас вполне, сгодишься, тебе бы только массу набрать, ну, знаешь, девушки любят тех, кто их в охапку так взял и понес. Типа, мое. Типа, не отдам. Я сейчас тебе голову оторву, думал Юра. Понесу домой и поставлю как можно дальше от Милы, думал Юра. Буду пиздеть, что мой трофей, типа, не отдам, думал Юра. И понял, что с волосами надо что-то срочно делать. Громаков подождет. Все еще в попытках успокоить свои волосы, блондин дергает головой, снимает резинку со своего хвоста, взъерошивает пряди пальцами, словно расчесывает их. Юра идет, зажмурив глаза, потому что, несмотря на ветер, солнце выжигало ему глаза своим ярким светом, который наполнял его каким-то желанием отпустить свои вихры в вольный танец, развернуться в обратную сторону на школьной дороге и просто убежать. Но вместо этого он заводит руки назад и цепляется за свои волосы. Где-то на фоне, как белый шум, все еще жужжит Никита. - Мне Мила всегда говорит, что ей заебись, когда я сам решаю, знаешь? Просто берешь, говоришь ей что делать, она повыебывается, а потом, как котенок, возьмет и послушается. Знаешь, все бабы такие - лишь бы поорать, а сами-то радуются, что кто-то властный над ними. Юра сдерживается от разочарованного вздоха, когда краем уха слушает Громакова. Он мог бы поспорить с этим отродьем, но в последний раз это закончилось ударом по рукам подростка, когда тот начал яро ими жестикулировать, потому что "так делают только бабы". Ни дать ни взять, закончит жизнь где-нибудь на затхлом диване, с ковром на всю стену сзади, поедая чипсы и пиво литрами, пихая свою собственную жену куда-то вглубь квартиры, заставляя ее разбираться с детьми, которые отца своего, небось, и в лицо не видели. А пока что, конечно, он учит Плисецкого жизни, потому что тот младше. Юра чуть ли не плюет на асфальт от омерзения, но он слишком занят тем, чтобы собрать свою копну воедино. Перебирает пряди пальцами, заминая одну за другую, чувствуя, какие они мягкие на ощупь. Ни за что не сострижет. - А я это к тому, что, знаешь, как власть почувствуется, если прическа-то пидорская? Никак, Юрка, никак. Плисецкий закатывает глаза, и ему просто лень отвечать. Просто пошел нахуй. Чувствуя, что под пальцами волосы уже закончились и перебирать нечего, Юра выпрямляет спину, нарочито замедляет шаг, чтобы Никита оказался где-то рядом и вскинул на него взгляд. - Власть над своей женщиной, важная штука, понимаешь? Когда ты... - и резко замолкает. Увидел, думает Юра. И улыбается. - Какого хуя у тебя косичка, пацан? - удивленно бурчит Громаков, кажется, даже остановившись где-то позади блондина. - Волосы в глаза лезут, - отвечает Юра с улыбкой на губах. И медленно дотрагивается до своего колоска сбоку, что заканчивается ровно на затылке. - Ну, ебать, пиздец. И тишина. Долгожданная тишина, которую Плисецкий ждал уже целых пятнадцать минут, и даже ветер уже не напрягает его так сильно, и солнце только работает усердно над тем, чтобы сделать цвет его волос светлее. Ходить так в лицей, двери которого уже виднеются впереди на расстоянии буквально пары метров, было бы раем для Юры. Но Никита - пиявка. Липучка. И просто долбоеб. - Сначала за тебя дерется непонятный хач, пока ты стоишь, как девка, а потом ты завязываешь косичку, пиздец, Плисецкий. Воздух выходит из легких одним выдохом. И Плисецкий разворачивается. - Как ты его назвал? Перед глазами вмиг заискрили картинки позавчерашнего дня, вся кровь на его теле, запутанные волосы тоже в крови, и его потерянный взгляд, когда Отабек провожал его к медсестре, и краткое объяснение Алтына, что случилось. Юра был благодарен за все. Ему было неловко, но почти спокойно. Так какого хуя Громаков имеет право его оскорблять? Перепрыгивает через чей-то брошенный скейт, как пантера за добычей, чуть ли не рычит, раздувая пар, что словно выходит с его носа, в два шага ловко оказываясь прямо возле Громакова. И смотрит. - Пошел нахуй, Гитлер всратый, со своей властью, советами и словами по поводу моих... - Юра запнулся, подбирая нужное слово - ...