Холодный март

When the sun is climbing window sills And the silver lining rides the hills I will be saved for one whole day Until the sun make the hills it's grave

Юра просто напросто ушел домой. Без малейших попыток сказать спасибо или проверить, не забыл ли он что-то в школьном туалете, потому что Плисецкому было стыдно. Ему было стыдно за слезы, за крепко сжатые пальцы вокруг лезвия, а особенно за то, как сильно он прижимался к человеку сзади. Словно пытался найти опору. Словно не мог справиться сам. Юра шевелит челюстью и чувствует, насколько сильно нижний ряд зубов напирает на верхний. Дорога в школу, дорога обратно из школы, отдых в саду лицея или переходы от класса в класс кажутся слишком медленными, пустыми и серыми, потому что солнце куда-то исчезло, и трава совсем не растет нормально. Ебанная Россия, не весна - а вторая зима, когда только то и хочется, что убиться. Юра вздрагивает, укутывается поплотнее в шерстяной черный кардиган. Поправляет ленточку в заплетенной косе. Обед он пропускает. Не знает сам, почему, но, откровенно говоря, не хочет видеть Отабека. Мелкие мурашки пробегают по его бледной коже, задевая нитки бинта, когда парень вспоминает о цепких руках, которые с таким умением перебинтовывали ему разрез. И эти же руки, которые вцепились в зимние пальцы Юры, чтобы эти пальцы не нашли на туалетном полу что-то и этим чем-то не сделали вещи вокруг еще хуже. Юра думает, что его жизнь - сплошной черный цвет. - Плисецкий! Блондин непроизвольно дергается, будто бы поперхнулся воздухом, с осторожностью разворачивается на громкий оклик, мгновенно думая о том, что это не Громаков. Не Криспино. Не гопота лицея. Их сегодня он вообще не видел, да и голос совершенно другой. - Не кричи так. И этот голос Юра узнает. И почему-то внутри все сжимается и переворачивается, как ребенок, что в первый раз прыгает на батуте, его желудок сейчас упадет за перила. - Ладно, ладно, прости. Отабек Алтын поправляет уверенным движением свою прическу, и парень, стоящий рядом, молниеносно отзеркаливает это действие. Волосы незнакомца, с такими же выбритыми висками, как и у Алтына, блестят странным синеватым оттенком, но выглядят не такими мягкими, а беснующимися и торчащими в разные стороны. Он проводит пальцами еще раз, и все становится более приглаженным. - Я думал, ты никогда не познакомишь меня со своей принцесской, - проговаривает парень, и Юра замечает, что он выше Отабека. Алтын закатывает глаза. - Как ты меня назвал? - подает голос Плисецкий, наклоняя голову вбок, отчего голубая ленточка зацепляется за его ухо. - Как скажешь, - незнакомец подергал рукой в воздухе, слегка повернул торс, - не буду тебя обижать. Будешь королевой. - Да ты издеваешься?! - бурчит Плисецкий. - Ты вообще кто такой? Пока что ты похож на персонажа аниме со вздернутыми вверх синими волосами, я почти горю желанием залиться румянцем и крикнуть тебе "бака". Неожиданно для блондина, его собеседник искренне смеется. Даже не пытается быть обиженным, просто улыбается, показывая ряд белоснежных, идеальных, по сути, зубов. - Хорошая шутка, - говорит он, - но я не люблю аниме. - Не обязательно любить что-то, чтобы быть его частью, - говорит Юра, выпрямляется и принципиально отводит взгляд от казаха рядом. - Жан-Жак Леруа, - говорит незнакомец и протягивает длинную лапу для рукопожатия. Блондин подозрительно смотрит на ладонь, прыгает взглядом по лицу Алтына целую секунду, возвращает взгляд обратно. Вскидывает руку, дотрагивается до протянутой, физически ощущая, как собственные пальцы тонут в теплой коже. - Ледяная королева, - бурчит Жан-Жак на отличном английском. - Юрий Плисецкий, - говорит одновременно с ним блондин, замечая фразу нового знакомого слишком поздно. Леруа опускает руку и прыскает со смеху. Хлопает другой рукой казаха по плечу. - Вы идеально друг другу подходите, Алт, - говорит он и улыбается собственной фразе. - Прекрати вести себя, как обычно, - усмехается казах, и Юра переводит взгляд на него, почти не дышит, стараясь удержать взгляд на месте, на правом