знакомых. Ты даже не Гитлер, он хотя бы что-то умел, а ты кусок пенопласта, даже не дерьма, ты, сука, только одну функцию умеешь делать: ебать Милу. Никита вбирает в себя воздух слишком резко. - Хотя, после твоих слов, я сомневаюсь, что ей даже нравится, вероятно, она просто притворяется. Под твоей властью, знаешь. Никита прожигает Юру взглядом, но Плисецкому откровенно на это плевать. - И внимательнее смотри за Сарой и Милой. Кажется мне, не совсем о тебе она думает, когда трахается, - шипит Юра прямо в отвратное лицо напротив. И Никита почему-то молчит, со своими по-злому сведенными бровями, сцепив зубы. Юра победоносно усмехается, поправляет свою косу и направляется к школе. - Я хотя бы не сосу у азиатов, чтобы они меня в школе защищали, - тихо говорит Никита. И Юра услышал. И Юра на согнутых ногах прыгает на парня, который выше его на полторы головы, и валит его прямо на горячий асфальт, берет его за шкирку и бьет головой о тротуар. - Пошел! - кричит Юра. И заносит руку, проезжая ударом, хоть и не сильным, но прямо в цель, четко по носу, и чувствует, как там что-то хрустит, и он надеется, что это ломается хрящ. И еще раз, но по скуле. - Ты! Пока Никита не успевает соорентироваться, Юра встает на свои ноги одним быстрым движением, прерывая любую возможность парня снизу встать. Заносит ногу, свою худую ногу в черных джинсах так высоко, как может, концентрирует всю свою злость и обиду на своей конечности. - Нахуй! И бьет тяжелым ботинком по промежности Громакова. Лежащий парень издает полный боли крик, и Юра замечает, как с дерева рядом в школьном саду слетают все птицы от громкого звука. И улыбается в полный рот, чувствуя, что сделал что-то правильное. Подбирая с асфальта кинутый им же портфель, Юра уходит в школу, не обращая никакого внимания на кинутого Громакова и людей, что собрались вокруг. Кто-то щелкнул фотоаппаратом. Кто-то засмеялся. Юра ногой открывает дверь и только думает о том, почему он не сделал это раньше. Как-то до этого не было такой колоссальной самоуверенности. Для этого чувства контроля ему надо было исключительно истязать себя. Когда ты не можешь влиять на действия других, ты убиваешь себя всеми возможными способами. Юра заходит в школьный коридор и тут же чувствует, что кто-то идет за ним сзади. В пару минут оказавшись возле своего шкафчика, он оборачивается и видит, что Громаков встал. С его носа текла тонкая ниточка крови, а так он был в полном порядке. Ну, точнее, делал вид, что ему не больно. Ничего, думает Юра, Мила все равно будет притворяться, что ей нравится. Ничего он там не потерял. - Плисецкий, сука, - гремит его голос, однако стоит он далеко, - тебе пизда. Юра на секунду вздрагивает, а потом кто-то дотрагивается до его плеча пальцами. - Это ты его так? - усмехается Юри, выходя немного вперед и неосознанно закрывая собой блондина, - Ой, тебе идет косичка. - Спасибо, - кивает Юра, - и да. Я. Никто и не заметил, как Никита оказался ближе, чем надобно, и уж тем более никто не смог остановить его, когда тот взял за шкирку Кацуки, чуть ли не поднимая его в воздух. Блять, нет. - Хули усмехаешься? - орет Никита, находясь слишком близко к лицу Юри, все еще держа его за ворот, который, кажется, скоро оторвется. - Это из-за тебя он ебнулся? Все эти ваши азиатские