темном глазу, - иначе я расскажу Изабелле, кто придумал идею с обручальными кольцами. - Это кольца обещания, пошел ты, - Жан-Жак, все так же не убирая счастливое выражение с лица, скидывает свою руку с плеча, оборачивается к Плисецкому. Рыскает свободной рукой в кармане брюк, через секунду высовывая оттуда пальцы со сжатым чем-то внутри. - Это бомба? - говорит Юра. - Это конфета, - медленно проговаривает Отабек. - Мне нравится, как мы быстро раскрыли твой характер только в одном твоем вопросе, Юра, - смеется Жан-Жак, кидает одну конфету казаху, а вторую через минуту прямо в руки блондину. Плисецкий хмурится, удерживая в ладонях сладость. "Арбузная жевательная конфета". Смотрит на ту, что держит Отабек, понимает, что тот уже распаковывает абсолютно такую же. Поднимает глаза, впяливается в темно-голубые, разыскивая там что-то непонятное. Кидает конфету в мусорный бак, стоящий позади парочки. - Я не ем конфеты. - И не улыбаешься, - проговаривает Жан-Жак, скалит зубы, кидая себе в рот ту самую конфету розового оттенка. Отабек Алтын внимательно и осторожно смотрит на Юру. Осматривает почти что с ног до головы, пропуская в этом обыске напряженные зеленые глаза. Плисецкий почему-то хочет выблевать даже несъеденную конфету и ходить в школу в кульке и бумаге, чтобы никто никогда не имел возможности проводить по его телу одноименный выпуск "Ревозорро" в поисках новых шрамов. Ударов. Порезов. Пошли все нахуй со своей заботой, думает Юра. Сам справлюсь, нехуй лезть. Словно тупая боль, по телу блондина начала растекаться волнами грохочущая где-то внутри ярость на все, что тут происходит, и на все вопросы, которые, как обычно останутся без ответа. Почему Юра никогда не знал, что у Отабека есть хороший друг? Жан-Жак стоит и все еще улыбается, словно вечно прокручивает в голове собственные шутки, и рассказывает что-то казаху, который, блять, действительно усмехается. Показывает свои эмоции, отвечает ему что-то, становится ближе, чтобы услышать, и Юре становится грустно, потому что с Плисецким он обычно молчал. Грустил. Как и все, в принципе, думает Юра. Внезапно вспоминает про Юри, и становится еще более колючим чувство, что все вокруг слишком сложное. И Кацудона сегодня все еще не было в школе. Почему Кацуки выбрал Виктора? Юра смотрит куда-то вбок, натыкается глазами на открытое окно и думает, почему так жарко, тесно и крайне неудобно. Хочет порвать свой кардиган и кофту к чертям. Вспороть бинты и вместе с ними кожу. Почему пропал Минами? Парень краем уха слышит разговор двух пидорских причесок рядом, но сам смотрит на объявление, что уже несколько дней висит на двери кабинета директора. На стене возле столовой. В каждом туалете, и везде, где можно. "Пропал ученик средней школы, Кендзиро Минами..." И дальше стандартная муть с фотографией и номером родителей. Или не родителей, хуй знает. Плисецкий вспоминает шоколадку, которую он еще даже не съел, и голова начинает кружится. Почему все это происходит? Блондин чувствует, что ему пора домой. Лицей разрешает уходить раньше с уроков тем, у кого средний балл выше достаточного уровня, в случае того, если родители уезжают. Или кому-то страшно. Или кому-то просто очень надо уйти. В общем, стратегия охуенной психологии в дорогом лицее, думает Юра. Но исключительно для отличников. Отворачивается от распечатанного на офисной бумаге объявления, смотрит куда-то поверх выбритых у висков волос. Почти не замечает взгляд темных глаз Алтына, которые сверлят его собственные. Всем телом и движениями показывает, что говорить не хочет. Надо еще спросить у него, хули таскает с собой аптечку, ебанный сталкер, думает Юра. Отводит взгляд, скользит по шкафчикам и светлым обоям, про себя отмечая, что в школе нет всей гоп-компании. Думает о том, что, наверное, съебали принять очередную дозу барбитуратов, отпросившись на почве своих хороших оценок. Интересно, сколько сейчас весит Мила, думает Юра. - Рад был охуенной встрече с героями тупых японских мультиков, которые пытаются в пародию на Гензель и Гретель и ведьму-людоедку