позволения? - Че ты несешь?! - кричит Юра в ответ. - Отпусти его, блять, долбоеб, или я тебе еще раз по хую дам, и тогда ты точно не сможешь наплодить таких же интеллектуалов, сука. Громаков не обращает внимания, Юри просто молчит и смотрит ему в глаза. Плисецкий видит, что Кацудону страшно, потому что он крепко сжимает в ладони свою кофту. Но японец стоит, смотрит в глаза Никите напротив, и просто молчит. Громаков, раздраженный явным бездействием, чертыхается, отпускает одной рукой ворот. Не успевает Юрий выдохнуть и выйти из своей боевой стойки примы, как Никита сжимает свою руку в кулак и замахивается. - Сука! - Опустил живо! Два голоса, в один момент прозвучавшие, отрезвили на минуту Никиту от слепой ярости, и тот как-то нелепо отпустил Юри, и его рука осталась висеть в воздухе. - Молодой человек. Голос Виктора был железным. Настолько стальным, что он мог бы заменять дедушку на телефоне по делам бизнеса, и Юра на секунду задумался, не является ли это его настоящей работой. - Ты, - Никифоров тычет пальцем в Громакова, и голос с каждым слогом становится все громче и почти нерушимым, - идешь со мной к директору, где лично я выписываю тебе самую отвратную рекомендацию, из-за которой ты не поступишь никуда, даже в сранное ПТУ. Юрий удивляется тому, что Виктор почти матерится. Юри стоит где-то рядом с Плисецким, все еще крепко сжимая свою кофту. Блондин смотрит на это и легко дотрагивается кончиками пальцев к его руке. В успокаивающем жесте. Он надеется, что так и делают. Юри резко выдыхает и отпускает кофту, на секунду улыбнувшись блондину самими глазами. Виктор подошел ближе, и, кажется, его серебряные волосы стали дыбом. Он был похож на хуманизацию электрической станции. На которой была авария, и она была очень небезопасна для жизни. Для Громакова. - Простите, Виктор Вла... - Рот закрой. Плисецкий чертыхнулся где-то внутри себя от неожиданности. Неплохо. Кто же знал, что в Викторе тоже скрывается гопник. Питерский какой-то, правда, но это тоже исправимо. - Если ты еще раз тронешь Юри, - начал было Никифоров, но тут же осекся, - или любого другого ученика этой школы, я лично пну тебя под зад отсюда, и болеть у тебя будут не только яйца, но и голова, если там вообще есть хоть что-то, потому что жить ты будешь на улице. Андерстенд, блять? - последнюю фразу он добавил жестким шепотом так, чтобы услышал только Никита. Плисецкий даже улыбнулся. - Да, Виктор Владимирович... - Громаков старался не смотреть никому в глаза, чувствуя напряженность публичного унижения. - А теперь извинись, - процедил Никифоров. - Простите, Виктор Вла... - Не передо мной, - шипит учитель, а потом добавляет еще тише куда-то в сторону: - Долбоеба кусок. Плисецкий почти смеется. Рассказать бы дедушке это, когда тот ставит Виктора в пример, как истинно вежливого человека. Посмотрев в сторону, Юра замечает Кацудона. Он улыбается. Громаков тяжелой поступью подходит к Юри. Вдыхает, выдыхает, как бык. И без малейшего раскаяния в голосе говорит: - Прости меня. Тишина заполняет школьный коридор. - Я не услышал имени, - громко говорит Виктор. Никита матерится одними губами и снова смотрит на японца. - Прости меня, Юри... - он запинается, и Плисецкий поднимает одну бровь, ехидно подсказывая ему фамилию, - Кацуки. И Кацудон только кивает. И смотрит даже не на Громакова. Виктор внимательно осматривает японца со стороны на наличие явных повреждений и, успокоившись, подходит ближе, берет Никиту за шкирку и кидает в сторону кабинета директора. - Жди меня там, - говорит железным тоном, - если убежишь, можешь бежать с этого города в принципе, тебе тут места не будет. И поворачивается к парням, пока виновник событий шаркает по дорогому покрытию пола под свист и смех стоящих по всей школе учеников. - Ты сегодня придешь на занятие? - спрашивает Виктор, дотрагиваясь руки Юри. - Да, конечно, Виктор Владимирович, - щебечет тот, все еще улыбаясь, - и спасибо. - Не за что, - Никифоров на секунду смотрит на Юрия, а потом его глаза возвращаются на японца, - я люблю всех своих учеников. А потом он уходит быстрым шагом. Юрий буквально слышит, насколько сильно у Кацуки бьется сердце, и ему становится неловко, потому что именно из-за Плисецкого на него накинулся Громаков. Только Юрий открывает рот, чтобы извиниться, как Кацуки оказывается прижат всем телом к другому, пониже. - Кенди, я в порядке, - смущенно говорит Юри, но все же обнимает мальчика в ответ. - Я так перепугался! - говорит он, не убирая руки, что обвивают Кацудона. - Хотел подойти, но Отабек сказал стоять на месте, и что я только сделаю хуже.. Только сейчас Юрий заметил казаха, который спрятался где-то внутри всех громких разговоров и криков своей тихой персоной. "Сначала за тебя дерется непонятный хач". Вспыхнув от злости, Юра сразу успокоился и просто подумал, что никакой Отабек не хач. Хачами называют одни тупорылые и тупые быдланы других тупорылых тупых быдланов, но другой национальности. А Отабек просто казах, который драться нигде не учился. С докладами. - Я в порядке, в порядке, - повторяет Юри, пока Минами спрашивает вопрос за вопросом и наконец-то выпускает старшего из объятий. - Блин, скоро урок начнется! - грустно говорит Кендзиро, осматривается и поправляет свою сумку. - Так что я пошел. В столовой увидимся! И машет рукой, уже вовсю убегая в свой корпус. - Обязательно! - отвечает таким же солнечным криком Юри. Юрий думает, что Япония выращивает подсолнухи. Людей, которые так же тянутся к солнцу. Кацуки улыбается Отабеку и на пару секунд больше Юрию, разворачивается и уходит в кабинет. Плисецкий смотрит ему в след и на ровных ногах следует за ним, бездумно теребя ворот собственной рубашки. Чья-то рука ложится ему на плечо. Юрий отскакивает, как от сильного удара, но тут же видит Отабека, стоящего с поднятыми руками, словно он преступник, у которого уже нет выхода. И тут же опускает ладони вниз. Юра смотрит и не понимает. Заебался Юра его не понимать. - У нас русский, а ты идешь за Юри. Голос Алтына столь редкое явление, что каждый раз Плисецкий удивляется этому взрослому тембру. - Спасибо, фея крестная, - небрежно пропел блондин. Чуть было не пошел в другую секцию. Долбоеб. - У тебя... Юрий останавливается и вопросительно смотрит на казаха. Тот молча подходит, поднимает правую руку и двигает ею в направлении головы блондина. Юра забывает, как дышать, инстинктивно съеживаясь от мысли, что его могут ударить. Казах прикасается пальцами к его косе и мягким волосам. Юра не шевелится. Отабек Алтын возвращает руку на место, но теперь сжимая в пальцах широкую черную ленточку. - У тебя в волосах было, - тут же объясняет он. Юра смотрит на ленточку и понимает, что это Никитина гордость, которую он вечно носил с собой, потому что он сорвал ее с руки Милы в тот день, когда они начали встречаться и когда впервые остались вдвоем. Запуталась в косичке, когда Плисецкий его валил, наверное. - Спасибо, - говорит Юра. Усмехается. - Теперь я точно фея крестная, - тихо отвечает Алтын. Протягивает руку, чтобы отдать ленточку, и Юра забирает ее очень медленно, рассматривая каждый сантиметр. Оба поворачиваются в сторону нужного им кабинета и делают шаг. Юра краем глаза замечает, что Отабек Алтын слишком часто для своего максимума кидает спокойные взгляды на его косу. Найти там что-то пытается?