с ее сладостями, - громко говорит Плисецкий, показушно кланяется, дотрагиваясь торчащей челкой чуть ли не до собственных пальцев ног. Поднимается так же медленно, смотрит в голубые смеющиеся глаза и почему-то очень сильно хочет въехать по ним ногой. Растяжки бы хватило. - И тебе не растаять в этом марте, Ледяная королева, - пафосно произносит Леруа и, быстрым шагом отодвигаясь от казаха, припадает к полу в реверансе. Юра только закатывает глаза еще больше, сдерживая внутри себя очередные аллюзии. Выдыхает спертым воздухом, поднимая свои волосы. Разворачивается так быстро, как получается, достает телефон и быстро строчит директору. "Простите, плохо себя чувствую. Иду домой раньше. Юрий Плисецкий, русская секция, средний балл 98\100". Закрывает телефон, кидает его куда-то в штаны, думая только о том, что тот стал по-странному легче весить. - Юр! Плисецкий резко останавливается и через силу оборачивается, вслушиваясь в голос, который звучит по-необычному громко. - До встречи, Юр, - говорит Отабек Алтын. И смотрит так внимательно, и совсем не так, как будто бы на медосмотре, а словно боится, что Плисецкий всегда будет так разворачиваться и уходить, не попрощавшись. Всматривается своими темными глазами, почти что зацепляясь за сосуды и вены. На секунду Юре кажется, что Алтын перебинтовывает его своим взглядом. Плисецкий не улыбается и даже не открывает рот. Плисецкий кивает, протягивает руку в воздух и молча показывает большой палец вверх. Поворачивается к основной двери, опускает руку и аккуратно выходит, почти ощущая, как немного отпустило. Юра идет по асфальту, наблюдая за тем, как солнце кидает на него свои отпечатки, и парню почти легко дышать, и рука почти не жжется, как чертов улей с пчелами. Легкий ветер раздувает его кардиган по воздуху, и в таком же направлении летает его голубая ленточка. Немного потрепанная, но почему-то очень нужная. Черные кроссовки шаркают по дороге, и Юра думает о том, что надо бы провести с дедушкой нормальный вечер. Как обычно, с шахматами, где Плисецкий-младший обычно выигрывает, и пирожками, идеально приготовленными по бабушкиному рецепту. Юра закрывает глаза и вздыхает теплый весенний воздух. С примесью табачного дыма. Резко открывает свои зеленые глаза, которые темнеют в ту же секунду, когда Юра врезается в чью-то грудь впереди себя. Блондин оборачивается и видит, что стоит слишком далеко от школы и слишком далеко от своего собственного дома. А впереди него стоит Криспино. И сзади него - Громаков, ухмыляясь, как извращенец с фильмов. И держит в руке деревянную биту. - Привет, малыш, - мурлычет Мишель, полусогнутым пальцем дотрагиваясь до щеки Юры. Тот отдергивается, отходит на шаг, со злостью откидывая итальянскую руку, которую только хочется отделать в фарш. - Пошел нахуй, Криспино, - шипит Плисецкий, чувствуя, как сердце начинает колотиться в груди сильнее, чем за последнюю неделю. Глаза кидаются куда-то по сторонам, и Юра замечает еще двух парней. Блять, думает Юра. - Ох, как мы разговариваем, - улыбается впередистоящий, закидывает свою руку себе за голову и разминается, - всегда бы так говорил, а если б еще и драться умел - сразу бы к себе взяли! А так - хуй по чем, за тебя твой ебырь вечно заступается. Юра медленно тянет свои пальцы к карману джинсов, где уютно расположился его мобильный телефон. Нажать на экстренный вызов дедушке, думает Юра. - Он не мой ебырь, - рычит блондин, замечая, как чьи-то глаза пробежались по его руке. Остановился. Подышал, протянул свои пальцы еще дальше. Почти достает до кромки ткани. - Хочешь сказать, что ты его ебырь? Криспино заливается искренним смехом, и абсолютно все трое парней делают тоже самое. - На экзотику потянуло, а? Хачики и все такое? - грохочет голос Громакова где-то за спиной, но Юра не оборачивается. Юра смотрит в глаза итальянца напротив, медленно двигаясь пальцами в кармане джинсов, и проговаривает слащавым голосом: - Зато у меня с ним точно нет родственных связей. Юра не замечает, куда именно и когда именно пришелся удар, но абсолютно точно замечает свою голову на твердом асфальте. И капли крови, что спокойно стекают с его носа прямо вниз, и взгляд не может на них сконцентрироваться. - Плисецкий... - почти поет Громаков, и блондин краем глаза замечает, как тот заносит биту. Сжимается всем телом в ту же секунду и прикрывает ладонями голову. Через мгновение чувствует, как у него хрустит ребро. Захлебывается воздухом и, возможно, кровью, и даже не кричит, потому что из горла доносится только кряхтение. Юра двигает рукой в сторону кармана джинсов, нащупывает пальцами свой телефон. Просовывает туда ладонь, крепко сжимает аппарат, понимая, что почти высунул. Почти. - Пошел... Голос Громакова звучит почти тихо, Юра почти его не слышит, как колыбельную на ночь от дедушки. И Юра чувствует, как что-то тяжелое и сильное отбивает ему руку в джинсах. Плисецкий не чувствует собственных пальцев. - Ты... Что-то тяжелое снова касается его талии, и Юра понимает, что это чья-то нога в тяжелых черных армейских ботинках. Глаза блондина заливает пот, и как-то все мутно, и дышать невозможно. Воздух со свистом проносится через все тело, пока парень лежит на асфальте и крепко обнимает себя. Прижимается к себе как можно сильнее, ощущая, что голова кружится, и ему больно настолько, что этой боли не чувствуется. Юра открывает один глаз и смотрит на солнце, которое вылезло из-за серой, почти черной тучи. Почему-то парень думает, что сегодня будет дождь, и это был бы отличный день для того, чтобы посидеть у дедушки в комнате. Удар битой приходится на то же место, что и до этого, и из Плисецкого окончательно вышибает весь дух. Он бы, наверное, закричал, как в самых постановочных фильмах, где крик такой истошный и из глубины подсознания, но вместо этого он почувствовал, как на волосы, что облепили его лицо, брызнули теплые слезы. Юра открывает рот, тут же его закрывает, как выброшенная на берег рыба, и крепко зажмуривает свои глаза, ощущая, как ресницы ломаются от чрезмерного напряжения. - Нахуй, - заканчивает свою песню Громаков, вертится на одном месте, как самая неудавшаяся прима балета. Заносит руку и крепко прикладывается ладонью к лицу Юры. Плисецкий чувствует, как от омерзительного удара его придавливает к асфальту и щека царапается об щебенку. Сжимается еще сильнее, чувствуя, как волосы закутывают его лицо, путаются в слезах, крови и содранной коже. Почему-то единственное, на что он надеется сейчас - это чтобы ленточка не порвалась окончательно. Одним глазом в мутном фильтрике Юра замечает, как к нему кто-то подходит. Не шевелится, хотя очень хочется отодвинуться. Плисецкий лежит неподвижно, громко дыша сквозь сломанный нос и съеденные битой ребра, и не пытается отодвинуться. Фигура садится на корточки. Трогает полусогнутым пальцем грязные пряди. - Не смей переходить нам дорогу, Плисецкий, - говорит Мишель, - иначе закончишь, как тот мелкий пиздюк. Юре ничего не остается, как рефлекторно широко открыть глаза - даже второй -, но ничего не спросить. Юра не мог даже шептать. Криспино поднимается, убирает с себя дорожную пыль, машет рукой всем остальным. Напоследок подмигивает Плисецкому. Садится в машину у обочины и уезжает в обратную сторону. Юра чувствует, как у него кружится голова от боли, непонимания и желания поскорее уснуть. Спать, наверное, потом, думает Юра. Он хотел что-то сделать. Написать дедушке, кажется. Здоровой левой рукой перестает обнимать себя, чувствуя, как буквально физически распадается на части. Не хочет даже знать, почему так себя чувствует. Юре больше хочется поспать под солнечными лучами, которые приятно греют саднящую кожу, да и вообще поспать, но почему-то вместо этого он нажимает экстренный вызов. - Юрочка? - обеспокоенный и родной голос на том проводе бьет по больному сердцу блондина еще сильнее. - Дедушка, - шуршит голосом Юра еле слышно, ему больно и он только хрипит, - меня... Меня сбила Мишел... Машина... Юра смотрит на солнце и не понимает, что у него спрашивают на телефоне. Лучи слишком приятно греют, думает Юра. Мои руки почти не холодные. Наверное.